Сквозь открытое окно в комнату настойчиво проникало лето. Тихим шелестом тополей, звонкими трелями фонтанов, теплыми солнечными пятнами на половицах. Озорной солнечный зайчик скользнул по цветастой скатерти на столе, прокатился по деревянной спинке стула и остановился на рубашке в тонких загорелых руках. Настя покачала головой и прикрыла ладонью глаза. Не так давно ей стало казаться, что воздух отдает пороховой гарью, а у неё - контузия, потому что как можно не слышать этого грохота разрывающихся снарядов? Женщина вздрогнула и поспешила отогнать страшные мысли. Война скоро закончится. А отступление - это тактический маневр. Как у Кутузова, кажется. В 1812. Да, наверняка. - Мама, - маленький Стасик подошел незаметно и сейчас требовательно теребил рукав ситцевой блузы. - Мама, ты спишь? Настя отняла ладонь от глаз и улыбнулась. - Нет, не сплю. Просто устала чуть-чуть. - Ясно, - совсем по-взрослому вздохнул мальчик, продолжая держаться за материнский рукав. - Самолет сломался. Почини, - на стол требовательно опустился бумажный самолетик, мятый и с порванным крылом. "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!" - гордо гласили мелкие печатные буквы на развернувшемся крыле самолета, сделанного из старых "Известий". Настя торопливо расправила бывший газетный лист и принялась по новой загибать углы. Хлопнула входная дверь, зазвенели ключи, брошенные на тумбочку. - Папа пришел? - вопросительно поднял глаза Стасик, до этого сосредоточенно наблюдавший за мамиными руками. - Нет, папа еще не скоро придет, - отозвалась Настя, подавляя тяжелый вздох. Как тяготит неизвестность. Как объяснить ребенку, что его отец может не вернуться ни сегодня, ни завтра, никогда? Наверное, и потом, когда все закончится, она не сможет рассказать сыну, как встречая мужа, она с трудом смотрит в его запавшие глаза... И про то, как сама, молча, ставит графин водки на стол, и они вдвоем стоя пьют за погибших в этом рейсе. А стирая зеленую пилотскую форму, она уже не может сдерживать горячие слезы, потому что Сергей вернулся. Вернулся. - Стаська, смотри, что я тебе принесла! - звонкий голос у порога заставил их обоих глянуть в сторону двери. Мальчик радостно улыбнулся и побежал к девушке, держащей в одной руке портфель, а в другой - настоящее сокровище: красного петушка на палочке. Дочь присела на колени, протянула брату леденец и ласково взъерошила ему волосы. У Ани были каштановые волосы, высокие скулы и синие отцовские глаза. Мягкая улыбка и упрямый нрав достались от матери. Настя аккуратно сложила недошитую рубашку на коленях и встала со стула. - Анечка, я на кухню. Поиграй со Стасиком, хорошо? Я ему сегодня целую дивизию сделала, - кивнув на ряд самолетиков, выстроившихся на полу, сказала она, выходя в коридор. Конфорка недовольно зашипела, но зажглась. Настя поставила на неё тяжелый металлический чайник и рассеянно оглянулась в поисках заварки. Наверное, стоило сперва поставить разогреваться суп, но обед уже прошел, а до ужина еще порядком времени. - Мам, - Аня коснулась плеча матери. Что-то в её тоне заставило Настю насторожиться. Какая-то виноватая осторожность прозвучала в голосе дочери. Так говорят с тяжелобольными, боясь потревожить их хрупкое душевное равновесие. - Чай будешь? - как можно спокойнее спросила женщина, доставая из буфета кружки. Дзинь-дзинь - негодующе звенели чашки в такт едва заметно дрожащим рукам. Настя аккуратно поставила посуду на стол и посмотрела на Аню. Да, спасибо, - кивнула девушка. - Как дела в училище? - Настя сняла чайник с плиты и разлила кипяток по кружкам. - Хорошо, - улыбнулась Аня. Стать врачом - много значило для неё. Сначала - медицинское училище, потом медицинская академия. "Я буду хирургом!" - гордо заявляла четырнадцатилетняя девочка. "Будешь отцу горчичники назначать" - смеялся Сергей и шел в букинистический магазин за новыми учебниками. - Мам, я сегодня была в военкомате, - голос у дочери был словно извиняющийся. Настя промолчала. Вопрос "зачем?" был не только неуместен, но и глуп. - Когда? - проглотив ком в горле, спросила мать, закрывая лицо руками. - Послезавтра, - тихо ответила Аня. - Мам! Мам, не плачь! Ну, что ты, в самом деле! - сама чуть не плача, быстро говорила она, уткнувшись носом в плечо матери. - Мам, я вернусь! Обещаю, честное пионерское... тьфу ты, комсомольское! Я не могу просто...там же война, а у меня три года медицинского. Жалко, что папа сейчас в рейсе. Он бы мной гордился? Да? Я письма каждую неделю писать буду. Мам, я вернусь! Ты мне веришь? Вернусь! - Верю, дочка, верю, - шепотом откликнулась Настя, обнимая дочь.
