Аннотация: Это притча. Попытка раскрыть истоки зла. Кто знает, можно ли предотвратить иссушение внутреннего мира, вовремя напоив почву влагой?
Тяжелая, окованная свинцом дверь с лязгом отворилась, и хмурый тюремщик толкнул юную девушку в белом платье к выходу.
-Иди,- сказал он, и голос, резкий, как порыв ветер, заставил затрепетать заключенную. Она порывисто обернулась, но дверь захлопнулась, отрезав дорогу назад. Девушка подняла голову. Пейзаж был уныл и мрачен. Впереди простиралась дорога. Комья грязи, оставленные колесами машин, лежали на пожухлой, увядшей траве. Редкие деревца устало понурились, не выдержав груза придорожной пыли. Небо затянулось грозовыми тучами, сквозь которые не пробивался ни один луч солнца. Девушка боязливо ступила босыми ногами на грязную дорогу и медленно пошла вперед, огибая лужи, которые, словно язвы, покрыли тело ее безрадостного пути. Казалось, мир вымер. Ни случайного путника, ни животного не замечали ее глаза, покрасневшие от слез и бессонных ночей.
Она шла вперед, пока не достигла города с распахнутыми воротами. Ворота проржавели, и ветер бесился в петлях, производя пугающий полусвист-полустон. Безликие дома поражали мёртвым безмолвием, сурово взирали на одинокую путницу глазами-окнами. Девушка побрела в сердце города, очутилась на центральной площади. И тут появились они. Люди. Девушка вскрикнула, глядя в их уродливые лица, обезображенные яростью, злобой, жестокостью, завистью. Они ругались, выплевывая ядовитые слова, хватали друг друга за одежду, дрались. Незнакомка в белом платье застыла как изваяние. Боль и страдание читались в огромных чистых глазах.
-Это она,- неожиданно прокаркал седой уродливый старик, стоявший в стороне, и его обвиняющий перст указал на девушку. Слова вихрем облетели площадь, и воцарилась напряженная тишина.
-Ты зачем пришла сюда?- продолжал старик, его лицо исказила гримаса страшной радости. Толпа придвинулась ближе, чтобы расслышать ответ.
-Потому что он меня выпустил,- ответила девушка, гордо расправив хрупкие плечи.
-Выпустил? Он ее выпустил?- Изумление наполнило до краев центральную площадь, грозя излиться лавиной на незнакомку. Горящие глаза цепко следили за малейшим движением дивной фигуры. Старик захохотал, и толпа поддержала этот страшный, каркающий хохот. А девушка озиралась вокруг, бледная и одинокая.
-Как он мог тебя выпустить? Ты никогда не существовала! Тебя не было! Не было!
-Я была,- сказала она твердо.- Я родилась вместе с ним, и в детстве мы крепко дружили.
-А что было потом? Ты забыла? Он предал тебя, швырнул в тюрьму и запечатал дверь. Ты должна была сгнить навсегда!
-Он меня выпустил. И я сделаю все, что в моих силах.
-Посмотри на себя,- презрительно проскрежетал старик.- Обессиленная, изможденная, с пошатнувшейся верой. И ты имеешь наглость утверждать, что справишься со всеми нами?
Толпа бесновалась, как штормящее море, старик с жестокой улыбкой отступил в сторону, и все разом бросилась на девушку...
На тюремных нарах лежал человек. Его жизнь подходила к концу: смертный был вынесен приговор за все его прегрешения. Одиночная камера давила мрачностью, и редко заглядывало солнце в крошечное оконце. Преступник плакал. Влага, оросившая его щеки, была неожиданной гостьей: давно распрощался с ней грешник, еще в далеком детстве. Он хорошо помнил тот день. День, когда он запер Любовь в самом темном уголке своей души, запечатав оковы каплями слез. Восьмилетний мальчуган бежал по залитой солнцем улице, сжимая в руке игрушечный кораблик. Сегодня мать проснулась в хорошем настроении, что случалось нечасто, и, накормив его завтраком, милостиво разрешила погулять. Весна была в самом разгаре: ласково припекало солнышко, и приветливо шумели ручейки. За сквером простиралась огромная лужа, прозванная окрестными мальчишками морем за свои невероятные размеры. По морю можно было пускать корабли, указывая курс веточкой. Можно было создавать ветер, дуя на суда во всю мощь своих легких. Можно было, помогая себе листочками, устраивать заторы кораблям и водяные круговерти. Море предлагало массу возможностей, которые наполняли мальчишечье сердце светлой весенней радостью. Однако у моря имелся один недостаток: как ни широко оно раскинулось, все равно не вмещало всех желающих на свои берега. Мальчик еще издали заприметил толпу капитанов-конкурентов, занявших самые выгодные позиции. Он робко подошел к морю, постоял в сторонке, наблюдая, как весело бегут, подпрыгивая на искусственных волнах, чужие суда. Выбрал крохотное, совсем неудобное местечко и запустил свой кораблик.
