которая начинается с английского завтрака и заканчивается враждой
Рыбаков, проснувшись до звонка, почувствовал страшный голод. С ним такое случалось редко. Он лежал в постели, представляя вкуснейшие блюда, частью вычитанные из книг, частью когда-то изобретённые Полетаевым. Последние были менее фантастическими, но привлекали его гораздо больше. Что ему до каких-то угрей, выкормленных особым и порой отвратительным образом, если в экспедициях они ловили обыкновенных угрей и наслаждались их печёным, а порой и копчёным мясом?! А уж когда дежурным оказывался Владимир Михайлович, то все шли на обед с уверенностью, что не только утолят голод, но и получат наслаждение от еды. Сейчас угрей в холодильнике, разумеется, не было, да и быть не могло, учитывая их цену в специальных магазинах. И вообще, если хочешь есть, не надо поддаваться воображению, а следует припомнить, какими продуктами располагаешь, и из них сначала мысленно, а потом реально соорудить завтрак. А в холодильнике было много всего, в том числе ветчина и яйца. У англичан, если судить по книгам, в ходу яичница с беконом, но это приблизительно то же самое, что и яичница с ветчиной. Вряд ли их бекон, предназначенный для людей со средним достатком, лучше по составу, чем та ветчина, которая куплена в "Пятёрочке" и лежит сейчас в холодильнике, ведь во всём мире используются добавки и ароматизаторы. Приятно было бы съесть яичницу с ветчиной, только сейчас это кажется недостаточным. Вот если бы к этому прибавить картошку, поджаренную на сале, а ещё...
Анатолий спохватился, подумав, что аппетит, разыгрывающийся при упоминании всё новых блюд, оказывает человеку медвежью услугу, не позволяя пробиться разумной мысли, что еды на столе может быть изобилие, но желудок удовлетворится лишь малой её частью. Вот яичница с ветчиной и картошка со шкварками - самое желанное из всего, что он сейчас навоображал.
- Анатоль, ты встал? - раздался за дверью голос Полетаева.
Как раз в этот миг зазвенел будильник.
- Можно сказать, - ответил Рыбаков. - Доброе утро, Владимир Михайлович.
- Доброе. - согласился старик. - Но, каким бы добрым оно ни было, всё равно поторопись. Сейчас я приготовлю завтрак.
- Английский завтрак? - подсказал Анатолий.
- Почему бы и нет? - согласился немного удивлённый Полетаев. - Это неплохо. Очень даже неплохо. Скорее даже хорошо.
Когда Рыбаков оделся, перед ним так и витало чудесное видение: полная сковорода картошки с салом и яичница с аппетитными кусками поджаренной ветчины. Память живёт в человеке долго, и он представлял прежнюю ветчину, ветчину советских времён, которую можно было спокойно жарить, получая в итоге вкусное блюдо, а не пересоленные сухие ломтики неведомо чего.
Перед тем как покинуть комнату, он не удержался от обращения к синему тому.
- Что молчишь, друг Франческо? - спросил он и тут же подумал, что не хотел бы, чтобы тот заговаривал с ним сам, по собственному почину, не дожидаясь, когда откроют книгу.
Поэт степенно и благонравно помалкивал, а ответ дал только после того, как Анатолий взглянул на страницу:
- ... Будет с нами Покой и мир иль вечной жить борьбою? (63).
- Не понял, - признался Рыбаков. - Что ты этим хочешь сказать? Сегодня мне вновь мучиться с Испытанием. Может, ты имеешь в виду его? Боюсь, что дядя Володя прав и мне вести борьбу с его глупостью ещё долго. Наверняка писать для него докторскую придётся тоже мне.
- Анатоль! - окликнул его Полетаев.
"Яичница с ветчиной и жареная картошка с салом, - напомнил себе Рыбаков, чтобы приободриться. - Ещё бы к ним зелёного лучку, но чего нет, того нет. Интересно, а как ухитрились сделать его цену больше, чем цена мяса... свинины, конечно, говядина нынче почти недоступна".
- Садись, Толя, - пригласил старик. - Сейчас подам завтрак. Ты меня очень удивил. Я-то думал сделать совсем другое, а ты заказал английский завтрак. Это даже хорошо...
у Рыбакова вытянулось лицо, когда перед ним появилась тарелка с геркулесовой кашей.
- Овсянка, сэр! - торжественно провозгласил Владимир Михайлович, пародируя дворецкого из фильма "Собака Баскервилей". - Толя, я понимаю, что это не совсем английский завтрак, но решил, что к праведной, в смысле питания, жизни надо подходить постепенно. Я сварил геркулес по-русски: на молоке и с сахаром. Если захочешь, завтра я сделаю истинный английский завтрак...
- Дядя Володя, да какой англичанин будет есть пустую овсянку? - спросил Анатолий и испугался, что огорчит старика, если признается, что под "английским завтраком" имел в виду яичницу с беконом. - Вот геркулес на молоке и с сахаром это настоящая еда.
Полетаев покосился на него.
- А что ты ожидал к завтраку? - спросил он.
- Разное. Копчёных угрей, например. Помните, какие чудесные у вас получались копчёные угри? А как вы их пекли!..
- Что-то я нигде не читал, чтобы это был английский завтрак, - признался старик.
- Потом мне привиделась жареная картошка с салом. Кстати, к ней подошёл бы стакан хорошего парного молока.
- Тоже не напоминает английский завтрак. У них всякие пудинги, сладкое мясо... А! Понял! Ты, наверное, хотел яичницу с беконом! Я могу быстро поджарить яйца, но ветчину туда лучше не класть, а добавить потом в тарелку несколько кусочков. Я уже зарёкся её жарить. Получается на редкость невкусно и не похоже... ни на что не похоже.
- Не хочу яичницу, не хочу пустую овсянку, - сказал Рыбаков. - Мне понравилась эта каша.
И это была правда. Сейчас он не хотел ничего другого.
- Сегодняшний завтрак будет началом планового ведения хозяйства, - объявил Полетаев. - Я долго к этому готовился, морально, я имею в виду, но теперь отнесусь со всей серьёзностью к качеству и составу нашей еды. Не скажу, что я злоупотребляю вредными продуктами, но отныне я вообще исключу их из обихода... Только боюсь, что если отнестись со всей строгостью к качеству продуктов, то есть вообще будет нечего. Но я откажусь от наиболее вредных.
"Вряд ли я замечу разницу в еде, - подумал Анатолий. - Он всё равно будет по-прежнему придумывать необыкновенные блюда. Плановое ведение хозяйства этого не исключает. А что до вредных или дорогих продуктов, то он их почти не покупает. Нынешнюю морковь люди прежнего времени тоже отнесли бы к вредному продукту, как и все напичканные химикатами овощи, но мы условно называем их полезными".
- Я не против, - согласился он.
- Сделать всё-таки яичницу? - спросил старик.
- Нет. Овсянка как нельзя лучше подходит для планового ведения хозяйства. На редкость сытная каша, да ещё на молоке и с сахаром.
- Ты придёшь как обычно или задержишься?
