Ночной ветер шумел высоко в кронах сосен и елей, срывая миллионы иголок и перемешивая их с мелким моросящим дождём. Полученная масса сыпалась с неуютной холодной высоты на землю, где в этот момент было ненамного приятнее. Здесь, внизу, несколько тусклых фонарей на маршруте часового выплясывали нелепый танец. Их подрагивающий свет временами напоминал Саньке светомузыку на дискотеке. Он поднял воротник шинели. Теперь, когда смена ушла, ему предстояло два часа в одиночестве шлёпать в тяжёлых сапогах по лужам, обходя по периметру весь маршрут. Этот пост в автомобильном парке считался не слишком сложным, зато самым большим по площади. Если идти размеренным шагом, за смену можно сделать семь кругов.
Часовой вытянул руку из рукава мокрой шинели и стёр капли дождя с автомата, висящего на груди. Сегодня он сдаст его вместе с полным боекомплектом из четырёх рожков в оружейную комнату в последний раз. Саня помнил табельный номер своего оружия наизусть, берёг свой АК-74 и никогда не доверил бы его чистку "молодым", как это делали многие "старики". Ему было даже немного жаль, что он больше не сможет погладить гладкое цевьё своего калашникова и с наслаждением пострелять на стрельбище по деревянным щитам, чувствуя силу автомата своим плечом. Но со многими вещами, такими, как ненавистный плац, жёсткая койка у окна, несъедобные обеды в солдатской столовой, опостылевшее однообразие фильмов в клубе - он расставался без сожаления. И, самое главное, все два года службы солдата-срочника просто угнетала необходимость кому-то подчиняться. Сначала приходилось подчиняться всем - "черпакам" и "лимонам" (отслужившим полгода и год), "дедам" и "дембелям", прапорщикам и офицерам. Сейчас из всего списка командиров над сержантом Надеждиным остались только офицеры с прапорщиками. Но и они постоянно чего-то требовали, дёргали и не давали покоя даже "дембелям", которые, можно сказать, уже одной ногой на "гражданке".
Вот и вчера командир их отдельного батальона майор Гречин дал указание составить наряд в караул из одних "дембелей". Он мотивировал это тем, что здесь, в Германии, этот апрельский день иногда бывает неспокойным, поэтому лучше поставить на посты опытных ребят и выдать им двойной боекомплект. Сами "дембеля" называли такой ход не иначе, как "дембельский аккорд" и скрепя сердце шли в караул, как на каторгу. Санька попал в эту же мельницу, поэтому и вышагивал теперь между рядами боевых машин, нависающих над ним тёмными громадами. Только техника эта стояла под навесом, а часовой прогуливался под дождём. Он заканчивал свой первый круг, дойдя до дальнего бетонного забора с запасными воротами и повернув обратно к главным воротам. По этому маршруту Надеждин мог пройти не глядя, что он иногда и делал в буквальном смысле. Сейчас, когда глаза закрылись сами собой - последняя смена перед рассветом всегда располагает ко сну - перед Сашей снова возник образ его девушки (как он считал) Ольги. Она запомнилась ему не той зарёванной девчушкой в дешёвеньком пальтишке, какой пришла провожать его в армию на сборный пункт. В тот день он сидел в автобусе у окна в старой куртке из болоньи. Вокруг бегали, кричали и суетились другие призывники. Кто-то бренчал на гитаре "Ухожу на военную службу...", кто-то чокался рюмкой водки с автобусным стеклом, а он просто сидел и смотрел на Олю. И она тоже просто стояла, бессильно опустив руки, и смотрела на него из-под синей вязаной шапочки. Слёз у неё уже не было - видимо, они кончились ещё ночью, - но на красивом лице с правильными чертами проступили бурые пятна. Её взгляд был совсем не ободряющим. Саню испугал тогда этот взгляд - в нём сквозила какая-то обречённость, словно девушка уже чувствовала, что не дождётся его.
