Не хочется повторять Гоголя или Стельмаха, но не могу не начать свой рассказ с одного вопроса, очень похожего по форме на вопросы указанных авторов. Знаете ли вы, что такое рубежный контроль? Нет, вы не знаете, что такое рубежный контроль! И не дай вам Бог это узнать! А вот я уже знаю, что такое рубежный контроль, и сейчас объясню, как на этой неделе проходил рубежный контроль в нашей школе, причём объясню подробно и обстоятельно.
Каждый год в каждом классе у нас и не только у нас проводились итоговые контрольные работы по математике и русскому языку. Мы получали их от администрации или в Методическом центре, тихо-мирно давали ученикам в назначенный день, а о результатах докладывали администрации или в виде заполненной таблицы отвозили в Методцентр. Теперь, при новой директрисе Михальчук, сменившей старую, мы называли такие контрольные не иначе как рубежным контролем, притом стали проводить их два раза в год: один раз в первой половине сентября, второй - в конце года, чтобы определить, в каком состоянии пребывают мозги у учеников в начале года, а в каком - в конце. Это было бы неплохим делом, если бы можно было открыто признать, что в наше время дети в большинстве случаях приходят в школу неподготовленными к умственным нагрузкам, часто физически- или нервнобольными, а в целом - невоспитанными и очень невежественными. И они переходят из класса в класс с большим запозданием в развитии. Им бы поступать в первый класс, а по возрасту они сидят в третьем, не способные к восприятию учебного материала. Если бы можно было говорить об этом не шёпотом между собой, а открыто, то и результаты рубежного контроля были бы у всех одинаковыми и вызвали бы обсуждение реальной проблемы. На деле же учителям негласно запрещено ставить двойки, и они вынуждены подавать фальшивые отчёты. Говорят так: если двойки стоят в журнале по горизонтали, то плох ученик, а если по вертикали - плох учитель. Но так ли?
Я получила в этом году пятый класс, который в младшей школе считался прекрасным. Проведя рубежный контроль в начале года, я получила одиннадцать двоек, а всего-то работы в тот день писали человек девятнадцать-двадцать. Один из завучей у нас в этом году учительница математики Лена Петровна, и к ней-то я и обратилась. Она хоть и была завучем лицейских классов, а пятый класс к их числу не относится, но всё же могла дать дельный совет. Класс был новый, и мне не стыдно было говорить о результате контрольной, наоборот, мне выгодно было дать представление об этом классе как о несовершенном, иначе в дальнейшем именно меня обвинят в том, что я погубила по части математики "хороший" класс. Я честно рассказала о полученных оценках Лене Петровне, но она мне тоже честно объяснила, что у меня есть полное право подать сведения об одиннадцати двойках в Методцентр, потому что виновна в них не я, однако завуч младших классов, а она у нас теперь занимает должность и завуча нелицейских классов, будет в бешенстве, а я ещё не знаю, как она умеет кричать. Мне, и правда, в голову не приходило, что толстая добродушная на вид Анна Вениаминовна способна выходить из себя.
- Что вы! - категорически проговорила Лена Петровна. - Она будет орать на всю школу и обвинять во всём вас.
Я объяснила детям решение всех примеров и дала написать ту же контрольную ещё раз, сказав, что мы это сделаем в виде репетиции: как бы они написали на этот раз, если бы была такая возможность.
Дети, как всегда, закончили писать раньше времени и положили листки мне на стол. Я была спокойна, уверенная, что теперь-то нужные результаты будут достигнуты. Не тут-то было! Опять одиннадцать двоек. Я поделилась своим разочарованием с Леной Петровной и узнала, что Анна Вениаминовна была в бешенстве, когда ей рассказали о первых одиннадцати двойках.
- Пойду исправлять результаты, - бодро объявила я. - Сколько двоек можно поставить?
- Если в классе двадцать четыре человека, то две, максимум три двойки.
У меня было двадцать человек, поэтому пришлось оставить две двойки самым "выдающимся" ученикам, а остальные двойки я аккуратно исправила на тройки и получила вполне приемлемые цифры, которые и отвезла в Методцентр.
Позже, когда я познакомилась с этим классом поближе, я выяснила, что в нём трое нервнобольных (с соответствующим поведением), одна - умственноотсталая (не в ругательном смысле, а по сути, у неё даже диагноз был, но поскольку его надо подтверждать, то ни у кого не хватило энергии этого нацеливать мать на очередное обследование), и ещё пятеро учеников с непонятными диагнозами, но с ярковыраженной неспособностью не только к восприятию учебного материала, но даже к спокойному сидению в классе. Во время урока, даже когда они пишут контрольную работу, то один из детей подпрыгнет на месте, то другой, а порой раздастся или немузыкальное пение, или какой-то вскрик.
- Ты что? - спрошу я.
- Я? А что?
Оказывается, дети вскрикивали, не замечая этого, вскакивали и подпрыгивали по инерции.
Одна девочка в этом классе не может писать. Она хватает ручку, нацеливается на лист бумаги, бросает её, вертится, строит ржи соседям, тыкает их карандашом. Мальчик, сидящий в другом ряду, реагирует на каждый её жест и взгляд, приходя в невероятное возбуждение. Когда смотришь на них со стороны, кажется, что попала в сумасшедший дом. Подверженные чрезмерной вертлявости дети, глядя на них, тоже начинают выходить из себя, и становится жаль тех спокойных здоровых детей, которые хотят и могут учиться, но вынуждены сидеть рядом с такими соседями.
Если бы администрация принимала во внимание, что такие классы существуют и их становится всё больше, то работать в школе было бы терпимо. Однако официальное, насаждаемое повсеместно мнение таково: нет плохих детей, а есть плохие учителя.
При прежней директрисе мы могли ставить в четверти по несколько двоек, а сейчас двойки под запретом. Если учитель поставит двоечнику заслуженную им оценку, то ему предстоит жуткая процедура объяснений, доказательств, собирания множества бумаг и, наконец, прохождение очередного круга ада у психологов. Именно у психологов, ведь какой нормальный учитель, зная о подобном испытании, поставит кому-либо двойку в четверти?
И вот два раза в год мы вынуждены проводить в каждом классе рубежный контроль, подчищать результаты и подавать их как достижение. Я каждый раз мучаюсь. Нет, чтобы взять числа из головы и поставить их в соответствующие клеточки, а я подчищаю работы, чтобы они соответствовали выдуманным данным.
Вот что такое рубежный контроль в наших школах. Я не обмолвилась, употребив множественное число, потому что учителя вынуждены заниматься обманом везде. Кто подчищает результаты, скрывая их от детей, а кто открыто решает контрольные работы вместе с детьми, получая нужные отметки.
Иногда в некоторые школы посылают независимых экспертов, лишая учителей возможности подчистить данные или помочь детям, и тогда на поверхность вылезает обилие двоек.
На этой неделе у нас был рубежный контроль по математике в шестом классе и предэкзаменационные работы по алгебре и началам анализа в одиннадцатых классах, литературе - в одиннадцатых и девятых и алгебре - в десятых классах.
К рубежному контролю в шестом классе нас готовили заблаговременно, потому что предстояло что-то новое и страшное. Сначала предполагалось, что он будет проведён независимыми экспертами и учителям доступ к детям будет закрыт. Потом я отправилась на очередное совещание в Методцентр, где нам сообщили, что он будет проведён в виде контрольной работы, а мы, как обычно, сдадим данные. У меня отлегло от сердца, и несколько месяцев я жила спокойно. Однако нас опять вызвали на совещание в Методцентр. Теперь предполагалось дать на каждый класс по двадцать вариантов, а мы, учителя, должны будем эти работы проверить и сразу же привезти. Двадцать вариантов - штука неприятная, тут уж нельзя надеяться, что дети друг у друга спишут, поэтому учителя приуныли.
Я с начала года настраивала детей на мини-экзамен, поэтому лишь ещё раз подтвердила им, что испытание будет суровое. Часть детей усердно работала, другие, как обычно, рассчитывали на авось.
