Аннотация: Рассказ является в некотором роде продолжением "Буравчика" и второй частью (первая - тот же "Буравчик") более крупного замысла, до которого не доходят руки и мозги. Может, ещё дойдут, а пока выкладываю как есть.
- Эта-то зима нормальная была, - начал Михаил Ефимович, - морозная и вообще. А до неё две ли, три ли даже - не зимы, а лешак знает что. На Новый год дождь всякий раз...
- Глобальное потепление, - заметил Васюта.
- Фигня всё, - решительно заявил дядя Лёня. - Раньше и не такие зимы бывали.
- Но не три же подряд! - возразил Васюта.
- Потепление, не потепление - дело тёмное, - сказал Михаил Ефимович. - Говорят-то о нём давно. Я первый раз услышал, когда та история случилась. Года через три, как Хрущёва сняли. Или четыре. Я тогда был председателем колхоза...
- Которого? - спросил дядя Лёня.
- Да не здесь, в Кировской области. Сам-то я вятский, сюда уже приехал после скончания Союза. Ну, так вот. Вы про Лысенко слышали?
- Представляем, - сказал Васюта. Дядя Лёня промолчал.
- Он ещё при Сталине выдвинулся, - продолжал Михаил Ефимович, - но и Хрущёв его прилюбливал. Уже при Брежневе с Косыгиным задвинули, и то без большого шума. Сталин бы устроил показательный процесс, а тут - сняли по-тихому с руководства, а генетикам волю дали. Естественно, пошли статьи в научных журналах, то, сё, только в райкомах-то этих журналов не читали, а читали там статью Ленина "Как нам организовать соревнование". Вот и организовывали. И был такой показатель: кто раньше отсеется. Лысенко же считал, что если сеять рано, чуть ли не в снег, то растения привыкнут к холоду, а там, глядишь, можно будет и по два урожая снимать - это в наших-то краях. С него, видно, и пошло, а потом никто этот показатель не отменил.
Оно ведь как бывает: в какой-то год какого-то числа отсеялись, а следующей весной снег сойдёт, скажем, на неделю раньше. Пахать, естественно, тоже начинаем раньше, а те в райкоме рапортуют наверх: есть опережение на неделю против прошлого года! На третий год, положим, весна ещё раньше - те опять докладывают, что впереди. А на четвёртый зима снежная, весна затяжная. Инструктор из райкома звонит, спрашивает: почему пахать не начинаете? А что там пахать, если снег в поле?
Через неделю снег сошёл, он опять: когда пахать будете? Ты ему: когда земля подсохнет; сейчас на поле никакая техника не заедет. А он: давай начинай, от прошлого года уже отстали на полмесяца. И никак ему не объяснишь, что год на год не приходится, он таких слов не понимает. Одно понимает: за отставание от прошлогоднего ему в обкоме по шапке дадут.
А та зима была вообще дурная. До декабря снега не было. Весь ноябрь морось, и плюс два, плюс три - днём и ночью. В первых числах декабря чуть похолодало, крупка посыпалась - так, немного, даже землю не прикрыло. На другой день прояснилось, дальше холодает, к вечеру - хлобысь! - минус восемнадцать! К утру - двадцать шесть! Я, хоть по специальности не агроном, а механик, вижу: озимым кирдык, весной пересевать придётся. Ну, не впервой: зона рискованного земледелия. Семена ещё есть.
Неделю, если не дольше, такая морозяка стояла, потом потеплело, и снег пошёл. Озимые, понятно, уже не спасёшь, но хоть землю прикрыло. И дальше теплеет. На Новый год оттепель, дождь, а после - ни снега, ни дождя, небо всё обложено, днем плюс два, ночью ноль - и так недели две, а то и больше. И будто бы кто-то в райкоме сказал (сам не слышал, с чужих слов знаю), что ещё неделя такой погоды, и снег сойдёт, можно будет технику в поля выводить. Сказал-то, наверное, в шутку, а те подхватили всерьёз. Видно, решили прославить себя в веках, как район в январе отсеется.
- Гиннес нервно курит в сторонке, - вставил Васюта.
