Заснули мы сном тяжелым. Я еще долго валялся. Все не спалось. Крутил в голове так и эдак все происшедшее. Придумать можно кучу версий, конечно, однако ничего путного из этих версий не выходит. Остальные храпели. И по стонам и вздохам можно было понять, что видят они не райские кущи и даже не девичьи ноги, а мохнатые страшные морды, или еще что-то с этим связанное. Не спалось мне, просто лежал, боялся и ломал голову. Боялся я не по-детски, а очень даже по-военному. Вот мы себе завалились спать, а обстановочка-то не разъяснена, и даже посты не выставлены. Приходи, кому надо, и бери нас тепленьких.
Что же до головы, то подумать было о чем, да только как я уже докладывал - все без толку. Острая нехватка исходных. И между тем, были кое-какие факты, требующие особого анализа. Меня мучил вопрос о том, что же так бухнуло, когда Белый шестом-то вдарил? Звук был глухой, но все равно как будто кувалдой по броне танка! Медведи так не звучат. И еще сирена. Ну, хоть убей, слышал я сирену. И вот этот коктейль навеял мне неприятный, прямо скажем сон.
Как-то довелось мне по срочному делу выехать на машине из Вроцлава через Волув, Глогув, Зеленую Гуру и Мендзижеч в Кеньшицу. Этот затерянный в северо-западной Польше небольшой населенный пункт, иначе не назовешь - ни город, ни деревня, казалось, был вовсе забыт, обойден вниманием человеческим, даром, что центр Европы. И вот эта моя поездка и приснилась мне с какими-то вариациями сюрреалистическими.
Вокруг Кеньшицы угрюмые, порой труднопроходимые лесные массивы, малые речки и озера, старые минные поля, по сию пору небезопасные, надолбы, прозванные на современный манер, видимо каким-то любителем японских мультиков, "зубами дракона", и рвы, зарастающие чертополохом.
Приезжему жизнь этой деревеньки почти не заметна: покой, тишина, воздух, напоен ароматами ближнего леса, люпиновых полей, придорожных садов. Здесь, на малоизвестном миру пятачке Европы, военные поговаривали о тайне лесного озера Кшива, зеркало которого было где-то рядом в окладе глухого хвойного бора. Хотя боров лиственных кажется не бывает? Короче - елки кругом, или сосны... Для меня все эти зеленые и колючие - "зимой и летом одним цветом" - все на одно лицо... Или что там у них? Ну, в общем, не различаю.
Помню, по старой, местами просевшей мощеной дороге едем на "УАЗике" в расположение одной из бригад связи Северной группы войск. Бригада расположилась в бывшем немецком военном городке, закрытом с воздуха зеленой маской бора. Когда-то это место было обозначено на картах вермахта страшноватым топонимом "Regenwurmlager" - "Лагерь дождевого червя". Водитель-ефрейтор сверлит проселок глазами и одновременно прислушивается к работе карбюратора недавно возвращенной из капремонта машины. Слева песчаный откос, поросший ельником. Мне так сказали, что ельник. Ели и сосны, кажется, везде одинаковые. Но здесь все как-то угрюмее! Вынужденная остановка.
Теперь, после того как сон подкорректировал мне воспоминания, я уже и не могу вспомнить, как же было дело в реальности. Сон был таким ярким и достоверным, что я решительно не могу понять, где грань между подлинными событиями запомнившимися мне тогда и "доснятыми" подсознанием эпизодами. Так, например я не помню точно, была ли эта вынужденная остановка, или нет. А если была, потому что могла быть, что произошло при этом? Или ничего не происходило...
Остановился водитель, открыл капот. Оставляю его у задранного капота и не спеша поднимаюсь по осыпному песку. Конец июля - пора лесных орехов. Обходя куст, неожиданно натыкаюсь на старую могилу: почерневший деревянный католический крест, на котором висит эсесовская каска, покрытая густой паутиной трещин. На холмике у основания креста - белая керамическая банка, на которой латинскими буквами выведено "IHTIOLA". В банке засохшие полевые цветы. На кресте затертая надпись. Не разобрать. В негустой траве угадываю оплывший бруствер окопа, почерневшие стреляные гильзы от пулемета "MG" - огневая точка. С нее, вероятно, хорошо когда-то простреливалась эта дорога... Уютное место для засады. И запах смерти - лютой и неминуемой. Его, как запах напалма, ни с чем не спутаешь.
Возвращаюсь к машине. Снизу ефрейтор машет мне руками, указывает на откос. Еще несколько шагов и я вижу торчащую из песка укладку старых минометных мин. Их как будто растащило талыми водами, дождями, ветром: стабилизаторы затянуло песком, головки взрывателей - наружу. Только задень... Опасное место в тихом лесу. Подхожу к "Уазику", стал обходить его сзади и вдруг... Ба! На брезенте четыре длинных параллельных прореза. По вертикали и чуть наискось. Средние подлиннее, а крайние чуть короче. И из запаски вырван клок - дыра в покрышке, словно мышка прогрызла, только мышка ростом с корову. Кликнул водителя.
- Это что?
- Не могу, - отвечает, - знать!
Я понимаю, что он этого знать не может. Потому, что, черт с ней с запаской, но я, сидя на заднем сиденье, эти порезы не мог бы не заметить. Солнышко светило бы через них. Я даже в кабину заглянул - так ли? Точно так.
- Запаска новая была, - ошалело бормочет водитель, - ей богу новая.
