Кузнецова Вероника Николаевна : другие произведения.

Соседи, друзья, коллеги.Глава 17 Родственные души

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Глава 17

Родственные души

   - Владимир Михайлович, надо поскорее подготовить квартиру к приходу дяди Коли. Нехорошо, если он застанет эту свалку.
   Полетаев покосился на "свалку" у стены, состоящую их книг, которые Анатолий счёл ненужными. Что за времена пошли?! Теперь книги выбрасывают, а прежде за ними бегали, считали за счастье купить хоть что-нибудь. Конечно, покупалось много лишних книг, часть из которых даже не раскрывалась.
   - Кому понадобилось более чем на два десятилетия лишить людей книг? - подумал он вслух.
   - Вы имеете в виду советские времена? - спросил Рыбаков.
   - Да. Хорошо помню, что вдруг стали усиленно распродавать книги. Выносили на улицу целые собрания сочинений. Особенно врезалась в память площадь у метро "Кировская". Там выставляли столы, буквально заваленные прекрасными книгами. А потом книги внезапно исчезли. Издавали их миллионными тиражами, но в магазины они не поступали.
   - Кто-то хорошо нагрел руки, - сказал Анатолий. - Притом, не директора магазинов, хотя они, я думаю, тоже, а гораздо выше. Я помню, как люди покупали книги у тайных торговцев и платили в пять раз, а то в большее число раз дороже, чем они стоили. Я сам покупал. Да и вы тоже.
   - И целое поколение выросло на таком бескнижье, - продолжал старик. - Если родители привыкли читать, то и дети выросли читающие, но если родители и прародители не читали и десяти страниц в месяц, то они ни за что не заплатят за книгу для своего ребёнка десять-пятнадцать рублей, если её официальная цена два рубля. Конечно, книги брали в библиотеках, потому что вообще не читать считалось постыдным, но ничто не заменит домашнюю библиотеку.
   - И пример родителей, сидящих за книгой, - добавил Рыбаков.
   - И пример родителей, - согласился Полетаев. - А как же иначе? Ребёнок во всём берёт пример, прежде всего, с родителей. В то время спасала пропаганда. Ведь с экранов и по радио постоянно внушали, что читать необходимо, что русские - самая читающая нация в мире. А что теперь? Самая читающая нация в мире стала самой нечитающей. И ведь такой переворот произошёл за считанные годы.
   - Чему вы удивляетесь? - спросил Анатолий. - Средства массовой информации поработали очень эффективно. Помните, как в Перестройку высмеивали людей, любящих читать? И вот результат: большая часть населения вообще ничего не читает, а остальная перебивается любовными романами и всякими фэнтези. Я не хочу сказать, что все любовные романы и все фэнтези - низкопробное чтение, но, во-первых, эти книги не должны заменять всю прочую литературу, а во-вторых, надо и из них выбирать лучшее. А то люди втягиваются только в один вид чтения, притом в тот, где не требуется ни ума, ни воображения, и читают книгу за книгой, притом, часто какого-нибудь одного плодовитого автора. Это как жвачка. Ни уму, ни сердцу, и удовольствия тоже никакого. И не очень-то нравится, и не очень-то интересно, и пользы никакой, и понимаешь, что проводишь время бездарно, а заставить себя оторваться от этого занятия не можешь. Помните Сашку Замятина?
   - Веснушчатый такой мальчишка?
   - Он не совсем мальчишка, но веснушчатый. Так в экспедиции мне приходилось отнимать у него электронную книгу и весь день держать у себя. Чуть отвернёшься, а он уже в неё уткнулся. Я из любопытства проверил, что он читает. Только фантастику.
   - Я тоже её люблю, - признался Владимир Михайлович.
   - И я её иногда читаю. Но фантастика тоже бывает всякая. А Сашка читает только про всяких роботов.
   - У Станислава Лема...
   - Там другие роботы. Сашка с ними не знаком. Его интересуют только космические войны, притом, чтобы в книге не было никаких рассуждений, никакого философского, назидательного или воспитательного подтекста. Только действия, и чем они стремительнее, тем лучше. И люди там, если присутствуют, то больше похожи на манекены. Они двигаются и говорят, даже доходит до интимных отношений, но не размышляют, не чувствуют, не сомневаются. Когда я отнимал у него электронную книгу и придерживал у себя подольше, я успел прочитать пять таких романов и почувствовал, что тупею. Кстати, Сашка никогда не слышал о своём однофамильце.
   - Анатоль, а что сейчас читаешь ты? - спросил Полетаев.
   По старой привычке Рыбаков подумал, прежде чем ответить, но решил сказать правду.
   - "Медведи и я". Только не спутайте с общеизвестным шедевром "Маша и медведь".
   - Кому ты это говоришь? - возмутился старик. - Я эту книгу прочитал с упоением, как только она вышла. В каком году она вышла?
   - Сейчас посмотрю. - Рыбаков взял книгу. - В восемьдесят седьмом.
   - Как это было давно. И я всего-то один раз прочитал, а помню очень многое. Надо бы перечитать. И ведь не выдумка. Наверное, нужен особый дар, чтобы вырастить трёх медведей. Вон какую волю у Светланы Николаевны взял её Дик: ходит по чужим квартирам и ворует рубашки. И это всего лишь маленькая собачка. Как бы она справилась хотя бы с одним медведем?
   - У неё характер жёсткий. Так рявкнет, что на месте медведя останется только мокрое место, а сам он из-за медвежьей болезни поспешит в туалет.
   Всё это Рыбаков сказал ровным голосом, словно рассуждал о каком-то отдалённом и малозначимом историческом событии. Полетаев захохотал.
   - Толь, нет у неё никакого жёсткого характера, - возразил он, успокоившись. - Я слышал, как она разговаривала с матерью своего ученика. Вместо того чтобы отказать твёрдо, как сделал бы на её месте любой учитель, она чуть ли не извинялась, что не может выполнить несуразную просьбу.
   - А зачем же все эти разговоры про жёсткий характер? Они вас испугали. Разве не так?
   - Из самозащиты. Ей хочется убедить саму себя, что может дать отпор. Людям мягким всегда нелегко жилось, но сейчас им приходится особенно трудно. Они не поднимают крик, не борются за свои права, поэтому с ними не считаются.
   - Возможно, - не стал спорить Рыбаков. - Но, видно, её с её мягким характером так замучили в школе, что вид у неё... словно она вот-вот устроит истерику. Я её видел только раз и не хотел бы с ней встретиться вторично.
   "Что же случилось со Светланой Николаевной, если у Толи осталось такое впечатление? - удивился и даже забеспокоился старик. - Наверное, какая-нибудь крупная неприятность".
   Он сейчас же подумал, что почти не знает эту женщину, а уже рассуждает о ней так, словно изучил её характер.
   - А знаешь, почему я завёл речь о книгах? - вспомнил он начало разговора.
   - Догадываюсь, - сдержанно отозвался Анатолий. - Из-за вот этой тщательно мною отобранной богатой домашней библиотеки, которую я уговорю вас позволить мне вынести к помойке. Может, кто-нибудь выберет для себя что-нибудь полезное.
   - Вряд ли выберет. И я вовсе... не совсем из-за этого заговорил о книгах, а из-за соседки.
   - Чей пёс ворует мои лучшие рубашки?
   - Нет, я имею в виду соседку из того конца коридора, жену врача. Она тоже врач.
   - А что не в порядке с ней? Вы, Владимир Михайлович, окружили себя таким обилием женщин, что я в них скоро запутаюсь. И Сабина, и соседка напротив, и та мать двоих детей, на которых она постоянно орёт, и Алевтина Ивановна, партия старушек у подъезда, а теперь ещё и жена врача.
   - Я же тебе рассказывал, что она приходила извиняться за мужа. Заодно она удовлетворила естественное женское любопытство и всё у нас осмотрела. Удивилась, сколько у нас книг...
   - Я тоже этому удивляюсь, - заметил Рыбаков. - Но я их убавлю.
   - И сказала, что они с мужем выбросили все свои книги. Представляешь, ВСЕ книги. Они, видите ли, отнимают у них воздух. А если им понадобится что-нибудь прочитать, то они найдут эту книгу в электронном варианте. ЕСЛИ понадобится.
   - Это, конечно, чересчур кардинальное решение проблемы с воздухом, и я бы на такое не решился, но вы, Владимир Михайлович, впали в другую крайность. Сегодня я закончу разбирать книги, и мы вместе посмотрим, что я отложил на выброс. Надеюсь, вы со мной согласитесь.
   Полетаев тяжело вздохнул.
   - Толя, а моя помощь тебе не нужна? - спохватился он.
   - Сейчас нет. Потом я вас позову.
   - А я сейчас кое-что досмотрю и схожу в магазин.
   - Владимир Михайлович, зачем? Вроде, у нас всё есть. Я вчера такие пельмени купил!.. Не знаю, конечно, какие, но, судя по цене, должны быть очень вкусные.
   - Они лежат в морозилке и могут лежать там ещё очень долго, ответил Полетаев. - Зачем же ты купил такой большой холодильник? Чтобы держать его пустым? Я решил его заполнить, чтобы не остаться голодным в непредвиденных случаях. А твоему дяде Коле лучше подать не пельмени, а что-нибудь собственного приготовления. Если бы не Валерка, он всё время сидел бы только на полуфабрикатах.
   "Пусть Валерка старается из-за квартиры, - подумал он. - Но он, действительно, старается. Если бы не он, то Кольку пришлось бы взять сюда, потому что один он бы не смог выжить. А характер у него и прежде был не очень лёгкий, а сейчас и вовсе. Тут уж мне понадобилась бы вся моя выдержка, чтобы не доводить учёные споры до серьёзных ссор". И всё-таки он не мог освободиться от лёгкой неприязни к племяннику своего друга.
   Старик продолжил своё занятие. Он просматривал сайты, на которых преподавались иностранные языки, и делал закладки на тех из них, которые могли ему пригодиться. Обычно он не читал комментарии под видео, но почему-то сейчас заинтересовался мнением зрителей. В основном благодарные люди писали благоприятные отзывы, но обязательно попадались такие, которые не стеснялись плохо отзываться о стиле преподавания, о голосе учителя, даже о внешности. "Отвратительный голос", - прочитал Владимир Михайлович. В другом месте ему попалась запись: "Не видел худшей учительницы". Он не понимал, как можно такое писать. Энтузиасты дают бесплатные видеоуроки. Одни объясняют так понятно и детально, что по их видео может научиться иностранному языку и ребёнок, у других уроки выходят запутаннее и для их восприятия требуется хотя бы минимальная подготовка, но все учителя очень стараются. Если кому-то не нравятся их видео, то лучше не смотреть, чем ругать человека за его труд. Ведь это не частные учителя, за уроки которых приходится платить деньги. Конечно, счастливый, удовлетворённый своей судьбой или попросту деликатный человек не оставит такие отзывы, а делают это люди озлобленные, у которых что-то не ладится в жизни или работе, но создателю видеоурока от осознания этого не станет менее обидно. Может, запись "ужасный акцент" оставила какая-нибудь учительница, которая убеждена, что именно её выговор и есть единственно правильный. Он с улыбкой вспомнил учительницу английского языка, у которой учился Толя. Эта женщина весьма эмоционально выказывала и высказывала ему своё недовольство успехами мальчика и его "ужасным" акцентом, хотя уж кто-то, а Полетаев, общавшийся с иностранными коллегами без помощи переводчика и сам обучавший Тольку, прекрасно знал его способности и успехи. Да и Толя не раз рассказывал ему, какие ошибки делала их учительница. Тогда Владимир Михайлович не стал возражать даме и пообещал позаниматься со своим воспитанником. А с остальными учителями Толе повезло. Они были строгими и требовательными, что и было нужно для не очень усердного мальчика.
   Он задумался о соседке напротив. "Интересно, неужели и Светлана Николаевна слышит в свой адрес такие высказывания? - спросил он сам себя. - Ведь это же ужасно: стараться, объяснять, а вместо "спасибо" услышать какую-нибудь гадость".
   Он встал и в своих новых мягких тапочках, которые Толя приобрёл специально для этой квартиры, подошёл к Рыбакову. Тот вздрогнул и захлопнул книгу. Полетаев чуть не засмеялся.
   - А это что? - спросил он.
   - Да вот не знаю, выбрасывать "Похищенного" с "Катрионой" или нет, - с большим сомнением проговорил Анатолий.
   - Толька, ты с ума не сошёл?!
   - Детская литература, - рассуждал Рыбаков, скрывая насмешку. - А мы люди достаточно взрослые. Разве только оставить как память о детстве.