- Числа двадцатого января, - продолжал Михаил Ефимович, - или, может, восемнадцатого, собирают в райком всех руководителей хозяйств - человек двадцать с района. И инструктор по сельскому хозяйству говорит: по прогнозу синоптиков, снег сойдёт в течение недели. Как сойдёт, начинаем пахать, а после сеем. У нас глаза на лоб! Естественно, шум, гам, а он: на сегодня считайте это своим партийным поручением.
А был у нас такой Денис Петрович Пермяков, председатель колхоза "Маяк". Фронтовик, артиллерист; на агронома ещё до войны учился, после Победы закончил и с сорок седьмого года в колхозе. А к тому времени он уж давно был председателем. Очень его у нас уважали, и как специалиста, и вообще. И вот он говорит инструктору: Борис... забыл, как того звали... ну, пусть Иванович. Так вот, говорит, Борис Иванович (а сам, между прочим, почти что в отцы ему годится), ну, хорошо, посеем мы сейчас, но когда-то и снег пойдёт, и всё, что посеем, известно чем накроется. Тот в ответ: шутки ваши, Денис Петрович, не очень уместны в данном обществе (а у нас там, замечу, и женщина одна была председателем), да я, говорит, и не шучу. По данным мировой науки, климат на планете сейчас меняется в сторону потепления, что мы и наблюдаем непосредственно в нашем районе. И снег ваш вполне может пойти следующей осенью - что ж теперь, до осени ждать?
Вот тогда-то я впервые и услышал о глобальном потеплении.
Тут уже все дар речи потеряли, включая Пермякова. А этот дал ещё пару указаний и отпустил всех. Вышли на крыльцо, закурили, кто меж собой обсуждает, кто к своим "газикам" потянулся, а Пермяков говорит: айда в закусочную у автостанции. Мы ему: да что нам в той забегаловке? (Она и вправду - та ещё забегаловка.) А он: зайдём, обговорить надо.
Ну, зашли. Взяли кто чаю, кто пива, кто чего покрепче. И давай Пермякову выговаривать. Мол, сейчас посеем, семена изведём коту под хвост, а весной что сеять будем? Другой: снег сойдёт - земля сохнуть-то не будет, не май месяц. В этой грязюке всю технику угробим к чертям собачьим. Ещё кто-то: за снегозадержание весь декабрь долбали - зря, что ль, выходит? Ещё один: на такой пахоте сколько горючки сожжём на ветер! Ясно ж, ни хрена не вырастет! Об экономической реформе талдычат, а убытки из какого места покрывать? Из партийных взносов, что ли?
Пермяков послушал и говорит: вы это всё мне, а что ж ему не сказали? Мы сразу притихли, потом кто-то: так обалдели ж, Петрович, от такой ахинеи! Ты-то сам тоже не больно чего ему сказал. Пермяков в ответ: так и я офонарел. А он теперь, небось, думает, что его указание принято к исполнению. Борис Иванович - человек молодой, но с большими амбициями и с гонором.
Предлагаю, говорит, такую линию поведения: ссориться нам пока не с руки, с ним ещё работать и работать. И насчет партвзносов осторожнее, ребята, где-то здесь антисоветчина начинается. Пока просто тянем кота за хвост. Когда ещё снег сойдёт; опять же надо, чтоб земля подсохла - а она сохнуть не будет, верно замечено. В общем, волыним его указание под любым предлогом, а там, бог даст, похолодает. Ну не бывает оттепелей на всю зиму!
Его спрашивают: Петрович, а синоптики-то что говорят? У тебя ж племянница на метеостанции работает. Он говорит: синоптики пока ничего хорошего не обещают. Минимум неделя ещё то ж самое. Так что (тут он усмехнулся) кто снегозадержание провёл - считайте, что не зря. Снег дольше сходить будет.
Ну, мы ещё поговорили чуток, допили, у кого что было, и по домам поехали. Неделя проходит - снег сошёл, разве что в низинах ещё остался. Земля, понятно, сырая: тепла-то нет.
И тут приходит телефонограмма: назавтра опять в райком. А через часок звонит Пермяков, говорит: в райкоме назначено на девять, так предлагаю собраться в восемь в той же закусочной, обсудим ситуёвину.
