- Эй ты! Ну-ка просыпайся, придурок! Твой желудок желает говорить с тобой! Джедай, твою мать!
- Я не джедай! Я ди джей. - В голове гудело, глаза, казалось, были налиты свинцом. При этом пришлось подорваться и бежать к туалету.
Ммм... ммууэээ... бббэээээ... - унитаз радостно принял надлежащие ему дары, ответив желудку благодарным дребезжащим эхом, после чего я кое-как выполз из уборной.
- А мне какая, хрен, разница? Ты ведь знаешь - он не мамочка, чтобы погрозить пальцем и сказать: пить не хорошо. Он просто однажды уйдет в полную отключку, когда ты его в очередной раз оскорбишь этим непотребством.
- А кто вообще говорит? - спросил я.
- Совесть. - Ответила совесть.
- А кто это? Тебя еще не пропили? - шутка получилась вялой.
- Во-во, добавь к этому "пока не пропили". Что, джедай, очень хочешь? - облокотившаяся об стену совесть, развалившись, сидела на табуретке, закинув ногу на ногу, и барабанила пальцами по столу.
Вообще, если бы совесть не сказала, что она совесть, я бы никогда о ней так не подумал. Если уж совесть и могла выглядеть как-то в моем представлении, то скорее уж как юное, сверкающее духовной чистотой создание в белоснежных ослепительных одеяниях и холодным как лед обаянием. Но моя совесть больше напоминала старуху Шапокляк - такая же гаденькая, ядовитая старушонка в черном костюме. Вот только крысы с ней не было. То ли мне со старухой не повезло, то ли ей со мной как раз наоборот, но мы, по-видимому, нашли друг друга...
- Ну ладно-ладно, не такая уж я и страшная, не фиг, бывают и похуже, - обиделась совесть.
- А мне казалось, что я этого вслух не говорил, - удивился я.
- А тебе и не нужно! - скривилась Шапокляк. - Мы тут все тебя и без слов прекрасно понимаем!
Она кивнула на сидящий в кухне народ. Человек пятнадцать внимательно посмотрели на меня. Я готов был поклясться, что пять минут назад кухня была пустой. Я ошалело уставился на совесть.
- Кто это???
- Ты! Только по отдельности.
- Жуть... - только и выдавил я из себя.
- Придется привыкнуть, - пожала плечами совесть.
Вообще, нужно сказать, народ вел себя вполне по-хозяйски: курили, сидя на подоконнике, что-то жарили на плите, ели арбузы над раковиной, сплевывая в нее косточки, разговаривали, играли в карты за кухонным столом. После вчерашнего соображал я туго, но одно понял прекрасно - дело пахнет керосином...
- Мне вот интересно, вы-то здесь причем, если говорить со мной собирался желудок? - подошел я к совести.
- А тебя послушать - так мы всегда ни при чем! От того и беды все твои, что никого не слушаешь никогда... дурак! - совесть совсем надулась и замолчала.
Пока мы с желудком на втором заходе пускали слюни в туалете, в коридоре началась какая-то возня, потом крики, пара глухих ударов, кто-то охнул, после чего входная дверь громко хлопнула. Судя по всему, добрая половина моего сознания отправилась в странствие, оставив меня на попечительство своей второй половины. Оставив несчастный орган наедине с унитазом, я выскочил за ней.
- Возвращайся! - только и успел крикнуть ей вслед. Надежды на то, что это случится, не было.
С оставшейся частью стало как-то одиноко и грустно.
- Бммммууээээ.... - снова взвыл желудок, жалуясь керамике на жизнь.
- Как ты? - спросил я сознание. - Все в порядке?
- Угу, - мрачно отозвалась, оставшаяся половина. - Сегодня, так лучше всех...
- Правда?
- Да! А что мне? У меня никогда ничего не болит, чего меня жалеть-то? А то, что меня у тебя все меньше, так это не мне надо беспокоиться... в конце концов, мы все здесь смертны... кроме нее, пожалуй... - оно задумчиво посмотрело на хилую бледную горбатую девушку, которая сидела у окна, покашливая, и печально глядела на улицу. - М-да... загадочная русская Душа...