За неделю до испытания нас опять вызвали в Методцентр. Я решила, что читать художественную литературу будет неделикатно, поэтому запаслась кроссвордами. Против ожидания, заседание началось без задержек, но нестандартно. Стали вызывать представителей школ по очереди и вручать им какие-то листочки. Учителя должны были записывать свои данные в таблицы и ставить плюсы или минусы в графе, где спрашивалось, есть ли в школе Интернет.
Пока длилась процедура вызовов, я успела заполнить два кроссворда, а потом получила правила проведения рубежного контроля с приколотой к нему сверху узкой полоской бумаги, где значился номер нашей школы и какие-то числа.
Суть испытания состояла в следующем. Завтра или послезавтра наша администрация должна была зайти в соответствующий сайт в интернете, набрать логин и пароль и получить пробный вариант контрольной работы. Мы, учителя, можем прорешать вместе с детьми эти примеры. Во вторник в девять часов утра наша администрация должна будет получить по интернету варианты контрольной работы, а сразу же вслед за тем на втором уроке дети её напишут под присмотром учителей-нематематиков. Потом учителя-математики проверят сданные работы, о результатах доложат школьной администрации, та внесёт их в специальный бланк, который получит через интернет, а потом по интернету же не позже четверга пошлёт на сайт, указанный в листочке, который нам дали. Ещё один экземпляр бланка, заверенный подписью директора и печатью школы, мы должны будем привезти в Методцентр опять-таки не позднее четверга.
Тёмное дело и совершенно незнакомое. Тогда не в каждой даже московской школе был Интернет. Мы все, конечно же, пожелали вникнуть поглубже в механизм получения контрольной и отправки результатов, но нам ответили, что наше дело лишь передать администрации узкую полоску бумаги с логином и паролем, которые для каждой школы были свои, а остальное она знает, потому что на соответствующем совещании им всё разъяснили.
Что сделали мы? Как люди опытные, мы на всякий случай записали всю полученную из упорных расспросов информацию кто на листочки, кто в блокноты. Нас уверяли, что нам это ни к чему, но математики - народ упрямый. Лично я записала на листочке ещё логин и пароль. Чем чёрт не шутит! Вдруг наша администрация потеряет официальную узкую полоску бумаги и мы останемся ни с чем?
На следующий день я сразу же подлетела к завучу лицейских классов Лене Петровне, а та, выслушав обо всём и подтвердив, что совещание на эту тему среди администрации всех школ нашего округа, действительно, проводилось, послала меня к завучу нелицейских классов Анне Вениаминовне. Та приняла у меня листок с логином и паролем.
- Ещё вопрос, удастся ли мне войти на этот сайт, - сказала она. - Иногда часами не можешь это проделать.
В тот день ни о каком пробном варианте контрольной работы не упоминалось, а на другой день, в пятницу, какая-то девочка зашла ко мне в кабинет и принесла желанный листочек. Я с трепетом погрузилась в чтение, но с удивлением обнаружила довольно лёгкие примеры и задачи. Дети, охотно работающие на уроке, легко решили задачи, а я ещё раз разобрала примеры и задачи на доске.
- Я ведь в школе так и не смогла войти на этот сайт, - объяснила Анна Вениаминовна на одной из перемен. - Только дома мне это удалось.
Я, конечно, её поблагодарила. Работа с интернетом была ещё делом новым, и все относились к ней с напряжением.
С понедельника мой шестой класс, где я была классным руководителем, приступил к недельному дежурству по школе. Не самая подходящая пора для рубежного контроля. На этот раз я решила не портить себе нервы, не подрывать здоровье, а смотреть на дежурство, как все, то есть сквозь пальцы. Конечно, я проходила по школе и следила, чтобы бумажки были подняты, а мусорные корзины и баки вовремя опорожнялись, но уже не бегала за каждым учеником, как прежде.
Стоя у входа в раздевалку для младших, пятых и шестых классов, я приветствовала Анну Вениаминовну, приведшую свой третий класс раздеваться. У нас всего четыре младших класса, и каждый год мы с трудом набираем детей в очередной первый единственный класс, до последнего гадая, удастся ли его набрать или нет. Возможно, именно поэтому новую учительницу не берут и завуч сама ведёт третий класс.
У меня была одна забота: я или не я буду сидеть с моими учениками во время контрольной. Если рассудить здраво, то было безразлично, что будет с ними находиться, раз проверять работы всё равно мне, но дети настолько непредсказуемы, что могут написать плохо всего лишь потому, что нервничали из-за присутствия чужого учителя.
- Кто будет с ними сидеть? - спросила я после предварительной беседы ни о чём и о погоде.
- Вы, Евгения Николаевна, - прямо ответила завуч Анна Вениаминовна.
Итак, на этот счёт я была спокойна.
- Где они будут писать? - задала я следующий вопрос. - В моём кабинете?
- Конечно.
- В это время у меня должен быть пятый класс. Куда денется он?
- Подумаем, - бодро отозвалась завуч, по-моему, как раз избегая думать.
В этот день одиннадцатым классам предстояло писать изложение. Двух первых уроков у меня по понедельникам нет, но на позапрошлой неделе мне пришлось выходить к первому уроку и давать два урока без оплаты, потому что некие учителя ещё не успели вернуться из поездки за границу на каникулы, на прошлой неделе я давала уроки за плату, заменяя заболевшего учителя, а на этой неделе я обязана была придти до восьми часов, потому что дежурил мой класс. Замещать заболевших учителей мне, конечно (таков уж закон подлости), не предложили, вызвав на работу учительницу, у которой этот день был методическим, то есть нерабочим. Но уж таковы странности нашей администрации. Одну из таких странностей я ликвидировала при помощи завуча лицейских классов. Сегодня с третьего урока по седьмой я должна была сидеть с одним из классов, который пишет изложение, но если четвёртый, пятый и шестой уроки у меня в одиннадцатых классах, а потому разумно сажать меня к ним, то третий урок у меня математика в пятом классе. Первоначально предполагалось, что пятый класс на третьем уроке пойдёт к учительнице английского языка, а я - на отсидку в одиннадцатый класс, но я спросила у Лены Петровны, почему нельзя оставить мой класс мне, а англичанку послать сидеть с одиннадцатым классом. Завуч долго изучала расписание, а потом согласилась с разумностью моего довода. Она сейчас же позвонила завучу по расписанию и заменам и доходчиво, но слишком долго разъясняла ей ситуацию. В итоге мне оставили мой урок, попросив самой позвонить англичанке и сообщить о таком изменении в листке замен. Как же та обрадовалась! Оказывается, из-за болезни некоторых учителей ей пришлось бы три урока подряд мучиться с пятым классом, не зная, чем их развлечь, потому что их внимания едва хватает на один урок.
За два первых пустых урока, сидя за последней партой в своём кабинете и краем уха прислушиваясь к безобразному поведению десятого класса на уроке химии и тщетным попыткам нашего молодого учителя заставить их хоть немного вслушаться в объяснения, я проверила контрольную работу по геометрии в 11"В" классе и начала писать рассказ о своём опыте выращивания картофеля.
На третьем уроке я позанималась с пятиклассниками, а потом с наслаждением выпила крепкий чай с глазированным сырком, забрала красивую бумажную сумку с начатым рассказом, ручками, карандашами и книжкой по подготовке к ЕГЭ по математике и отправилась в актовый зал, где корпели над изложением мои 11"А" и 11"В" классы. Там сидела учительница русского языка, потому что оказалось, что через определённое время после начала экзамена она должна была ещё раз прочитать детям текст. Но в это же самое время она должна давать урок и в седьмом классе, так что опять мы столкнулись с несуразностями листа замен. Мы разрешили ситуацию просто, не прибегая к неповоротливому вмешательству администрации. Я отправилась сидеть с седьмым классом вместо русички, она осталась в актовом зале зачитывать текст двум одиннадцатым классам, а потом пойдёт в соседний кабинет зачитывать текст нашему общему с ней 11"Б", прислав сидящего там учителя в актовый зал, чтобы дети не оставались без присмотра.