Собрались почти в том же составе. Забегаловка работает с восьми; правда, в это время ничего крепче чая не наливают, но нам ещё в райком. Пермяков говорит: похоже, давить на нас будут. Боюсь, волынкой не отделаемся, так что предлагаю прямо ему сказать, что думаем по этому вопросу. Его, конечно, партия поставила тут руководить, но и мы - специалисты с образованием и опытом, в своём деле понимаем побольше его. Вот и скажем: мы, как специалисты, считаем, что ваше предложение ведёт к бесполезной трате труда и материальных ресурсов.
Замолчал и ждёт, что скажем. Мы тоже молчим, потом кто-то говорит: боязно, Петрович. Сам же сказал: человек с большими амбициями. Может, лучше уж ляд с ним, вспашем, потом повозим по полю пустую сеялку, а там и снег пойдёт? Семена сохраним, а убытки - ну, впервой, что ли? Зато, когда итоги за год подобьют, может, этого и вовсе попрут - за те же убытки.
Другие говорят, а может, нам на секретаря райкома выйти напрямую? Пусть секретарь его урезонит.
Пермяков говорит: отвечаю по пунктам. Во-первых, вариант "ляд с ним" не лучше. Проще - согласен, но не лучше. Он сейчас не понимает, что с мнением специалистов надо считаться, а должен понимать, раз поставлен руководить. Вот и нужно донести до него это понимание. А то он другой раз и не такое удумает - а нам исполнять? Во-вторых, попрут или не попрут - не от нас зависит. Могут и оставить. Да и попрут - не за ворота выгонят, а перебросят руководить чем другим: службой быта или, того хуже, медициной. А вам, не дай бог, в это время доведётся в больнице лежать.
И потом, мы же специалисты! Про нас же после анекдоты станут рассказывать! Штепсель с Тарапунькой будут на сцене в лицах изображать, как мы тут в январе пахали! Кому как, а мне такой славы не надо.
Боязно - понимаю, поэтому предлагаю так: я сам ему это скажу, а вы поддержите меня своим коллективным мнением. Только, говорит, нужно, чтоб все вместе. Если он кого-то нагнёт, заставит сейчас пахать, остальных дожать ему будет легче. И ни шиша он из этого не вынесет, кроме того, что он тут набольший авторитет, и любой его бред должен приниматься к исполнению. Наша, говорит, сила в единстве.
- Ага. Сальвадор Альенде ещё так говорил, - вставил Васюта.
- А он-то при чём? - спросил Михаил Ефимович.
- Да ни при чём. Так, вспомнилось.
- Ясно. Ну, а на секретаря, говорит, надежды нет. Скорее всего, у них там всё утрясено. Не может же инструктор сам, без чьего-либо ведома, каждую неделю собирать с района руководителей хозяйств.
Маленько ещё потолковали и согласились. В райкоме так и сказали: не будем пахать. Пермяков начал, как обещал, остальные поддержали. Теперь уже этот обалдел: не привык к такому отпору. Говорит нам: значит, отрицаете партийное руководство? На политику повёл, гад. Ну, мы зашумели, потребовали встречи с секретарём. Только не вышло: тот в Киров уехал, на совещание. Наверное, тоже по сельскому хозяйству: оттепель-то накрыла всё Поволжье с Предуральем.
Этот видит, что с политикой номер не проходит, - на науку повернул. Игнорируете, говорит, научные данные? Пермяков ему: Борис Васильевич...
- Ты же говорил: Иванович, - сказал дядя Лёня.
- Разве? Ну, пусть Иванович. Борис, говорит, Иванович, научные данные, прежде всего, указывают на то, что все изменения происходят постепенно. Не бывает так, чтоб один год Вятка, а на другой - сразу Сочи. И оттепелей на всю зиму не бывает. Нам надо к весне готовиться. Озимые пропали, придётся эту площадь засевать заново, значит, повышенная нагрузка на технику, повышенный расход семян, горючего - да вообще всего! А вы с нас требуете экспериментов, из которых - сто процентов! - ничего не выйдет, кроме убытков.
Снова разъехались по домам. Погода по-прежнему ни то ни сё, но ветер сильный, и даже подсыхает помаленьку. Только всё равно ещё сыро. Будь даже май на дворе, я и то бы выждал, прежде чем начинать. А тут - сами понимаете.