А запомнил он её совсем другой... Что-то зашуршало неподалёку, и часовой мгновенно открыл глаза. Пальцы тут же легли на спусковой крючок, сердце прыгнуло к горлу, оставив в груди холодную пустоту. Из-под крайней машины выскочила тощая крыса и перебежала дорогу прямо перед ним. Надеждин остановился и облегчённо повёл стволом автомата вслед за ней, делая вид, что стреляет. Крыса исчезла в кустах у забора. Она была мокрой и испуганной. Саня негромко окликнул её: "Хальт, геен линкс!", потому, что крыса была немецкой. Он даже немного пожалел её - ведь она навсегда останется здесь, в этой "стране дождей, блядей и велосипедов", а сержант срочной службы Надеждин через два дня, максимум, через неделю, сядет в самолёт и полетит домой, на Родину, где не был уже два года. В каптёрке уже стоит его дембельский чемодан с нарисованным на коричневом боку стремительно летящим самолётом. На другом боку - крупная надпись "ГСВГ - СССР. ДМБ-85". В личной тумбочке в казарме ждёт своего часа практически полностью готовый альбом со скучными фотографиями Сани в компании сослуживцев и множеством различных изречений, анекдотов и неуклюжих рисунков на тему службы в советской армии. На последней странице, конечно же, копия приказа маршала Советского Союза Устинова об увольнении из рядов Вооружённых сил. А ещё на плечиках висит отутюженная парадка со всеми знаками отличия, которые только в состоянии получить солдат (и даже больше). На ней колом стоят погоны с сержантскими нашивками и золотятся с огромным трудом добытые парадные аксельбанты. Под парадной формой сверкают ботинки с каблуками, сработанными местными умельцами по последней дембельской моде. Скоро, уже очень скоро эти ботинки будут постукивать подковками на каблуках по асфальту родного российского города...
Саня дошёл до главных ворот. Рядом с ними приютилась небольшая сторожка, в которой уютно горел свет. В окно виден был стол с телефоном и засаленным журналом приёма-сдачи смены. Откинувшись на спинку стула, за столом дремал дежурный тягачист Мишка с бритой головой, грязной шеей и в одной майке с масляными разводами. Рядом с ним стояла закопчённая железная печка с выведенной в форточку трубой. Там, в будке, было тепло и сухо, но часовой не завидовал Мишке - тому ещё до "дембеля", как "медному котелку". К тому же за этим парнем закрепилась кличка "вечный дежурный" - через каждые сутки он ходил в наряд по автопарку. Днём он наводил блеск на металлические части своего тягача, заводил его, прогревал, делал круг по автопарку, с азартом выбивая гусеницами искры из бетонной дорожки, а ночью дремал в своей будке. Начальство это положение вещей вполне устраивало - в случае пожара или другого ЧП дежурный тягач всегда должен быть под рукой. Поэтому тягачиста особо не дёргали на утренние проверки, строевую подготовку или другие работы. Постепенно Мишка начал оседать в автопарке и всё реже появлялся в казарме. Лицо и руки его с въевшимся в кожу мазутом и комбинезон всё больше гармонировали по цвету с цветом тягача. Парень он был безотказный, как раз из тех, кого отцы-командиры уговаривают остаться на сверхсрочную службу. Именно такие люди становятся самой нужной деталью в машинах.
Надеждин отвернулся от окна и начал второй круг, бросив беглый взгляд в сторону склада ГСМ за забором. Он знал, что там сейчас ходит, вытягивая вперёд свою толстую шею и переставляя кривые бесформенные ноги в растоптанных сапогах, его самый ненавистный враг. Собственно, врагами они с Вовкой Косинским стали ещё в прошлом году. Поначалу они держались вместе, как подобает ребятам одного призыва. Но, как только Косинский почувствовал себя "дедом", он буквально на глазах преобразился. Вовчик с наслаждением начал третировать "молодых", с особым цинизмом издевался над ними и развёл жёсткую "дедовщину", словно сам только недавно не был "молодым". Скоро ему и этого оказалось мало. Несмотря на то, что Косинскому никто не доверил сержантские погоны, он попытался подчинить себе всех, в том числе и "дедов". И однажды из-за какой-то мелочи он повздорил с Надеждиным, стараясь унизить его у всех на глазах, и серьёзно подрался с ним в "курилке". После этого они больше не были приятелями.
