Так и тянет сказать: "Денёк выдался хлопотный", - но приходится начинать с ночи. Хлопотная у многих выдалась ночь. Сначала истерично вопила Курулёва, доведя себя до такого состояния, что принялась топать и стучать по столу. Полетаеву, чья комната примыкала к квартире этой женщины, показалось, что некоторые удары звучали глуше, словно падали не на дерево, а на более мягкий материал. Но вмешаться он не мог, потому что этим он бы только нанёс вред. Детей не били смертным боем, он это давно понял, и серьёзно им доставалось лишь временами. К чему бы привело его заступничество? Ни к чему хорошему. Мать не переделаешь, лишь нарушишь своеобразный мирок этой семьи. Вот если бы девочку, а доставалось в основном ей, по-настоящему били, то он бы не остался в стороне. Старик невольно подумал, что у многих родителей детей следовало бы отбирать сразу после рождения, но при условии, что в детских домах был бы порядок. К сожалению, судя по тому, что прорывается в печать, там до порядка далеко. Так что тихой девочке и красивому мальчику лучше оставаться у этой нервнобольной матери. Его мысли устремились чуть в сторону. Почему он повторял вслед за всеми, что мальчик красивый? Мальчик светленький и в целом кажется ангелочком, но если приглядеться, то про черты его лица ничего нельзя сказать. Они слишком мелкие и несформированные. Крошечный носик неясно какой формы, крошечные губки, всё слишком крошечное. Личико, как у куклы старого образца, когда в игрушках выражалась наивность и не подчёркивалась половая принадлежность. Если бы волосы у Кости были тёмными, то вряд ли бы все так им восхищались. И этот ребёнок явно на особом положении в семье. Обычно это портит детский характер.
До Рыбакова тоже доносились бушующие страсти, но приглушённо.
"А ведь кажется такой спокойной, - думал он, продолжая путать Светлану и Раису Павловну. - Если не жить с ней рядом, то подумаешь, что она вообще не способна кричать".
Врачи, имевшие несчастье иметь спальню, примыкающую к шумной квартире, но по другую её сторону, тоже не могли уснуть, однако по другой причине. Они несколько раз безрезультатно барабанили по стене, за которой раздавался оглушительный ударник, а уж по сравнению с этим бедствием крики и стуки Раисы Павловны казались тишиной. Они даже не могли переместиться для сна в другую комнату, потому что там ударник, отдававшийся от стен, был ещё невыносимее для слуха. Елена была уже в полуистерическом состоянии, потому что перед этим весь вечер раздражалась от доносившейся со стороны чеченцев чужой, неприятной ей музыки, а сейчас переживала за мужа, которому предстоял тяжёлый рабочий день.
Алевтина Ивановна не страдала от беснований Курулёвой так сильно, как Владимир Михайлович или Андрияшкины, можно даже сказать, что она от них вообще не страдала, но заснуть не могла, потому что к Лёшке заявились его приятели Вован, Пашок и жена последнего Пушок. Вместе с самим хозяином и Овечкой набралось пять человек, но шуметь эти пятеро будут за десятерых. Было слышно, как звенят стаканы. Скоро языки станут заплетаться, а речи с утратой связности обретут чрезмерную громкость. И начнётся обычный кошмар. Старуха поневоле помянула недобрым словом умершего Петра Захаровича, на квартиру которого она не рассчитывала при его жизни, но после его смерти обиделась за то, что он не оставил её ей, как было бы справедливо, потому что она была его приятельницей. Как ни был мил её сердцу поселившийся там Владимир Михайлович, зато сейчас она жила бы отдельно от Лёшки и горя не знала.
Понятно, что, когда Курулёва затихла, эстафету подхватила пьяная компания, не давая скучать ближайшим соседям и своими криками доводя теперь уже и Раису Павловну до сумасшествия.
Светлана жила от всего этого в счастливом отдалении, поэтому не обращала внимания на долетавшие до неё отзвуки бушующих страстей, но тоже не могла спать, потому что не спал Дик. Этот милый пёсик, умевший успокаивать себя при жизненных неудачах в виде отнятой у него косточки или стельки, становился невменяемым в грозу, при громыхающих салютах или прочих подобных явлениях. Сегодня поздно вечером какой-то полоумный принялся взрывать во дворе петарды, поэтому лишил покоя многих собак, разделяющих страхи Дика. Выстрелы давно прекратились, но пёс не унимался. Он вскакивал то на стол, то на софу, где лежала хозяйка, а с дивана - на тумбочку в изголовье, откуда пытался влезть на стену, потом, когда его оттуда снимали, на задних лапах пробирался по софе вдоль стены, цепляясь когтями за ковёр в тщетной надежде взобраться по нему вверх, а дойдя до мирно дремавшего кота, наступал на него, как на ступеньку, ведущую ввысь, даже подпрыгивал в надежде, что теперь-то наконец уподобится белке и взлетит под потолок, соскальзывал с гладкой шерсти приятеля или чаще бывал попросту столкнут недовольным Базилем, соскакивал с дивана, вновь запрыгивал на стол и начинал новый круг метаний. Как Света его ни успокаивала, он не унимался до середины ночи. Счастье, что кот почти не реагировал на отдельные выстрелы, а при усиленной канонаде степенно поддевал когтями дверцу встроенного шкафа и забирался в него, прячась за развешанными пальто. Так что Светлана тоже не спала, но не по вине Курулёвой или пьяной компании.
Полетаеву неприятные впечатления ночи усилило воспоминание о Петрарке, потому что внимание старика, проводившего Анатолия утром на работу и зашедшего к нему в комнату, вновь привлёкла синяя книга. Открыв её наугад, он прочитал: "...Я слушаю - и новых чувств прилив Во мне рождает умереть желанье, И я реку себе: "Когда прощанье Столь сладко с жизнью, почему я жив?"" (15). Готовый и в следующий раз прочитать что-нибудь нежелательное, он, разумеется, сразу же натолкнулся на нечто ожидаемое: "...Руиной становлюсь, жильём без крова. Со мною смерть расправиться готова, Её небесный гром, звериный рык Беглянку, жизнь мою, уже настиг..." (16). Ни это, ни предыдущие строки не придали Владимиру Михайловичу бодрости. Впечатление от них исправила только прогулка.
Рыбаков, который, с утра, уже по привычке открывал синий том, тоже не получил поддержки своим мечтам о Тамаре. Вместо нежных слов о возлюбленной, он прочитал: "Мечта возврата прежних дней поблекла, Худое к худшему прийти грозится; А путь, мной проходимый, - в половине..." (17). Он поморщился. Это была горькая истина, от которой он отворачивался, слишком горькая, а потому он поспешил изгнать её из сердца.