- Зачем мне задерживаться? После занятий с Испытанием меня хватит лишь на то, чтобы дотянуть до конца рабочего дня.
- Я думал, что ты, и впрямь, решил приодеться, - объяснил Полетаев.- А ты хочешь остановиться на первых шагах?
Рыбаков с отвращением вспомнил, из-за кого ходил по магазинам, но представлял образ не Светланы, а назойливой Курулёвой, самозабвенно передающей ему чужое мнение о его внешности.
- Может, куплю себе что-нибудь ещё, но не сегодня, - решил он.
- Между прочим, я, когда проснулся, вспомнил разговор с Колькой Астафьевым, - заговорил Владимир Михайлович. - Вчера я отнёсся к его идеям как к обычному бреду...
- Как он себя чувствует? - спросил Рыбаков.
- Неплохо. Ему не хуже. Наверное, надо или нам с тобой к нему съездить, или пригласить его и Валерку сюда. Он скучает по живому общению. Телефонные разговоры - хорошее дело, но не то.
- По-моему, лучше пригласить его к нам, - предложил Рыбаков. - Зачем ему лишние волнения? Конечно, не он, а Валерка будет готовиться к приёму гостей, но и дядя Коля не захочет остаться не у дел.
- Наверное, ты прав. И вообще человеку полезно побывать в другой обстановке, ведь обычно после этого ему ещё приятнее собственный дом. Ты не против, если он приедет в субботу? Ориентировочно, конечно, с оглядкой на его здоровье.
- Я буду рад. А что вы хотели сказать о его вчерашних идеях?
- Сегодня я понял, что кое-что упустил. Всё-таки Коля был великим учёным, и даже сейчас в нём просыпается былая прозорливость... Нет, Анатоль, не настраивайся на интересный разговор, а скорее отправляйся на работу. Терпеть не могу, когда люди опаздывают, особенно начальство. Это несобранность, распущенность... Толя, прости, я не тебя имел в виду. Просто вспомнил кое-кого. Сам приходил и уходил, когда ему вздумается, а к подчинённым придирался при малейшей возможности.
- Я ни к кому не придираюсь, - на всякий случай уточнил Рыбаков, понимая, впрочем, что его не имеют в виду. - Но я поспешу. А как насчёт идей дяди Коли? Вечером расскажете?
- Обязательно. Среди громадной непривлекательной кучи я нашёл как минимум две жемчужины. К сожалению, Коля уже не сможет их отшлифовать и дать им жизнь, но я поработаю над ними и если успею включить в новую книгу, то укажу, несколько раз укажу, что это идеи Астафьева. Знаешь ведь, как любят некоторые красть чужие идеи и даже работы. Так пусть о Коле вспоминают почаще и не думают, что он выдохся.
Рыбаков пошёл на работу с чувством, что ему в жизни очень повезло. Оставшись сиротой, он мог бы попасть в детский дом. Даже если бы там оказались заботливые воспитатели, они не способны заменить родителей, слишком уж много на их попечении детей, а дядя Володя стал ему вторым отцом, причём не глупым добряком, способным скорее навредить ребёнку излишней жалостливостью и снисходительностью, а умным, в меру требовательным...
- Здраствуйте, Анатолий Сергеевич! - услышал он голос, ставший ему омерзительным, и сразу растерял хорошее настроение.
- Здравствуйте, - проговорил он обычным ровным вежливым голосом, не выдававшим эмоций.
- А я проводила детей в школу и иду домой, - сообщила Курулёва, умолчав, что успела сделать ещё одну важную вещь - поговорить со Светланой.
"А ведь был короткий период, когда мы не встречались по утрам, - вспомнилось ему. - Как же изменить свой график? Но разве это возможно, если она специально меня поджидает? Выяснит, во сколько я стал выходить из дома, и вновь будет караулить у подъезда. Что ей от меня нужно? Неужели не видит, что я стараюсь как можно быстрее от неё убегать? Как сказал Петрарка? "Будет с нами Покой и мир иль вечной жить борьбою?" По-моему, она не собирается дать мне покой и мир".
- Анатолий Сергеевич, как же вам идёт эта куртка! - вокликнула Раиса Павловна, но по её тону Рыбаков понял, что это не просто комплимент, а высказывание с настораживающим продолжением.
- Возможно. Я об этом не думал, - ответил он, порываясь скорее уйти.
- Уверяю вас! Поэтому никого не слушайте. Она вам к лицу. А Светлана Николаевна пусть говорит, что хочет. Не обращайте на неё внимания.
"Когда она успела увидеть меня в этой куртке? - удивился Рыбаков. - Может, когда выводила погулять своего Дика? Я её не видел, а она разглядывала меня издали. Но этой-то бабе зачем передавать её мнение? Мало ли, кто, что и о ком думает! Обо мне каждый сосед хоть что-то, хоть изредка, но думает. К чему мне знать, что именно? И ведь передают только плохое или обидное мнение, а о хорошем умалчивают... Интересно, чем моя куртка не угодила Светлане? Вроде, красивая. Или дело не в куртке, а во мне? Я ей сильно не нравлюсь, а свою злость она срывает на моей одежде?"
- Уверяю вас, меня не задевает, когда кому-то не нравится, как я одет, - сказал он. - Но мне пора идти.
Раиса Павловна была недовольна результатом разговора. Ей показалось, что Рыбаков не понял, что не кто иной, а именно Светлана ругает его куртку. Но женщина решила придерживаться поговорки "вода камень точит" и продолжать выдумывать за Светлану неблагоприятные слова об Анатолии.
"А вдруг он имел в виду другое?! - ошеломила её внезапная мысль. - Вдруг он хотел сказать, что раз Светлана Николаевна ничего не говорит об его одежде лично ему, то ему всё остальное безразлично? Но ведь это означает, что они продолжают встречаться..."
В итоге, глупая женщина убедила себя в совершенно невозможных вещах.
Полетаев пребывал в счастливом неведении об обязательных утренних встречах, отравлявших Рыбакову жизнь. Он вымыл посуду, признав, что гораздо легче и быстрее делать это сразу, чем накапливать её в мойке и потом отскабливать присохшую к ним пищу, потом стал одеваться, чтобы выйти на прогулку, заодно делясь сам с собой по-испански впечатлениями от вчерашнего телефонного разговора с Астафьевым, а потом рассуждая по-немецки о планах на этот день и ближайшее будущее. Он пожалел, что они с Анатолем говорили за завтраком по-русски, а не по-английски, и решил перенести на вечер пункт в своих "уроках" под названием "устная английская речь".
Перед самым выходом он зашёл в комнату своего "мальчика", обнаружил на столе раскрытый синий том и заинтересовался, какой сонет привлёк внимание Рыбакова. "Мир и покой" его не тронул, так же как нежелание "вечной жить борьбою". Его заинтересовали другие строки. "Порой язык молчит, а сердце стонет пронзительно; лицо светло и сухо, Не виден плач стороннему вниманью".
