Кузнецова Вероника Николаевна : другие произведения.

Соседи, друзья, коллеги.Глава 29 Об объяснениях всякого рода

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Глава 29
  Об объяснениях всякого рода
  
  Думала ли Раиса Павловна, что бабушки у подъезда, которых она считала отъявленными сплетницами, проявят осторожность, даже скрытность, и не станут передавать всем и каждому, что Светлана-де злословит на Рыбакова? Но даже без мощной поддержки с их стороны затеянная Сабиной и без долгих раздумий подхваченная Курулёвой интрига не заглохла и стала неторопливо, но неуклонно разворачиваться, чего не скажешь о слухе, пущенном недалёкой и недоброй женщиной в школе. Вот там пьеса под названием "Клевета" (пусть даже Курулёва сама ей верила) разыгралась совсем по другому сценарию.
  День для Светланы начался как обычно, и, когда она шла в школу, её не одолевали дурные предчувствия. Когда работаешь с конкретными людьми, которым даны фактически неограниченные права, неважно, дети это или взрослые, и полностью зависишь от их способностей, трудолюбия, душевных качеств, то надо быть готовым к любым неожиданностям, однако нельзя же пребывать в постоянном напряжении. Неприятности возможны, но необязательны, поэтому в спокойные периоды жизни надо расслабляться и чувствовать удовольствие по возможно большим причинам.
  Вчера было ясно, а сегодня пошёл дождь со снегом, поэтому пришлось раскрыть зонт. Света раскрыла его и на прогулке с собакой. Дик, употребив утренний выход на улицу по назначению, воспользовался возможностью восхитить прохожих. В этом году осень была сухая, дожди шли редко, а потому он чуть было не позабыл о таком хорошем способе собрать дань похвал. Теперь же он решительно остановился перед хозяйкой, показывая, что не позволит ей идти, если она не отдаст ему зонт. Светлана и сама чуть было не забыла о таком трюке, поэтому с очень большим сожалением поняла, что пёсик не расстался с прежней привычкой заставлять её мокнуть. Но если не выполнить его требование, он начнёт прыгать, показывая, до чего ему необходим зонт, и перепачкает её грязными лапами. Зонт был свёрнут и аккуратно передан ему, при этом Света следила за тем, чтобы он был захвачен собачьей пастью точно посередине, так как боялась, что он тяжеловат и повредит Дику зубы, если будет перевешиваться на одну сторону. Пёсик радостно подхватил добычу и торжественно понёс домой, с гордостью ловя замечания: "Ты помогаешь хозяйке?! Молодец!", "Собака зонт несёт!" и подобные. Сегодня четыре человека выразили своё удивление, а одна женщина, хоть и не сказала ничего, но посмотрела на него с умилением. Богатый урожай похвал. Перед подъездом никого не было, поэтому он донёс зонт до двери и положил на ступеньку. Тащить такую тяжесть дальше не имело смысла, ведь его никто не видит. Он вообще не желал позориться, признавая, что устал, и малодушно отдавая зонт хозяйке, а предпочитал тихо оставлять его на дороге. Однажды Света не уследила за ним и была возвращена к зонту возгласами: "Собака зонт потеряла!" Она пыталась приучить Дика к тому, чтобы он вручал ей зонт, но не сумела. Не то она не проявила должного терпения или умения, не то он был слишком умён и имел собственное мнение на этот счёт. Вот и сегодня он спокойно положил зонт на ступеньку, испытывая удовлетворение от прогулки. Светлана понимала его чувства, радовалась за него, но знала, что теперь он постоянно будет требовать зонт, даже не видя таковой, и придётся вручать ему всё, что только возможно, например, кошелёк.
  Собачья радость (речь идёт не о колбасе, а о настоящей радости) поспособствовала тому, что хорошее настроение, с которым Света проснулась, окрепло, поэтому она почти весь путь до школы обитала в мире героев своей книги, и лишь у самого входа они потеснились, давая место заботам и впечатлениям текущего дня.
  Первой появилась не забота, а впечатление, причём забавное. У входной двери они встретились с молодой учительницей истории Соколовой, поздоровались и вместе вошли в вестибюль. Детей ещё не было, их заменял Красовский, выполняющий обязанности дежурного администратора.
  - Доброе утро, - сказала Светлана одновременно с Соколовой.
  Он ограничился полукивком, и Света догадалась, что он не осознал, кто перед ним. Зато она впервые заметила... нет, не его, конечно, а то, каким привычным взглядом он окинул их, одну за другой, с головы до ног, особо задержавшись на сапогах. Это был профессиональный взгляд администратора, радеющего о чистоте школы. Только сапоги заставили его оторваться от собственных мыслей и понять, что перед ним не дети, которых надо отправлять обратно переодеваться и переобуваться.
  - Здравствуйте, - ответил он. - Надеюсь, что день на самом деле будет добрым, хотя и сомневаюсь.
  Когда учительницы поднялись по лестнице до второго этажа, обмениваясь обычными ничего не значащими фразами, Светлана тихо поделилась с Соколовой своим наблюдением.
  - Вчера он не дежурил, но зачем-то спускался вниз, - поведала коллега. - А там как раз мальчик из десятого класса уже проскользнул мимо дежурных в уличной обуви и думал, что всё в порядке, но Алексей Геннадьевич ухитрился заметить это на лестнице, остановил его и орал так, что от стен отдавалось гулом. А самое интересное, что у мальчика сменка была, он попросту не захотел переобуваться. Почему дети не видят в школе... дом - не дом, но место, которое нужно беречь? Ведь проводят здесь весь день. Неужели им всё равно, чисто вокруг них или грязно?
  - Есть люди, которые у себя всё вылизывают, а то, что за пределами квартиры, готовы запачкать и испортить... Но может, у мальчика просто новая обувь, и он захотел ею прихвастнуть или побоялся оставить в раздевалке. Вдруг она очень дорогая или особо фирменная. Меня удручают шпильки у девочек. Как ни просишь их не ходить на таких каблуках по школе, ничего не действует. А в итоге у меня в кабинете линолеум весь в дырах, и я же за это получаю замечания.
  - У меня тоже, - согласилась Соколова. - А у некоторых привычка сидеть за партой, упираясь в пол пятками. Шпильки буквально вспарывают линолеум. Покажешь такой, что делается на её месте, так иная смутится, даже пообещает ходить по линолеуму на цыпочках, но через три минуты обо всём забывает, а некоторые на это вообще не реагируют.
  Привычные школьные разговоры. Молодая учительница истории прошла к себе, а Светлана продолжила путь.
  Минут через десять, когда она готовила доску к уроку, к ней заглянула Карасёва. Вроде, это был обычный визит, но Свете показалось, будто Людмила Аркадьевна что-то не то скрывает, не то хочет выяснить, словом, создалось впечатление чего-то не совсем естественного. Это было всего лишь ощущение, а оно могло оказаться как правдивым, так и ложным.
  - На второй перемене, - указала Карасёва на время чаепития.
  - Приходите. Есть какие-нибудь новости?
  - Особых новостей нет. А Михаил Борисович придёт?
  Светлану удивил этот вопрос. Давно уже стало привычным, что, если Жигадло не был занят на перемене, он неизменно присоединялся к их обществу.
  - Наверно. Что-нибудь случилось? Он вам нужен?
  - Нет-нет. А ты слышала, Светлана Николаевна, что на меня хотят написать жалобу?
  - Этого ещё не хватало! За что? Кто?
  - Родители девочки из десятого "в". Они хотят, чтобы она получила медаль, причём обязательно золотую. В той четверти я ей еле-еле натянула пятёрку, а сейчас она совсем перестала учиться. Но четверть короткая, некогда прохлаждаться. По правде, она должна получать не выше тройки, но я ведь знаю, что мне за это будет, поэтому стала рисовать ей четвёрки. А девочка наглая, подошла ко мне и заявляет: "Вы должны поставить мне пять в четверти, а у меня здесь почему-то одни четвёрки". Представляешь? "Почему я должна ставить тебе пять?" - спрашиваю. "Все ставят мне пятёрки, поэтому и вы должны". - "У тебя одни двойки и тройки, ты пересдаёшь мне едва на четвёрку. Какая ещё пятёрка?" - "Ну и что. Я хочу получить золотую медаль". Вот и весь разговор с ней. А вчера ко мне пришла её мать и сказала, что будет писать на меня жалобу, потому что у меня предвзятое отношение к её ребёнку. И что мне теперь делать? Классный руководитель не хочет вступать в конфликт, директриса всеми способами будет избегать лишних неприятностей, и без того анонимки не прекращаются.
  - И что же делать? - повторила Светлана.
  - Не знаю. Ещё не решила.
  Света была уверена, что у девочки с такими бессовестными родителями сегодня же появится пятёрка.
  - Всем привет! - бодро приветствовала их учительница биологии Екатерина Ильинична, открывая дверь, но пока не входя. - Как дела?
  Её мимолётный взгляд смутил Светлану. Вроде, в нём не было ничего особенного, но он был именно мимолётным, сразу же перейдя на Карасёву, а потому настораживающим. Да и с чего бы это ей приходить сюда в такую рань? Учительская ещё закрыта, до журналов не добраться, а расписанием и заменами она уже не занимается.
  - Отдыхаешь, Катя? - спросила Людмила Аркадьевна.
  - От чего? - не поняла та.
  - От расписания, замен и общения с Дамой, - пояснила Карасёва.
  Екатерина Ильинична наконец-то вошла.
  - От общения с нашей администрацией можно освободиться, только уйдя из школы. Меня, похоже, всё-таки отсюда выживут. Из кабинета уже начали выживать. Половину уроков мне поставили в других кабинетах, а у меня будет работать Землянская. Как вам это нравится?
  - И ты согласилась? - возмущённо спросила Карасёва.
  - А что я могу сделать? Она завуч, с ней опасно рассориться. Она и без того меня не любит. Помнишь, Светик, ты жаловалась, что она постоянно заглядывала к тебе на каникулах?
  - Да. Было очень неприятно и тревожно.
  - Вот и ко мне она стала заглядывать. Когда она в первый раз открыла дверь прямо во время урока, я думала, что она хочет что-то сообщить, а она только оглядела детей, меня, доску и ушла. Потом такие визиты стали всё чаще. Мне даже страшно становится. Ведь ничего не говорит, а просто смотрит...
  - И галушка в зубах, - вспомнила Света известную повесть. - Простите, я недавно перечитывала Гоголя.
  Карасёва фыркнула, а разгорячившаяся от собственного рассказа Екатерина Ильинична возразила, не осознав поправку:
  - Нет, не галушка. Ничего в зубах нет. Но меня дрожь пробирает. Только что комиссия все нервы истрепала, от расписания наконец-то освободилась, ведь противно, когда на тебя орут ни за что, и вдруг она стала ко мне заглядывать...
  Слушательницы стонали от хохота. Екатерина Ильинична сначала собралась было обидеться, но чувство справедливости возобладало и она засмеялась.
  - А я думала застать здесь Жигадло, - сообщила она главную цель своего прихода.
  - Что ему здесь делать так рано? - удивилась Света, вновь почувствовав смутное беспокойство.
  - Его кабинет был закрыт, а он часто к тебе заходит.
  - Если придёт, то к кофе, на второй или обычно третьей перемене, - объяснила Светлана. - Если будете свободны, присоединяйтесь.
  - Какое там! - махнула рукой Екатерина Ильинична. - Я теперь должна следить, когда я работаю у себя, а когда в других кабинетах. Хоть бы поставили уроки в один кабинет, а то с ключами замучаешься.
  Она ушла.
  - А когда ты просила поставить уроки по возможности в один кабинет, она только обещала, - напомнила Свете Карасёва. - Теперь сама с этим столкнулась.