На столе, застланном синей скатертью с узором из красных маков, белел треугольник письма. Настя смотрела на него и не решалась открыть. Она вновь и вновь брала в руки заветное письмо и ласково поглаживала его кончиками пальцев. Весточка с фронта. Белая птица, приносящая тревожную радость на пару минут. "Здравствуй, мамочка! Как вы? Папа прилетал? Стаська научился читать? Скажи ему, что, когда я приеду, привезу ему настоящую польскую каску и целый набор гильз. Будет, что показывать мальчишкам во дворе. Я по вам очень скучаю. Вы мне часто снитесь. Вот недавно видела сон, где мы все гуляли в парке. Небо было такое синее-синее, а на тебе было сиреневое платье, твое любимое. И папа смеялся и был не в форме. Вот такой вот сон! Хочу вас всех обнять побыстрее. Не беспокойся обо мне. Я уже прошла боевое крещение. Мне никогда в жизни не было так страшно. Я первый раз видела столько раненых. И это все под непрерывным обстрелом, когда осколки рвут стены палатки. Александр Юрьевич дал мне глотнуть спирта и сказал, чтобы я не смела бояться. Но страшно все равно было. Только когда вокруг стольким людям нужна твоя помощь, то это немного забывается. Я тебя, наверное, напугала? Извини, пожалуйста. Не волнуйся, со мной все в порядке. Только слегка поцарапало. Скоро заживет. Война тоже скоро закончится - Сталин сказал. Значит, скоро увидимся. Люблю вас, целую. Аня". Настя прямо-таки видит, как Аня выводит строчки на листке бумаги в косую линейку. Вот она поставила кляксу и теперь забавно морщит нос, оглядываясь в поисках промокашки. Не находит и старательно пририсовывает к кляксе ручки и ножки. Глаза у дочки уставшие, скулы заострились, движения резкие и отчетливые. Мать аккуратно свернула письмо по сгибам и положила его в ящик комода к другим треугольникам. Уложив сына спать, она зажгла керосиновую лампу и взяла ручку. - Доченька моя, - прошептала Настя, глядя в окно. Где-то там, за ночной мглой и домами, Аня, её Аня. Девочка с синими глазами и мечтой стать врачом. Нет, уже не девочка. Взрослая девушка, которая помогает в этот час, а может, минуту, многим людям и своей стране. "Доченька, здравствуй. У нас все хорошо. Я теперь выхожу и на ночную смену. Со Стасиком сидит бабушка Шура. Вроде бы они неплохо ладят. Стасик еще не читает - учить-то некому. Мне некогда, а у бабушки зрение совсем плохое. Папа прилетал, но в тот же вечер его вызвали в штаб. Даже попрощаться не успели. Он просил передать тебе, что ты большая молодец и чтобы ты была осторожней, а уж он-то за тобой сверху присмотрит. Помнишь, он все хвастался, что его "ласточка" выше всех летает? Береги себя по мере сил. Очень тебя прошу. Будь очень внимательна, не уходи далеко от госпиталя. Просишь не волноваться, не могу. Очень сильно за тебя переживаю. Думаю о вас все время: о тебе и о папе. Даже молитву теперь перед сном читаю. Знаю, что ты скажешь: комсомольцы в Бога не верят, и вообще, это пережитки прошлого. Зато мне так спокойней. Береги себя. Мы тебя ждем. Мама и Стасик". Аня убрала за ухо выпавшую из-под косынки прядку. Перед глазами стоял дом. Бревенчатый, небольшой, но такой родной и знакомый. Мама, подперев ладонью подбородок, сидит за столом и слушает радио. На плечи накинута яркая цыганская шаль, на коленях умостился пушистый нахал - Мурзик. Стасик видит уже, наверное, третий сон, а она все сидит и слушает последние известия с передовой. - Аня, быстрей! - в палатку буквально влетел главврач. - Готовьте операционную! Девушка вскочила со стула и начала раскладывать холодные хромированные инструменты на небольшом столике. - Немцы. В атаку пошли, - ополаскивая руки, кратко объяснял Александр Юрьевич. Боец в заляпанном кровью камуфляже откинул полог палатки. - Можно? - Нужно! - Пуля попала, - словно оправдываясь, проговорил солдат, прижимая к себе обмотанную какой-то тряпкой левую руку... Аня сбилась со счета, сколько раз она ходила менять противно-розовую воду в тазу, сколько раз подавала шприцы и скальпель. Палатка наполнилась людьми, шумом, духотой и вязким солоноватым запахом