"Правильно говоришь, - согласился он. - Люди носят маски, защищаясь от окружающих. Никому не хочется показать, что ему плохо. Некоторых людей привлекает чужое страдание, как мух притягивает запах падали, и они принимаются высказываниями, намёками расковыривать ноющую рану. А чужая радость таких людей задевает, чуть ли не оскорбляет. Эти люди несчастны, раз их притягивает чужая боль и раздражает чужое счастье, но это уж их дело. Плохо, что они отравляют жизнь другим. Так люди с раннего возраста и приучаются скрывать свои чувства. Но всё это общие рассуждения. А что ты, поэт, скажешь конкретно?"
"Мне каждый день - длинней тысячелетий Без той, кого на землю не вернуть..." - прочитал он (64).
Старик подумал о матери Анатолия. Он, не сказать, что постоянно, но очень часто о ней вспоминал. О себе он не смог бы сказать словами Петрарки, потому что был загружен работой, своими "уроками", общением с людьми, поэтому день казался ему слишком короток, но это не мешало ему то и дело вспоминать о своей единственной тайной любви.
"... Ведь смерть, оледенив Мадонне вены, Величья не посмела побороть, - И светлый лик сиял без перемены", - дочитал он.
"Она была в гробу, как живая, - подумал он. - Именно, как живая, без этого неземного величия. Какое красивое и доброе было у неё лицо! Её родственница даже не удержалась от восклицания: "Какая милая!" Ты, Петрарка, не напомнил мне о ней, потому что я и не забывал, но перенёс меня в тот страшный день, и я тебе за это не могу быть благодарен. Пойду поскорее гулять, а то с такими безрадостными мыслями грешно начинать день... И как я не догадался, что под "английским завтраком" Толька подразумевал яичницу с беконом?! Почему-то в сознание въелось, что это должна быть овсянка. А ведь хорошая каша... Интересно, сами англичане знают, что это их национальный завтрак?"
По странному совпадению, утро в квартире напротив тоже началось с овсянки, а точнее, с геркулеса, что Светлана, как большинство русских людей, называла английским завтраком. В голодные перестроечные годы они с мамой и собакой были счастливы, если на завтрак, обед или... а часто и... ужин имели геркулес, а если в него добавляли ложку сухого молока и какого-нибудь варенья, то это считалось деликатесом. Когда положение в стране стало выправляться, геркулес становился всё менее привлекательным, как и гречка, печень и (когда-то особое лакомство) сало. Это понятно, если учесть, что, когда на них хватало денег, их ели постоянно, ежедневно, и так продолжалось в течение восьми лет. Теперь пора было вернуть в рацион эти продукты, тем более что от них всё равно придётся отказаться, если чётко следовать поэтапным рекомендациям умной книги по похудению.
- Ваше степенство, примите угощение, - обратилась она к коту, ставя на пол его квадратную фарфоровую плошку.
Базиль не стал церемониться и принялся за завтрак, временами косясь на собаку. Какими бы приятелями они ни были, но в таком важном деле, как еда, не очень друг другу доверяли, особенно более осторожный и подозрительный кот.
Светлана пожалела, что не поставила плошку на край стола. Там Васька чувствовал бы себя спокойнее.
- Диченька, прошу к столу, - сказала она пёсику, нетерпеливо поглядывающему на свою белую эмалированную миску.
Кухня наполнилась лакающими звуками, по которым сведущий человек сразу бы определил, что животные увлечены едой и еда эта представляет собой кашицу, а несведущий стал бы гадать, уж не ливень ли начался, а может, кран не закрыт и вода льётся через край раковины, или, что ещё ужаснее, прорвало трубу, отчего и слышен такой плеск.
Базиль, как и всякий уважающий себя кот, предпочитал есть медленно, однако его подгоняла мысль, что пёс, жадно поглощающий свою порцию, беззастенчиво сунет затем нос в чужую плошку. Награждать друга затрещиной не хотелось, но пришлось бы. К тому же ему и самому было любопытно проверить, ест ли Дик точно такую же кашу или ему положили что-то ещё. Последнее соображение особенно его подгоняло, но, как он ни торопился, пёсик первым успел съесть всё и теперь трудился над миской, стараясь вылизать прочно приставшие ко дну мелкие кусочки, а совать голову в чужую миску, когда её хозяин охвачен таким азартом, было бы неблагоразумно, пусть уж лучше дрессировщики суют свои головы в пасти несчастных, обречённых на такую гадость львов.
Светлана хотела взять плошку, но Базиль пожелал ещё раз внимательно её осмотреть, после чего с сомнением в душе следил, как её моют.
- Дик, ты доел?
Собака принялась ещё яростнее вгрызаться в миску, силясь зацепить зубами прилипшие кусочки.
- Да что же ты за обезьяна такая недоедливая! Всё! Хватит! Сейчас зубы себе сломаешь!
Пёсик возмутился было и потянулся за отнятой у него миской, своей собственностью, но почти сразу пришёл к выводу, что так даже лучше. Появилась приятная сытость, а поскольку геркулес способствует возникновению радости, то собачье и без того хорошее настроение стало лучезарным, что побудило Дика доказать это. Очередная разорванная губка явилась тому ярким примером, даже чересчур ярким, поскольку была сочного оранжевого цвета.
У Светланы настроение вначале тоже было неплохое. Когда она одевалась, то с удовольствием думала о новых вещах, любовалась тканью пальто. Это не был навязчивый цвет, сияющий на солнце, словно самоварное золото. Цвет оставался приятным тёмно-коричневым, но с еле заметными блёстками, делающими его и насыщеннее, и изменчивее. А как естественно смотрелись кожаные полоски с сеточкой и прошивками того же коричневого тона! Кое-кто из учителей обратил внимание на это необыкновенное пальто, что подтверждало мнение Светы о его достоинствах.
Едва мысли Светланы перешли на школу, как хорошее настроение стало исчезать. Первая неприязнь, а порой даже ненависть учителей к своим соперникам по стимулирующим выплатам прошла, и многие стали разговаривать, но прежняя непринуждённость исчезла, чувствовалось, что люди не могут простить чужие высокие баллы, со стороны казавшиеся незаслуженными. А кое-кто из друживших прежде коллег продолжал отворачиваться при встречах. Со временем и эта открытая вражда исчезнет, ведь учителя вынуждены вместе обсуждать школьные проблемы, но былого уже не вернуть. Всегда-то в школах отношения между людьми были сложными, хрупкими, ведь благополучие педагогов зависит от состава классов, которые они учат. В их школе имелись уступчивые учителя, которым можно было спихнуть слабые классы, поэтому общая атмосфера была благополучнее, чем во многих школах, где учителя решительнее, "зубастее". Но пришла беда - людям дали возможность самим набирать баллы для премии, и многие поддались искушению получить как можно больше денег. Как правильно выразилась англичанка Потапова, "нельзя сталкивать людей лбами".
"Такое чувство, что все нововведения придумываются для разобщения людей, - думала Светлана, готовя доску в своём кабинете. - Ведь всем известно, что деньги и блага - самое губительное оружие..."