С трудом отмахнувшись от мрачных мыслей о Вовчике, Саня продолжил свой путь. Да, запомнил он Олю совсем другой. В ясный летний день они гуляли в парке, потратили кучу денег на аттракционы, пообедали в кафе шашлыками. Потом прогуливались по аллеям, взявшись за руки, и весело болтали о разных пустяках. А когда Санька навёл объектив фотоаппарата на Олю, чтобы запечатлеть её у фонтана, он увидел в видоискатель раскрасневшееся лицо девушки с ямочками на щеках, чуть вздёрнутым носиком и смеющимися глазами. Он вдруг уловил в них какое-то новое выражение - это было счастье? Любовь? Надеждин и сейчас не мог сказать наверняка. Это загадка, ответ на которую наверняка найдётся, когда он вернётся домой, в свой город, и первым делом обязательно встретится с Олей. Тогда, в парке, девушка ждала, пока щёлкнет затвор фотоаппарата, но он опустил камеру, подошёл к ней и поцеловал в смеющиеся губы. Снимок ему был не нужен - это любимое лицо он запомнил навсегда и с тоской вспоминал вот уже два года. Первое время они переписывались, но потом письма от Оли стали приходить всё реже. За последние полгода он не получил от неё ни строчки. Воображение Сани рисовало безрадостные картины, где любовником Оли был наглый парень, у которого почему-то оказывалось прыщавое лицо Косинского. Он брал её за руки, а она улыбалась ему своей загадочной улыбкой, которая раньше предназначалась только Сане. Потом Косинский оборачивался, скалился, обнажая неровные передние зубы, и показывал Саше кукиш.
Надеждина вернул к действительности стойкий запах электролита - он проходил мимо аккумуляторной. Здесь начиналась его "карьера" в армии. Сначала его назначили помощником аккумуляторщика - наверное, из-за того, что он показался начальству краснощёким и мускулистым. Краснощёкий - это значит много здоровья, которое так нужно аккумуляторщикам. При зарядке десятков огромных батарей воздух в помещении наполнялся парами кислоты, постепенно разъедающими внутренности человека. Поэтому лёгкие для такой работы нужны были, конечно, здоровые. А мускулы необходимы, чтобы устанавливать потом заряженные аккумуляторы на боевые машины. Бессменный руководитель аккумуляторной прапорщик дядя Боря, невысокий седеющий мужчина, учил Саньку нехитрым секретам своей профессии. Он не курил и не пил ничего, кроме коровьего молока, которое покупал в посёлке за танкодромом у одной фрау. Иногда он задерживался у неё до вечера, так что солдату приходилось управляться с аккумуляторами самому. Когда дядя Боря возвращался, то нарочито перемешивал немецкие слова с русскими. При этом он часто и надрывно кашлял, пользуясь вместо носового платка чистой ветошью. Однажды рядовой Надеждин заметил в этой ветоши красные пятна. С тех пор он начал добиваться перевода на боевую машину механиком-водителем, тем более что эту специальность он получил в учебке. Так что парил он свои внутренности серной кислотой всего полгода.
Дальше маршрут часового пролегал мимо боксов ремонтной роты. Именно сюда Саня подогнал свою боевую машину прошлой зимой, когда не вписался на танкодроме в крутой поворот. В качестве наказания он два дня помогал слесарям с ремонтом.
Скоро Надеждин снова задремал на ходу, пока не упёрся грудью в запасные ворота. Здесь он развернулся и потопал обратно. Вдоль бетонной дороги с обеих сторон тянулся навес, под которым стояли боевые машины. На крыше одного из них был натянут выцветший лозунг. Часовой, не читая, знал, что на нём написано. "Саня, тебе осталось всего два дня до отправки домой!". Нет, конечно, не это. Лозунг гласил: "Воин ГСВГ! Будь отличником боевой и политической подготовки!". Здесь, в Германии, Надеждин впервые узнал, что такое тоска по родине. За все два года он ни разу не был в отпуске, как и подавляющее большинство его сослуживцев. Видимо, военным ведомствам накладно было оплачивать дорогостоящий проезд военнослужащих. Помимо прочего, увольнений в город здесь в принципе не существовало - чужая страна, мало ли что взбредёт солдату в голову. Всё, что Саня видел здесь, - это территория их отдельного батальона за высоким забором с колючей проволокой наверху, автопарк и танкодром на огромном пустыре.