  Светлана, уже отдохнув от таких проблем, не почувствовала желания хоть немного позлорадствовать.
  - Её так донимали с расписанием, что она была как чумовая и, по-моему, ничего не соображала. У нас и без того работа трудная, зачем же ещё дополнительно, без причины, портить нам нервы? Какая разница завучу, в какой кабинет идти проводить урок? К чему выгонять человека? Правда, может, из-за доски? У Екатерины Ильиничны большая доска, а химики тоже пишут много. Не так, конечно, как мы, математики, но доска должна быть большая.
  - Не в доске дело, - возразила Карасёва. - Может, Землянской доска и приглянулась, но дело не в этом, а в Кате. Ясно, что её выдавят из школы. Дама её давно терпеть не может, не знаю уж почему, завуч тоже её невзлюбила. Интересно, продержится Катя до конца года?
  - Что за времена пошли! - высказала Светлана мысль многих людей старшего и почти старшего поколений. - Хорошая учительница, опытная, а её заменят на какую-нибудь недоучку с купленным дипломом. Я ничего не имею против молодых учителей, рада, когда они с удовольствием работают в школе и знают свой предмет. Но надо знать предмет на деле, а не на бумажке с оплаченными оценками. А то получается, что дети, которые не двоечники из-за лени, а именно неуспешные дети, совершенно не способные учиться, когда выходят из школы, поступают на платные отделения и...
  - Они ещё и хвастаются при встрече, что в университете стали отличниками, - подхватила Карасёва. - Какие они будут специалисты? Что они могут и умеют? Всё, Свет, я пошла. Договорим, когда будем пить кофе.
  Разговор о недоучках отвлёк Светлану от ощущения, что обе посетительницы неспроста к ней заглянули, а что-то пытались выведать, но когда появился одиннадцатый класс, ей и вовсе было не до посторонних мыслей.
  - Светлана Николаевна! - прямо с порога закричал возмущённый Корнеев.
  Не часто при таких воплях учитель не испытывает гнетущего чувства, что сейчас придётся разбираться в каких-то неприятных проблемах. У Светланы такого чувства не возникло. Гриша был обычным мальчиком, с которым можно разговаривать спокойно, зная, что он будет не только настаивать на своём мнении, но и прислушается к чужому.
  - Что стряслось? - спросила она.
  - Там внизу дежурит Алексей Геннадьевич, а у меня на шее висели наушники. Я даже ничего не слушал, а он их у меня отобрал...
  Гриша замолк, чтобы перевести дух, крайне возмущённый дух, а Кошкин язвительно досказал:
  - Он заявил, что школьным уставом не предусмотрена эта часть туалета.
  Света переборола смех и ответила:
  - Значит, впредь надо убирать наушники до входа в школу, а тем более - не попадаться с ними на глаза Алексею Геннадьевичу. Кстати, осторожнее с ними на улице, так можно не заметить, что едет машина.
  - Но это же маразм! - обрёл голос Гриша. - А знаете, как он на всех орёт? Когда я однажды дежурил у входа, он при мне вызвал в школу родителей у тридцати учеников, а у двадцати вызвал родителей на педсовет. Как это возможно?! У тридцати - в школу, а у двадцати - на педсовет!
  Света мысленно разделила указанные числа на десять, да и вид у безмолвно слушавших разговор Оксаны, Саши и некоторых других указывал на правильность этих арифметических действий.
  - Восхищаюсь его энергией, - сказала Света. - А эти последние, те, чьих родителей вызвали на педсовет, по-видимому, уже несколько раз отличились.
  - Что же это за порядки в вашей чёртовой школе... - горячился Гриша, но тут же поправился, - в нашей школе. Неужели он думает, что в эту школу ученики так и побегут? Где он после такого наберёт учеников?
  Света старалась говорить так, чтобы успокоить разбушевавшегося мальчика и не поощрять его к дальнейшим нападкам на школу и Красовского.
  - Видишь ли, Гриша, - возразила она, - у нас в, к примеру, девятых классах под тридцать человек, а иногда больше, то есть по нынешним временам явный перебор. И поверь, что никого колом не вышибешь из школы. Как ни пытаются некоторых выгнать, не получается. Никто не уходит, все вцепились в эту школу мёртвой хваткой.
  Девочки закивали, и присутствующие при беседе мальчики вынуждены были признать правоту учительницы, при этом Кошкин бросил красноречивый взгляд на маячившего позади Григоряна.
  Грише нечего было ответить, но желание ворчать не прошло.
  - Посмотрел бы лучше на себя, чем за другими следить, - брюзжал он. - Видели ведь, Светлана Николаевна, какой на нём костюм?
  - Какой? - Света плохо разбиралась в мужских костюмах.
  - Разве может учитель носить такой костюм? На какие деньги? А запонки? С каких же это денег он всё это купил?
  - Да что это за запонки? - заинтересовалась Светлана. - Я и внимания-то на них никогда не обращала.
  - Золотые. Наворовался, вот и покупает себе такие вещи.
  Между собой учителя могли говорить о Красовском всё что угодно, но нельзя было позволить ученикам обсуждать и осуждать учителей, не имея доказательств.
  - Гриша, ты его на воровстве ловил? - спросила она.
  Время было делать зарядку, но важнее было закончить разговор, чем смотреть, как одни дети слабо машут руками, а другие не желают даже делать вид, что выполняют упражнения.
  - Нет, - смутился мальчик.
  - А раз не ловил, не знаешь ни одного конкретного случая, пусть и без веских доказательств, то не имеешь права обвинять его в воровстве. Это уже называется клеветой. Костюм? Но он может себе купить дорогой костюм, ничего особенного в этом нет. Запонки всего лишь золотые, а не из антикварных бриллиантов. Золото не так уж дорого стоит, его зарплаты на это хватит. Дети носят золотые кольца, цепочки и кулоны, а ты в этом отказываешь взрослому человеку с большим стажем работы.
  - А на какие деньги он купил машину BMW? - поинтересовался Гриша.
  - А ты видел эту машину?
  - Нет.
  - Откуда же ты о ней узнал?
  - Так говорят.
  - Значит, это всего лишь слухи. Мало ли кто что говорит?! Неужели верить каждой сплетне? Любого человека при желании можно так обмазать грязью, что он покажется чудовищем. Никогда не спешите верить слухам, а сначала убедитесь, что они верны. В большинстве случаев окажется, что это наговоры. И вообще... может, вы заметили, что слухи не бывают благоприятными? Обязательно на беднягу выливают ушаты грязи. Никто не будет шушукаться, что это, мол, честнейший, благороднейший человек, а придумают и постараются распространить какую-нибудь гадость. Лучше поменьше воспринимайте то, что говорится о ком-то за глаза. Не затыкайте уши, потому что порой можно узнать и что-то дельное, но всегда помните, что каждое такое сообщение надо сначала проверить, а уж потом ему поверить.
  Грише нечего было возразить, но досада на Красовского не прошла.
  - А теперь у меня отобрали наушники, - бурчал он. - Вот вы, Светлана Николаевна, можете проследить, висят у меня на шее наушники, когда я вхожу в школу, или не висят? Как вы можете это заметить?
  - Я не могу, - призналась Света. - Когда у меня дежурил класс, я едва успевала посмотреть, есть ли на ногах у детей сменка. А иногда трудно понять, сменка это или уличная обувь.
  - А он всё успевает и всё замечает, - обличительно проговорил Гриша.
  - Это скорее похвала, а не осуждение, - отметила Света.
  Дети захихикали.
  - А знаете, как над ним носят зонт? - спросил Ваня.
  - Нет.
  - А я видел. В прошлом году. Был дождь, а рядом с ним шёл... ну, тот... молодой такой, не знаю, что он вёл. Он ушёл в середине года. Так он зонт над Алексеем Геннадьевичем держал вот так, а сам шёл под дождём.
  И Ваня отклячился в сторону, далеко отставив руку, чтобы показать, как это выглядело.
  Дети засмеялись, и Светлане тоже было смешно, но краем глаза она вдруг заметила Григоряна, внимательно слушавшего разговор, и подумала, передаст ли этот мальчик происходящее Красовскому или нет, а если передаст, то в каком виде. Вроде, ничего плохого она не сказала, но ведь можно совершенно исказить смысл речей. У Алексея Геннадьевича есть доносчики в каждом классе, а в одиннадцатом "а" он в этом году и вовсе был классным руководителем. Но наушничает ли Григорян, она не знала.
  - Всё, друзья мои, садитесь по местам: звонок, - призвала она детей к порядку. - Сегодня у нас должен быть особо плодотворный урок, потому что новая тема очень интересная.
  - А мы и старую не поняли, - по привычке заявил Григорян. - Объяснять надо лучше, а вы не умее...
  Он благоразумно умолк, когда к нему повернулся Кошкин.
  День, начавшийся со странных посещений, не переставал удивлять Свету. На первой перемене к ней ни с того ни с сего заглянула старая учительница русского языка Сидорова.
  - Доброе утро, - поздоровалась она. - Как дела, Светик?
  - Боюсь сглазить, но пока, вроде, ничего, - неуверенно ответила Светлана, начиная подозревать, что скоро не сможет сказать этого, не солгав. - А у вас?
  - Стучу, но тоже пока без потрясений. Удивляюсь, как тихо прошло родительское собрание.
  - Наверное, из-за комиссии, - предположила Света.
  - Это верно. Дама боялась, что возникнут какие-нибудь конфликты, поэтому собрала классных руководителей отдельно и просила улаживать любые разногласия. Ты же знаешь, что не все классные руководители стараются не допускать нападок на учителей.
  Света кивнула, подумав о Карасёвой.
  - Кое-кто просто наслаждается, когда родители начинают выступать против какого-то учителя, - уточнила Сидорова.
  - А может, не наслаждается, а таким способом уживается с вздорными родителями, - предположила Светлана. - Если начнёт убеждать, что учитель хороший и его требования справедливы, то сама будет неугодна таким матерям. Вот и подлаживается к ним за счёт другого.
  - Может быть, - согласилась Ирина Сергеевна. - Но на этот раз пронесло. Кое-кто попытался было высказывать какие-то требования, но им не дали разговориться.
  Света поняла, что Сидорова вспоминает о конкретных трудных родителях из классов, где она вела.
  - Какие ещё требования? - рассуждала старая учительница. - Существует учебный план, который мы не можем нарушать, определённые нормы выставления оценок...
  - Которые нам приходится нарушать, - вставила Светлана.
  - А что делать, если требуют стопроцентную успеваемость, а качество не ниже шестидесяти процентов? И никто не учитывает, сколько в классах слабых, неразвитых или недоразвитых детей.
  - И сколько из них плохо понимает по-русски, - уточнила Света. - У меня половина пятого класса таких. Кстати, у меня вышло маленькое недоразумение с пятым классом.
  - Какое? - заинтересовалась старая учительница.
  - Мне недавно навязали пятый класс.
  - Я знаю.
  - У меня там записана девочка Лана. Я так и прочитала по журналу, что она Лана. А девочка вдруг заявляет, что она не Лана, а Лена. Мне-то какое дело, как она называется по документам и как к ней обращаются неофициально. Раз просит, чтобы её называли Лена, значит, она так привыкла. Я и говорю ей "Лена". А потом ко мне заявляется женщина, явно приезжая и... не грубо, не особо недовольно, однако достаточно жёстко спрашивает меня, почему я её девочку Лану называю Леной. Я объяснила, что она сама так попросила, но, если надо её называть Ланой, то буду называть Ланой.
  - А! Я догадываюсь, о ком вы говорите. У неё есть сестра Лена. Она Лана, а сестра Лена. Мать никогда не кричит и всегда вежлива, но она выжимает, буквально выжимает из учителя то, что ей нужно. Будет ходить каждый день и не отставать от учителя часами, тихим, спокойным, но настойчивым голосом убеждая сделать так, как она хочет, пока тот не решит, что жизнь дороже, чем фальшивая оценка. Я с этим постоянно сталкиваюсь. Эта Лана хорошо учится?
