Аннотация: Семь эссе об Анее Ахматовой. Аудиокнига на Ютубе https://youtu.be/CKAo--QyTA8
Глава 7.
А. А. Ахматова. "Только память вы мне оставьте "
Аудиокнига на Ютубе https://youtu.be/CKAo--QyTA8
В 1828-м, самом разгульном своём году, А. С. Пушкин был взят под тайный надзор III Отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, возглавляемым генералом от кавалерии Бенкендорфом. "До правительства дошла, наконец, "Гаврилиада"", далеко не богобоязненное сочинение поэта, и он ждал ссылки "прямо, прямо на Восток".
В 1928-м за веяниями и настроениями в литературе пристально наблюдал НКВД, творческая среда была наводнена тайными агентами и осведомителями. Каждый случай обвинения поэта в политическом преступлении наследник режима III Отделения тов. Сталин рассматривал лично и, верша судьбы, внимательно отслеживал литературный процесс. Преступлением мог считаться отказ А. Ахматовой, единственной из плеяды поэтов Серебряного века, вступать в ряды учреждённого в 1934-м Союза писателей СССР. Она осмеливалась не иметь ничего общего с писательской организацией, созданной сверху. В 1935-м, сразу после ареста мужа и сына, глава ленинградского НКВД обратился к тов. Сталину за санкцией на арест А. Ахматовой. На обращение вождь народов ответил великодушным молчанием, что не мешало доблестным оперативникам накапливать материал о скрытой враждебности и антисоветских настроениях литературной дамы.
Pro domo mea
I
Один идёт прямым путём,
Другой идёт по кругу
И ждёт возврата в отчий дом,
Ждёт прежнюю подругу.
А я иду (за мной беда)
Не прямо и не косо.
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.
В 1950-м руководитель Министерства госбезопасности СССР докладывал тов. Сталину агентурные и следственные материалы об активном враге советской власти А. Ахматовой и ходатайствовал об аресте.
- Я сама кормлю своих стукачей, - замечала она.
- Видите, комната моя сегодня вымыта, вычищена. Я ушла к Рыбаковым, а тут Таня, по просьбе Владимира Георгиевича, вымыла, вычистила и даже постлала половик. А на столе скатерть: Коля Гумилёв когда-то привёз из К<аира>.
Давно не было в живых Коли... "Иных уж нет, а те далече" - ставит она эпиграфом к своей поэме. Тени, двойники, видения прошлого, и она сама как тень, двойник, привидение, если бы не творчество, неизменный модус её бытия. В никуда и в никогда уводящая беду от людей, не важно, этики ли они или мещане, целый слой неинтеллигентной интеллигенции, глухой к стихам.
"..."Мещанство", - записывает Л. К. Чуковская, - тот слой населения, который лишён преемственной духовной культуры. Для них нет прошлого, нет традиции, нет истории, и уж конечно нет будущего. Они - сегодня. В культуре они ничего не продолжают, ничего не подхватывают и ни в какую сторону не идут. Поэзия Ахматовой, напротив, вся - воплощённая память; вся - история души, история страны, история человечества; вся - в основах, в корнях русского языка. У мещанина ж и языка нет, у него в запасе слов триста, не более; да и не основных, русских, а сиюминутных, сегодняшних..." ("Записки об Анне Ахматовой". Т. 2. 14 января 1955 года).
II
Но я предупреждаю вас,
Что я живу в последний раз.
Ни ласточкой, ни клёном,
Ни тростником и ни звездой,
Ни родниковою водой,
Ни колокольным звоном -
Не стану я людей смущать
И сны чужие навещать
Неутолённым стоном.
И прежде для поэзии случались тяжёлые времена.
- Чернышевский и Писарев, а отчасти и Белинский, объяснили публике, что поэзия - вздор, пустяки. Они внушали людям, кроме того, ещё нечто очень верное - например, о вреде богатства, о зле социального неравенства, - но этой стороны их проповеди мещане не усвоили. Зато, что поэзия - вздор, они усвоили отлично и на этом основании чувствовали себя передовыми... И техника поэтами была утрачена, ею никто не занимался. А ведь такая утрата равна катастрофе. Ведь все и без поэзии знают, что надо любить добро - но чтоб добро потрясало человеческую душу до трепета, нужна поэзия, а поэзия без техники не существует. (Там же. 2 октября 1955 года)
В 1919 году в тбилисском журнале "Ars" поэт С. Л. Рафалович писал в рецензии на "Белую стаю":
"Лирик по природе своего дарования, центр тяжести и жизни, и творчества с первых же шагов нашедшая в любви, Ахматова - если судить по трем её книгам - не только никогда не была счастлива, но пережила настоящую трагедию, которая вещает о себе чуть ли не с каждой страницы "Белой стаи". Не
внешние обстоятельства, не случайные жизненные, не неудачные любовные опыты или несбывшаяся встреча с тем, кто роком предназначен, создали эту трагедию. Всё это может вызвать только драму. Трагедия - неизбежность, неизбывность, роковая вина невинной души. Всякий способен пережить драму. Трагедия бывает уделом только крупной личности. И не спасут от неё ни "таинственный песенный дар", ни слава, ни красота, ни любовь - безответная или взаимная - всё равно. Нельзя спастись от трагедии, можно только очиститься ею". (Цит. по: Н. В. Королёва. "Анна Ахматова...". С. 606).