- Уууууээээээ-ххе-ххее... ттттьфу-у-у-у-хххх...
- Слушай, - спросил я, - а что с первой половиной-то? Почему она ушла? И куда?
- А это ты у него спроси! - зло ответила вторая половина, показывая пальцем куда-то в угол коридора.
Там, среди пыли и какого-то хлама, на самом краю старой расшатанной тумбочки со скрипящими ножками аккуратно примостился здоровенный детина в выцветшем от времени грязном, воняющем селедкой пиджаке еще совкового покроя, разорванным на левом рукаве, надетом на такую же грязную спортивную кофту синего цвета с застежкой-молнией до подбородка, прожженную в нескольких местах. Из-под полы пиджака на левой стороне груди выглядывала эмблема с надписью "Москва-80". Детина важно сжимал огромными лапами маленький черный стоящий на коленях чемоданчик, никак не гармонирующий с его, мягко говоря, довольно непрезентабельным видом. Изюминку в его внешность добавлял огромный расплывшийся в пол-лица синяк под левым глазом. Кого-то он мне напоминал.
- А вы, простите, кто будете? - спросил я.
- Я, эта... как его... Бодун - моя фамилия! Вот! Как его... Федор Михалыч... здрасьте вам, кстати. Некоторым образом занимаюсь, эта... наркологией, ага... практикую... вот! - Его хитрые узенькие глазки блестели, постоянно бегая туда-сюда, ни на ком не останавливаясь.
- Ага... - протянул я, - и надолго к нам?
- Дык, эта... как его... не знаю пока... как попустит! - Он поднял вверх указательный палец и торжественно добавил. - Водка, эта... - есть мерило бытия и существующего в нем разума... токмо... как ево... сужает сознание, типа! Во! Как специалист говорю!
- И ты ему веришь??? - возмутилась вторая половина. - Посмотри на него, он же паразит! Пришел тут, пока ты спал, понимаешь, портил целое утро всем настроение, а потом давай к первой приставать. Ну та, не долго думая, заехала ему в дыню и ушла...
- И что же мне теперь делать с одной половиной? - поинтересовался я у Бодуна.
- А это ты у Склифосовского спросишь... если довезут! - ехидно заулыбалась совесть.
- А вот это тут, не надо, понимаешь, дамочка, панику разводить... Я, эта... как специалист скажу: еще никто от потери сознания не помирал! Особливо от половины. Люди, эта, в конце концов и с одной почкой живут, и с одним легким, и даже, того на этого... мозги, слыхал, режут... Так что не надо... эта.... Лучше б пожрать принесли, не емши сидим со вчера!
- Уэээмммббэээээ... ху-хххххххху-ууууууй.... тьфу... - снова вывернуло желудок.
- Ишь ты, быстрый какой, - завопила совесть, - тебя, между прочим, сюда никто не звал, и вообще, вали отсюда!
- А нас, дамочка, никогда не зовут! Мы сами приходим! На беду, понимаешь, эта... спасать.
- Кто это, мы? - Не понял я.
- Как кто? Дык, эта, мы ж с Тамарой ходим парой, как говорится! - Заржал детина, трясясь так, что несчастная тумбочка под ним просто завизжала, намереваясь разъехаться во все стороны.
Он открыл чемоданчик и достал оттуда кусок рыжего поролона. Поролон оказался собакой породы чи-хуа-хуа. Оказавшись на полу, она не растерялась, и с тявканьем, переходящим в вой, зубами вцепилась второй половине в ногу. От неожиданности сознание, задумчиво курившее у окна, выронило сигарету и заорало матом. Кухня замерла в ожидании. Сознание неожиданно замолчало и уставилось на Бодуна. В воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь рычанием собаки, по-прежнему висящей на конечности.
- Слышь, ты! Защитная функция организма! Убери хомячка, пока я добрый... Ребята, держите меня на всякий случай, чтоб я ему дыню не отшиб!
