Аннотация: "А мне в России места не нашлось..." "Homo proponit, sed Deus disponit "- "Человек предполагает, Бог располагает ".
МУШКЕТЁРЫ
РУССКОГО ФАШИЗМА
СЕКТОР КРУГА I . Мы ваши, вы не наши.
"Знамена выше, братья!
Смерть палачам свободы дорогой!
Звенящий меч фашистского ...проклятья
Сметет навеки их кровавый строй".
(автор слов гимна ВФО Д.Кунле, еврей.
"ВФО-всероссийская фашистская организация").
Насовестили большевики, марксизмом зачумленные. Маркс по-койненько на Хайгетском кладбище почивает, а будь его могила в Германии, да ещё и при фюрере, несмотря на его родственников по жене, давно бы его выкопали, да и прах через пушку развеяли. Ведь пинали, по чём зря, бальзамированный кумпол герцога Ришелье во время Французской революции по дорогам Парижа. А Кромвеля. Лорда - протектора выволокли из могилы, да и повесили на сте-нах, то ли Тауэра, то ли ещё где. Но Англия, как и Франция, после революций, много чему научились. Маркс остаётся Марксом и почивает на Хайгетском кладбище покойно. А мудрый чистокровный немец буржуа и марксист Фридрих Энгельс, бедняга, отболев, раком, упокоился прахом своим в сосуде кремирования на одном из тихих пляжей, в глубине бухты, у которой любил отдыхать. Вот толстопопый дуче Муссолини. Такой способный был. В 14 лет уни-верситет закончил. Им всегда восхищался Владимир Ильич, гений пролетариата, и говаривал про фашистские амбиции дуче: "Проворонили Муссолини. Такой агитатор. Его к нам нужно было привле-кать". Да, что говорить. Спохватилась наша белая шайка - лейка, закувыркалась среди себе подобных: то добровольческую Армию организовывала, то неглупого Петра Николаевича Врангеля во гла-ву всего войска белого движения ставила, супротив красных вы-ставляла, то адмирала Колчака, который в сухопутных делах ни черта не понимал и нашего союзника, будущего фашиста чеха Гай-ду прогнал, любезничая с ним в частных беседах о том, о сём, про-воронил свой золотой запас, который чехи себе прикарманили, по-ка их фюрер Германии, мастер на такие штуки, с потрохами не про-глотил. Всё дело в деньгах, господа хорошие, от крепостного права до большевизма один только шаг. А наше движение, русский ли, итальянский, английский, чешский, японский ли фашизм и даже американский, кроме фашизма от Гитлера с его "Моя борьба", всё от денег да нищеты нашей. А откуда эта вся завлекаловка с проле-тарской революцией пошла. Всё от России - матушки.. Ну, будем говорить, Радищев да Чернышевский да совершенно безумный Кобзарь своё получили да и успокоились. При Петре Алексеевиче им много чего было бы положено по физическому их истязанию. Но ведь наш русский народ не утешается, и утешиться, в силу своего внутреннего состояния души, никак не может. Кукарекали своими головами наши мудрецы и так, и сяк. Докукарекались. Отменили крепостное право. Узаконил его Александр Освободитель. И пошла чересполосица в головах не только приличных дворян, но и всяких бурчей - угрюмовых да "коробочек" с капиталом. По причине сла-бости мозгов недопоняли, что великое столпотворение этих мозгов началось не только у помещиков большой да малой руки, но и у всех разночинцев, у "кухаркиных детей", которые образование получили да потопали в народ, да либеральствовать зачали, а многие, поняв всю бесперспективность, террора да пожогов помещичьих домов да угодий, скупая лес, земли, антиквариат у тех же разоряю-щихся помещиков, богатели да кровопийствовали, а иншие разночинцы пошли другим путем. Наплевали на помещиков типа Баку-нина, что всюду революцию на Западе устраивал, да завлекал молодежь своими горячими речами, а сам как есть потом, заставлял их физически расплачиваться за свои обеды да ужины с собутыльниками, да сестер своих разорял поборами на свои прожекты. Уж лучше бы как мудрый ученый князь Кропоткин, возвестивший Ми-ру об Анархии - матери свободы, промышлял прожектами. Но не Судьба. Россия - страна прожектов. Прожекты горят огнями, загораются, но никогда надолго не осуществляются. А всё дело во Власти власть имущих. Холить, нежить кухаркиных детей не до со-стояния разночинцев, а до