Шествие заполнило проспекты Целестин-Сити - не то демонстрация, не то карнавал. Смех, танцы, на лицах восторг близкий к экстазу. Кто-то облачен в легкие белые хитоны, некоторые едва прикрывали наготу узкими полосками ткани. Тоже белой. Одежды цвета чистоты и отрешения от всего мирского развевались на ветру, будто пена на гребнях волн. Над людским потоком плыли цифры "четырнадцать": пестрые цветочные, блестящие стальные, соблазнительные пряничные, из лент, кружев, фруктов, нарисованные, вышитые, сбитые из реек.
В белоснежном подризнике с позолоченной вышивкой, гамматами и епитрахилью колонну возглавлял сам патриарх. Его сопровождали служители меньших званий. Священники шли чинно, белые с золотом одежды сияли в солнечном свете, придавая шествию еще более торжественный вид.
Несмотря на раннее утро, солнце пекло вовсю. Марево сглаживало острые грани и выгибало перспективу, словно находишься в исполинской чаше, накрытой высоким бледным небом. Пахло разогретым асфальтом, землей, листвой и множеством человеческих тел, но воздух был настолько сух, что запахи не вызывали тяжести или отвращения, а легкий ветерок, чудом находивший где-то остатки ночной прохлады, разбавлял смесь ароматами цветов и свежего хлеба.
Колонна ползла в сторону Центрального стадиона, и никто из горожан не обращал внимания на жару или неудобства. Люди бросали из окон конфетти и разноцветные ленты серпантина, некоторые выбегали на улицу и присоединялись к белоснежному шествию.
- Эс-та-фе-та! Эс-та-фе-та! - ликовала толпа.
Нейлу с Дарией не посчастливилось оказаться среди сорока тысяч попавших на стадион. Они устроились метрах в трехстах от главного входа, в парке, узкой полосой охватывающим самую крупную спортивную арену, за бесчисленными рядами скамеек и зонтиков, которым отвели проезжую часть. Народу здесь было меньше, а густая крона каштанов укрывала от солнца.
- Напитки, мороженое, коктейли! Разбирай, пока холодные!
Между людей сновали продавцы с сумками-холодильниками или тележками. Им со всех сторон тянули деньги - об очередности, конечно же, речи не было, - а обратно из рук в руки передавались стаканчики, соломинки, салфетки. Бывало, что продавца охватывал целый лес рук, тогда уж не удавалось избежать столкновений: падало мороженое, на сидящих лился сок или газировка. Всякий раз это сопровождалось визгом и смехом.
Нейл долго ждал возможности всунуть продавцу пару купюр и, даже не думая про сдачу - кто ж ее тут будет отсчитывать - вырвался из толпы страждущих с двумя стаканчиками мороженого.
- Уф, едва не затоптали! - сказал Нейл, протягивая дочери рожок. - Как ты любишь - клубничное.
- Ага, спасибо!
Дария схватила мороженое и уселась на отходившую от ствола на высоте бедра широкую ветку, за долгие годы отполированную любителями посидеть до блеска. Девушка расправила юбку, прикрыв острые коленки, и принялась за мороженое. На кругленьком веснушчатом лице растеклась блаженная улыбка, появись ямочки на щеках. Нейл обожал ее улыбку: яркую и теплую. Лицо в обрамлении золотых кудряшек представлялось солнышком - каким его иногда рисовали в детских книжках...
Себе Нейл взял пломбир. Не любил он ни карамельное мороженое, ни клубничное, разве что с шоколадной крошкой, но такое уже закончилось. И сам на мгновение прикрыл глаза от удовольствия. Мороженое, конечно приятно в такую жару, но, главное, рядом сидела Дария. Интернаты закрылись, детей распустили по домам, чтобы последние две недели они провели с родителями. Две недели с Дарией - вот настоящее счастье!
Как будто стремясь развеять радужные мечты Нейла, из-за спины выплыла огромная тень. Он вскинул голову и увидел махину дирижабля. Воздушный шарик, вытянутый в форме сигары и увеличенный до размеров кита, пугал и восхищал. Умом понятно, что он может летать потому, что легче воздуха, но первая мысль - это невозможность существования подобной громадины, неправильность ее парения над головой. Невольно даже втягиваешь голову.