Сознание говорило негромко, но жестко, сверля глазами детину. Детина сжался и даже вроде уменьшился в размерах.
- Белка! Белка! Иди ко мне... ко мне сказал! Пардон, господа! Она, эта, вообще-то не злая, того на этого, даже не знаю, с чего это она... Иди... иди ко мне моя девочка! Защитница моя...
Собака потрусила к хозяину и уселась у левой ноги. Судя по всему, сознание вызывало у нее глубокое раздражение, потому как она продолжала следить за ним, время от времени негромко порыкивая. Вскоре народ снова зашевелился, продолжив заниматься своими делами. Раздался звонок в дверь. Голодный и злой, я пошел открывать. Больше всего мне хотелось, чтобы это был кто-нибудь из знакомых, а все происходящее оказалось просто сном. Однако открыв дверь, я понял, что ошибся. На пороге стоял мужик, по виду напоминающий геолога, вернувшегося из какой-то уж очень сверхдальней экспедиции. Заросший, бородатый, с потерянным видом, он шагнул через порог, бросив на ходу помятое "привет!", и, не разуваясь, поперся на кухню, неся в руке огромный полиэтиленовый пакет. Закрыв дверь, я отправился следом, перецепившись через Бодуна. Он по-прежнему одиноко сидел на тумбочке и жаловался Белке на вечное непонимание со стороны окружающих. Кого-то он мне напоминал.
- Рассудок вернулся! - одобрительно загудело сразу несколько голосов. - А мы тут как раз есть собирались.
Они, конечно, собирались... Я заглянул в холодильник и оторопел - выгребли все... подчистую. Зато на столе уже появилась добротная поляна с жареным мясом, тушеными овощами, салатами, открытыми рыбными консервами и прочими прелестями кулинарного мира. В воздухе витал аромат сытной жизни вперемешку с табачным дымом. Сам стол вытащили на середину кухни, расставили вокруг табуретки, кто-то уже успел сбегать в комнату за стульями, принесли хрусталь. Господи!!! Почему этот кошмар мне не снится???
Я был невероятно зол, мне хотелось взять в руки бейсбольную биту или бензопилу и показать, кто здесь на самом деле хозяин! Но биты у меня не было, бензопилы тоже, а весь этот балаган был я сам и моя собственная квартира. Что с этим всем делать, я не знал. Как оказалось, это было еще не самое худшее...
Припершийся геолог рассказал, что по дороге сюда встретил первую половину, и та ему сообщила, что среди прочих делать ей нечего, и возвращаться она не собирается. Потом достал из пакета несколько бутылок водки и предложил похмеляться. Желали все, включая совесть, и только хилая девушка по-прежнему грустила у окна, не принимая никакого участия в происходящем. Позвали даже Бодуна, который, естественно, от халявы отказываться не стал. От одного только вида спиртного у меня потемнело в глазах, и я вышел в комнату.
На диване лежал желудок - по-видимому, спал. Выглядел он плохо. Намучился, бедняга! Я отворил окно и вдохнул полной грудью теплый летний воздух с едва уловимым запахом приближающейся осени. В небе чуть заметно плыли редкие золотисто-розовые облака, подкрашенные лучами заходящего солнца. Еще один день... Еще одно лето... Еще одна жизнь... Как далек стал я от всего того, что всегда меня окружало. Каждый новый день - день сурка, вносящий в мою жизнь еще больше нелепости и абсурда. Мелькание лиц, голосов, сплетен и интриг, злобы, круговорот забот, улиц, автомобильных пробок и семейных неурядиц. Бежим за счастьем, распихивая конкурентов локтями, бежим толпой, бежим за кем-то позвавшим, не видя его, но слыша тех, кто кричал, что видел. А счастье... счастье вот оно, висит совсем рядом, только дотянись рукой, но это невозможно, потому что под ногами самодвижущаяся беговая дорожка, и те немногие, кто понял это, уже не могут остановиться, чтобы не быть затоптанными... И где-то ведь есть кнопка стопа, но вместо того, чтобы найти ее, человечество пытается обогнать дорожку с помощью всевозможных продуктов НТР, потому что так нужно меньше рыпаться, да и боязно - вдруг весь мир рухнет, когда эта поганая кнопка нажмется. А счастье не приблизится ни на йоту, потому что дорожка чувствует обман. Все пустое... Я задумался о своем детстве. Черт! Ведь я тогда был счастлив! И не потому что был в окружении любящих родственников, потакающих всем моим капризам, а мир был светлым, чистым и полным чудес. Было в моем детстве что-то неуловимое, но прекрасное, то, что исчезло с годами, сделав жизнь фигурным куском пластмассы. Как бы по инерции я жил все это время, становясь участником вселенской комедии, невольно перенося ее в свою жизнь, не замечая, как сам становлюсь главным героем своей драмы, кульминация которой сейчас на кухне за стенкой, где уже пьяная толпа распевает вразнобой "Аh, mein lieber Аugustin" в сюжете а-ля братья Стругацкие.