  - Совсем ничего не понимает. Такое чувство, что она... не совсем того.
  - Я слышала о ней. Старшая получше, но очень ленива. Не знаю, начнёт мамаша прессовать вас сразу, но будьте готовы. Она ещё может подкрепление призвать в виде мужа, и тогда уже двое будут за вами ходить и убеждать.
  - Какой кошмар! И ведь это делают родители определённого сорта учеников.
  Светлана подозревала, что Сидорова зашла к ней неслучайно, однако та не говорила ничего определённого, а словно пыталась что-то выяснить без расспросов.
  - А хорошо в своём кабинете? - спросила Ирина Сергеевна.
  - Не то слово! Надо его лишиться, чтобы осознать, какое благо его иметь.
  - И опять у вас чаепития, - напомнила Сидорова.
  - Присоединяйтесь. На следующей перемене придёт Людмила Аркадьевна.
  - А Жигадло?
  - Карасёва точно придёт, а он - по возможности, если его не задержат. Всё-таки он далеко от нас, на втором этаже.
  - Я просто так зашла, размять ноги, - сказала Ирина Сергеевна, словно оправдываясь. - Присоединиться к вашему обществу и рада бы, но некогда... Да! Что это за мальчик появился в одиннадцатом "д"? Это же кошмар какой-то!
  - Алаев?
  - Да. Он ведь ничего не знает и знать не хочет... или не может. У меня-то он сидит тихо, я не позволю распускаться, а у Колесовой он стал раскрывать рот.
  - А оттуда вываливаются жабы, - припомнила Света сказку.
  - Да уж, конечно, не жемчуг и самоцветы, - согласилась Сидорова.
  - А мне он не устаёт повторять, что теперь знает математику, - с улыбкой сообщила Светлана. - У меня он ничего не знал, из прошлой школы пришёл с нулевыми знаниями, а едва перешёл к новому учителю, стал всё понимать.
  - То-то Колесова от него с ума сходит. Класс трудный, бесноватый, и он как раз там чувствует себя своим.
  - Да, в одиннадцатом "а" ему было не по себе.
  - Пойду я, скоро звонок... Здравствуйте, Алла Витальевна.
  - Здравствуйте, - повторила за ней Света.
  "Смотрит, и галушка в зубах, - подумала она, вспомнив о недавнем разговоре с Екатериной Ильиничной. - Неужели она и ко мне будет опять заглядывать?"
  Землянская кивнула, посмотрела на Сидорову, на Светлану, ещё раз кивнула, но уже собственным мыслям, и исчезла.
  Оставшись одна, Света ощутила беспокойство, и, чем больше она пыталась понять, зачем заходила Сидорова, обычно занятая в своём кабинете, а также завуч, тем сильнее разрасталась тревога. Бывают дни, словно предназначенные для разговоров, когда учителя постоянно натыкаются друг на друга и принимаются обсуждать какие-то дела, но чтобы к кому-то приходили по двое на каждой перемене - явление исключительное. Может, надвигается что-то очень нехорошее, о чём некоторые учителя уже осведомлены, а она ещё не знает? А что, если разговор о родительских собраниях не случаен, а затеян намеренно, чтобы подготовить её к худшему? Вероятно, она напрасно радуется, что всё прошло тихо и гладко, а на самом деле на неё написали жалобу, из-за которой ей не поздоровится. Она ни о чём не догадывается, а внезапно раздастся телефонный звонок и Дама вызовет её к себе.
  Светлана оглянулась на телефон, словно он уже зазвонил, но он помалкивал, а вот звонок на урок раздался уже через минуту, заставив её вздрогнуть.
  К ней пришёл пятый класс и расселся по местам, по пути разобрав положенные на первую парту тетради. Хозяйка этой парты передала оставшиеся две тетради.
  - Их не будет, - объяснила она. - Их с утра нет. Наверное, заболели.
  - Дети, прежде чем начать урок, послушайте, что я сейчас скажу, - обратилась к ним Светлана. - Я вижу, кто как работает дома. Об ошибках я не говорю, их можно отработать и исправить. Но с некоторыми из вас занимаются родители. Ведь так?
  Многие дети закивали.
  - У меня всегда проверяют домашнее задание, - сообщила одна из девочек.
  - И у меня, - согласилась другая.
  - А я всегда жду, когда придёт папа, и мы вместе будем решать примеры, - похвастался мальчик.
  Костя Курулёв кивнул, но Света и без того знала, что ему помогает мама.
  - Напрасно ты это делаешь, - ответила Светлана, рассчитывая, что её слова дойдут до всех учеников. - Лучше не жди папу, а реши всё сам и отдай тетрадь только для проверки. Удиви его, что сумел выполнить домашнюю работу сам. Вообще привыкайте к самостоятельности. Ведь папы и мамы не могут сидеть с вами на контрольных. Попробуйте представить, что ваша домашняя работа это контрольная, поэтому вам никто не поможет. Это принесёт вам гораздо больше пользы, чем постоянные подсказки: сделай так, а теперь вот так. Обращайтесь к родителям лишь с теми примерами, которые вы не можете решить, как ни пытались. А им передайте, что не надо забегать вперёд и показывать вам способы решения, которые мы ещё не проходили. Мы до них дойдём постепенно, и тогда вы будете понимать, что это за способы, на чём основаны, почему так можно делать.
  - А мне сказали, что в уравнении можно просто перенести число на другую сторону, но обязательно поменять плюс на минус или минус на плюс, - гордо сообщила девочка. - Так гораздо проще.
  - А тебе объяснили, почему так можно сделать?
  - Н... нет.
  - А если ты увидишь такое уравнение?
  Светлана написала на доске простенькое уравнение.
  - Я... - начала девочка и замолчала.
  - Вот именно, - подтвердила Света. - Получается, что из трёх надо вычесть одиннадцать. А мы такое ещё не умеем делать, мы не проходили отрицательные числа. И получилось, что тот, кто хотел тебе помочь, перепрыгнул через много-много тем и дал способ, который ты не понимаешь, а пользуешься им бездумно, как мартышка. Но если подобных непóнятых способов наберётся много, то у вас в головах возникнет такая каша, что вы не сможете учиться, вы безнадёжно запутаетесь. Поэтому я прошу вас передать родителям, чтобы они не показывали вам способы, которые они помнят со времён школы, но до которых мы с вами ещё не дошли. Пусть перелистают учебник и используют только пройденный материал.
  - А мне папа сказал что задачу из домашней работы легче решить при помощи ПРОПОРЦИИ, - гордо объявила девочка, и класс с почтением услышал загадочное слово. - Это очень просто. Пишешь в два столбика и перемножаешь крест-накрест.
  - А он объяснил, в каких случаях надо перемножать крест-накрест, а в каких перед этим надо переставить числа в одном из столбиков?
  - Нет.
  - Есть прямая пропорциональность, а есть обратная, ты же задолбишь, как попугай, что надо перемножать крест-накрест, и в дальнейшем будешь делать ошибки. Не забегайте вперёд, дети. Мы не просто узнаём способы решения, а осваиваем их, понимаем их, учимся применять в разных случаях. Поэтому не спешите и применяйте только уже знакомые правила. Вы должны сейчас научиться размышлять, как, что и почему делаете, а не просто бездумно выдавать ответы.
  Светлана видела, что кое-кто из детей слушает внимательно и понимающе, другие соглашаются, не воспринимая её слова, а некоторые остались при убеждении, что мама и папа всегда правы. Досадно, что она не могла выступить на родительском собрании и объяснить как губительна помощь взрослого, помнившего простейшие способы решения примеров из более старших классов и не сознающего, что его ребёнку сейчас важно развивать мышление, учиться математике, а не запоминать непонятную последовательность действий для конкретного примера. Пусть не все родители, но хоть часть из них перестала бы мешать учителю учить, а ученику - учиться.
  После такой вступительной части начался урок и прошёл плодотворно. В конце Светлана дала коротенькую самостоятельную.
  - Почему вы так часто даёте самостоятельные? - недовольно спросил Костя Курулёв.
  - Потому что некоторые из вас, не буду показывать пальцем, предпочитают списывать решение с доски, а не думать самим. Пусть хоть теперь поработают.
  - А те, кто думает? - сейчас же спросил Петя Костиков, с удовольствием вернувшийся за свою последнюю парту и весь урок проведший, навалившись на её поверхность, громко отзываясь на любое происшествие, при этом держа ручку в руке, но ничего не записывая.
  - А тем легко написать самостоятельную, - ответила учительница. - Мария Витальевна, наверное, тоже давала их очень часто.
  - Это несправедливо, - заявил Костя. - Вы не имеете права это делать.
  Светлана сделала вид, что не слышала его слов.
  Со звонком дети стали сдавать тетради и выходить, многие дописывали. Учительница их не торопила. У каждого свои способности. Кому-то требуется больше времени на эти примеры и задачу, кому-то меньше, а некоторые вообще не в состоянии их решить, сколько бы над ними ни сидели. Даже если из-за слишком долгого времени на решение какая-то оценка не будет вполне заслуженной, она растворится среди прочих оценок ученика.
  - Привет, Светлана Николаевна, - сказала англичанка Зельдина, входя. - Контрольная? Я помешала?
  - Нет, небольшая самостоятельная, - ответила Света. К ней вновь вернулась тревога, от которой она отвлеклась на уроке.
  - Иду за журналом и решила зайти поздороваться. - Редко видимся.
  Светлана вспомнила, что должна придти Карасёва, и включила чайник. Лучше бы им выпить кофе на следующей перемене. Впрочем, сегодня такой странный день, что и следующая перемена может наступить неожиданно.
  - Будете чай или кофе? - спросила она.
  - Нет, я сегодня с утра разбитая, поэтому уже выпила три огромных кружки крепкого кофе. Куда же ещё?
  Светлана не могла решить, как отнестись к этому визиту. Вроде, ничего странного она не подметила, если не считать, что это пятый человек, заглянувший к ней, а прошло всего два урока.
  - Новость слышали?
  По весёлому тону Анны Васильевны было понятно, что новость не касается Светы и не несёт для неё угрозы.
  - Какую?
  Англичанка понизила голос.
  - Очередное письмо. Какая же ещё? У нас все новости на одну тему. Но теперь я на всё смотрю с юмором...
  - Чайник вскипел? - спросила Карасёва. - Привет, Анна Васильевна. О чём шепчетесь?
  - Новость слышали? - повторила Зельдина.
  Вот теперь Светлана уверилась, что назревает что-то нехорошее, касающееся её, потому что Людмила Аркадьевна замешкалась с ответом и даже непроизвольно посмотрела на хозяйку кабинета.
  - Какую? - после паузы спросила она.
  - Об очередном письме. Но вы не стойте, а пейте свой кофе. Я уже сказала Светлане Николаевне, что не буду его.
  - Анонимка? - предположила Карасёва.
  - Нет. За подписью Киселёва.
  - Это уже интересно, - оживилась Света.
  - Он и раньше писал письма лично от себя, - напомнила Людмила Аркадьевна. - На что же он жалуется? Что его притесняют?
  Англичанка прыснула.
  - Почти, - сдавленным голосом согласилась она. - Но не в переносном смысле, а почти в прямом. Он пишет, что директриса его домогается.
  Учительницы засмеялись, а Светлана прикинула расстояние до двух девочек, ещё не сдавших тетради, и решила, что выдающееся сообщение не могло долететь до их ушей.
  - А комиссию по проверке этой жалобы будут назначать? - пошутила она, вызвав уже хохот.