Серая туша с четырьмя винтами в хвостовой части тащила красное полотно с цифрой четырнадцать. Из окон подвесной гондолы махали руками пассажиры. С земли ответили радостными криками и замахали в ответ.
- Эх, полетать бы на таком, - восхищенно прошептала девушка.
- Нет ничего невозможного, - Нейл прогнал грустные мысли и подмигнул.
- Ты купил билеты?!
- На вечернюю экскурсию.
- И-и-и! - завизжала Дария. - Я тебя обожаю!
Люди посмотрели на них, и даже конный полицейский, маячивший вдалеке, обернулся проверить все ли в порядке.
Неожиданно взвыли сотни динамиков. Глубокий протяжный звук, прорезал воздух, вытянулся в тонкий свист и, поднявшись над площадью, растворился в небе - наверное, улетел за пределы атмосферы.
- Доброе утро! - раздалось из громкоговорителя. - Прекрасное, солнечное, праздничное утро! Как вас здесь много. А сколько еще граждан собралось за пределами Центрального стадиона! Нас слушают по радио, смотрят по телевизору во всех уголках Танги. Я радуюсь, глядя на ваши сияющие лица, я просто счастлив! Чувствую, нас ожидает самый замечательный праздник.
Продавцы напитков и мороженого исчезли. Люди вокруг успокаивались, рассаживались и замолкали, чтобы не упустить ни одного слова.
- Настал торжественный момент, - продолжил ведущий, - и я уступаю микрофон его Святейшеству архиерею Гильяму Лидскому.
- Приветствую вас!
Голос патриарха звучал негромко и гомон на площади стих совершенно. Добившись тишины, патриарх продолжил:
- До эстафеты осталось четырнадцать дней. Много это или мало? Терпение, мои дорогие. Терпение и смирение! Всему свое время. С момента прошлой Эстафеты минуло две тысячи лет. Целая эпоха! Поколение за поколением наши предки взращивали семена культуры, веры, добра и процветания. И теперь нам суждено пожинать плоды.
Люди на площади ловили каждое слово.
- Две недели - это мгновение на исторической шкале времени. Но все ли из вас готовы? Я обращаюсь не к вашим ушам, а к разуму и сердцам. Все ли по настоящему готовы встретить Эстафету? За четырнадцать дней можно много успеть и я хочу помочь, показать дорогу. Каждому из вас и всему обществу. Что есть общество? Это мировой организм, состоящий из миллионов человек.
Представьте себе дерево. Каждая клетка в нем играет свою роль: одни составляют кору, другие - внутренние ткани, листья, ветки, корни... Дерево питается, растет и процветает благодаря всем клеткам. Отдельная клетка настолько мала, что ее не разглядеть. Вы можете решить, что потеря одной клетки останется незамеченным, вы спросите, зачем она нужна? Из-за ущербности одной клетки появляется болезнь, способная погубить само дерево. То же происходит и на Великом Древе общества. Клетки в нем скреплены узами долга и, реши один человек, что он не нужен, в обществе поселится зараза, ведущая к уродству и гибели. Долг - это узы, обязанность каждого перед обществом, обязанность расти самому, помогать другим "клеткам".
Что есть семья? Это ветка Великого Древа, это узы, связывающие сердца и души двух людей, это Древо в миниатюре. Это маленький мир, который рождается, растет, преодолевая трудности, развивается и продолжается в детях и внуках. От красоты каждой ветви зависит совершенство всего Древа.
Что есть человек? Это лист, который ловит солнечный свет и питает энергией свою ветку. Все листья питают Древо.
Оно растет и, наконец, достигает момента созревания: дерево роняет семя. Сильное, красивое дерево даст сильное и красивое потомство. Уродливое - не взойдет. Вот смысл эволюции общества - дать сильное продолжение.
Наступит день, когда на месте нынешнего Древа общества возникнет новое. От каждого листка, от каждой клетки зависит, каким ему быть. Вы спросите, а как же ветки, ведь они исчезнут, что будет? Узы преобразятся, они перейдут на иной духовный уровень.
Но только праведный найдет свое место на новом Древе.
Эстафета... Так уже было. И так будет. Она безжалостна, Она вскроет потаенные мысли, увидит скрытых бесов и воздаст по ним. Даже святому не избежать Эстафеты, и тогда станет видно, насколько он светел.
В динамике что-то зашуршало, и раздался голос ведущего:
- Поблагодарим его Святейшество, в мудрости своей наставляющего нас.