- Не стращай меня грозной судьбой и великою северной скукой...
Трагедия ещё предстояла - та настоящая, которая точила камень во тьме, пробивалась сквозь дым и о которой вещалось чуть ли не с каждой страницы её сборников. Эта трагедийная неизбежность бессловесно грохотала, пыталась сказаться, желала быть воспетой голосом гения тревоги. Предчувствовала и понимала её "декадентская поэтесса". Путём великого очищения, путём всея земли шла она с первых книг и, быть может, с самого начала знала об этом: "уже я знала список преступлений, которые должна я совершить..."
Родная земля
И в мире нет людей бесслёзней,
Надменнее и проще нас.
(1922)
В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем её в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чём не замешанный прах,
Но ложимся в неё и становимся ею,
Оттого и зовём так свободно - своею.
1961. Больница в Гавани
К 1963-му А. А. Ахматова, испытав на себе танковую тяжесть государственной машины, могла утверждать, что в божественных стихах А. С. Пушкина мы почти перестали слышать его человеческий голос. Её лозунгом стало: "Побольше стихов - поменьше III Отделения", - всё потому, что из стихов может возникнуть нужная нам проза, а из III Отделения, как известно, ничего возникнуть не может. И впрямь, весь опыт ХIХ и ХХ веков недвусмысленно свидетельствует, что политическая полиция сыска и надзора вряд ли могла сослужить кому-либо хорошую службу, разве что усердным жандармам и недобросовестным литературоведам. Куда пошёл, с кем был, сколько провёл времени, что сказал, о ком пошутил, - ещё не было случая, чтобы из всего этого сора возникла проза, которая вернула бы нам стихи обновлёнными и как бы увиденными в ряде волшебных зеркал - во всей многоплановости слова и с сохранением человеческой интонации.
* * *
Чем хуже этот век предшествующих? Разве
Тем, что в чаду печали и тревог
Он к самой чёрной прикоснулся язве,
Но исцелить её не мог.
Ещё на западе земное солнце светит
И кровли городов в его лучах блестят,
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
Зима 1919
*** "Как по земле идёт с котомкой лихо..."
11 октября 1921 года издание харьковских театралов уведомляло: "получено известие, что Ахматова не умерла".
- Да исполнится русское поверие, - оптимистично завершали "Театральные известия", - что кого преждевременно похоронят, тот долго проживёт.
Слух, однако, оказался всеохватным и долгоиграющим, и 28 октября в Центральном показательном клубе Симферополя состоялся "Вечер памяти Анны Ахматовой". Афишу об этом вечере с участием местных профессоров словесности Анна Ахматова подарит Марии Шкапской три года спустя. (См.: В. А. Черных. "Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой". С. 150).
Царскосельская ода
(Безымянный переулок - Девяностые годы.)
А в переулке забор дощатый...
Н. Г.
Ты поэт местного, царскосельского значения.
Н. П.
Настоящую оду
Нашептало... Постой,
Царскосельскую одурь
Прячу в ящик пустой,
В роковую шкатулку,
В кипарисный ларец,
А тому переулку
Наступает конец.
Здесь не Темник, не Шуя -
Город парков и зал,
Но тебя опишу я,
Как свой Витебск - Шагал.
Тут ходили по струнке,
Мчался рыжий рысак,
Тут ещё до чугунки
Был знатнейший кабак.
Фонари на предметы
Лили матовый свет,
И придворной кареты
Промелькнул силуэт.
Так мне хочется, чтобы
Появиться могли
Голубые сугробы
С Петербургом вдали.
Здесь не древние клады,
А дощатый забор,
Интендантские склады
И извозчичьий двор.
Шепелявя неловко
И с грехом пополам,
Молодая чертовка
Там гадает гостям.
Там солдатская шутка
Льётся, желчь не тая...
Полосатая будка
И махорки струя.
Драли песнями глотку
И клялись попадьёй,
Пили допоздна водку,
Заедали кутьёй.
Ворон криком прославил
Этот призрачный мир...
А на розвальнях правил
Великан-кирасир.
