Кузнецова Вероника Николаевна : другие произведения.

Соседи.друзья,коллеги.Глава 34.А тем временем в школе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Глава 34
  А тем временем в школе
  
  Конечно, самыми удачными считаются дни тихие, спокойные, плодотворные, без неприятностей, без усталости, без недоразумений, словом, без всего того, от чего портится настроение и отмирают нервные клетки, которые, как нас уверяют, не восстанавливаются, а если к тому же и дети ведут себя хорошо и работают заинтересованно, то так и чувствуешь, как прибывают жизненные силы, душа поёт, а работа становится любимой. Одна беда - писать о таких днях нечего. То ли дело дни, насыщенные всевозможными событиями, безобразиями и гадкими неожиданностями. К моменту ухода из школы нервы оказываются истрёпанными (сколько же нужно иметь невосполнимых нервных клеток, чтобы их так щедро убивали, а учитель не сходил с ума?), всю тебя словно измочалили, но зато сколько всего можно рассказать дома или передать бумаге! Светлана, разумеется, предпочла бы жить спокойно и в творчестве обходиться лишь собственной фантазией, но уж коли школа сама подбрасывает сюжеты, то она пользовалась этим "даром", записывая такие случаи или в виде законченных очерков, или в виде черновых набросков для будущих книг, или же в столь наскоро занесённых на случайный листок строках, что потом с очень большим трудом могла, а то и не могла, разобрать, что же подразумевалось в таинственных заметках. Но она не предполагала, что всего-то пара-тройка недель перед зимними каникулами доставит ей чересчур много готового материала для её будущих произведений.
  Обычно в школе нет чёткой грани между относительно спокойным периодом работы и порой потрясений, так всё перемешано и перепутано, однако те две с небольшим недели выделялись слишком заметно.
  Свету все эти события, можно сказать, коснулись лишь краем, но поскольку она обитала среди более активных участников, а не наблюдала издали, к тому же знала, что и её в любой момент может постигнуть та же участь, как, например, Пронину (и не раз постигала), то переживала несравненно сильнее, чем просто зритель.
  Пожалуй, начать можно с поездки в магазин, где Светлана купила не особо по современным меркам дорогие две юбки и три кофты. Заодно она заглянула в магазин, в котором было всё, начиная с канцтоваров и материалов для творчества и кончая одеждой и продуктами. Вот здесь она истратила изрядное количество денег. Едва она взглянула на коробки с красками, кисти, изящный набор мастихинов, массу для лепки, как сердце ёкнуло и ей сразу представилось, что... ей только кажется, будто у неё совсем нет времени даже на писательскую деятельность, а вот если постараться и более умело его распределить, то можно выкроить часок-другой на рисование. К тому же, уже на подходе Новый год, а значит, и лето на носу, то есть двухмесячный отпуск. Утром хорошо бы устраивать длительную прогулку, вечером - катание на велосипеде, а в промежутках работать над книгами и рисовать. Правда, остаётся ещё участок, но им можно заниматься совсем уж в перерывах.
  Понятно, что до дома Светлана еле добралась, часто останавливаясь и опуская тяжёлые сумищи на землю, чтобы передохнуть. Она так устала, что мечтала лишь об одном - поскорее очутиться в своей квартире, освободиться от ноши, сразу же погулять с собакой и только тогда сесть и спокойно выпить кофе с чем-нибудь на закуску, предварительно покормив животных. Она даже не будет в это время просматривать планы уроков или читать, как часто делала. Ей нужно просто спокойно посидеть, стараясь думать о приятном, то есть помечтать.
  Об украшении подъезда она вспомнила, лишь подойдя к дому.
  - Светочка, да что ты с собой делаешь?! - вскрикнула Алевтина Ивановна.
  - Нельзя носить такие тяжести, - подтвердили её подруги.
  - Случайно так получилось, - оправдывалась Светлана. - Всего лишь заглянула в магазин, увидела, что там продаётся, и... меня затянуло. Захотелось сразу всего. Когда набираешь покупки в тележку, кажется, что всё в порядке, ведь её не надо переносить, она сама катится, но когда я стала перекладывать всё это в сумки, то поняла свою ошибку. Но раз уж я всё-таки добралась до дома, то можно уже не корить себя.
  Обычно старушки разглядывали или же догадывались, что находится в чужих сумках и пакетах, а потом сравнивали наблюдения и делали вывод, но на этот раз Алевтина Ивановна не удержалась от вопроса.
  - Что это за коробки такие? - недоумевала она.
  - Это краски по стеклу. Если есть посуда без рисунка, то можно её разрисовать. Зеркало тоже хорошо украсить, всякие банки и бутылки. Я давно хотела этим заняться. А ещё гуашь, а то у меня дома совсем уж остатки, вот это акриловые краски... Никогда ими не рисовала, даже название кажется странным. Но сейчас многие перешли именно на них... А ещё металлики... краски такие... лак, чтобы закреплять рисунок, кисти... Я так давно не бывала в подобных специализированных отделах, что накупила больше, чем это разумно. Но зато получила удовольствие.
  - Да когда ж ты будешь всем этим заниматься? - спросила первая старушка.
  - Скоро лето.
  - Скоро? - засмеялась вторая.
  - Вот-вот будет Новый год, - начала объяснять Света, воспользовавшись словами одной знакомой, - поэтому декабрь можно не учитывать. В январе долгие праздники, месяц пройдёт быстро. Февраль вообще месяц короткий. В марте опять праздник. Апрель... его и не заметишь. В мае вновь праздники. А июнь - уже лето.
  Все засмеялись.
  - Значит, уже в сентябре можно говорить, что скоро наступит следующее лето, - сделала вывод вторая старушка, усилив общее веселье.
  - То есть мы живём в климате, где почти что круглый год лето, - заключила первая бабушка.
  - "Почти" не считается, - напомнила Света. - Скорее, мы живём в вечном ожидании лета.
  - А когда лето приходит в календарные сроки и уходит, мы утверждаем что в этом году и лета-то не было, - сказала Алевтина Ивановна. - А климат так изменился, что даже зимы бывают не каждый год. Какая зима была раньше! Сколько снега!
  - Я прежде жила в Сокольниках, возле самого парка, так что почти каждый день ходила на лыжах, - стала вспоминать вторая старушка. - А катки заливали, и они не таяли. Машина проедет, провезёт по льду чем-то мокрым, неровности сгладит, и вновь лёд прекрасный. Сугробы вдоль мостовых были выше головы. К весне их расчищали и увозили на грузовиках. А сейчас чуть снежок выпадет, так сразу поднимается крик, что это небывалое количество осадков, побиты все рекорды, чуть ли не экологическая катастрофа. А катастрофа как раз в том, что мы привыкли к слякотным зимам.
  - Климат стал совсем другим, - согласились все.
  - Помню, - заговорила первая старушка, - как нам учитель географии говорил: "У нас зимы хорошие, устойчивые. Настал мороз, валенки наденешь и ходишь до весны. А вот на Украине то подморозит, то опять слякоть. Там в валенках промокнешь". А теперь у нас что? Где русские зимы?
  - И зим настоящих нет, и лето нехорошее, - подхватила вторая старушка. - Вдруг среди лета ночные заморозки, холод. Прежде мало у кого были теплицы, а нынче без них ничего не вырастишь.
  Светлана оставила бабушек вспоминать о прежних зимах и летах, а сама потащила сумки домой.
  - Ты сразу вывела Скандалиста? - удивилась Алевтина Ивановна, когда Света вышла из подъезда с Диком. - Даже не отдохнув?
  - Если я сяду, то уже трудно будет заставить себя встать, - объяснила Светлана. - Мне легче сразу покончить с делами, а уж тогда спокойно отдыхать.
  - А какую-нибудь обновку себе не купила? - спохватилась Алевтина Ивановна.
  Света ненавидела ложь даже в мелочах, поэтому призналась:
  - Кое-что купила. Немного. Я так давно не обновляла свой гардероб, что пришлось менять сразу весь, а не постепенно.
  - Да, ты стала модницей, - заметила первая старушка. - Молодец. Вон какой красивый мужчина живёт напротив! Если бы я была на твоём месте да в твоём возрасте, я бы...
  Она не закончила, но и без того было понятно, что она имела в виду.
  Алевтина Ивановна уже не знала, хороши ли такие намёки. Вроде, они слишком смелые, а вроде, надо бы подтолкнуть влюблённую женщину к каким-то действиям, подбодрить её.
  - Красивый, - подтвердила она. - А как на нём всё хорошо сидит! Я на его куртку каждый раз любуюсь.
  Теперь Светлана испытывала не только крайнюю степень усталости, но и отвращение к противному соседу. На нём всё сидит прекрасно, его одеждой любуются, а она так и остаётся толстухой, хорошо хоть, что уже не в старой куртке. Наверное, старухи таким деликатным способом хотели намекнуть ей, что Анатолий грубо критикует её внешность.
  Но у неё не было сил даже на негодование, и она с большим удовольствием привела пёсика домой, вымыла ему лапы, покормила обоих питомцев, поела сама и выпила кофе. После этого она уже не просто с удовольствием, а с наслаждением перешла в комнату, села на софу и при активном участии Дика и Базиля принялась вынимать из сумок покупки. Долгое занятие, если учесть, что каждая вещь была тщательно перенюхана двумя чуткими носами.
  - Знали бы вы, какая воля мне понадобилась, чтобы не накупить контуров! - сообщила Света. - Моя мечта - заняться росписью: и контурной, и точечной. Но когда я до этого дойду, контуры высохнут. Пока хочу рисовать гуашью. А ещё надо посмотреть, что из себя представляют акриловые краски. Но я хочу и банки декорировать. Будут не просто банки для чая, кофе и круп, а произведения искусства. Я, от усталости, наверное, так и вижу будущие узоры, картинки... А это... Осторожнее! Это тетради в линейку. У меня сколько угодно листочков в клетку из детских тетрадей. Не выбрасывать же их целиком, если там остаются чистые листы. А вот с листочками в линейку трудности. Не могу ведь я просить учителей русского языка отдавать мне тетради, которые они выбрасывают. Кое-кто может неправильно обо мне подумать. А ещё здесь на обороте прописи, русские и латинские. Понимаете, уважаемые, зачем они мне?
  "Уважаемые" этого не знали, но выразили желание узнать. Базиль, сохраняя достоинство, переводил глаза с хозяйки на пачку тонких тетрадей, которые он уже обнюхал и зарёкся нюхать ещё раз, а Дик завилял хвостом и даже коротко тявкнул от избытка чувств. Оба наслаждались, когда Светлана с ними разговаривала.