Странно, что люди, устраивающие домашние крики и скандалы, не думают о том, что их слишком хорошо слышат соседи. Кажется, что наши тонкие бетонные или, в лучшем случае, кирпичные стены не только не заглушают звуки, но даже усиливают их. У Курулёвой и мысли не возникло, что кто-то способен осудить её поведение, она считала, что как мать и хозяйка дома она безупречна. Детей надо воспитывать, проявлять строгость, отчитывать их за проступки. Утром, не испытывая ни малейшего сомнения или смущения, она подала Косте и Кате завтрак, навела на лицо красоту и принялась расхаживать по квартире, делая вид, что убирает лежавшие не на месте вещи и вообще занята хозяйственными хлопотами. Потом, услышав, что в квартире Полетаева открылась дверь, она накинула пальто, взяла подарочный пакет, сунула в него мешочек с мусором и, крикнув, что сейчас придёт, вышла в коридор.
Рыбаков уже проходил мимо лифта, когда услышал, что с ним здороваются.
- Доброе утро, - ответил он, обернувшись и увидев неприятную ему женщину.
"Не понимаю, почему дяде Володе она нравится, - недоумевал он. - Что в ней хорошего? Та соседка, которая кричит на своих детей, хоть на людях кажется приятной, а эта... от этой не знаешь, что ожидать. Ещё эта боевая раскраска..."
- Как рано вы выходите на работу, Анатолий Сергеевич! - завела светский разговор Курулёва.
Рыбаков чувствовал непреодолимую антипатию к обратившейся к нему женщине, поэтому ему казалось, что любое его неосторожное действие выдаст это чувство. Счастье для Раисы Павловны, что он путал её со Светланой, иначе после воплей и стуков, которые она устроила поздно вечером, эта антипатия сменилась бы отвращением. Возможно, если бы Раиса Павловна была к нему равнодушна, то и он с меньшим пристрастием относился бы к её чертам характера и недостаткам во внешности, но он, не сознавая того, где-то в глубинах разума отмечал, что встречает её чаще, чем полагалось бы.
- Вы тоже рано, - ответил он, соблюдая вежливость.
"А правда, почему она идёт в школу так рано? - удивился он. - Уроки начинаются... ну да, насколько я помню, они начинаются в половине девятого. Разумеется, ей надо к ним ещё подготовиться, но всё же..."
- Я не в школу, - объяснила Курулёва. - Хочу вынести мусор. У меня правило, что в доме всегда должна быть чистота. Я и детям это внушаю.
"Конечно, учителя должны не только преподавать свой предмет, но и прививать детям кое-какие жизненные навыки, однако... Не хотел бы я учиться у такой особы. Когда она что-то говорит, это получается так навязчиво, что хочется сделать наоборот".
А ещё ему хотелось спуститься вниз по лестнице, но он, как неопытный преступник, настолько боялся выдать своё отношение к соседке, что не решался даже на такое естественное действие, как покинуть её, сославшись на спешку. С каменным лицом и неприязнью в сердце он покорно вошёл в лифт.
- Я отношусь к воспитанию детей очень ответственно, - вещала Раиса Павловна, желая произвести хорошее впечатление. - Я их не распускаю, слежу за каждым шагом...
Она говорила о Кате и Косте, но Рыбаков был уверен, что речь идёт о детях из школы, где она работает.
"А дядя Володя почему-то считает, что она только говорит о себе как о женщине с жёстким характером, а на деле гораздо мягче, - недоумевал Анатолий. - По-моему, у неё попросту неврастения. Рассуждает сейчас о самых обычных вещах, волноваться не из-за чего, а такое впечатление, что она вот-вот устроит истерику".
- Но как же с ними бывает трудно! - пожаловалась Раиса Павловна. - Так и кажется, что вот-вот где-то что-то не досмотришь, и они распустятся.
"Интересно, как к тебе относятся дети? - мысленно спрашивал Рыбаков. - Я бы перешёл в другой класс или в другую школу, лишь бы не иметь с тобой дела. И как только тебя выносят твои животные?"
Он задумался о том, что по виду этой женщины трудно предположить, что у неё беспородные кот и собака. Такие вот простецкие бабы с претензией на что-то более высокое обычно заводят только породистых животных, чтобы... наверное, слишком чувствуют свою собственную беспородность и желают подправить дело хотя бы за счёт животных. Но лучше бы ей вообще не иметь питомцев. А может, наоборот, они её успокаивают, и без них она бы совсем сошла с ума...
- Было очень приятно побеседовать, - вежливо сказал он, едва лифт остановился на первом этаже. - До свидания.
Курулёва была счастлива. Для неё этот день начался очень удачно. Поспешно достав из симпатичного пакета небольшой кулёк и бросив его в мусорный ящик, она вернулась домой.
- Поели? - осведомилась заботливая мать. - Доедайте до последней крошки! Чтобы на тарелках ничего не оставалось! Да поторапливайтесь!
Когда Катя робко предложила вымыть посуду (что она делала всё реже), Раиса Павловна, совершая ошибку многих матерей, ей отказала.
- Да как ты её вымоешь? Разве ты умеешь мыть посуду? Не крутись на кухне и быстрее одевайся! Сейчас твоё дело - хорошо учиться.
"Вымоет она! - раздражаясь, думала она. - Ополоснёт кое-как, и это будет считаться мытьём. А я сначала мою посуду моющим средством, ополаскиваю её, а потом обязательно перемываю хозяйственным мылом. Вот тогда посуда действительно чистая. Да и не люблю я, когда кто-то мешается на кухне".
Большинство детей, и девочки и мальчики, сначала очень хотят помогать матери, чувствовать себя взрослыми, возиться по дому, убирать, мыть посуду и готовить, но непредусмотрительные родители упускают этот период, не желая осложнять себе жизнь обучением неловкого ребёнка хозяйственным навыкам, считая, что он ещё мал, и откладывая это на неопределённое будущее. Когда же они спохватываются и начинают требовать от уже почти взрослого человека помощи, выясняется, что бывший ребёнок давно перерос свою тягу к таким делам и привык к тому, что всем ведает мама, а он лишь пользуется результатами её трудов.
Катя уже не просила допустить её к приготовлению хотя бы простенького салата, редко, и то лишь благодаря ответственному характеру, предлагала вымыть посуду или пол и была на грани того, чтобы вообще отказаться от мысли что-то делать по дому.
У Курулёвой сегодня был день утренних встреч. Отведя детей в школу пораньше, она застала в вестибюле Светлану, которая расписывалась за получение ключа от кабинета, в котором должна была провести первый урок.
- Здравствуйте, Светлана Николаевна, - начала она.
- Здравствуйте, Раиса Павловна, - ответила Света, мимоходом подумав, что, работая с этой женщиной в одной школе и живя с ней на одном этаже, видит её очень редко, и то преимущественно на педсоветах.
- Как моя Катя?
- Очень старательная девочка, - ответила Светлана. - Ведёт себя тихо, можно сказать, примерная ученица.
- Здравствуйте, - бесцеремонно прервала их какая-то женщина.