Безотрадные мысли были прерваны Курулёвой. Эту женщину, не подозревавшую, что она служит слепым орудием, запущенным Сабиной, осенила блестящая идея. Ведь она может не подлавливать соперницу в подъезде, а лучше было бы время от времени как бы случайно встречаться с ней в школьном коридоре, что, правда, тоже затруднительно, ведь они работают на разных этажах и в разное время. К сожалению, Светлана имела обыкновение приходить слишком рано, а Кате и Косте не объяснишь, почему мама тащит их в школу ни свет ни заря и вынуждает долго слоняться по пустым коридорам в ожидании появления других детей, а сама ждёт их учительницу математики в вестибюле. Но почему бы не зайти к ней прямо в её кабинет и не спросить у неё что-нибудь по делу, а заодно упомянуть о Рыбакове?
- Светлана Николаевна, можно к вам? - произнесла она обычную фразу, на которую невозможно было дать отрицательный ответ, тем более что посетитель уже вошёл.
Света сразу почувствовала, что ничего хорошего предстоящий разговор не принесёт.
"Как странно, - пронеслось у неё в голове. - Мы живём с Курулёвой на одном этаже уже несколько лет, работаем в одной школе, а почти не встречаемся, да и тогда ограничиваемся лишь словами "здравствуйте" и "до свидания". Даже до "до свидания" почти никогда не доходит, иначе получилось бы нечто неудобоваримое: "здравствуйте и до свидания". Как-то невежливо. Мы начали иногда разговаривать лишь в этом году, когда у меня стали учиться её дети, но и то не сразу. Зато с появлением Владимира Михайловича все на нашем этаже оживились. Вот с кем приятно встречаться! Какой же общительный старик! И интересный старик, и, похоже, очень хороший человек. А вот эту женщину я бы предпочта вообще не видеть. Что она от меня хочет? Наверное, Костя пожаловался, что я ему снижаю оценки".
- Я зашла узнать, как мои дети, - заговорила Раиса Павловна.
- Катя очень старается, понимает математику, ведёт себя тихо, внимательно слушает.
- А Костя?
"Мальчик у неё в любимчиках, - подтвердила прежние наблюдения Светлана. - Девочку она тоже любит, но сына просто боготворит. Вон как поменялся голос! В итоге, у Кости развились очень неприятные черты характера. Хорошо, если Катю не терзает обида и ущемлённость. Что-то её, конечно, мучает, недаром она так тиха. Как неразумны родители, выделяющие кого-то из детей! Но этой бабе не расскажешь о поведении любимого сыночка. Она меня уничтожит, если я заикнусь о том, что он подзуживает одноклассников нарушать дисциплину, а сам делает вид, что он здесь не при чём. Она воспримет это как оскорбление и необоснованные нападки на ребёнка".
- Мы уже говорили с вами о том, что нельзя пользоваться способами решения, которые мы не проходили, - напомнила Света. - Костя продолжает бездумно их применять, причём часто там, где это недопустимо. В итоге получает чепуху. Взгляните на его работы. Я ни разу не снизила ему оценку за не тот способ решения, только грозила это сделать, но так как он не понимает, почему производит именно эти действия, то и не знает, где они возможны, а где нет. Хорошо, если это задача и по ответу видно, что решение явно неправильное, а если это просто пример, то часто Косте не докажешь, что я снизила оценку из-за ошибки, а не из-за способа.
Курулёва просмотрела тетради сына.
- Видите? - продолжала Светлана. - Может человек идти со скоростью триста сорок километров в час? И в примерах часто такая же глупость, но это не бросается в глаза.
- Можно придти к вам на урок? - осведомилась Курулёва. - Я хочу послушать, насколько понятно вы объясняете материал.
Светлана предпочитала не смотреть на её задёргавшееся от волнения лицо и оскалившийся в судорожной улыбке рот. Вроде, когда с ней не говоришь вот так прямо, а лишь поздороваешься и проходишь мимо, это не бросается в глаза, но видя её перед собой долгое время, чувствуешь себя не очень спокойно.
- Нет, - твёрджо ответила она. - Класс большой, поддерживать дисциплину там не так-то легко, а посторонний человек будет отвлекать детей.
"Такая нервная баба способна устроить истерику, если я вызову к доске её сына и поставлю ему тройку, - думала она. - К тому же она не знает ни методики, ни программы, ни математики в целом. Чтобы судить о чём-то, надо этот предмет знать. Дам, например, уравнение 2х - 2 = 26. Мы будем его решать, исходя из материала пятого, точнее, четвёртого класса, то есть пользуясь понятиями уменьшаемого, вычитаемого, разности. А у этой женщины остались в памяти лишь простейшие сведения, что двойку нужно перенести в другую часть уравнения, поменяв знак, а потом обе части разделить на два. И что же она вынесет из урока? Что учительница - полная дура, раз разводит сложности, а не учит так, как проще. И ей в голову не вдолбишь, что прежде всего надо научить детей, почему можно переносить слагаемые из одной части уравнения в другую и почему можно делить на число, отличное от нуля, постепенно подвести их к этим правилам, а уж потом ими пользоваться. Только тогда эти правила с некоторыми дополнениями плавно и безболезненно потом перейдут на неравенства. А иначе у ребёнка, не освоившего базовый материал, в голове всё надёжно... или безнадёжно перепутается, и он не будет способен понять даже такую вещь, когда и почему меняется знак неравенства".
Она подошла к доске и написала: "2х - 2 = 26".
- Вы внимательно относитесь к учёбе Кости, - начала она.
- А как же! - самодовольно воскликнула Курулёва. - Я же мать.
- Поэтому вы знаете, как он решает такие примеры. Что бы он сейчас написал?
Раиса Павловна уверенно вывела на доске: "2х = 26 + 2, 2х = 28, х = 28 : 2, х = 14", говоря при этом:
- Переносим двойку в другую часть, знак меняем, делим обе части на два, получаем в ответе четырнадцать.
- А теперь изменим пример. Что теперь стал бы делать Костя?
На доске было написано: "2х + 26 = 2".
Курулёва по привычке принялась переносить число в другую часть уравнения: "2х = 2 - 26, 2х =". Тут она остановилась в нерешительности.
- Правильно, получается отрицательное число, - согласилась Света. - Но способ, которым вы пользуетесь, применим и в этом случае, только дети ещё понятия не имеют об отрицательных числах. А раз не знают о них, то и этот способ давать им ещё рано.
Раиса Павловна признала, что учительница права.
- Как хорошо, что вы мне это объяснили! - почти радостно сказала она. - Теперь я поняла, как надо решать.
"Дети из седьмого "а" всегда говорят то же самое, этими самыми словами, но тут же обо всём забывают, - подумала Света. - Да и ты мне это уже говорила".