  - Я очень много пишу. Одна из наших учительниц не раз надо мной посмеивалась, считая, что я не могу писать нормальным почерком. А я могу. Ведь в журнале я делаю записи чёткие, разборчивые. Я вообще считаю, что каждому человеку, каков бы у него ни был почерк, для себя можно писать, как ему вздумается, но надо напрягаться и писать разборчиво, если то, что он пишет, будут читать другие. Почему кто-то должен терять время и портить зрение, разбирая чьи-то каракули? А меня уже давно не оставляет мысль, хорошая мысль, что надо бы раздобыть где-нибудь прописи, чтобы вспомнить, как именно детей учили писать в моё время. Это сейчас многие дети сжимают ручку в кулаке, но уж как выводят буквы, никого не интересует, лишь бы хоть как-то их изобразили. А вот нас учили правильно выводить кружочки, крючочки и соединительные линии. Но мы писали сначала карандашами, а потом чернильными ручками, что упрощало дело, а во времена учёбы моей мамы, дети писали сначала карандашом, а потом перьевыми ручками, обмакивая их в чернильницы, притом должны были в нужных местах делать нажим, в других - выводить тонкие линии. Их учили сложному искусству каллиграфии, нас - писать правильно, а нынешних детей учат просто изображать буквы. До каллиграфии мне не добраться - времени нет, а вспомнить все эти связки и соединения нужно. Моя рука, чтобы снизить нагрузку, выработала особое, быстрое и экономное, начертание букв. Когда мне приходится что-то наспех записывать, то часто рука даже недописывает концы длинных слов или крючки в буквах "т", "м" и подобных. А сейчас у меня не только есть тетради в линейку, а мне уже надоело писать на листочках в клетку, но ещё и прописи появились. Вон, видите... Ну и выкрутасы!
  Светлана замолчала, с удивлением рассматривая образцы написания букв. Дальше она уже не говорила ни вслух (а она часто говорила вслух специально для питомцев), ни про себя, зато мысли так и теснились в голове. Это были тетради для первого класса, их Света выбрала специально для того, чтобы удобнее было выправить почерк. И на таких-то тетрадях, предназначенных для малышей, только-только знакомящихся с чистописанием, как это называлось в прошлом, или просто с писанием, как справедливее назвать теперь, на таких-то тетрадях с тройными линейками были образцы не букв, а каких-то кудрявых кренделей. Зачем их сюда поместили? Ребёнок ещё не привык писать, ему нужно освоить основные приёмы письма, а ему предлагают в качестве образца какие-то сложные завитушки и спирали. Неужели люди, занимающиеся дизайном тетрадей, не понимают, что ни один ребёнок не станет, да и не сможет, воспроизводить такие загогулины? Для чего же, вместо обычных прописей, размещать на обложке совершенно ненужные образцы, пригодные разве что для самых лаконичных поздравительных надписей? Светлана, бегло писавшая не только на родной кириллице, но и на латинице, вынуждена была признать, что некоторые буквы она может узнать лишь по месту в латинском алфавите, а не по начертанию.
  - Да, друзья мои, прописей у меня как не было, так и теперь нет, - сообщила она питомцам, озадаченным внезапной паузой и обескураженным видом хозяйки.
  На другое утро Светлана, как по заказу, встретилась с учительницей начальной школы Карповой. Если бы то была Савельева, выпустившая нынешний пятый класс, она бы подумала, не замедлить ли шаг и дать ей пройти вперёд, чтобы не пришлось говорить о её бывших детях, но с Карповой не надо было опасаться неприятного разговора.
  - Мы с вами ранние пташки, - отметила учительница.
  Света тут же рассказала о странных образцах букв на тетрадях для малышей.
  - И вы всё ещё обращаете внимание на такие вещи? - удивилась Карпова.
  - Я бы не обращала, но мне хотелось посмотреть на прописи. А я покупала много чего и второпях не разглядела, что там изображено. Вроде, буквы, вот и купила. Но ведь каждое действие должно иметь смысл. Какой же смысл в этих кудряшках вместо букв на тетрадях для первого класса? Разместили бы их на обычных тетрадях, если уж не терпится. Может, кто-то из детей среднего или старшего возраста скопирует их, когда будет приписывать на открытке поверх готового поздравления: "Светлана Николаевна".
  - Как вредны эти готовые поздравления! - сейчас же подхватила Карпова. - Людей освободили от труда самим высказывать пожелания. Прежде они хоть как-то старались выразить свою мысль, пусть стандартно, желаю, мол, доброго здоровья, счастья и так далее. Но они всё-таки сами этого желали, писали своей рукой, думали о человеке, которому пишут. А что теперь? Купили готовое пожелание и послали его. Некоторые уже до того дошли, что даже сверху не приписывают имени того, кому полагается открытка.
  - И у тех, кто получает открытку, соответствующее к ней отношение, - добавила Светлана. - Признаюсь вам честно, что я редко читаю эти готовые пожелания. Посмотрю, что изображено на картинке, полюбуюсь и откладываю. Читаю лишь то, что написано от руки.
  - Я тоже. Сначала пыталась добросовестно читать, но скоро бросила это занятие. Отпечатанные на открытке строчки навевают скуку. Пусть стихотворение складное, даже иногда красивое, но читать его не хочется.
  - Любое стихотворение, даже прекрасное стихотворение, требует настроя, - сказала Светлана. - Вот лично моя душа редко жаждет описания стёжек-дорожек, а чаще требует чего-то более содержательного. Есенина могу читать всегда, для него особого настоя не нужно. У него в стихах и красота, и смысл, и чувство. Кстати, что это у вас в началке за странное требование к скорочтению? Раз уж речь зашла о смысле, то я не могу разглядеть смысл в этом скорочтении.
  - Ребёнок должен научиться прочитать за определённое время определённое число печатных знаков, - объяснила Карпова.
  - Я это знаю. Но ведь получается, что ребёнок, который монотонно пробубнит текст, получит пятёрку, а тот, кто прочитает с выражением, с полагающимися паузами, получит два. Где справедливость? И вообще какой смысл в этом скорочтении?
  - А смысла нет. Лично я вижу в этом один только вред, - горячо заговорила учительница. - От нас это требуют, поэтому мы вынуждены добиваться от ребёнка именно скорочтения. Но ужас в том, что он отбарабанивает текст, не вникая в содержание. В итоге, он привыкает пробегать глазами по строчкам, выхватывая сознанием лишь отдельные слова, и то в лучшем случае. Вы правильно отметили, что в стихах Есенина есть и красота, и смысл, и чувство. А что из всего этого можно уловить при скорочтении? Я сейчас не о детях начальной школы говорю, а вообще. Ведь этим скорочтением заражены многие взрослые. Даже курсы по скорочтению есть. Не такому скорочтению, как у детей, не по отбарабаниванию слов, не понимая смысла, а по другой методике. Люди хотят за минимальное время получить максимум информации. Они учатся при чтении отбрасывать "воду" и оставлять лишь полезные "выжимки". Может, если читаешь научные статьи или что-то подобное, это и неплохо, но как можно таким способом читать художественную литературу? Нам всем известно, что вы писательница. Вы бы хотели, чтобы ваши книги так вот пробегали глазами?
  - Ни мои книги, ни книги других писателей не будут считаться прочитанными, - ответила Светлана. - То, в чём заключается весь смысл книги, будет воспринято при таким способе чтения как "вода" и пропущено, а останутся лишь сюжетные линии. Как можно понять характер героя, если не вникнешь в его переживания, мысли, которые порой противоречивы, как и свойственно нормальным людям, в его ошибки? К чему тратить время на такое стремительное проглядывание книги? Чтобы прослыть читающим человеком? Знаю, мол, сюжеты очень многих произведений? Сюжет знает, но смысл книги и цели, с какой её написал автор, не знает. И даже особенности слога не знает, например, не может прочувствовать красивую несогласованность в предложении, которую автор нарочно допускает. Я наслаждаюсь этим, когда читаю Диккенса... в переводе.
  Даже читающий человек не может охватить необъятное, тем более что вкусы у всех разные. Карпова когда-то читала Диккенса, но он её не увлекал, поэтому она не знала, о какого рода "несогласованностях" говорит коллега, однако поняла её мысль.
  - При скорочтении остаётся лишь общий смысл, скелет, - подтвердила она. - И то неполный. Но, по-моему, чем больше люди стремятся ускориться, поспеть за временем, тем больше теряют, кстати, и времени тоже. Бегут на месте, где-то дополнительно что-то изучают, что им и не пригодится никогда, и даже удовольствия от процесса изучения они не получают, настолько всё делается второпях. А забывают тут же, потому что эти знания поверхностны и не закреплены на практике. Мечутся, бедные, думая, что станут умнее или, как это сейчас модно говорить, успешнее. У меня племянница такая, потому я и возмущаюсь. Она не живёт, а куда-то мчится. Ей постоянно некогда, даже пообщаться с матерью нет времени, ей всё время надо куда-то спешить. Нам тоже некогда, но это разумная занятость. Мы знаем, что делаем, сознательно работаем, занимаемся дома, куда-то ходим, а она несётся, не умея остановиться. Получила уже третье образование, сменила не знаю уж сколько работ, сейчас учится на двух серьёзных курсах да ещё смотрит какие-то курсы он-лайн. А что получает в итоге? Имеет много корочек, но ведь её нельзя назвать специалистом хоть в одной области. Что она по-настоящему умеет? Со стороны поглядишь: уверенная в себе женщина, говорит веско, словно не способна ошибиться. А что на деле? Не знаю, что осталось у неё в голове от всех этих обучений, но когда разговариваешь с ней на общие темы, то поражаешься её невежеству. А как можно быть психологом, пройдя какие-то краткосрочные курсы и не имея опыта? Ты хотя бы пять лет поработай с людьми, тогда считай себя психологом. А какой прок людям в твоём уверенном тоне? Ты же ничего не знаешь. А она поработала меньше полутора лет со взрослыми, перешла к работе с детьми, а ведь там требуются совсем другие знания, потом устроилась в какую-то фирму, потом подалась в косметологи. А по образованию экономист, бухгалтер, кто-то ещё. И девка-то сравнительно молодая. Но самое плохое - она уверена, что все эти корочки действительны. Раз в них написано, что она, например, экономист, значит, она среди прочих профессий ещё и экономист. Совершеннейший нуль, но из-за этой самоуверенности прёт себе по жизни, не зная преград. И ведь у неё такой вид, что ей верят, берут на работу... И ей невдомёк, почему у неё ничего не получается и, в конце концов, приходится уходить. Ей кажется, что просто работа скучна, с коллегами не повезло, что ей нужно чего-то большего. Вроде, родной человек, а мне после разговора с ней становится плохо. И этот её тон! Она взяла себе за правило меня поучать. Я, оказывается, застоялась, закостенела, отстала от жизни. Мне надо заняться самообразованием, как-то развиваться. И вообще я бездарно растратила свою жизнь, просидев на одном месте больше двадцати лет, занимаясь одним и тем же и при этом зарабатывая гроши. Надо, по её мнению, стремиться к великому, пробовать себя на самых разных поприщах, а в итоге добиться головокружительной карьеры. И ей не вдолбишь, что я с раннего детства мечтала работать с малышами, учить их, воспитывать. И всю жизнь я ходила в нашу школу с удовольствием. Это сейчас всё так изменилось, что удовольствие исчезло. Как, скажите, ухитрились так изломать нынешнее поколение? Такое чувство, что из них душу вынули, все понятия извратили... Вот утверждают, что надо выговориться, чтобы успокоиться, а я так и не могу придти в себя. Жизнь я, оказывается, прожила зря!