- И брезент был новый, - поддакиваю я, - выходит это все случилось, когда ты кверху жопой под капотом копался.
- Выходит...
Стали мы озираться. А кругом - лес как лес, ничего не видно. И тут я проснулся. Не сразу понял, что проснулся, не бывает обычно такого четкого, как перещелк тумблера, пробуждения, но нашел себя в темной охотничьей избе и немного успокоился. Яркие картины сна стояли перед глазами как цветное кино. Переключаясь из той реальности в эту, я о многом успел подумать. Сама история с порезами - не помню я такого! Ночь по ночному мыслит - именно в этой фразе все о "ночной психике" у человека. Блажен, кто верует! Я не только пережил все потрясения сна, неестественно утрированные, я еще и не мог отдышаться уже осознав, что это был только сон.
На востоке говорят: "во мраке ночи мы ищем Руку Водящую". И я озирался в поисках этой самой руки, или если хотите - лапы, ибо след на брезенте и укус на покрышке колеса были весьма красноречи-вы. Мне показали когти и зубы, если кто не понял. Я был далек от мысли, что кто-то проник в мое сознание и, прочитав воспоминания, подкорректировал их. Воздействие должно быть довольно простым. Оно лишь дает сигнал. Всю работу делает сам мозг, подключая аварийные резервы.
Пойду, до ветра схожу, сказал сам себе и пошел. А сам думаю благодушно: "Приснится же такое"! Надел зачем-то штаны. Хотя ясно зачем - удобства во дворе, а на дворе, хоть и минус пять, а все же зима. Ботинки надвинул. Шнуровать не стал. И тревожно, как всегда от ярких цветных снов делается. Даже от безобидных. Я решил сопротивляться. Мозг не принимает вмешательства. До тех пор пока он работает нормально - я буду считать что сон - это просто сон, а не сон - явь.
Вышел в сени. Открыл дверь на улицу. И остолбенел. Вместо ночи - день, вместо зимы - лето. Свет по глазам резанул. Проморгался. Стою на откосе. Подо мною дорога. На ней "Уаз" стоит и ефрейтор рукой машет. "Это он меня о минах предупреждает!" - догадался я. Оглянулся - а избы никакой нету. Сквозь орешник крест с каской виднеется. Тот самый. Стою на откосе в камуфляжных штанах и в тельняшке, в ботинках на босую ногу.
Эка! Сердце пропустило удар. А как проснуться? За зад себя ущипнуть? Глупо как-то. И главное - не коррелируется с моим недавним постановлением про сон и не сон. Здесь была явная явь! Спускаюсь к дороге. Мины на месте. Я их обошел. А сам думаю: "Ведь мины-то уже должны убрать. Я же докладывал. Майор саперов посылал... хотя как же я докладывал, если мы еще не приехали? Это что же? Временная петля?" Я про такое читал. Только в фантастике. Вот в чем проблема. Ефрейтор вроде и не заметил, что я не в форме. А я сразу смотреть - есть ли порезы на брезенте, есть ли дыра в запаске.
Нету.
- Можно ехать! - докладывает водитель как ни в чем не бывало.
- Едем, - говорю. А что еще делать?
Украдкой слежу за ефрейтором. И не могу вспомнить, как его звали. Именно звали. Погиб парень. От сего момента ему еще месяц жить. С небольшим. Потом нас в Афганистан пошлют, там он сгорит в машине. Он вроде бы ничего не замечает. Едем.
Минут через десять пути показалась сложенная из огромных валунов стена бывшего лагеря. Все как тогда было. Я все помню, словно смотрю кино второй раз. Только странное ощущение, словно я актер, который единственный из всех прочел сценарий. На стене, как бы отрезающей проезжую дорогу от военного городка, почти не видно следов от пуль и осколков. По рассказам, затяжных боев здесь не было, немцы не выдержали натиска. Когда им стало ясно, что гарнизон (два полка, батальон дивизии СС "Мертвая голова" и части обеспечения) может попасть в окружение, он срочно эвакуировался.
Трудно себе представить, как можно за несколько часов почти дивизии ускользнуть из этой природной западни. И куда, если единственная дорога, по которой мы едем, была уже перехвачена нашими танками?
Наш гарнизон в Кеньшице в послевоенные годы жил жизнью нормальной воинской части, распорядком которой не предусмотрено времени на досужие приключения. Я выглядывал из машины и хотел растаять в воздухе как молчаливая галлюцинация. И думал о том, какой смысл в моем внезапном переселении в эту реальность... Показалось, по наитию опять же, что все дело в озере Кшива. Скорее всего, это как-то связано с фашистскими сооружениями времен войны. Но как?
Все точно так, как было тогда! Я чувствовал себя идиотом, от одного только, что одет был не только не по форме, но прямо-таки крайне легкомысленно. И ботинки, которые зашнуровал уже, на мне НАТовские, самые современные. Совсем не те сапоги, что полагались по форме. У меня только тельник - в тему. Не так было тогда!
Теперь, не взирая на весь идиотизм моего положения, я ощущал необходимость повторить все тогдашние свои действия в точности. Даже если бы я этого и не хотел, что-то толкало меня к этому. На сиденье рядом со мной я нашел рюкзак. Он здесь и должен был быть, если все повторяется. Я вспомнил, что у меня там, в рюкзаке, был второй комплект формы. Старого образца. Ну, я и надел поверх тельняшки старый и мятый морпеховский бушлат. Все лучше.
