Аннотация: Комментатор советских времён находит, что "стихотворение намеренно кощунственно по своему названию и вызывающе натуралистично по деталям". Название сонета "ORAISON DU SOIR", что, как правило, переводят "Вечерняя молитва", хотя молитва это скорее prière, а oraison это речь, которую можно сказать и в церкви перед паствой, и на природе перед мирозданием. Так что ничего кощунственного в названии, собственно говоря, нет. "Вызывающая натуралистичность деталей" -- говорить так о последней строчке сонета в конце ХХ века в стране, познавшей ГУЛАГ, а тем более, ныне, когда что ни день, то "натурализм", это совсем уж нелепо. Что же в остатке? В остатке прекрасный сонет -- с юмором, с яркой запоминающейся картиной, изящный, лёгкий и одновременно глубокий по содержанию. Чего стоит только образ кедра (самого могучего древа) и иссопа (слабейшего из слабых) в лице одного малого человеческого существа! Видеоролик на https://youtu.be/o9XSGr_JuPs
Видеоролик на https://youtu.be/o9XSGr_JuPs
Артюр Рембо
Вечерняя речь
Ангелок под рукой у того, кто стрижёт,
Сиднем жизнь провожу с кружкой для возлияний,
С трубкой фирмы Гамбье, шею выгнув, живот,
Словно парус, надут ветром праздношатаний.
Будто с вышки ожжёт голубиный помёт,
Тысячи дорогих есть со мною мечтаний,
Отчего лишь на миг сердце малость взгрустнёт,
Словно с заболони вытек сок прорастаний.
И потом, воротясь на порог, осушив
Кружек сорок почти, и отнюдь не сиропа,
Направляюсь к кустам, где начнётся отлив:
Нежный, -- чем не Господь кедра в древе иссопа? --
Я мочусь, высоко небеса окропив,
При напутствованье важном гелиотропа.
ORAISON DU SOIR
Je vis assis, tel qu'un ange aux mains d'un barbier,
Empoignant une chope à fortes cannelures,
L'hypogastre et le col cambrés, une Gambier
Aux dents, sous l'air gonflé d'impalpables voilures.
Tels que les excréments chauds d'un vieux colombier,
Mille Rêves en moi font de douces brûlures :
Puis par instants mon cœur triste est comme un aubier
Qu'ensanglante l"or jeune et sombre des coulures.
Puis, quand j'ai ravalé mes rêves avec soin,
Je me tourne, ayant bu trente ou quarante chopes,
Et me recueille, pour lâcher l'acre besoin :
Doux comme le Seigneur du cèdre et des hysopes,
Je pisse vers les cieux bruns, très haut et très loin,
Avec l'assentiment des grands héliotropes.