  На втором этаже они расстались. Обиженная на племянницу Карпова ушла к себе, а Светлана, обуреваемая сомнениями, пошла дальше. К тому, что нынешнее молодое поколение считает учителей неудачниками, она давно привыкла. Сейчас ценится не польза, которую выбранная профессия приносит обществу, а выгода этого вида деятельности, то есть польза для себя любимого, как это вошло в привычку называть. Если получаешь большие деньги - жизнь удалась, а если живёшь на маленькую зарплату, то, сколь ни ценна твоя работа, как бы она ни нравилась тебе, ты неудачник. Одно время на каждом шагу повторяли: "Если ты такой умный, то почему же ты такой бедный?" Да потому и бедный, что все мысли, все силы направлены на саму работу, а не на способы приобретения денег. В Перестройку так яростно пытались вытравить советские правила жизни: люби Родину, заботься о ближнем, любой труд почётен, надо лишь выполнять свою работу хорошо, не воруй, не обманывай, стремись к обогащению не материальному, а духовному, больше читай и учись и всё в таком духе, - так насмехались над всем этом, что даже у немолодых людей сильно пошатнулись укоренившиеся, казалось бы, принципы, а уж юные души словно опалило огнём из Преисподней. Всё настолько перевернулось вверх дном, что явный вор, если имеет большие деньги, пользуется уважением, притом даже сам себя уважает, не видя ничего позорного в любом пути приобретения благ, тем более что пока такой путь не привёл за решётку.
  Но об этом можно было раздумывать бесконечно, а Светлану охватило беспокойство по другому поводу. Карпова правильно охарактеризовала жизнь своей племянницы, ведь фактически это бег на месте, то есть большие усилия, которые ни к чему не приводят. Получив множество свидетельств об окончании обучения каким-то специальностям, девица не овладела ни одной из этих профессий. Света и сама часто слышит, как люди с уважением, восхищением или с хвастовством объявляют, что дочь или сын получил два, три, а то и больше высших образования. Получил, кто же спорит. Но их можно получить и десять. А сможет ли он или она работать хотя бы по одной из этих специальностей, имеет ли необходимые знания, навыки? Как можно, получив диплом педагога, утверждать, что ты учитель, если не проработаешь в школе несколько лет? Так куда же годятся все эти корочки? Ошеломлять их количеством людей или пускать пыль в глаза будущим работодателям? Вот де какой активный сотрудник, как работает над самообразованием! Умный человек, задав несколько специальных вопросов, сразу выяснит, что имеются лишь неглубокие теоретические знания (если они ещё не выветрились из памяти), не подкреплённые практикой, так что все корочки можно выбросить или сдать в архив, а глупый человек, если клюнет на весь этот внешний блеск, получит самоуверенного кичливого работника, вряд ли способного заниматься серьёзной работой, требующей не разговоров и беготни, а ума, углублённости в задачу. Сможет крикун, мечущийся по всяким курсам, часто меняющий места и виды работы, конструировать новое оборудование, пусть у него среди прочих дипломов есть и диплом инженера? Диплом есть, а необходимых знаний и опыта нет.
  К самой Светлане такие прыжки по профессиям и учебным заведениям не относились, но её мучило другое. Ей тоже, как и племяннице Карповой, хотелось слишком многого. Вчера она накупила красок и прочих материалов для рисования. Ей страстно хочется рисовать. Ведь когда-то она писала маслом и гуашью хорошие натюрморты. Она не ошибается насчёт качества своих творений, потому что это говорили даже художники, причём не ей, то есть не из вежливости, а ей это просто передали. Вот и хочется вернуть былое увлечение, но не останавливаться на натюрмортах, а писать и пейзажи. В молодости она любила рисовать портреты карандашом, но на это она не замахивалась даже в мечтах. Натюрморты и пейзажи, этого пока достаточно. А хочется заняться и росписью, притом росписью нескольких видов. Точечная роспись довольно простая, но зато какая эффектная! Контурная роспись тоже притягивает. А недавно она увидела по Интернету уроки жостовской росписи, и душа встрепенулась от стремления заняться этим делом. Но ещё хочется учить иностранные языки, читать много, а не урывками, как сейчас, подучить историю, а то стыдно перед Владимиром Михайловичем, поглубже вникнуть в родное православие. Последнее она выделила особо из-за услышанного разговора за столом у Полетаева. Одна из старушек так хорошо говорила сначала в защиту апостола Петра, а потом о собственной вере, что и Светлана, верившая искренне, но вспоминавшая о Боге время от времени, почувствовала необходимость хоть понемногу читать Священное Писание, которое она не открывала уже несколько лет. Тогда, за столом, у неё возникло чувство, что её словно кто-то позвал. Но и о других религиях, христианских и нехристианских, тоже желательно узнать побольше, чтобы ещё больше ценить свою. И неплохо было бы вновь шить и вязать. А какие видеоролики по плетению выкладывают в Интернете! Как многого хочется! Но ведь она писатель, и её персонажи требуют жизни. Она читала, что Писемский пил из-за того, что его герои просились в книги, а он не мог столько писать. Она, конечно, из-за этого не запьёт, но её тоже мучает, что она не успевает вывести их в своих произведениях. Так каким же образом успеть заниматься всем, чем хочется, если всего этого слишком много, а основная работа отнимает все дни с раннего утра до позднего вечера? Вчера вновь пришлось лечь спать в два часа ночи, потому что ходила в магазины, потратила на них время, а надо было проверять тетради, готовиться к урокам и, кроме этих постоянных занятий, ещё заполнять маркеры для компании, куда её затащила Сабина, весьма сомнительной компании. Вот и получается, что и сама Света сейчас не живёт, а постоянно куда-то спешит, в будущем же мечтает ещё больше осложнить своё существование, включив в него и рисование (чтение Библии она уже начала и даже втянулась в него). Где же взять время? А уж остановиться, оглядеться, подумать над тем, как живёшь, правильно ли, для какой сокровенной цели, об этом и речи нет. Не жизнь, а метание по жизни.
  - Светик. А я сегодня пришёл раньше тебя, - объявил Жигадло. - Что такая грустная?
  - Маскирую излишнюю жизнерадостность, - ответила Светлана. - А почему вы пришли раньше меня?
  - Потому что мне уже известно то, что вам скоро сообщат. Очередная анонимка.
  Эти зловещие слова оказались для Светы лучшим лекарством против размышлений о том, правильно ли живёт она и другие и куда вообще катится мир. Но так как любое лекарство даёт побочный эффект (иными словами, одно лечит, а другое калечит), то освобождение от мыслей о вечном оказалось пагубнее для настроения, чем необходимость думать о насущном.
  - Какая анонимка? - встревожилась Светлана. - О чём она? Опять будут ходить по урокам и проверять состояние кабинетов?
  - Не буду зарекаться от этого даже на ближайшее будущее, но сейчас речь не о том, какие здесь плохие учителя, а о состоянии школы в целом. А другая анонимка по поводу консультаций. Мы их плохо проводим. Как нашему гаду пришло в голову об этом писать? Уж о чём о чём, а о консультациях вообще никогда не было вопросов.
  - Были вопросы, - возразила Светлана. - Помните историю с русским языком?
  - Это... Столько всего навалилось, что...
  - Вести уроки трудно, вот наша Дама и решила заменить их на ИГЗ, то есть консультации. Деньги идут, ответственности никакой, да и работы тоже нет, ведь не пойдут же дети на консультацию к человеку, который у них не ведёт, они обратятся с вопросами к своему учителю.
  - А учитель никогда не откажет ученику, не скажет ему: "Консультации теперь ведёт наша директриса, получает за них деньги, вот ты к ней и иди", - подхватил Жигадло. - Платят нам или не платят, но мы всё равно дополнительно занимаемся с детьми... А ты, любовь моя, занимаешься с ними? Ты помнишь, что теперь на консультациях можно хорошо заработать? У меня за них набралось столько баллов, что из-за этого был настоящий переполох на том собрании.
  - Консультации как таковые, то есть платные, даю редко, потому что у меня всё время занимают надомники, а на переменах, конечно, работаю с детьми.
  - Консультируешь их на переменах. Это хорошо. Но ведь баллов ты так и не наберёшь.
  - Сколько бы ни набралось, седьмой "а", а теперь ещё и пятый "а" принесут мне столько минусов, что, давай консультации хоть каждый день, всё равно окажешься без премии. Но я в любом случае не смогла бы заниматься с детьми после уроков, потому что у меня надомники.
  - Я теперь всё вспомнил! - воскликнул Михаил Борисович. - Дама весь год благополучно получала деньги за консультации, которые давали учителя, а потом вышла история с Киселёвым, из-за которой он принялся ей в отместку, не знаю уж за что, строчить анонимки. Когда как бы обеспокоенные как бы родители пожаловались на эти липовые консультации, Дама засуетилась, стала очень ласкова с учителями, у которых забрала эти консультации... Да, история с консультациями была.
  - И не одна, - уточнила Света. - Только остальные не выходили из стен школы.
  - Почему Киселёва вдруг озаботили консультации? - недоумевал Жигадло. - Наверное, из-за меня. Позавидовал моим баллам за них. Он-то консультации не проводит, не хочет терять время.
  - А кто к нему побежит на консультации по биологии, если он не ведёт в классах, которые сдают экзамен по биологии? Неужели какой-нибудь семиклассник начнёт расспрашивать его о тычинках, если он не собирается учиться в медико-биологическом классе? Но... да... может, он и позавидовал вашей премии...