   - Вот и оставь. Надеюсь, что ты ничего подобного не отложил для выброса?
   - Нет, Владимир Михайлович. Я считаю, что приключенческая литература имеет право на жизнь не на помойке, а в доме.
   - Анатоль, ты меня с ума сведёшь, - сообщил старик, успокаиваясь.
   - Как же я зачитывался всем этим когда-то! - припомнил Рыбаков.
   - Сколько раз я отнимал у тебя эти книги, а сколько раз делал вид, что не замечаю, что ты читаешь вместо уроков.
   Рыбаков засмеялся.
   - Несчастные дети, которые прошли мимо этих книг! - сказал он. - Как они скрашивают детство!
   - И не только детство, - поправил его Полетаев. - Ты можешь считать, что у меня старческий маразм, но я открыто признаю, что до сих пор люблю эти книги. Научить меня мужеству, чести и дружбе они уже не могут, потому что мой характер давно сложился, но иногда так приятно оторваться от действительности. И, главное, хочется читать о достойных людях, а то в современных книгах иногда не разберёшь, кто негодяй, а кто положительный герой. Тех, кто воспитывается на таких сомнительных книгах, можно только пожалеть. Как они узнАют, как надо себя вести, как разговаривать, как в нечеловеческих условиях можно остаться человеком? Так что ставь Стивенсона на полку и не порть мне нервы.
   Он подошёл к груде забракованных книг. Ему на глаза попался школьный учебник астрономии, оставшийся ещё со времён учёбы Толи. Старик его перелистал, с удовольствием и интересом прочитал про причины и следствия приливов и, подумав, решил, что пока у него не хватит времени на то, чтобы уделить его и этому предмету. Может быть, потом... или урывками. Убедившись, что Рыбаков занят расстановкой на полке книг и не смотрит на него, он тихонько сунул тонкую книжку под свои бумаги.
   "А ведь он зачитался Стивенсоном", - с удовольствием подумал Полетаев. Ему показалось, что это хороший знак. С ним его мальчик чуть смягчался и переставал быть тем сухим неприступным человеком, каким его знали посторонние. Может, если Толя поживёт здесь ещё хоть немного, он изменится, к нему вернётся частица прежней живости, весёлости? Какое несчастье, что он встретил Тамару! Неужели он никогда не освободится от власти этой женщины?
   Владимир Михайлович даже не подозревал, как велика была власть названной женщины. Рыбаков никогда не расставался с её образом, который внешне абсолютно точно передавал тот её облик, какой был у неё в то время, когда они жили вместе, но который был кардинально изменён в отношении души и привычек. Даже при разговоре с Полетаевым Анатолий чувствовал рядом присутствие Тамары, словно она лишь отошла в сторонку, чтобы не мешать, и не подаёт голоса. Воображаемая Тамара читала вместе с ним книги (хотя реальной Тамаре они не были интересны), с ней он вёл мысленные разговоры обо всём, что его интересовало (а с бывшей женой можно было говорить только об её нарядах или слушать сплетни об её знакомых). Всех приятных ему книжных героинь он неизменно наделял её внешностью, отчего чтение становилось почти таким же захватывающим, как в детстве. Тамара, где ты сейчас?
   - Владимир Михайлович, если вы собираетесь принять участие в обсуждении... - начал Рыбаков, отрываясь от диалога с женой.
   - Анатоль, ты не на собрании, - напомнил старик.
   - Хорошо, скажу примитивнее, - согласился тот. - Если вы хотите просмотреть книги, прежде чем я их вынесу, то или идите в магазин сейчас, или отложите это до вечера, или вообще туда не ходите.
   Полетаев не случайно затягивал свой поход за продуктами к праздничному столу. Он тайно надеялся, что Светлана Николаевна уже закончит свои дела в школе, и они вновь случайно встретятся. Он придумал причину, чтобы обратиться к ней, когда она будет дома, но это была одноразовая причина, поэтому её надо было приберечь, а не растранжирить впустую, когда она не может принести пользы. Если он хочет помочь Валере, то сейчас он должен только лишь подстраивать случайные встречи, но тоже не злоупотреблять этим, чтобы не вызвать подозрений. По его мнению, сейчас было слишком рано, и нечего было надеяться, что загруженная работой учительница уже идёт домой, но и оттянуть выход было опасно, иначе Толька, чего доброго, осуществит свою угрозу и вынесет книги без него. Вряд ли он на это решится, но рисковать нельзя.
   - Анатоль, дай слово, что ничего не выбросишь без моего ведома, - попросил он на всякий случай.
   - Дядя Володя, не волнуйтесь. Я к этой свалке даже не притронусь.
   Успокоенный старик оделся и отправился за покупками.
   То, что он встретит Алевтину Ивановну, он не сомневался и заранее готовился сослаться на спешку, чтобы не задерживаться с ней у подъезда, но к встрече с Курулёвой он готов не был.
   Мысли Раисы Павловны, как и подобает мыслям образцовой матери, всегда были постоянно направлены только на её детей. Она была замужем, но муж ушёл от неё, когда Косте не исполнилось и двух месяцев. Первое время бывший муж пытался видеться со своими детьми, и она не препятствовала этому, хоть почти всегда устраивала бурные сцены, но очень скоро у него появились новая жена и сын, поэтому он потерял интерес к двум первым детям и ограничивался алиментами. С тех пор она вычеркнула мужчин из своей жизни. И надо же было такому случиться, что она обратила внимание на Рыбакова не только как на соседа. Теперь он то и дело возникал в её воображении, потеснив Костю и Катю, но это не угнетало её, потому что, как почти всякая женщина, она угадывала в нём очень надёжного человека и потому прекрасного отца своим детям. Но если она уже готова была впустить его в свой мир, то он об этом не подозревал. Более того, не было похоже, что он вообще заинтересовался ею. Ей надо было предпринимать какие-то действия, чтобы добиться своей мечты. От неё не ускользнуло, что Сабина не случайно подружилась с Владимиром Михайловичем, а тешит себя надеждой заполучить Анатолия. "Не бывать этому!" - мысленно сказала Курулёва и решила последовать примеру соперницы, то есть сначала сблизиться с Полетаевым, а уже через него - с Рыбаковым. Раз, по словам Алевтины Ивановны, старик его вырастил, то, разумеется, он желает ему всяческого счастья. Какой же отец не захочет, чтобы его сын удачно женился? А какой брак без детей? Анатолий в таком возрасте, что ему полагалось бы иметь уже взрослых детей, а не заводить младенцев. А у неё дети достаточно большие, именно в том возрасте, какой и нужен для усыновления. Они не крошки, но и не упрямые подростки, с которыми трудно найти общий язык. Правда, Катя уже в восьмом классе, но она так тиха, спокойна и послушна, что приёмному отцу не будет с ней хлопот, а уж Косте хороший отец просто необходим.
   Теперь она, как и Сабина, старалась подкараулить и Полетаева и Рыбакова, чтобы лишний раз напомнить им о себе. Она надеялась, что в одну из таких случайных встреч Анатолий наконец-то увидит, что она ещё достаточно молода и привлекательна. Теперь несчастной женщине казалось, что она накладывает на лицо недостаточно косметики, что глаза у неё не так выразительно подведены, что щеки бледноваты, брови не так тщательно выщипаны, а места, где им полагалось быть, намечены слишком тонкими чёрными линиями. Проводя у зеркала вдвое больше времени, чем прежде, она терзалась мыслью, что все её усилия пропадают впустую, потому что со стариком она встретилась всего четыре раза, а Анатолия видела лишь два раза, причём во второй раз, на улице, он её, кажется, даже не заметил, настолько рассеянно ответил на её приветствие.
   Но сегодня ей повезло: она вышла из квартиры почти одновременно с Полетаевым. Жаль, что ей надо идти в школу, но, может быть, хоть часть дороги они с соседом пройдут вместе?
   - Здравствуйте, Владимир Михайлович, - поздоровалась она, стараясь улыбнуться как можно обворожительнее.
   "А всё-таки древнеегипетская раскраска делает женщин похожими даже не на изображения на саркофагах, а на полуистлевшие мумии, - подумал Полетаев. - Зачем столько краски? И ещё этот жуткий оскал. Я же не зубной врач, чтобы мне показывали все зубы".
   - Добрый день, - приветливо ответил он. - Собрались на работу?
   - Да. Куда же деться? - вздохнула Курулёва. - Но ведь я работаю в школе, с детьми, а это такая радость. Дети - это то, без чего человек не может жить. Я удивляюсь на Сабину. Ведь, как говорят, она несколько раз была замужем. Почему же у неё нет детей?
   Старику очень не понравилось такое бесцеремонное вторжение в чужую жизнь.
   "Это уже её личное дело или её трагедия", - мысленно ответил он и прибегнул к спасительному обычаю англичан говорить о погоде, раз больше говорить не о чем.
   - Хорошая погода сегодня, не правда ли? - спросил он, даже фразу построив на английский манер.
   - Не знаю. Я ещё не была на улице, - растерялась Раиса Павловна. - Дождя, вроде, нет.
   - А я выходил утром, и мне понравилось.
   Курулёва была сбита с толку. Она намеревалась подвести разговор к тому, чтобы намекнуть, как, наверное, грустно Анатолию одному, без жены и детей, но теперь разговор ушёл в сторону от матримониальных проблем и приходилось приспосабливаться к изменившейся обстановке.
   - Я вижу, вы идёте в магазин? - спросила она.
   - Да.
   - А разве Анатолий Сергеевич вам не помогает?
   Мысленно она называла предмет своих мечтаний по имени, как заочно представила его Алевтина Ивановна, но в реальности не решилась бы обойтись без отчества, которое, к счастью, догадалась выяснить у всезнающей старухи.
   - Помогает, - ответил Полетаев.
   Он недоумевал, почему его об этом расспрашивают, словно Толя был не зрелым мужчиной, а непослушным мальчишкой, и решил, что Курулёвой так часто приходится задавать такой вопрос родителям опекаемых ею детей, что это вошло у неё в привычку. Он тяготился разговором с малосимпатичной ему женщиной. Почему она была ему несимпатична, он в точности не знал. Скорее всего, виной этому были её вопли, которые он ясно слышал через стену, а дополняла неприятное впечатление кричащая раскраска, покрывающая всю кожу.
   - До свидания, - поспешил он попрощаться, когда они вышли из подъезда. - Желаю вам удачного дня и послушных детей.
   Курулёва рассчитывала, что он пройдёт с ней хотя бы до "Пятёрочки", которая как раз была на её пути, но старик, словно почуяв её желание, добавил:
   - Вот и Алевтина Ивановна. Мне как раз хотелось её видеть.
   "Старый юбочник", - мысленно наградила его ничем не обоснованным прозвищем Раиса Павловна. Она испытывала досаду и чувствовала, что у неё расходятся нервы и начинает сильно дёргаться лицо. Если бы рядом оказалась Катя, то девочка почувствовала бы на себе всю силу материнского раздражения.
   - Здравствуйте, - пробормотала Курулёва, торопливо оскалилась и в полубезумном состоянии пошла в школу.
   Полетаеву не хотелось останавливаться и болтать со старухой, стоя возле скамейки, на которой сидели её подруги, но надо было соблюсти приличия и не показывать неприятной ему соседке, что попросту не желает находиться в её обществе дольше необходимого. Он вознамерился было и сейчас повторить замечание о погоде, но Алевтина Ивановна, хоть и воображала себя похожей на английскую леди из высшего общества, была истинно русской женщиной, а потому всегда имела что сказать и не нуждалась в погодном заменителе разговора.
   - Владимир Михайлович, наконец-то я вас вижу! - обрадовалась она. - А то я уж думала, не приболели ли вы. Нет вас и нет. А куда это вы направились? Неужели в магазин?
   - Да, ко мне должен заехать друг, - объяснил тот, мысленно подсчитывая, на сколько времени ему надо задержаться, чтобы случайно не догнать Курулёву, если она ходит медленно.
   Полетаев сейчас же забеспокоился, не сочтёт ли старуха себя обиженной тем, что к нему придёт гость, а её в гости не приглашают, поэтому пояснил:
   - По работе. Нам с ним надо выяснить кое-какие вопросы на историческую тему. Но раз мы будет работать не в институте, а у меня дома, то надо купить что-нибудь к чаю.
   - Не убеждайте меня, что дело ограничится чаем, - возразила Алевтина Ивановна, стараясь подделаться под стиль разговора в старинных гостиных. - Вы так хорошо готовите, что наверняка устроите настоящее пиршество.