Я просидела с седьмым классом, побаловав себя и позволив детям делать домашнюю работу по алгебре. Заменять учителя русского языка мне не хотелось, да и вести урок математики в незнакомом классе я не была расположена, потому что настроилась на мирное сидение с занятыми делом одиннадцатиклассниками. Мой рассказ про картофель существенно продвинулся.
Пятый и шестой уроки я провела с 11"В" классом. Они писали своё, я - своё, не мешая друг другу. Это был единственный день за весь год, когда я могла сделать что-то для себя, и я свой шанс не упустила. Я написала рассказ и осталась очень довольна собой. В голове бродили сюжеты множества новых рассказов, недописанные или вовсе ненаписанные повести и романы только и ждали моего внимания, но я знала, что до окончания учебной четверти не смогу за них приняться.
К сожалению, невозможно было целиком отдаться работе, потому что надо было реагировать на поведение детей. Их приходилось утихомиривать, когда они уж слишком явно пытались друг с другом совещаться. Но вот одна из девочек решила позвонить по мобильному телефону.
- Выключи телефон и убери его, - строго велела я.
- Но мне же звонят! - возмутилась та.
- Убери телефон!
- Тогда я выйду и поговорю.
Учителя ужасно мучаются из-за таких звонков во время урока. Почему-то дети при этом преисполняются важности перед таким явлением, как телефонный звонок, и считают, что учителя просто обязаны молча и сочувственно слушать их болтовню. А во время контрольных они по телефону посылают кому-нибудь примеры, а потом получают решения. Все с этим борются, и раньше достаточно было привести такого вот обормота к завучу или директору, и они отбирали телефон, не реагируя на возражения детей. Администрация отдавала телефоны только в руки родителей, объясняя, что пользоваться ими во время уроков нельзя вообще, а на контрольных - тем более. На уроках физики и химии даже встроенным в телефон калькулятором нельзя пользоваться. В правилах проведения вводимого в школах ЕГЭ особенно отмечается, что мобильные телефоны запрещены. В этих правилах говорится даже то, что выходящих из кабинета детей надо сопровождать до того единственного места, куда он имеет право удалиться на пару минут, то есть до туалета. Надо понимать так, что дежурный учитель должен довести ребёнка до кабинки. Какое уж тут пользование мобильниками! Так мы объясняем детям и родителям.
Что же вышло на предварительном экзамене по литературе?
- Сейчас же выключи телефон и продолжай писать!
- Как вы не понимаете?! Мне ЗВОНЯТ!
- Я отберу тетрадь и выгоню тебя.
- Ну, и пожалуйста! Я уже написала.
- Вон отсюда, - приказала я, забирая тетрадь.
Спустя минут пятнадцать пришла наша новая директриса. Я, ни о чём не подозревая, думала, что она заговорит о завтрашней процедуре рубежного контроля шестого класса, но ошиблась.
- Евгения Николаевна, почему вы выгнали ребёнка? - спросила она.
- Потому что она пользовалась мобильным телефоном и не пожелал его отключать.
- Она попросила у вас разрешения выйти в коридор, чтобы поговорить?
- Потом попросила.
- Почему же вы не разрешили? - с начальственным видом недоумевала директриса.
Я тоже недоумевала. В первый раз я слышала, чтобы директор официально разрешала детям во время урока, а тем более, экзамена выходить в коридор, чтобы болтать по телефону. Это и для учителей-то неприлично.
- Потому что идёт экзамен. После экзамена она имеет право разговаривать по мобильнику, а во время экзамена - нет.
Директриса собралась с мыслями.
- А почему вы отобрали у неё тетрадь?
- Потому что девочка не пожелала отключать телефон. За нарушение правил поведения на экзамене она отстраняется от экзамена. Тем более, что она сама сказала, что всё написала.
- Дайте её работу.
Я дала. Директриса её перелистала и спросила:
- А почему вы сказали, что ставите ей два?
- Я этого не говорила. Я не учитель русского языка, поэтому не могу ставить оценки по этому предмету.
Директриса подумала-подумала и ушла, ничего не сказав и оставив работу на столе.
Позже выяснилось, что девочка побежала к ней в кабинет и там принялась с плачем жаловаться на то, что её ни за что ни про что выгнали, отобрав тетрадь и поставив двойку.
Я поняла, что теперь борьба с мобильными телефонами на уровне администрации закончилась.
- Евгения Николаевна, зачем с нами сидеть? Мы и одни можем написать изложение, - обратился ко мне чрезмерно заботливый мальчик.
Мало им списывать в присутствии учителей! Им, оказывается, хотелось бы это делать на свободе.
- Чтобы не списывали друг у друга, - объяснила я. - Иначе экзамен превратится в фарс.
- В фарш? - удивились дети. - В какой фарш?
- Не в фарш, а в фарс, - поправила я и, привыкнув к невежеству подрастающего поколения, пояснила. - Это значит: в чепуху, в насмешку, причём насмешку грубую.
- Ну, вы принимаете нас совсем за идиотов, - пробормотал один мальчик.
Он не знал этого слова, но почуял в спокойном объяснении учительскую привычку говорить очевидное, уже примирившись с крайним невежеством учеников.
Я не раз убеждалась, что дети подозревают о своей обделённости какими-то знаниями и чувствами. Они раздражаются, если убеждаешь их читать книги, весьма самоуверенны и даже агрессивны, но где-то в глубине души сознают свою ущербность.
Я пролистала изложения, которые их авторы сдавали задолго до конца экзамена и обнаружила множество грамматических и стилистических ошибок и всяческих несообразностей. Например, первый из сдавших свою работу написал, что в результате Сталинских реформ увеличилось число священников, учителей и интеллигенции. Меня это смутило, но вернувшаяся учительница русского языка объяснила, что речь идёт не о Сталинских, а о Столыпинских реформах. Она принялась проверять работы, поставила за этот шедевр 2/2, за другой - 3/2 и, покосившись на меня, прекратила проверку. Очень кстати для неё пришла хозяйка кабинета, и можно было сделать вид, что за разговорами забываешь о проверке.
Потом, к середине седьмого урока, хозяйка кабинета и учительница русского языка догадались, что смогут обойтись без меня, и я получила возможность посмотреть, как идёт уборка школы. Смотреть, правда, было нечего, потому что почти все дети разбежались, решив, что мне ещё долго будет не до них. С остатками класса мы обошли школу, кое-где исправили недостатки и разошлись.
Во вторник я утра я ещё раз напомнила завучу нелицейских классов Анне Вениаминовне о том, что в девять часов нужно получить по Интернету текст контрольной работы для шестого класса.
- Если удастся попасть на этот сайт, - оговорила она непременное условие.
В соседнем с моим кабинете обосновалась директриса, посадив туда два класса. Дети отлично разместились, потому что оба класса были небольшими. У меня был урок в шестом классе, с которым мы решали задачи на части и проценты, потому что в ожидавшейся контрольной работе должна быть такая задача.
Хорошо, что мы были дружно поглощены решением одной из задач и дети работали очень тихо, потому что ко мне заглянула директриса и распорядилась дать задание по математике одиннадцатому классу. Я торопливо достала экзаменационный сборник и свой листок с намеченными к работе номерами, быстро составила задание и пришла в соседний кабинет. Мой 11"А" был еле различим на задних рядах, и я едва докричалась до него, объяснив, что я напишу задание на доске. Класс, сидящий спереди, разговаривал, кричал и не обращал никакого внимания ни на меня, ни на директрису. Помню, все затихали, когда в класс входила наша прежняя директриса, а новую никто не замечал и не желал ради неё отказываться от шума (что не мешало ей выговаривать учителям, когда, внезапно заглянув в класс, она заставала шум у них). Я ещё раз порадовалась, что сегодня мой шестой класс вёл себя идеально, и у директрисы не будет повода сделать мне замечание.