  - Будущей премии, - уточнил Михаил Борисович. - Пока мы эти премии только предвкушаем.
  - Но мне вот что пришло в голову, - сообщила Светлана. - Не секрет, что мы, не именно мы с вами, точнее, не только мы с вами, а некоторые учителя вообще, разговариваем о том, что одни на консультациях работают с детьми по-настоящему, а другие лишь получают подписи и быстро их отпускают. Не подслушал ли... да здесь и подслушивать не надо, никто не понижает голос... не услышал ли он наши разговоры? А раз в анонимках надо на что-то жаловаться, он и разнообразил темы жалоб консультациями.
  - Всё может быть, - согласился Жигадло. - Но для нас важна не причина жалобы, а её итог. Не знаю, как будут проверять наши консультации. Мне стыдиться нечего, потому что я не отдыхаю в пустом кабинете, у меня всегда много детей, но ведь не известно, как будут проверять. Вдруг как раз у меня и найдут множество ошибок. Ты, Светик, сказала, что считаешь полезнее работать с малым числом детей, притом одного класса, чем окружить себя разновозрастными детьми и отвечать на отдельные вопросы, но тогда я не особо об этом задумался, а теперь начинаю опасаться, что и комиссия может так посчитать.
  - Всё зависит от конкретных людей и конкретного предмета. Я думаю так, вы - по-другому. Плохо, что математику может проверять биолог и судить со своей колокольни.
  - Или наоборот, - мрачно сказал Жигадло. - А хуже, если придут люди, никогда не работавшие в школе. Только, вроде, всё успокоилось, по крайней мере, у нас, учителей, так этот паразит вновь принялся портить нам нервы. А ведь у комиссии, возможно, имеются какие-то нормативные документы, по которым они будут оценивать качество проводимых консультаций. А ещё эта анонимка о состоянии школы.
  - Что мебель плохая? - спросила Света, подумав о состоянии своих стульев. Краска на них держалась очень хорошо, надписи и рисунки, которые отдельные дети оставляли на спинках, она старательно оттирала, но кронштейны погнулись, сиденья были перекошены, и их невозможно было выправить без мощной кувалды. Хоть бы раз ей выделили новую мебель! Почему она постоянно всё получает из вторых-третьих рук, уже использованное и признанное непригодным для привилегированных кабинетов, а для менее счастливых - вполне приемлемым? Даже у неё эти стулья нещадно эксплуатируются много лет, а до этого честно служили в кабинете русского языка. Всякому понятно, что их давно пора менять, но почему-то так повелось, что новую мебель ставят не в те кабинеты, где мебель старая, а в те, где она всего лишь неновая, неновую же передают туда, где... хорошо, если туда, где в ней нуждаются больше всего. Так и получается, что какие-то кабинеты постоянно обновляются и в них регулярно делается ремонт, а другие или стоят обшарпанные, или их подновляют родители, если учитель умеет с родителями "работать", то есть уговаривать.
  - О мебели ничего не говорится, но написано, что школа утопает в грязи, что она гибнет, - объяснил Жигадло.
  - Уборщицы хорошо работают, а теперь их дополнительно направят выискивать малейшие следы грязи. Но сейчас хоть уборщицы есть. А помните, как у нас была всего одна уборщица, которая лишь кое-как чистила туалеты и промахивала мокрой тряпкой коридоры? Учителя должны были заставлять детей убирать кабинеты, а это тяжелее, чем убрать самой. А дежурные классы были обязаны подметать всю школу. Какой был кошмар! Вроде, детей много, каждому достаётся сделать по чуть-чуть, а сколько уходит нервов, чтобы заставить их подмести щёткой часть коридора! Было бы быстрее самой подмести коридоры на всех этажах.
  - Было дело, - поморщился Михаил Борисович. - Как вспомню - страшно становится. Сейчас-то уборщицы не только полы моют, но и пройдутся по рядам, сотрут надписи на столах, подоконники протрут. Кстати, о подоконниках! Я почему так рано пришёл? У меня ведь цветов видимо-невидимо, а среди них есть запрещённые. Прежде они всегда стояли в школах, а теперь подпали под категорию вредных. Если ребёнок такой цветок съест, то может отравиться. Вроде, его съесть невозможно, потому что он очень горький, но особо умные головы решили, что хоть кто-нибудь да окажется способен такое сотворить. Теперь мне надо мои запретные сокровища куда-нибудь спрятать. А я вместо этого стою здесь и разговариваю с тобой. И всё из-за того, что поговорить хочется, а некогда. Давай-ка ускорим свадьбу, чтобы разговаривать дома, а не стоять на лестнице в школе.
  - Так не стойте на лестнице, а для разговоров приходите пить кофе, - предложила Светлана.
  - Приду, тем более что у меня припасены два анекдота. Каждый для своей анонимки. И про грязь, и про консультацию, правда, не школьную.
  Свету не обрадовала перспектива выслушать два неприличных анекдота, какие бы справедливые выводы ни оказались в каждом. Но было бы странно думать об анекдотах, когда ожидались комиссии по проверке состояния школы и проведения консультаций. Вот бы их автор Киселёв, портивший жизнь учителям... нет, не умер и не попал под машину, а пусть бы он получил какое-нибудь огромное богатство, ушёл из школы, наслаждался бы жизнью и нашёл другое, более благородное, чем писание анонимок, занятие. И ему было бы хорошо, и все учителя вместе с администрацией вздохнули бы с облегчением.
  - Вы слышали о новых анонимках? - спросила Серёгина вместо приветствия, выглянув в коридор на звук шагов Светы. - Ну, не ненормальный ли этот Киселёв? Что вы о нём думаете?
  - Желаю ему только самого хорошего, - ответила Светлана совершенно откровенно, нисколько не покривив душой.
  Мария Александровна, не подозревавшая о сложном и, главное, гуманном способе удаления из школы отравлявшего всем жизнь человека, восприняла её высказывание именно так, как и следовало ожидать, то есть увидев в нём особый смысл, поэтому засмеялась.
  - Вот и все мы желаем ему исключительно самого хорошего, - ядовито подтвердила она. - Только от наших пожеланий он почему-то становится всё здоровее. Другой бы на его месте давно загнулся.
  "Видно, не того желаете", - вертелось на языке у Светы, но она не стала предлагать собраться всей школой и дружно пожелать Борису Марковичу баснословно разбогатеть и получать от жизни все возможные удовольствия вне школы.
  - Не знаю, пришлют ли комиссию для проверки того, как мы даём консультации, - сказала Серёгина. - Я вообще не представляю, как их можно проверять, ведь мы не знаем, с какими вопросами к нам придут дети. Хорошо, когда сама велишь придти кому следует, тогда заранее планируешь, что именно дать им решать, что объяснить. А так... Нет, не представляю, как нас можно проверять. Разве что пролистают наши тетради для учёта консультаций. Надеюсь, вы ведёте такую тетрадь?
  Светлане пришлось повторить объяснение, которое она только что давала Жигадло.
  - Это нехорошо, - решила Мария Александровна. - Я вас поняла, но комиссии нужны не слова, а документы. Если есть подписи детей, то ей не важно, провели вы консультацию или всего лишь дали расписаться за неё, а если отвечать на вопросы на переменах, то могут посчитать, что с детьми не занимаются. Но раз деньги за консультации вы не получаете, то, надеюсь, к вам не будут придираться.
  Свету осенило:
  - А может, будут проверять не наши консультации по журналам консультаций, а официальные? Я, вроде, слышала, что кое-кто выбрал официальные консультации, за которые платят мало, но зато они включены в тарификацию.
  - Это... возможно, - задумалась Серёгина. - Такая проверка была бы разумна. Учителям исправно платят за ИГЗ, поэтому можно проверить, проводятся ли они. Но стоит ли присылать комиссию, чтобы проверить трёх или четырёх человек?
  - То есть, комиссия точно будет? - не поняла Света.
  - Про комиссию по проверке консультаций я ничего не знаю. Может, её и не пришлют. А вот комиссия по проверке состояния школы придёт обязательно и, кажется, чуть ли не сегодня. Не могу сказать, что именно будут проверять, ведь нас, вроде, проверяют не реже чем через каждые две недели. Дама думает, что пройдут по кабинетам, просит к этому подготовиться. У вас... и у меня тоже на шкафах цветы. Сразу же снимите их, не ждите, а то начнутся уроки и забудете о них. И неизвестно, придут ли в середине дня или с утра. Я тоже сейчас этим займусь.
  Светлана с отвращением думала о том, что ей придётся влезать на стул, снимать большие тяжёлые горшки с цветами, спускаться с ними со стула, устанавливать их на парту возле окна, вновь влезать на стул за очередным горшком. Физические упражнения это прекрасно, однако не тяжёлая атлетика и не перед уроками. Но тут, когда она отпирала дверь в кабинет, с ней почти одновременно поздоровались мальчик из одиннадцатого "а" класса и девочка из восьмого "а". Для Светы было тяжёлым испытанием кого-то о чём-то просить, причём дело не в особой гордости, а в опасении получить отказ и поставить себя и отказавшего в неприятное положение. Она завидовала людям, которые не теряются при этом, а обращаются к другому, третьему, пока не добьются помощи. Сама она, получив вежливый, обоснованный и совершенно необидный отказ, испытывала такую неловкость, что уже не осмеливалась обратиться к кому-то ещё. Сейчас она тоже собиралась сама всё сделать, но почему-то спросила:
  - Ахмед, ты можешь мне помочь?
  Она сразу же пожалела о своём вопросе, опасаясь, как бы он не решил, что его просят поработать из-за того, что он "чёрненький". У него стала заметно уменьшаться мнительность, мешающая ему жить спокойно, но ещё не прошла совсем.
  - Могу, - ответил Мамедов. - А что надо сделать?
  Восьмиклассница приостановилась, любопытствуя узнать, что попросит учительница математики.
  - Надо на время снять цветы со шкафов, - объяснила Светлана.
  Ахмед без возражений и с виду охотно вошёл в кабинет и принялся снимать цветы.
  - А я могу вытереть шкафы сверху, - услышала Светлана голос восьмиклассницы.
  - Ты мне очень поможешь, Анжелика, - обрадовалась Света.
  Всё вышло очень удачно. Ей не пришлось прыгать по стульям, а Ахмеду стул вообще не понадобился, хоть до сих пор Светлана думала, что он невысок ростом. Анжелика с удовольствием протёрла шкафы сверху. Обычно дети охотно выполняют неожиданные просьбы, но зато всячески отлынивают от точно такой работы, если она считается обязательной.