  - Чуть не подавилась кофе, - пожаловалась Карасёва, отхлебнувшая его в неудачный момент. - А он горячий. Нельзя же так поступать с людьми! Вот пожалуюсь на него, что чуть не погибла из-за его письма, так смеялась... А почему Жигадло не приходит? Я ему говорила о чаепитии.
  - Наверное, занят, - ответила Света. - Может, зайдёт на следующей перемене.
  - Я тоже загляну, - решила Людмила Аркадьевна.
  - Да, непривычно его здесь не видеть, - согласилась Зельдина. - Всё, калеки, я пойду.
  К Светлане вернулось ощущение, что все что-то знают, а она не имеет об этом понятия.
  - Сегодня Михаил Борисович очень популярен, - сказала она. - Меня уже не раз о нём спрашивали.
  У неё тут же возникло подозрение, что с таинственными событиями, происходящими у неё за спиной, каким-то образом связан он. Прежде она не удивилась бы, что учитель не пришёл на перемене выпить кофе, ведь его могли задержать дети, вызвать администрация, он мог готовиться к предстоящей контрольной или просто к уроку. Так бывало много раз. Однако теперь его отсутствие стало казаться зловещим.
  На уроке она не имела возможности думать о посторонних вещах, тем более что перед ним произошёл неожиданный разговор.
  - Светлана Николаевна, представляете, когда я шла в школу, ко мне сунулся бомж! - сообщила девочка, наверное, уже не раз повторявшая эту историю.
  Света насторожилась.
  - Он хотел что-то плохое? - спросила она. - Он тебя куда-то позвал или потащил?
  - Нет. Но я шла в школу, достала из сумки булку, а тут он подошёл.
  - А что он хотел? - не понимала Светлана. - Он тебе что-то сказал?
  - Нет. Я сразу отшатнулась от него, велела ему убираться прочь. Грязный вонючий бомж! Гадость!
  Света представила эту картину.
  - Место было пустынное?
  - Нет, там были люди.
  - То есть, если бы он собрался причинить тебе вред, то за тебя бы заступились? - уточнила она.
  - Ну... да, конечно.
  Дети слушали это разбирательство внимательно и заинтересованно.
  - В любом случае надо проявлять осторожность, - сказала Светлана. - Особенно остерегайтесь приятно пахнущих и прекрасно одетых людей, которые по непонятной причине к вам подходят. Вот от них можно ждать беды. Внешне они привлекательны, часто обаятельны, дети расслабляются и... попадают в ловушку. А тот бомж не хотел ничего плохого. У тебя в руках была булка, а он очень голоден. Видит, девочка на вид добрая, вот и рассчитывал попросить поесть.
  - Но он же ко мне подошёл! Он него несло, как из помойки! - не унималась "пострадавшая".
  - Дети, не будьте так беспощадны, - попросила Света. - Все под Богом ходим. Кто знает, что нам самим придётся пережить. Возможно, этот человек жил себе нормально, ходил на работу, все его уважали, а тут пришла беда и он лишился квартиры, а значит, прописки и работы.
  - Не надо было пропивать квартиру, - возразила девочка, но уже не так энергично.
  - Чаще всего квартир лишаются не по своей вине, - объяснила Светлана. - Например, придёт к заболевшему человеку медсестра-аферистка, вместо лекарства даст ему наркотик, подсунет ему на подпись бумагу и... однажды к бедняге домой вваливаются какие-то люди, показывают документ за его подписью и объявляют, что он должен немедленно убраться из чужой квартиры. А он понятия не имеет, когда и по какой причине что-то подписал. Сколько таких случаев! Человек оказывается на улице, прибивается к тем, кто уже немного приспособился к бездомной жизни, постепенно опускается. Ванны у него в уголке за помойкой нет, вымыться негде, одежду не выстираешь, потому что негде, да у него может и не быть смены - ходит в том, что имеет, спит в ней же. А ты, вместо того чтобы посочувствовать ему, презираешь его. Никто тебя не призывает к тому, чтобы ты подходила к бездомным, заводила с ними беседы, это и тебе не на пользу, и их может оскорбить твоя снисходительная жалость, но дать милостыню или ту же булку ты можешь. Ты от этого не разоришься, а человек что-то съест.
  - Я его не поняла, - сказала застыдившаяся девочка. - Мне не жалко булки.
  - А если я ему дам деньги, а он их пропьёт? - с вызовом спросил мальчик.
  - А это уже не твоя забота, - возразила учительница. - Может, у него ничего в жизни не осталось, как только стакан водки, чтобы забыться. Кроме того, ты не знаешь, куда пойдут твои деньги. Может, на спиртное, может, на хлеб, а может, на лекарство больному товарищу. Да и дашь ты ему не тысячу, а не больше ста рублей, а то и десяти.
  - Да я бы ему и деньги дала, - пожалела девочка.
  - В следующий раз... но только если рядом находятся люди!.. выслушай, что хочет сказать бездомный, - посоветовала Светлана. - Но если вокруг никого нет, лучше не останавливайся, а поспеши прочь. Так, на всякий случай. Время сейчас сложное, дети, много педофилов, гомосексуалистов, поэтому соблюдайте осторожность. Но главное, вдолбите себе в головы, что вас не должны успокаивать приличная одежда и благопристойный вид. Бомж в безлюдном месте к вам вряд ли подойдёт, потому что побоится испугать, а вот какой-нибудь извращенец именно там вас и подкараулит. И не осуждайте бомжей, многие из них были намного лучше нас, но жизнь их покалечила. Однако и сейчас среди них есть достойные люди, мы же видим только их лохмотья. Подумайте, смогли бы вы без дома, без денег, без работы, вечно голодные, замерзающие зимой, терпящие оскорбления, под постоянной угрозой, что вас убьют какие-нибудь развлекающиеся негодяи, смогли бы вы сами в таких условиях выжить и сохранить в себе что-то человеческое?... А теперь быстро включайтесь в работу, а то мы пропустили звонок.
  Таким образом, Светлана позабыла о всех своих предыдущих сомнениях, зато с окончанием урока тревога вернулась к ней с новой силой, как вернулась и Карасёва.
  - Чашку кофе, - попросила она.
  Старая учительница физики тоже зашла к ним, неся чашку с пакетиком чая в ней и мешочек крекеров. Вера Ивановна не постоянно приходила сюда, но часто, поэтому её появление никак не должно было вызвать удивление, однако Светлане оно показалось предвестником несчастья.
  - Только девочки? - отметила Пронина.
  "И она тоже спрашивает о Жигадло, - сказала себе Света. - Что же происходит? А может, это с ним вот-вот стрясётся беда?"
  Но чутьё подсказывало ей, что если гроза нависла над ним, то обязательно затронет и её. Однако ведь по работе они ничем не связаны, она не ведёт в его классе. Что же происходит?"
  Словно желая усилить её подозрения, дверь открылась и вошла учительница математики Семакова.
  - Здравствуйте, - начала она. - Нет, у меня кофе налит, остывает. Я думала, что здесь Жигадло, хотела попросить его посмотреть мой компьютер...
  Вроде, объяснение, почему она спрашивает о Жигадло, исчерпывающее, но оно не утишило тревогу Светы.
  - Наверное, он у себя, - ответила она. - А может, разбирается с чьим-нибудь компьютером. Он это любит.
  - Раз я здесь, спрошу, как мой пятый класс, - заговорила Семакова. - Ведь до сих пор приходят ко мне и просят взять обратно. Глаза такие жалобные. Что случилось? Почему их у меня забрали?
  - Мне дети в основном нравятся, - ответила Света. - С ними легко, но, как вы и предупреждали, знаниями они не блещут.
  - Они фактически все годы были без постоянного учителя, - напомнила Мария Витальевна. - Откуда же взяться знаниям?
  - Как они за четыре года не научились понимать более или менее пространную русскую речь? - не понимала Светлана. - Отдельные предложения понимают, а объяснения, где требуется много некаждодневных слов, проскальзывают мимо их сознания.
  - Может, они вас не понимали бы и при хорошем знании языка, - резонно заметила Пронина. - В прежние времена два, от силы три ребёнка были абсолютно неспособны к математике, а теперь таких по полкласса.
  - А русский язык они осваивают медленно потому, что дома говорят по-своему, - объяснила Карасёва. - Я не утверждаю, что надо запретить разговаривать на родном языке, но раз переезжаешь в Россию, то прежде всего должен освоить русский язык, причём в кратчайшие сроки. О чём думают родители, посылая в русскую школу ребёнка, который почти не говорит по-русски? Если бы я, не дай бог, конечно, переехала в... ту же Америку, я бы вначале с утра до вечера говорила с домашними по-английски, чтобы быстрее преодолеть языковой барьер, хотя мне и хотелось бы слушать русскую речь.
  - Здесь мы бессильны, - ответила Светлана.
  - А некоторые дети ещё и между собой переговариваются по-своему, - не унималась Карасёва. - Вам, математикам-физикам ещё хорошо, ведь вас выручают формулы. Умный ребёнок по ним сообразит, что от него хотят, а глупый не поймёт и объяснений. А как быть мне, историку? У меня устный предмет, меня должны понимать на слух. Я в начале урока пытаюсь следить за собой и говорить самыми простыми словами, словно это первоклашки, но потом забываюсь и говорю, как должна.
  - А это неправильно, - запротестовала Семакова. - Вы подделываетесь под приезжих, плохо понимающих свободную русскую речь. Но у нас свои дети, русские. Почему мы должны тормозить их развитие? Этак они не научатся разговаривать. Дома с ними часто говорят только о бытовом, со сверстниками они используют самую приземлённую речь, в основном сленг, поэтому только учитель способен показать, что такое настоящая, грамотная, богатая... образная, если хотите, русская речь. А вы пытаетесь свести её к примитивному уровню. Пытаясь помочь приезжим детям, мы губим собственных.
  - Справедливо, - согласилась Людмила Аркадьевна. - Не буду больше подстраиваться под них, пусть учат русский язык. Не буду специально усложнять речь, но и низводить её до убогости тоже не буду. А у нас уже и наши дети скоро перестанут нас понимать, у них тоже очень бедный словарный запас.
  Светлана решила, что надо переменить тему и чуть разрядить обстановку.
  - Я познакомилась с вашей Беньяминовой, - сказала она. - Выдающаяся девочка.
  - Скажи спасибо, что она тихая, - откликнулась Карасёва.
  - Да, она всё время молчит. Дети мне так и объявили на первом же уроке, что она не говорит.
  - Оказывается, говорит! - заявила Семакова со смехом. - Это она на уроках молчит. Как раз вчера мы говорили о Беньяминовых вообще, и кто-то упомянул о ней. Тоже пожаловался, что от неё невозможно добиться ответа... не то что ответа, а хотя бы просто заставить её повторить за учителем. Она всё равно не говорит. Тогда молодой физрук пожаловался: "Она умеет говорить. У меня на шестом уроке группа должна была заниматься в коридоре, а там расселись несколько пятиклашек. Мы с ребятами стали их выпроваживать. Так эта Беньяминова, уходя, повернула голову и бросила мне: "Дураки вы все". Так что она говорить умеет".
  Всех разобрал смех.
  - А хотите полюбоваться на её работу? - спросила Света.
  - Уже налюбовалась, - отказалась Семакова. - Всю первую четверть любовалась.
  Но она вместе со всеми заглянула в тетрадь. Там было написано следующее:
  "ученики решали 36 парт.
  1) 35 - 5 = 30 (парт)
  Ответ. 30.
  За неделю они обремантуровала 36 парт.
  площядь двара 32/750 км.
  32/750 км.
  Детские
  Одна 5 остовлись зо немоет стоянка машинов.
  зонемает офталобель
  который не за ремонтуревали".
  - Н-да! - с чувством протянула Карасёва.