На перемене дети пошли дежурить, а я уже хотела было отправить пришедших на мой урок пятиклашек к молодой учительнице истории, их классному руководителю, рассудив, что раз мой шестой класс к ней не пойдёт, то у неё как раз освобождается урок, но тут пришла завуч Анна Вениаминовна и распорядилась направить 5"А" в соседний кабинет, где с ними будет сидеть директриса, а мне - ждать, потому что сама она входит в Интернет и никак не может этого сделать.
Мой шестой класс стал листать учебники, повторяя забытое и ожидая контрольной, а директриса вновь вошла ко мне и попросила дать задание по математике пятиклассникам. Я быстро записала требуемое и отдала ей листок.
Шли минуты, а ожидаемые задания не появлялись ни с Анной Вениаминовной, ни с её посланником. Дети смотрели на часы и нервничали.
- Евгения Николаевна, прошло уже пятнадцать минут, - тревожно сказал один из мальчиков.
- Не волнуйтесь, - успокаивала я класс. - Вам дадут для этой контрольной ровно сорок пять минут. Будем писать во время перемены и начала следующего урока, только и всего.
Наконец, мои нервы не выдержали, и я стала объяснять детям новую тему. Урок пошёл в непрерывном ожидании, что дверь вот-вот откроется и появятся листки с контрольной. Но прозвенел звонок на перемену, а они так и не появились. Я отпустила детей на дежурство, сказав, чтобы они оставили свои вещи в кабинете, а сама отправилась искать завуча нелицейских классов.
Я-то думала, что найду её, в отчаянии склонившейся над компьютером, поэтому побежала в кабинет директора, где было соединение с Интернетом, но он был заперт. Я поспешила в кабинет информатики, но учитель был болен и кабинет тоже надёжно заперт. Оказалась она на втором этаже вместе со своим третьим классом.
- А я вас ищу по всей школе, - сообщила я.
- Я попробовала на перемене войти в Интернет и не смогла. Сейчас мы с детьми сходим в столовую, а потом я попробую ещё раз.
Это было сказано спокойным безмятежным тоном.
- Детей мне не отпускать или отправить на урок по расписанию? - спросила я.
- Отпускайте.
Я вернулась в кабинет. Не успела я заняться оформлением доски, как зашла директриса и с обычной полуулыбкой, словно приклеенной к её лицу, сообщила:
- Ну, и уроки математики у вас! Что на них творится! Я посидела с вашим пятым классом. Это ужасно. И у меня есть замечания по ведению тетрадей. Я их пометила у детей.
Если сказать директору, что это она сидела с детьми и вела урок, а не я, и это у неё на уроке творилось неизвестно что, то станешь врагом номер один.
- В этом классе трое нервнобольных детей, - примиряюще сказала я.
- Мы ещё поговорим об этом, - многообещающе процедила она.
Обычно директрисе сказать нечего ни в данную минуту, ни потом, но она всегда кончает разговор так грозно. Это уж её стиль. А ещё в её стиль входит говорить только неприятные вещи. Прошло уже три четверти, а наша новая начальница ещё ни разу никому не сказала ничего хорошего. Я не считаю, что нас надо только хвалить, но хоть у кого-то из учителей можно обнаружить в работе что-то хорошее. Когда слышишь: "У вас всё не так", то настроение портится и работа валится из рук. Если уж делаешь замечание, то говори конкретно, что и где не так. Но гораздо лучше сказать: "Мне понравилось это, а вот здесь, мне кажется, надо было сделать так..." Тогда начинаешь размышлять, как лучше построить урок и не следует ли прислушаться к критике. В течение трёх четвертей, пока мы работали с новой директрисой, все учителя по очереди на своём опыте познакомились с её неприятной манерой говорить гадости. Некоторые, правда, отвечали ей весьма пылко. Так, учительница биологии, услышав, что её урок не выдерживает всякой критики, прямо заявила: "Вы историк и ничего не смыслите в биологии. Ну, так и ведите историю, а в мои дела не вмешивайтесь". Директриса всегда пасует перед резким отпором. Мне бы взять на вооружение этот способ укрощения, но, видно, чужим опытом не проживёшь, и, поскольку он не в моём характере, надо заиметь свой.
Когда перемена закончилась, я отправила шестиклассников на урок, который должен быть у них по расписанию, а сама провела два урока у 11"А" класса. В перерыве завуч Анна Вениаминовна сообщила мне, что скорее всего шестой класс напишет контрольную работу завтра, при условии, что удастся войти на сайт. Я так и объяснила своим детям, поминутно подбегавшим ко мне с расспросами.
Когда четвёртый урок закончился, и я готовила доску к следующему уроку, открылась дверь и директриса вручила мне два листка вариантами контрольной работы. Я, признаться, растерялась.
- Пишите быстрее! - поторопила меня директриса и даже собственноручно стёрла записи с одной из досок.
Я начала писать по одному примеру из каждого варианта поочерёдно, чтобы всем детям было что делать, когда начнётся урок. Половину контрольной пришлось дописывать после звонка, когда дети, ошеломлённые внезапным известием, что контрольную они будут писать всё-таки сегодня, уже приступили к работе.
Как могут написать контрольную шестиклассники, если они целый день нервничали в ожидании, успокоились на мысли, что напишут её завтра, а потом внезапно их срывают с очередного урока и сгоняют в кабинет математики? Просто удивительно, что я получила только шесть, а после пристрастной проверки только три двойки. Было ещё несколько троек, а больше половины получили четвёрки и даже пятёрки. Контрольная работа была лёгкая, и многие из моего класса должны были написать лучше.
Однако хорошо было хотя бы то, что мы написали эту работу и больше не надо было нервничать из-за трудностей её получения. От меня теперь требовалось проверить работы и результаты этой проверки сдать администрации. Я проделала первую часть (то есть, поверку) в тот же день после уроков. О результатах я уже сказала.
На следующий день, в среду, предэкзаменационная работа по литературе была у девятых классов, однако меня это не касалось. В этих классах я не вела, на замену меня послать не могли, потому что у меня были свои уроки. Из администрации в тот день в школе была только завуч лицейских классов Лена Петровна, а она к рубежному контролю в шестом классе отношения не имела. Пришлось ждать четверга, а ведь именно четверг был последним днём, когда можно было отправить результаты по Интернету и отвезти в Методцентр.
На следующий день должна быть предэкзаменационная работа по алгебре и началам анализа у одиннадцатых классов. У меня их три: 11"А", 11"Б" и 11"В", а существуют ещё 11"Г" и 11"Д", но там преподают другие математики. Я решила не раздавать детям сборники работ, потому что их было недостаточно для всех и было опасение, что после написания работы их количество ещё уменьшится. Я уже допивала чай после уроков, когда ко мне зашла Лена Петровна и, пожелав мне приятного аппетита (я пила чай с бутербродом), чуть не испортила его, спросив, приготовила ли я задание для одиннадцатых классов. Для меня это был неприятный вопрос, потому что мне было очень жалко распечатывать почти сто листов на своём домашнем компьютере, а иного выхода я не видела. Аппетит мой стал, и правда, приятнее, когда завуч вдруг сказала:
- Быстрее готовьте варианты, ведь надо успеть их распечатать.
Немыслимое дело: можно печатать на школьном принтере! Обычно не допросишься напечатать и один листок.
- У вас работает принтер? - обрадовалась я, почувствовав, что мой принтер может избежать лишней нагрузки.
- У меня почти не работает, но мы можем отпечатать их в учительской, - с заминкой ответила завуч. - У вас есть бумага?
Отдать почти сто листов хорошей бумаги на такое ничтожное дело, а потом остаться совсем нищей?
- Можно сказать, что нет, - скромно призналась я. - Попробую её раздобыть.
Я знала, что 11"В" поставляет своему классному руководителю всё, что та попросит, а потому смело попросила у неё бумагу для её класса. Но мы придумали лучший вариант, и я получила целую стопку старых рефератов, обратная сторона которых словно была предназначена для экзаменационных заданий.
В учительской, куда в обычное время доступ учителям был закрыт надёжным замком, мы с завучем отпечатали всё необходимое. Правда, мне пришлось распечатать варианты и для 11"Д" класса, потому что учительница, преподающая там математику, заболела.