  - А с подоконников снять цветы? - спросил Ахмед.
  Светлана не предполагала, что и с этим ей помогут, но не отказываться же.
  - Только большие, - ответила она. - Фиалки пусть остаются.
  Анжелика без вопросов вытерла подоконники. Дети настолько привыкли к странностям школьных порядков, что им в голову не пришло спросить, зачем нужна вся эта возня с цветами, особенно с теми, которые обычно стояли на подоконниках. Шкафы при большом желании можно было перевернуть, опрокинув при этом на кого-нибудь тяжёлые горшки, и это странное действие учитывалось, но снимать цветы с подоконников... Объясняли, что цветы загораживают свет, но зимой весь день были включены лампы, поэтому цветы можно было бы и не трогать. Так нет же! Никаких цветов выше такого-то размера!
  - А что ещё сделать? - спросили дети до того в унисон, что даже засмеялись.
  Света могла бы поручить им вытереть пыль с полок, но решила, что не следует злоупотреблять их добротой.
  - Вы очень мне помогли, - сказала она. - Огромнейшее вам спасибо. Больше ничего не надо.
  Закрыв за ними дверь, она быстро протёрла дверцы шкафов, стёкла, полки, убедилась, что таблички нигде не отклеились и не порвались, порядок после недавней проверки не успел нарушиться, просроченные учебники и многоразовая посуда запрятаны, то есть не надо в полуистеричном состоянии возиться с вещами.
  - Готовитесь к комиссии? - спросила Карасёва, заглядывая в кабинет. - Мне тоже надо этим заниматься. Только что узнала об анонимках.
  - Здравствуйте, - приветствовала её Светлана. - Мне помогли с цветами дети. Я только пыль стираю. Зачем посылать людей проверять то, что только-только проверила предыдущая комиссия?
  - Предыдущая?! Ты, Светлана Николаевна, хорошо живёшь! Да после той комиссии у нас перебывало ещё несколько... не знаю, сколько, но две точно, даже три. И все в обязательном порядке перерывали документацию в столовой и у администрации. Только отбудет одна комиссия, сразу же появляется следующая. То, что для них хлеб насущный, для нас нервотрёпка. Они для галочки выявят недостатки, а нам, то есть Даме, отдуваться.
  - А если вдуматься, то за все эти вновь выявленные недостатки надо штрафовать не нас, а их, - сказала Светлана.
  - Но... как? Они же у нас их якобы выявляют, не у себя.
  - Очень просто. Только что была комиссия, проверила всё, выявила недостатки, прописала их. Значит, остальное правильно. Теперь наше дело - исправлять указанное. Если приходит следующая комиссия, то она должна проверить, как мы выполнили предписания предыдущей комиссии. Если выполнили - они должны нас похвалить, если что-то не выполнили - пожурить. Но если они выявляют у нас новые недостатки, которые были сделаны не только что, а до работы предыдущей комиссии, то тем самым они обличают своих коллег в плохой работе, в том, что они не увидели этих нарушений, не отразили их в отчёте, то есть проявили халатность, небрежность, за что их следует наказать.
  - Только наказывают не их, а нас, - заметила Людмила Аркадьевна. - Если вдуматься, то вы правы, но почему-то если комиссия лишь проверяет выполнение рекомендаций, а новых нарушений не выявляет, то считается, что она плохо работала. Так эти комиссии и выдумывают всякие недостатки, противореча друг другу. Нелепый замкнутый круг. Все должны играть по указанным правилам. Не работа, а видимость работы: нарушения выявили, нервы нам потрепали, премию за это получили, а в следующий раз прежние недостатки становятся нормальной работой, а нормальная работа - недостатками. Хоть бы раз...
  - Вот этого не надо! - перебила её Светлана. - Даже одного раза не надо. Если вместо этого толчения воды в ступе у нас выявят что-то конкретное, то мы не обрадуемся.
  - Я не то хотела сказать! - испугалась Карасёва. - Конечно, конкретное нарушение было бы катастрофой. Пусть уж забавляются выдумыванием мелких недостатков. Я чуть было не сказала: "Хоть бы раз написали в отчёте, что нарушений не выявлено". Но сразу поняла, что неправа. Поскольку хвалить чью-то работу не принято, то такое заключение не только было бы опасно для самой комиссии, а принесло бы несчастье нашей школе. Как это "нарушений не выявлено"? Нарушения обязаны быть! Без них не может обойтись никакая работа. Почему написали, что их нет? Это подозрительно, если не более того, поэтому надо прислать особо въедливую комиссию и проверить, каким это образом было допущено такое нарушение порядка, как отсутствие нарушений.
  Под конец этой страстной речи обе учительницы хохотали.
  - Что у вас за веселье? - полюбопытствовала англичанка Потапова.
  Светлана вновь подумала о том, что "минута позора" оказала благотворное действие. Отношения между учителями оставались напряжёнными, но лично к ней никто не питал неприязни из-за стимулирующей премии. Такова уж человеческая природа: если кто-то получает деньги большие, чем у других, к нему испытывают неприязнь, а то и ненависть, даже если это честные деньги, а если кого-то обходят премией или урезают зарплату и при этом он не скандалит, он чаще всего приятен. Дружба среди англичанок так и не восстановилась, и они разговаривали только по делу, но со Светой все они были очень любезны и не избегали заглядывать к ней в кабинет... если не считать за что-то возненавидевшую её Куркину.
  - Разве вы не слышали, что прибудет очередная комиссия? - закончила свой вопрос Лариса Львовна.
  - А мы и обсуждаем все эти комиссии, - объяснила Светлана. - Если говорить о каждой в отдельности, то весёлого мало, но если рассматривать их скопом, то невозможно удержаться от смеха.
  - Обхохочешься, - язвительно подтвердила Потапова. - Может, вам, математикам и историкам, всё безразлично, а нам, англичанам, одно беспокойство. Говорят, о нас опять написали что-то нехорошее.
  - Может, слухи? - спросила Карасёва.
  - Хотелось бы в это верить. Дама сейчас не принимает, Землянская ничего определённого не говорит.
  - А разве Дама не нашла себе высокого покровителя? - припомнила Светлана.
  - Да откуда ты знаешь такие вещи? - удивилась Людмила Аркадьевна.
  "Сама же мне об этом рассказала", - подумала Света, но сделала таинственный вид и многозначительно ответила:
  - Мне доступны многие человеческие тайны.
  Учителя с некоторой опаской отнеслись к такому заявлению, но не прекратили беседы.
  - Хорошо, если пронесёт, - с надеждой проговорила Потапова. - Вот вы, Светлана Николаевна, сказали про высокого покровителя, и сразу как будто стало легче.
  Проработав столько лет в школе, Света уже отвыкла чему-либо удивляться, а тем более странной по сути забывчивости. У людей полностью выветривается из памяти многое из того, что они обсуждали, причём этим страдают не только учителя. Такое чувство, что, обговорив какой-то вопрос, его начисто и бесследно выбрасывают из головы.
  - Вроде, надо спешить, но так хочется с кем-нибудь поделиться наболевшим, - сказала Лариса Львовна. - Мы, англичане, столько всего слышим в свой адрес. Язык сейчас необходим, поэтому если раньше на наш предмет не обращали внимания, то теперь родители волнуются, что дети его не знают. Но при этом родители почему-то считают, что мы каким-то образом должны научить детей английскому, а им, родителям, ничего для этого делать не надо. Не надо следить, чтобы ребёнок учил слова и правила, выполнял домашние задания, говорил на английском языке, пересказывал тексты. Ведь все понимают, что невозможно учиться играть на пианино, не играя на нём, не нажимая на клавиши, не уча ноты, но точно так же невозможно выучить иностранный язык, не говоря на нём. Родителям этого не вдолбишь. Раз учительница, то и должна учить, а им в этот процесс незачем вмешиваться.
  - Я вас прекрасно понимаю, - сказала Светлана. - Я сама слышала и читала в Интернете заявления, что учителя это скучные амёбы, что учиться надо весело...
  - Точно! - обрадовалась поддержке Потапова. - А ещё кое-кто из создателей роликов похваляется, что у них все всё выучат без усилий. Но кто проверяет, выучился ли кто-то языку без усилий, лишь пассивно просматривая эти ролики?
  - Может, и выучился, но, конечно, с усилиями, - предположила Карасёва. - Только ведь надо учитывать, что подобные ролики смотрят те, кто реально хочет выучить язык, то есть готов к восприятию объяснений, готов учить слова, составлять предложения. А мы, учителя любого предмета, имеем дело с детьми, большинство которых не желает ничего воспринимать, не слушает, предпочитает болтать с соседями, мешать классу. Если бы мы преподавали лишь тем, кто желает учиться, то любой урок был бы продуктивен и никому бы в голову не пришло лазить по Интернету в поисках каких-то левых уроков.
  - А у меня как-то дошло до смешного, - заявила англичанка. - Одна заботливая мамаша нашла своему сыночку ролики в духе времени. Так, например, какой-то придурок обучал... якобы обучал теме "Неправильные глаголы", причём обучал в стиле реп. Громадная доска была мелко исписана неправильными глаголами, а он... пропел - не пропел, ведь это не пение, хотя и называется пением в стиле реп...
  - Проскандировал, - подсказала Людмила Аркадьевна. - Хотя и это слово не подходит.
  - Скажем грубее: прокривлялся, - предложила Светлана.
  - Вот-вот! - обрадовалась Потапова. - Именно прокривлялся. Он всю эту массу глаголов пробормотал в определённом ритме с соответствующими телодвижениями. И это называется "учитель"! Мамашу такое новшество покорило, и она не поленилась придти в школу и показать мне этот ролик. Вот, мол, как надо учить! Её сын, оказывается, пересмотрел его раза три, а то и четыре. А я, говорит эта женщина, не учитываю интересов нового поколения и учу по-старинке.
  - Отсталые мы, - подхватила Людмила Аркадьевна.
  - Я, конечно, спрашиваю, много ли неправильных глаголов запомнил её сын. Она молчит. Я, как могла, объяснила ей, что невозможно выучить такое количество слов, прослушав подобие песенки, а если кто-то, у кого феноменальная память, запомнит эти слова, то через очень короткое время всё забудет, потому что надо учить те слова, которыми пользуешься, тогда они закрепляются в памяти надолго. Надо не сотню слов прослушать, кривляясь в такт реп-певцу... даже противно называть таких людей певцами... а сесть и выучить хотя бы те несколько слов, которые я задавала на дом. А её сын их не выучил, несмотря на все эти весёлые видеоролики. Мамаша дверью не хлопнула, а попрощалась сдержанно, но очень сухо. Почему стала модной мысль, что мы должны не учить детей, а развлекать их? Лучше бы отняли у них все их электронные игры, отогнали от компьютеров и следили за их учёбой...