И еще было одно - я не все запомнил. Недолго был в гарнизоне, да и время с тех пор прошло. Так вот то, что я не мог вспомнить в точности было, теперь затянуто пепельным туманом и проступало сквозь него маревом неясных очертаний. Такое впечатление, что кто-то залез таки в мою голову и воссоздал реальность. Но только не обошлось без белых пятен. И тем не менее повторяю - очень яркое и сверх реалистичное кино с эффектом присутствия.
По дороге с ефрейтором мы о чем-то говорили. О чем можно говорить с командирским шофером? О выпивке? Так ефрейтор попался непьющий и этот предмет ему был чужд. О бабах? Так он только раз целовал, да и то пионерский галстук. Но какими-то незначительными репликами перебрасывались. И вот ведь ловко как - когда я пропускал свою фразу, запамятовал, что тогда говорил, то он и не замечал, отвечал на мои непроизнесенные реплики, как ни в чем не бывало. Так до приезда в часть.
Я внимательно смотрел по сторонам. Вроде все как тогда. Обычный военный городок. Вот только народу меньше. Оно и понятно - тогда люди жили своей жизнью. Сейчас же это были статисты, существующие только для антуража. Барахливший автомобильный движок, риск пускаться в долгий обратный путь через всю Польшу на неисправной машине, необходимость ремонта в кеньшицком гарнизоне, невольно дали шанс поближе познакомиться с его окрестностями. Я тогда и воспользовался этой возможностью. Теперь, мне казалось - нужно делать все точно так же.
И довольно быстро я понял, что иначе мне и не удастся себя вести. Все повторялось. Так же как разговор с ефрейтором - все вокруг меня кроилось по принципу повторения. Что я предпринял тогда в первую очередь, оставив шофера возиться с механиками вокруг машины? Доклад, обмен пакетами... Все повторилось. Потом я отправился в экскурсию по озеру.
Поскольку обойти озеро по периметру из-за непроходимости лесного массива не представлялось возможным, я, пользуясь воскресным днем, попросил командира одной из рот - капитана Хамова, показать мне местность с воды (вблизи маловысотного поста был оборудован небольшой лодочный причал). Офицеры вели себя точно так же как в те далекие поры, когда я на самом деле приезжал сюда по долгу службы. Все происходило так, словно это была игра. И какой-то странный закон запрещал отступать от сценария. Ощущение гиперреализма происходящего не покидало меня. Я решил довериться рефлексам. И вот мы плывем на лодке с капитаном.
- Терриконы видишь? Как египетские пирамиды. Внутри них разные потайные ходы, лазы. Через них из-под земли наши радио-релейщики при обустройстве гарнизона доставали облицовочные плиты. Говорили, что "там" настоящие галереи. А что касается этих лужиц, то по оценке саперов это и есть затопленные входы в подземный город, - сказал он.
Я вспомнил, что и тогда он это говорил.
- А что медведи, водятся здесь? - ляпнул вдруг я. Раньше я подобных идиотских вопросов не задавал. Хамов проигнорировал мои слова и продолжал:
- Рекомендую посмотреть еще одну загадку - остров посреди озера. Несколько лет назад часовые заметили, что этот остров на самом деле не остров ни фига. Он плавает. Да, очень медленно дрейфует, словно на подводном якоре стоит.
Посреди залива сумрачно возвышалась серая железобетонная башня, явно имевшая когда-то специальное инженерное назначение. Глядя на нее, в тот раз, впервые, вспомнились воздухозаборники московского метро, сопутствующие его глубоким тоннелям. В узкое окошко было видно, что и внутри бетонной башни стоит вода. Сомнений не было: где-то подо мной подземное сооружение, которое зачем-то потребовалось возводить именно здесь, в глухих местах под Мендзижечем. И если в прошлый раз я все это воспринимал как открытие, то теперь искал "руку водящую". Я чувствовал, что в какой-то момент сценарий переменится, и я должен буду увидеть и понять что-то новое.
С одним из офицеров штаба по возвращении с лодочной прогулки, точно как тогда, мы вышли с территории части за стену. В глаза бросились уже знакомые "cтупени в никуда" и похожий на дот серый бетонный купол, безлико торчащий по другую сторону дороги.
- Это и есть один из входов в подземный тоннель. - сказал подоспевший "экскурсовод", - А чтоб любопытные не лазали, пришлось наварить на вход в тоннель стальную решетку и броневой лист.
- А сейчас туда можно спуститься?
Я очень боялся, что мой вопрос проигнорируют и все пойдет дальше по сценарию. В прошлый раз я очень хотел спуститься и даже собирался это сделать, но как-то было не досуг. Машину быстро отремонтировали. Надо было уезжать. Хамов с офицером штаба переглянулись. Вопрос был услышан. Вот оно - изменение сценария!
- Отчего нельзя? - сказал штабист и, ковырнув спичкой в зубах, цыкнул, удаляя остатки офицерского обеда.
- Можно? - переспросил я.
- Валяйте, - сказал штабист, извлек клочок мясца куриного и, осмотрев на кончике спички, отправил обратно в рот. У него было хорошее настроение.
Медленно, с соблюдением мер предосторожности, я, Хамов и какой-то еще приданный нам то ли в проводники, то ли присматривать, сапер, названный рядовым Ивановым, двинулись по тоннелю в направлении современной Германии. В прошлый раз я в тоннели не спускался. Сценарий повернул в новое русло. От этого взяла жуть. Но все само шло к этому. Нужно было это почему-то. Мощные аккумуляторные армейские фонари выхватывали из тьмы черные шершавые стены, змеились кабели. Очень похоже на метро. А как иначе?