3 августа 1961
Комарово
"В поэзии всегда война, - писал О. Э. Мандельштам в "Заметках о поэзии". - И только в эпохи общественного идиотизма наступает мир или перемирие. Корневоды, как полководцы, ополчаются друг на друга. Корни слов воюют в темноте, отнимая друг у друга пищу и земные соки. Борьба русской, то есть мирской, бесписьменной речи, домашнего корнесловья, языка мирян, с письменной речью монахов, с церковнославянской, враждебной, византийской грамотой, - сказывается до сих пор" (С. 260).
В ноябре 1921-го советская власть признала возможность допустить работу частных издательств, - между красным террором Гражданской войны и массовыми репрессиями 1930-х настала короткая передышка НЭПа.
19 января 1922-го на первом вечере "Чистки современной поэзии" в Политехническом музее В. В. Маяковский заявляет:
"Сломлены устои буржуазного мира. Новое, рабочее государство выводит на широкий и светлый путь не только Россию, но человечество. Решаются мировые, исторические вопросы. И решаются не заседаниями и конференциями, а кровью, железом, опустошительными эпидемиями, поволжскими драмами, невероятным голодом борющегося класса, целым сонмом несчастий, лишений, ужасов и бедствий".
* * *
Наталии Рыковой
Всё расхищено, предано, продано,
Чёрной смерти мелькало крыло,
Всё голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?
Днём дыханьями веет вишнёвыми
Небывалый под городом лес,
Ночью блещет созвездьями новыми
Глубь прозрачных июльских небес, -
И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам...
Никому, никому не известное,
Но от века желанное нам.
Июнь 1921
В это время издательство "Petropolis" выпускает в свет новый сборник стихов А. Ахматовой "Anno Domini", и В. В. Маяковский ставит вопрос:
"...Достойно ли художника в эти трагические дни отойти от современности и погрузиться в пучину сторонних, далёких, чуждых вопросов? Можно ли и теперь воспевать "коринфские стрелы" за счёт целого вихря вопросов, кружащихся около нас? Часть аудитории, правда небольшая, стояла, видимо, за "коринфские стрелы" - это зрители жизни, революционный балласт, люди, от которых не было и никогда не будет никакого толку. Но властно господствовала и торжествовала совсем иная идея - о подлинной задаче художника: жить живой жизнью современности, давать эту современность в художественных образах, помогать своим творчеством мучительному революционному процессу, участвовать активно в созидании нового царства.
И когда с этим критерием мы подходим к поэтам современности, многие остаются за бортом, поэтами во всём объёме этого слова названы быть не могут: комнатная интимность Анны Ахматовой, мистические стихотворения Вячеслава Иванова и его эллинские мотивы - что они значат для суровой, железной нашей поры?
Но как же это так: счесть вдруг нулями таких писателей, как Иванов и Ахматова? Разумеется, как литературные вехи, как последыши рухнувшего строя они найдут своё место на страницах литературной истории, но для нас, для нашей эпохи - это никчёмные, жалкие и смешные анахронизмы".
Когда после пламенной речи пролетарского поэта было предложено запретить Анне Ахматовой на три года писать стихи, "пока не исправится", большинство простым поднятием рук запрет поддержало.
* * *
Буду чёрные грядки холить,
Ключевой водой поливать;
Полевые цветы на воле,
Их не надо трогать и рвать.
Пусть их больше, чем звёзд зажжённых
В сентябрьских небесах, -
Для детей, для бродяг, для влюблённых
Вырастают цветы на полях.
А мои - для святой Софии
В тот единственный светлый день,
Когда возгласы литургии
Возлетят под дивную сень.
И, как волны приносят на сушу
То, что сами на смерть обрекли,
Принесу покаянную душу
И цветы из Русской земли.
Лето 1916
Слепнёво
Тесно сомкнутые ряды идейных борцов за революционное дело между тем не препятствовали поэзии А. Ахматовой служить образцом. Наппельбаумы предлагают ей стать синдиком "Звучащей раковины" - литературной группы, осиротелой после расстрела Н. С. Гумилёва. Из редакций журналов и альманахов с утра до вечера поступают звонки с предложениями опубликовать "хоть что-нибудь"; с её участием или без, организуются её вечера.
Традицию "Писем о русской поэзии" продолжает О. Э. Мандельштам:
"Ахматова принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа девятнадцатого века. Не было бы Ахматовой, не будь Толстого с "Анной Карениной", Тургенева с "Дворянским гнездом", всего Достоевского и отчасти даже Лескова.
Генезис Ахматовой весь лежит в русской прозе, а не поэзии. Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развивала с оглядкой на психологическую прозу.
Вся эта форма, вышедшая из асимметричного параллелизма народной песни и высокого лирического прозаизма Анненского, приспособлена для переноса психологической пыльцы с одного цветка на другой" (С. 265-266).
- Ахматова указала женщине путь освобождения, - утверждает критика. - Это путь творчества. Невольница делается царицей. (См.: В. А. Черных. "Летопись жизни...". С. 157).