Света поняла, что это мать кого-то из её учеников, но кого именно и из какого класса, она не знала, уточнять же при Курулёвой не хотела, инстинктивно чувствуя, что на Раису Павловну, имеющую дело лишь с малым числом детей и их родителей, это произведёт неприятное впечатление.
- Я хотела у вас спросить, Светлана Николаевна, почему вы не разрешаете переписывать контрольные и самостоятельные? - напористо начала женщина.
Курулёва обратилась в слух. Она считала своих детей непогрешимыми во всём и не нуждающимися в переписывании работ, хотя у Кости и происходили какие-то недоразумения с его учительницей математики и ещё кое-кем из учителей, но было интересно узнать о претензиях других родителей к Светлане Николаевне, у которой училась её Катя.
- Иногда разрешаю, - возразила Светлана. - Но не часто. Если дети привыкают к мысли, что работу можно переписать, они не готовятся к ней ответственно, приучаются к небрежности. Думают: "Если получу двойку, то перепишу. Ничего страшного". Сначала дети из каждого нового класса, даже ещё не приступив к контрольной работе, спрашивают меня: "А можно будет её переписать?" Вдумайтесь, они уже заранее обрекают себя на неудачу, настраиваются сейчас работать кое-как, начерно, а уж в следующий раз выполнить её нормально. Как же они будут сдавать экзамен, если сформировывается такое наплевательское отношение к делу? И такое отношение у них вырабатывается не только к контрольным и самостоятельным, они переносят его на всё, они и к жизни начинают так относиться. Чтобы этого не было, я не разрешаю им переписывать. Точнее, разрешаю только в исключительных случаях, если ребёнок перед этим отсутствовал или плохо себя чувствует. Поверьте, если дети сразу же приступают к любой работе ответственно, не держа в уме мысль, что потом её переделают, для них же лучше.
Для Курулёвой это была слишком длинная и запутанная речь. Она не вникла в смысл рассуждений и ждала реакцию женщины.
- Может быть, - согласилась та. - Но нельзя путать жизнь и самостоятельную работу. Почти все учителя дают переписать самостоятельную. Мне странно, что вы этого не делаете.
- Делаю, - возразила Светлана, чувствуя беспомощность от невозможности донести до этой матери свою точку зрения. - Но я это делаю в оправданных случаях. А если я вижу, что ребёнок невнимателен, не старается, даже не пытается вдуматься в задание, рассчитывая, что потом придёт после уроков и не спеша, имея много времени, а, может быть, с подсказками учителя, всё перепишет, то такому ребёнку я ставлю заслуженную оценку без права на пересдачу.
- Очень странно, - сделала вывод женщина, развернулась и, не попрощавшись, ушла.
Курулёва хотела было сделать неблагоприятный вывод о методах Светланы, но не успела.
- До чего странными стали родители! - заявила женщина-охранник, возле стола которой и происходил этот разговор. - Вместо того чтобы вдалбливать детям, что надо ко всему, и малому и большому, относиться ответственно, они принимаются давить на учителей, чтобы те делали поблажки. Я из маленького посёлка, у меня очень простые родители, но мать всегда нам, детям, говорила, что, если начинаешь что-то делать, делай старательно. Помню, я ещё маленькая была, мне и семи не было, но, когда я варила кашу, суп или что-то ещё, я боялась отвернуться от плиты, чтобы не пригорело, не убежало. А тут... Я же не просто так здесь сижу, а за всеми наблюдаю. Все привыкли ко мне, как к мебели, совершенно меня не стесняются, кажется, даже не думают, что я всё вижу и слышу.
- Сейчас редко кто кого стесняется, - сказала Светлана.
Ей всегда нравилась охранница, но она не предполагала, что эта женщина так умна.
- Но меня-то и вовсе почти не замечают. Знали бы вы, какие я наблюдаю сцены! Волосы дыбом встают. И как эти дети будут жить в дальнейшем?
Курулёва решила повременить делать какие-то выводы.
- Лучше спросите, как будем существовать мы, когда такие дети выйдут в жизнь, - поправил охранницу подошедший Жигадло. - Всем горячий привет!
- Когда-то, в незапамятные времена, была такая интермедия, - сказала Света. - Я её не помню, мне мама рассказывала. "С пламенным!" - говорит человек, но мысленно подразумевает "горите вы все синим пламенем". Ваш "горячий" привет не из этой области?
- Светик, ты, видно, плохо меня знаешь. Вот выйдешь за меня замуж... Кстати, есть такой анекдот...
- Извините, но мне надо готовить доску к уроку, - сказала Светлана.
- Всем надо...
Но Света поспешила наверх, чтобы не слушать его анекдот.
- Здравствуйте, Светлана Николаевна, - приветствовала её Карасёва. - Что-то вы поздно... Я не имею в виду, что ты опоздала, но обычно ты приходишь раньше.
- Какая-то мамаша меня задержала. Почему я не даю её ребёнку переписывать контрольные и самостоятельные? Знать бы ещё, что это за ребёнок и из какого класса. Наверное, у меня имеется повод не давать ему переписывать. Хоть бы эти родители представлялись. Я, мол, мама такого-то из такого-то класса. Как я могу запомнить родителей всех детей, которые у меня учатся?
- Бывает ещё хуже, - подхватила Карасёва. - Ко мне на улице обратилась какая-то женщина. "Людмила Аркадьевна, вы меня помните?" А у меня мелькает в голове, что я её где-то видела, но вспомнить не могу. Почему-то решила, что это мать девочки из девятого класса. Хорошо, что не успела сказать, что к её дочери у меня нет замечаний, а то вышло бы неловко, потому что потом я поняла, что это мать кого-то из детей, которые уже окончили школу. Многие считают, что мы должны всех знать в лицо и всех помнить.
- А может, они считают, что мы должны знать не всех, а именно их. У некоторых людей преувеличенное сознание собственной значимости. Мне нравятся родители, которые сразу представляются, - сказала Светлана. - Молодцы. Пусть даже их помнят, но всё-таки нелишне сказать, кто они. Иногда так замотаешься, что не сразу вспомнишь даже имена коллег. Однажды у меня было такое, что я обращаюсь к директрисе, но путаю то её имя, то отчество.
- А она?
- Так это была наша старая директриса. Она только засмеялась, махнула рукой и сказала, что это неважно.
- Да, она понимала, что учитель может устать до такой степени, - согласилась Карасёва.
- Она на такие пустяки не обижалась. Интересно, обиделась бы наша Дама? Хорошо, что её видишь редко, а то я так привыкла называть её Дамой, что не сразу могу вспомнить, как её имя и отчество.
- Она сама путает имена и отчества учителей. Она и меня часто называет неправильно, и других тоже.
- Одно дело - называть неправильно других, и совсем другое - когда неправильно называют её саму, - сделала поправку Светлана. - Некоторые очень болезненно относятся к тому, что перепутают их имя или отчество. Для них это почти оскорбление. Меня удивляет, что Землянская сразу запомнила всех учителей. По-моему, она ни разу никого не перепутала.