крови. Старшая медсестра потрясла девушку за плечи. - Аня! Бинты кончаются. Иди до Григория Ивановича. Осторожней. Аня отрывисто кивнула и, наскоро вытерев руки, выбежала из палатки. Ночь встретила её грохотом разрывающихся снарядов невдалеке и яростным ревом пролетающих истребителей. Аня запахнула поплотнее курточку на груди и быстрым шагом направилась к соседнему госпиталю. - Сестричка, закурить не найдется? - весело окликнул девушку пробегавший мимо солдат. Аня молча покачала головой. - Ну, нет, так нет. Яркие всполохи прорезали темноту то тут, то там. Пару раз громыхнуло совсем рядом. Аня упрямо шла вперед, хотя внутри все обмирало: вроде бы привычный, прирученный страх становился в сто раз сильнее, и идти дальше казалось совсем невозможным. Земля была изрыта колесами тяжелых "ЗИСов" и яминами от снарядов. Прочертила след падающая звезда. Побелевшие губы сами собой прошептали желание. Одно-единственное. Самое заветное. Мелькнули впереди огни госпиталя. Аня невольно улыбнулась и почти побежала к видневшимся палаткам. Раздавшийся взрыв был неожиданным. Резкий рывок в сторону и болезненный удар о твердую утоптанную землю. Горьковатый запах полыни и солоноватый привкус во рту. Аня по-детски всхлипнула и открыла глаза. В груди нарастала тупая боль. Было очень обидно, что так все получилось и очень жалко маму. Наверное, она заплачет, когда получит желтый толстый конверт. Такой непохожий на привычные треугольники. Нет, маме нельзя плакать! У неё слабое сердце. По щеке скатилась одинокая слеза. - Мамочка, не плачь. Я вернусь, обязательно. Вернусь... На Тимирязевской улице было тихо. Редкие прохожие шагали торопливо. Сейчас у всех было много дел, а времени оставалось совсем мало. Скупое ноябрьское солнце посылало неяркие лучи на опустевшие переулки. Настя переложила из одной руки в другую легкую авоську. Очереди в магазинах становились все длиннее, а продукты уменьшались в весе. Вестей от Ани не было уже месяц. Настя старательно отгоняла от себя плохие мысли. Потерялся конверт - мудрено ли. Высокую сутулую фигуру тети Фени - местного почтальона, она увидела издалека. Тревожно замерло сердце. - Настенька, - тетя Феня виновато опустила глаза и протянула желтоватый конверт из плотной бумаги. - Что это? - тихо спросила женщина, отступая на шаг. Кто? Аня? Сережа? Это наверняка какая-то ошибка. Глупости какие! Сергей недавно прислал телеграмму, что заданий пока не предвидится, и он скоро будет дома. Тогда... - она торопливо схватила конверт и резко надорвала его по краю. "Извещение, - крупными печатными буквами шло по верху. Слова прыгали и не хотели становиться предложениями. - Ваша дочь, комсомолка... в бою за Социалистическую Родину... похоронена... настоящее извещение... Командир части подполковник..." - Настя! - испуганно воскликнула почтальонка, склоняясь над осевшей на землю матерью.
Стасик старательно корпел над тетрадкой по чистописанию. Противная прописная буква "А" никак не давалось. Вместо того, чтобы рисовать её с залихватской петелькой, он почему-то изображал шалашик с твердой перекладинкой по середине. Варвара Федоровна была дамой строгой и этого никак не одобряла, вот и приходилось по вечерам, вместо катка, сидеть дома за столом. Стасик грустно посмотрел в окно. И папы нет. Снова улетел бомбить фрицев. Поскорей бы вернулся, а то мама совсем плохая стала. В волосах появились белые нити и совсем не смеется. - Стасик, ты закончил? - тихий ласковый голос раздался рядом. - Да! - решительно закрыв тетрадку, подпрыгнул на стуле мальчик. - Иди тогда на каток, только недолго, хорошо? - мама взъерошила ему волосы. - Хорошо, - радостно закивал Стасик. Негромко хлопнула входная дверь, зазвенели ключи, брошенные на тумбочку. На пороге стояла девушка, с коротко подстриженными каштановыми волосами, в потертой зеленой куртке с медалью "За отвагу" на груди. Настя провела рукой от виска до уха, словно заправляя прядь волос. Аня быстро шагнула вперед и порывисто обняла мать. - Мам, не плачь. Я вернулась, - глотая горячие слезы, прошептала дочь.