   У неё и в мыслях не было, что её тоже обязаны позвать в гости. Если бы к Владимиру Михайловичу должны были придти Пшеничниковы, то она бы сочла себя оскорблённой тем, что её не пригласили, но раз к нему приходит друг, то, разумеется, она будет лишняя, не важно, о работе они будут говорить или не о работе.
   Однако Полетаев углядел в её последних словах обратное и, чтобы успокоить растревоженную гордость старушки, сказал:
   - А как же хорошо мы посидели в последний раз. Я думаю, Алевтина Ивановна, что нам вновь надо будет собраться.
   Бедная старуха решила, что он намекает на то, что должна соблюдаться очерёдность, и уже отчаялась, представляя, как она будет принимать всю компанию.
   - Наверное, на следующей неделе я вас опять соберу, - сказал Полетаев. - А теперь я пойду.
   Старуха не только сразу успокоилась, но и обрадовалась, предвкушая удовольствие. Она вновь принялась описывать своим приятельницам квартиру соседа и радушие, с каким он её принимает.
   - Аля, не упусти свой шанс, - назидательно проговорила одна из старушек.
   - Да, - подтвердила другая. - Второго такого мужика ты уже не встретишь.
   - Красавец-мужчина! - с чувством произнесла третья.
   Алевтина Ивановна наслаждалась своим приятно затянувшимся звёздным часом.
   Полетаев шёл к магазину с некоторой опаской. Он полагал, что Курулёва должна уже быть отсюда далеко, но сомнения оставались. Эта женщина заговаривала с ним при каждой встрече, но сегодня она показалась ему чрезмерно болтливой, и это ему не понравилось. Однако Раиса Павловна уже подходила к школе и не могла попасться ему по пути.
   В "Пятёрочке" старику стало грустно, потому что ничего, что годилось бы для встречи старого друга, там не оказалось. Даже кур не было. Пришлось идти в "Дикси".
   "Кур тоже нет, - с сожалением подумал он. - Нет, одна всё-таки есть, притом та, которая мне нужна. Вот не ожидал встретить её так рано!"
   - Добрый день, Светлана Николаевна, - поздоровался он.
   Света чуть не выронила пачку "Герулеса".
   - Здравствуйте, Владимир Михайлович.
   - Неужели у вас закончились все уроки?
   - Нет. Я должна была на два часа идти к надомнику, но его мать позвонила и предупредила, что он плохо себя чувствует, поэтому занятия отменяются.
   - Повезло? - спросил Полетаев.
   Он стал с интересом ждать, что ответит эта женщина: будет ли уверять, что огорчена, или честно признается, что рада освободиться пораньше.
   - Это как посмотреть, - сказала Светлана. - Приятно, что можно отдохнуть, и это сейчас главное чувство, но зато потом придётся нагонять пропущенное, а у него всего три часа в неделю.
   Она умолчала о том, что в этой квартире что-то изменилось с прошлого года и учителям там становится плохо, а именно это обстоятельство больше всего заставляло её радоваться пропуску уроков.
   Полетаеву такой ответ понравился. Сказано было достаточно откровенно и вместе с тем по-деловому.
   - А почему он учится дома? Он не может ходить?
   - Может. Он болен, но не до такой степени, чтобы не выходить из дома. Обычно дети на домашнем обучении приходят на свои уроки в школу. Они занимаются не с классом, а индивидуально, но в школе. Сейчас люди не очень-то любят пускать посторонних в свои квартиры. И учителям так удобнее. Но мать Шурика настаивает, чтобы приходили к ним домой.
   - Это далеко? - с сомнением спросил Полетаев.
   - К счастью, нет. Мне это почти по дороге.
   Старику был интересен разговор сам по себе, к тому же он позволял ещё немного продвинуться в деле Валерия, а кроме того, он пока не знал, о чём ещё, помимо школы и животных, можно говорить с соседкой.
   - А что вам... Ничего, что я вас расспрашиваю? Вы не торопитесь?
   - Нет. Раз у меня появилось лишнее время, я решила чуть пройтись. Вот, зашла за "Геркулесом".
   - Для собаки?
   - Для нас всех. Вкусно и полезно.
   Полетаев подумал, что и им с Толей не мешало бы хоть иногда завтракать овсяной кашей, но сейчас же вспомнил, что его мальчик недолго будет с ним и скоро уедет. А пока он здесь, нужно доставить ему как можно больше удовольствий. Вот останется он один, тогда в знак скорби перейдёт на овсянку.
   - Что вы хотели спросить? - напомнила Света.
   - Что вам больше нравится, заниматься с классом или с детьми на надомном обучении?
   - С последними легче, потому что никто не отвлекает. А с классом... Классы тоже бывают разные. Мой любимый класс - одиннадцатый "а". Я веду его несколько лет, привыкла к нему, а почти все дети очень хорошие. Одна наша учительница так и называет этот класс "тёплым". Там приятно. А вот в старших только что набранных классах я работать не люблю. Там дети уже с амбициями, со своими собственными требованиями, а если без знаний, то их уже трудно чему-нибудь научить.
   - Я как раз сегодня читал отзывы взрослых людей, которые они оставляют под видео по иностранным языкам.
   - Владимир Михайлович, вы обучаете иностранным языкам или сами учитесь? - заинтересовалась Светлана.
   Старик замялся. Далеко не все воспримут его "уроки" так, как бы он хотел. Но ради племянника своего лучшего друга он решил рискнуть, чтобы проверить, как отнесётся к этому Светлана Николаевна.
   - Как это ни смешно в моём возрасте, но я учусь.
   - Почему это должно быть смешно? Я очень люблю, когда люди учатся. А какой язык вы учите?
   - Испанский и немецкий. Начал с немецкого, чтобы тренировать память, но незаметно для себя увлёкся испанским. Сейчас, с Интернетом, это легко. Существует множество людей, которые помещают на своих сайтах бесплатные видеоуроки. А под видео зрители оставляют свои записи. В основном благодарят, но некоторые пишут откровенные гадости.
   - Есть люди, которые считают своим долгом сказать что-то неприятное.
   - Вот я и хочу у вас спросить, а вы когда-нибудь слышали в свой адрес что-то нежелательное?
   - Владимир Михайлович, будто вы сами не учились в школе! Помню, в своё время я тоже сердилась на учителя, который делал мне какое-то, как мне казалось, несправедливое замечание. На оценки я, кажется, не обижалась. А сейчас дети другие. Вроде, они не могут не видеть, сколько сделали ошибок, но всё равно злятся на учителя за плохую оценку.
   - А говорят за глаза или в глаза?
   - За глаза - всенепременно, а в глаза - очень часто. Если ребёнок сознаёт, что он не учится и не желает учиться, то он спокойно воспринимает свои двойки-тройки, для него это как справедливая плата за безделье. Но если он не привык напрягать мозги или у него мозгов недостаточно, а хорошую оценку иметь хочется? Что ему делать в таком случае? Ругать себя? Это неприятно. Гораздо легче ругать учительницу. Самое смешное, что мне попадались родители, которые на полном серьёзе говорили, что сейчас растёт нечитающее поколение, поэтому хороший учитель должен так давать урок, чтобы дома детям не приходилось открывать учебник. Только они не принимают во внимание, что нельзя выучить математику, ничего не делая самостоятельно, и что дети, не привыкшие учиться, не слушают на уроке.
   - Такого прежде не было, - сказал Полетаев. - Работа с учебником всегда считалась обязательной.
   - И учтите, что дети сейчас без комплексов, а точнее, у них комплекс отсутствия комплексов. Они вообще ничего не стесняются, даже вещей, которые всегда считались неблагопристойными. А уж высказать какую-нибудь гадость словесно... Это у них называется честностью. А многие не понимают разницы между честностью и вежливостью. У меня была девочка... Впрочем, это долго рассказывать.
   - А куда вы сейчас пойдёте? - спросил Владимир Михайлович.
   - Наверное, домой. Посмотрю, что здесь есть ещё, и пойду.
   - У меня такие же планы, поэтому расскажите про вашу девочку.
   - Ничего особенного. Девочка была замечательная, почти образцовая, можно сказать, редкий ребёнок. Она мне всегда выручала, когда надо было помочь новичку освоиться в классе или что-то организовать. В каждом классе есть такие дети, а эта девочка была надёжнее всех. И вот однажды мы ходили с классом в музей Глинки. На экскурсию нас повела немолодая женщина, у которой, видимо, было в тот день особенное настроение, этакий эмоциональный подъём. Она так вдохновенно рассказывала, что я заслушалась. Чувствовалась, что она говорит не по обязанности, не только то, что требуется, а от души. В середине лекции она спросила: "Дети, правда, это интересно?" И вдруг в ответ услышала дружное: "Нет". Она, конечно, привыкла к разным ответам и внешне не показала своих чувств, но я ощутила, словно побывала на её месте, что ей не просто обидно, а больно. "Может, вы хотите, чтобы я прекратила лекцию?" - спросила она. И моя замечательная девочка, глядя ей в лицо, так и брякнула: "Да". Женщина, конечно, досказала то, что обязана была сказать, но это была уже обычная лекция, как у всякого экскурсовода. Интересно, познавательно, но и только. Когда я вела класс обратно, я спросила у девочки, зачем она так сказала. "Меня спросили, вот я честно и ответила. Разве я должна была врать? Мы уже были в этом музее в младшей школе". Я пыталась и ей объяснить, а потом классу, что не всегда надо высказывать так называемую правду, что иногда лучше солгать или промолчать. Были дети, которые со мной согласились, были такие, которые задумались, но она, по-моему, так меня и не поняла.
   - Есть правда, которая убивает, а есть ложь, которая спасает, - проговорил Полетаев.
   - А есть обыкновенная вежливость, - возразила Светлана. - Если я приду к кому-нибудь в гости и мне очень не понравится приём, а я, уходя, скажу "спасибо", как это принято, никто не обвинит меня во лжи, а сочтут, что я поступила согласно правилам приличия.
   - Я вас как-нибудь приглашу в гости, чтобы это проверить, - сейчас же сказал Владимир Михайлович, не упускавший ни малейшей возможности помочь Валерию.
   Светлана вежливо улыбнулась.
   "Одна соседка выставляет напоказ все зубы, - подумал старик, - а другая словно стесняется улыбаться".
   Они прошлись по магазину, и Полетаев углядел соблазнительную упаковку.
   - Вот то, что мне нужно! - обрадовался он и объяснил. - "Рулька со специями для запекания". Выглядит аппетитно. Ко мне в субботу должен придти в гости друг с племянником. Я готовить умею, и, говорят, неплохо, но почему бы не воспользоваться таким подарком судьбы? Каждому по рульке.
   - Подарок судьбы, - саркастически повторила Света. - Не очень-то полагайтесь на такие подарки, а прежде опробуйте их без гостей.
   - Думаете, это не подойдёт? Вроде, много мяса.
   - На срезе. Я всегда проходила мимо таких вещей, но однажды соблазнилась. Советуют ходить в продовольственные магазины только сытыми. А я была голодная, поэтому купила. Запекла, как написано в инструкции. Оказалось, что мясо есть только с этого конца, притом немного, а остальное - кость и кожа. Получилось настолько жёстко, что я дополнительно варила часа два, чтобы можно было хоть что-то обглодать.
   - Ясно. Такое подавать гостям опасно. Сделаю обычное тушёное мясо, - решил Полетаев. - А ещё лучше - котлеты. Но как научились привлекательно упаковывать!
   - Реклама. Чем хуже вещь, тем соблазнительнее упаковка и тем навязчивее реклама.
   - Но ведь надо суметь так разрезать, чтобы казалось, что мяса много, - возразил старик.
   - Это что! - пренебрежительно ответила Светлана. - А вот в прежние времена, разумеется, до Перестройки, вон в том доме был прекрасный продовольственный магазин. Так там в мясном отделе был исключительный мясник! Виртуоз! Я знала, что ему верить нельзя, но постоянно обманывалась. Показывает мне кусок мяса со всех сторон, не старается что-то спрятать, и я вижу, что кость, действительно, очень небольшая. Покупаю. Приношу домой, начинаю резать, и выясняется, что вся середина - это сплошная кость. Я им так восхищалась, что даже не сердилась. Сейчас я думаю, что сама во всём виновата: надо было взять учебник зоологии и как следует разобраться в строении тела коровы и её скелета или хотя бы изучить такой плакат на стене магазина.