-Куда прёшь? Не видишь-занято,- зло сказал высоченный Толик.
-Как же занято?- попытался оправдаться мальчик.- Тут никого не было.
-Какой не было?! Да я тут с самого утра! Иди отсюда!
-Тут никого не было,- упрямо повторил ребенок, не сводя глаз с покачивающегося на воде кораблика.
-Ах, не было?!- взвился Толик и со злостью наступил на судно мальчика, припечатав его ко дну толстой подошвой резинового сапога. Хрустнула легкая пластмасса, разлетелись тонкие деревянные рейки. Ко дну пошел кораблик-единственная игрушка, подаренная за последние годы суровой матерью.
Коршуном бросился ребенок на обидчика, вцепился пальцами в шею, яростно сомкнулись зубы на плече Толика-переростка. Злость бурлила, подобно раскаленной лаве, застилала разум, и он не помнил, как его отодрали от плачущего соперника. Он пришел в себя лишь от звонких пощечин. Ругаясь последними словами, разъяренная мать Толика потащила мальчика в дом. Разбирались недолго. Ремень, знакомый с детства, взял привычный разбег от плеч до попы. Со свистом опускался на худенькое тельце, напевая нехитрый мотив: "Вжиг-вжиг-вжиг".
-Мама, он раздавил мой кораблик. Я не хотел ничего плохого, мама,- плакал мальчуган.
-Неблагодарная тварь! Одна его воспитываю, света белого не вижу, а он...- неистовствовала женщина, орудуя ремнем.- И зачем я тебя родила...
Мальчик плакал, но уже молча, не оправдываясь, не прекословя. И юркие слезинки заточили Любовь. На замену пришло другое чувство-Ненависть. Ненависть к людям. Ненависть к матери.
Волчьим взглядом отныне смотрел он на мир. Страшным взглядом. Он убивал и калечил, ни капли не сожалея о содеянном. Он крал, поджигал и насиловал. Он резал и кромсал живую плоть, не внимая мольбам о сострадании. Он был неуловим, как призрак. Мир содрогнулся в ужасе от его злодеяний. И горько плакала Любовь, неимоверно страдая в темнице его черной души, слабея день ото дня. Лишь однажды подняла она голову, когда он женился на доверчивой девушке, не знавшей его истинного лица. Любовь воспряла в надежде, что он одумается, снимет оковы, чтобы она, покинув свою тюрьму, целительным бальзамом залечила гноящиеся раны. Но ни жена, ни рождение сына не изменило его. По-прежнему прятался волк в овечьей отаре, выискивая новые жертвы и поражая их с поразительной безжалостностью. Когда его, наконец, поймали, он не испытывал раскаяния. С безразличием ожидал суда, взирая на людей с непримиримой ненавистью. Его осудили и вопреки законам приговорили к смертной казни. Сегодня, в ночь накануне смерти, он вспомнил о сыне, и что-то шевельнулось в его иссохшей душе. Воочию стоял перед его внутренним взором белокурый мальчик в голубой панамке и открыто улыбался, прижимая к груди крошечный кораблик. Почти такой же кораблик, какой был в детстве у его отца. И потекли слезы по щекам, заскрипели надежные замки, грозный тюремщик вытолкнул из мрачной темницы Любовь. Ненависть и пороки не желали сдаваться, они обрушились на хрупкое чувство всем своим великим множеством...
Одинокий путник медленно брел по прекрасной, полной цветов долине. Ласковое солнышко дарило тепло, разноголосые птицы пели чудные песни, легкий ветерок овевал усталое лицо. На руках у путника покоилось истерзанное тело девушки в белом платье, покрытое многочисленными синяками, ссадинами и ушибами. Путник неожиданно остановился, осторожно положил драгоценную ношу на мягкую траву, вздохнул, глядя, как тяжело вздымается девичья грудь. Девушка дышала. Была жива.
-Настрадалась, - прошептал путешественник.- Надеюсь, в этом мире твоя миссия окажется легче, и ты, наконец, обретешь покой.
Он пошел дальше, в другие души- странный путник, именуемый Судьбою.
А белокурый малыш проснулся утром и бросился к маме.
-Мама! Мама! Мне сегодня снилась красивая тётя! Она сказала, что ты меня очень-очень любишь, а потом обняла, и мне захотелось смеяться. Мам, ну что ты плачешь? А можно я возьму сегодня домой ту собачку, что живет под лестницей? Она такая несчастная, а у нас ей будет хорошо.
-Можно, дорогой,- женщина поцеловала ребенка, и впервые за много лет в ее душе появилось спокойствие за судьбу малыша.