- Ничего, это компенсируется другими её недостатками, - ответила Карасёва, насмешив Свету.
Они вошли в кабинет, где должна была вести Светлана, и разговаривали, пока та записывала число, тему урока, домашнее задание и часть примеров для "разминки".
- Какая маленькая доска! - пожаловалась Света. - Где здесь уместить полное решение? Ещё хорошо, если ребёнок пишет мелким почерком, тогда бы хватило хотя бы на треть примера, но ведь некоторые займут всё место тремя строчками. Представляете, приходится говорить детям, чтобы поскорее всё переписали, потому что сейчас это сотрём, чтобы решать дальше. А если надо вернуться к какой-то части решения, чтобы что-то объяснить? Не каждый ребёнок найдёт нужное место в своих записях, а показать на доске, о чём идёт речь, невозможно - всё давно стёрто. По расписанию, у меня сейчас должен быть урок геометрии, но, к счастью, сегодня у меня два урока в восьмом классе, и я уже давно договорилась с детьми переставить геометрию и алгебру местами. А если бы я здесь проводила геометрию, то у меня только "Дано" и чертёж заняли бы почти всё место. Зачем нас, математиков, посылают в кабинеты с такими досками? Должна же учитываться специфика предмета.
- Чего захотела! Скажи спасибо за то, что Екатерина Ильинична приносит нам листочки с нашими заменами, а то прежде многие не могли вспомнить, в какой день и на каком уроке они кого-то заменяли. У меня всегда всё чётко записано, поэтому у меня с этим проблем не бывает, но для многих эти листочки - настоящее спасение. Дама могла бы похвалить её хотя бы за это, а она всякий раз, как её видит, принимается орать. Екатерина Ильинична уже не знает, что делать. По-моему, она скоро перейдёт в другую школу. И чего Дама добьётся своими криками?
- Привычка, - сказала Светлана. - Распустила себя и уже не может остановиться.
- Это точно! - подхватила Людмила Аркадьевна. - Для неё поорать - самое милое дело. Притом, если на кого-то начну орать я, то для меня день потерян, настолько я нанервничаюсь, а Дама орёт, чтобы успокоиться. Это для неё как валерьянка. Выплеснет эмоции - и довольна.
- У меня так поступала прежняя собака, - сказала Света. - Мы боялись, что она долго не проживёт, потому что очень нервная, но оказалась, что это вовсе не нервы, а прекрасный способ успокоиться. Она облает кого-нибудь и весело возвращается, очень довольная собой.
- Ты, Светлана Николаевна, не скажи это при ком-то ещё, - посоветовала Карасёва. - У нас имеются личности, которые любят доносить.
Свете это было известно.
Открылась дверь, и вошла ни кто иная, как Екатерина Ильинична, о которой только что шла речь.
- Светик, - заговорила она, поздоровавшись, - сегодня на четвёртом уроке у тебя замена. Не вышел Киселёв.
У Светланы мелькнула было мысль напомнить ей о том, что она обещала ставить её по возможности в один кабинет, но сменилась сознанием, что всякие просьбы и напоминания бесполезны. Все учителя, не имеющие своего кабинета, как угорелые носятся по школе, не только она. А уж тем более, нет смысла просить её не назначать для уроков математики кабинеты с крошечными досками.
- Я не могу, - возразила она. - У меня надомник.
- Дай ему задание. Пусть сидит и выполняет, а ты поработай с классом.
- Я бы и рада, - солгала насчёт радости Света, - но все вопросы к завучу. Она не разрешает проводить замены во время занятий с надомниками.
Екатерина Ильинична растерялась.
- Надо поставить вопрос о том, чтобы с надомниками занимались только после шестого урока, - с досадой сказала она, уходя. - А то некого направить на замену.
- Это как понимать? - забеспокоилась Светлана. - После шестого урока? Сколько же учителя должны впустую высиживать в школе в ожидании, когда им позволят принять надомников? У меня в этом году маленькая нагрузка, но "окон" полно. Если ждать седьмого урока, то... это же наберётся до десяти лишних часов в неделю.
- Никто на это не согласится, - решила Карасёва. - Я первая буду протестовать.
Это было бы утешительное известие, потому что Людмила Аркадьевна умела добиваться своего, если бы её настойчивость распространялась на всех. Но как бы не получилось так, что лично ей разрешат работать с надомниками в "окна", а остальных заставят дожидаться седьмого урока. Однако не одна Света в таком положении. Если вдуматься, то все учителя возмутятся предложением Екатерины Ильиничны.
- Схожу за журналом, - сказала Карасёва. - Может, учительскую уже открыли.
- Я тоже возьму свой, - подхватила Светлана, окидывая взглядом исписанную доску. - И ведь не уместилось всё, что я хотела дать в устной части.
Она вышла в коридор с этими мыслями, поэтому, естественно, поделилась ими с встреченной в коридоре Серёгиной, которой проблема доски была ближе к сердцу, чем учительнице истории.
- Я вас понимаю, - своим особенным, очень веским, тоном заговорила та. - Каждому учителю должны предоставлять условия для работы в зависимости от предмета, который он ведёт. Мы, математики, решаем длинные примеры, нам нужно много места на доске. - Она чуть сбавила решительность в голосе и поделилась своим мнением. - Нам почти во все кабинеты повесили эти интерактивные доски. В какой-то степени это удобно, потому что не надо раздавать листочки с контрольными и самостоятельными, а всё отображается на ней...
- А мне они не нравятся, - возразила Светлана. - У меня зрение плохое, поэтому мне трудно что-то на них разобрать. Когда их используют на педсоветах, то я эти тусклые строчки не могу прочитать.
- Возможно, в этом есть неудобство, - согласилась Мария Александровна, которая, наоборот, была дальнозорка. - Текст тускловат, но и удобство от них тоже есть. Но я не об этом. У меня эта громадная доска заняла полстены, а для обычных досок места не осталось. Пришлось одну снять. Хорошо Семаковой, у неё кабинет огромный. Она и интерактивную доску вместила, и остальные три доски сохранила, а при желании найдёт место и для четвёртой. Но ставить математика в кабинет, где почти нет доски, это безобразие. Какая же это работа?
- А я вот о чём подумала, - призналась Светлана. - Помните, когда в последний раз на нашу школу написали анонимку, приходила комиссия и проверяла, как каждый учитель из приложенного списка даёт уроки...
- Из длинного списка, - поправила Серёгина. - А второй список, в котором отдельные учителя восхвалялись, был совсем короткий. Кто там был упомянут? Красовский и кое-кто из его приспешников. Остальных просто смешали с грязью. Ясно, кто, а вернее, по чьему наущению написал эту анонимку. А что вы хотели сказать?