   - Это было бы нелишне, - согласился Полетаев и продолжал развивать полезную тему. - А ко мне приедет гость. Вместе с племянником. Всегда, когда говорят "с племянником", представляешь мальчика. Но этот племянник лет пятидесяти. Да, вроде, вы его видели. Он любит разговаривать с вашим Диком.
   Светлана вспомнила мужчину у себя под дверью, который перегавкивался с собакой.
   - Да, я его помню. Очень приятный человек и любит животных. У него дома есть попугайчики.
   "Дело идёт на лад, - обрадовался старик. - Ещё пара таких вот случайных встреч, и можно будет приступать к решительным действиям".
   - Позвольте мне донести вашу сумку, - предложил он, когда они вышли на улицу.
   - Лучше не надо, - отказалась Светлана. - Это очень тяжело.
   Владимира Михайловича как истинного мужчину задели такие слова, и он без дальнейших просьб попросту отобрал сумку у соседки.
   - Ого! - сразу же воскликнул он. - А мне показалось, что вы купили только "Геркулес".
   - Я и говорю, что тяжело. Дайте мне её назад. Здесь тетради.
   - Я и тетради готов донести, не только продукты, - возразил Полетаев. - И вы каждый день таскаете такие тяжести?
   - А что делать? Можно проверить их и в школе, но у меня сейчас нет своего кабинета, поэтому я предпочитаю делать это дома.
   - Светлана Николаевна, дети всегда дают учителям прозвища. У вас тоже такое есть?
   - А как же иначе? Какой же я учитель, если у меня нет прозвища? Только ведь классы меняются, поэтому и прозвища бывают разными. Основное - это Светик. Так меня называют некоторые учителя, а дети подхватили. Но бывали и менее благозвучные. Однажды я чуть было не стала бабуином.
   - Господи! - вырвалось у стрика. - За что же это?
   Светлана засмеялась.
   - Моя мама дала мне с собой в школу банан. На перемене я его стала есть, а дети обнаружили это через полуоткрытую дверь. Ещё один недостаток современных детей - это неумение говорить тихо, а уж шёпот для них, по-моему, недоступен. Вот я и услышала, как они переговариваются: "Ест банан! Обезьяна! Обезьяна!" Мне было смешно, но позже, когда я проходила по классу, я обнаружила запись на стенке моей многострадальной мойки. Почему-то дети очень любят запечатлевать там свои мысли. Эта запись гласила: "Светлана - бобуин". Тогда мне стало ещё смешнее. Я рассказала маме. Она посоветовала: "А ты бы объяснила этому грамотею, что надо писать: "Светлана - бабуин". Я знала, какой класс оставил в мою честь такую запись, поэтому на следующем уроке спросила: "Кто это написал?" В ответ - молчание. "Хорошо, - говорю, - можете не признаваться. Конечно, писать такое не стыдно, но стыдно признаться. И всё же потом пусть этот застенчивый человек возьмёт..." Дети подсказывают: "Тряпку и вымоет..." "... фломастер, - продолжаю я, - и исправит "о" на "а". "Светлана - бобуин" - это безграмотно. Это позор! Надо написать: "Светлана - бабуин". Исправьте, пожалуйста".
   - Исправили? - смеясь, спросил Полетаев.
   - Нет, стёрли. И прозвище ко мне не пристало.
   - Вы любите детей?
   - По-разному. Я ведь имею дело не с младенцами, а с достаточно сформировавшимися личностями. О старшеклассниках и говорить нечего, но даже в пятом классе у детей часто уже настолько укоренившиеся взгляды и убеждения, что перевоспитать их трудно, а то и невозможно. Я люблю детей, которых есть за что любить, у которых есть хоть какие-то качества, за которые их можно уважать. Пусть они неразвиты, плохо воспитаны, пусть озорники, пусть часто ошибаются... я не о учёбе говорю, а о поступках... но надо, чтобы потом они осознали, что поступили неправильно, чтобы с ними можно было разговаривать, а они бы понимали обыкновенные человеческие слова. Но я не могу любить доносчика, лгуна, наговорщика, предателя, а таких немало. Ведь эти качества появляются не внезапно, а развиваются с детства. Почему негодяя, окончившего школу, дозволяется не любить, а того, кто в ней ещё учится любить обязаны?
   - А вам, учителям, не внушают, что вы обязаны любить каждого ребёнка?
   - Внушают, но это невозможно. Мы люди, а не электронные приборы. Нас нельзя запрограммировать. Не верьте тем, кто объявляет, что любит каждого ребёнка, это неправда. Другое дело, что надо ко всем относиться ровно, никого не выделять, никого не принижать, не показывать, что кто-то приятен, а кто-то - наоборот. И ещё учтите, что очень много приезжих. В нашей школе по полкласса, а то и больше представителей Кавказа и Средней Азии. Когда училась я, в нашем классе была одна армянка, одна латышка и, по-моему, ещё кто-то. Но и всё. Остальные - свои. А ведь в классе было сорок два, а в иные годы сорок три человека. Эти народности растворялись между нами и национальных черт и обычаев не подчёркивали. А сейчас такая масса приезжих, что они группируются и стремятся навязать те правила, к которым привыкли на родине. Знаете, как с ними трудно! Как полюбить подростка, который нагло себя ведёт, а потом при учительнице и об учительнице говорит по мобильнику: "Да что её слушать? Она же женщина!"
   - Такого не было ни в моё время, ни в ваше. Кстати, вы меня извините, Светлана Николаевна, но я уже в таком возрасте, что могу пренебречь правилами приличия. Сколько вам лет?
   - Я с удовольствием отвечу, - возразила Света. - Тридцать шесть.
   Полетаев считал, что она старше. Он дал бы ей лет сорок пять. Но тридцать шесть - это, пожалуй, для Валерия маловато. Впрочем, если старше мужчина и при этом он здоров, то разница в пятнадцать-шестнадцать лет не так уж грандиозна... Но всё же...
   - А как вы сами считаете, тридцать шесть лет - это много или мало? - спросил он.
   - Опять-таки в зависимости от обстоятельств. Когда тридцать шесть лет исполняется впервые, то кажется, что это почти старость, а потом привыкаешь и начитаешь думать, что это совсем немного. Мне уже столько раз исполнялось тридцать шесть лет, что мои первые тридцать шесть кажутся мне молодостью.
   - Ну, Светлана Николаевна! - воскликнул Полетаев. - А ведь я вам поверил.
   - Приятно слышать. По настоящему, как я недавно узнала, мне уже пятьдесят. Но я постараюсь об этом забыть.
   Они подошли к дому, и Алевтина Ивановна сейчас же на них накинулась.
   - Светочка, что-то ты сегодня рано. А вы, Владимир Михайлович, что-то слишком часто стали возвращаться с дамой.
   Полетаев чуть сквозь землю не провалился. Он-то рассчитывал, что случайные встречи не привлекут ничьего внимания. Как теперь подстроить намеченную пару случайных встреч? После замечания болтливой старушки они покажутся Светлане Николаевне подозрительными.
   - Так ведь соседи, - бодро ответил он. - Ходим в одни и те же магазины.
   - Покупок много, - отметила Алевтина Ивановна, указывая на сумку с учебниками. - Будет чем угостить вашего гостя.
   - Это точно, - согласился Владимир Михайлович.
   Алевтина Ивановна проводила их глазами и продолжила разговор с подругами, как бы между делом вновь ввернув, что новый сосед на будущей неделе опять пригласит её и Пшеничниковых в гости.
   - Аля, а Свету он тоже пригласит? - спросила одна из старух.
   - Смотри, Аля, как бы она не перебила у тебя жениха, - шутливо предупредила вторая.
   - Ты за ними присматривай, - подхватила третья. - А то как бы чего не вышло.
   Все три залились смехом. Алевтина Ивановна тоже смеялась. В роман Полетаева и Светланы она, разумеется, не верила, но мысль о том, чтобы присоединить Свету к их небольшому обществу, показалась ей здравой, и она решила при первой же возможности намекнуть, а может, и прямо предложить Владимиру Михайловичу позвать его соседку напротив. Лишь бы Света была в это время свободна.
   Когда спустя положенное время старушки разошлись и Алевтина Ивановна тоже решила отправиться к себе, появилась Сабина.
   - Сабиночка, я сейчас тебя обрадую, - начала Алевтина Ивановна без предисловий.
   Заинтересованная Сабина остановилась.
   - На следующей неделе Владимир Михайлович опять собирается пригласить нас в гости.
   - Это очень приятно, - ответила женщина, стараясь скрыть, как она довольна.
   - И вот о чём я подумала, Сабиночка. А почему бы не предложить ему позвать и Свету? Они уже достаточно хорошо знакомы. Я не раз видела, как они возвращаются домой вместе.
   Сабина насторожилась. Она помнила о просьбе Валерия приглядеть за Светланой. Она и сама была заинтересована в том, чтобы за ней приглядывать и не допустить её более близкого знакомства с Анатолием. Конечно, надо было подружить Светку со стариком, чтобы Валерию было легче за ней ухаживать, хотя и непонятно, зачем такие сложности, но сначала надо дождаться, когда уедет Анатолий, а потом уж через старую сплетницу ввести Свету в дом Владимира Михайловича. Знать бы точно, уедет Анатолий к следующей неделе или нет. Лучше уж не рисковать. А стоит ли вообще рисковать, допустив Светку в ту квартиру? Анатолий будет навещать старика и может с ней встретиться. Какое, собственно, ей дело до Валерия? Пусть сам улаживает свои дела. Почему кто-то обязан делать это за него? Если нравится женщина, правда, непонятно, что в ней может нравиться, так знакомься с ней, встречайся на улице, будь решительнее и объяснись.
   - Я думаю, что пока не надо её звать, - ответила она. - Света сейчас загружена работой в школе и думает только об этом. Вам очень хочется слушать её рассказы о детях?
   Алевтина Ивановна была бы не прочь послушать о том, что сейчас делается в школе, и Сабина это заметила.
   - Представляете, вместо приятной беседы мы только и будем слушать, как кто-то не сделал домашнюю работу, а кто-то должен придти в школу с родителями... Это же будет неинтересно и скучно. Лучше послушать Владимира Михайловича. Он столько всего знает, у него такая интересная профессия! А Свету вы можете спросить о её работе каждый день, когда она возвращается домой. И не забудьте, что это мы знаем Свету, а Владимир Михайлович её ещё не знает. Вдруг ему будет неприятно, что мы просим его пригласить кого-то ещё? Если ему захочется, он сам её пригласит.
   Старуха была поколеблена убеждениями Сабины, а последнее её замечание окончательно убедило её, что не надо подавать Владимиру Михайловичу идеи.
  
   Полетаев и Светлана не знали ни о том, что говорят старухи, ни, тем более, о том, что Алевтина Ивановна скоро предложит Сабине. Когда они вошли в подъезд, Владимир Михайлович сказал:
   - Вряд ли моему гостю такое угощение придётся по вкусу. - Он показал на сумку с тетрадями. - В школе он не любил математику. Помню... Да что вспоминать? Сейчас совсем другие времена. Я это вижу по своим студентам. Некоторые не умеют говорить. Только и слышишь: "Святослав, как бы, русский, он, типа, того, выиграл битву, это... ну, того... с половцами".
   - "Как бы" пустили с экранов, - заметила Светлана. - Наверное, был задействован двадцать пятый, или какой-то ещё по счёту, кадр, потому что вдруг все вокруг стали говорить "как бы". Сейчас это уже не так распространено, а мы тогда в школе бились с детьми, чтобы отучить их от этого. Некоторые спохватывались, что, если вдуматься в сказанное с этим "как бы", получается чушь, а иногда противоположное по смыслу выражение. Но, помню, один мальчик никак этого не мог понять. "Я, как бы, сделал домашнее задание". - "Так ты сделал его или как бы сделал?" И разницы он не видел. А ещё есть патологическая безграмотность.
   Они вышли из лифта.
   - Опять приходится просить прощения, - засмеялся старик. - Но задержитесь на две минуты и объясните, что такое "патологическая безграмотность".
   - Я даже покажу, - сказала Света. - У меня в восьмом классе есть такой мальчик. Хороший мальчик, причём, русский мальчик, но он ни единого слова не может написать без ошибки. Даже тот слог, на который падает ударение, он ухитряется писать неправильно. Сейчас... Я вам достану его тетрадь... Кстати, у меня один мальчик, другой, не этот, писал своё отчество так: "Игоревичь". С мягким знаком на конце. Это был... девятый класс. Когда я его поправила, он меня даже благодарил. Самому неловко стало, что он делал ошибку в собственном имени... Вот она! Смотрите.