Тоска по родине сидела у Надеждина где-то внутри, и обычно он старался не обращать на неё внимание. Но иногда она сжимала его сердце своей сильной рукой. Это могло происходить совершенно непроизвольно, например, во время демонстрации российского фильма в клубе. Или когда прочитал редкое письмо от родных, медленно складываешь его и кладёшь в конверт, чтобы прочитать ещё раз позже. Чаще всего Тоска выбирала моменты, когда Саня засыпал. Она умудрялась пробираться даже в его сны. А однажды, когда на концерте самодеятельности Слава Панин из ремроты запел со сцены красивым голосом под гитару: "Берёзы, русские берёзы, вы на судьбу мою похожи...", Тоска так сжала сердце Надеждина обеими руками, что у него на глазах выступили слёзы.
В конце срока службы Тоска всё чаще напоминала о себе. Парня с неодолимой силой тянуло домой. Саня буквально физически ощущал, что в этой стране всё другое: воздух другой - любая царапина долго не заживала и гноилась, климат другой - зимой под дождём казалось холоднее, чем в наш сухой десятиградусный мороз, люди другие - не чувствовалось в них широты русской души. Они закрываются в своих аккуратных домах с обязательным цветником под окнами, где каждый живёт своей жизнью, и никто не ходит другу к другу в гости, разве что по необходимости. На русских военных смотрят деревянно и нарочито вежливо - мол, вы вроде как лет сорок назад нас победили, но как были неотёсанными, так и остались. Мы вас только терпим в нашей стране, но это ненадолго. Зато деревья здесь здорово напоминали российские - те же ели и сосны. Но в их лесах было темно и неуютно, наверное, потому что здесь не росли берёзы. Именно они своими белыми стройными стволами оживляли русские леса в отличие от немецких. И именно берёзы Тоска всё чаще показывала Надеждину в его снах.
Время в полудрёме пролетело быстро - Саня заканчивал свой третий круг. Он связался по селектору, висевшему под козырьком у главных ворот, с караульным помещением и доложил, что на посту всё спокойно. Снова любопытный взгляд в окно сторожки дежурного тягачиста - спит как сурок - и неприязненный взгляд в сторону поста ГСМ. Снова - мимо боксов к запасным воротам. Всё как всегда. Ещё час - и Надеждина сменят. Останется провести пару часов в караульном помещении за пультом дежурного, сдать смену - и свободен! Больше никаких нарядов, караулов, командиров! Впереди - вольная жизнь на "гражданке", встреча с Олей, если она, конечно, не...
Что-то тяжёлое ударило Саню по голове. От неожиданности он упал на спину. В ушах зазвенело, перед глазами заплясали радужные круги. Не вставая, он в панике перекатился на живот. Внутри на мгновение стало холодно и пусто. Но, как только плечо ощутило приклад автомата, пальцы легли на спусковой крючок, а глаза лихорадочно стали шарить по деревьям за запасными воротами, к Надеждину вернулось самообладание. Краем глаза он заметил в двух шагах от себя ржавую неразорвавшуюся гранату без запала. Только сейчас до Сани дошло, что от сотрясения мозга его спасла каска и армейская зимняя шапка под ней, а от смерти - просто случайность. В наступившей тишине он снял оружие с предохранителя и с лязгом передёрнул затвор. За забором тут же зашуршали кусты, послышался сдавленный шёпот, а на одном из деревьев закачались ветки. Сане померещился прижавшийся к стволу дерева тёмный силуэт. Похоже, кто-то стоял на одной из толстых нижних веток. Скорее всего, именно этот человек и бросил в него гранату. Фигура замерла на месте - серьёзный звук затвора и дуло автомата подействовали на неё, как действует гипнотизирующий взгляд кобры на кролика. Очевидно, сначала человек был не один, но, судя по всему, остальные просто разбежались. Так что теперь часовой и силуэт на дереве в двадцати шагах от него оставались один на один. Надеждин вспомнил, наконец, что нужно делать дальше в подобных ситуациях, и скороговоркой выкрикнул охрипшим голосом: "Стой, стрелять буду!". Потом продублировал команду по-немецки, как учили: "Хальт, их верде шиссен!". Тень на дереве и не думала двигаться.
Словно беря реванш за минутный испуг, Надеждин обошёл гранату и, не упуская фигуру из поля зрения, двинулся к забору. Он знал, что в нескольких шагах от запасных ворот есть небольшой лаз в одной из бетонных секций ограждения. Саня отогнул сетку, закрывающую лаз, и вынырнул по ту сторону забора...