Вскоре бросили считать тоннельные ответвления - их обнаружились десятки. И вправо, и влево. Несколько ближних ответвлений, как можно было понять, вели к фортификационным узлам укрепрайона. Но большая часть таких ответвлений была аккуратно замурована. Возможно, это были подходы к неизвестным объектам, в том числе к частям подземного города. Грандиозная подземная сеть была для непосвященных опасным лабиринтом.
- Вы, собственно, что хотите посмотреть? - немного раздраженно поинтересовался сапер, видя что я явно пробираюсь к некой цели.
- Чем вызван вопрос? - строго рявкнул я. Сам видел, что меня словно что-то ведет.
- Да тем, что я, хоть и ориентируюсь здесь немного, но не живу. - Ответил сапер резонно. Хамов, хоть и был безмерно старшим по званию, молчал. Забавно, правда?
В тоннеле было сухо - признак хорошей гидроизоляции. Казалось, с другой, неведомой стороны, вот-вот покажутся огни поезда или большого грузового автомобиля. Автотранспорт тоже мог бы здесь двигаться, по широким лентам бетонного покрытия, что обрамляли рельсовую колею.
Но так ведь получилось, что вот теперь, в этой странной полу-бредовой реконструкции воспоминаний я полез в тоннель и увидел его воочию. Увидел именно таким, каким представлял. И он сразу поразил меня неправдоподобным масштабом. Тоннель делал плавный поворот. Впереди послышалась легкомысленная музыка. Откуда это? Мы приближались к источнику звука. И вдруг я увидел свет.
- Что это? - спросил сапер, ни к кому не обращаясь.
В тоннеле стоял грузовик. Большой. Я такие видел прежде только в кино. Нечто совершенно чудовищное. Freightliner, подседельный тяжелый тягач с дизелем в немеренное число лошадиных сил - мастодонт американских хайвэев. В классической боевой окраске - черный лак и хром. Кабина была освещена ярко, словно замершей во времени фотовспышкой. Грузовик напоминал ночной универмаг. Из него доносилась музыка. Какой-то смутно знакомый регтайм.
- Батюшки! - Воскликнул сапер. Я был готов присоединиться. Мы обошли машину.
- Занятно! - вырвалось у меня.
- Вы ожидали чего-то подобного? - прошептал Иванов и заглянул мне в глаза.
- Более или менее, - признался я.
На левой дверке лак был поцарапан таким же образом как и то-гда брезент на "Уазике". След медвежьих когтей. В стене тоннеля обнаружилась дверь. Я толкнул ее. Маленькая комнатка освещалась настольной лампой, с зеленым абажуром, какие обычно показывают в кино, в чекистских кабинетах. Из мебели - стол и два стула. В углу стояло лубочное чучело медведя, какие раньше бывали в постоялых дворах, или считается, что бывали - с подносом. На подносе стоял дешевый зеленый штоф и стаканчик. На гранях стекла играли блики.
На одном из стульев сидел долговязый тип с бородавкой на носу в форме унтера СС.
- Что?.. Что такое? - воскликнул Иванов.
- А что? - унтер даже обернулся, посмотреть, чем вызван вопрос, но ничего такого не обнаружил.
- Что за маскарад? - взвился уже пришедший в себя Хамов.
- Вас? Вас из дас, маскарад? Ду бист вер? - по-русски унтер говорил без акцента, а по-немецки просто карикатурно. Ряженый.
- Спокойно, Штюбинг, - ни к кому не обращаясь, сказал я.
- А! - Что-то свое понял унтер, - вы еще погуляйте, погуляйте!
Вскочил и начал вытуривать нас обратно в темный коридор. Секунда и дверь за нами захлопнулась. Щелкнул замок. И что теперь?
- Прокатимся? - предложил я, кивнув на грузовик.
- С музыкой... - пробормотал Хамов.
Я так понимаю, что это все специально для меня организовано... Но зачем мне эти статисты? Для достоверности? Для комментариев? Я очень скоро понял, зачем статисты. В тот момент, когда мы расселись в кабине. Я за рулем, рядом Хамов, а дальше у той дверки сапер. Вот Иванов тянется захлопнуть дверь, а из темноты что-то тянется за ним. Сапер едва вякнуть и успел, как оно его выдернуло прочь, только фонарь упал и разбился. А в тоннеле что-то темное помчалось.
Мы с капитаном следом.
В тоннеле пахло смертью. Даже видавшего виды медицинского эксперта вывернуло бы наизнанку, доведись ему посмотреть, что маньяк сотворил с нашим сапером. Его обнаженное тело с широко раздвинутыми ногами лежало на каменных плитах тоннеля. Грудная клетка убитого вскрыта от самого горла. Из трупа торчали белые кости ребер, сквозь которые виднелись изрубленные внутренности. Также был вырезан живот. И все это разметанное в дикой пляске смерти лежало повсюду, издавая тошнотворную вонь, словно преступление было совершено несколько дней назад.
Нашли мы его довольно быстро... А может быть мы в тоннелях уже несколько дней? Труп производил двоякое впечатление... Ну, во-первых - его аккуратно препарировали, перебрав и перещупав все органы. А с другой стороны - казалось, что тело вскрыли, как ребенок вскрывает игрушку, чтобы узнать что там внутри, а потом не найдя ничего интересного, или найдя не то, что ожидалось, начали кромсать и метать...