- То, что свой открытый урок я тогда провела в собственном кабинете, где могла располагать местом на досках. А что бы я делала, если бы такая анонимка пришла сейчас? Заявились бы ко мне на урок. И что бы увидели? Что я решаю каждый крупный пример по частям, стирая предыдущие записи? "Дети, посмотрите, какой ответ получился для стороны АЕ, а то у нас всё стёрто". А какой-нибудь Алаев, которого вообще не заставишь что-то записать, догадается сказать: "А я за вами не успеваю. И вообще мне надо ещё раз объяснить то, что вы только что стёрли". Услышав такое, меня просто выгонят из школы.
- Если должна будет придти комиссия, то надо заранее побеспокоиться, чтобы вам дали нормальный кабинет, - наставительно сказала Серёгина.
- А в обычное время сойдёт и тот, где невозможно работать? - заключила Светлана. - И комиссия может нагрянуть внезапно. Разве такое не исключено?
- Не исключено, - согласилась Мария Александровна. - Обычно об этом предупреждают, но у нас возможно всё. Ведь и сейчас к нам приезжают по анонимкам, но проверяют только документацию, да ещё обследуют столовую. Всю душу выматывают. Нас это не касается... точнее, вас это не касается, потому что вам не нужно отчитываться за порядок проведения экзаменов, как мне, поэтому вы не обращаете внимания на эти комиссии. А если вновь этому анониму придёт в голову перечислить всех учителей, то тогда, конечно, начнут посещать уроки. Но как их ни проводи, а если приходят с целью найти только плохое, то это плохое обязательно найдут. То, что в другой раз было бы плюсом, на этот раз сделают минусом. Провели короткую самостоятельную в начале урока? На это могут сказать, что всё сделано правильно и хорошо, а могут придраться к тому, что напрасно отняли именно от этого урока время, которое нужно было бы потратить на другое, и что вообще самостоятельная была проведена неправильно. А если не дадите самостоятельную, а проведёте фронтальный опрос, то вам скажут, что было бы значительно лучше дать самостоятельную. Комиссия приезжает выявлять не достоинства, а недостатки, им именно за это платят деньги, поэтому они их находят буквально во всём. Тот же ваш Алаев примется голосить, что он не успел ничего решить, и вам только за это наставят столько минусов, что они перекроют все ваши плюсы. Сейчас некогда, а потом, перед собранием, мы ещё об этом поговорим. Не о комиссии, а о показательных уроках.
- Каким собранием?
- Сегодня будет собрание. Вам всем об этом объявят по радио. Но вам я говорю это заранее. Решили сегодня собрать учителей. Явка всех обязательна. Будут говорить о стимулирующей оплате.
Светлана огорчилась. Если бы у неё был урок с Шуриком Пономарёвым, то это был бы веский повод улизнуть с собрания, но, к сожалению, к нему она должна идти только завтра. Она ничего не имела против собраний, если бы они назначались сразу после шестого урока и не были такими томительно долгими. Но тягостно сидеть полтора-два часа и слушать сначала неуклюжие наукообразные фразы, почти не несущие в себе никакой информации, в которые Дама облекает свой доклад, а потом излишне долгие выступления её заместителей, которые боятся коротко и внятно сказать самую суть, а (чтобы протянуть время) прячут её за обилием слов.
- Понятно, - сказала она.
Учительскую открыли, и там уже стоял обеспокоенный Жигадло с несколькими учителями.
- Нет журнала моего класса, - сообщил он.
- Кто-нибудь успел его взять, - предположила Светлана. - У кого там сейчас урок?
- У меня, - ответил Михаил Борисович. - В том-то и дело, что у меня.
- Должны бы уже привыкнуть, что журналы, которые требуются некоторым учителям, исчезают перед их уроком, а потом благополучно появляются в своих ячейках, - проговорила Серёгина.
- Хорошо бы! - воскликнул Жигадло. - Но бывали случаи, когда они так и не появлялись.
- Бывали, - согласилась Карасёва.
Многие учителя, попадавшие в подобную же ситуацию, согласно закивали.
У Светланы как-то раз тоже пропадал журнал её класса, притом она знала, что его уничтожил Киселёв, потому что залил его чернилами и не хотел в этом признаваться, что видели две девочки. Но прямых доказательств у неё не было, вовлекать в такое грязное дело детей не хотелось, а журнал всё равно невозможно было вернуть. В их школе, и, наверное, не только в их, журналы пропадают каждый год, по одному, а иногда даже по два. Иногда это делается умышленно, с целью кому-то напакостить, а порой объясняется проще: кто-то залил журнал замазкой или, как в случае с Киселёвым, чернилами и не захотел признаваться, кто-то вечером, чтобы не относить журнал в учительскую, убрал его подальше до следующего дня и напрочь об этом забыл, обнаружил его лишь тогда, когда журнал переписали, и не решился повиниться, а было и так, что некий коллега добивался звания "Заслуженный учитель", поэтому исчез именно тот журнал, в котором по его предмету стояло слишком много плохих оценок, а когда журнал был переписан, то на страницах этого человека радовало глаз обилие четвёрок и пятёрок. Так что Света и её коллеги привыкли ко всему и уже ничему не удивлялись.
- Вчера, после уроков, я тоже не нашёл журнал, но думал, что кто-то с ним работает. Ведь это же такая морока - переписывать всё заново! - горевал Жигадло.
- Если он, действительно, пропал с концами, - сказала Света, - то остаётся утешиться тем, что это произошло сейчас, в конце первой четверти, когда надо не так много переписывать. Было бы хуже, если бы это произошло в конце года.
- И все числа и оценки можно списать с электронного журнала, - сказала учительница физической культуры. - Не надо бегать в поисках старых расписаний, чтобы определить, когда велись уроки.
Если бы Светлана вела в классе Жигадло, то у неё такой проблемы не было бы даже при отсутствии электронного журнала, потому что все даты и оценки у неё были проставлены в её личной тетради, а те лишние двойки, которые там имелись, но не были перенесены в настоящий журнал, всё равно не могли бы ей помешать, потому что были или проставлены карандашом, или обведены кружочком.
- Но списки! - воскликнул Михаил Борисович. - Вновь на каждой странице писать списки учащихся! Это же ужас! Это мне Красавчик мстит, не иначе. Он или, возможно, гадит Киселёв.
- Недаром он заболел, - подхватила Карасёва.
- Дурные мысли материализуются и обращаются против самого их источника, - добавила Светлана. - А здесь даже не мысли, а целый поступок.
Каждый считал, что если журнал так и не будет найден, то скорее всего виновник его пропажи - Красовский или Киселёв, но нельзя ведь выдвинуть обвинение, не имея доказательств.
- Светик, а я сейчас подумал, не ты ли это сделала? - проговорил Жигадло.
От растерянности Светлана даже не удивилась такому предположению.
- Я?
Все насторожились.
- Ты, душа моя. Когда женщина готова сдаться, напоследок она принимается отчаянно сопротивляться и в этот период способна совершить то, чего прежде не сделала бы. Я же чувствую, что ты вот-вот ответишь мне "да", но перед этим...