- Бумагой бы разжиться, - с надеждой проговорила Лена Петровна.
Но бумаги нигде не оказалось.
- Только вы, Евгения Николаевна, не обижайтесь, что я не напечатала на своём принтере, - смущённо сказала она. - Предстоит ЕГЭ, и я не знаю, хватит ли моего принтера на время экзаменов.
- Что вы! Это вы меня выручили, - покаялась я. - Со стыдом признаюсь, я думала, что мне придётся печатать на моём домашнем принтере, и меня одолевала жадность. Стыдно, но это так.
- Какой же здесь стыд?! - возмутилась Лена Петровна. - Я тоже не хочу использовать свой принтер для рабочих бумаг. Рабочие документы должны быть напечатаны на работе. Ещё не хватало для работы покупать дорогую краску!..
Мы поговорили о принтерах и разошлись, очень довольные друг другом.
В четверг я пришла в школу без двадцати минут восемь, чтобы успеть разложить на партах в двух кабинетах и в актовом зале приготовленные заранее тетради и варианты работ и записать на досках оформление титульного листа чистовика. Что же из всего этого вышло? Ровным счётом ничего, кроме бесцельной суеты и беспокойства. У охранника в шкафчике висело бесчисленное множество ключей, однако тех, которые были нужны мне, не оказалось.
Я долго грустно глядела на большой пакет с тетрадями и вариантами работ, потом стояла у раздевалки в качестве дежурного учителя, а в двадцать минут девятого поднялась наверх. Нужные кабинеты стояли запертыми, и их хозяева не появлялись. Потом ключ от одного из кабинетов всё-таки нашёлся, и я разложила тетради и написала на доске образец оформления чистовика.
Оказалось, что ключ от актового зала записан за учительницей русского языка, а на самом деле он у учительницы химии, хотя она в этом не признаётся, а замешан во всей этой путаной истории неблагонадёжный ученик из десятого класса. Оставался ещё запертый кабинет. Здесь тоже имелись свои трудности. Дело в том, что запасного ключа от него вообще нет. То есть он был, но был в прошлом году, а в начале этого года им завладела новая хозяйка кабинета, учительница биологии, и принципиально не желает его отдавать, потому что заказывать ключ на свои деньги не желает тоже принципиально.
Так мы и толпились (я, кое-кто из учителей и пять одиннадцатых классов) в тесном закутке в правом крыле четвёртого этажа вплоть до половины девятого, когда появились одновременно завхоз с ключом от актового зала и учительница биологии с ключом от своего кабинета. Надо было срочно писать оформление на двух досках, раскладывать тетради в трёх кабинетах сразу, ведь заболевшая учительница чужого класса так и не появилась, растолковывать детям правила заполнения тетрадей, нумерования страниц... Ещё хорошо, что в актовый зал поместили два класса, иначе пришлось бы разорваться между четырьмя кабинетами. Мне, конечно, помогла Лена Петровна, которая тоже была учителем математики. Она списала у меня оформление, перенесла на доску в актовом зале и продиктовала нужное детям. В кабинете, где я оформила всё заранее, я указала старой учительнице истории порядок оформления, и она, будучи в прошлом завучем, поэтому отличавшаяся методичностью, прекрасно меня заменила. Так что я вышла из положения, оказавшись лишь в одном кабинете, а не в трёх сразу. Однако, к чему такая неразбериха? Зачем я пришла в школу за сорок пять минут до начала работы? Если и в день экзамена ключей не окажется на месте, а хозяева кабинетов придут к самому моменту впускания детей в класс, то это будут самые несуразные экзамены из всех, на каких мне доводилось бывать.
Когда страсти поутихли и дети углубились кто в решение, кто в списывание, то можно было и передохнуть. Для порядка я прошлась по всем кабинетам, а потом ушла к себе отдохнуть и заняться своими делами. Только я расположилась со своими записями, как прозвенел звонок на перемену, возвещавший конец первого урока. Подумать только: целый урок прошёл зря! На втором уроке я продолжила записи, попутно заглянув и к своим одиннадцатиклассникам, трудившимся на четвёртом этаже.
Только я туда поднялась, как навстречу мне вылетела учительница русского языка, она же и завуч по воспитательной работе Любовь Александровна. Почему, видите ли, я не расхаживаю среди детей и не подсказываю им.
- Чтобы они как следует готовились к экзаменам, а не рассчитывали на то, что учителя будут за них всё решать, - ответила я.
Моя собеседница не одобрила мои планы, поставив в пример завуча лицейских классов, которая ходила между рядами и отвечала на град вопросов, сыплющихся со всех сторон. Известно, что вопросов возникает тем больше, чем больше на них отвечают. На всякий случай, я попросила Лену Петровну не подсказывать моему ленивому 11"А" классу.
В другом кабинете с детьми сидела учительница биологии. Она, действительно, сидела с детьми и даже перед детьми, но зато спиной к ним, чтобы их не смущать. Их классная руководительница позже мне пожаловалась: "Я ей говорю, что они переговариваются и списывают друг у друга, а она мне отвечает, что они не переговариваются, а совещаются".
В третьем кабинете старая учительница истории сказала, что у детей есть вопросы, на которые она ответить не в силах. Я сразу предупредила, что отвечу на вопросы по оформлению, а по решению - нет. Конечно, мне задавали вопросы средние, граничащие между вопросами по оформлению и вопросами по решению, например, о правильности постановки фигурных и квадратных скобок.
Третий урок у меня был в моём кабинете, где мой шестой класс должен был писать очередную по программе контрольную. Не очень-то приятно давать детям контрольные два дня подряд, но иначе не уложишься в программу. Впрочем, когда после уроков я проверила работы, то выяснила, что сейчас дети написали намного лучше, чем перед этим рубежный контроль.
Собрав тетради и напутствовав шестиклассников на достойное дежурство по школе, я выпила чай с глазированными сырками (дежурный обед) и поспешила сменить учительницу биологии. По дороге я встретила завуча лицейских классов и пожаловалась на то, что не могу найти завуча нелицейских классов.
- Она заболела, - объяснила Лена Петровна. - Она позвонила, сказала, что ей плохо.
- Что же мне делать с результатами контрольной? - спросила я.
- А что с ними надо делать? - заинтересовалась та.
- Во-первых, отправить по Интернету, а во-вторых, отвезти в Методцентр. Надо заполнить специальный бланк, который мы должны получить опять-таки по Интернету. Нам сказали, что от нас требуется лишь отдать администрации результаты контрольной, а та знает, что надо делать.
- Я этим займусь, - пообещала завуч. - Я скажу директору.
Одиннадцатиклассники должны были писать предэкзаменационную работу пять часов, но выяснилось, что 11"Д" почти в полном составе покинул актовый зал уже на третьем уроке, посчитав, что потрудился изрядно. Мой родной 11"А", который я вела с пятого класса, почти в полном составе продолжал корпеть над тетрадями.
Я сидела с 11"Б", когда первые ученики (конечно, из числа самых плохих) стали сдавать работы. Я их выпускала с наказом идти на первый этаж и тихо сидеть в кабинете английского языка. По правилам, мы должны были отпускать их только за полчаса до конца предварительного экзамена, то есть в час дня. Что, скажите, делать с детьми, которые закончили свою работу в одиннадцать? Занять себя чем-нибудь и спокойно высидеть два часа подряд они не могут, поэтому начинают кричать, прыгать, бесноваться, мешая более знающим и трудолюбивым. Директрисе, издающий такие приказы, не было до этого дела, её заботило лишь то, чтобы старшеклассники не слонялись по школе, ведь до часа она распорядилась никого из здания не выпускать. Учителя жаловались, что во время изложения по русскому языку такие дети буквально сходили с ума (или его заменителя) от безделья и скакали чуть ли не на головах. Чтобы этого избежать, и я, и все остальные учителя на свой страх и риск тихо отпускали окончивших работы детей из кабинетов.
Мне не удалось спокойно отдохнуть, потому что меня вызвала в коридор учительница химии, сидевшая с 11"В" классом. С разбега она атаковала меня вопросом: чему равен квадратный корень из девяти.