- Вот это да! - сказал майор. И, пожалуй, так оно и было.
- Пойдем к тому говнюку-унтеру и оторвем ему...
- Яйца, - продолжил я.
В этот момент майор стремительно обернулся, словно его крутанули, и тут же повернулся ко мне, удивительно переменившись. Он смотрел на меня с безмерным недоумением и руками пытал-ся поймать выпадающие кишки из распоротого по вертикали живота.
Что-то тяжелое мягко убегало прочь в темноте. Мне этот шалунишка уже успел поднадоесть. А оружия-то с собой не взяли. Опрометчиво. Я оглянулся в поисках подручных средств, вспарывая тьму фонарем. И увидел дверь в стене. Знакомую дверь. Хамов зевнул и, повалившись на спину, выдохнул в последний раз. Болевой шок, наверное. С распоротым животом умирают значительно дольше.
Я распахнул дверь и вошел в комнату со столом, двумя стульями и унтером, который в этот раз был не так жизнерадостен.
- Ну почему вы так?.. - поморщился он.
- Как?
- Ну, вот так вот...
- Это кто же значит? Я что ли?
- Ну не я же? - он развел руками и вскинул брови.
Медведь ожил и, подойдя к столу, поставил поднос, после чего сказал с неизбывной безысходностью:
- Все бесполезно!
И тогда я проснулся снова. От всей души чертыхнулся. Давно мне не снилось ничего подобного! Во рту пересохло. Оказалось, что я не вставал и на мороз не ходил, а все это и первый сон и пробуждение - был один большой сон! Я засветил лампу, сел к столу. Приятели мои храпели за милую душу, а я подумал: "Вот теперь - это сон или нет?" Дело в том, что мне по-прежнему хотелось выйти на улицу по нужде. Только я боялся оказаться где-нибудь еще! Но не в уголок же.
Страшно идти и нельзя не идти. И уж теперь-то я не мог сказать, чего больше боялся. Ночная психика, дери ее леший, - обозначает, и зачем я об этом вспомнил, бзики, характерные для психики человека в ночное время. Страхи, мании и фобии! Но теперь во мне непременно разовьется фобия этой самой психики! Ворона тенью накроет - и я давай думать и искать, чего бы испугаться.
Я посмотрел в окошко. Лампа мешала что-либо рассмотреть, но слух подкинул новенький страх. По снегу за окном кто-то ходил, хрустя тяжело. Кто там? Уж верно не почтальон Печкин. Избавившись от дневных забот и получив передышку от информационных нагрузок, ночью мы более непосредственно переживаем бытие как таковое. Я радостно подумал, что за окном Белый ходит и собрался его встречать и обнимать. Тут же вспомнил, что, по словам Димки, Белого съел медведь, и ходить по насту мог только он.
Я с ненавистью посмотрел на приятелей, которые дрыхли без задних ног. Замечательно! Сейчас обоссу их, как есть, будут знать, как оставлять человека наедине с проблемами. Следовало подумать, что пророчил мне сон. Понятно, что главным в нем были медведи. Но что это значит? Держись подальше? Но это же чушь! Убежден, что медведи были только внушенным символом. Я решил, что больше спать не буду. Стол был захламлен. Не прибрали после ужина. Все в избушке было знакомо, однако ночь придавала всему ирреальный колорит. На командирских было два часа ночи. "Час быка" - вспомнил я. По-видимому, самую тягостную пору ночи имел в виду Ефремов, говоря о "часе быка". Так называли наиболее томительные ночные часы незадолго до рассвета, когда, по понятию древних, властвуют духи зла и смерти.
Я малодушно выпил водочки для храбрости и пошел-таки в поле... Но на этот раз ничего не произошло. Кроме, разве что того, что и должно по логике вещей происходить с человеком который выходит ночью на мороз по малой нужде. Морозец взбодрил меня. Небо было звездное. В Москве такого не увидишь. "Звезды пальцем тронь", только пичуги не щебетали - не сезон - и гармонь нигде не всхлипывала, ни далеко, ни близко. А в черном лесу - бродил мохнатый ужас.
Мне как-то особо почувствовалось то, что вот ведь мы совсем оторваны от цивилизации, и случись что - хватится только Кольцова жена. Звездное небо приближалось ко мне. Я словно поднимался над Землей. Небо окружало и смыкалось вокруг. Я стряхнул наваждение и решил вернуться в дом, тем более что холод пробрал меня как следует и спать хотелось невероятно.
Когда я проснулся, надеюсь на этот раз окончательно, то первая моя мысль была далека от медвежьей темы. Судите сами - если человеку снится, что он ходил писать и сделал это, то последствия должны быть более чем очевидны! И между тем - со мною ничего подобного не произошло. Это приятно, однако странно. Я взял фонарь и вышел на улицу. Осмотрел предполагаемое место и нашел свой автограф. Что же это значит? Значит, я как минимум один раз просыпался... Мистика какая-то.
Утро обещало быть пасмурным.
Владимир Чуднов
Пробуждение было смерти подобно! Оставьте! Не тормошите! Отпустите мою грешную душу на покаяние. Никогда в жизни еще я не спал так тяжело. И никогда еще не видел во сне ничего подобного. Сны, даже не очень приятные, я люблю, как мультики. Но это - совсем другое дело. Потом уже казалось, что ничего страшного. Но это потом. А тогда было очень страшно. Очень. И главным источником страха была поразительная противоестественная яркость сна. Четкость и последовательность. Жуть.