  - И мы её должны тащить до экзаменов, а уж тогда её заберут на родину, где ей обеспечат аттестат, - сказала Семакова.
  - Хоть бы оформили ей домашнее обучение, - проговорила Светлана. - Тогда бы её можно было не допускать к серьёзным проверкам.
  - Сколько таких, как она! - безнадёжно возразила Пронина.
  - Хоть бы на одну двойку меньше, - мечтала Светлана. - И ведь по работе видно, что происходит у неё с головой, а при проверке будут взыскивать с учителя. Почему девочка ничего не знает? А у меня ещё с седьмым "а" проблема. Стараются, но...
  - Головы не созданы для учёбы, - согласилась Пронина. - Плохо, что Альбину Петрову сняли с надомного обучения. Но тут уж Землянская постаралась. Раз она ходит на уроки вместе с классом, а не отдельно, то учителя, значит, даром получают деньги.
  - Не выдавали бы нам эти деньги, - возразила Света. - Забирали бы их у нас на нужды школы, лишь бы не допускать девочку до проверок. Ведь всё дело в них.
  - А ты, Света, заметила, что сейчас сделала? - осведомилась Карасёва.
  - Что? - встревожилась та.
  - Когда Вера Ивановна упомянула завуча, ты оглянулась на дверь. Боишься, как бы она опять не стала заглядывать к тебе в кабинет и молчать... - Она хотела добавить "с галушкой в зубах" , но удержалась.
  - Уже заглядывала на первой перемене, - ответила Света. - Увидела, что мы разговариваем с Сидоровой, ничего не сказала и удалилась.
  - Очень странная, - дала ей определение Пронина.
  - Себе на уме, - уточнила Семакова.
  - Сейчас она занята Катей, - сказала Карасёва. - Но ты, Светлана Николаевна, её остерегайся. Что-то она против тебя имеет.
  - Давно это поняла, - согласилась Света.
  - Она и меня терпеть не может, да только знает, что ей не поздоровится, если ко мне полезет, - заявила Семакова. - Такой дам отпор, что второй раз не сунется. Мала ещё делать мне выговоры... Похоже, пора расходиться.
  Разговор о детях отвлёк Светлану от дурных предчувствий, а о завуче - вернул, придав им другой оттенок. Не затеяла ли Землянская какую-нибудь пакость? Но тогда при чём здесь Жигадло? К нему она, вроде, пока не цепляется.
  Свете было так тошно ощущать себя в центре внимания и не знать, чем это внимание вызвано, что она даже не могла заставить себя выйти в коридор, боясь встречаться с коллегами.
  Может, она до конца уроков так и не узнала бы, в чём дело, но на следующей перемене к ней зашла озабоченная учительница математики Серёгина.
  - Светлана Николаевна, что случилось? - прямо спросила она. - Что это за слухи про вас и Жигадло?
  Света поняла, что наконец-то что-то прояснится.
  - Мария Александровна, я ничего не понимаю, - призналась она. - Ко мне с утра заходят учителя... якобы поболтать, и каждый непременно спрашивает, придёт ли Жигадло. Что с ним? Пить кофе он не пришёл, но это бывает часто. Что-нибудь случилось? Может, он заболел? Но я-то чем могу помочь? И что это за слухи, о которых вы говорите?
  - Кто-то пустил слух, что вы с ним насмерть рассорились и что вы наговариваете на него такое, что и повторить нельзя, - объяснила Серёгина. - Это очень странно, ведь я знаю вас не один десяток лет. Ещё вчера он пил у вас кофе. Я же заходила и видела. И Карасёва была, и Пронина. Вы спокойно беседовали. И вдруг про вас рассказывают такие вещи.
  - А известно, кому я наговаривала на Михаила Борисовича? - спросила Светлана. - Может, с этими людьми и надо разобраться?
  - Вы же сами знаете, что в таких случаях концов не найдёшь, - развела руками Мария Александровна. - Вроде... ну да! Якобы... да-да!.. ведь упоминали о соседях! Вы будто бы своим соседям рассказываете о нём всякие небывальщины... но...
  Обеим математичкам пришла в голову одна и та же догадка.
  - Раз из моих соседей в школе только Курулёва, значит, это она распускает слухи, - озвучила эту мысль Светлана. - Но я ни с кем не говорю о коллегах, а уж с ней мы только здороваемся... как-то так получается, что мы даже встречаемся очень редко. Откуда же она взяла, что я ругаю Жигадло? О нём не знает даже моя ближайшая соседка, с которой мы иногда пьём чай. Что же теперь делать? Прямо у неё спросить, зачем она на меня наговаривает?
  Сергеева задумалась. С людьми, а тем более с коллегами, в таких сложных ситуациях лучше лишний раз не объясняться, потому что пойманный на клевете человек возненавидит того, кто его уличил. Раиса Павловна всего лишь ведёт продлёнку и не связана с учителями средней и старшей школы по работе, но никто не может помешать ей распускать язык. Стоит ли ссориться с этой женщиной или же лучше окольным путём утрясти ситуацию? А может, дать страстям утихнуть самим собой? Учителя так заняты с детьми, что у них не хватит ни времени, ни сил долго интересоваться таким незначительным делом, как ссора двух коллег.
  Мысли двух учительниц текли в унисон. Светлана пришла к точно такому же выводу.
  - Не пойду к ней, - объявила она. - Вот только Михаил Борисович... Он знает об этих идиотских слухах? Именно поэтому он не пришёл пить кофе? Поверил им?
  - Поверил или нет, не знаю, - ответила Серёгина. - Но он не мог бы придти пить кофе, даже если бы захотел, потому что Дама загрузила его выше головы какими-то срочными отчётами. Прежде её выручал Славин, а раз его нет, то она использует других. Михаил Борисович все перемены сидит у компьютера.
  У Светланы чуть отлегло от сердца.
  - Думаю, что вам, Светлана Николаевна, не надо ничего предпринимать. Подождите, а действовать будете по обстановке. Может, уже завтра всё образуется.
  - Пожалуй, - согласилась Света.
  Она надеялась, что Мария Александровна при разговоре с коллегами упомянет о том, что все эти слухи - пустые сплетни, зачем-то пущенные Курулёвой, откровенные наговоры.
  - Как же быстро мы вычислили источник сплетен! - похвалила она себя и Серёгину.
  - А кто ещё это может быть, если речь идёт о ваших соседях? Вот если бы о соседях не упоминалось, тогда невозможно было бы выйти на нужного человека. Если она за что-то на вас взъелась и захотела вам насолить, то сделала это очень глупо.
  Как же, благодаря фильмам, вошли в обыденную речь такие слова как "вычислить" человека, "выйти" на него! Обе учительницы даже не замечали, как с их языка слетали термины, обычные у криминалистов.
  Теперь Светлана по крайней мере знала, что дело в глупых сплетнях, а не в каверзной жалобе недовольных родителей. Она испытывала очень противное чувство, зато можно было размышлять о чём-то определённом, а не теряться в догадках. Но что о ней думает Михаил Борисович? Сегодня он занят, да и она не готова к объяснению. Как-то глупо идти и самой заговаривать о собственной невиновности. Может, завтра ей поможет какой-нибудь случай? Как погано оказаться в такой грязи!
  Но Светлане не пришлось ждать до завтра, терзаясь сомнениями, мучимой бессонницей, потому что после шестого урока в кабинет решительными шагами вошёл сам Жигадло.
  - Светик, дорогая, что я весь день слышу? - начал он, когда последний ребёнок покинул класс. - Что ты такое про меня говоришь?
  Судя по его виду, он не был ни обижен, ни возмущён, и Светлане сразу стало легко и спокойно.
  - Мне самой хотелось бы знать, что именно и кому я сказала, тем более, что будто бы и повторить нельзя.
  Михаил Борисович захохотал.
  - А знаешь, что я подумал? - спросил он.
  - Что? Кофе будете?
  - Конечно! Я вымотался, как ломовая лошадь после пятнадцати лет каторжных работ. Засадили за отчёты для Дамы, но уроки-то я всё равно должен проводить. И не откажешься, ведь... сама понимаешь... не хочется портить отношения с директором. У меня не было времени даже наспех перекусить. Да ещё то и дело кто-то заглядывает, чтобы узнать, что у нас с тобой происходит. Я ничего не понял, поэтому стал отвечать, что ты, Светик, вряд ли способна говорить про меня гадости, так как не за что, ведь мы ещё не женаты, а вот кому-то не даёт покоя наша приближающаяся свадьба. Или неизвестный сам имеет на тебя, Светик, виды, или же неизвестная решила тебя отстранить и сама желает прибрать меня к рукам... Потом я расскажу анекдот про уборку и руки... С тем они от меня и откатывались.
  Светлана подумала, что в словах Жигадло может быть доля истины. Вдруг Курулёва неспроста стала клеветать на неё, а с целью опорочить в глазах Михаила Борисовича? Что если она в него влюбилась? Это было бы забавно.
  - Мы с Марией Александровной во всём очень быстро разобрались, - похвасталась она. - Почему пустили эти слухи, мы не знаем, а кто пустил, понять проще простого.
  - Видно, я не привык к простоте. - сказал Жигадло. - У меня всё-таки углублённая программа по биологии.
  - Если я, как утверждают, разговариваю о вас с соседями, то откуда же это стало известно в школе?
  - Постой-постой... Соседи не побегут в школу докладывать о твоих словах... Ох, совсем забыл! Курулёва - твоя соседка. Зачем ей это понадобилось?.. Только ты, Светик, не заподозри меня в ветрености! Я на неё не заглядываюсь, а если она решила разрушить наш союз, то ей это не удастся. А вот и Людмила Аркадьевна как раз кстати.
  Карасёва видела, что Жигадло вошёл в кабинет Светланы, и, выждав приличествующее время, решила выяснить, что там происходит. Услышав приветствие, она сразу поняла, что никакой ссоры нет и в помине. Её сразу же посвятили во все выясненные детали происшествия.
  - Зачем это ей? - пожала плечами Карасёва.
  Светлана не считала правильной догадку о том, что Курулёва хочет рассорить её с Жигадло для того, чтобы самой с ним сблизиться, поэтому не стала высказывать эту мысль вслух.
  - Может, ты ей, Светик, чем-нибудь по-соседски насолила? - спросил Михаил Борисович.
  - Чем? Мы почти не встречаемся.
  - А если ей мешает мяулай твоего котопса? - строил предположения Жигадло.
  - Первая половина котопса вообще помалкивает, а вторая, впрочем как и первая, живёт от неё далеко. Кстати, кое-кому из ближайших соседей кажется, что Дик лает много, но, к счастью, мне за это не выговаривают, а другие утверждают, что немного, только по делу. Но Раиса Павловна не моя ближайшая соседка, она живёт в другой стороне коридора, а там своего шума достаточно.
  Она умолчала, что основным источником шума является сама Курулёва.
  - А что же она так сглупила, сказав о соседях? - спросила Карасёва. - Вы из-за этого на неё и вышли.
  На этот раз Света мимоходом подумала, что разговорный язык вместил в себя милицейскую терминологию, как, к сожалению, и тюремную. Она обратила внимание на то, что Людмила Аркадьевна сказала "вышли на неё", но то, что она сама сегодня пользовалась специфическими выражениями уголовного розыска, она не заметила.
  - А что она могла сказать? Что Светик поносит меня в разговорах с коллегами? - осведомился Жигадло. - И с кем же именно? Получается, что она говорит с коллегами, а сами они об этом не знают и до них только доходят слухи, что с ними говорят. Не такой большой у нас коллектив, чтобы среди нас такое замаскировать... Вера Ивановна! Здравствуйте! С днём чудес вас!