- Трём, - удивлённо ответила я.
- Как это трём? - возмутилась она. - Плюс трём и минус трём!
Пришлось объяснить, что существуют понятия квадратного корня и арифметического квадратного корня, и что дети работают именно с арифметическим квадратным корнем.
Та была обескуражена.
- Ой, значит, дети были правы? А я их убеждала-убеждала и совсем запутала. Идите скорее к ним, разъясните недоразумение.
Я незамедлительно растолковала детям причину и суть разногласий.
- Ну, наконец-то! Значит, мы были правы! - обрадовались они.
Хорошо, что этому классу, лучшему из одиннадцатых, можно было всё объяснить, а случись такое в другом классе - и слабые умы детей совсем смутятся. Хуже нет, когда нематематик принимается помогать решать примеры на экзаменах по математике в старших классах.
Да что говорить о нематематиках, когда даже математик, подсказав ответ ученику, оказался в ложном положении. Важно ведь не просто подсказать, а знать, кому подсказываешь. Один воспользуется твоей подсказкой с толком, а другой так вывернет твои слова, что получится нелепость, да он ещё и сошлётся на тебя. Так завуч лицейских классов Лена Петровна, она же математик, подсказала ответ одному из моих одиннадцатиклассников. Я, не зная об этом и проверяя работы, подчеркнула обнаруженную нелепость. Ученик мне сказал, что так ему подсказала завуч. Подсказка-то была правильная, но подсказан был сам ответ, а не полная запись, поэтому этот ученик, не мудрствуя лукаво, перенёс этот ответ на бумагу, и он нелепо выделялся совсем не на месте. Кое-кто из моего класса тоже переписал этот ответ, ещё больше извратив его смысл. Так и получилось, что я подчеркнула правильную, если ей должным образом воспользоваться, подсказку как ошибку.
Более того, когда нас как организаторов такого нововведения как ЕГЭ инструктировали в Методцентре, нас заклинали, чтобы мы на время проведения экзамена забыли русский язык (речь шла об экзамене по русскому языку). Никаких подсказок! Никаких объяснений! Чтобы предупреждение было доходчивее, нам поведали про неприятности, постигшие одну из мягкосердечных учительниц, которая была распорядителем ЕГЭ в одной из школ в прошлом году. Она подсказывала неучам от всей души и со всем старанием и в одной из подсказок ошиблась. Этим воспользовалась одиннадцатиклассница, подала апелляцию не куда-нибудь, а в высшие образовательные сферы, написав в ней, что она могла бы сдать экзамен на пять (а не на два), если бы не распорядитель ЕГЭ, которая неправильно ей подсказала. Нас заклинали зачитать Правила проведения ЕГЭ, но не отвечать ни на один вопрос детей, чтобы они не могли придраться к организаторам и подать апелляцию, заявив, что разъяснения Правил их запутали и не дали им возможности хорошо сдать экзамен. Короче, организаторам, равно как и распорядителям, предлагалось вести себя на ЕГЭ, как на минном поле, не допуская ни лишнего слова, ни лишнего движения. Я умом понимала, что всё, чем нас запугивали в Методцентре, возможно, однако близко к сердцу распоряжения не принимала, пока несколько раз не услышала из уст самых откровенных двоечников о том, что их то не устраивает оценка за контрольную и надо подать апелляцию, то они возмущены ещё чем-то, и опять-таки прозвучала угроза подать апелляцию. Я понимаю, что детям понравилось новое слово, но суть в том, что самым, как теперь говорят, неуспешным ученикам засела в голову мысль о возможности написания кляузы, которая, как они убеждены, будет рассмотрена в их пользу.
Такова уж судьба современного учителя, что он не может подать жалобу на какого-нибудь лоботряса, а подать жалобу на учителя не только допускается, но даже приветствуется. В прошлом году каждому классному руководителю вручили по стопке листков, которые он должен был раздать ученикам своего класса. Я лично тоже вынуждена была раздать их своим детям и велела вклеить в дневник. Что же там было напечатано? А были в них адреса и телефоны самых разных учреждений, куда ученики или их родители могли (и им настоятельно это рекомендовалось) писать или звонить с жалобами буквально на всё: на питание, правила внутришкольного распорядка, выставление оценок, качество преподавания, отношение к детям и так далее. Недаром и учителя, и в особенности администрация, боятся призвать совсем уж обнаглевшего ученика к порядку, а предпочитают весьма умеренно его урезонивать. А примени к такому нажим посильнее да подейственнее и, не дай Бог, расскажи матери о его поведении, как эта мать сейчас же напустится на педагогов, ожидающих от неё поддержки, и пригрозит, что напишет на нас жалобу, так как мы не умеем обращаться с детьми, а её ребёнок потому так себя ведёт, что чувствует негативное к себе отношение.
Как ни вспомнить благословенные старые времена, когда дети боялись, что их приведут к директору, что вызовут родителей, а родители с трепетом приходили к учителю, опасаясь услышать о ребёнке что-то неприятное. Родители слепы, часто они не замечают даже тех очень тревожных симптомов, которые бросаются в глаза всем. Вот тут бы учителю и придти им на помощь, открыв им глаза на кое-какие поступки ребёнка, способные перерасти в привычку, а потом бы совместными усилиями остановить зарождающиеся агрессивность, наглость, грубость, лживость или иные явления. Так нет же! Мы в ответ даже на самое осторожное предупреждение о появившихся неприятных чертах характера чада нередко получаем порцию ругани и угроз. Правда, часто мать потом сама бежит к тому же учителю с просьбой подействовать на сына или дочь, даже поставить их на внутришкольный учёт, но бывает уже поздно: ребёнок, в своё время получивший поддержку матери, уже решил, что он всегда прав, а учителей его мать легко поставит на своё место. "Моя мать придёт и всё здесь разнесёт", - объявила однажды одна девочка, в сущности неплохая. "А что, разве твоя мама - танк или бульдозер, чтобы разносить школу?" - спросила я. С тех пор девочка перестала хвастаться пробойной силой матери, но это была, как я уже говорила, неплохая девочка. А если бы я сказала такое кляузнице, а та нажаловалась бы родителям, приукрасив к тому же мои слова, то мне грозило бы по меньшей мере объяснение с директором.
Вот так и живёт нынешний учитель, а тем более - классный руководитель.
Однако вернёмся к одиннадцатиклассникам, пишущим предэкзаменационную работу по алгебре и началам анализа. Они сдавали тетради и уходили один за другим задолго до срока. Отличники и хорошисты сидели дольше всех, выверяя объяснения к математическим действиям. Когда в кабинет, где я сидела, заглянула директриса, я сразу же подскочила к ней с расспросами об отправлении результатов рубежного контроля.
- Вы хотите, чтобы этим занималась я? - спросила она.
Я отметила, что голос её очень резок, а губы сохраняют привычную полуулыбку. Получившийся контраст был неприятен.
- Завуч заболела, иначе бы этим занялась она, - объяснила я.
- Вы давали контрольную, вы и отсылайте данные, - последовал обескураживающий ответ. - Это ваше дело. Почему вы обращаетесь ко мне?
- Я обращаюсь к вам, потому что Интернет только у вас. У меня его нет, и больше нигде в школе его нет. Только у вас.
Директриса резко отвернулась и ушла, оставив меня в неведении относительно её и моих будущих действий.
К началу шестого урока детей в кабинете осталось только четверо. Хозяйка кабинета, преподававшая биологию пока у меня, пришла и предложила обменяться кабинетами. Детей быстро перевели к 11"В" классу, а я спустилась пока к себе, чтобы отнести тетради. И что же? Не успела я их разложить по стопкам, как мне вручили и тетради 11"Д" класса, где я не веду. Конечно, если учительница больна, надо кому-то их проверять, но всему должна быть мера. Мне надо было проверять почти восемьдесят работ, поэтому нечестно это количество доводить до сотни с лишним. У кого нет одиннадцатых классов или только один выпускной класс, тому и приносите чужие тетради. В этом и заключалась отговорка, когда я вручила классному руководителю 11"Д" класса, очень кстати подвернувшемуся, злополучную стопу тетрадей. Однако это лишь отговорка, а главная причина моего нежелания связываться с проверкой в другом. Очень уж деликатная вещь - проверка чужих тетрадей.