* * * * *
Теперь, в свете фонаря, Саня смог разглядеть человека, которого снял с дерева. Это оказалась девчушка лет шестнадцати-семнадцати, невысокая, с очень короткими светлыми волосами. Она была в синем спортивном костюме и кроссовках с развязавшимися шнурками. На рукаве её красовалась красная повязка с чёрной фашистской свастикой. Руки она прижала к бёдрам и держала их кистями вниз, словно боялась удара в живот. Этот подросток кого-то напомнил Надеждину, какого-то зверька, названия которого он в этой критической ситуации пока вспомнить не мог. Краем глаза он изучал содержимое рюкзачка, который сорвал с плеч задержанной. Там оказался очень старый ржавый пистолет без патронов, кажется немецкий парабеллум, из того металлолома, что находят копатели на полях сражений, пожелтевшая книга с профилем Гитлера на обложке, сумочка с косметикой, обшитая бисером, и коричневый плюшевый медвежонок, у которого на лапе тоже оказалась повязка со свастикой, только миниатюрная. На дне рюкзака нашёлся и запал от гранаты. Саня поднял глаза на девушку, которая уже практически пришла в себя и с вызовом смотрела на часового. Он подошёл к ней почти вплотную и показал на запал.
-Слышь, ты, коза, без этой хрени твоя граната не сработает.
У девчушки словно включился внутри какой-то рычажок. Облизав пересохшие губы, она начала что-то быстро бормотать по-своему. Она напоминала ведьму, которая перед смертью торопится произнести свои последние проклятия. Да и голос у неё оказался резкий и хрипловатый. Надеждин из всей тирады уловил только пару знакомых слов: "майн ланд" и "цурюк".
Саня повесил её рюкзачок себе на плечо, "слушал" задержанную и потихоньку закипал. Он знал, что в таком состоянии может не совладать с собой, но поделать ничего не мог. Откуда-то изнутри, из тесноты грудной клетки по жилам к мозгу толчками уже продвигалось это. Когда оно достигнет мозга, то воспламенится, как тот запал, которого не хватало гранате. И тогда...
Как только в речи девушки промелькнула очередная знакомая фраза "руссишен швайне", он не выдержал и с силой передёрнул затвор автомата. Девчушка умолкла на полуслове и сильно вздрогнула. На лбу её, ещё не знающем морщин, мгновенно выступили капли пота. Из отражателя калашникова выскочил патрон. Надеждин быстро подобрал его, поднёс к лицу немки и зарычал:
-Фройлен, если я спущу курок, такая же пуля со смещённым центром тяжести разворотит тебе весь живот. А я сделаю это, если ты будешь меня злить, поняла?
Девушка в ужасе отступила на шаг, зачарованно глядя то на блестящий патрон, то на ствол АК-74 с большим набалдашником пламягасителя. Только сейчас Саня понял, что в этой не к месту смешной позе с прижатыми к бокам локтями она похожа на сурка. Немка подняла глаза, в которых сверкнули слёзы, на часового. Что она там увидела, он не знал, но на её синих спортивных штанах медленно расползлось тёмное пятно.
Наверное, Надеждин действительно был страшен в гневе. В голове его вместе с током крови в венах билась мысль: "Два дня, осталось всего два дня, зачем мне всё это?", а перед дулом автомата стояла описавшаяся девчушка - Сурок, в которую минуту назад он готов был всадить пулю. Он и сейчас был зол на неё - почему она со своей компанией в этот день рождения их любимого фюрера выбрала именно его пост, а не Косинского, например. Тот давно бы разрядил в неё всю обойму, не задумываясь, - к гадалке не ходи!