- А вы, Светлана Николаевна, вроде, не такая уж толстая, - сообщила Курулёва, оглядывая её с ног до головы. - И сапоги, насколько я помню, у вас нормальные. Что это Анатолий Сергеевич выдумал, будто... Ох, извините! Мне не следовало это говорить. Дело в том, что мы с Анатолием Сергеевичем видимся почти каждый день. Так уж получается, что он выходит на работу как раз в то время, когда я возвращаюсь домой. Он всегда останавливается, чтобы поздороваться, расспросить о детях и вообще поговорить. Я не знаю, почему вы ему так не нравитесь. Едва я упомяну, что у вас учатся и Катя, и Костя, как он... как-то... старается убежать от разговора о вас, а иногда не сдерживается и говорит о вас... нехорошо говорит. Может, вы поссорились?
- Мы не ссорились, - возразила Светлана, чувствуя себя отвратно. - Мы и видимся редко.
"Они стали редко видеться! - ликовала Раиса Павловна. - Я сделаю так, что они вообще перестанут видеться".
- Извините, что я отняла у вас время, - стала она прощаться. - Да и мне нужно заняться делами. До свидания.
- До свидания, - ответила Света.
Даже геркулес, то есть продукт, способствующий появлению хорошего настроения, не помог ей преодолеть отвращение к Рыбакову, к Раисе Павловне, к самой себе и к жизни вообще.
- Зачем к вам приходила Курулёва? - спросила Карасёва, зайдя в кабинет.
"Чтобы испортить мне настроение", - хотелось сказать Светлане, но она ответила иначе:
- Спросила о детях, особенно о Косте. Он у неё на первом месте, а Катя на отшибе.
- А Катя намного лучше, чем он, - заметила Людмила Аркадьевна. - Он какой-то... странный какой-то, словно что-то скрывает.
- А вы не заметили, как он любит исподтишка пакостить? - спросила Светлана. - Заведёт соседей, они начинают громко разговаривать, бесноваться, а он сидит тихо, словно не он всё это затеял.
- Да, он это делает, - согласилась учительница истории. - Вначале я этого не замечала, никак не могла подумать на него, но потом разобралась. А внешне похож на ангелочка. Очень красивый мальчик. Или ты, Светлана Николаевна, так не считаешь?
- На первый взгляд он кажется очень красивым, - ответила Света. - Белокурые кудрявые волосы, весь этакий маленький. Но приглядитесь к нему. Пока это лишь внешность куклы: носик кнопочкой, губки бантиком, размытые черты лица. Если бы Костя был выше и крупнее, он уже не казался бы ангелочком, а выглядел бы... несколько недоделанным, недооформленным. Сейчас его спасает миниатюрность.
Карасёва мысленно представила этого мальчика.
- Пожалуй, - сказала она. - Вот Петя Костиков миниатюрностью не отличается. Как же с ним тяжело! Он вообще не способен сидеть спокойно, всё время вертится, вскакивает. А главное, не умолкает. Весь урок слышен его голос.
- По математике ничего не знает, - добавила Светлана. - И почти ничего не записывает. У некоторых детей какой-то страх перед записями. И в седьмом "а" такие имеются.
- Мы пишем мало, - призналась Людмила Аркадьевна. - Только основные события и даты. Да, есть дети, которых не заставишь писать.
- У меня сейчас как раз пятый класс, - сообщила Света.
А когда в конце урока Светлана заговорила с детьми этого класса о кое-каких деталях прошлой домашней работы, она сразу вспомнила только что состоявшийся разговор с коллегой.
- Васильев, - позвала она.
Мальчик не встал, но голову поднял.
- Саша, ты совсем обленился? Ответы откуда-то списал, а записать решение не хватило сил? Раз нет решения, то тебе на самостоятельной или контрольной никто не засчитает такие примеры.
Она сделала вид, что не обращает внимания на бурную реакцию Костикова, Назаренко и кое-кого из наиболее выдающихся по поведению детей, потому что их реплики относились к Васильеву и в целом отражали её мнение, хоть и в другой словесной форме.
- Вы же сами говорили, что ответ обязательно нужно писать. Вот я и пишу, - ответил мальчик.
Светлана видела, что он очень горд своей остротой, даже победоносно поглядывает на одноклассников.
- В итоге, твоя мама должна поставить свою подпись, - сказала она.
- Какую подпись? Где? - не понял Саша, утратив самоуверенность.
- Ты признаёшь только ответы, а ответ это не что иное как итог. Я тебе и озвучила только итог. Так что завтра принесёшь документ, подписанный твоей мамой. Что мне до того, что ты меня не понял? Я тоже не поняла, как ты получил такие ответы, то есть итоги решения примеров. Но ты же говоришь, что я должна счесть твою работу сделанной. Вот и я, по твоему примеру, познакомила тебя только с итогом. А впрочем, мог бы догадаться, где твоя мама поставит подпись.
- Где? - упавшим голосом спросил Саша.
- В дневнике, - объяснила Света. - Под моей записью, что ты не пишешь решение, а ограничиваешься ответами. Ты, Саша, уже в пятом классе, а ведёшь себя так, словно ты ещё несмышлёный ребёнок.
Дети, несмотря на звонок ждавшие окончания сложной проблемы, слишком живо отреагировали на слова учительницы, а Васильев заметно успокоился, узнав, что подпись под таинственным "документом" ничем страшным ему не грозит.
- Детский сад, штаны на лямках, - привёл Петя Костиков своё излюбленное выражение.
- Кстати, штаны на лямках, неси сюда и свой дневник, - потребовала Светлана.
Петя не возражал и стал пробиваться сквозь толпу засуетившихся детей, спешивших покинуть кабинет, пока не дошла очередь и до их дневников.
Записывать замечания этим двум мальчикам было бесполезно, потому что родители или не обращали на них внимание (и на подписи, и, что страшнее, на учёбу детей), или не были способны справиться со своими отпрысками, но для администрации и всяких комиссий такие записи были необходимы. Если возникнет неприятность, дневник докажет, что учитель всеми способами пытался изменить ситуацию. Сегодня Света первая начала информировать родителей, что они должны обратить внимание на учёбу своих сыновей. Вчера это сделали учителя русского языка и истории, позавчера... Записи самой Светланы были на той неделе и ранее.
- Охота вам терять время? - спросила она, отдавая дневники. - Ведь на уроке вы не занимаетесь каким-то другим делом, а попросту бездельничаете, скучаете. Время у вас проходит впустую. Не лучше ли слушать, работать? Если вы втянетесь в учёбу, вам же самим понравится.
Мальчики согласились с ней совершенно искренне, даже несколько минут думали, что так и будут поступать, однако лень была всемогуща и быстро подчинила их своей воле.
В коридоре со Светланой заговорила Серёгина.
- До чего все стали злые, - сказала она. - Зельдина и Потапова были близкими подругами, а теперь при встречах отворачиваются друг от друга, демонстративно отворачиваются. Разве так можно? У физруков тоже вражда.
- Очень неприятно, - согласилась Света. - Лучше бы распределяли премии по-прежнему, без нашего участия.
- Так тоже нехорошо, - возразила Мария Александровна. - Кто-то много работает, кто-то мало, у кого-то хорошие результаты, у кого-то плохие...