  - И нравственностью, - добавила Света. - А то родители отговариваются тем, что работают и им поэтому некогда. Но ведь и наши мамы, и мамы наших мам работали, однако находили на нас время.
  - Те, которые работают, отговариваются работой, - поведала Карасёва, - а в моём классе больше половины матерей не работают, но им тоже некогда, ведь у них салоны красоты и магазины отнимают всё время. На детей всем наплевать.
  - Наплевать на тех детей, которые не учатся и плохо себя ведут, - уточнила Светлана. - Мы ведь о них говорим. А хорошие дети потому и хорошие, что их воспитывают.
  - Конечно, разговор идёт не о хороших детях, - смутилась Людмила Аркадьевна. - О тех, кто мешает. У меня таких, к сожалению, много. И родители очень непростые, с ними тяжело. Всё время что-то требуют, на что-то жалуются. И ведь качают права родители именно неблагополучных детей.
  "Какое счастье, что я не веду в её классе! - возрадовалась Света. - Чтобы угодить родителям, она выбирает учителей поспокойнее и направляет все удары на них. И получается, что сама она очень хорошая и полностью солидарна с родителями, ополчившимися на одного, а чаще двух неудачных, увы, учителей. В этом году и без того много неприятностей, так хоть обошлось без общения с её родителями. Сейчас страдает кто-то другой".
  - Пойду, куда шла, - сказал Потапова. - Мне тоже надо снять цветы с подоконников. И кто придумал такую нелепость? Какой свет может загораживать герань, если окна огромные, а сейчас и вовсе приходится включать электрическое освещение?! Вместо того чтобы придумать что-то дельное и полезное, создают тонны никому не нужных нормативов. Недавно термометр сняла со стены, а повесить обратно забыла. Так Дама устроила по этому поводу чуть ли не истерику. А кто на этот термометр хоть раз взглянул? Кому он нужен? Но раз по инструкции он должен быть в кабинете, то без него обойтись никак нельзя.
  - Дама боится, что это сочтут нарушением, - объяснила справедливая Светлана.
  - Понятно, что она не сама это выдумала, - согласилась Лариса Львовна, - но зачем было так кричать?
  - Она уже давно перестала сдерживаться, - сказала Карасёва. - Конечно, ей можно посочувствовать. Всё-таки проверки хоть кого вгонят в гроб. Но и она тоже распустилась. Екатерину Ильиничну она просто изводила.
  - Кате надо было дать отпор, - объяснила Потапова. - А она раз за разом ей спускала, вот и довела дело до того, что с ней вообще перестали разговаривать нормальным тоном. С Новиковой так не получится, уж она сумеет за себя постоять.
  Учителя как-то разом опомнились, что время приближается к началу урока, и поспешили из кабинета Светланы.
  "А у меня нет паспорта кабинета, - думала Света, заканчивая оформлять доску. - Я и не смогу его оформить, раз кабинет записан не за мной. Но если комиссия обратит внимание, что это старый паспорт кабинета, где стоит моя фамилия, то вряд ли Дама примет во внимание, что я не должна отчитываться за кабинет, который у меня отобрали. Хуже всего то, что и я почему-то чувствую себя вроде как обязанной привести в порядок все документы. Если сегодня комиссия не придёт, то я возьму паспорт кабинета домой и там его переоформлю на имя Терёшиной и исправлю даты".
  На перемене среди учителей ощущалась нервозность. Никто ничего не знал, но все чувствовали тревогу.
  - У меня всё время болит голова, - пожаловалась старая учительница русского языка Сидорова. - Мне так плохо.
  - Я тоже чувствую, что скоро придётся садиться на лекарства, - ответила Светлана. - Я прочитала про очень, вроде, хорошее лекарство фезам. Хочу попробовать. Вдруг поможет? Написано, что безвредное. Но... кто знает.
  - Я пью цитрамон, когда прихожу в школу.
  - А то, о чём я сказала, пьют утром.
  - Утром я пью от давления, - возразила Сидорова.
  - Моё будущее лекарство пьют три раза в день, - уточнила Света.
  - А вечером я пью сердечное, - поведала Сидорова. - Вот и получается три раза. Только ничего не помогает. Голова всё равно болит. Как разволнуешься, сразу надо пить цитрамон во внеочередной раз, а то и сердечное, или от давления. Так и сижу на таблетках. А теперь опять какие-то анонимки и комиссии. Хоть бы объяснили толком, к чему готовиться. Администрация заняла какую-то странную позицию.
  Но никто ничего не объяснял. Светлана не спешила осуждать администрацию, полагая, что Даме было бы выгодно просветить учителей и указать, на что надо обратить внимание, а раз она этого не делает, значит, сама ничего не знает. Про цветы и состояние кабинетов им сказали, но они и без этого догадались бы, что перед посещением комиссии требуется снять цветы со шкафов и подоконников, а после её отбытия поставить обратно и освободить парты для учеников.
  Светлана не знала, придут ли к ней сегодня пить кофе, но и Карасёва, и Пронина, и Жигадло появились в полном составе.
  - Ничего не известно? - спросила Вера Ивановна. - Я с утра на нервах. Вроде, за всё должна отвечать моя молодая, но почему-то беспокоюсь именно я.
  - По школе кто-то ходит, - сообщил Михаил Борисович. - Не знаю, с какими целями.
  - Думаю, что мы ничего не нарушаем, собравшись вместе, чтобы выпить кофе, - выразила общее мнение Карасёва. - Кажется, на это нет запрета. Ещё не придумали. Или я ошибаюсь?
  - Всё зависит от обстоятельств, - рассудила Светлана. - Если проверяющим будет угодно, они запишут наше кофепитие в нарушения, а если у них нет приказа нас карать, то они не обратят на это внимания. Но ведь мы не можем жить в вечном страхе, надо иногда и кофе выпить.
  Все развеселились, но именно в этот момент открылась дверь и в кабинет вошли двое: мужчина и женщина.
  - Приятного аппетита, - жизнерадостно сказал мужчина.
  С первого взгляда было заметно, что он настроен повеселиться.
  - Хотите кофе? - спросила Светлана от растерянности.
  Она сразу почувствовала толчок чьей-то ноги и увидела грозные взгляды коллег.
  - Нет, спасибо, - отказался мужчина. - Сначала дело.
  Женщина сохраняла неприступный вид и никак не отреагировала на приглашение, в котором, вроде, не было ничего особенного, но которое надутые начальствующие дамы принимают за оскорбление. Светлане бросилась в глаза разница в развязном поведении мужчины и скованном - женщины. Всё-таки разумного равенства полов достигнут ещё нескоро, а пока женщине очень трудно добиться хотя бы незначительного поста, получают его лишь самые цепкие и клыкастые, а получив, или утрачивают человеческие черты, или так боятся, как бы их не посчитали слабыми и недостойными этого места, что не рискуют ни улыбнуться, ни сказать что-то обычным приветливым голосом. Притом, женщине почти невозможно занять должность, с которой ей легко справиться, но зато ей никто не воспрепятствует стать разнорабочей и таскать тяжести или же устроиться укладчицей шпал.
  Светлана, чувствуя себя заместителем хозяйки кабинета, подошла к незваным, но ожидаемым гостям.
  - Вроде, на первый взгляд у вас всё в порядке, - ободрил её весёлый мужчина. - Сейчас приглядимся попристальнее.
  - Недавно была комиссия и приглядывалась, - в тон ему ответила Светлана.
  - А мы окинем ваше хозяйство свежим взглядом.
  Ничего нового он не внёс, наскоро проверив таблички на внутренних поверхностях дверец, которые любезно распахнула Света, притом он благоразумно не рискнул заглянуть за чинные ряды методической литературы.
  - Термометр вон в том углу, - перечисляла Светлана, - нормативные документы - в файлах на двери, паспорт кабинета на столе, на стенде вывешены правила проведения ЕГЭ и образцы вариантов работ. У меня в этом году дети сдают ЕГЭ, а девятых классов нет, поэтому ГИА отведено мало места.
  Она правильно рассчитала, упомянув про паспорт кабинета между прочими достоинствами этого самого кабинета. Мужчина кивал, поворачивая голову в указанных направлениях, а женщина стояла совершенно неподвижно с каменным лицом.
  - Всё понятно, - сказал мужчина и сделал совсем уж неожиданный вывод. - Кабинет в порядке.
  После этого оба отбыли, оставив учителей в смятении.
  - Ох, побегу к себе, - спохватилась Карасёва. - Они ведь сейчас и ко мне придут.
  Жигадло, чей кабинет был на втором этаже, не двинулся с места, решив, что до него доберутся ещё не скоро, а Пронина не захотела уходить, чтобы не мешать "молодой" разговаривать с комиссией.
  - В порядке? - не веря своим ушам, спросила Света. - Как это понимать? Мне и в прошлый раз не сделали замечаний, но для острастки задавали вопросы, а сейчас даже ничего не спросили. Вошли, а через две минуты ушли. Уж не отнесут ли мой кабинет к самым неблагополучным?
  - Да и мужик этот слишком весел, - поддержал её опасения Жигадло. - С чего бы ему так веселиться? Но я всё равно допью свой кофе, потому что не успею ничего переделать у себя в кабинете, даже если бы знал, что именно.
  "Раз комиссия уже была, мне не надо терять время на переделку паспорта кабинета, - решила Светлана. - Второй раз ведь уже не придут. А вообще-то я не понимаю, почему меня заботит паспорт кабинета, который у меня отобрали? Меня и состояние самого кабинета не должно волновать".
  - Сколько же над нами можно издеваться? - задала риторический вопрос Пронина. - Комиссия за комиссией. Учителям надо думать о том, как работать с детьми, а не о том, висят ли на стене термометр и бумажки, которые никто не читает. Будут обращать внимание на цветы! Лучше бы вспомнили, что школы существуют для обучения и воспитания детей.
  - Проверили бы, каких к нам приводят детей, - подхватил Жигадло. - Они же... говорю как биолог... стоят на разных ступенях развития, от простейших до высших приматов, а некоторые доросли даже до человека. Как можно предъявлять одинаковые требования к амёбе и к шимпанзе? А нам в классы всё сваливают в кучу: и умных и совсем безмозглых.
  - А ещё детей с серьёзными отклонениями, - добавила Светлана. - Чему можно научить Лену Беньяминову, если у неё идиотизм на генном уровне?