   Полетаев принял тетрадь, развернул и увидел:

"Чему ровна дленна

Шерена + дленна

Чему ровен Р..."

   - Боже мой! - с чувством проговорил старик. - А как же он будет сдавать экзамен по русскому языку?
   - Не беспокойтесь. Когда ввели сначала ГИА, в девятом классе, потом ЕГЭ, в одиннадцатом, учителя русского языка были счастливы. Это диктант чётко выявит грамотность или безграмотность, отчасти - сочинение, а в ЕГЭ так сформулированы вопросы с выбором ответа, что на тройку наскребёт даже такой ученик.
   - А как он учится по математике?
   - На этот вопрос ответить трудно. У него такое сложное и путаное мышление, что, когда начинаешь тщательно вдумываться в его решение, во-первых, на это уходит больше часа, во-вторых, можно потерять рассудок, а в-третьих, решишь, что это шизофреник. Но каким-то своим особым путём он очень часто приходит к верному ответу. На тройку он тянет.
   - Нелегка ваша доля, - согласился Полетаев, отдавая тетрадь. - Пойду. Мне сейчас предстоит нелёгкое дело.
   - Готовить угощение?
   - Если бы! - старик расслабился и сказал то, от чего удержался бы при разговоре с Сабиной. - Анатолий разобрал книги и наметил целую гору для выноса на помойку. Теперь я хочу их просмотреть, чтобы туда не попало что-то нужное.
   "Какой противный! - вскипела Светлана. - Собак он не любит, от книг избавляется. И как Владимир Михайлович его терпит?!"
   Попутно она подумала, что хотела бы тоже просмотреть эти книги. Вдруг, и она нашла бы для себя что-то нужное. Может, удастся застать их возле помойки? Но что, если этот поганый Анатолий увидит её, копающейся в его барахле?
   - Желаю удачи, - сказала она вслух.
   - Светлана Николаевна... - нерешительно начал Полетаев.
   Время от времени он вспоминал, с каким негодованием Андрияшкин сказал, что не желает даже слышать об этой соседке. Но тогда Георгий Васильевич был раздражён, поэтому на его слова нельзя особо полагаться. На другой день он даже извинился за резкость. Владимир Михайлович очень жалел, что не спросил тогда, почему у него такая неприязнь к Светлане Николаевне. Можно было бы как-нибудь так сформулировать вопрос, чтобы это не показалось праздным любопытством.
   - Да, Владимир Михайлович? - переспросила Света.
   - Я хотел вас спросить о чеченцах, - понизив голос, пояснил Полетаев. - Мне предлагают подписать заявление в милицию, чтобы их проверили, а я только что здесь поселился и, вроде, мне ещё рано ставить подписи под такими бумагами. Вот я и хочу спросить у вас, действительно ли эти люди опасны.
   - Я не знаю, опасны они или нет, - ответила Светлана. - Живут, вроде, тихо, ни к кому не лезут. Всех беспокоят не они, а их гости. Это же непрерывный поток чужих людей. Ясно, что Раиса Павловна боится за детей. Я сама предпочитаю подождать, пока они пройдут, а уж потом заходить в подъезд, а если это не удаётся, то с напряжением еду в лифте с незнакомым мужчиной-южанином. Откуда я знаю, кто он. Может, действительно, как предрекает Алевтина Ивановна, прирежет меня или сделает что-нибудь ещё.
   - Значит, вы подставили свою подпись под заявлением?
   Светлана замялась.
   - Видите ли... (Как иногда выручают слова-паразиты!) Как бы вам это сказать... Понимаете... Я как-то так ухитрилась прожить, что за все пятьдесят лет ни разу ни на кого не пожаловалась, не написала ни единой жалобы. Не хочется начинать. Если рассуждать здраво, то ничего особенного в том заявлении нет: обеспокоенные соседи всего лишь просят проверить чужих людей, чтобы можно было их не опасаться и жить спокойно. Однако едва я увижу этот листок, как сейчас же у меня в воображении возникает образ этакого противного кляузника, который рассылает жалобы и обвинения направо и налево, отравляя своим ближним существование. Только не подумайте, что я намекаю на Георгия или кого-то ещё. Он молодец, что не оставляет этого дела, но сама я... Извините, но у меня рука не поднимается ставить подпись. Глупо, сама понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Так и кажется, что я кому-то принесу вред. В последний раз Георгий на меня даже рассердился.
   "Неплохо, - с облегчением подумал Полетаев. - Она неправа, иногда надо проявлять твёрдость, но мне нравится такая нерешительность". При этом он не признался самому себе, что и сам не написал ни одной жалобы, хотя серьёзных поводов было много.
   - Спасибо за разъяснение, Светлана Николаевна, - поблагодарил он. - Пока и я повременю ставить свою подпись, а там будет видно.
   Полетаев отдал ей сумку, и они разошлись.
   - С кем это вы разговаривали, Владимир Михайлович? - спросил Рыбаков. - С очередной дамой?
   Он уже закончил расставлять книги и теперь вытащил забракованную груду на середину комнаты, чтобы старику было легче в ней разобраться.
   - Я увидел нашу соседку в магазине, и мы разговорились.
   - Которую?
   - Соседку напротив. Светлану Николаевну.
   - Неужели с ней можно разговаривать? - удивился Анатолий, представив дёргающееся лицо и исступлённые глаза, обведённые широкими чёрными полосами.
   - Конечно, можно. Я же тебе сказал, что у неё нет жёсткого характера. И, знаешь, она откровенна. Не фальшивит, не притворяется, что любит всех детей поголовно. Но вот от разговора с кем я убежал, так это с соседкой с той стороны.
   - С врачом и женой врача?
   - С дамой, которая кричит на своих детей.
   Рыбаков вспомнил спокойную женщину, которая ехала с ним и детьми в лифте.
   - А разве с ней трудно говорить? - спросил он.
   - Как бы тебе объяснить... Не столько трудно, сколько неприятно. Я её совсем не знаю, но мне она не нравится.
   - А на вид ничего. Меня, наоборот, ваша Светлана Николаевна пугает.
   "Верно говорят, что о вкусах не спорят", - одновременно подумали Полетаев и Рыбаков.
   - Приступим? - спросил Анатолий и указал на книги. - Вот они.
   - По-моему, когда я уходил, их было меньше, - сказал старик. - Ты сюда добавил что-то ещё?
   - Пока нет. У меня есть ещё кое-что, пригодное к переселению на помойку, но пока просмотрите это.
   - Анатоль, ты чем-нибудь займись, а я сам, не торопясь...
   - Если не торопясь, то дядя Коля застанет здесь всю эту свалку. Владимир Михайлович, если я вам помогу, то дело пойдёт быстрее.
   Полетаев страдальчески смотрел на груду книг, которые жили себе спокойно на его прежней квартире, а сейчас почему-то должны переехать на помойку.
   - Начнём с того, что не требует долгих обсуждений, - предложил Рыбаков. - Мои школьные учебники английского языка. Вам они нужны? Не нужны, потому что вы знаете английский на гораздо более высоком уровне. И зачем они здесь собирают пыль?
   - Это они здесь собирают пыль, - возразил старик. - А если поставить их в шкаф, куда-нибудь на заднюю полку, то там они собирать пыль не будут.
   - А там они зачем? Они вам никогда не понадобятся.
   - А вдруг надо будет что-то оживить в памяти?
   - На этот случай я оставил более серьёзные учебники. Фактически, я вам всё оставил, кроме этого.
   - А сам-то ты хорошо помнишь английский? - озабоченно спросил Полетаев. - Я давно тебя не проверял.
   - Помню. Мне иногда приходится на нём общаться. И уж во всяком случае, я не буду повторять правила по этим учебникам. Я их пересмотрел и удивился, как по ним можно было учиться. Все правила так странно перепутаны местами! Если нужно посмотреть что-то конкретное, то не найдёшь. И объяснения или куцые или вместо них приведены три-четыре примера. Догадывайся, если сможешь, а если ещё и объяснения учителя пропустил мимо ушей, то... оставь надежду.
   - Хорошо, убедил. Выкидывай.
   Рыбаков отнёс к стенке первую стопку книг.
   - Математику и физику я вам оставил. Но зачем хранить дома учебники по зоологии, биологии, анатомии...
   - "Анатомию" мне оставь! - решительно возразил старик. - Я уже в таком возрасте, что мне скоро нужно будет определять, что у меня болит.
   - У вас что-то болит? - встревожился Анатолий.
   - Пока нет, но годы-то возьмут своё. А здесь на картинках указано, где у человека печень, а где селезёнка. Очень полезная книга. Даже можно понять, с какой стороны аппендикс, а с какой - сердце.
   Ни слова не говоря, Рыбаков отнёс книгу к шкафу, чтобы потом убрать в задние ряды.
   - Химия, - сообщил он. - Очень потрёпанная химия, разрисованная самым глупым образом.
   - Ты сам разрисовывал, - уточнил Полетаев.
   - И зачем она вам? Несколько учебников. Займут много места.
   - А ведь это очень интересный предмет, - проникновенно сообщил старик. - И очень полезный. Я как раз думал, не перейти ли мне к химии, а то математика и физика уже не способны тренировать мой стариковский мозг. Я заметил, что многие примеры и задачи решаю, не задумываясь, а это в моём возрасте вредно, потому что может развиться рассеянность.
   Анатолий собрал учебники и отнёс их к "Анатомии".
   - И знаешь, что я подумал, Анатоль?
   - Что? - с показным терпением переспросил тот.
   - А ведь Валерка прав.
   - В чём это он прав?
   - Я люблю животных, но у меня только в детстве была собака, до... примерно до семнадцати лет, а больше я не мог себе позволить кого-то завести. Какая же это была замечательная собака! До сих пор её жалею. Так вот я и говорю, что ещё пара-тройка лет, и ни о каких экспедициях я уже не смогу мечтать. Я и так два года с тобой не езжу, то из-за лекций, то из-за новой квартиры. Почему бы мне потом не завести себе собаку или кошку? В случае чего, ты присмотришь за животным. На улице оно не окажется.
   - Заведите, если хотите. Конечно, приятно, когда рядом есть живое существо, - согласился Рыбаков.
   Полетаева его слова резанули по сердцу. Осталось совсем немного, и его Толька уедет к себе. Он постарался отогнать от себя эту мысль.
   - Но мы отвлеклись, - напомнил Анатолий.
   - Как раз наоборот. Мы совсем не отвлеклись. На этот случай я хотел бы оставить "Зоологию", а заодно и "Общую биологию". По этим учебникам можно составить представление о строении тела животного.
   В душе Рыбаков хохотал, но внешне сохранял полную серьёзность. Чтобы не спорить, он отнёс и эти книги к шкафу.
   - Учебники по русскому языку, - сказал он.
   - Полезная вещь. Объяснения и формулировки правил громоздкие, поэтому тяжёлы для восприятия. Я учился по другим учебникам, а когда в первый раз открыл твой, то был поражён, как путано там написано. Но всё-таки нужно иметь хоть что-то, куда можно заглянуть, чтобы вспомнить какое-то правило.
   - Владимир Михайлович, а почему вы не сохранили свои учебники? - поинтересовался Анатолий.
   - Было очень тесно. Так тесно, что моя мама избавлялась от всего лишнего. Потом она и сама жалела, что под горячую руку выбросила много хороших вещей.
   - Может, я вам лучше куплю какие-нибудь справочники или какой-нибудь учебник, где собраны все правила? - предложил Рыбаков.
   - Вот сначала купи, а уж потом выбрасывай эти.
   Учебники по русскому языку перекочевали к шкафу.
   - Вот эти научно-популярные брошюры... - начал Анатолий.
   - Погоди, нельзя так сразу. Здесь есть очень интересные книжки. Я всегда ими пренебрегал, но недавно с удовольствием прочитал вот это, и это, и вот это... А уж то, что касается путешествий и географии, вообще не трогай. Это священно... Не смотри на меня так, Толя. Это сейчас у тебя мало свободного времени, а когда оно появится, то ты откроешь для себя много того, о чём раньше не думал. Вообще старость - явление непредсказуемое. Чем старше я становлюсь, тем больше мне хочется знать и тем больше я жалею, что многое в жизни упустил.
   - По-моему, Алевтина Ивановна не стремится расширить свой кругозор.
   - Не будь вредным, Толя. Эта старушка сохранила интерес к жизни. Ты заметил, с каким удовольствием она сидит в гостях? Она приходит не есть, а насладиться новой обстановкой, общением. Ведь она не просто пьёт из предложенной чашки, а радуется, что эта чашка красивая. В наши с ней годы трудно удержать интерес к таким мелочам. И это несмотря на то, что она живёт в одной квартире с пьяницей.