"Как ей не стыдно говорить о результатах?! - поражалась Светлана. - Спихнула никуда не годный класс и хвастается, что у неё показатели качества высокие. А если бы её класс остался у неё? Набрала бы она хотя бы выше пятидесяти процентов, если не подправлять результаты и не заменять двойки и тройки четвёрками?"
- Я за то, чтобы учителя сами учитывали свои достижения, - продолжала Серёгина. - Но надо как-то иначе это делать, не доводить до драки... словесной драки, я имею в виду.
- Теперь хотят изменить процедуру, - объяснила Светлана, хотя и понимала, что коллеге это хорошо известно. - Учителя будут отчитываться председателям методъобъединений, а те будут собираться вместе и обсуждать баллы. Но только эта стимулирующая оплата стимулирует приписки.
- Как нелепо вышло с консультациями! - согласилась Мария Александровна. - Кто-то работает с детьми, кто-то просто получает их подписи. А Зельдина ничего не стесняется. Если никто не соглашается придти на консультацию, она обещает поставить пятёрку в журнал, словно это урок. И детей держит очень недолго. Она это и не скрывает. А уж Колесова совсем опозорилась, поставив качество обучения выше восьмидесяти процентов. Это по математике-то!
- А что она будет делать, если Киселёв настрочит очередную анонимку и по ней придёт комиссия с целью проверить эти результаты?
- Не знаю, что она будет делать, - ответила Серёгина, и по её слегка изменившемуся голосу Света поняла, что её тоже очень встревожила бы такая проверка. - Но знаете, что я вам скажу? Каким-то образом эти люди всегда выходят сухими из воды. Как они ухитряются выкручиваться, я не знаю. Если такая комиссия придёт, достанется всем, но не ей и не ей подобным. Вы взяли пятый класс. Как он вам?
- Очень слабый. Многие темы пропущены.
- Вот именно. А результаты проверки за четвёртый класс просто великолепные: сплошные пятёрки. Как Савельева сумела это устроить? Ведь приходила независимая комиссия, брала срез знаний...
"А как ты сумела устроить, что в начале года брали срез знаний по математике у седьмого "б", а не у седьмого "а"? - подумала Светлана. - Взяли бы срез знаний у седьмого "а" - с тебя бы голову снесли за двойки. А теперь, раз класс считается моим, голову снесут с меня. Так что меньше осуждай других, ведь сама прекрасно умеешь выкручиваться из неприятных ситуаций. А вот что делать мне? У меня нет ни полезных знакомств, ни желания подлизываться к администрации, чтобы меня как-то защитили, да и Землянская меня за что-то ненавидит".
- Откуда у Беньяминовой четвёрка? - продолжала Мария Александровна. - Эта выдающаяся семейка прославилась на всю школу. И всем известно, что класс был без постоянного учителя, знаний никаких, состав... сами видите какой. Семакова с самого начала жаловалась, что дети не знают элементарных вещей... наверное, поэтому от неё и отказались. Неужели родители думают, что, если они откажутся от учителя, который говорит неприятные вещи, у детей сразу появятся знания за прошлые годы? Ну и как? Появились?
- Боюсь, что родители уже жалеют, что сменили учителя, - предположила Светлана. - Я не ставлю их детям неправедные пятёрки и четвёрки.
- Что-то Курулёва крутит, - проговорила Серёгина в раздумье. - У них с Савельевой была дружба не разлей вода, да и теперь Курулёва за неё горой. Но прежде-то её сын учился у Савельевой, так что, сами понимаете, мальчик был на особом положении. У Семаковой он сразу опустился до общего уровня, вы его тоже не выделяете. Курулёву это бесит. До меня дошли слухи, что она жалуется на несправедливое к нему отношение. Она и Берёзкиной недовольна и как классным руководителем, и как учителем русского языка. А Берёзкина от пятого класса в ужасе. Спрашивает, сколько падежей, а дети отвечают кто - пять, кто - семь. И пишут ошибка на ошибке...
- ... и ошибкой погоняют, - докончила Света. - Я вижу, как они пишут. Тихий ужас.
- Тихий? Это пока. А Берёзкина жалуется, что кое-кто очень громко требует хороших оценок. Привыкли, что в началке Савельева ставила пятёрки и четвёрки, а теперь считают, что новые учителя попались плохие и несправедливые. А хуже всего, что в случае жалобы признают правыми родителей, ведь клиент всегда прав, а также права будет Савельева, ведь срез знаний показал, что она выпустила класс отличников, а перепроверять результаты никто не станет. Школа гниёт. От неё так и несёт тухлятиной. Противное слово, но я всё-таки скажу, что от неё смердит. Пора отсюда уходить. У меня есть пенсия, у мужа пенсия очень хорошая, и он ещё работает, так что проживу как-нибудь без школы. А вам, Светлана Николаевна, ещё терпеть и терпеть.
От такого разговора у Светланы не возникло радости, а тут ещё ей встретилась учительница географии и биологии Сергеева. Света вообще заметила, что с ней коллеги разговаривают очень охотно, чуть ли не радушнее, чем прежде. Очевидно, "минута позора" имела и хорошую сторону, ведь никто даже при большом желании не смог бы заподозрить её в начислении лишних баллов.
- Не могу успокоиться, - пожаловалась Марина Александровна. - Хорошо, что у меня биология только в двух лицейских классах, поэтому отнимает не так много часов, а больше я веду всё-таки географию. Только за счёт географии я и сумела наскрести качество знаний больше пятидесяти процентов. А представляете, что было бы, если бы я, как вы, математики, или как словесники, вела бы лишь в четырёх классах? Да меня бы потопили чужие двоечные классы, которые мне навязали! С меня бы вычли шестьдесят баллов, и тогда премии мне не видать. Но всё равно по сравнению с Синицыной у меня гроши, а не премия. Даже Киселёв, этот безграмотный бездельник, набрал больше баллов, чем я. Об остальных я уж не говорю. Жигадло вообще такие баллы себе записал, что все сначала онемели. И что вы думаете? Администрация в конце концов приняла их, оговорив, что всё равно все показатели будут ещё раз перепроверяться. Как бы не так! Ничего перепроверять не будут. А если будут, то Жигадло им быстро заткнёт рот. Он ведь у нас работает на всех фронтах, незаменимый человек.
Несмотря на то, что совещание по стимулирующей оплате было не вчера и даже не позавчера, страсти почти не утихали и такие возмущённые разговоры возникали постоянно. Может быть, именно поэтому Светлана отдохнула душой, услышав обычную и очень неинтересную жалобу старой учительницы русского языка Сидоровой.
- Мне надо проверить печень, - пожаловалась она своей бедой. - Мне кажется, что у меня не всё с этим в порядке. Побаливает. А я вынуждена была сначала записаться к терапевту, та меня направила сдавать анализы, делать кардиограмму и флюорографию и посетить гинеколога и маммолога, а это в другой поликлинике. Да что это за произвол? Я, оказывается, в чёрном списке.
- То есть? - заинтересовалась Светлана.