  - У всей многочисленной семейки, - добавила Вера Ивановна и уточнила. - Только это называется не идиотизм, потому что хитрить и добывать прекрасные аттестаты они умеют лучше любого умного человека. Это генетическая неспособность учиться.
  - А как мне за неё отчитываться? - спросила Света. - Никто не примет во внимание, что это у неё на генном уровне, а будут карать меня за её двойки и двойки ей подобных. Вон у меня в пятом классе есть Назаренко. Он мало того что не может учиться, так ещё его и воспитали как-то странно. Он не стесняется и чувствует себя среди детей совершенно свободно, но у него другая крайность: он не способен понять, что не следует навязывать своё общество тем, кто этого не хочет. Как муха не отстаёт, как её ни отгоняй, так и он. А в довершение всего он ещё и матершинник, причём не просто повторяет запомнившиеся слова, а ругается осознанно, выдавая длинные предложения, состоящие из непристойностей... не во время урока, конечно. Ясно, что он слышит это дома.
  - Ты, Светик, так возмущаешься, словно столкнулась с этим впервые, - заявил Жигадло. - Мы постоянно об этом говорим.
  - Только всё без толку, - проворчала Вера Ивановна. - Как бы ни ругали советскую власть, а в то время невозможно было представить, что дети в открытую ругаются матом и учителя ничего не могут поделать. Когда кто-то позволял себе употребить в школе непотребное слово, то сразу же вызывали родителей и так их отчитывали, что ребёнок ходил после этого тише воды, ниже травы.
  - Если разобраться, то все заповеди Божьи, кроме "возлюби Господа нашего", были тогда введены в закон, - напомнила Светлана. - Причём не в ветхозаветном, а в новозаветном понимании. Не убей, не укради, не прелюбодействуй, не... скажу проще, не лги, не наговаривай на другого, не осуждай, приходи на помощь... А сейчас откровенные воры кичатся своими деньгами, и к ним уважительно относятся, а уж блуд стал нормой жизни. Целомудренность высмеивается. Я не говорю, что у советского строя не было недостатков...
  - Нищета, - подсказала Пронина.
  - Я не могу назвать это нищетой, - возразила Света. - Просто сейчас нам привили другие понятия о качестве жизни. Не можешь себе позволить? Так ты нищий неудачник. И сами люди, как дурачки, считают себя такими. Но прежде чем поддаваться мечтам о всех этих житейских соблазнах, надо же подумать, а нужны они? Станет ли человек счастливее, если у него будут особняки, заморские виллы, машины, яхты? Не прогадает ли он, променяв нормальные человеческие чувства и отношение к духовной стороне жизни на всю эту суету, да ещё суету, приобретённую неправедным путём?
  - Целая проповедь, - заметил Михаил Борисович. - Впрочем, я с тобой согласен. Сначала, когда люди вдруг получают... всю эту, как ты выражаешься, суету, они пьянеют от возможности приобретать, покупать, заказывать, совершенно дуреют. Потом... Мало кто способен опомниться и осознать, что эта дорога ведёт в тупик. А уж что из себя представляют дети этих самых выскочек! Каким образом ухитряются совершенно извращать всякое понятие о воспитании? Это же не дети, а бесы.
  - Теперь это слово чаще воспринимается как род похвалы, - напомнила Пронина. - Дьяволёнок, бесёнок. Многие видят в этом признание достоинств ребёнка. Вот он какой бойкий, смелый, энергичный!
  - Ну, я-то имею в виду настоящего беса: с извращёнными помыслами, переполненного зла и ненависти, - объяснил Жигадло.
  - Насчёт нищеты в советское время, - вернулась Света к первоначальному вопросу. - Если не считать революционных, военных, послевоенных лет, то все были сыты и одеты. Мы ведь не умирали от голода. Я бы даже сказала, что мы питались намного лучше: правильнее и здоровее. Сейчас мы накупаем слишком много всего, налегая на то, что вредно, но красиво оформлено. Прежде был суп, котлета... мясная, а не синтетическая!.. или натуральная сосиска, или рыба, и обязательно с гарниром в виде каши или картошки. Нормальный сытный обед. Вариантов было много. Вместо мяса или рыбы можно было съесть пельмени или кусок курицы. Салат делали. А на третье что-то подавалось к чаю. Творог был вкусный и из молока, а молоко настоящее, не странная белая жидкость, которая даже не киснет.
  - С продуктами творится что-то чудовищное, - подтвердила Пронина.
  - Да, Светик, и здесь ты права, - согласился Михаил Борисович. - Питание совершенно изменилось. И состав, и качество и, кстати, количество. Я теперь преспокойно могу вместо обеда съесть несколько кусков курицы, при этом зная, что она вредна, что напичкана гормонами.
  - В советское время я не могла купить себе особняк, - с покаянным видом призналась Светлана, и все засмеялись. - Но и теперь не могу. И жильё теперь не смогла бы купить, и на машину у меня нет денег. Зато дачные участки прежде выдавали бесплатно, домики на них люди строили по нормам того времени, ездили по всей стране...
  - Магазины были пустые, - напомнил Жигадло.
  - Не пустые, - сказала Светлана. - Просто вещи не нравились. Кстати, те вещи, за которыми приезжие давились в московских магазинах, часто можно было спокойно купить в их собственных городах, но считалось, что в столице всё самое лучшее, а они, бедные, живя на периферии довольствуются самым барахлом.
  - И такое бывало, - вынуждена была согласиться Вера Ивановна. - Но в Москве, конечно, было больше возможностей.
  - А как можно элитными вещами обеспечить всех? - поинтересовалась Света. - Их могла себе позволить каждая непьющая и не страдающая особой скупостью семья, поэтому их на всех и не хватало. А сейчас ими завалены магазины не потому, что их много, а потому, что люди в основном покупают себе дешёвые вещи, по крайней мере, недорогие. Если бы у всех появились деньги, то товары бы попросту исчезли, их не хватило бы на всех желающих. Кроме того, времена меняются. Разве кто-то мог себе представить, что появятся компьютеры, ноутбуки, смартфоны, всякая накрученная техника, что все перейдут на электрические приборы, вредные микроволновки. Изменились времена, появились новые товары, а мы всё вспоминаем, что в семидесятые годы нас заботили лишь холодильники, телевизоры и стиральные машины. Да, верно, в магазинах не было ноутбуков, но их и не могло быть. Зато то, что было, могла себе купить любая семья, а не люди с высокими доходами.
  - Просто глаза никогда не бывают сыты, - согласилась Вера Ивановна.
  - Вернее, воображение, - поправил её Жигадло. - Те, у кого, вроде, всё есть, хотят ещё большего. Правда, это даже не воображение, а дошедшая до крайности жадность, алчность. Лично я не в претензии на советскую власть. Я никогда не чувствовал себя обделённым, изъездил много мест в нашей стране, каждый год отдыхал то на море "дикарём", то в пансионате, причём не один, а с семьёй. Квартиру получил бесплатно, а плата за коммунальные услуги была символическая. А что до разного рода товаров, то, как ты, Светик, правильно заметила, прежде в природе не существовало того, что кажется необходимым сейчас. К тому же люди не были повально заражены духом потребительства и приобретения, как теперь. Ведь смотреть тяжело, как наши дети хвастаются друг перед другом мобильниками и прочей ерундой. Они чувствуют себя несчастными, если родители не купят им какую-нибудь новинку. А прежде большинство людей отдавало себе отчёт, нужна конкретная вещь или не нужна.
  - Да уж, - согласилась Пронина. - У меня где-то далеко стоит кухонный комбайн, но мне и доставать его не хочется, потому что я всё могу сделать без его помощи, а места он займёт прилично, да ещё останавливает то, что его после использования нужно разбирать, мыть, сушить, вновь собирать. Мне легче потереть овощи на тёрке или порезать ножом. А если нужно что-то основательно взбить, у меня есть маленький блендер. Скажу по секрету, что у меня есть ручное приспособление для взбивания, осталась ещё с советских времён. Не весёлка, а вроде миксера, но не электрического, а надо самой крутить за ручку. Когда его купила, взбивать кремы сразу стало очень легко. А зачем я купила громоздкий комбайн? Мне он и не нужен. И сколько таких вещей люди покупают лишь потому, что они имеются в продаже и их рекламируют! Зачем они нужны таким, как я, одиноким людям? Зачем их такие, как я, усердно покупают? Чтобы доказать, что тоже не лыком шиты, что идут в ногу со временем? Но не всё, что стало частью нашего времени, полезно для жизни, для здоровья, для души. По сути, для приготовления обеда я пользуюсь тем, чем пользовалась в советское время, а готовлю я очень хорошо.
  - В советские времена раздражали очереди в магазинах, - сказал Жигадло.
  - Если бы в то время появились современные кассовые автоматы! - мечтательно сказала Светлана.
  - Мгновенно бы исчезло такое понятие, как очередь, - закончил её мысль Михаил Борисович. - При тех весах и тех кассах надо было увеличить штат продавцов. "Взвесьте мне двести грамм селёдочного масла... нет, лучше солёного, а также двести грамм обычного сливочного, а то моя жена солёное не любит, а дочке взвесьте сто грамм фруктового масла... Нет, шоколадного не надо, мне его не поручали купить. Так, теперь триста грамм любительской колбаски, сто пятьдесят грамм пошехонского сыра... Ах нет! Лучше российского. Взвесьте ещё полкило творога..." И ведь каждый покупатель приходит с такими списками... если не на бумажке, то в мыслях. Конечно, такая нагрузка слишком велика для одного продавца.
  - У нас, не в Москве и не в крупных городах, с продуктами было намного хуже, - в раздумье проговорила Пронина. - Такого разнообразия не было. С мясом часто были проблемы, с колбасой. На них даже вводили карточки.
  - Помните колбасные очереди? - спросил Жигадло.
  - Но выручали куры, пельмени, - продолжала Вера Ивановна. - Конечно, мы не голодали. Овощи были хорошие, фрукты. Я бы предпочла покупать то, что в наших краях было в то время, чем богатый ассортимент химии, который мы имеем сейчас.
  - И смотреть по телевизору не рекламы, перемежающиеся кусочками боевиков, фильмов ужасов и глупых сериалов, а хорошие фильмы и передачи, - напомнил Михаил Борисович. - Прежде, нравилось это кому-то или нет, но в стране была чёткая идеология и нравственность, а её уничтожили, не дав ничего взамен. И этот вакуум в душах заполнился западными помоями.