- Лучшей благодарностью мне будет, - вновь раздался голос патриарха, - когда через четырнадцать дней я увижу вас обновленных и счастливых.
- Мы будем ждать этого с нетерпением. А сейчас жителей Целестин-Сити и всех граждан Танги приветствуют Отцы города.
С краев огромной чаши стадиона взвились в небо сине-зеленые воздушные шары с белой эмблемой Храма Памяти. Нейл хмыкнул, представляя, сколько они выложили денег, чтобы прорекламировать себя на празднике. Но, похоже, дела у них шли неплохо - всякий хотел оставить информацию о себе. Он и сам записался вместе с Дарией на середину следующей недели.
Выступление чиновников было менее красочным и, в основном, повторяло сказанное архиереем. После них к микрофону выходили передовики предприятий, вдохновенно делясь успехами: как производства переведены на новые рельсы, какие созданы инновации, что и в каком объеме заготовлено... - словом, пусть граждане не беспокоятся, промышленность к Эстафете готова.
Праздник плавно растекся по улицам, скверам и набережным. Зонтичным многоцветием пестрели открытые кафе, цокали конные экипажи, на Красаве гудели прогулочные катера.
Нейл с Дарией прошлись по Старому городу. Кривые улочки с трех-пяти этажными домами, хранили память нескольких столетий. Далеко не всегда радужную: они миновали старую тюрьму, в которой разместился исторический музей, а рядом была - диорама, посвященная смуте прошлого века. Но в основном в Старом городе располагались лавки, где воспоминания о прошлом, преображенные руками умельцев, перекочевывали в сумки туристов.
Рекламные стойки с фотографиями и написанными мелом меню заманивали посетителей в бесчисленные ресторанчики, кафе и чайные. Отстукивали чечетку и дребезжали звонками трамваи - единственный транспорт, ходивший в центре города, а вековые деревья, украшенные белыми фонариками, укрывали улицы от жары.
В одном из кафе, как раз в тот момент, когда они проходили мимо, освободился столик, и Дария шмыгнула сквозь кусты живой изгороди под бирюзовый зонт. Нейл не рискнул последовать ее примеру, побоявшись переломать ветки или застрять в них самому, и вошел, как полагается - через вход.
Стоило появиться посетителям, официантка принесла два меню. На разлинованных пастельными цветами страницах вместо фотографий красовались забавные картинки блюд. Они заказали сосиски, загорающие на пляже сразу под двумя Братьями, бутылку лимонада, наполненную в лимонно-сахарном водопаде. А потом добавили к этому эклеры с холодным чаем: пирожные уплетал добродушный толстяк, а чаем поливала свой северный полюс сама Танга. "Хороший обед, - усмехнулся про себя Нейл. - Но почему бы и нет? Когда же еще позволить себе немного непорочных глупостей, как ни в такой праздник?".
- Пап, как ты думаешь, это будет не больно? - ни с того ни сего спросила Дария и, увидев, что отец не уловил ее мысль, добавила: - Я об Эстафете.
- А! Ученые считают, что никто ничего не почувствует.
- Мне все равно страшно. И вообще... я понимаю, что это эгоизм, но я не хочу забывать себя. И тебя не хочу. Это нечестно!
- Понимаю тебя, котенок. Конечно же, и я не хочу забывать. Но мы не в силах изменить мир, как не в силах остаться с Нижним Братом. Единственное, что мы можем сделать - это оставить запись в Центре памяти.
- Ну да... Одно радует - никто не вспомнит себя прошлого. Ни ты, ни я... Мы не будем сожалеть, стыдиться или скучать.
- Когда прочитаем, кем мы были, если захотим, начнем все с начала.
- Конечно, - улыбнулась Дария.
Засидевшись, они едва не опоздали на экскурсию.
На двух трамваях, с пересадкой у Центрального вокзала, они добрались до летного поля, раскинувшегося на северной окраине Целестин-Сити. Ангары исполинским амфитеатром огибали площадку - гигантскую сцену, на которой можно было бы проводить военные маневры, не боясь задеть зрителей. В центре возвышалась причальная башня - пятидесятиметровая ажурная конструкция, похожая на радиовещательную вышку. Наверху ее венчал шарообразный поворотный купол, к которому был пришвартован дирижабль.
У лифта служащий туристической компании проверил билеты, кивнул полицейскому, мол, все нормально, и они поднялись наверх.