   - И вором, - добавил Рыбаков.
   - Об этом я ещё не составил мнения, - возразил Полетаев.
   - А чего тут составлять? - удивился Анатолий. - Она ведь жалуется, что этот Лёшка у неё всё ворует и на это пьёт.
   - Не спеши. Сначала я сам этим возмущался, но потом... Я ведь разговариваю с Алевтиной Ивановной очень часто. Это ты поздороваешься и бежишь прочь, а мне приходится останавливаться и хоть пару минут с ней поговорить. И почти каждый раз она жалуется, что Лёшка у неё что-то стащил. И ведь это не кусок хлеба или колбасы, хотя продукты он тоже якобы ворует, а серьёзные вещи: сапоги, кофты, даже зимнее пальто.
   - Поэтому его нельзя считать вором?
   - Я думаю, что у старушки слишком буйная фантазия. Сам подумай, если он ворует такими темпами, то как у неё могло ещё что-то уцелеть? Она живёт на пенсию и не может каждый день покупать новые вещи. А ходит она не в драном тряпье, а очень прилично.
   - Наверное, вы правы, дядя Володя, - задумался Рыбаков. - Мне это не пришло в голову.
   - Но я пока ничего не знаю. Может, он, и правда, что-то у неё иногда таскает, и, опираясь на эти факты, она сочиняет остальное, а может, не ворует и ей так только кажется. А может, ей просто хочется привлечь к себе внимание, вызвать сочувствие. Так что не суди старых людей, пока сам ещё не испытал, что такое семьдесят с лишним лет, а лучше оставь мне вот эти книжки... Это выбрасывай... И это... Это мне пригодится...
   С брошюрами и тонкими книжками было покончено, и Анатолий отнёс к стене маленькую стопку забракованной литературы.
   - Удивляюсь, как это вы не сохранили учебники по истории, - заметил он.
   - И представь себе, я об этом жалею.
   - Опасаетесь, что придётся оживить в памяти кое-какие важнейшие события мировой истории?
   - Анатолий, мне иногда хочется в тебя чем-нибудь запустить. Желательно тяжёлым. Мне не читать их хочется, а сравнить с теперешними. Про перестроечные учебники я уж не говорю, потому что это была сплошная антироссийская пропаганда. Но и нынешние учебники никуда не годятся. Как-то, уже довольно давно, в книжном магазине я почему-то стал рассматривать учебник истории. Так у меня волосы зашевелились от того, что и как там написано... Стоп! А это что? Галина Николаева? Чем тебе эта несчастная женщина не угодила?
   - Владимир Михайлович, я оставил "Битву в пути", кажется, её лучшее произведение, а выбрасываю лживый заказной роман "Жатва". Я его не читал, но открыл и вижу, что возвращается человек с фронта, узнаёт, что ему изменила или от него ушла жена, и тут же начинает расспрашивать о колхозных делах, об урожае и пахоте. Вот ещё такого же типа "Красные горки" Наседкина и ещё книг тридцать. Толстые, занимают полторы полки, а читать не захочется. Или вам захочется?
   - Анатоль, ты слишком уж по-деловому ко всему подходишь... А Леоновский "Русский лес" почему здесь оказался?
   - Он тоже устарел.
   - Да там одна только глава о лесе стоит того, чтобы поставить книгу на самое видное место.
   - Главу можно вырвать и оставить.
   - А голову тебе не оторвать?
   - Хорошо, оставим "Русский лес". Мне моя голова дороже. Но я согласен, что та глава стоит целой книги, поэтому её можно было бы... Я "Лес" не выбрасываю, Владимир Михайлович, не беспокойтесь. Но остальное-то можно выбросить?
   - Я же тебе и говорю, что ты слишком по-деловому ко всему относишься. Раз это неправда, то скорее тащить на помойку! Это же не просто книги, а памятник определённого периода советской истории. Да, я согласен, что это книги заказные и правды в них нет. Но на этих книгах выросло моё поколение и не столько моё поколение, сколько... Трудно говорить о поколениях, это слишком расплывчатое понятие. Я рос уже не только на этих книгах, но и на более правдивых и порой даже на совсем правдивых. А вот те, кому сейчас восемьдесят и за восемьдесят, воспитывались именно на этих книгах. Пусть того, что там написано, не было, но молодёжь по этим книгам узнавала, как должно быть, к чему надо стремиться. Мы же с тобой только сегодня говорили, что существует огромное количество современных книг, по которым или невозможно ничему научиться, или можно научиться всякой гадости, а здесь описывается истинная дружба, истинная любовь, причём настоящая любовь, а не просто животное влечение. Люди не были слепы и прекрасно видели, что делается вокруг, но читали эти книги с удовольствием. И учти, что при помощи этих книг воспитывалось и отношение к своей стране, любовь к ней, забота о ней. Именно то, что сейчас высмеивают.
   - И вы хотите сказать...
   - Толь, когда я умру, выброси эти книги, а пока оставь их мне как память. Может, я ни одну из них никогда не перечитаю, но на всякий случай... Хотя, пожалуй, вот эти можешь выбросить.
   - Две книги погоду не сделают.
   - Тогда оставь все.
   Теперь Анатолий смеялся хоть и сдержанно, но открыто.
   - Что ещё? - спросил Полетаев.
   - Вот это не заказные книги, но... Пожалуй, их можно поставить в задний ряд. Вдруг пригодятся.
   Анатолий рассчитывал проявить твёрдость, но его обезоружили слова "когда я умру, выброси эти книги".
   Теперь засмеялся и старик, удивлённый и обрадованный, что тяжёлая процедура с отбором книг проходит так безболезненно. Мало того, что Толя соглашается оставить ему книги, но и несколько раз назвал его дядей Володей. И вообще его мальчик оживился от этого разбора книг, даже, вроде, немного повеселел.
   - А вот это военная тематика, - продолжал Рыбаков. - Здесь нет книг, о которых вы пожалеете. Всё хорошее я оставил. Кстати, я не знал, что вы увлекались шпионской литературой.
   Полетаев посмотрел на потрёпанные книжки и фыркнул.
   - Открыть тебе страшную тайну? - спросил он.
   - А на что ещё существуют тайны?
   - Это не я увлекался шпионскими страстями, а Колька... твой дядя Коля. Он даже хотел пойти работать в милицию, а потом учиться на следователя, но раздумал. Это он тащил мне на сохранение эти книги, потому что его мать не желала видеть их в своём доме. Моя мама терпела. Чем только в юности не увлечёшься! Колька упивался шпионскими книгами, а я просто бредил путешествиями и приключениями. До сих пор их люблю.
   "Я тоже", - подумал Анатолий.
   - Только не проговорись Коле, что знаешь о его юношеских пристрастиях, - предупредил Полетаев.
   - Не проговорюсь. Но что же делать со всем этим?
   - А вот этого я не знаю. Вроде, он не должен попросить их обратно...
   - Да он о них давно забыл или думает, что они сданы в макулатуру.
   - Но всё-таки это чужая собственность. Будь он здоров, я бы мог напомнить ему о них, но сейчас не стоит шутить. Давай-ка поставим их куда-нибудь подальше, где они не будут мешать.
   - Хорошо, я их поставлю... куда подальше. Только я не понимаю, что же остаётся на выброс.
   - Толь, а стоит ли так спешить с выбросом? Ты же купил новые книжные шкафы, а старые мы тоже привезли сюда. Места появилось много, очень много...
   - Дядя Володя, вы это место моментально забьёте всякой ерундой, которую люди выкидывают... и хорошими книгами тоже.
   - А вот тогда ты мне ещё раз разберёшь задние ряды, а так как я к тому времени повзрослею и поумнею, мы обязательно выкинем целую гору всего.
   - В таком случае, те книги можно сразу поставить на полки, - сделал вывод Рыбаков, кивнув на стол, на котором возвышалась внушительная стопка.
   - А что там? - заинтересовался Полетаев, убеждённый, что раз уж Толя сомневается, то выкидывать эти книги точно нельзя.
   - Это хорошие книги, но ни вы, ни я читать их не будем. Вас увлекает немецкая поэзия семнадцатого века?
   - Не скажу, что увлекает. Помню, мне понравился Пауль Гергардт. Только я читал его не здесь... А здесь он тоже есть?
   Анатолий пробежал глазами оглавление.
   - Есть. Здесь много всего есть. Авторов перечислять не буду, но стихи, по-видимому, хорошие. "Мертвец говорит из своей могилы". Впечатляющее название.
   Он стал перелистывать книгу.
   - Ты не слишком зачитался? - спросил старик. - А то давно пора обедать.
   - Сейчас...
   Полетаев взял в руки толстую синюю книгу. "Петрарка, - со вздохом подумал он. - Я обрадовался, когда его купил, но был тогда очень занят, отложил до лучших времён и с тех пор даже не доставал его. Человек всю жизнь любил недоступную женщину. Бедняга. Совсем как я". Он наугад открыл книгу и прочитал первые же попавшиеся на глаза строки: "Уходит жизнь - уж так заведено, Уходит с каждым днём неудержимо..." (1) "Что верно, то верно, - согласился старик. - Однако очень уж не хочется об этом думать". Он открыл книгу в другом месте, и глаза выхватили неприятные для него строки: "Чем ближе мой последний, смертный час, Несчастий человеческих граница, Тем легче, тем быстрее время мчится..." (2) "Да что ж это за любовная лирика? - удивился Владимир Михайлович. - Конечно, каждый человек может впасть в отчаяние..." Он вновь открыл книгу на случайной странице. "Высокая душа, что свой уход До времени в иную жизнь свершает..." (3) "Что за чёрт!", - возмутился Полетаев. "Но не хочу, чтоб надо мною было Начертано на камне гробовом..." (4) - прочитал он следующий случайный отрывок. "Не указание ли это мне, что пора готовиться... туда? - удручённо подумал он. - Или несчастный так измучился от своей неразделённой любви, что думал только о смерти?" Он в последний раз открыл книгу, и увидел такие строчки: "И нахожу совет я справедливым: Пока не дожил смертный до кончины, Не называйте смертного счастливым". (5) "В таком случае, желаю себе подольше не быть счастливым", - решил он.
   - Анатоль, что ты там читаешь?
   - "Ксаверия". Написал Фридрих фон Шпее. А что?
   - Петрарку выкидывай.
   Рыбаков уставился на старика.
   - Дядя Володя, что с вами? Я такого не ожидал. Хорошо, выкину. А что вам там не понравилось? Плохой перевод?
   - Хороший. Но я подумал, что, действительно, ни ты, ни я не будем его читать. А остальное, вроде, можно оставить.
   - Как скажете, Владимир Михайлович, - согласился Анатолий.
   - Укладывай всё это в какой-нибудь пакет, - распорядился Полетаев. - Но выбросишь поздно вечером, чтобы никто не видел. А я пойду, приготовлю обед. Надеюсь, справишься один?
   Это была шутка, поэтому ответ прозвучал ей под стать:
   - Постараюсь. В крайнем случае, позову.
   Старик постарался отогнать от себя неприятные мысли, которые навеяли прочитанные отрывки. Он был здоров и бодр, загружен работой и придуманными им самим делами, строил множество планов на будущее, поэтому быстро отвлёкся от тоски влюблённого поэта, однако с удовольствием думал о том, что вечером синий том будет благополучно вынесен из его квартиры. К сожалению, от скорого переезда Толи к себе на окраину нельзя было так же просто отделаться, как от неприятной книги. Его мальчик покинет его, и тогда он останется один. Вот когда печальные строки Петрарки нашли бы отклик в его душе. Но пока праздник ещё продолжался, хотя и был близок к завершению, поэтому старик не жалел времени и сил на приготовление вкусной еды.