Вдруг на третий день, ближе к вечеру - телефонограмма. С утра снова в райком. Я скорее звоню Пермякову - опять всех собирает, что ли? Нет, говорит, мне ничего не передавали. Видно, решил нас поодиночке нагибать. Ты самый молодой - с тебя, видно, и начнёт. А я тогда действительно был самый молодой председатель в районе. Да и работал-то на этом месте недавно, всего второй год. Или третий, сейчас уж не помню.
К утру ещё подсохло. Или, может, похолодало - совсем чуток, но уже ехать легче. Приезжаю в райком, а инструктор мне совсем о другом: мол, есть у вас в хозяйстве один долгострой, всё не выходит коровник закончить. Нет, говорю, доделали, я ж докладывал. С октября в нём скотину держим. Как же вам удалось, спрашивает. Как обычно, говорю, хозяйственным способом. А он: у руководства района есть большие сомнения в законности ваших хозяйственных способов, и мы намерены прояснить некоторые детали вместе с ОБХСС. Ну, а окончательные выводы сделает суд.
И ждёт реакцию, собака.
А я ведь, как меня председателем выбрали, всё про этот коровник думал. До меня он лет восемь так стоял, если не больше. Без крыши (одни стропила, и те сгнили за восемь лет), без дверных-оконных коробок и прочей дребедени. Самим закончить не получалось, ну, я и нанял ребят откуда-то с юга. Не то армяне, не то молдаване, по мне - один чёрт, все на цыган похожи. Но сделали хорошо. Естественно, расплатились с ними левыми деньгами. Бухгалтер нарисовал... нарисовала: бухгалтером у меня женщина была. Так вот, по документам всё шито-крыто, но это на первый взгляд, а если копнуть... Ну, хороший ревизор и на ровном месте чего-нибудь да нароет.
После-то все шабашников нанимали, а тогда... Дело это было новое, и, как у нас всегда бывает за новое дело, за него больно били по рукам.
Я инструктора спрашиваю: это всё, за чем вы меня вызвали? Он: нет, не всё. Если начнёте полевые работы, мы закроем глаза на вашу, мягко говоря, хозяйственность.
И отпустил. Я домой еду, настроение мерзопакостное. Неохота, понимаешь, сидеть-то! И ладно бы для себя украл, а то ведь для колхоза старался.
Приехал. Первым делом жене сказал, что мне светит. Прежде-то я про это указание ни ей, ни вообще никому не рассказывал: дурь - она и есть дурь, что о ней говорить? Жена мне: наверное, всё ж придётся начинать.
Бухгалтера, само собой, тоже предупредил. Та, естественно, в слёзы; ну, я, как мог, успокоил: сказал, что, скорее всего, до отсидки не дойдёт, - но сам-то себе не больно верю...
Потом думаю: дай-ка позвоню на метеостанцию! Нашёл в записной книжке номер, звоню: что там ожидается в ближайшие дни? А они: извините, но нам приказано никому сведений не давать. Я трубку положил - не стал спрашивать, кем приказано. И так ясно, кто у нас может приказать синоптику не давать прогнозов, или врачу не лечить больного, или пожарнику не тушить, а стоять рядом и смотреть, как горит.
Позвонил Пермякову, рассказал. Он говорит: ну, что делать, начинай пахать. Не сидеть же тебе теперь. Тем более - не для себя химичил, для дела (как будто мысли мои читает). По некоторым признакам, говорит, на днях похолодает, так что, вернее всего, малой кровью обойдёмся. Может, этот ещё одного-двух нагнёт, а больше не успеет.
Ну, я примерно догадываюсь, что за признаки. Маленько даже на душе легче стало, а то совсем предателем себя чувствовал. Думаю: хоть режьте, хоть ешьте, сегодня не начну. Протяну кота за хвост хотя б ещё день.
А утром, чуть развиднелось, смотрю: инструктор лично к нам катит. Машина такая характерная райкомовская - "Волга" с двумя ведущими мостами. Выпускалась малой серией для деятелей вроде него.
Что ли, думаю, уже ревизора с собой тащит? Нет, один из машины выходит. И до меня медленно начинает доходить, что не за идею свою он воюет, не за два урожая в год, и не за славу всесоюзную, и даже не за то, чтоб меня посадить (ну кому я нафиг нужен со своим коровником?), а надо ему всего лишь, чтобы всякое его указание, пусть даже самое дурацкое, выполнялось бы точно и беспрекословно.