Когда теперь я услышу разговоры о призраках, то скептически ухмыльнусь. Так и знайте! Какие там еще призраки; все это годится только для "фильмов ужасов". А в жизни случается нечто и пострашнее... Хотя... Это же было во сне! Все перепуталось. Как обычно принято говорить в таких случаях: приснится же такое? Да уж приснилось... Как-то смутно вспоминаю, будто бы мне удалось совершенно неожиданно выкроить себе трехнедельный отпуск. Это подарок судьбы, если кто понимает. И вместо того, чтобы лежать на диване и смотреть телевизор, я с приятелем Конрадом отправился в Германию. Просто так, для отдыха, поправки здоровья и приятных впечатлений. Чего я там не видел?
Кроме того - если бы я хоть на миг предвидел, каким безумным приключением это путешествие обернется, то, безусловно, предпочел бы отпуску самый тяжелый труд без выходных. Но я во сне, так же как и наяву, не обладал даром предвидения. Остановились мы в крошечной придорожной гостинице, что-то вроде нашего "Дома охотника", но на германский манер. Хотя... Я же никогда не был в Германии... В смысле - живьем. Так что судить о стране пива и сосисок с капустой могу только по телепередачам. За ужином хозяин этой таверны рассказал нам, что недалеко находятся развалины замка. И сопроводил эту информацию обыкновенной дежурной историей для праздных туристов.
От замка с тех давних пор осталось немногое - всерьез уцелела лишь одна главная жилая башня, ныне пребывающая в плачевном состоянии. Это мрачное полуразрушенное сооружение угрюмо довлеет над окрестностями. Но осматривать башню ходят только днем: по ночам там появляются призраки. А как иначе?
Мы люди здравомыслящие, воспитанные в самом современном духе, долго хохотали над последними словами хозяина, чем сильно того обидели. Кстати, на каком языке мы общались?
Короче, я решил в ту же ночь отправиться к башне замка. Приятель мой отказался, сославшись на усталость. Возможно, тут была и иная причина. Развалины эти производят впечатление крайней безотрадности даже без всяких призраков и даже днем... Несмотря на весь свой скептицизм, ваш покорный слуга, не догадываясь о том, что все это ему только снится, захватил нож и антикварный киносьемочный аппарат с фотовспышкой. Именно с фотовспышкой - это особый цинизм. Нож для защиты от возможных хулиганов, а киносъемочный аппарат - для фиксации на пленку средневековых призраков.
Я расположился внутри башни задолго до ночи, изгнав из кучи камней пару ужей. Наступила тихая, безлунная ночь, поднимался туман. Постепенно все дневные звуки стали затихать. Я посмотрел на часы: без пяти минут двенадцать. Сейчас, сейчас... Глаза стали сами собой закрываться. Вдруг резкий удар колокола заставил меня вздрогнуть. Затем колокол зазвонил чаще и тише. Так продолжалось минут десять. Затем все вновь стихло. Призраком и не пахло, и я стал с раздражением позевывать - ночью все же сыро.
Но вот в шагах десяти от себя я завидел на стене башни бледно-голубое пятно. Оно медленно перемещалось вдоль стены, проходя ми-мо замершего туриста. И тут я с удивлением заметил, что пятно приобрело очертания женской фигуры, одетой в нарядное голубое платье с отделкой из серебряной парчи. Головного убора не было, густые рыжеватые волосы рассыпались по плечам. Лицо было очень бледное, но с огромными синими горящими глазами. Забыв про свой киносъемочный аппарат, всматривался в силуэт, буквально пожирал глазами это видение.
Дело осложнялось еще и тем, что мне смертельно хотелось спать. Не знаю, как у кого, а у меня так бывает - часто снятся сюжетные сны и частенько мне снится, что я хочу спать. Призрак, между тем, бесшумно скользнул в дверной проем, и я осторожно последовал за ним. Призрак совершенно беззвучно передвигался по воздуху, находясь на высоте около двадцати сантиметров над землей. Внезапно из-за куста бузины также беззвучно вынырнул второй призрак. Это был высокий мужчина с темной бородой, длинными волосами; он был весь закован в латы, в правой руке - длинный обоюдоострый кинжал. И тут первый призрак начал говорить, голос женщины звучал отчетливо, хотя и несколько глухо.
Как я не напрягал слух, не мог понять из ее речи ни слова. Позже я сообразил: ведь эти призраки пользовались старым немецким языком. Второй призрак, помахивая кинжалом, молча двигался к женскому призраку. И тут опомнился. Я одновременно включил лампу-вспышку и нажал на спуск кинокамеры. Аппарат застрекотал, но призраки на звук и свет никак не реагировали.
Женщина по-прежнему что-то страстно говорила, а мужчина точно так же приближался к ней. Внезапно призрак-мужчина резко переменил свое поведение. Он заметил меня, что-то выкрикнул резко и метнул в меня свой кинжал. Я ясно слышал звук просвистевшего мимо меня кинжала. Женщина повернулась и беззвучно стала приближаться ко мне. Все это время я продолжал снимать все это на кинопленку. Женщина простерла ко мне прозрачную руку, и я с ужасом почувствовал на своем лбу ледяное прикосновение. Этого было достаточно.
Я проснулся. Но, еще пребывая в полусне, почувствовал, как меня начали тормошить. Очнулся я уже часов в семь утра. В развалинах, естественно, никого не было. Вернее и развалин-то никаких не было. Страдая от сильнейшей головной боли, я попытался сообразить, что происходит.