состояния идеологов социально состоя-тельных господ. Ан, нет. И началось, в конечном счете: "Сведём чиновников всех мастей к простым исполнителям наших поруче-ний, скромно оплачиваемым надсмотрщиков, и будем оплачивать их труд не выше заработной платы рабочего", "Диктатура пролета-риата есть власть насилия, несдерживаемая никакими законами". И пошли поехали играть в эти игрушки. Да, как и не играть. Если белый офицер разряжает своё оружие с радостной мыслью в голову красногвардейца: "Вот тебе, холоп, не уважающий барина". Да, и как не играть, если русский барин, усовещаемый своей сестрой, говорит про своего крепостного: "Пусть женится на той, кого любит, а не на той, что я ему в бабы определил. Чувство. А разве у этих холопов есть чувство?". Всего бы ничего, если бы этого не говорил дедушка Петра Николаевича Врангеля, от природы русского поме-щика, а не барона остзейца Унгерна. Это император Николай Пав-лович, которого все так искренне любили, что коли он, споткнётся на Невском, как мыши разбегались по углам, это он малолетнему сыну помещика Егора Врангеля, наставление давал: "Отца твоего помню, передавай привет от меня. Да скажи, чтобы порол тебя чаще. Тогда только толк выйдет". А когда сына Николая Павловича, Александра Освободителя, укокошили на третий или четвертый раз, эти самые разночинцы, власти на которых от императора не было, а уму - разуму их, кроме виселицы, не учили, то пришёл к управлению государством Российским человек, про которого гово-рят: "Русский богатырь". Это одни так говорят. А другие, как, на-пример, задира и бесшабашный своей удалью генерал Скобелев совсем другое и даже совсем отвратительное говорил, хотя заложить за воротник и мог, и умел.
Скобелев Александра III презирал и ненавидел.
- Полетит, - смакуя каждый слог, повторял он, - и скатер-тью дорога. Я, по крайней мере, ничего против этого лично иметь не буду.
Говорят про этого "Русского богатыря" разные разности. Но на-плести у нас завсегда умеют. Говорят, что людей на государствен-ные места ставить умел.
"Предводитель дворянства Аполлон Константинович Кривоше-ин и по масштабу своей деятельности, и по мудрости уступал Байкову (голове Ростова на Дону), но вполне соответствовал ему по бесцеремонности, с которой добивался нужного ему. Это он при Николае II стал министром путей сообщения (первый, если не ошибаюсь, министр из плеяды министров-проходимцев последних царствований)". А вот сентенции Николая Егоровича Врангеля (отца того самого Петра Николаевича - главы Вооруженных сил Юга России) по поводу поведения этого государственного деятеля в им-перии:
" Однажды Кривошеин, у которого было несколько паровых су-дов, просил меня разрешить нашему механику-англичанину осмот-реть котел одного из его пароходов. Я разрешил. Вечером англича-нин мне передал, что он поручение исполнил, нашел котел совер-шенно негодным к плаванию, но ввиду "странной фантазии владельца", который просил, чтобы труба только могла дымить, "по-ставил латку". "И хотя пар и теперь развести нельзя, но если в топ-ку бросить тряпки, смоченные керосином, дым валить из трубы бу-дет на славу", - прибавил он.
Как я узнал, Кривошеин свои пароходы продал или отдал в аренду казне, и в Ростов прибыла комиссия, чтобы их от него при-нять. С утра осмотрели один, другой, сделали пробный рейс. Во время рейса обильно выпили и вернулись уже к вечеру. "Надежду", так звали никуда не годную паровую баржу, не осмотрели. По дыму, идущему из трубы, и так было ясно, что пароход под парами. "Странная фантазия" владельца, как выражался англичанин, была не столь наивной, как ему казалось.
Много лет спустя, когда Кривошеин был уже министром путей сообщения, Витте приобрел для казны Варшавско-Николаевскую дорогу. Бывшие члены Совета Министерства путей сообщения и инспекционной комиссии получили право на пожизненный бес-платный проезд по российским железным дорогам. Я занимал свой пост уже двенадцать лет, но не непрерывно, а с перерывом в один год, и потому возник вопрос, что делать в этом случае; чтобы это выяснить, я отправился к министру.