Этот ко мне: ну, как дела, пашем? Нет? А почему? А потому, отвечаю, что земля сырая, тяжеленная, трактор плуг не потянет. Он говорит: а мне, когда я ехал, показалось, что уже можно. Я ему: Борис Васильевич...
- Ефимыч, так он всё-таки Васильевич или Иванович? - перебил Васюта. - То ты его так, то эдак.
- Да брось, Петруха! - сказал дядя Лёня. - Ну, пусть будет Васильевич. Ефимыч, продолжай.
- Ага, - сказал Михаил Ефимович. - Борис, говорю, Иванович, я до председателей был тут же, в колхозе, механиком, на тракторе тоже работал. И возможности техники я представляю, извините, лучше вас. Никакой трактор сейчас плуг не потянет.
Он мне: и Т-100? У вас, помнится, был один в хозяйстве. А у меня действительно была "сотка", новенькая, летом пригнали. И гробить её на этом деле мне совсем не хотелось. Я ему: и Т-100, скорее всего, не пойдёт. Надо бы, конечно, без всяких "скорее всего", но я так нагло врать не умею, а "сотка" - машина сильная.
Он: на Т-100 вы тоже работали? Нет? А позовите сюда вашего работника, который управляет этим трактором. Ну, я вызвал тракториста - молодой такой парнишка, недавно из армии. Служил танкистом, механик-водитель, потому и на "сотку" посадили: техника похожая.
Приходит тракторист, этот его спрашивает: как вы думаете, сможет Т-100 вот прямо сейчас потянуть плуг? Парень смотрит на меня, видит, что я думаю по этому поводу, и отвечает: я бы не стал рисковать. Машина хорошая, если что - жалко будет. Этот ему: а надо рискнуть. Вы комсомолец? А что комсомол отвечает, когда партия говорит "надо"? Не "ну, есть", а просто "есть!" без всяких "ну". Так что давайте, выводите машину.
Парень опять смотрит на меня. Я ему, чтоб он крайним в ситуации не оказался, говорю: давай, заводи. Навесили на трактор плуг не самый большой, трехлемешный, завели, выгнали в поле. И потянул ведь! На самой малой скорости, но пошёл. Идёт, пашет, инструктор мне: вот и хорошо! Вечером заеду, проведаю, как у вас дела.
Я про себя думаю: оглоушить бы тебя, гада, сунуть под гусеницу и на траки намотать. Вот, хотите верьте, хотите нет, если б рядом его шофёр не ошивался, точно устроил бы несчастный случай.
- У, Ефимыч, какой ты, оказывается, опасный человек! - сказал Васюта и демонстративно отодвинулся подальше вместе с табуреткой. Дядя Лёня посмотрел на него с осуждением, и Васюта вернул табурет на прежнее место. А может, дело было в том, что на новом месте горбатилась одна из половиц, и сидеть оказалось неудобно.
- Уехал, - продолжал Михаил Ефимович, - а мы пашем: вечером же точно приедет, проверит. А то б я, конечно, ни шиша делать не стал, потому что чую: ещё день протянуть, и похолодает. Ветер меняется и уже морозом пахнет, а мороз всё спишет. Заскочил в контору, глянул, нет ли чего срочного, и смылся подальше, чтоб людям в глаза не смотреть. А кому охота идиотом выглядеть?
Вечером, в пятом часу, смотрю: едет. Ну, спрашивает, как дела? Я ему: на три часа был гектар с четвертью. Он: что ж так мало? Я: так земля ж тяжеленная! Видели ж: трактор идёт на самой малой скорости. Да начинали-то с пригорка, а дальше поле в низину уходит, там ещё хуже. Он: ну, ладно, сейчас поедем, посмотрим.