   Рыбаков, напротив, был переполнен тревогой и неприятными мыслями. Он не понимал, что такое нашло на Владимира Михайловича, что он, цеплявшийся за каждую книжонку, вдруг сам велел выбросить такую толстую и хорошо изданную книгу прославленного поэта. Вид синего тома показался Анатолию зловещим, и он с сомнением взял его в руки, подержал, словно пытаясь на ощупь определить, какая в нём скрывается опасность, а потом наугад открыл. "Зачем, зачем даёшь себя увлечь Тому, что миновалось безвозвратно, Скорбящая душа? Ужель приятно Себя огнём воспоминаний жечь?.." (6) - прочитал он и почувствовал, как его всего пронзил холод. Эти строки так ясно описывали его состояние, его вечную тоску. Он открыл книгу в другом месте и вновь прочитал слова, словно написанные для него и про него: "Вот и шестнадцатый свершился год, Как я вздыхаю. Жить осталось мало, Но кажется - и дня не миновало С тех пор, как сердце мне печаль гнетёт..." (7) А ведь и он расстался с Тамарой лет шестнадцать назад. Теперь вид синего тома вызывал в нём совсем другие чувства. Эта книга, казалось ему, заключала в себе его собственную безответную любовь, а её автор был другом и союзником. "Родственные души", - подумал он. Для проверки он открыл книгу в третий раз. "Сенуччо, хочешь я тебе открою, Как я живу? Узнай же, старина: Терзаюсь, как в былые времена, Всё тот же, полон ею лишь одною..." (8)
   Анатолий закрыл синий том, тихо отнёс в комнату, где ночевал, и спрятал среди своих вещей. Потом он занялся упаковкой забракованных книг.
   Поздно вечером, когда тусклые жёлтые фонари едва освещали улицы, а во дворе было почти совсем темно, Рыбаков осторожно вынес книги из квартиры. Прежде всего, он боялся встретиться с учительницей, которая могла именно в это время вывести свою собаку на прогулку. Ему было неприятно вспоминать её нервное дёргающееся лицо и хищный оскал вместо улыбки. Но дверь напротив не открылась, Дик не залаял, и он благополучно спустился на первый этаж. Эта женщина могла встретиться ему и здесь, но внизу или на улице легче было ограничиться словом "здравствуйте" и пройти мимо. Теперь оставалась опасность лишь в лице Алевтины Ивановны. Ему так и казалось, что эта вездесущая старуха подкарауливает его у входа в подъезд, а уж от неё так просто не отделаешься. Но никто ему не встретился, и он благополучно поставил пакет возле помойных ящиков. Рука не поднималась бросить его прямо в один из них. Он был воспитан в другое время, к тому же людьми, которые уважали книги, поэтому он не был способен на слишком безжалостное уничтожение даже забракованных книг, хотя умом понимал, что никто не успеет рассмотреть, что за книги содержит этот пакет, потому что утром дворники без всяких раздумий бросят его в ящик.
   Дело было сделано, однако не так, как он рассчитывал. В воображении он рисовал груду таких вот пакетов у помойки, но пришлось уступить старику.
   Полетаев в это время сидел за письменным столом и писал. Рыбаков подумал, что дядя Володя даже этот большой стол ухитрился так завалить книгами, бумагами и картами, что не осталось свободного места. Но мешать углублённому в работу человеку он не стал и тихо прошёл в свою комнату. Пока ещё это была его комната, но, к сожалению, в понедельник утром ему предстоит с ней расстаться. Конечно, его проживание здесь было старику в радость, но и сильно отвлекало от дела. Пора было дать ему отдых от своего присутствия. А как же не хотелось уезжать! Его ждёт пустая квартира, одиночество и воспоминания. Это здесь незримо поселилась Тамара, она выбирала мебель, она советовала, как её расставить, чтобы квартира была уютной и красивой, а там её нет. Удастся ли и там настолько оживить её образ, чтобы почти видеть её?
   Анатолий со вздохом достал синий том и открыл его. "И чувств моих не охладило время" (9). Эти строки словно вспыхнули перед глазами, отдавшись в душе болью. Он стал читать, впитывая в себя каждое слово.
   Полетаев слышал, как вернулся Рыбаков, но не мог оторваться от работы, чтобы не потерять мысль и пояснения, которые он писал и которые в уме очень чётко выстроились в логическую цепочку. Когда рука онемела, он отложил свои бумаги и крикнул:
   - Анатоль, что ты делаешь?
   Рыбаков торопливо спрятал синий том.
   - Читаю.
   - А что ты читаешь?
   Как назло, ничего подходящего не приходило в голову, а Анатолий тщательно следил, чтобы его слабости были скрыты не только за неприступным видом, но и за выбором книг.
   - "Смиренное кладбище", - вспомнил он не самое подходящее, но вполне приемлемое название.
   "Опять про смерть, теперь ещё и про кладбище, - подумал Владимир Михайлович. - Сначала Петрарка меня огорчил, теперь Толя. Может, это, и правда, сигнал с того света?"
   - Что за мрачную книгу ты выбрал! - воскликнул он. - У тебя плохое настроение?
   - Очень хорошее. Но не читать же мне в мои годы "Трёх мушкетёров".
   - Тебе не так уж много лет, мой дорогой. Что-то ты слишком рано записался в старики. И в "Трёх мушкетёрах" нет ничего плохого. Когда-то ты любил приключения и путешествия.
   "Я и сейчас люблю", - сам себе сказал Рыбаков.
   - Возможно, когда-то я любил слушать даже "Колобка", - предположил он.
   - Ну, читай-читай. А вот меня потянуло в море. Я начал с Марриэта, потом перешёл на Станюковича, а теперь взял "Фрегат "Паллада"". Сейчас лягу и перед сном буду наслаждаться чтением.
   - Я бы тоже с удовольствием поплавал, как Гончаров, - признался Анатолий. - На редкость уютное плавание.
   - Добрый человек с лёгким характером, поэтому и книга получилась про уютное плавание. А если бы то же самое описывал какой-нибудь брюзга, то ты бы сказал обратное. Ведь и штормы были, и ревматизм его, бедного, мучил, и про раздражение, которое охватывало всех из-за отсутствия свежих впечатлений, он тоже упоминал.
   - Это правда, - согласился Рыбаков.
   "И от всего этого, от дяди Володи, от душевных разговоров придётся уехать, - думал он. - Вот бы свершилось чудо, и дядя Володя попросил бы меня остаться ещё хотя бы на месяц!"
   "Какое несчастье, что у Толи закончился отпуск! - горевал Полетаев. - Если бы я попросил его задержаться ещё хоть ненадолго, он бы, конечно, согласился, но нельзя же злоупотреблять его добротой. Он и так скрасил мне начало жизни в этой квартире. Теперь ему, конечно, хочется заняться собственным обустройством. Ну почему надо было расселять нас по разным окраинам, так далеко друг от друга? Что из того, что формально мы не родные?"
   А в субботу, как и было намечено, Валерий привёз Астафьева.
   Полетаев узнал, что гости на подходе, от Дика.
   - На кого он так лает? - удивился он. - Ясно, что это не Светлана Николаевна, но почему-то... а теперь...
   Пёсик вёл себя необычно. Он то радостно тявкал и замолкал, словно в ожидании ответа, то принимался строго предупреждать, что сторож не дремлет и постоит за свои права на территорию.
   Звонок в дверь вывел Владимира Михайловича из недоумения.
   - Володька, наконец-то я тебя вижу! - с нескрываемой радостью воскликнул Николай Иванович. - А то по телефону как следует и не поговоришь... Здравствуй, Толя... Валерик, возьми, пожалуйста, пальто...
   Валерий повесил пальто на вешалку. Первым его порывом было сослаться на то, что собачку напротив надо успокоить, и перелаяться с ней, но он подумал, что хозяйка может быть дома. Выйдет неловко, если она откроет дверь в середине их разговора с Диком. Кроме того, такая неожиданная и нелепая встреча могла навредить его планам.
   - Знаете, а всё-таки удобная вещь - пуховик, - рассуждал Астафьев. - Легко и тепло. Помнишь, Володь, какие мы носили на себе драповые тяжести? Был ещё облегчённый драп, но он был и холоднее. А все эти пуховики и синтепоны... Я правильно говорю?.. ничего не весят. В молодости всё было нипочём, а сейчас я бы просто не дошёл в драповом пальто - умер бы по дороге из машины до лифта... Ребят, можно я чуть посижу?
   У Полетаева защемило сердце от жалости к старому другу. Ведь поездка на машине не была долгой и не должна была его утомить, но Коле потребовался отдых. Страшное дело - болезни.
   - Сейчас я тебя устрою со всеми удобствами, - сказал он. - На новом диване.
   Астафьев, опираясь на руку племянника, прошёл в комнату и сразу же сел на указанный диван.
   - А может, вам лучше прилечь, дядя Коля? - спросил Рыбаков. - Я принесу подушку.
   - Дельное предложение, - обрадовался больной старик. - Сразу видно начальника экспедиции. Вот так. Сразу стало легче. До чего я люблю дома, где легко себя чувствуешь и можно полежать, отдохнуть. А то ведь бывают такие хозяева, что сидишь на краешке стула и боишься лишний раз пошевелиться.
   - Есть и такие, - согласился Владимир Михайлович. - Но теперь люди не очень-то любят приглашать к себе гостей, а те семьи, о которых ты говоришь, первые закрыли двери своих домов.
   - Дядя Коля, вам не накапать лекарство? - спросил Валерий.
   - Нет. Спасибо, Валерик. Я себя чувствую хорошо, и сердце у меня не болит. Просто всё время сижу дома, поэтому с непривычки устал. Когда ты, Володя, жил рядом, я хоть к тебе заходил, а теперь и вовсе из дома носа не высовываю. Дайте-ка мне осмотреться... Красиво и удобно. Тебе, Толя, надо было пойти в дизайнеры...
   - А каков письменный стол! - перебил его Полетаев. - Удобнейшая вещь!
   И он принялся показывать, сколько в нём ящиков.
   Валерий обратил внимание на поспешность, с которой заговорил Владимир Михайлович, и бросил быстрый взгляд на Анатолия, но по его лицу ничего невозможно было прочитать. "Как замечательно выразился Степан! - подумал он. - Фараонова мумия. Действительно, мумия. Хоть бы улыбнулся, нахмурился, головой, что ли, покачал. И ведь не скажешь, что он нелюбезен, но какой-то непроницаемый. Одним словом, мумия".
   А "мумия", между тем, думала о том, что, если бы не её вмешательство, то Астафьеву было бы невозможно разглядеть стол под всем тем, что дядя Володя ухитрился на него навалить. Сколько же понадобилось времени, чтобы всё это разложить по местам!
   "Но почему старпёр не дал дяде Коле договорить? - недоумевал Валерий. - "Тебе, Толя, надо было пойти в дизайнеры". Что особенного в этих словах? Толька когда-то учился на художника и бросил. Сам ушёл из института. Если бы пожелал, мог бы учиться на дизайнера. Просто перевёлся бы на другой факультет, и всё. Он же сам не захотел. Почему-то потянуло в исторический". Так как все мысли Валерия занимали шедевры старых мастеров, которые Полетаев прятал от посторонних глаз, то, естественно, он заподозрил, что старик испугался, как бы Астафьев в простоте душевной не перешёл от упоминания о несостоявшемся дизайнере к совету развесить всю эту красоту в новой квартире. Неужели старик боится, что Толька сейчас же заберёт картины себе? Какие же сложные у них отношения! А он-то всегда считал их близкими друзьями.
   - ... Да, хорошо всё продумано, - согласился Астафьев. - И теперь у тебя не будет беспорядка, который ты вечно устраивал у себя на старой квартире. Конечно, там было слишком мало места. Я вот тоже собираюсь разобрать свои бумаги и разложить их аккуратнее, да всё руки не доходят.
   Полетаев, который расчистил стол только под нажимом Анатолия, не стал возражать, но его лицо приняло несколько задумчивое, если не сказать смущённое, выражение. Рыбаков ничем не выразил своего отношения к похвале гостя.
   "Да что же у них происходит? - не понимал Валерий, который не участвовал в разговоре и которого поэтому ничто не отвлекало от наблюдения. - Дяде Володе словно бы не по себе, а Толька спокоен и уверен. Что привлекательного находят в нём женщины? А ведь находят же. С тоски умрёшь, изо дня в день видя его бесстрастную физиономию. С ним хорошо только играть в шахматы, но женщин не это привлекает. Однако почему дядя Володя смущён? Что-то связано с дизайном, порядком и беспорядком. Может, Толька заговаривал с ним о том, что неплохо бы достать картины?"
   Когда осмотр комнаты и её достопримечательностей завершился, Астафьев почувствовал себя достаточно отдохнувшим, чтобы перейти в другую.
   - А здесь пока обосновался ты, Толя, - сказал гость. - Уютно, красиво. Эта квартира прямо создана для двоих.
   "Если бы!" - одновременно подумали Полетаев и Рыбаков.
   "Этого ещё не хватало!" - испугался Валерий.
   - Дядя Володя, может, мне пока сделать чай? - спросил он, торопясь замять опасный разговор.
   - Какой там чай?! - возразил Полетаев. - Сейчас мы пройдём на кухню, и я угощу вас обедом. Это у меня и кухня и одновременно столовая, поэтому поедим там. Или накрыть стол в комнате?