- Вот ведь поспать-то любит! - раздался голос Кольцова, и я понял, что это обо мне.
- Подъем! А то побьем! - скомандовал Отделенный радостно.
- Вовка, вставай, - продолжал тормошить меня Кольцов, тоже не по утреннему радостный, - вставай, Белый вернулся.
Ну, тут я конечно вскочил. Или мне так показалось, что вскочил. Во всяком случае, прекратил сопротивление назойливым попыткам меня разбудить. Это была новость так новость. Пошел быстро на улицу и умыл морду снегом. Полегчало. Когда вернулся - вся компания уже сидела за столом.
Белый выглядел вполне жизнерадостным для человека, которого накануне съел медведь без соли и без лука.
Он поведал о том, как обиделся на нас, что мы оставили его один на один с матерым зверем, как убил мишку и содрал с него шкуру, а тушу подвесил к дереву, запаковав ее в полиэтиленовый куль, от хищного зверья. Так что, поскольку другого медведя в лесу нету, то остается нам пить-гулять и постепенно собираться домой. Ну, разве что по клочку шкурки оторвать домой - родственникам показать... Охота получилась та еще. Но я был рад, что все закончилось. И стали мы пить да гулять. Поскольку и времени и водки у нас было навалом, в питие мы себя не ограничивали. Бутылки пустели с катастрофической скоро-стью, и я уже начал побаиваться, что придется переходить на местную сивуху. Хотя натуральной сивухой назвать ее было сложно, но до столичной "Гжелки" она явно не дотягивала. Честно говоря, пить уже не хотелось. Хотелось перейти ко второму номеру программы - гулять.
Я бросил было клич, что надо бы за медвежьей тушей в лес сходить, но тут же пожалел о содеянном.
- А ты чего с ней делать будешь? - спросил Отделенный.
- Жарить и есть!
- Всю целиком? - с каким-то подвохом спрашивает тут Кольцов.
- Ну, зачем же целиком. По кусочку на каждого. Я, например, никогда медвежатины не пробовал.
- То же самое что и человечина, - говорит Отделенный, - почти никакой разницы.
- Ты что же, - говорю я, - человечину пробовал?
- Это теоретическое наблюдение, - отвечает, - у медведя и у человека почти одинаковый рацион. А из чего складывается вкус мяса? Из того, что это мясо само ест.
- Ну, так я не пробовал ни медвежатины, ни человечины, - начиная злиться, говорю я. - А от теоретических умозаключений мне ни тепло, ни холодно.
- А как должно быть? - спрашивает Белый, тоже вроде бы с подвохом, но как-то не по-человечески заинтересованно.
- Ты о чем? - не понял я.
- Ну, как должно быть, - объясняет уже Кольцов суть вопроса, - тепло или холодно?
- Вы чего, - говорю, - мужики, совсем что ли?
- С чем?
Издеваются, понял я. И решил обидеться. Но тут же понял каким-то непостижимым наитием, что нет - не издеваются. Они это всерьез. Что-то с ними случилось этой ночью. Если я чего-то и боюсь в этой жизни так это фанатизма. А глаза их смотрели на меня именно с каким-то убеждением фанатиков, которые заподозрили меня в грехопадении.
- Да нет, не с чем. - Задумчиво поправился я. - Это я так, к слову. Давайте лучше пить дальше.
Народ дружно согласился и снова принялся за поглощение спиртного. А я начал тихонько пропускать, внимательно наблюдая за происходящим. Что друзья мои выпить могут много, я нисколько не сомневался. С Отделенным все понятно, у него организм на спирту работает. Кольцов, похоже, алкоголь в воду перерабатывает, потому как выпив, обычно начинает короткие забеги в уборную. Но сейчас он сиднем сидел за столом, опрокидывая одну рюмку за другой. Пенькова я пока мало знаю, но что выжрать может ведро - не сомневаюсь. Белый от них не отставал. Странно, в прошлом он в алкоголизме замечен не был. Хотя жизнь в этих загадочных лесах кого угодно переменит. А за столом развивалось веселье, в котором я принципиально не участвовал. Отделенный вытащил немецкую губную гармошку, явно еще трофейную, потертую, и начал наигрывать "Августин мой, Августин" в ритме джаза. Димка в такт прихлопывал ладонями по столу, довольно щурясь. Пеньков, видать, собирался пуститься в пляс, но ослабленный неумеренным потреблением алкоголя организм не позволил и уронил своего владельца на расстеленные по полу матрасы. Один Белый, как и я, не принимал участия в общем безумии. Он сидел за столом, уронив голову на руку, другой же возил по столешнице пустой стакан. Потом поднял голову и, совершенно трезво глядя на нас, произнес:
- Ну, все, хватит. Надо ехать!
Это было странно. Всех словно подменили. Бросив свои занятия, все метнулись собираться. Только что в доску пьяный Пеньков, что-то мыча, как теленок, так и не смог подняться с матраса. И я мирился с очевидной нелепостью происходящего, только потому, что и меня словно подменили. Это ощущение невозможно передать никаки-ми словами. Немыслимо противоестественно и в то же время буднично и обычно. Выпитую водку из организма словно волной вымело. Так случается, когда в кровь выделяется немереное количество адреналина. Пьяный слон и то протрезвеет. Но чего тут пугаться-то было? Надо ехать, значит надо ехать. Поохотились, называется.