Сели в его "Волгу", поехали (а темно уже). И вот на самом краю деревни натыкаемся в темноте на моего тракториста. Пешим дралом чапает нам навстречу. В чём дело, спрашиваю. Он: отпахались на сегодня, Михаил Ефимович. В сцепке палец крякнул. Инструктор: какой ещё палец? Я ему: железный, какой ещё?! Деталь такая! И смотрю, у него на морде появляется выражение - не поймёшь, чего больше, злости или радости. А ну, говорит, сейчас поглядим, что за палец. Сажаем тракториста в машину и дуем в поле. Подъехали к тому месту, откуда начинали пахать, "Волга" дальше не идёт, надо пешком. И ладно, мы с трактористом в сапогах, а этот-то в ботиночках - по грязи чешет вперёд нас! Подбегает к трактору - показывай, говорит, что за палец.
Ну, тракторист завёл мотор, чуть сдал назад, чтоб сцепку разгрузить, и вытаскивает палец - литую такую железяку. Я смотрю: трещина через всю деталь - ясно, нагрузку держать не будет. Этот спрашивает: товарищ председатель, кто у вас в колхозе отвечает за состояние техники? Я же, говорю, и отвечаю. Когда выбрали меня в председатели, другого человека с необходимой профессиональной подготовкой, чтоб поставить вместо меня механиком, не нашлось, так что по мере необходимости сам вникаю. Очень хорошо, говорит, тогда объясните, как вы довели до такого состояния практически новый трактор. А никак, говорю. Палец - деталь, обслуживания не требующая. Если сломался, значит, либо заводской дефект, либо перегрузили. Скорее второе, видите же, какая нынче пахота.
Тогда он достаёт из кармана платок, заворачивает в него железяку и говорит: это я забираю в милицию на экспертизу. И вообще, говорит, я ваше вредительское гнездо саботажников разорю, всех выведу на чистую воду, и Пермякова в первую голову!
И чесанул обратно к машине. Уехал - даже нас до деревни не подбросил. Мы обратно идём пешком, я про себя думаю: а может, лучше было сесть за тот коровник? Был бы расхитителем, а теперь вот во вредители записали, а это совсем другая статья. И в кодексе тоже.
А утром мороз. Немного пока, около пяти. Тракторист мне говорит: надо трактор с поля уводить, пока не примёрз насмерть. Я думаю: а плуг? Без пальца не вытащишь. Звоню в районную "Сельхозтехнику". Объяснил, что мне надо, те говорят: нет таких деталей, нужно посылать заявку на завод. Ну, это ещё сколько ждать, а мне не с руки.
Есть другой вариант - сгонять к шефам, на завод в Вятских Полянах. Какую-нибудь замену сварганят. Но надо деталь для образца, а она в милиции.
Еду в районную милицию. Начальник уголовного розыска меня хорошо знает, он мне говорит: ясно, что обвинение дутое, но, чтобы его квалифицированно отвести, нужна авторитетная экспертиза. Твою деталь мы час назад отправили в Ижевск, там на метзаводе лаборатория хорошая, и в механическом институте есть спецы.
Ёлки-палки, думаю, не в Ижевск же мне сейчас! Поехал всё-таки к шефам: может, у них на заводе есть "сотка"? На заводе не было, но они позвонили по городу, нашли в одной стройконторе. Обмерили, выточили, закалили - к вечеру я в деревню вернулся с деталью. Мороз уже к десяти, но темно, не начинать же сейчас.
А утром за минус двадцать! Синоптики, как обычно, прошляпили. Плуг, понятно, вмёрз насмерть, сдвинуть - нечего и пытаться, и за каким чёртом, спрашивается, я вчера день потерял?
А трактор, зараза, тоже примёрз! Пока ещё сыро было, между траками вода выдавилась, лужа натекла. Её морозом схватило - до самого дна промёрзла, и земля под ней до звона. Тракторист мотор завёл, попробовал сдвинуть. Я посмотрел и говорю: бросай это дело, только фрикционы пожжёшь. Так и оставили его стоять до весны посреди поля.
А весной выяснилось самое поганое: разворовали трактор за зиму. Хорошо так растащили. Фонари, лампочки, концевики, прочую электрику. Из топливного оборудования, до чего добраться проще, или что нужнее...
- Свои, что ль, колхозники? - удивился дядя Лёня.
- Бомжи на металлолом, - предположил Васюта.