В лишенной окон комнате с круглыми стенами висели фотографии Целестин-Сити, снятые с воздуха - картины, которые им предстояло увидеть своими глазами. За стенами что-то поскрипывало, но звук придавал ощущение уюта. "Как будто в шалаше на вершине дерева, - подумал Нейл. - Дерево раскачивается от ветра, поскрипывает, а ты лежишь с закрытыми глазами и путешествуешь. На необитаемый остров, по дебрям Ижарских джунглей или еще куда".
- Не беспокойтесь, все в порядке! - улыбнулась стюардесса, приняв его заминку за боязнь.
- Да, да, я понимаю, - Нейл улыбнулся в ответ и протянул ей посадочные талоны.
- Проходите, ваши места в предпоследнем ряду с правой стороны.
- Спасибо и с праздником вас.
- Вас тоже. Приятного полета!
Они прошли через ряды первого класса в конец салона. Вентиляторы гоняли табачный дым, и их жужжание тонкой нотой вливалось в низкий гул хвостовых винтов. Дария плюхнулась возле окна, пристегнулась, а Нейлу замок не давался: пластина с квадратной прорезью никак не хотела держаться в замке. Он перевернул ремень, подергал, но и так ничего не получилось. Подошла стюардесса и легким движением загнала пластину на место.
"Вроде просто: вставил - и все. Стюардесса, положим, привыкла, но Дария, первый раз увидевшая такой замок, застегнула не задумываясь, а у него, ученого, даже профессора, не получалось?" - Нейл подергал замок, чудо человеческой мысли, и вздохнул про себя - даже с такими простыми устройствами он не всегда может справиться.
Тем временем дирижабль отплыл от причальной мачты. Моторы загудели сильнее, поднимая летучую громадину на стометровую высоту - безопасную для машины и удобную для наблюдения. И дирижабль медленно поплыл вдоль Красавы на юг.
Свет погас. Под потолком остались гореть только дежурные лампы, едва освещавшие салон, но и этого было достаточно, чтобы внутрь слетелось огромное количество мошкары да мотыльков. Через открытые окна врывался вечерний воздух, и насекомые так и норовили залететь в рот.
По реке под ними проплывали экскурсионные катера, на левом берегу Красавы светились огнями витрины магазинов, а справа кривые улочки старого города. За деловым центром снова начались спальные районы, потом Красава уходила влево, а на ее южном берегу раскинулся парк отдыха. Снизу доносился смех и визги, тянуло ароматами специй, жареного мяса, приторно пахли сладости. Всеми цветами радуги сияли аттракционы: одни неторопливо, у других огни сливались в размытые полосы. Огромное колесо обозрения вращало двухместные кабины. Они поднимались, конечно, не так высоко, чтобы достать дирижабль, но и оттуда открывался великолепный вид на город.
Здесь дирижабль развернулся и поплыл обратно.
Домой они добрались ночью. Уставшие и голодные ввалились в квартиру и выгребли из холодильника все, что можно было съесть холодным: сыр, вареную колбасу и банку рыбных консервов.
- Я весь день хотела спросить, - сказала Дария, запив бутерброд водой. - Ты банк ограбил что ли?
- Ты о чем?
- Мы весь день гуляли. Откуда у тебя столько денег?
- Я продал бабушкины украшения.
- Они же!..
- Погоди, не шуми. Сама подумай, через две недели они перестанут быть какой-то значимой вещью. Мы же все забудем... Они станут не более, чем изделиями из золота, с драгоценными камнями. А вдруг в той жизни само золото перестанет цениться так, как сейчас? Представляешь, самым дорогим металлом окажется алюминий!
- Ты сам-то в это веришь?
- Не очень, - рассмеялся Нейл и потрепал дочь по волосам. - Я просто хотел, чтобы эти две недели стали самым замечательными в нашей жизни.
- Хорошо погуляли... - Дария зевнула и заснула с блаженной улыбкой. Прямо на стуле.
Подризник - богослужебное облачение священника и архиерея - длинная до пят одежда, в талию, с узкими рукавами, белого или желтого цвета, обычно шелковая.
Гамматы (или источники) - ленты, стягивающие рукав у запястья.
Епитрахиль - принадлежность богослужебного облачения священника и архиерея и - длинная лента, огибающая шею и обоими концами спускающаяся на грудь.