Кривошеин принял меня так, как будто я был его ближайшим другом, но в просьбе отказал.
- Мне ужасно жаль, но поделать ничего не могу. Закон для меня свят.
- Прекрасно вас понимаю, - сказал я, и мы заговорили на другие темы, незаметно перейдя к воспоминаниям о Ростове.
- А какова судьба ваших пароходов, Аполлон Константино-вич? - спросил я.
- Я их давно продал.
- И "Надежду" тоже?
- Почему вы именно о ней вспомнили?
- Да так, вспомнил, как чудак Джонсон научил вас тряпками разводить пары - странная идея.
- Не помню, - сухо сказал министр. - Все это так давно было. - И посмотрел на часы. Аудиенция была окончена. С тех пор я его больше не видел. Вскоре ему пришлось оставить свой пост, и его увольнение сопровождалось скандалом.
Бывали случаи, когда сомнительная деятельность ростовских фокусников столь благополучно не заканчивалась и вызывала сомнения даже у закоренелых нарушителей хороших манер. На тор-жественном обеде по случаю открытия Владикавказской железной дороги городской глава Байков произнес тост, держа в руках бокал с вином.
- На том месте, где сейчас находится железная дорога, - ска-зал он, - еще недавно было глубокое болото, и там, где мы сейчас празднуем открытие дороги, стоял столб с надписью: "Опасное бо-лото", но сейчас... - Он сделал многозначительную риторическую паузу...
- Но сейчас, - продолжил один из уже изрядно выпивших гостей, - вместо болота - железная дорога, вместо столба - председатель, и хотя ничего и не написано, каждый может прочи-тать: "Осторожно, опасность!".
После прихода к власти Александра III, стали неукоснительно следовать завету князя Мещерского: "Надо где-то поставить точку. У детей кухарок книги надо отобрать, так как читать им совершенно ни к чему"
Проводя время в финском архипелаге, "Русский Богатырь" отправлялся удить рыбу с адмиралом Черевиным, одеваясь при этом в старый гражданский костюм и старую потрепанную шляпу, кото-рую он за много лет до того привез из Дании. Однажды он удил ря-дом со старым финном, который внимательно следил за поплавком. Завязался разговор о рыбалке, и добродушный финн сказал на сво-ем не очень хорошем русском, что торговал в России и, после того как заработал денег, купил себе поместье и теперь тихо живет там.
- И ты ничего не делаешь? - спросил Царь.
- Ничего, - сказал старый финн. - Мне и не надо ничего де-лать, я не должен больше работать. Я теперь судебный заседатель. Ты знаешь, что это такое?
- Ого. Это совсем неплохо.
- Еще бы! - откликнулся финн. - Не каждый может быть судебным заседателем. А у тебя какое положение?
- У меня? Я русский Царь.
- Тоже неплохая работа, - сказал старый финн и продолжал говорить о рыбной ловле, как будто ничего не случилось.
А вот история с адмиралом Зелёным, который тщаниями "русского Богатыря" был поставлен во главе Одессы:
"Это был тип моряка времен Очакова и покорения Крыма, чест-ный, добродушный, этакий морской волк... впрочем, его уже опи-сал Гончаров в своей книге "Фрегат "Паллада"". В нашем общест-ве все, начиная с капитанов до матросов, его любили, - но избега-ли, насколько возможно, иметь с ним дело. Вполне нормальным его никто не считал. Ругаться, как извозчик, он был мастер. Словом, невзирая на его качества, в обществе мало-мальски не диких людей он был неудобен.
Познакомившись с ним во время своего пребывания в Крыму, Его Величество увидел в нем скрытые от простых смертных адми-нистративные таланты и, к удивлению всех, а больше всего самого Зеленого, повелел ему быть одесским градоначальником. И он на-чал действовать с присущей ему энергией. Политическая его про-грамма была несложная, но вполне определенная: разносить "жи-дов" и укрощать всех остальных обывателей города до грудных де-тей включительно. И он с двумя городовыми ездил и ходил с утра до ночи по городу, выгонял евреев из трамваев и кофеен, ругал их нецензурными словами; детей, которые ему не кланялись, таскал за уши; делал дамам замечания за их якобы непристойные туалеты, а иногда приказывал их "взять" и отвести в участок. Однажды были свидетели, как он на бульваре приказал "взять эту шлюху". "Шлю-ху" эту хорошо знали. Это была жена самого Зеленого, которую он, по близорукости, в новом парижском платье не узнал. В тот же день к нему на прием пришла княгиня К., попечительница благородных заведений для женщин. Увидев ее, Зеленый начал громко и грязно ругаться, приняв ее за владелицу совсем другого женского заведения.