Между тем Сурок сжалась, опустилась на землю на колени и закрыла лицо ладонями, ожидая выстрела. Саня поставил автомат на предохранитель - немка от звука ниже наклонила голову - и присел перед ней на корточки, заглядывая в её лицо. Сейчас в девчушке не осталось уже ничего от неонацистского ублюдка. Надеждину неожиданно даже стало жаль её. Он понемногу остывал и уже мог трезво мыслить. Если сейчас часовой предъявит начальству задержанную, будет серьёзное разбирательство - это же политическое дело! Наверняка ему придется выступать в качестве свидетеля. А это значит, что плакал его дембель. Застрянет он в этой опостылевшей Германии - стране дождей, блядей и велосипедов - ещё как минимум на месяц. Не нужен ему отпуск, который могут дать в вознаграждение за поимку преступницы. Да и ей неслабая статья светит. Этой девчонке, которая, вероятно, просто попала в дурную компанию подростков, сегодняшняя ночь может сломать всю жизнь. Сейчас, перед стволом автомата, стало ясно, что она совсем не готова умереть за идеи из старой книжки с профилем фюрера на обложке, что она хочет жить, как и её приятели, убежавшие при звуке передёрнутого затвора.
Надеждин принял решение. Он поднял за подбородок побелевшее лицо Сурка и посмотрел ей в глаза. В них кроме смертельного страха появилась искорка надежды, что убивать её не будут. Саня ткнул пальцем в книгу, на обложке которой красовались полустёршиеся слова "Майн кампф".
-И ты хотела умереть за это? Да из-за этого и так погибли миллионы людей. А ты туда же! Тебе повезло, что через два дня я еду домой. Ты тоже сейчас пойдёшь домой и никогда больше не будешь заниматься этой фигнёй, ясно?
Это могло показаться невероятным, но немка каким-то женским чутьём, а, может, по интонации русского часового уловила смысл сказанных слов и, всхлипывая, согласно кивала головой. Надеждин забрал из рюкзачка пистолет и запал от гранаты. Потом снял повязку со свастикой с лапы медвежонка, сказав, что без неё он выглядит лучше, сунул его в рюкзак и вернул девчушке. Теперь он стоял над Сурком и смотрел на неё сверху вниз. Отсюда она казалась маленьким сгорбившимся комочком плоти, который не то, что убивать, даже пнуть-то жалко. И, однако, этот "комочек" пять минут назад с двадцати шагов попал в его голову гранатой. Как знать, что бы случилось, если бы она знала, как использовать запал? Волна сомнений накатила на Саню. Сейчас в нём заговорил не Саня, а Александр. Однажды он появился в зеркале, когда Саня впервые в жизни надел костюм-тройку, сам завязал строгий галстук, посмотрел на себя и удивился. В тот день у него начинались выпускные экзамены. Он сдал их на "отлично". И в дальнейшем, что бы ни делал Александр, он делал это хорошо и правильно. Последнее время он появлялся всё чаще и Саня пасовал перед ним. Сейчас Александр строго отчеканил: "Не вздумай отпускать её. Эта нацистка, не задумываясь, всадит тебе нож в спину, а ты с ней цацкаешься! Немедленно веди её к воротам! Если сделает лишнее движение, нажимай на курок! Не будь тряпкой, ты же взрослый мужчина!".
Дождь пошёл сильнее, словно заставляя действовать. Часовой жестом поднял задержанную и подтолкнул её в сторону главных ворот. Она встала, непонимающе глядя на него. Несколько мгновений назад ей показалось, что он отпускает её, а теперь... От Сурка исходил почти выветрившийся запах каких-то крепких духов и женского пота. ("И ещё запах страха и мочи", - добавил, поморщившись, Александр.) Девушка прижала к груди рюкзачок, сделала несколько неуверенных шагов и споткнулась о край бетонной плиты, из которых состояла дорога. Эта плита была русская и лежала она на её земле. Отто, самый старший из их компании, всегда говорил: "Эти русские оккупировали нашу страну, убивали наших дедов и отцов, насиловали наших женщин. Мы должны отомстить им за это!" При этом его и без того бескровное лицо становилось совершенно белым, он прижимал руки к вискам - у него почти всегда болела голова из-за хронической мигрени. Отто казался в эти моменты прекрасным юношей, и у девушки заходилось сердце, когда она видела его таким. А если он ещё добавлял: "Вы знаете, что у меня неизлечимая болезнь и жить мне осталось немного, но, клянусь, умирая, я унесу с собой несколько жизней этих ублюдков!", тогда Хельга готова была молиться на него и идти за своим возлюбленным хоть на край света. Поэтому сегодня, когда их компания решила сделать что-то настоящее этой ночью, и он посмотрел на неё как-то по-особенному, кровь забурлила в венах девушки, толкая на безумные поступки. Отто видел, как она забралась на дерево, и почему-то не напомнил, что на гранату нужно было поставить запал. Но, когда в руках русского часового щёлкнул затвор автомата, он бросился в кусты, не разбирая дороги. За ним бежала вся их команда, оставив свою подружку один на один со смертью. Потому что в гараже у Отто можно было красиво вскидывать руку, кричать хором "Зиг хайль!", петь бравые песни и клясться друг другу в верности страшными клятвами, а здесь, под холодным дождём, всё оказалось иначе. И вот она бредёт неизвестно куда, преданная лучшими друзьями, описавшаяся от страха. Жизнь её теперь зависит от этого русского паренька небольшого роста в мокрой шинели и в огромной, не по размеру, каске. В его страшном автомате заряжено много смертей. Таких, как он показал, жутко сверкая глазами. Но ей достаточно всего одной. Хельга встряхнула головой, как собаки отряхиваются после купания. Девушка надеялась, что вместе с каплями дождя она стряхнёт свои мрачные мысли. Неожиданно русский тихо произнёс сзади: "А ну, стой! Хальт!"