Мы оперативно побросали шмотки в сумки и рюкзаки, упаковали уцелевшее оружие (надо сказать, в тот момент мне нисколько не жаль было пропавшего "Меркеля", так спешил оттуда убраться) и двинулись к "УАЗу" Белого, который уже попыхивал белым паром возле забора. Вернее, выдвинулись мы не все, Пенькова пришлось выдвигать. Он опять изображал из себя "русскую недвижимость". Так уж получилось, что мы снова поместили его на уже привычное место - в багажник. А сами расселись так же, как и ехали сюда - Серж впереди, с Белым, а мы с Кольцовым сзади. Не успел наш экипаж тронуться с места, как Димка привычно ткнулся лбом в стекло и засопел в две дырочки. Отделенный с Белым упорно смотрели в лобовое стекло на извивающуюся среди лесов и заснеженных холмов дорогу. В общем, оставили меня наедине с раздумьями. Что-то было не так. И тут я почувствовал, что меня тоже клонит в сон. Вроде совсем недавно встали, а вот на тебе... Видеть сны естественно, но стыдно. Особенно такие. Безумие ка-кое-то! Ну, да ладно... Проехали.
Дело вот оно в чем - я хочу сказать, что ни как не мог бы подумать, что этот алканавт Пеньков окажется из нас самым трезвым человеком... Нет. Так не понятно. Я что хочу сказать? Ежели бы хоть намек, как и что, то я бы тогда... Ну, в общем-то, намеки были. И в моем сне намеков хватало вообще-то... Но пугать зачем? Я что, клоун? Зачем меня пугать? Не надо меня совсем пугать! Я человек положительный и с характером. Не ужели было нельзя как-то все объяснить по-человечески? Хотя как они сумели бы по-человечески? У них же как? На основе накопленного опыта того, кому сообщается информация. Ни тебе логики, ни тебе - фактов, ни аргументов. Картинки - а понимание, как потом сказал Пеньков - в контексте личности получателя. То есть они тебе шлют посылку... нет, не посылку. Сам черт не разберет. Ну, как сказать?
Ага.
В общем так. Блин. Если считать, что мозги - это магнитофон с заряженной кассетой, то они, значит, дистанционно включают этот ваш магнитофон и, гоняя ленту туда-сюда, подыскивают крайние, первые, что подворачиваются образы, для монтажа своего сообщения. И каждая такая попытка становится точнее и яснее. Но для этого им приходится перегонять огромные объемы информации. С моей точки зрения путь не рациональный. Однако кое-кто со мной не согласится. Но все равно - обидно, что в мозгу у Пенькова оказалось гораздо больше подсобного материала для того, чтобы сразу составить вразумительное сообщение. Или может быть, наоборот - у него в мозгу так всего немного, что подыскивать "мыслеобразы" было попросту легче. Но, тем не менее, неприятно, что он оказался впереди таких славных парней, как я, Отделенный или Димка.
И еще о чем я думаю, что если бы Отделенный не потащил с собой этого странного парня, если бы все сложилось не так, как сложилось, а иначе, то может мы и в живых бы не остались. Так-то. Слава пьяному Пенькову, слава добрым алкашам. Это все, что я имею сказать по существу вопроса и в оправдание того, что спраздновал труса. Теперь, чисто, по ходу дела. Просыпаться уже по-настоящему я боялся. Просто потому, что столько последовательных пробуждений из сна - в сон, из сна - в сон, из сна - в сон даже такого стойкого, морально устойчивого, здравомыслящего и положительного во всех отношениях человека могут довести до желтого дома, и я совсем не испытывал уверенности, что проснулся уже окончательно. Последнее, чисто, по причине того, что уже такую уверенность испытывал несколько раз, что вот - проснулся окончательно, и каждый раз подлейшим образом был обманут. Я даже еще спустя годы буду испытывать это неприятное сомнение, что еще сплю, и мне только снится, что я проснулся. Чудная ситуация!
Вы только представьте себе, что просыпаетесь, завтракаете, идете на работу, а потом выясняется, что вам только снилось, что вы проснулись, позавтракали, и пошли на работу, и вот вы просыпаетесь, будто бы по-настоящему и уверены, что вы проснулись, позавтракали, и пошли на работу, а на половине дороги опять оказывается, что это снилось и вы еще в постели, а во рту и ни маковой росинки не было, и тогда вы снова проснулись, позавтракали, и пошли на работу. Мне продолжать или уже понятно? Но гораздо страшнее, когда вы на самом деле проснулись, позавтракали, и пошли на работу, но до последнего момента, пока вас не переедет трамвай, уверены, что вам это снится.
Это очень неудобно, очень. И - постоянный перерасход нервных клеток.
Так что когда Отделенный скомандовал уже третий раз за утро: - Подъем! А то побьем! - Я испугался не на шутку.
- Ребята, - говорю. - Родные. Сделайте что-то такое, чтобы я поверил, что вы настоящие, а не белая горячка.
Димка и Серж переглянулись. Потом они схватили меня за руки, за ноги и, вытащив на улицу, просто швырнули в снег. Я поначалу обиделся, но по здравому разумению решил, что сам напросился. Во сне меня в снег никто бы бросать не стал! А если бы и бросили, то я по всем канонам проснулся бы, не долетев до сугроба. Логично? Куда уж логичнее. Вот и вся метафизика.
Если я после всего этого вернусь домой, то с понедельника начну новую жизнь. И первое, что я что сделаю, так это дам в газете объявление: "Молодой вампир, приятной наружности, ищет полнотелую подругу с первой группой крови". А почему нет?