Артюр Рембо

Семилетние поэты

                            Г-ну Полю Демени

И, закрыв Книгу книг, богомольная Мать
Уходила, горда, лишь бы не замечать
Под ребяческим лбом с высотой дерзновенья
Голубых глаз души, где сквозит отвращенье.

Целый день он потел в послушанье; умён,
Хоть в привычках своих был ужасно дурён,
Избежать не сумел лицемерных настроев:
В коридоре, в тени плесневелых обоев,
Проходя, показать не стеснялся язык,
Закрывая глаза, в кулаках видел блик.
Дверь под вечер была приоткрыта: на крыше
Он хрипел, но на скат влезть старался повыше;
Как залив, кровлю день затоплял. Наконец,
Побеждённый жарой, отупелый юнец
Запирался внутри свежей летней уборной: 
Носом шмыгая, он думал, тихий, упорный.
Сад за домом, дневным ароматом омыт,
Был простёрт вдоль стены и сияньем залит
Под луной, в мергелях похоронен зимою,
Одурманивал глаз и манил полутьмою;
Меж паршивых шпалер мог он слушать возню.
Эка жалость! Сошли бы ему за родню
Взором выцветших глаз, голым лбом только эти 
Прикрывающие желтизну пальцев дети,
Кто, пропахнув дерьмом под тряпьём старичков,
Лепетали своё на манер дурачков. 
И когда, смущена этой дружбой сыновней,
Мать страшилась всего, и нежней и любовней
Были вместе они при сомненье любом,
Но она лгать могла на глазу голубом!

Лет семи он роман сочинял о пустыне,
Где Свободы лучи не померкли доныне,
Об иных берегах, о саванне! -- Журнал
Иллюстрированный рассмотреть помогал
Итальянок, они до веселья охочи.
В восемь лет егоза из семейки рабочей
Прибегала к нему, чтоб в индейцев играть,
И когда по углам принималась скакать
И, качаясь, бралась месть косой половицы,
Он нырял под неё и кусал в ягодицы,
Всё поскольку она шлялась без панталон,
Расшибалась, дразня, лезла вновь на рожон, 
-- И вкус кожи ему не внушал угрызений.

В декабре, не в ладу с чередой воскресений,
Напомажен, один, том библейский читал,
Был зелёным обрез, стол на ножке стоял; 
Сон его донимал на кровати под нишей.
Бога он не любил, видя затемью рыжей
Мрачных, в блузах, мужчин с городской слободы,
Где закон не закон, всё толпе до балды,
Хоть стучит в барабан, надрываясь, глашатай.
-- Он мечтал о стране, мягким светом объятой,
О раздольных лугах, пьющих воздух высот,
Где пушок золотой, и любовь, и полёт!

И когда ворошил мрак угрюмые вещи,
А на ставнях уже были заперты клещи,
В комнатёнке, пустой под сырым потолком,
Он читал свой роман от начала тишком,
Полный охристыми тяжело небесами,
Полный плотских цветов и проток под лесами,
Где паденье, обвал, жалость, бегство и шквал!
-- А тем временем шум за окном утихал, --
Он лежал, одинок, на обрывках творенья,
И сходились над ним паруса в окрыленье!

26 мая 1871.


Видеоролик на https://youtu.be/lmfHQNnSl9w


                                        A M. P. Demeny

LES POÈTES DE SEPT ANS 

Et la Mère, fermant le Livre du devoir, 
S'en allait satisfaite et très fière, sans voir, 
Dans les yeux bleus et sous le front plein d'éminences, 
L'âme de son enfant livrée aux répugnances.

Tout le jour il suait d'obéissance ; très 
Intelligent ; pourtant des tics noirs, quelques traits, 
Semblaient prouver en lui d'acres hypocrisies. 
Dans l'ombre des couloirs aux tentures moisies, 
En passant il tirait la langue, les deux poings 
A l"aine, et dans ses yeux fermés voyait des points. 
Une porte s'ouvrait sur le soir : à la lampe 
On le voyait, là-haut, qui râlait sur la rampe, 
Sous un golfe de jour pendant du toit. L'été 
Surtout, vaincu, stupide, il était entêté 
A se renfermer dans la fraîcheur des latrines : 
II pensait là, tranquille et livrant ses narines. 
Quand, lavé des odeurs du jour, le jardinet 
Derrière la maison, en hiver, s'illunait, 
Gisant au pied d'un mur, enterré dans la marne 
Et pour des visions écrasant son œil darne, 
II écoutait grouiller les galeux espaliers. 
Pitié! Ces enfants seuls étaient ses familiers 
Qui, chétifs, fronts nus, œil déteignant sur la joue, 
Cachant de maigres doigts jaunes et noirs de boue 
Sous des habits puant la foire et tout vieillots, 
Conversaient avec la douceur des idiots ! 
Et si, l'ayant surpris à des pitiés immondes, 
Sa mère s'effrayait; les tendresses, profondes, 
De l'enfant se jetaient sur cet étonnement. 
C'était bon. Elle avait le bleu regard,-qui ment ! 

A sept ans, il faisait des romans, sur la vie 
Du grand désert, où luit la Liberté ravie, 
Forêts, soleils, rives, savanes! - II s'aidait 
De journaux illustrés où, rouge, il regardait 
Des Espagnoles rire et des Italiennes. 
Quand venait, l'œil brun, folle, en robes d'indiennes, 
- Huit ans,-la fille des ouvriers d'à côté, 
La petite brutale, et qu'elle avait sauté, 
Dans un coin, sur son dos, en secouant ses tresses, 
Et qu'il était sous elle, il lui mordait les fesses, 
Car elle ne portait jamais de pantalons ; 
- Et, par elle meurtri des poings et des talons, 
Remportait les saveurs de sa peau dans sa chambre.

II craignait les blafards dimanches de décembre, 
Où, pommadé, sur un guéridon d'acajou, 
II lisait une Bible à la tranche vert-chou ; 
Des rêves l'oppressaient chaque nuit dans l"alcôve. 
Il n'aimait pas Dieu; mais les hommes, qu'au soir fauve, 
Noirs, en blouse, il voyait rentrer dans le faubourg 
Où les crieurs, en trois roulements de tambour, 
Font autour des édits rire et gronder les foules. 
- Il rêvait la prairie amoureuse, où des houles 
Lumineuses, parfums sains, pubescences d'or, 
Font leur remuement calme et prennent leur essor ! 

Et comme il savourait surtout les sombres choses, 
Quand, dans la chambre nue aux persiennes closes, 
Haute et bleue, âcrement prise d'humidité, 
II lisait son roman sans cesse médité, 
Plein de lourds ciels ocreux et de forêts noyées, 
De fleurs de chair aux bois sidérais déployées, 
Vertige, écroulements, déroutes et pitié ! 
- Tandis que se faisait la rumeur du quartier, 
En bas,- seul, et couché sur des pièces de toile 
Ecrue, et pressentant violemment la voile ! 

26 mai 1871.