- Ну, Михаил Борисович, вы и даёте! - выразила общее мнение Карасёва. - Шутить тоже надо с осторожностью.
- Это не шутка, - вздохнул Жигадло. - С журналом произошла далеко не шуточная история, а с чувствами вообще не шутят. Да и не могла моя Светочка подкинуть мне такую свинью, раз она специализируется на кошках и собаках. Кого из них ты мне подкинула? Кошку или собаку?
- В каком смысле? - не поняла Света.
- Кто бы это ни был, но характер у него скверный.
- Вас, Михаил Борисович, не понять, - сообщила Карасёва.
- Вы иногда так изъясняетесь... - подхватила учительница физкультуры.
- А чего тут понимать? Она отказалась проводить замену в своё "окно", и Екатерина Ильинична навязала её мне. Я и так пытался отвертеться, и эдак, но ничего не помогло. Что ж ты, Светик, наделала? Если бы ещё заменять пришлось кого-то другого, то я согласен, но Киселёва...
"Выходит, правило, что заболевшего учителя должен заменять человек, который ведёт его же предмет, относится лишь к математикам? - подумала Светлана. - А если говорить прямее, то только к тем учителям, которых легче уговорить? Заболел учитель биологии, "окна" на третьем уроке были у меня и у Михаила Борисовича, тоже биолога, но навязать замену почему-то хотели именно мне, математику. Интересное получается дело".
- Так кто же мой враг? Красавéц или Киселёв? - не унимался Жигадло.
- Оба, - подсказала Серёгина.
- Но кто из них украл мой журнал? Не могли же они сговориться. А знаете...
Все напряглись в ожидании, что он выскажет какую-то потрясающую догадку.
- ... есть один анекдот...
- Коллеги! - прервала его вошедшая в учительскую Землянская. - Что вы здесь столпились? Вы что, не слышали первого звонка? Почему вы не в кабинетах? Немедленно расходитесь! Вы уже не успеете провести с детьми зарядку, но хоть урок начните вовремя!
Действительно, никто из увлёкшихся учителей не слышал, что прозвенел первый звонок, дающий сигнал к зарядке.
- Светлана Николаевна, не забудьте, что сегодня вы должны заниматься с Альбиной Петровой из седьмого "а", - напомнила завуч. - Не дожидайтесь, когда она к вам придёт, сами забирайте её с урока и тащите к себе.
- Алла Витальевна, у меня катастрофа, - сообщил Жигадло. - Исчез журнал моего класса. Что будем делать?
Учителя поспешили в свои кабинеты, а Михаил Борисович задержался, чтобы наскоро объяснить возникшую бедственную ситуацию.
- Урок с Альбиной Петровой! - повторила Серёгина с чувством. - Можно подумать, что с ней возможно провести урок!
Светлана любила работать в своих восьмом и одиннадцатом классах, поэтому первый урок, несмотря на крошечную доску, прошёл приятно и, что она особенно ценила, по-настоящему деловито. Первый урок вообще обычно бывает самым лёгким. Умные дети ещё не отвлеклись на другие дела, не устали и работают с полной отдачей, а ленивые, глупые или болтливые ещё способны как-то себя контролировать или же пока не пришли в себя и сидят не то притихшие, не то сонные. Труднее всего вести математику на шестом уроке или после физкультуры. Напрыгавшись и набегавшись, мало кто может полностью сосредоточиться на усвоении новых тем или решении примеров и задач.
Седьмой класс тоже не доставил Свете хлопот, если говорить о дисциплине. Маленький класс, почти все сидят поодиночке, болтуны размещены на разумном расстоянии друг от друга, дети слушают внимательно, приветливы. Доска была хоть и одна, но достаточного размера. Казалось бы, всё прекрасно, однако после этого урока учительница была измучена от безуспешных попыток что-то объяснить и заставить вспомнить хоть малое из прошедших тем. Этот класс, состоящий из самых неуспешных (в полном смысле этого слова) детей, был неисправим.
- Альбина, никуда не уходи, - обратилась Светлана к девочке, упорно избегающую индивидуальных занятий с учителями. - У нас с тобой урок. Пойдём в учительскую, там и поработаем.
- Светлана Николаевна, я сейчас туда приду, - пообещала Альбина.
Нельзя требовать от ребёнка, чтобы он во время перемены немедленно шёл туда, куда его направляют, поэтому Света согласилась отпустить её и дожидаться девочку к звонку.
- Редко можно вас видеть, никуда не спешащей, - заявила учительница английского языка.
- У меня сейчас урок с Петровой из седьмого "а", - объяснила Светлана. - Если признаться, то во второй раз. Она от меня всё время ускользает. Пообещает, что придёт, но не приходит.
- И не придёт, - сказала англичанка. - Все учителя занимались с ней максимум по два раза. Но сегодня берите её за шиворот и тащите к себе силком. Пусть она хоть в голос рыдает, но тащите. Землянская уже сказала мне, что напишет выговор за то, что я не отрабатываю своё время. У меня с этой девочкой первый урок, я пришла пораньше, сижу в кабинете и жду. Что я могу сделать, если она ко мне не приходит? Почему, скажите мне, я должна за ней бегать? А мне пришлось идти в кабинет, где сидела Петрова, прерывать учителя, убеждать её идти со мной... Да и зачем всё это надо? Что толку, что я привела её к себе и попыталась вдолбить ей что-то из начального класса? У неё в голове ничего не усваивается. Ну и ходила бы на все уроки, и ко мне в том числе, вместе с классом. Нам же не само её надомное обучение нужно, а возможность отсылать её из класса во время проверочных работ. Хоть на одну двойку меньше.
Когда прозвенел звонок, Альбина не появилась. Светлана посмотрела по расписанию, где сейчас седьмой "а" класс, и отправилась туда.
- Извините, - сказала она учительнице рисования. - Альбина, на выход! С вещами!
Девочка залилась слезами. Она боялась покидать класс и идти куда-то одна.
- Пойдём-пойдём, - уговаривала её Света. - Мы с тобой поработаем вместе. Вот увидишь, тебе самой понравится.
Вдвоём с учительницей рисования они с трудом оторвали Петрову от её парты и выдворили за дверь.
- Вы меня простите, - ещё раз извинилась Светлана.
- Ничего-ничего, - ответила та.
"Не "ничего", а хорошо, что это урок рисования, - подумала Света. - А каково отнимать время от серьёзного урока, где требуется сосредоточенность! И всё это из-за чисто формального и совершенно бесполезного отсиживания вместе с ней положенного часа".
- А ведь обещала придти, - сказала она. - Почему не держишь слово? Я была уверена, что на тебя можно положиться. И перестань хлюпать, потому что я тебя не собираюсь есть.
Они пришли в закуток, называемый учительской, и расположились за партой, служащей столом.