- Бомжей тогда не было, - сказал Михаил Ефимович, - а какие были, металлоломом не промышляли. Металлолом тогда одни пионеры собирали, и то в городе. На селе-то им без того было чем заняться. Свои колхозники - эти вряд ли, зачем им? Чужие, я думаю. У нас ведь как делалось? К примеру, председатель говорит механику: ремонтируй технику. Тот: а запчасти где брать? Там же дефицит на дефиците. Председатель: а где хочешь, там и бери, но за ремонт спрошу с тебя. Ну, механик то ж самое трактористу, а тому не на кого перепихнуть, одно остаётся - украсть. А тут торчит трактор посреди поля, и никому вроде не нужен, не охраняется...
- Ефимыч, что ж ты охрану-то не выставил? - спросил дядя Лёня.
- А как её выставишь?! В феврале по ночам морозы бывали за тридцать! До деревни полтора километра, погреться негде - та охрана там бы и замёрзла, где охраняла... Ну, вот. Получилось, его даже с поля не убрать, потому что мотор не заведёшь - части сняты, а на буксире тащить - чем станешь тягать такую дуру? И через "Сельхозтехнику" детали заказывать - полгода ждать, если не больше: снимали-то всё дефицит. Так он и проторчал на поле всё лето, памятником моей глупости.
- Почему ж твоей-то? - не согласился дядя Лёня. - Ты, что ли, придумал в январе пахать?
- Потому что надо было сразу, как стало холодать, бросать плуг и выводить трактор с поля. А я с пальцем этим плюхался. Ну, и дождался.
А по осени в райкоме устроили мне персональное дело. За то, что за техникой не усмотрел, допустил расхищение. Инструктор, собака, вообще хотел мне уголовщину шить, но начальник угрозыска пришёл к секретарю и сказал: или я дело закрываю за отсутствием состава преступления, или в суде ваш человек будет сидеть на той же скамеечке. Секретарь сказал: закрывай, сами разберёмся. Ну, и разобрались. Впаяли мне строгий выговор с занесением, а затем и с председателей сняли.
Формально-то у них не было власти меня снять, надо было через общее собрание проводить. Ну, колхозники, конечно, всегда проголосуют, как райком скажет, но тут приходят наши ко мне и говорят: Михаил Ефимович, мы тебя не отдадим! Я говорю: не надо, мужики. Лешак с ними, а то этот опять начнёт под меня копать из-за коровника. Так посадит - полбеды, а ну как прикажет коровник развалить? С него станется.
Так и сняли. Снова в механики ушёл. После, в перестройку уже, опять звали в председатели, да я сам не захотел: оно мне надо?
- А инструктору что, так ничего и не было? - спросил Васюта.
- Не знаю, что они в райкоме между собой ему говорили, а сельским хозяйством он и после руководил, - сказал Михаил Ефимович. - Конечно, без этих художеств, да ведь и оттепелей таких больше не было. Он вообще какой-то непотопляемый: или лапа волосатая, или просто ему везуха такая. При новой власти тоже не пропал, птицефабрику прихватизировал. Новую - в восемьдесят седьмом строили, французов привлекали. Теперь вот он хозяин.
Михаил Ефимович замолчал и после минутной паузы (другие тоже не рвались продолжать разговор) неожиданно даже для самого себя сказал:
- Зато я на партии родной потом оттоптался.
- Как это? - спросили разом Васюта и дядя Лёня.
- В девяностом году, ближе к зиме... В городе-то народ уже косяком из партии валил, а деревня - она консервативнее. Так вот, в конце девяностого года задумался я над вопросом: а нужны ли мы с партией друг другу? Ну, и в итоге написал заявление. В нашем колхозе первый. На меня глядя, другие потянулись, а через месяц от колхозной первички - семнадцать человек было - осталось двое. Парторг да ещё один - ну, тот вообще твердокаменный коммунист. А два человека - уже не первичка. Приписал их райком к партгруппе в соседнем колхозе. Парторг, как поездил на собрания за девять километров (да на своей машине, а бензин, между прочим, тогда дефицит был!), тоже рванул на волю...
- В пампасы, - уточнил Васюта.
- А второй? - спросил дядя Лёня.
- Второй остался. Я ж говорю: твердокаменный. Он и после развала в партии состоял. Не у Зюганова, в какой-то другой; этих-то он с самого начала соглашателями считал.