  Старая учительница физики тоже видела, что Михаил Борисович вошёл в кабинет Светы, и решила разведать обстановку. Не то что её распирало любопытство, хотя и это было как неизбежное в данных условиях явление, но она хотела поспособствовать восстановлению мира. Развесёлый голос Жигадло её смутил, но тот факт, что он сидел на своём месте и пил кофе с вафлями, указывал на мирное течение переговоров.
  - Садитесь, Вера Ивановна, - пригласила Светлана. - Кофе? Чай?
  Старуха дёрнулась было принести свою чашку и всё, что полагалось к чаепитию, но была остановлена возгласом Карасёвой:
  - Тайна раскрыта!
  Пронина решила нарушить собственное правило не пользоваться чужой щедростью и осталась.
  - Чай, - попросила она. - Чай люблю, хотя он и не такой, как прежде, а кофе пью редко.
  - Сюда бы советскую пачку чая со слоном? - догадался Жигадло.
  - Хороший был чай, - согласилась Людмила Аркадьевна.
  - Или советский кофе, - продолжила тему Светлана. - Тот, что был до подорожания... первого подорожания кофе, ещё в совсем советскую пору. Особенно хороша была смесь кофе, где одним из сортов был мокко. Что теперь за "мокка" такая? Прочитаешь, обрадуешься, а потом сообразишь, что на конце "а", и понимаешь, что покупать его не следует. А ещё был очень вкусный кофе с цикорием в такой пачке... коричневой с белым, там ещё чашка была нарисована. Удивительно удачны были подобраны пропорции кофе и цикория, да и кофе был там прекрасный.
  - А мне нравился... - начала Карасёва.
  - Постойте! - прервала её Пронина. - Вы уже всё выяснили и рассуждаете тут о старых продуктах, но я-то ничего не знаю. Целый день, как только до меня доползли слухи, ходила, как оглушённая, думала, что всё, распалась наша компания. Что же это, гадала я, мог совершить Михаил Борисович?
  Когда ей всё рассказали, она поступила точно так же, как Людмила Аркадьевна, то есть пожала плечами.
  - Ну, уж о причине её поведения нам никогда не догадаться, - заключила Пронина.
  Это была правда. Ни одному человеку, будь он хоть гением дедукции, невозможно выяснить, каким сложным образом зародилась сплетня о злословии Светы на Жигадло, а ещё менее объяснимо, как, казалось бы, уже выясненное недоразумение преобразилось в голове Курулёвой в уверенность.
  - А чтобы не объяснять всем и каждому, что мы с тобой, Светик, не имеем желания ссориться, я провожу тебя до дома, - предложил Жигадло. - Главное - торжественно пройтись вместе по школе. Ещё много учителей не ушли, пусть поглядят на нас, полюбуются.
  - Я с вами, - вызвалась Карасёва. - Нам по пути. А вы, Вера Ивановна?
  - И рада бы, да нужно ещё поработать.
  - Пойдёмте зигзагами, - предложила Людмила Аркадьевна. - Чтобы обойти три этажа. На четвёртый подниматься не будем. Вот... да, начнём спускаться по той лестнице... До свидания, Алла Витальевна!
  Завуч, поднимавшаяся им навстречу, приостановилась, о чём-то подумала, кивнула сама себе и ответила учителям:
  - До свидания.
  Конечно, в основном все сидели в своих кабинетах, но туда, где двери были открыты, Жигадло входил, чтобы попрощаться, а обе учительницы прощались с коллегами из коридора, словно они бы сами не зашли, но ждут Михаила Борисовича.
  - Вот и всё, - заключил Жигадло. - Глупым козням Курулёвой пришёл конец. Те, кто видел нас вместе, расскажут об этом другим, а те, которые знают, кто распускает сплетни, распространит эту новость... А ещё мы сделаем такую штуку... Не только тебе, Светик, сегодня было неприятно, мне тоже, поэтому поставим последнюю точку в этом деле...
  - Если, кроме последней точки, есть и другие, то выйдет многоточие, - заметила Светлана. - А оно имеет противоположный смысл, чем единственная точка.
  - Никаких многоточий! С меня довольно и того, что было. Пошли в буфет. Я куплю что-нибудь к вечернему чаю, если там что-то ещё осталось, а тебе, Светик, надо угостить котопса. Сейчас там должна обедать продлёнка, а значит Курулёва увидит нас и поймёт, что ей не удалось нас рассорить.
  - Я бы тоже купила булочек с маком или слоёных пирожков, - ухватилась за мысль Карасёва.
  - Слоёные пирожки - это хорошо, - решила Света, почувствовав аппетит.
  - Нет их, - образумил увлёкшихся женщин Жигадло. - Их быстро разбирают.
  Втроём они неторопливо вошли в буфет, где Жигадло чуть ли не раскланялся с Курулёвой и англичанкой Куркиной, сидящими за столиком в стороне от детей. Сопровождавшие его учительницы поздоровались менее нарочито.
  - Булочки тоже сойдут, - решила Света, в последний раз заходившая сюда в прошлом, если не в позапрошлом, году и поэтому с удовольствием смотревшая на то, что осталось на прилавке. - С чем они?
  - С повидлом, - объяснила буфетчица. - А те без начинки, но вкусные.
  Светлану привлёк внешний вид вторых булочек, потому что она любила застывшую белую помадку, которой они были сверху политы. Булочки с повидлом она на всякий случай тоже купила.
  - А с маком нет? - спросила Карасёва.
  - Всё разобрали. Вы бы видели, что здесь творилось днём!
  Людмила Аркадьевна это знала, потому что раз в неделю дежурила в буфете, а Светлана видела такое раньше, когда у неё было классное руководство и ей приходилось сюда наведываться, чтобы проверить, как дежурит её класс.
  - Мне три таких, три таких, а ещё... Что у вас на второе? Ага! Это подойдёт. Две порции, а лучше три.
  Она убрала булки и завёрнутые в фольгу корытца в пакет и расплатилась.
  "А ведь каждый день в каждой школе продают обеды в таких упаковках, - думала Светлана. - Пища съедается, а корытца, фольга, целлофан идут в мусор. Нам же скоро жить будет негде из-за этих отходов. И каждая булка в отдельной упаковке, которая в земле не разлагается. Конечно, так труднее подхватить заразу, но хоть бы упаковку делали из бумаги. Меньше бы печатали всяких реклам, а пускали бы эту бумагу на упаковки. И ведь прежде обеды готовили в школах или доставляли туда в баках, которые надо было разогреть. И ничего, никто не заболевал. Зато мы попросту ставили тарелки на столик для грязной посуды, их потом мыли и вновь использовали. Никакого лишнего мусора.
  Ей пришло в голову, что раз она думает о таких вещах, а герои её книги, отошедшие на задний план, вновь приблизились почти вплотную, то это означает, что напряжение сегодняшнего трудного дня спáло и она расслабилась.
  Таким образом, самостоятельная деятельность Курулёвой не нанесла ущерба Светлане, а привела к тому, что некоторое время сама Раиса Павловна ловила на себе пристальные взгляды и чувствовала себя очень неуютно, не зная, чему приписать возросший интерес к своей персоне. Но всё скоро забылось. Учителям некогда обсасывать подробности чужих дел. Если бы все такого рода нелепые истории заканчивались столь же благоприятно! Но нет, интрига, затеянная Сабиной необдуманно, по недоразумению, неуклонно развивалась, и её действие Светлана ощутила очень скоро.
  Учителя неторопливо дошли до дома Светы и там расстались, оживлённые и довольные осуществлением своей затеи. Для двух из них волнения и недоумения этого дня закончились, а для одной лишь перешли на другие предметы.
  Светлана поздоровалась с бабушками на скамейке, постаравшись придать лицу обыденное выражение, словно она всего лишь возвращается с работы, где не случилось ничего необыкновенного.
  - Светочка, а ты какая-то... радостная, - заметила Алевтина Ивановна.
  Старушкам сразу же стало казаться, что они тоже заметили весёлые искорки в её глазах.
  - Случилось что-нибудь приятное? - спросила первая бабушка.
  - Обычно ты усталая, а сейчас довольная, - сказала своё слово и вторая.
  - Нет, всё как всегда. День прошёл почти незаметно, - ответила Света.
  Алевтина Ивановна совершенно случайно взглянула влево и заметила Рыбакова, который, как ей показалось, хотел дождаться ухода Светланы, что и было на самом деле. Чтобы принять участие в наметившихся очень сложных и многообещающих отношениях между этими двумя ближайшими соседями, она открыто и достаточно продолжительно посмотрела на Анатолия, из-за чего ему пришлось отказаться от намерения избежать встречи со странной женщиной, за что-то на него ополчившейся. Он неспешно пошёл к подъезду, надеясь, что Светлана всё-таки успеет уйти, но деятельная Алевтина Ивановна не могла этого допустить. Надо было выяснить, правы ли они, решив, что Света тайно влюблена в Анатолия, или ошибаются, а если правы, то поспособствовать их сближению, потому что, по мнению старушки, они бы друг другу подошли. В любом случае эти двое должны были встретиться, чтобы по их поведению можно было сделать какие-то выводы.
  - А твой Скандалист вёл себя тихо-тихо, - сказала Алевтина Ивановна, не зная, так ли это, лишь бы задержать Свету, намеревавшуюся пройти в подъезд.
  - Как? Вообще не лаял? - встревожилась хозяйка, заподозрив, что пёсик заболел.
  - Очень мало, - пояснила старушка. - Владимир Михайлович прав: наш Дик лает только по делу. Здравствуйте, Анатолий! Денёк сегодня разгулялся, а то я думала, что дождь будет до вечера. Ну, не буду вас задерживать. Вас обоих ждут дома.
  После того как Светлана узнала, что сосед любит животных, она не испытывала к нему неприязни. Она вообще не испытывала к нему никаких чувств. Внешне он симпатичный, вежливый. Что ей ещё нужно? Владимиру Михайловичу с ним хорошо, и она за него рада, а лично к ней этот человек не имеет отношения. Сейчас они доедут до своего этажа (если он не предпочтёт подняться по лестнице, что она бы ему посоветовала), разойдутся по своим квартирам и забудут друг о друге до новой встречи. Откуда Свете было знать, что Анатолий со стеснённым сердцем прошёл вместе с ней в подъезд? Он бы и рад был сразу свернуть на лестницу, что и сделал бы прежде, но теперь, когда услышал об отношении к нему Светланы от двух человек, друг с другом не связанных, не решился на такой естественный поступок. Он опасался, что этим выдаст свою осведомлённость и даст повод странной женщине ещё больше его невзлюбить.
  Только в лифте Света ощутила что-то странное, но настолько непонятное и неуловимое, что не могла определить, отголосок ли это событий в школе, после которых она, вроде, успокоилась, но, наверное, не до конца, или нечто другое. Бывает, что незамеченное слово, жест или взгляд потом создают чувство беспокойства, а его природу невозможно определить.
  - Вы сейчас пойдёте с собакой? - спросил Рыбаков опять-таки из опасения, что, если будет молчать, покажет этим, что знает о чувствах к нему соседки.
  - Да. Дик давно ждёт, - ответила Света.
  Хорошо, что они жили всего лишь на третьем этаже и не надо было придумывать, как нарушить неловкое молчание.
  - Ещё как ждёт, - согласился Анатолий, имея в виду радостный лай пёсика.
  - Он слышал, как я разговаривала с Алевтиной Ивановной, - объяснила Светлана. - Но он и без того понимает, что я иду: по шагам, по тому, как открывается дверь в подъезд.