   - Не выдумывай, Володька! - запротестовал Астафьев. - Прекрасно поедим в кух... столовой. У тебя на прежней квартире кухонька была крошечной, но и то все умещались. Здесь не помещение важно, а приятное общество.
   Старик, обычно ворчливый, сейчас был настроен очень благодушно.
   - Тогда пойдём туда, - распорядился Полетаев.
   Валерий придержал Полетаева за рукав, давая возможность дяде Коле и Анатолию первыми выйти из комнаты.
   - Знаю-знаю, о чём ты хочешь спросить, - сказал Владимир Михайлович. - О моей соседке. Ну и задал ты мне задачу, Валерик! Я сначала не мог понять, почему ты выбрал Светлану Николаевну, а не, скажем, Сабину, даже жалел тебя.
   - А почему вы меня жалели? - насторожился Валерий.
   - Не так-то просто было к ней подойти. Вроде, и разговор есть, а всё равно остаётся ощущение, что я перед непробиваемой стеной... если так можно выразиться о даме. Но потом я эту стену пробил. Теперь мне твой выбор понятен. Я её ещё плохо знаю, но сдаётся мне, что это хорошая женщина. Скромная, деликатная. Мне она понравилась.
   "Так это же прекрасно!" - подумал Валерий и, поскольку на этот раз мысль можно было выразить вслух, сказал:
   - Я очень рад, дядя Володя. Я доверяю вашему мнению. Значит, вы будете её иногда приглашать сюда? Только заранее мне сообщайте, чтобы я тоже мог прийти. Не сразу, конечно, а когда она к вам привыкнет.
   - Понимаю тебя, мальчик, но не торопи меня, а то ведь спешка ни к чему доброму не приводит. Я делаю только первые шаги к более близкому знакомству. Здесь важно не отпугнуть женщину, а то ведь она может подумать неизвестно что. Решит, что это я за ней ухлёстываю - и пропало твоё дело.
   Валерий опустил глаза.
   - Да, дядя Володя, вы как всегда правы. Торопиться не следует. Но хотелось бы поскорее... В общем, как получится.
   - Пойдём-ка на кухню, а то как бы дядя Коля не подумал, что мы обсуждаем его здоровье. Он слабеет, это я вижу. А что говорят врачи?
   - Что ему нужно беречься. Если он не будет волноваться, то он ещё поживёт, а какое-нибудь потрясение убьёт его сразу же.
   Астафьев с подозрением посмотрел на задержавшихся Полетаева и племянника.
   - Коля, извини, что оставил тебя, но мне нужно было кое о чём переговорить с Валерой. Ты ведь знаешь, что он и мой сосед с той стороны собираются открыть совместный бизнес?
   - Бизнес? - удивился старик.
   "Чтоб тебя чёрт побрал, старая трещотка! - подосадовал Валерий. - Не сразу, конечно, побрал, а когда придёт время".
   - Это ещё не решено, - возразил он. - Пока всё только в стадии обсуждения. Мне хотелось спросить у дяди Володи, какое у него сложилось мнение о Степане. Я-то его почти не знаю. У нас общий друг. Через него мы и познакомились.
   - А мне пока и сказать-то нечего, - посетовал Полетаев. - Я же видел Степана всего несколько раз, да пару раз он приходил в гости. За это время пуд соли не съешь.
   - Если пуд соли совместно съедается только во время гостевания, то человека и после двух съеденных пудов не узнаешь, - возразил Астафьев. - Вроде, в спокойной обстановке кажется одним, а как придёт пора его испытать, то оборачивается совсем другим. Помнишь, как было с Карельским? Да и ты тогда был с нами, Толька.
   - Да, такого не забудешь, - согласился Рыбаков.
   Валерий почувствовал себя словно на отшибе. Три человека имели общие воспоминания, причём особенные воспоминания, а он, четвёртый, не был приобщён к их делам. Он даже пожалел, что никогда не ездил с дядей Колей в экспедиции, хотя тот не раз его приглашал.
   - Представляешь, Валера, - заговорил Полетаев, словно угадав его настроение, - человек годами казался надёжным, честным, добрым, даже великодушным...
   - Порядочным, - одним словом выразил Рыбаков все эти качества.
   - Володя, тебе бы книги писать, - подхватил Астафьев. - Надёжный, великодушный. А в опасной ситуации с него вся эта показная мишура слетела, и из неё вылупился такой трусливый подлец...
   - ... что ему вскоре пришлось уйти с прежней работы, - докончил Полетаев. - Не выдержал изменившегося к нему отношения. Его никто не укорял, не попрекал, его просто старались избегать.
   "А ведь у Светланы Николаевны речь образная и богатый словарный запас, - подумал он. - Это Валере интересно?"
   Пока шёл разговор, он расставил на столе посуду и достал приготовленное угощение.
   - Садитесь, гости дорогие, - пригласил он.
   - Володька, я знал, что ты соорудишь что-то особенное, но такого не ожидал! - признался Николай Иванович. - Это как же называется?
   - Котлеты, - объяснил Полетаев. - Двойные котлеты. Два в одном или, скорее, две в одной. Снаружи кажется, что это картофельная котлета, а если заглянуть внутрь, то, вроде бы, мясная. Я подумал было, не сделать ли её тройной, добавив в середину цветную капусту, но решил, что это будет лишним. Капуста пошла как гарнир. Но у меня ещё много планов впереди. Я всё-таки доберусь до семислойной кулебяки.
   Астафьев, соскучившийся по своему другу и засидевшийся дома, чувствовал себя необыкновенно счастливым. Ему было приято абсолютно всё, а уж об обедах Владимира Михайловича ходили легенды по всему институту.
   - И до чего же просторно! - радовался он.
   Своими восторженными восклицаниями он напоминал Алевтину Ивановну, которая тоже умела во всём находить удовольствие. Но такое поведение не было свойственно ворчливому Николаю Ивановичу, поэтому Полетаеву было грустно за своего старого друга.
   Зато после обеда печаль как рукой сняло, потому что, оказывается, Астафьев привёз с собой свою работу, опровергающую теорию Владимира Михайловича, и захотел непременно доказать упрямцу, насколько тот ошибается. Теперь это был прежний увлечённый своими изысканиями учёный, только память у него, увы, не была прежней, и Полетаев про себя отметил несколько неточностей и даже грубых ошибок.
   - Достать шахматы? - тихо спросил Рыбаков.
   Он жалел одряхлевшего дядю Колю, но ему не хотелось принимать участие в дискуссии, где со стороны Полетаева шла игра в поддавки. Это было слишком тяжёлое зрелище.
   Валерий, всегда ждавший этих слов или сам их произносивший, в первый раз не был рад предстоящей любимой игре. Он рассчитывал, что три историка будут заняты обсуждением проблем давно минувших дней, а он, предоставленный самому себе, без помех пройдётся по квартире и попробует заглянуть в укромные местечки, где могут храниться сокровища.
   - Доставай, - ответил он, имитируя энтузиазм.
   - Может, тебе не хочется играть? - спросил Анатолий, уловивший лёгкую заминку в его голосе.
   - Голова побаливает, но не очень сильно, - объяснил своё состояние Валерий. - Может быть, за игрой пройдёт.
   Но, по-видимому, вымышленная головная боль помешала ему сосредоточиться, и он раз за разом проиграл три партии.
   - А когда у тебя кончается отпуск? - спросил он, расставляя фигуры.
   - В понедельник на работу.
   - И поедешь к себе?
   - Да, поеду. Пора.
   "Наконец-то он не будет путаться под ногами, - подумал Валерий. - Теперь можно действовать свободнее".
   - Новая квартира - это всегда радость, - сказал он, чтобы поощрить приятеля. - Подумай, как это здорово, когда нет соседей. Выходишь в кухню сам себе хозяином. Хочешь - занимаешь все конфорки, хочешь - сидишь там хоть весь день, ты никому не мешаешь, и тебе никто не мешает. Когда мы жили в коммуналке, у нас прямо за стенкой жила семья пьяниц. Не повезло. Лучше бы там была вторая семья, спокойная. Мало того, что они пьянствовали напропалую, так были ещё умственно отсталыми. Они и скандалили днями и ночами, и дрались... друг с другом, не с соседями, и пачкали везде, и приворовывали еду, если оставишь кастрюлю без присмотра. Покоя от них не было. Моя мать, бывало, постучит им в стену, чтобы напомнить, что уже ночь, а им всё, как говорится, по барабану. У тебя не было такой семейки, но всё равно соседи - это соседи, как ни крути. Теперь ты заживёшь по-настоящему. Обязательно пригласи, когда обставишь квартиру. Здесь ты всё чудесно устроил. Ты все вещи сам распаковывал и раскладывал, или дядя Володя тоже в этом участвовал?
   Это была тонко расставленная ловушка, но Рыбаков ничего не заподозрил.
   - Нет, не все. Владимир Михайлович сам распаковывал материалы по своей работе. И ещё кое-что.
   "Понятно, что именно заключается в этом "ещё кое-чём", - понимающе проговорил про себя Валерий. - А тебе, конечно, хотелось бы самому туда влезть".
   Полетаев дал гостю возможность изложить свою теорию, порой для вида вставляя замечание или незначительное возражение, которое лишь подбадривало, но не заставляло горячиться и волноваться.
   - Возможно, вполне возможно, - в заключение сказал Владимир Михайлович, чтобы поощрить больного друга. - Я тебе уже говорил, что кое в чём ты меня почти убедил. Сейчас я пересматриваю свои выводы.
   Николай Иванович был удовлетворён.
   - Вот так-то, Володька, - наставительно проговорил он. - Всегда слушай знающих людей.
   - Постараюсь, - согласился Полетаев и перевёл разговор на свою беду. - А ты представляешь, каково мне будет послезавтра?
   - Послезавтра? - переспросил Астафьев. - В понедельник? А что случится в понедельник? У тебя запись к врачу? Может, ты болен?
   - Толе в понедельник выходить на работу, а оттуда он отправится к себе. Мне сразу станет так одиноко, так тоскливо!
   - А ты попроси его задержаться ещё на недельку. Он тебе не откажет.
   - Не откажет, но он и без того весь отпуск посвятил мне и моей квартире. Ему, конечно же, хочется заняться собственным домом. Зачем я буду обременять его собой, если в этом нет нужды? Вот поэтому послезавтра у меня траур.
   Николай Иванович сочувственно кивнул и о чём-то задумался.
   - А ты никуда не собираешься пойти или поехать в этот день... траура? - спросил он.
   - Нет. Утром, как всегда, прогуляюсь, а потом засяду за работу. Просто оглушу себя работой. Говорят, что это самое лучшее лекарство.
   - Оглуши, но не до конца, - посоветовал Астафьев. - Пусть у тебя будет ясная голова, а не то ты опять собьёшься на свои бредни. Пока я жив, пользуйся моими догадками.
   Когда гости ушли, Полетаев печально сказал Анатолию:
   - У Коли совсем отказывает память. Он такого нагородил... Хорошо ещё, что его постоянно посещают новые идеи, поэтому его труд никогда не закончится и он не отдаст его на суд научной общественности.
   - Жалко его, - согласился Рыбаков. - А ведь такой замечательный был историк! Помните, какие смелые предположения он выдвигал?
   - Что делает с людьми время! - вздохнул Полетаев. - А может, и мои работы уже никуда не годятся?
   - Годятся, - возразил Анатолий. - Ещё как годятся. Мы же их обсуждаем вместе с вами.
   - Но если я начну путаться, то ты мне намекни. Нет, лучше скажи прямо. Не беспокойся, я выдержу.
   - Договорились.
   "Что сделать, чтобы не дать памяти ослабеть? - с беспокойством спрашивал себя Владимир Михайлович, когда укладывался спать. - Может, начать учить ещё один язык? Но Тольке об этом говорить нельзя, иначе он решит, что я уже на половине дороги к маразму... Завтра надо будет приготовить что-нибудь особенное. Всё-таки последний день праздника".
   "Завтра последний день, - думал Рыбаков. - А потом придётся убираться восвояси. Какое хорошее слово "восвояси", но для меня то, что оно означает, очень нехорошо. Там нет призрака Тамары. Там есть только тоска по ней. Неужели до конца жизни я буду пленником своей любви?"
   Он достал синий том, подержал его в руках, словно это была успокаивающая рука друга, и открыл. "О высший дар, бесценная свобода, Я потерял тебя и лишь тогда, Прозрев, увидел, что любовь - беда, Что мне страдать всё больше год от года" (10).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"