- Доставай учебник и тетрадь, - распорядилась Светлана.
"Чем с ней заниматься?" - размышляла она.
- Давай повторим тему об измерении отрезка. Открывай учебник на странице тринадцать и читай мне вслух пункт седьмой из четвёртого параграфа... Нет, не там ищешь... Вот. Читай.
Светлана долго не могла понять, как девочка может не уметь читать, если она умеет писать? Альбина сдавала ей довольно большие тексты по геометрии, в которых совершенно не было смысла, зато имелось неисчислимое количество ошибок всевозможных видов, но всё-таки тексты состояли из букв. Как человек может выписывать буквы, но не уметь их читать? После первого же занятия Светлана поняла, что такое возможно, поэтому уже не удивлялась.
Светлана страдала, слушая этот лепет. Крупная девочка, на вид старше своих лет, среди одноклассников не отличается застенчивостью, прекрасно понимает, что ей говорят, если разговор ведётся на бытовом уровне. Она не производит впечатления умного ребёнка, скорее наоборот, но, пока не познакомишься с ней поближе, не заподозришь, что она по-настоящему умственно отсталая. А людям, далёким от современной системы образования, невозможно вообразить, что в обычной школе учатся и переходят из класса в класс такие вот дети. Альбина дружит с девочкой из её класса, не очень способной, не особо умной, но по развитию намного её опережающей. Постоянно общаясь с Альбиной, эта девочка лишь деградирует, ведь для нормального развития ребёнку требуется общение с детьми, чьи способности не хуже или лучше, чем у него. Недаром в нормальных семьях, где дети играют и разговаривают друг с другом, в умственном отношении выигрывают младшие.
- Молодец, прочитала предложение, - остановила Альбину Светлана. - Теперь повтори, не глядя в книгу.
Этого девочка не могла сделать.
- Скажи своими словами.
И это оказалось непосильным для ущербного ума.
- Ну, хотя бы приблизительно, - настаивала Света. - Ты прочитала про отрезки. Что с ними приходится делать на практике?
Однако несчастный ребёнок даже не помнил, что речь шла об отрезках. Он кое-как, с ошибками, прочитал напечатанные буквы, не понимая их смысла.
- Тогда прочитай ещё раз, - предложила Светлана. - Но теперь вдумывайся в то, что ты читаешь. И ответь мне, что же приходится делать с отрезками на практике?
Но, ни читая вслух, ни читая про себя, Альбина так и не смогла постигнуть смысл фразы. Пришлось это объяснять самой учительнице. Так они промучились и со следующим высказыванием.
"Что с ней делать? - думала Светлана, потратившая немало сил на попытки научить девочку думать во время чтения. - Интересно, какие хитрости используют в школах для умственно отсталых детей?"
- Вот мы с тобой и позанимались, - бодро сообщила она, когда прозвенел звонок. - А ты боялась. Оказывается, на практике отрезки измеряют. А учит этому геометрия. Иди отдыхать и не забудь ко мне придти, когда у нас с тобой будет урок алгебры. Это будет... послезавтра.
Через минуту она подумала, что было бы полезнее дать девочке какое-нибудь задание, а самой проверить часть тетрадей, но хорошие мысли, как правило, приходят с запозданием. "Хорошая мыслЯ приходит опослЯ", - любил говорить один её знакомый.
Любимый одиннадцатый "а" класс. Даже "паршивые овцы" в лице Алаева и Григоряна не могли омрачить удовольствие с ним заниматься. Но недавно перешедший туда Беслан Макаов, который сразу вызвал у Светланы сомнение, сегодня окончательно утвердил её во мнении, что с этим молодым человеком ей будет нелегко. Когда она объяснила новую тему и принялась вызывать учеников к доске, Беслан сам вызвался решать очередной пример.
"Ничего не знает, - в который раз удивилась учительница. - И как некоторые ухитряются дожить до одиннадцатого класса, вообще ничего не усвоив? Ведь из-за постоянного повторения многие правила должны бы сами уложиться в голове, хотя бы правила сокращённого умножения, правила умножения и деления дробей".
- Но это же так просто! - взвыл Кошкин.
- Тогда получай карточку, - сказала Светлана. - Даже две карточки. Начни с этой, и не огорчайся, если не сумеешь решить второй пример. Там есть одна тонкость.
Вторая карточка была с очень трудным примером, и Свете было интересно, справится ли мальчик без легкой подсказки.
- И мне! И мне! - возмутились отличники.
Светлана раздала листочки с заданиями не всем, считая, что кое-кому полезно сначала как следует вникнуть в тему, а уж потом заниматься самостоятельной работой.
- Как успехи? - спросила она Беслана, который беспомощно топтался у доски.
Пришлось ей самой всё за него решить, ещё раз подробно объяснив и новую тему, и используемые в примере старые.
- Садись. Три, - сказала она.
Разумеется, он заслуживал двойки, потому что не знал прежние темы, или его следовало бы посадить без оценки, но ему нужно было поставить тройку, иначе нечем закрывать прежнюю двойку, как это требовали правила.
- Как "три"? - возмутился мальчик. - Это несправедливо. За что?
Светлана приветствовала самокритику, если она, во-первых, не отнимала от урока слишком много времени, а во-вторых, была именно самокритикой, а не критикой учителя, чем Макаов и собирался заняться.
- Согласна, что не за что, но двойку ставить не буду.
Дети захихикали.
- Но вы не можете поставить мне тройку! Я же был у доски! - искренне недоумевал Беслан. - Я же сам захотел пойти к доске!
- А за что тебе ставить "четыре" или "пять"? Только за то, что постоял у доски, пока я решала?
- Конечно, - согласился мальчик. - В прежней школе нам ставили "пять" или "четыре", за то, что мы сами выходили к доске.
Время шло, но невозможно было просто велеть ему сесть и замолчать, потому что он начнёт возмущаться, жаловаться. А тут ещё "овцы" оживились и уже готовы были подать голос. Пока ещё они сдерживались, опасаясь реакции класса.
- У нас ставят "пять" за верно решённый пример, - объяснила Света, - а "четыре" - если есть незначительная ошибка или подсказка.
- Надо учиться, а не вымогать отметки, - раздался голос из класса.
- Ты не решил правильно ни одного действия, - уточнила Светлана. - Тебе надо вспоминать прошлый материал.
У мальчика глаза стали бешеными.
- Да вы знаете, что это такое? Вы не имеете права так поступать! Да ты...
Светлана поняла, что он скажет сейчас что-то очень нехорошее, то, что нельзя прощать или оставлять без внимания, но неизвестно, как на это отреагировать, чтобы при этом не пострадать.
- Садись, а потом, после звонка, подойди ко мне, и мы поговорим.
Макаов постоял, сжимая кулаки, весь так напрягшись, что учительница в душе испугалась, как бы он сейчас её не ударил, но он пересилил себя и сел.
Работа у доски и за партами продолжалась.