- В карте отмечено, что у меня были... дела сердечные, то есть проблемы с сердцем. А к гинекологу они вообще посылают всех подряд. Да ведь мне надо бросить работу, чтобы всё это пройти. И главное, ничего не хочет слушать! Она у нас грубоватая, резкая.
- Я тоже намучилась, прежде чем попала к маммологу, - подхватила оказавшаяся поблизости Екатерина Ильинична.
Это походило на видимость прежних "добалловых" отношений между людьми, когда учителя без опаски присоединялись к разговорам, поэтому Света сразу настроилась благодушно. В другое время она поддержала бы коллег, но сейчас посмотрела на проблему с другой стороны.
- А вы примите это иначе, - посоветовала она.
- То, что я потеряю столько времени? - язвительно спросила Ирина Сергеевна. - Как это можно принять иначе?
- Мы ворчим, что не попадаем сразу к конкретному специалисту, а прежде нас посылают туда-то и туда-то. Времени нам жалко. А ведь всё из-за того, что мы привыкли к советской бесплатной медицине. Ведь нынешняя бесплатная медицина это остатки советской. Да и то нас пытаются приучить к платной. То какие-то анализы не могут делать, поэтому приходится идти туда, где их делают за деньги, то что-то другое не могут. А представьте, что в той же Америке или Италии, где за всё надо платить, пациенту вдруг сказали бы, что ему необходимо для начала посетить таких-то врачей, сдать такие-то анализы, причём, всё это не надо оплачивать. Человек бы, наверное, потерял дар речи от удивления и счастья, а то и с рассудком расстался, или же решил бы, что над ним смеются.
- Это правда, - сразу признала Екатерина Ильинична. - Что имеем - не бережём, потерявши - плачем.
Сидорова, которой ещё только предстояло ходить по врачам, согласилась с некоторой натугой.
- Правда-то правда, но... - проговорила она. - Конечно, хорошо сделать кардиограмму, проверить сахар... Наверное, так с нами и надо поступать. Кто-то любит бегать по врачам, сам просит, чтобы его постоянно осматривали, а я не люблю. С теми, кого идти в поликлинику вынуждает крайность, надо быть строже... Очень не хочется терять время, но вы, Светлана Николаевна, меня убедили не ворчать. Кто знает, может, через несколько лет за всё придётся платить. А из чего? Из пенсии?
- Постарайтесь, когда пойдёте в поликлинику, не забыть своих слов, - засмеялась Света. - Я сама всегда сердилась, когда меня куда-то направляли, но теперь, если случится обратиться к врачу, я напомню себе, что надо всё хорошее принимать с благодарностью, даже если считаешь, что сейчас мне это не надо.
- Я тоже буду это твердить про себя, - подхватила Екатерина Ильинична. - Так и скажу себе: "А если бы за это пришлось платить?" И придётся, всё к этому идёт.
- Не скучаете по работе с расписанием, заменами? - спросила Светлана, заранее зная, какой получит ответ.
- Шутите? Да я теперь отдыхаю... - Тут она осеклась и продолжила без радости в голосе. - Отдыхала бы, если бы не наша адинистрация. Даме, вроде, ко мне уже невозможно придраться, но она не упускает ни малейшего случая. А Землянская меня просто терроризирует. И в кабинет по несколько раз в день заглядывает, ничего не говорит и уходит... Ты, Светик, с этим знакома, сама от этого страдала. А ещё ищет любой способ сделать мне замечание. То в кабинете что-то не так, то я плохо дежурю. Если стою в коридоре, так почему же стою? Я, оказывается, должна ходить. Если хожу, то почему хожу? Пока я вот здесь, дети могут что-то натворить вон там. Надо же к чему-то придраться. И всё это она говорит спокойно, без эмоций. Красовский всегда орёт, а она голоса не повышает, но ощущение словно от укуса. Я уж убеждаю себя не волноваться. А недавно она выдумала другое. Как бы вы отнеслись к тому, чтобы в вашем кабинете хранилось барахло другого учителя?
- У меня такое случается, - ответила Света. - Сейчас получилось, что это мои вещи в кабинете Терёшиной, ведь это её кабинет, а обычно наоборот.
- Не так, - возразила Екатерина Ильинична. - Мы и сами, многие их нас, готовы придти на помощь учителю, у которого нет своего кабинета...
- Странствующему учителю, - дала определение Светлана. - В Бразилии обитают странствующие пауки, а в школах - странствующие учителя.
Екатерина Ильинична засмеялась так звонко, что на их группу стали оглядываться.
- А мне было велено расчистить место для вещей Куркиной, - продолжала она.
- У неё есть собственный кабинет, - сказала Сидорова.
- Есть. Но он ей, видите ли, мал. Там не хватает места для вещей, принадлежащим детям её класса.
- Всегда хватало, а теперь хватать перестало? - спросила Светлана.
- С тех самых пор, когда на меня ополчилась Землянская. Теперь ко мне прибегают дети из её восьмого класса, чтобы взять то учебник, то ещё что-то. Как вам это нравится?
- Я бы такое не разрешила, - твёрдо заявила Сидорова.
Света промолчала, понимая, что у Екатерины Ильиничны нет возможности сопротивляться.
- Ещё Землянская стала вести в моём кабинете в мои "окна", хоть по расписанию у неё стоят другие кабинеты. А тут вдруг ко мне вваливается класс, когда я проводила консультацию. "Куда вы? Мы занимаемся", - говорю им. "А нас сюда послала Алла Витальевна, - отвечают. - У нас консультация". Тут уж я не выдержала. "У меня уже идёт консультация, так что ищите другой кабинет". Они ушли, и пока что Землянская не повторяет попытки меня выгнать, но не знаю, надолго ли. Я уверена, что они с Дамой выживут меня из школы.
- Происходит что-то совершенно непонятное, - заявила Сидорова. - Никогда в нашей школе такого не было. Всякое случалось, как и в любой школе, но в этом году...
- У меня давно уже такое ощущение, что от части учителей просто хотят избавиться, - призналась Екатерина Ильинична. - Думаете, случайно так ополчились на Терёшину?
Светлана подумала, что при старой учительнице русского языка лучше бы не упоминать о бедной девушке, всё-таки Ирина Сергеевна сначала опекала её, а потом одобрила решение её уволить. Впрочем, ничего особенного в разговоре не было.
- Девочка в школе первый год, а на неё почти сразу посыпались неприятности, - продолжала Екатерина Ильинична. - Всегда человеку дают возможность освоиться, а её стали выдавливать из школы чуть ли не через месяц. И ведь она не прогульщица, не бездельница.
- А как она старалась! - не выдержала Света. - С каким удовольствием давала уроки! На хорошие оценки она была чересчур щедра, но ведь это поправимо.
- Сейчас это приветствуется, - напомнила Екатерина Ильинична. - Дело не в оценках. Мне кажется, что её выжимают из школы, фактически уже выжали, чтобы освободить место. Я даже подозреваю для кого. Для этой новой... протеже Землянской.
Сидорова задумалась.
- Утверждать это мы не можем, - неуверенно проговорила она, - но такое возможно. Поживём - увидим.