- Ваше превосходительство, это не она, это княгиня.
Зеленый замолчал, внимательно вгляделся в женщину и извинился, сказав, что принял ее за другую.
- Вы очень похожи на... - и он отпустил длинное ругательст-во.
Такого рода ошибки происходили у него каждый день. Его это не волновало, и иногда он сам пересказывал эти истории, говоря при этом:
- У меня тяжелая работа, но что поделать. Взяв дьявола в лод-ку, надо доставить его на другой берег.
Однажды на бульваре на скамью, где отдыхал Зеленый, сел ка-кой - то господин, как потом оказалось, приезжий из Ялты, при-дворный.
- Как вы смеете садиться на мою скамью? - сердито крикнул Зеленый.
- А почему нет? - добродушно спросил незнакомец.
- Разве вы не знаете, кто я?
- А разве это интересно?
- Я Зеленый, градоначальник.
- Напрасно, - сказал незнакомец. - В градоначальники сле-дует назначать уже зрелых, а не зеленых администраторов.
И вот такой незрелый Зеленый пробыл на своем посту главы большого города более десяти лет".
Гайки правления Империи раскручивала такая вот администрация, в лучшем случае вместе с "Русским Богатырём", да так, что Западные границы России имели в себе все свойства и желания не-изменно содержать в ежовых рукавицах и поляков, и евреев, а так же и тех русских людей, которые как староверы или молокане не подходили под своеобычие русской православной Церкви. Отсюда появились уже совсем глупые нестроения, например, черта оседло-сти для евреев, скопление которых в одном месте для удивительной проворности этой нации, обернулось против них нищетой, погро-мами, а для поляков притеснениями, что выдвинуло из этой разно-чинной среды и герцлей, и жаботинских, и пилсудских, феликсов дзержинских, и бесконечные аплодисменты радости среди Еврейской диаспоры в Америке, Британии и Франции, где посчитали, что тамошние национальные единицы ни сколько не уступают по уму евреям, а потому тревог этим нациям не представляют, и с радо-стью принимали их в свои отечества для обогащения экономик родных стран. Их ждали отовсюду, даже с театра Гражданской войны России, как замечает Пётр Врангель:
"Я обнаружил ряд вагонов уже запломбированных, где, вместо того чтобы, как значилось по ведомостям, должны были находиться артиллерийские грузы, оказались частные пассажиры, главным об-разом евреи, торговцы, выезжавшие с принадлежавшими им товарами. Прижатые мною к стене, они признались, что вагоны куплены ими. Деньги поделили начальник станции, составитель поездов и сцепщик. Я тут же арестовал этих лиц и в тот же день предал во-еннополевому суду по обвинению в содействии успеху противника. В ту же ночь они были повешены: двое на вокзалах города, один на городской площади. Соответствующий приказ мой был той же ночью отпечатан; я приказал расклеить его на всех станциях железной дороги. С этого дня эвакуация шла блестяще. Вместо намеченных семи удалось отправлять ежедневно восемь поездов. Ко времени подхода красных к Царицыну эвакуация была закончена".
Но уж во время Первой Мировой сам Николай Николаевич (младший) (1856-1929), великий князь - старший сын великого князя Николая Николаевича (старшего), генерал от кавалерии (1901), генерал-адъютант; с октября 1905 до 1914 г. командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, с начала Пер-вой мировой войны Верховный главнокомандующий русскими войсками до сентября 1915г, исполняющий законно эти обязанности, 15 марта 1915 г. сам издал соответствующее распоряжение, в котором евреи огульно обвинялись в предательстве и шпионстве, в числе необходимых санкций говорилось и о взятии заложников, ответственных за действия их единоверцев. Разночинцы революции тоже были ни лыком шиты. Если их не учили, то они учились уму разуму у дворянского сословия в той же самой практике взятия заложников и начали от души с этим справляться сразу после Октябрьского переворота, а особенно после ранения своего дорогого вождя, который подогревал эти настроения любимого им пролетариата.