- Ефимыч, так ты же, наверное, и развалил Союз? - пошутил, как обычно, Васюта. - С твоего заявления, поди, и началось? Как говорится, процесс пошёл.
- Тебе, Петруха, лишь бы языком ляпнуть! - попрекнул Васюту дядя Лёня. А Михаил Ефимович, немного помолчав, сказал:
- По большому счёту, Петро прав, хотя и не буду утверждать, что я это сделал в одиночку: так хвастать тоже не умею. Все мы поспособствовали, кто как мог.
- И ты туда же, Ефимыч?! - с обидой сказал дядя Лёня. - Я что, по-твоему, с этими вместе квасил - которые в Беловежской пуще?! Советы им давал, как страну разваливать?
- Да нет, дядя Лёня, - сказал Васюта с тем серьёзным видом, который служит верным признаком, что он собирается схохмить. Или, наоборот, серьёзен как никогда. - Стали бы они слушать твоих советов. Ты просто не написал донос на главного конструктора. Тебе сказали: пиши! А ты не написал. Вот с тебя и начался тот процесс. Потом Михаил Ефимович добавил - не тогда, когда из партии вышел, а когда до последнего упирался, чтоб в январе не пахать. Так вот процесс и пошёл. Горбачев, как пришёл, остановить его уже не мог, а возглавить - не получилось. Ну, а в Беловежской пуще только поставили окончательный диагноз да подписали протокол вскрытия.
- Ты, Петро, всё шуткуешь, а разлом, между прочим, по людям прошёл, - сказал дядя Лёня. - Шурин мой, Маринкин брат, в Абхазии... Работал в сухумском порту каким-то средней руки начальником по энергетической части. Жена - грузинка. Когда там в девяносто третьем началась заваруха, она предлагала уехать в Тбилиси, к её родне. А он сказал: айда в Россию! Ну, приехали сюда, а к ним - как к иностранцам. Прописывать не прописывают, потому что паспорта не признают, хотя они точно такие же, серпастые-молоткастые. Лечить в поликлинике бесплатно не хотят - без прописки-то, - только за деньги. На работу нормальную, чтоб по специальности, не устроишься. И участковый круги нарезает, как акула. Сейчас бы прямо сказал, за какую сумму в месяц у них не будет проблем, а тогда, видно, ещё стеснялся. Ну, шурин попытался хотя бы себе российское гражданство сделать: он-то отсюда. А фиг! Всяко мурыжат, на любой чох справку требуют, тянут кота за хвост. Тут попалось ему объявление: какая-то фирма предлагает посредничество в получении российского гражданства. Ну, он туда пришёл, узнал, сколько это стоит, с женой они покумекали, да через ту же фирму свалили в Испанию - были у них и такие варианты. И зацепились, устроились как-то. Сейчас пишет оттуда. Маринка всё хочет съездить, а как?
- А что мешает? - спросил Васюта. Дядя Лёня посмотрел на него с подозрением: опять, что ли, подковыривает? Да нет, вроде, не шутит...
- А то мешает, что там они тоже иностранцы. Да хохма-то в чём, Петруха: заграничных паспортов у них не было, и здесь им оформлять никто не хотел. Так они паспорта через грузинское посольство получали, в Москве. Как грузинские граждане. Грузин у меня шурин, не просто так.
- Теперь самое время выпить за дружбу народов, - сказал Васюта. - Или за Интернационал. Опять же - Испания.
- В Испании мой дядька погиб, - сказал Михаил Ефимович. - Матери младший брат. Лётчик-истребитель. Мне тогда четыре года было, я его, считай, и не помнил. Уже после войны узнал, что и как... А ты, Петро, тоже, небось, внёс свой вклад в процесс?
- Я, Ефимыч, последним к нему присоединился, - сказал Васюта, завинчивая обратно пробку, которую начал сворачивать с бутылки. - Когда ты пахал своё поле, я был ещё дошкольником и всему верил. А когда дядя Лёня летал в космос - вообще ещё не родился. Когда мне пришло время в процесс включаться, он уже шёл - не остановишь. У меня, считай, и выбора не было... Ну, ладно, за дружбу мы потом выпьем, а пока, Ефимыч, давай-ка сходим, покурим.