Саня увидел, как Сурок тряхнула головой. Всё внутри у него на мгновение замерло. Это движение показалось до боли знакомым. Воспоминания нахлынули моментально. Они были здесь, рядом, и только ждали своего часа. Шум дождя превратился в уютный шум воды в ванной. Перед ним появляется улыбающееся распаренное лицо младшей сестры. Он подаёт ей полотенце, а она со смехом делает такое же движение, как сейчас эта немка. Брызги воды попадают на Саньку, он шутливо лупит её полотенцем по спине... Однажды она не вышла из ванной. Её позвали несколько раз, а потом они с отцом выбили дверь ванной комнаты, но уже было поздно. Лучше бы Саня этого не видел! Потом выяснилось, что у неё не выдержало сердце...
Надеждин взял Сурка за плечо, развернул её к себе и заглянул в глаза. В них застыла обречённость. Александр внутри него молчал. Тогда Саня буквально потащил девчушку обратно к запасным воротам, подобрав по дороге блеснувшую под ногами гранату, вытолкал Сурка через лаз и пролез за забор вслед за ней.
-Слышь, ты, фройлен, беги отсюда. Как это по-вашему? Гей нах! Короче, вали на хрен! - прохрипел Надеждин и для ускорения ущипнул девчушку за задницу. Когда в лесу затих хруст веток под кроссовками убегающего Сурка, Надеждин вытащил из кармана трофеи и один за другим утопил их в небольшом заболоченном овраге неподалёку.
* * * * *
Огромный пульт селекторной связи около тёмного мокрого окна в караульном помещении напоминал рубку управления в каком-нибудь космическом корабле. Огни на ограждении перед окном - сияющие в чёрной бездне звёзды. Плюс к тому - сонная тишина, потрескивание динамика включенного селектора и расслабленное состояние после смены с поста. Единственное, что выпадает из общей атмосферы фантастического романа - фигура молоденького краснощёкого лейтенанта - начальника караула сегодня. Офицер стоит рядом, заложил руки за спину и покачивается с каблуков на носки начищенных сапог. Поскрипывает новенькая кожаная портупея, на боку висит кобура. От лейтенанта Белоухова исходит запах одеколона "Шипр", кожаных ремней и ружейной смазки, которой он смазал свой пистолет. Запахи свежие, да и весь он какой-то свежий, светится здоровьем и счастьем. Лейтенант всего на два года старше Сани, недавно женился, привез из Союза жену сюда, в Германию, она ждёт ребёнка, у них квартирка в офицерском доме, карьера начинается удачно и вообще у него всё просто замечательно, тьфу, тьфу, тьфу. За румяные щёки лейтенанта окрестили "Краснощёков".
Надеждин сидит за пультом, подперев голову руками, и сонно смотрит в окно. Там, в ночи, осталось последнее его приключение. Эта девчушка, которую он пожалел... Её серые глаза, блестящие от слёз... А ведь он мог погибнуть...