  "Ведь разговаривает нормально. - думал Рыбаков. - Не цедит слова через силу, не бросает косых взглядов. А Валерка утверждает, что она говорит про меня неприятные вещи. Не от себя, конечно, утверждает, а повторяет слова Степана или Сабины, а может, их обоих. Лучше было бы не обращать на это внимания, ведь в болтовне двух женщин способно проскользнуть что угодно, даже колкое слово о человеке, с которым почти не видишься, но и Раиса предупредила о том же. Насколько я понимаю, Сабина и Раиса не дружат, не общаются, а значит, каждая из них слышала неприятные отзывы обо мне от самой Светланы. Но что я делаю такого, что не нравится этой женщине?"
  Когда лифт остановился, Рыбаков, пропуская вперёд Свету, украдкой взглянул на неё, пытаясь определить по её лицу, скрывает ли она неприязнь или в эту минуту не испытывает её, и ему показалось, что неприязнь есть.
  На самом деле Светлана всего лишь смутилась. Она не была наблюдательна в привычном понимании, но подмечала очень многое, не сознавая этого, и лишь позже, вскоре или спустя какое-то время, осознавала и как бы заново, гораздо более детально и чётко, вплоть до интонации, жестов и мимики, воспринимала детали разговора или события. Но сейчас она заметила этот быстрый взгляд и не придала бы ему значения, если бы он не был именно быстрым, словно таящимся. Сразу же стало разрастаться неясное впечатление чего-то неприятного. Что происходит? Недавно она выяснила, что их с Жигадло пытается рассорить Курулёва, а теперь этот сосед взглянул на неё слишком крадучись, словно что-то против неё имеет.
  Она была в такой растерянности, что открыла дверь чересчур быстро и чуть шире, чем обычно. Дик немедленно воспользовался промахом хозяйки и выскочил в коридор, бурно приветствуя её, а заодно, от полноты чувств, и соседа. Ему нравилось, что Рыбаков его гладит, но сейчас же долг требовал выразить любовь к хозяйке и пёсик бросался к ней, потом вновь к Анатолию.
  Очень трудно загнать домой беснующуюся от радости собаку, и, пока Светлана занималась Диком, Базиль вышел из квартиры и подошёл сначала к Рыбакову, проявив тем самым дальновидность, поскольку полагал, что хозяйка никуда не денется и он потрётся о её ноги и помурлычет чуть позже, а вот с соседом, с которым он однажды провёл чудесный день и у которого съел вафли и треску, надо поддержать дружбу. Он степенно обтёр бока о его брюки, для порядка сохраняя на морде высокомерное выражение, убедился, что тот с удовольствием его гладит, и отошёл от него к до крайности удивлённой его поступку Светлане. Теперь, видя, что сосед ласков и к коту, она убедила себя в том, что взгляд, брошенный исподтишка, ей лишь почудился, слишком уж много она ловила их сегодня в школе.
  - До свидания, - попрощался Рыбаков, из-за приветливости животных чуть не забывший, что эта женщина его очень не любит.
  Дик, обрадованный созданной им же суетой, решил продолжить веселье и вознамерился прошмыгнуть в квартиру напротив, но Светлана в последний момент поймала его за хвост, а Рыбаков - за загривок. От огорчения и досады пёсик щёлкнул зубами на хозяйку и сразу же ухватил краешек брюк Анатолия, подержал в пасти и выпустил, давая понять соседу, что с ним шутки плохи и в другой раз при подобной вольности он может цапнуть за ногу.
  - Что такое? - раздался голос Полетаева. - Дик, ещё раз здравствуй. Добрый день, Светлана. Базиль! И ты здесь?
  - Извините, - испугалась Света. - Он вас не укусил?.. Здравствуйте, Владимир Михайлович.
  - Кого укусил? - не понял старик. - Тебя, Анатоль? За что?
  - Не укусил. Он и не собирался кусать, - успокаивающе проговорил Рыбаков. - Просто выразил недовольство. Я его схватил слишком бесцеремонно, да и вы тоже.
  - Да уж, у этого парня характер ого-го какой, - согласился Полетаев. - Он только с виду кажется кротким.
  Дик принял очередную порцию ласки уже от старика и ещё раз, как ни в чём не бывало, радостно приветствовал хозяйку, Анатолия и даже Базиля.
  - За что он тебя призвал к порядку? - спросил Полетаев, когда они остались вдвоём.
  - Я его не совсем деликатно задержал в дверях, - объяснил Рыбаков. - Умная собака. Другая бы укусила, а эта выместила злость на брюках. И ведь сжимает ткань, а смотрит мне прямо в глаза.
  - Чтобы ты представил, как будет неприятно, если он будет сжимать зубами твою ногу, - досказал Полетаев. - А брюки-то целы?
  - Конечно, целы. Что им сделается? Он их не тянул, не рвал, а только лишь подержал в зубах за самый краешек.
  - Мог бы и рвануть посильнее. Тебе уже пора купить что-то новое, а ты вцепился в них и носишь, словно ничего нет лучше.
  - А чем они плохи?
  - Тем, что одни и те же. Не хочешь купить что-нибудь модное?
  - Не хочу. Кстати, ваша Светлана явно не могла понять, почему Базиль подошёл ко мне поздороваться. Она ведь думает, что мы с ним незнакомы.
  - Пусть думает. Лучше ей не знать, какие подвиги он совершал. - Старик помолчал. - По-моему, она уже махнула на себя рукой. А жаль, она ещё в том возрасте, когда многие выходят замуж. Но весь вопрос в том, хочет ли она замуж. Симпатичная женщина, не находишь?
  "Симпатичная - возможно, но за что она меня так не любит? - подумал Рыбаков, к которому вновь вернулось прежнее недоумение, ещё усилившееся из-за того, что сам он не заметил никаких признаков этой неприязни. - А при разговоре с Раисой и Сабиной (ясно, что не со Степаном), она, оказывается, меня поносит".
  - Возможно, - сдержанно ответил он.
  Владимир Михайлович весь день был в угнетённом состоянии духа и лишь сейчас, благодаря проделкам пёсика, его отпустило напряжение. Утром он вновь проверил, открывал ли Анатолий зловещий синий том. Книга лежала на прежнем месте под стопкой других книг, но чуть иначе, чем вчера. Значит, её доставали. Он тоже её достал, заранее зная, что прочитает какую-нибудь гадость.
  "Промчались дни мои быстрее лани, И если счастье улыбалось им, Оно мгновенно превращалось в дым... О сладостная боль воспоминаний!.." - пожаловался Петрарка (50).
  Полетаев обратил внимание на первую строчку и вновь с тревогой подумал об Анатолии, который заложил эту страницу клочком бумаги. Неужели мальчик считает, что его жизнь подходит к концу, промчалась "быстрее лани"? Что такое сделать, чтобы встряхнуть его, заставить осознать, что пятьдесят два года в наше время почти молодость?
  Рыбаков в самом деле открывал этот сонет перед уходом на работу, но первую строчку почти не заметил, выделив счастье, обратившееся в дым, и сладостную боль воспоминаний. Он постоянно будил эту боль, представляя приукрашенный внешне и полностью переделанный душевно образ Тамары.
  От огорчения Владимир Михайлович не стал критиковать поэта за мрачный взгляд на жизнь и открыл том в другом месте.
  "Я изнемог: мой бедный взгляд..." - принялся сообщать о чём-то Петрарка (51).
  Старик сейчас же захлопнул книгу.
  - Развалина изнемогшая! - прошипел он сквозь зубы, испытывая сильное желание сию же минуту вынести книгу на помойку. Но вместо этого он сунул её на место и укрепился во мнении, что Толю надо спасать.
  Рыбаков на днях читал тот сонет, причём, как всегда: вечером - полностью, а перед этим утром - лишь начало, но это начало не было таким кратким, а заключало в себе объяснение изнеможения поэта: "... Я изнемог: мой бедный взгляд влечёт Всё время та, что скорбь во мне лишь будит, Я потому и таю с каждым днём..." Анатолий не замечал в себе признаков таяния или изнеможения, но согласился с тем, что недосягаемый образ Тамары будит в нём скорбь. Правда, чуть позже, когда увидел караулившую его Курулёву, он решил, что и истает, и изнеможет, и погрузится в необоримую скорбь, если эта женщина от него не отстанет.
  Полетаев ни о чём таком не знал, поэтому оставался в уверенности, что Толя пребывает в депрессии и его нужно спасать. Весь день он не мог отделаться от этой мысли, и даже работа его не отвлекла. Как это обычно бывает, тревога растёт прямо пропорционально фантазии: чем богаче последняя, тем сильнее первая, - поэтому к возвращению домой Рыбакова старик совсем измучился, а теперь, видя как позабавили его Анатоля четвероногие разбойники (любой другой, глядя на бесстрастное лицо Рыбакова, этого бы не заметил), он словно сбросил с плеч большую часть угнетавшего его груза. Может, его мальчика всё-таки можно отвлечь от мыслей о смерти? Может, он не в глубокой депрессии, а лишь испытывает временную неудовлетворённость жизнью и собой, через что неизбежно проходит каждый думающий человек, часто по несколько раз? Но почему он стал приходить так рано? Неприятности на работе? Владимир Михайлович осторожно выведал у бывших коллег, что в институте в этом отношении всё обстоит относительно благополучно, но ведь от него могли что-то утаить.
  - Ты сегодня очень рано, - бросил он пробный камень. - Что-нибудь случилось или просто устал?
  - Спешу сюда, чтоб сердцу отдых дать, - ответил Рыбаков цитатой (52).
  Полетаев не знал, откуда она, но предположил, что раз Толя не расстаётся с синим томом, то и эти слова оттуда.
  - Ты со своим Петраркой скоро свихнёшься, - сказал он.
  - Дядя Володя, откуда вы знаете, что это Петрарка? - удивился Анатолий, не вдумавшись, почему Полетаев считает, что он скоро свихнётся с Петраркой или из-за него.
  Владимир Михайлович не подал виду, как приятно ему слышать это обращение.
  - Неужели я произвожу впечатление настолько невежественного человека, что ты удивляешься, как это я узнал стихотворную строку? - осведомился он с довольно-таки надменным видом.
  Рыбаков, которому в голову не могло придти, что Полетаев каждый день наведывается в его комнату, чтобы открыть синий том, почтительно взирал на старика. Он не подозревал, что дядя Володя, оказывается, так увлекается поэзией.
  - А ты, как я понимаю, не выбросил Петрарку, - отметил Владимир Михайлович.
  Рыбаков согласно кивнул.
  - Зачитался?
  - Да, хорошо написано.
  Старик почувствовал, что сейчас настал благоприятный момент для объяснения, но действовать надо осторожно.
  - Скажи, Толя, что тебе нравится в Петрарке? Ведь не случайно же ты не стал выбрасывать книгу, что-то тебя в ней привлекло. Вон, даже цитаты приводишь.
  - Хороший поэт, - ответил Рыбаков. Не мог же он открыто объяснить, что в каждой строчке находит отголосок собственной тоски по Тамаре.
  - Но он такой мрачный, - возразил Полетаев. - Всё время пишет о смерти.
  Он отметил, что это утверждение искренне удивило Анатолия.
  - О смерти? - переспросил Рыбаков. - Да нет, он пишет о любви. О смерти он тоже, конечно, упоминает, но так, мимоходом, только чтобы показать, насколько сильна и безнадёжна его любовь.
  "Где он там нашёл любовь?" - не понял Полетаев, но был рад уже тому, что его мальчик воспринимает стихи не так, как он боялся.
  Анатолий испытал неловкость от собственных слов, ему казалось, что он признался в своей сентиментальности, поэтому поспешил добавить:
  - Очень красиво написано. Когда я открыл книгу и прочитал один сонет, другой, я был удивлён. Вот не думал, что в мои годы зачитаюсь любовной лирикой!
  - А какие твои годы? - сейчас же переспросил Полетаев. - Ты не юноша, спорить не буду, а человек зрелых лет, однако до старости тебе далеко. В твои годы многие люди только начинают жить.