Известно, что разбирать работы можно пристрастно, беспристрастно и небрежно. Учитель может "не заметить" мелкую погрешность или ошибочку, которая допущена не в вычислениях, а в записях, а может её подчеркнуть и отнести к разряду недочёта, а то и ошибки. Я видела, как проверяют такие работы многие учителя. Одна математичка очень тщательно и придирчиво прочитывала, перечитывала и выверяла каждую работу. Я не нашла в ней никаких огрехов, а она раздумывала, какой оценки она заслуживает и склонилась к мысли, что на пятёрку она не тянет. Другой математик два раза при мне проверял экзаменационные работы. В первый раз он стремительно их пролистывал, ставя плюсы или минусы в зависимости лишь от правильности ответа, не вникая в содержание. Года через три я обнаружила, что он ещё больше упростил процедуру проверки. Мы были с ним в хороших отношениях, и он не стеснялся моего присутствия. Сделал он так: привёл троих мальчиков из своего одиннадцатого класса, посадил рядом с собой и дал им тетради и решебник. Если ответ сходился, помощники ставили плюсик, а нет - минус. Вся проверка, включая и оформление экзаменационного бланка, отняла у них не больше пятнадцати минут. Прочие математики не вдавались в подобные крайности и старались при проверке руководствоваться годовыми оценками учеников и их реальными знаниями. Я тоже считаю, что экзамен не должен быть основой для выставления итоговой оценки. Списанная с решебника работа двоечника не может быть оценена выше самостоятельной работы отличника, случайно допустившего неточность в оформлении. Вот и приходится специально выискивать и подчёркивать сомнительные места при списывании с решетника и пропуски кое-каких этапов решения (известно ведь, что в большинстве решебников даётся краткое, схематическое оформление), а в работах отличников закрывать глаза на кое-где допущенное неполное объяснение перехода от одного этапа решения к другому.
Что делать? Такова жизнь. Если уж выпустили разного рода готовые решения экзаменационных работ, то приходится всеми доступными способами не приравнивать двоечников к отличникам. Если в обоих полугодиях у человека тройки, а на экзамене он списал на четыре, то в итоге выставляется заслуженная (а порой и завышенная) удовлетворительная оценка, то есть тройка. Но если троечник списал на пятёрку, то в аттестате ему обязаны поставить четвёрку.
Помню, как однажды я помогала одной учительнице математики проверять работы её класса, спрашивая предварительно, как учится тот или иной ученик. Мы не стеснялись друг друга и могли говорить откровенно.
Я проверила очередную работу и спросила:
- А этот как учится? У него получается пять.
- Двоечник! - испугалась та. - И хам!
Обычно я легко находила способ сбить оценку до четвёрки, а на этот раз не то на меня нашло какое-то затмение, не то ученик списал у кого-то знающего, но я не сумела отыскать видимых изъянов.
- Сейчас найдём! - бодро объявила моя сослуживица. - Область определения найдена? Нашёл. Производную... взял. Область определения производной...
- А здесь он свои действия не объяснил! Уже недочёт. Теперь посмотрим другой пример...
И таким образом двоечник и хам получил четвёрку, а в аттестате - тройку.
Да, такая проверка работ пристрастна, искусственна и натянута, но необходима. Прежде отличная сдача экзамена вызывала уважение, потому что у ученика не было возможности списывать, а тем более, не было готовых, заботливо отпечатанных в удобном формате решебников. Хорошо сдал экзамен - значит, хорошо подготовился, ликвидировал пробелы в своих знаниях. А списывать с готового решения способен любой полуграмотный дурачок.
В этом и заключалась главная причина того, что я отдала чужие работы, ссылаясь на загруженность. Проявлю ли я особую пристрастность или, наоборот, снисходительность, а всё равно я могу подвести учительницу, которая преподаёт в этом классе, испортив кому-то оценку или поощрив двоечника.
Классный руководитель не была счастлива получить тетради, но у меня на столе громоздились ещё три стопки работ, поэтому она их безропотно взяла. Не знаю уж, что она сказала завучу и как распорядилась тетрадями, но больше я о них не слышала.
У меня была забота о сдаче результатов рубежного контроля в шестом классе. По идее, меня это не касалось, но так уж многие люди, и я в том числе, устроены, что, зная, что какую-то работу надо сделать (пусть и не ими), тревожатся за её выполнение. Я зашла к завучу лицейских классов и поделилась своими сомнениями. Из слов директрисы нельзя было сделать вывод, что она полна решимости работать в Интернете и искать пресловутый сайт.
Она давно уже копается в компьютере, - нерешительно ответила Лена Петровна.
Я поведала о нашем с ней разговоре.
- Поторопитесь, - предупредила меня присутствующая здесь же учительница химии, - она собирается куда-то уходить.
Если она уйдёт, никому не поручив отослать результаты, то моей вины здесь нет и беспокоиться мне не о чем, потому что ругать должны администрацию, а не рядового учителя, задача которого заключалась лишь в проверке работ, но ведь известно, что все шишки достаются не начальству, а подчинённому. Я поторопилась сообщить молодой учительнице физики, чтобы она одна сидела с остатками одиннадцатиклассников, и побежала в кабинет директора. Кого я там застала? Учителя физкультуры и двух пятиклассниц. Я пришла как раз в тот момент, когда директриса говорила, что и ей именно эти две девочки очень мешали, когда она заменяла урок в пятом классе. Впрочем, физрук и директриса пожаловались друг другу, а дальше этого дело не пошло. Ни родителей нарушительниц дисциплины не вызвали, ни сколько-нибудь серьёзного внушения девочкам не сделали. Дети вышли из кабинета директора весёлыми и довольными, убедившись в своей безнаказанности.
- Я хочу узнать насчёт отправки результатов, - сказала я.
- Я уже включила компьютер. Он как раз входит в Интернет, - ответила директриса.
Она подсела к компьютеру и долго пыталась разобраться в своей задаче. Я нашла ей номер сайта и код нашей школы. Вот уж когда я порадовалась, что записала их вопреки заверениям, что это забота администрации. Я вообще никогда не работала в Интернете, да и директриса не оказалась специалистом по этой части, но совместными усилиями мы нашли то, что нужно. Однако выяснилось, что получить бланк, куда мы должны были внести результаты, ещё труднее, чем найти нужный сайт.
- Всё от того, что вы не ходите на совещания, - нашла объяснение директриса. - Ходили бы, так знали бы, что надо делать.
- Я-то на совещания хожу, - отбила я её нападки. - И в понедельник на совещании нам сказали, что отправка результатов - не наше дело, а дело администрации. Мы должны были отдать вам результаты и забыть обо всём. Я на всякий случай записала последовательность действий, но нам сказали, что всё это уже подробно вам объяснено.
Полагаю, что директриса не осталась довольна моим ответом, но молча глотать несправедливый выговор я не собиралась.
Кончилось дело тем, что бланк мы получили. Я попросила её не выключать компьютер, сбегала к себе наверх и быстро его заполнила. Директриса заранее расписалась и поставила печать, но, когда я вернулась, то огорчила её, объяснив, что мои записи надо внести в компьютер.
Пришлось срочно искать старшеклассника, знакомого с Интернетом. Мы его посадили за распечатку, а я пока опять поднялась к себе, чтобы поесть, что и сделала с большим аппетитом.
Я напрасно торопилась, потому что мальчик всё ещё печатал. У входа в кабинет стояли директриса и учительница русского языка.
- Ну, и как ваши дети написали эту страшную контрольную? - спросила русичка.
- Могли бы написать отлично, потому что она была лёгкая, - ответила я. - Если бы не маленькое "но".
- И что же это за "но"?
- Писать они должны были на втором уроке, нервничали, что им не несут задание, а когда уверились, что писать будут на следующий день и расслабились, их на пятом уроке согнали в кабинет писать эту работу.