- Я знаю, чего тебе не хватает! - мягкая рука нежно легла мне на плечо.
Я оглянулся.
- А, это ты... неважно выглядишь.
- Знаю, но, по-моему, это не моя вина, не так ли?
- Пришла мне мозги чистить?
- Нет, я ведь не совесть. Просто хочу тебе кое-что напомнить.
- Ну да, вы ведь все мои мысли читаете... привыкаю потихоньку. - Ответ прозвучал по хамски, но Душа не обратила на это внимания.
- Дело не в том, читаю или не читаю, а в том, что я тебя понимаю и знаю, как никто другой. Зачем ты пытаешься жить ценностями мира, которые чужды тебе? Ты ведь постоянно находишься в конфликте!
- Иначе нельзя! Таков мир - дашь слабину - загрызут.
- То есть ты притворяешься?
- Нет, просто ношу маску.
- Это одно и то же - проявление слабости перед жизнью! Разве нет? Потому и пьешь постоянно, что ничего изменить не хочешь! А сила как раз и состоит в том, чтобы вести себя естественно, так, как ты чувствуешь и думаешь на самом деле.
Я только пожал плечами и отвернулся к окну. Маленький белый самолет, оставляя за собой инверсионный след, неслышно расчерчивал в высоте небо пополам.
Душа засунула щуплую руку в карман и, покопавшись, вытащила аккуратно сложенный в несколько раз клочок бумаги.
- Знаешь, я уже много лет ношу это с собой, как воспоминание о тебе, которого я знала когда-то. - Она протянула его мне.
Развернув бумажку, я сразу узнал написанное - это были строки из письма самому себе, написанные в блокноте, когда еще был мальчишкой. Все это время я думал, что блокнот просто где-то потерялся, стерся временем, и даже успел забыть о нем, но, как оказалось, маленькая частичка его уцелела и находилась в прекрасном состоянии.
- Откуда у тебя это? - спросил я, разглаживая листок.
- Память сохранила, - улыбнулась Душа. - Поэтому он в таком хорошем состоянии.
"...Где ты, мальчишка, с замиранием сердца глядящий в глубокую бескрайнюю синь неба, - начал читать я, - мечтающий о том, чтобы однажды полететь? Просто, взмахнув руками?
Что я сказал бы тебе, встретив много лет назад? Наверное, мы бы сидели с тобой на твоих любимых качелях в тихом вечернем летнем дворе, и говорили о самолетах, о птицах, о красивом летнем закате, в котором хотелось бы раствориться. А еще я бы рассказал тебе об одной чайке - Джонатан Ливингстон и о человеке, написавшем про нее сказку. И я знаю, что ты бы понял меня, потому что ты - это я! И перед тем, как попрощаться, я сказал бы тебе напоследок: верь в чудеса, малыш, потому что там, где ты живешь, они бывают...".
- К сожалению, это все, что сохранилось... - сказала Душа.
- Хоть это осталось...
- Мне интересно, что бы ты сейчас написал ему тогдашнему, пишущему письмо?