  - Неужели? - саркастически спросил Рыбаков.
  - Не то что начинают, а не боятся перемен, то есть начала новой жизни. Кстати, когда-то ты очень любил Жюля Верна. Припомни-ка возраст его главных героев. Сорок лет, сорок пять, пятьдесят.
  - Литературные герои, - уточнил Анатолий.
  - Но автор делал их старше по мере собственного... не старения, а измерения в возрасте. Он считал, что в эти годы жизнь не замирает, а читателей не удивляло и не удивляет до сих пор, что в пятьдесят лет человек бодр, полон сил и готов к любым испытаниям и переменам. Притом читатель не глуп и не проглотит нелепость. Попробуй предложить ему восьмидесятилетних старцев, всех, как на подбор, сильных, молодцеватых, ловких, и он будет ощущать фальшь в каждой строчке. Нет, не смотри на меня такими глазами. Я уже не способен совершать подвиги, требующие выносливости. Я точно рассчитываю силы. А твой дядя Коля совсем одряхлел. Но почему ты в свои годы решил, что тебе поздно зачитываться любовной лирикой? У тебя как раз тот самый возраст, когда человек способен воспринимать любовную лирику не поверхностно, как мальчишка, а сердцем и разумом. Принеси мне книгу, а то, очевидно, у меня сложи... осталось о Петрарке предвзятое мнение. Может, я читал его в неудачное время. И вообще я не понимаю, почему мы стоим в коридоре, словно в доме нет более удобных мест для беседы. Мой руки, неси книгу и иди на кухню. Я сейчас буду тебя удивлять.
  Анатолий, уже шедший выполнять все три распоряжения старика, обернулся.
  - Вы меня и без того каждый день удивляете, дядя Володя, - сказал он. - Отчего вдруг такая заботливость?
  Полетаев, осознавший, что напрасно о нём беспокоился, мог теперь ответить без опасения, что неловким словом усугубит якобы угнетённое состояние духа Рыбакова.
  - Мне казалось, что у тебя неприятности, что ты чем-то расстроен.
  "Если я чем-то могу быть расстроен, то только чёртовой бабой, которую каждый день встречаю по утрам, - подумал Анатолий. - Теперь, похоже, уже двумя чёртовыми бабами. Но вторая хотя бы не лезет ко мне с разговорами... зато говорит обо мне, что тоже скверно".
  - Мне пока не из-за чего расстраиваться, - ответил он. - Разве только из-за Испытания. Эта безмозглая... Как отец называл Шаляпина? Скважиной? Надо бы назвать так моё Испытание. Это какая-то бездонная скважина, пропасть, бочка данаид. Сколько ни пытаюсь хоть как-то наполнить его голову, всё куда-то проваливается. А вы, значит, решили, что я расстроен? Возможно, я расстраиваюсь из-за него, но не до такой степени, чтобы называть это неприятностями. А вы... - Он начал подозревать, что напрасно приписал возросшую заботу старика внезапно открывшейся болезни. - Вы потому задаёте пиры, что хотите улучшить моё настроение?
  - Ну... можно сказать и так, - смутился Полетаев.
  - В моих интересах, чтобы вы и дальше продолжали считать меня расстроенным и угнетённым, - признался Рыбаков, сохраняя невозмутимость.
  Владимиру Михайловичу почудилось что-то знакомое.
  - Знаешь, Анатоль, а ведь в вас с Базилем есть что-то общее, - сообщил он.
  Чтобы скрыть смех, Рыбаков поспешил в ванную.
  Полетаев поставил на стол что-то большое, круглое, с румяной корочкой, похожее и не похожее на пирог.
  - Что это? - удивился Анатолий.
  - Это... - замялся Владимир Михайлович. - Наверное, в кулинарии нет определения этому творению. Это нечто среднее между пирогом, кулебякой, расстегаем, запеканкой и... многим другим. Захотелось поэкспериментировать. Вроде, должно быть вкусно, но если какие-то составляющие не понравятся, можно съесть те виды начинок, которые тебя устроят.
  Изделие было странным, но очень вкусным.
  - Тесто, вроде, удалось, - решил старик. - Это, конечно, не та мука, которая была прежде, а генномодифицированная. Я только недавно выяснил, почему все, кто прекрасно пёк прежде, жалуются, что получается не так вкусно, а то и вовсе не получается. Оказывается, настоящей пшеницы уже нет, а есть генномодифицированная, с изменённым числом хромосом или тем, что горе-учёные изменяют. Но всё-таки для нынешних продуктов тесто получилось нормальным. А как тебе внутренняя часть?
  - Превосходно, - одобрил Рыбаков. - Не хватает Алевтины Ивановны.
  - Чтобы запечь? - засмеялся Полетаев.
  - Посадить за стол, - поправил Анатолий, улыбаясь. - Никто не умеет так ахать и восхищаться, как она. Жаль, что я уже не считаюсь убитым горем. Я не был бы против ещё некоторое время поедать такие вкусности. А я тревожился за вас, дядя Володя. Не мог понять, почему вы так обо мне печётесь, думал, что вы заболели.
  Сначала Полетаев не мог разобраться, что его так удивляет, но потом сообразил, в чём дело: Анатолий никогда не был столь откровенен. Неужели на него так благотворно подействовал переезд в эту квартиру? Может, другие лица вокруг, другая обстановка в доме, то, что они живут вместе, как было когда-то, излечат его от несчастной любви к недостойной женщине?
  - Дай-ка я посмотрю, почему у меня создалось впечатление, что Петрарка только и пишет что о смерти, - сказал Полетаев, открывая книгу. - Вот, например... Я это помню. "Не медли, смерть! Тебя я вожделею..." (53). Я же говорю, что старым людям вредно читать такие книги.
  - Владимир Михайлович, вас всегда возмущало, когда из текста выхватывают часть высказывания и преподносят его как целое, тем самым совершенно искажая мысль автора.
  - Это правда, - признал старик. - Посмотрю, что он пишет дальше. "Не медли, смерть..." Я этого не одобряю... "Пусть мой не пробил час - я был обязан Уйти в тот миг, когда она ушла..."
  Полетаев подумал о женщине, любовь к которой пронёс через всю жизнь. При том страшном известии он был бы рад уйти сразу же вслед за ней, но... кто же тогда позаботился бы о Тольке? Может, и нашлись бы родственники, которые согласились бы приютить сироту, но вряд ли мальчику было бы с ними хорошо. Другой мир, другие интересы. Может, и привык бы и полюбил бы их, но... что Бог ни делает, всё к лучшему.
  - Да, действительно, я совершил ошибку, выхватывая куски из целого, - подтвердил он. - А я-то за тебя волновался! Думал, что тебя притягивают стихи о смерти.
  "А как меня пугало, что вы стали мне всячески угождать, словно стараясь оставить по себе добрую память!" - ответил про себя Анатолий.
  Полетаев открыл книгу в другом месте. Если прежде взгляд выхватывал строки о смерти, то теперь он словно получил другое задание.
  "Ты смотришь на меня из темноты Моих ночей, придя из дальней дали: Твои глаза ещё прекрасней стали, Не исказила смерть твои черты (54)", - прочитал он и почувствовал, как мороз прошёл по коже и, как ему показалось, добрался до того места на руке, где была татуировка. Когда-то, в ранней юности, он выколол себе якорь и слово "верность". Якорь сначала был символом странствий, путешествий, приключений, но потом стал неразрывен со словом "верность", которое относилось к его единственной любви и до сих пор не потеряло смысла. Его чувства прочно пришвартованы к женщине, которая любила другого, а якорь так надёжно врос в дно, что поднять его и плыть к другой гавани невозможно.
  "А Толя, читая эти стихи, думает, конечно, о Тамаре, - понимал он. - Я надеялся, что перемена обстановки избавит его от этих оков, а он нашёл себе сообщника в неразделённой любви и черпает силы в его сонетах. Да и сам я подхожу для их компании. Сейчас людей приучают к примитивным книгам и фильмам, примитивным чувствам... Наверное, мы с Толькой показались бы динозаврами, если бы в чужую душу можно было заглянуть. Пережитки старого. Динозавры".
  Последнее слово он произнёс вслух.
  - Что? - переспросил Рыбаков, с интересом наблюдая, как вдумчиво и серьёзно старик вчитывается в раскрытую наугад книгу.
  Полетаев опомнился и повторил:
  - Динозавры.
  - Там о них не упоминается. Или я что-то пропустил?
  - Не пропустил, конечно, ведь Петрарка не мог знать это слово, а тем более употребить его в сонете. Я подумал, что мы с тобой относимся к породе динозавров.... Сейчас принесу кофе. Или тебе сделать чай?
  - Мне то же, что и вам.
  - Почему-то мне захотелось именно кофе. Сейчас сварю.
  - А почему это мы динозавры? - спросил Анатолий. - Вроде, мы не отличаемся от большинства людей.
  - Ну, пусть мы относимся не именно к динозаврам, - уступил старик, - но точно к вымирающему виду любителей книг. На этом этаже лишь мы с тобой да ещё Светлана не можем жить без чтения.
  - Пожалуй, - согласился Рыбаков.
  - Интересно, какой была Лаура? - задумался Полетаев.
  - Мне кажется, что она была симпатичной, возможно, красивой, но обычной, - ответил Рыбаков. - А Петрарка сам для себя выдумал её образ и поклонялся не столько живой женщине, сколько идеалу. Её, конечно, тяготило такое чрезмерное внимание.
  - Слишком настойчивое, - уточнил Полетаев. - Порядочной замужней женщине тяжело выслушивать страстные признания. Как она может на них отреагировать? Только отказом. Наверное, она с ужасом ждала, что сейчас опять ей придётся выслушивать его излияния и убеждать, что между ними возможна только дружба. Сонеты чудесные, но лучше бы он ограничивался только ими, а не приставал к живой женщине. В моём возрасте её чувства представляются мне именно такими. Интересно, как бы я воспринял их отношения в молодости? Жалел бы его? Считал бы, что Лаура жестокосердна? Вряд ли. Она просто честная женщина. А уступи она ему хоть в малом, он бы перестал посвящать ей сонеты, потому что уже не смог бы считать её идеалом чистоты, что его и привлекало к ней. Она стала бы падшей женщиной, иными словами, потаскушкой.
  Анатолий совсем некстати вспомнил о Курулёвой, почти каждое утро поджидавшей его у подъезда. Как бы поэт воспринял эту раскрашенную бабу? Наверное, испугался бы, решил, что это ведьма худшего пошиба, и призвал бы на помощь священников.
  - Вряд ли Петрарка почувствовал бы такую любовь к кому-нибудь из современных женщин, - сказал он. - Его бы шокировала одежда, а чаще - её отсутствие, и свобода поведения привела бы в ужас. Пожалуй, умер бы от потрясения.
  - Не волнуйся за него, Анатолий. Он бы не успел умереть от потрясения, потому что прежде умер бы из-за достижений цивилизации. Съел бы бутерброд с синтетической колбасой... и навечно избавил бы себя от любых других потрясений. Спасибо тебе, что познакомил меня с настоящим Петраркой, а то я так и остался бы в убеждении, что он только ноет и мечтает о смерти. Ты, Толя, собираешься сейчас чем-то заняться или свободен?
  - Свободен, - откликнулся Рыбаков, рассчитывавший закончить недописанную главу своей работы и потом на досуге почитать интересную книгу. - А что? Какая-нибудь проблема?
  - Целый день бился. Никак не могу разобраться в одном моменте...
  Анатолий с неожиданным удовольствием вступил в обсуждение спорного вопроса, а Владимир Михайлович понял, что вся трудность возникла лишь из-за снедавшей его днём тревоги. Оба испытывали спокойствие и умиротворённость.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"