- Сделал и то и другое! - победоносно провозгласил Кошкин.
Светлана проверила решение.
- Я и не сомневалась, что ты это сделаешь, - сообщила она.
Мальчик засмеялся, оценив хитрость.
- И я сделал, - сообщил другой ученик.
- Сейчас посмотрю, - ответила Света и поспешила к работавшей у доски девочке, чтобы указать на допущенную ошибку.
- Я забыла! - огорчилась та.
Светлана вернулась к работе с индивидуальными заданиями.
- Как всегда, слишком торопишься, - сказала она. - Подсказать, или сам найдёшь ошибку?
- Сам... Сейчас... - засуетился мальчик.
- Неудачник! - дал ему определение Кошкин.
В этом классе дети, соревнующиеся друг с другом, привыкли беззлобно подтрунивать над теми, кто допускал ошибку, а уж слово "неудачник" было у них особенно популярно. Было приятно вести уроки в сильном классе, но приходилось каждый раз заготавливать кипу карточек, чтобы рассовывать их заскучавшим на обычных примерах отличникам, и успевать их сразу проверять, а они так к этому привыкли, что уже не просили, а требовали дополнительные задания.
- Примеров на вас не напасёшься! - иногда восклицала Светлана, когда выяснялось, что все карточки уже обошли по кругу жаждущих.
Довольные дети хихикали.
Когда прозвенел звонок, Макаов дёрнулся было к учительскому столу, но задержался с выяснением отношений, потому что его опередила девочка, отвечавшая у доски последней.
- Светлана Николаевна, а вы заметили, что я стала намного лучше учиться? - спросила она.
Это Светлана заметила уже давно, больше двух лет назад. Девочка, которая очень старалась, но почти не понимала математику, постепенно стала выправляться, вместо двоек появились тройки, потом они стали перемежаться с четвёрками и, в десятом классе она с трудом, но получила четвёрку в году, а сейчас была горда тем, что решила довольно крупный пример без ошибок и подсказок.
- Конечно, Оксана. А ты заметила, что ты стала получать хорошие оценки?
Беслан решил, что пора прекратить этот разговор.
- Я хочу сказать...
- Подожди, - осадила его девочка.
Светлана не вмешивалась. Она не спешила, потому что на следующем уроке к ней должен был придти надомник из одиннадцатого "в" класса, причём заниматься они будут здесь, в этом самом кабинете, потому что он будет свободен. Это на шестом уроке ей придётся переходить на другое место. Кроме того, мальчику с гор полезно уяснить, что в России девочки имеют столько же прав, сколько и он сам.
- Но мне надо поговорить!
- И мне надо, - не уступала Оксана. - А тебе лучше послушать. Раз ты ничего не знаешь, то поступи так же, как я.
Мимика Беслана была достаточно выразительна, но он не решился при учительнице открыто послать девочку куда подальше вместе с её советами.
- Знаете, что я делаю? - продолжала Оксана. - Вначале это было трудно, а сейчас уже легко. Дома я вновь разбираю решённые в классе примеры и решаю их заново, стараясь не подглядывать. Если это не получается, то разбираю их ещё раз и потом решаю их снова, и так до тех пор, пока окончательно не пойму, как они решаются. А уже потом делаю домашнюю работу. И ты так делай, Беслан. Только не надо заучивать решение наизусть. Надо просто понять, как они решаются.
- Молодец. Очень хороший способ, - одобрила учительница, не напоминая ей, что это она подсказала такой способ, причём Светлана по несколько раз за год, оптом и в розницу, убеждала детей каждого класса его применять. Это требовало времени и сил, поэтому немногие следовали её совету, но Оксана оказалась той самой целеустремлённой девочкой, которой этот совет помог. - И ты, Беслан, пока ещё есть время до экзамена, попробуй так сделать. Это не сразу получится, но потом ты втянешься, и дело пойдёт лучше. Оксане долго не давалась математика, хоть она и старалась, а сегодня она решила непростой пример сама и без ошибок. Заслуженная пятёрка.
Мальчику не терпелось прекратить этот бесплодный разговор и высказать то, что было у него на уме. Он уже успокоился и был готов побеседовать с учительницей спокойно и доброжелательно. Светлана еле заметно глазами подала девочке знак оставить их с Бесланом одних, чтобы он на свободе сказал всё, что хотел сказать.
- Я пойду, Светлана Николаевна? - спросила Оксана, понимающе улыбнувшись.
- Желаю продолжить успешный день, - отозвалась учительница.
- И вы правы. Он у меня с самого начала успешный, - не удержалась от хвастовства девочка. - Я получила четвёрку по литературе и пятёрку по истории. У меня цель - закончить школу без троек.
- Окончить, - поправила её Светлана. - Работу заканчивают, а школу оканчивают.
- Окончить, - согласилась Оксана, подумав. - Да, верно, окончить. И окончить без троек. А вообще-то, какая разница, "окончить" или "закончить" или "докончить"? Всё равно один смысл - кончить.
- От приставок смысл всё-таки меняется, - возразила Света, незаметно наблюдая за Бесланом и гадая, выдержит ли он дополнительную задержку. - "Я получила работу и хочу закончить её в срок" или "я всё-таки мечтаю докончить эту работу". Есть разница? В первом случае работа только что получена, и ответственный человек не хочет опоздать с её выполнением. А во втором случае подчёркивается, что работа уже не только начата, но и сделана значительная её часть, а та, которая её выполняет, мечтает довести её до конца. Как ты - твои разборки с математикой.
Макаов чуть не выл от нетерпения и, едва девочка со смехом ушла, сразу приступил к делу.
- Так поставите вы мне четвёрку? Я не говорю о пятёрке.
Его тон был недопустим для ученика, но в наше время учитель должен на многое закрывать глаза.
- Конечно, нет. Я всё за тебя решила, а ты лишь записывал под мою диктовку. По-настоящему, это два, потому что ты не мог решить даже то, что относилось к старым темам, но я ставлю тебе три. Ты видел, что Оксана решила пример самостоятельно, а многие ребята решали даже дополнительные задания. Как я могу и им и тебе ставить одинаковые оценки? Поверь, если бы ты тот пример решил, я бы тебе поставила не три и не два, а четыре или пять.
- Но это несправедливо! Вы несправедливый учитель.
- Беслан, ты же умный мальчик. Уже не мальчик, а молодой человек. Ты должен сознавать, что ты много тем не знаешь. - Света могла бы сказать, что он ничего не знает. - Ты согласен, что сегодня не мог даже поделить одну дробь на другую? О каких же четвёрках и пятёрках может идти речь?
- Но я получал пятёрки в прежней школе! Значит, тогда я всё знал. Это у вас я почему-то ничего не знаю. Вы неправильно ставите отметки. Я не могу понять, почему у меня столько двоек. Двоек!!! Раньше я никогда их не получал!.. - Он помолчал. - Так вы поставите мне четвёрку?