Кажется, Саня задремал. Когда лейтенант тронул его за плечо, он сильно вздрогнул. Краснощёков засмеялся по-мальчишески звонко. Его резкий голос развеял сонную атмосферу "караулки":
-Спишь, канистра! - это была его дежурная шутка. - Ты что думаешь, если тебе осталась неделя до "дембеля", то можно дрыхнуть в карауле?
Надеждин знал, что у лейтенанта есть отвратительная черта - улыбаясь, тот мог сказать любую гадость. Иногда он мог пойти дальше - не только сказать, но и сделать эту самую гадость. Поэтому Саня на всякий случай встал, с грохотом отодвинув стул, и нарочито бодро произнёс:
-Никак нет, товарищ лейтенант, не сплю! Просто задумался.
Краснощёков обеими руками ухватился за последние слова:
-Думать будешь на "гражданке", сержант. А здесь нужно просто служить и выполнять приказы. - (Надеждин распрощался с остатками сна и начал закипать. Он готов был ударить зарвавшегося офицеришку). - Рано расслабляешься, солдат. Наше дежурство ещё не закончено. Кстати, раз уж тебе нечем заняться, предоставь своё оружие к осмотру. Состояние его должно быть не хуже, чем у моего.
Лейтенант достал из кобуры свой пистолет Макарова, с удовольствием повертел его в руках и положил на пульт перед Надеждиным. Спору нет - пистолет сверкал, как у кота яйца. Саня обречённо потопал за своим автоматом к оружейному ящику. Отвернувшись от офицера, он пробормотал довольно длинную тираду в его адрес. В ней не оказалось ни одного лестного слова, которое можно было бы доверить бумаге. У Краснощёкова оказался острый слух и не менее острое желание защищать свою офицерскую честь. Он буквально выхватил у сержанта АК-74 с невысохшими ещё каплями немецкого дождя на ствольной коробке.
-Ну, так я и знал! Табельное оружие не почищено. Его хозяин кемарит у пульта связи! А когда старший по званию указывает ему на недостатки, он втихаря матерится, как извозчик. Между прочим, демобилизацию из рядов Вооружённых сил можно отодвинуть на месяц-два и заняться повторным обучением необученного солдата. - ("И откуда в нём столько дерьма?")
Дальнейшее происходило очень быстро, но Сане показалось, что прошла целая вечность. Белоухов профессиональным движением отстегнул обойму с патронами от автомата. (В мозгу у Сани шевельнулось тревожное воспоминание, что он уже дважды взводил сегодня затвор, - один патрон лежит у него в кармане шинели, а другой...) Лейтенант снял оружие с предохранителя, непроизвольно направил ствол в сторону Надеждина. (А второй патрон остался в патроннике! Не нажимай на курок, идиот!..)
Боли не было. Саня лежал на холодном бетоне, ощупывая огромную дыру с рваными краями у себя в животе. Лейтенантик тупо уставился на него. Автомат с лязгом выпал из его безвольных рук на пол. Вечная улыбочка офицера стала деревянной, румянец спрятался до лучших времён за непривычной бледностью. Последнее, что Саня увидел, - это злорадствующее выражение на лице Косинского, выглянувшего на звук выстрела из комнаты отдыхающей смены...
...Надеждин встрепенулся, очнувшись от кошмара. "Приснится же такое!" - подумал он, вытирая пот со лба. Саня всё так же сидел за пультом связи. За окном посветлело. Дождь прекратился. Над дальним лесом кровью разливался немецкий рассвет, словно кто-то всадил в живое небо смертоносную пулю со смещённым центром тяжести. Лейтенант Белоухов-Краснощёков чистил за соседним столом свой ПМ, высунув от удовольствия язык. Саня проскользнул в коридор к оружейному ящику. Стараясь не шуметь, извлёк один патрон из патронника своего автомата, другой - из кармана мокрой шинели, вернул их обратно в обойму и поставил Калашников на предохранитель.
Сделав всё, как надо, Саня вышел на улицу. Глубоко вдохнул влажный воздух. Руки дрожали, в мозгу одна за другой возникали картины из кошмарного сна. Надеждин помочился за углом и вернулся в караульное помещение. Над дверью в глаза бросился выцветший лозунг: "Саня! Тебе осталось два дня до "дембеля"!". Нет, конечно, не это. "Караульный! Будь бдителен на посту!"
ГСВГ - группа советских войск в Германии (прим. автора).