- Или, как сказал бы людоед, пожуём - увидим, - закончила Екатерина Ильинична.
Наверное, именно из-за этого "пожуём" в конце следующего урока Светлане вспомнилась известная поговорка.
- Может, не надо нам давать самостоятельную? - детским голоском спросил Стёпа Эминов из седьмого "а".
- Конец урока, - подхватил его товарищ. - Мы голодные.
- Да, мы хотим есть, - обрадовались дети.
- Сытое брюхо к ученью глухо, - возразила Светлана.
"А знают они это высказывание?" - запоздало пожалела она, увидя реакцию детей, поэтому уточнила:
- Есть такое классическое выражение. Часто встречается в книгах.
Недоумение и замешательство на лицах семиклассников исчезли.
"Как сейчас надо быть осторожной в словах! - с отвращением подумала Света. - Скажешь обычную когда-то фразу, а её не так поймут да ещё переиначат. И будешь выглядеть или учительницей, позволяющей себе вольные высказывания, или попросту дурой. И не надо забывать, что больше половины детей в нынешних классах плохо знают русский язык".
Этот день она не отнесла бы к разряду трудных или неудачных, он был обычным, со средним количеством приятных и неприятных эпизодов, поэтому её удивила навалившаяся усталость. Хотелось оказаться дома, лечь и лежать, не двигаясь, даже ни о чём не думая. Бывают такие наплывы полной опустошённости. А тут ещё вспомнился утренний разговор с Курулёвой, особенно часть, относящаяся к противному соседу напротив. Пусть этот поганый Анатолий встречается с Раисой Павловной, пусть женится на ней и живёт с ней долго и счастливо, лишь бы не трогал её, Свету. Какое ему вообще до неё дело? Почему он говорит о ней? Неужели нет более интересных тем для беседы? Однако худеть придётся. И сапоги нужно будет купить. Но ведь старые не так уж плохи, в них можно проходить всю грядущую зиму, а то и две. Натуральная кожа, удобные, не обшарпанные. А из-за скотины с бабскими интересами придётся... Именно бабскими, а не женскими! Низкопробными интересами неразвитой бабы-сплетницы... Но раз его так заботят её сапоги, то надо купить новые. Если разобраться, то это даже неплохо. Из всего гадкого надо уметь извлекать максимум пользы.
Но усталость была очень сильна, поэтому обувные покупки планировались в неопределённом будущем, а не сегодня или завтра.
- Я буквально умираю, - сообщила Карасёва перед последним уроком. - Давай выпьем кофе, Светлана Николаевна.
Чайник закипел быстро, но, едва перед учительницами задымился кофе, в кабинет заглянула Серёгина.
- Кофе не предлагайте, - сразу отказалась она. - У меня он налит ещё с позапрошлой перемены. Я по другому вопросу.
Светлана приготовилась к чему-то скверному, ведь известно, что дурные вести притягиваются к дурным мыслям, а её мыслями завладел ненавистный сосед.
- Светлана Николаевна, хотите стенд с чертёжными принадлежностями: двумя угольниками, транспортиром, циркулем и линейкой?
- Как у вас в кабинете? - спросила Светлана.
- Не совсем. У меня доска больше, а эта поменьше. Но принцип такой же. Аккуратная такая доска. А то у вас всё это сорокалетней давности.
До сих пор Свету обходили стороной подобные милости. Она даже мебель получала бывшую в употреблении, когда избранным учителям меняли шкафы и стулья.
- Хочу, - обрадовалась она. - А в связи с чем такая щедрость?
- Как это "в связи с чем"? - удивилась Карасёва. - Ты математик, поэтому тебе полагается такая доска.
Серёгина фыркнула.
- Ошибаетесь, - возразила она. - Этот стенд официально должен был пойти для укомплектации кабинета русского языка. Его отдали Сидоровой.
- А зачем учителю русского языка транспортир и циркуль? - не поняла Людмила Аркадьевна.
- Не знаю. И никто не знает. Сидоровой такой комплект, разумеется, не нужен, и она от него отказалась, а я случайно оказалась в коридоре, когда по нему шла Дарья Игоревна с этим стендом. Я и взяла его. Он лежит сейчас у меня на задней парте. Забирайте его, Светлана Николаевна, когда хотите.
- Сейчас и заберу, пойдёмте, - откликнулась Света, знавшая по опыту, что не следует с этим тянуть, иначе стенд может уплыть к кому-то ещё.
Она перенесла весь комплект к себе с чувством умиления к деятелям, запланировавшим укомплектовать кабинет русского языка чертёжными принадлежностями.
- Мне кажется, что или все очень быстро сходят с ума, или схожу с ума я, - сообщила Карасёва, разглядывая гигантские угольники, транспортир, циркуль и линейку. Кому могло придти в голову, что всё это необходимо именно словесникам?
- Зато забавно, - ответила Светлана. - То мы работали по заведённому порядку, как изношенные автоматы, а теперь веселимся. Учителю русского языка транспортир почему-то не нужен. Странно, правда? Так, может, математик пошевелит мозгами и сумеет найти ему какое-нибудь употребление? У меня, кажется, даже усталость исчезла.
- У меня не исчезла.
- Это потому, что не вам предложили стенд, а мне.
- Наверное... А печенье ещё осталось?
Учительницы допили кофе, а уже уходя, Людмила Аркадьевна спросила:
- Кого позовёшь вешать стенд, Светлана Николаевна? Жигадло?
- Вот ещё! Не такое это великое дело, чтобы кого-то просить. У меня здесь есть отвёртка и очень удобные шурупы.
Карасёва поглядела на упомянутые предметы.
- Хорошие шурупы, - одобрила она. - А я здесь не держу инструменты. Дома, конечно, есть, но это уж забота мужа.
- Мне несколько раз приходилось то вешать зеркало, то крючок для полотенца, что что-то ещё. Полезно иметь под рукой хоть самый минимум инструментов. Молоток я сюда не принесла, а отвёртка не занимает места, но бывает нужна. И плоскогубцы есть. Очень симпатичные.
- И шурупы?
- Вот как раз эти замечательные шурупы я не покупала, - призналась Светлана. - У меня есть, но не очень хорошие, хотела купить такие же, но не нашла, правда, специально не искала. А эти я, честно говоря, слямзила.
Услышав слово, когда-то популярное, хоть и не высоколитературное, но теперь редко используемое, Людмила Аркадьевна засмеялась.
- Иначе говоря, стырила, умыкнула, присвоила, прикарманила, - привела Света ряд синонимов. - Это звучит мягче, чем "украла". Когда прошлым летом рабочие что-то делали в нашем коридоре, они часть таких шурупов выбросили в мусор. Когда никого не было, я их и прихватила.
- А говоришь "украла"!
- Взяла без спросу, - пояснила Светлана. - Вряд ли они стали бы выбирать эти шурупы из общей свалки, но всё-таки я не попросила разрешения их взять.
- Если бы попросила, они бы отдали тебе полную коробку, - предположила Карасёва. - Не они же за неё платили, а школа.