- Я бы написал, что он начитался Ричарда Баха.
- Похоже, ты действительно дурак, как о тебе говорили на кухне. - Грустно сказала она. - Неужели ты так до сих пор и не понял, что потерял Мечту??? Ты так и не понял, что она, иррациональная, неправильная, и совершенно материально бесполезная делала тебя Человеком? Мне жаль, но ты стал таким же, как все. Все, что я так любила в тебе, погребено под мусором ценностей твоего нового мира. И еще ты стал трусом!
- Послушай, я прекрасно помню свою мечту! Но дети вырастают, и на смену одним ценностям приходят другие - это нормальный процесс взросления!
- Да? Как же быть тогда с твоей пустотой, что разъедает тебя из вечера в вечер??? - это был удар ниже пояса.
- Знаешь, я часто думаю о том, что происходит в обществе. Мне странно, что все мы со временем становимся ханжами, тщательно прячущими свои чувства и смеющимися над чувствами других, начинаем стесняться своего внутреннего мира, маскируемся напускной грубостью. Хотя многие свой мир вовсе теряют. Полностью. Мы порождаем общество монстров, общество хамелеонов, которое пожирает нас самих. В нем больше страха, чем угрозы, но оно подобно гипнотизеру - и мы уже всегда прежде всего прикидываем, что о нас подумают люди, и как мы выглядим со стороны - ведь нужно оставаться "своим". Общество всегда готово нам простить подлость и низость, потому что таким образом оно самооправдывает свою природу. И никогда, никогда оно не простит красоту душевную! Это жестокий мир, милая моя! И знаешь что? Мне страшно! Оттого страшно, что так будет всегда.
- И все же выход есть! Он в самом тебе!
- Вот как? - я вскинул брови и внимательно посмотрел на нее. - И где же он?
Она кивнула в окно.
- Там! - Едва уловимый ветер тихонько шевелил ее светлые волосы.
- Ты ведь Мечтал летать? Так вот это твой единственный шанс - летать выше всех, быть лучше всех! Иного пути нет.
- Я не знаю, смогу ли... Для этого ведь нужно столько сил...
- Есть только один способ проверить это. - Она забралась на подоконник. - Ты со мной?
- Что ты собираешься делать??? Господи-боже, здесь шестой этаж! - я даже представить себе не мог, что она говорит буквально.
Она повернулась и посмотрела на меня. Долго и странно. Молча. И вдруг я понял. Другого выхода у меня уже действительно не было. Все, о чем мы говорили - это просто слова. Фон. Отвлекающий маневр. Как и вся моя жизнь перед этим. А истина, если я сумел осознать ее, стояла передо мной, в проеме окна, распуская крылья из того, что я считал уродливым горбом, который она прятала под широкой одеждой. И ровный золотисто-розовый свет вечернего солнца струился сквозь нее наполняя комнату благоговением. Я молча подошел к окну и поднялся. Теперь уже все равно. Время и место не имеют никакого значения. Передо мной раскинулся мир, который я знал и не знал, в котором жил, в котором предстоит жить и дальше, но уже совсем не так. Воздух наполнял меня изнутри, делал легче, и сила тяжести нехотя отпускала стальные тросы. Я глянул вниз - и мои ладони вспотели. Шестой этаж. Внизу асфальтовая площадка. Шансов выжить - никаких.
- Главное, верь в себя! Иначе ничего не получится. - Она взяла мою ладонь в свою и посмотрела на меня.
Я вдруг поразился тому, как она бесподобно прекрасна, несмотря на свой чахоточно-бледный вид, шрамы на руках и левой щеке, всю свою нескладность и несуразность. Я понял, что люблю ее такой, какая она есть. Ее небесно голубые глаза излучали полное спокойствие. Она улыбнулась мне чистой светлой улыбкой и прошептала одними губами: "Спасибо! Я горжусь тобой!". "Читаешь мысли!" - улыбнулся я в ответ и поднял глаза в глубокое лазурное летнее небо. Когда солнце коснулось земли, мы оттолкнулись от подоконника...