- Дети не нервничали, - сейчас же заявила директриса. - Это вы нервничали и нервировали детей.
А что ещё может сказать человек, не обеспечивший написание контрольной в срок? Не думаю, что после моих слов директриса прониклась ко мне светлыми чувствами.
Когда мальчик закончил печатать, директриса сказала:
- Это всё. Теперь можете отвозить свой экземпляр в Методцентр.
- Это что-то не то, - возразила я. - Вы же сами дали мне инструкцию. Здесь сказано, что надо распечатать фамилии учеников. Распечатать, а не написать. И эти данные с фамилиями отослать по Интернету, а один экземпляр с печатью и вашей подписью отвезти в Методцентр. Значит, надо найти таблицу, в которую необходимо занести всё, что тут у меня написано.
Мы долго искал эту таблицу, пока я не обратила внимание, что требуется нажать на прямоугольничек внизу экрана. И вот вожделенная таблица предстала перед нашими глазами.
- А я уже отослал ту таблицу по адресу, - сказал мальчик.
- Придётся отослать ещё одну, - сказала я. - Как бы они там не запутались в обилии таблиц.
Мальчик долго печатал, и за это время мы с одним моим шестиклассником проверили школу после уборки. Я говорю "с одним", потому что прочие дети, прослышав, что я уезжаю, и решив, что это означает "уезжаю немедленно", благоразумно сбежали, кое-как промахнув полы. Мы с мальчиком прошли "как главные контролёры", и он в качестве такового охотно подбирал немногие (к счастью) валяющиеся бумажки.
Когда я вернулась в кабинет директора, мальчик только-только закончил печатать, и мы вместе с ним проверили таблицу. Он опять вознамерился отослать результаты.
- Подожди, здесь спрашивается код школы, - прочитала я.
- Какой ещё код? - не поняла директриса, у которой уже голова кругом пошла от обилия внезапно возникающих затруднений.
- Написано: "Код школы". Вот, видите?
Мы долго думали, а потом решили, что требуется поставить тот код, который мне выдали в Методцентре. Мальчик набрал его и отослал документ по нужному адресу в Интернете. Директриса подписала распечатанную таблицу, с удовольствием новичка поставила печать, и я поехала в Методцентр.
В инструкции говорилось, что отвезти документ надо до двух, а я успевала лишь к половине четвёртого, но я подозревала, что учителя не могут бросить свои классы и поспешить в учебное время в Методцентр, и не ошиблась. Когда я поднялась на четвёртый этаж и вошла в нужную комнату, там были люди, а пока я там находилась, люди с бумагами всё прибывали и, отдав их, уходили.
Когда я отдала свои листочки, методист показала их растерянной женщине.
- Вот так, понимаете? Должна быть печать и подпись директора. Отправляйтесь обратно, а завтра прямо с утра привезёте их в нужном виде.
Я возликовала, что у меня всё правильно, и даже почувствовала гордость за успешное выполнение всех требований. Вот ведь, находятся люди, которые не поняли, что здесь требуется подпись и печать, а у меня они чётко видны.
- Подождите, что это здесь? - спросила методист.
- Код школы, - охотно объяснила я. - Вы нам сами выдали узкие ленточки бумаги с кодом.
- Это не тот код, - сказала методист. - Код на ленточке был нужен только для того, чтобы получить текст контрольной работы. Текст одинаков для всех школ, но каждая школа получала его по собственному коду. А здесь должен быть проставлен новый код, который вы должны были получить уже по Интернету. Вот, видите, сбоку на листе с таблицей проставлены цифры. Это и есть новый код.
- И что же теперь делать? - спросила я, почувствовав лёгкое беспокойство.
- Не знаю, разберутся они или нет, - честно призналась методист. - Конечно, здесь представлены номер и адрес школы, но они могут не обратить на это внимание. Вдруг они смотрят только на код? Вот вам телефонный аппарат. Звоните в вашу школу.
Как на зло, я не помнила номер телефона. Пришлось звонить домой, чтобы мама посмотрела в записную книжку и продиктовала мне его. Я потратила так много времени, чтобы дозвониться домой, что успела бы за эти сорок пять минут вернуться в школу. Как назло, мама в это время гуляла с собакой, и к телефону, естественно, не подходила. За это время пришла учительница, которая вообще принесла заполненную от руки по старому образцу таблицу. Её тоже отправили всё переделывать. А я снова и снова набирала номер, а попутно прислушивалась к разговорам. Таким образом, я осознала, что никто из администрации без меня не разберётся в том, куда надо вставить изменённый код школы, и, независимо от того, дозвонюсь я в школу или нет, мне всё равно придётся туда возвращаться.
Таблицу с результатами у меня приняли, и я поспешила обратно. В школе директрисы уже не оказалось. Секретарша, узнав про то, что надо опять лезть в Интернет, призналась, что у неё нет ключа от кабинета директора, где заперт компьютер, подключённый к Интернету. К счастью, в школе всё ещё находилась завхоз, у которой оказался ключ.
- А при чём здесь я? Мне-то какое дело до ваших проблем? - первым делом спросила завхоз.
- Не до моих, - возразила я. - Это дело администрации. Она должна возиться с отчётом. Моё дело - его сдать.
- Что же вы волнуетесь?
- Потому что больше никто волноваться не хочет. И делать ничего не хочет.
Завхоз смилостивилась. Ключ-то мы нашли, а вот человека, который вошёл бы в Интернет, не оказалось. Завуч лицейских классов Лена Петровна не умела работать в Интернете, заместитель директора по воспитательной работе страдала тем же недостатком, учитель физкультуры, всё ещё обитавший в школе, не был сведущ даже в компьютере, а ни одного ребёнка, которые, как известно, в большинстве своём вместо уроков обитают в Интернете, в школе я найти не могла. Закон подлости не имеет исключений. Обычно здесь до вечера толкутся дети, а тут - ни одного. Я бы, пожалуй, сама рискнула бы поработать в Интернете, потому что вникла в суть дела, если бы можно было воспользоваться не директорским компьютером, а каким-нибудь другим, например, в кабинете информатики. Но я боялась, что если в этом компьютере есть какая-то неисправность, то её свалят на меня.
Мы с завхозом грустно стояли в коридоре, не зная, что делать, и тут нам навстречу, как чудесное видение, вышел мальчик примерно из десятого класса.
- Ты умеешь работать в Интернете? - с замиранием сердца спросила я.
- Немного, - скромно ответил он.
- Так иди же быстрее с нами! - вступила в разговор завхоз.
- Куда?
- В кабинет директора.
- Я уже работал на этом компьютере, - похвастался мальчик.
Он вошёл в Интернет, даже нашёл нужный сайт. Однако разыскать требуемую таблицу не смог, но я-то уже знала, как это сделать и помогла ему. Выяснилось, что напечатанная таблица не уцелела, и меня уже начали грызть опасения, успеем ли мы отослать результаты до пяти часов, как говорилось в инструкции, однако мальчик печатал быстро, а я ему продиктовала фамилии и цифры, так что таблица была составлена в мгновение ока. Я продиктовала новый код школы, и мы благополучно отправили третий по счёту документ по нужному адресу.
Я от всей души поблагодарила мальчика, и он ушёл, довольный своей работой.
Мы вышли из кабинета, завхоз его заперла и ворчливо сказала:
- Вот вы всё и успели сделать до пяти. Теперь можете не волноваться.
- Вам огромное спасибо, - сказала я.
Завхоз призадумалась.
- Послушайте, а что бы было, если бы я уже ушла домой? Как бы вы отправили свои результаты?
- Да, хоть это и не наше дело, но, похоже, только мы об этом и беспокоимся.
Наконец-то я добралась до дома! У меня было такое чувство, что с моих плеч скинули огромный груз. Результаты контрольной отправлены, и я могу о ней больше не думать.
На следующий день, придя в школу, я по наивности думала, что директриса скажет спасибо за проявленную мной оперативность. И, действительно, на первом же уроке она ко мне заглянула и вызвала в коридор.