  - Спасла бы религия, - сказала Светлана. - Хорошо было бы ввести в школах хорошие православные уроки. Далеко не все стали бы верующими, но нравственность бы повысилась.
  - Православные уроки? - насмешливо спросил Михаил Борисович. - У нас больше половины приезжих, а они не из православных стран.
  - Москва это не вся Россия, - напомнила Пронина. - В других городах нет такого наплыва приезжих.
  - К тому же, не надо забывать, что основная часть населения Росии - русские, - сказала Светлана. - Всё-таки надо ориентироваться на коренное население. У нас полно мечетей, костёлов и прочих неправославных храмов. Никто не собирается препятствовать приезжим исповедовать свою религию, но ведь мы их всего лишь принимаем и даём возможность жить у нас, а не дарим страну, отказываясь от своих прав на неё, от своей веры и своих традиций. На Руси во все времена жили самые разные народы, и никто их не притеснял, не заставлял менять вероисповедание, но выражение "Русь православная" неотъемлемо от России. Права всех народов должны соблюдаться, но в том числе и русского. Если исчезла советская идеология, сдерживающая человеческие пороки, то должны возродить православные законы, заповеди и каноны.
  - Я не против, - согласился Жигадло. - Ничего лучшего, чем заповеди Христовы, человечеству не было предложено. А неправославным детям было бы полезно хоть в общих чертах узнать, в чём состоит религия страны, которую их родители выбрали новым местом жительства. Необходимо ведь знать правила и законы страны, в которую переезжаешь надолго, если не навсегда, а то получается дико: с уголовным кодексом знакомятся, боясь что-то нарушить и попасть в тюрьму, а обычаи местного населения игнорируют, словно это что-то несущественное и к ним отношения не имеет.
  - Может, если бы дети, наши, православные дети, были бы вынуждены ходить на исповедь и отчитываться в своих неблаговидных поступках, они бы посовестились их совершать, - мечтательно проговорила Вера Ивановна. - Хотя они могут их утаивать. Но хоть кто-то одумался бы. И всё же с такими, как Пак, нам всё равно придётся иметь дело. Не знаю, какого он вероисповедания, но полагаю, что ни одна религия не может одобрить его поведение. Это же такой хам!
  - И без него хамов довольно, - напомнил Жигадло. - Как их ухитряются такими воспитывать? Но Пак, конечно, один из самых выдающихся. И ведь совсем недавно перешёл в нашу школу, а с первых же дней начал... пакостить. Дети вообще одурели от безнаказанности, но они все разные: одни чувствуют, когда надо бы и остановиться, а другие границ распущенности вообще не признают.
  - Да ещё Красовский подаёт им дурной пример, - напомнила Пронина. - Он при них грубо кричит на учителей, отчитывает нас, как нашкодивших щенков. Дети всё видят и слышат. Какой после этого у учителей может быть авторитет? Дети, в меньшем масштабе, конечно, повторяют его поведение. И родители добавляют своё. У меня как раз сегодня был случай с одним двоечником. Говорю ему: "Если не выучил правило, не сделал домашнее задание, то хоть сейчас, на уроке, сосредоточься. Давай разберём формулу ещё раз". А он мне отвечает: "Да идите вы со своей формулой! Откуда я могу её знать? Учить надо лучше, тогда бы я знал формулу. Мама говорит, что вы очень плохой учитель".
  - Поганец! - дал ему определение Михаил Борисович.
  - Сторонний и беспристрастный человек милосерднее отнёсся бы к этому мальчику, - с укором заметила Светлана.
  - И как же к нему можно отнестись? - обиделась старая учительница, а Жигадло ждал, подозревая подвох.
  - Он бы сказал: "Жалкое глупое создание. И мать у него, как явствует из его же слов, тоже очень глупая".
  Пронина сразу оттаяла.
  - Очень глупая, - подтвердила она. - Одета с иголочки, жеманится, кому-то подражая, смотрит на всех свысока. Пустышка полнейшая, а требования непомерные.
  - Как можно быть одновременно пустышкой и полной, даже полнейшей? - пошутил Жигадло. - Нет, Вера Ивановна, не оправдывайтесь, я вас прекрасно понял.
  - А мне нравятся такие обороты, - призналась Светлана. - Полная пустышка. Вроде, взаимоисключающие слова, а вместе создают особую выразительность.
  - Вам, писателям, виднее, - фыркнул Жигадло. - Меня больше волнует не выразительность, а выражения, которые позволяют себе некоторые дети и их родители.
  - Мы сидим, разговариваем, словно комиссии не существует, - напомнила Вера Ивановна и вздрогнула, услышав звонок. - Ох! Спасибо за гостеприимство, Светлана Николаевна. Побегу. И как у моей молодой прошла проверка?
  Её кабинет был рядом, поэтому она могла позволить себе эти несколько слов, а Жигадло лишь знаком попросил прощения, что оставляет грязную чашку на попечение хозяйки, и вылетел из класса.
  До следующей перемены у Светланы не было времени думать ни о чужом кабинете, ни о своём, ни о комиссиях в целом, зато после звонка стали поступать подозрительно благоприятные новости. Оказывается, все замечания, которые счёл нужным сделать весёлый проверяющий, были мелкими, вполне приемлемыми и облечены в необидную и даже дружескую форму. Учителя недоумевали и волновались, а общая тревога даже заставила их на время забыть взаимные обиды из-за праведных и неправедных баллов для стимулирующей оплаты и сплотиться, выказывая друг другу сочувствие, чтобы получить свою долю ответного сочувствия.
  - Калеки! - обратилась англичанка Зельдина к группе учителей, где была Светлана. - Что стоим?
  - Догадайтесь с трёх раз, - предложила учительница химии.
  Но Анна Васильевна гадать не стала, а сразу приступила к главному.
  - У меня эти двое побывали, - сообщила она. - Ничего нового не сказали. Да, кабинет маленький, но ведь не в моих силах его увеличить. Хорошо Сазоновой, она работает в туалете...
  - Где?! - удивилась учительница географии Сергеева, пришедшая в школу сравнительно недавно и не посвящённая в такие тонкости.
  - На месте бывшего туалета, - пояснила Оксана Петровна. - Когда классов было так много, что приходилось работать в две смены, туалеты на четвёртом этаже снесли и на их месте сделали кабинеты.
  - Сейчас классов мало, но кабинетов всё равно не хватает, - добавила англичанка и продолжала. - Очень странная комиссия. Мужик словно играет, а женщина ходит за ним, как безгласная тень. В целом ничего плохого не выявили.
  - А где наша администрация? - поинтересовалась Сергеева.
  - Наверное, занята с какой-нибудь другой комиссией, - предположила Светлана.
  - Но должны ведь нам хоть что-то передать, - не унималась Марина Александровна. - Чего нам ждать? Это была единственная комиссия и больше нас не побеспокоят, или же мы должны готовиться к худшему? Какое-то необъяснимое молчание.
  Всем было неуютно от полной неопределённости.
  На следующей перемене Светлана вновь вышла в коридор, и не успели они с оказавшейся здесь же Екатериной Ильиничной поделиться отсутствием новостей, как к ним присоединилась учительница русского языка Любашина.
  - Какая же сволочь этот Киселёв! - заявила она.
  Это тоже не было новостью, но все согласно закивали, ожидая продолжения.
  - Почему он так на всех ополчился? - продолжала Лидия Максимовна. - Зачем пишет анонимки?
  - Не может он без этого, - ответила Екатерина Ильинична.
  - Уже не остановится, - подтвердила Света. - Стойкая привычка.
  - Но ведь он не учитель, а... Я даже не знаю, как его назвать. Он ничего не может дать детям. У него не уроки, а пустое проведение времени.
  - Иногда не пустое, а очень даже вредное, - заметила Светлана, подумав о его высказываниях против России, которыми он время от времени отравляет сознание детей.
  - А его держат в школе...
  - Не могут выгнать, - уточнила Екатерина Ильинична. - У него, видно, большие связи.
  - Так за что же он нас так ненавидит, если его терпят?
  - Нам, конечно, тоже достаётся, - согласилась Света, - но больше всего страдает директриса. В чём, по его мнению, она перед ним провинилась? Она же его боится.
  - Я потому о нём заговорила, - принялась объяснять Любашина, - что у меня было "окно" и я осталась в кабинете. Села тихо за заднюю парту и проверяла тетради. Лучше бы ушла в коридор или учительскую! Он перепутал фамилию известного биолога, и его поправил ученик. А ему даже не было неловко из-за ошибки. Дал зачитать кусок текста из учебника ученице, потом обратился к мальчику: "Мне нравится твоя причёска". Тот отвечает: "А мне - ваша". Киселёв: "А я у тебя не спрашиваю, нравится тебе или нет. Я и без этого обойдусь". Дети у нас сейчас не умеют молчать, поэтому мальчик отвечает: "А я тоже". Киселёв также остановиться не может и продолжает: "Я говорю, что мне нравится твой гребень. Как у петушка. Пока петушок, а потом, глядишь, орлом вырастешь". Мальчика это почему-то задело, уж не знаю, почему... Чему вы смеётесь, Светлана Николаевна?
  - Читала воспоминания заключённого. Это давно было. Его сделали книгоношей. Он с книгами подходит к двери камеры и бодренько так говорит: "Здорово, орлы!" Ему мрачно отвечают: "Орлы и петухи сидят в соседней камере". Оказалось, что так называют людей с какими-то непристойными привычками. Может, мальчик осведомлён об этом, поэтому и обиделся за петушка и орла?
  - Я даже не подозревала о таком, - сказала Лидия Максимовна. - Как надо осторожно относиться к словам. Не желаешь никого оскорбить, ничего плохого не говоришь, самые простые слова, а вдруг выяснится, что они имеют второй смысл. Может, и правда, мальчик знает об этом смысле? Он так и спросил: "А что вы нас оскорбляете?" Киселёв: "А что я сказал? Что мне нравится петушиный гребень". И всё в таком роде. Мы каждой минутой дорожим, а у него почти весь урок прошёл в препирательствах. Почему-то о Канте упомянул и спрашивает у детей: "Кто это?" Кто-то ему ответил: "Великий философ". Киселёв: "А какой нации?" Ему говорят: "Наверное, еврей". Киселёв: "Нет, немец. Он родился и жил в Германии". На это ему возразили: "Разве обязательно только немцы живут в Германии? Разве евреи там не живут?" Киселёв перешёл к следующей теме, не относящейся к уроку и к биологии вообще. А закончил он армией. Говорит: "Армия из любого недотёпы воспитает человека". На это ему ответили: "А вы уж точно не были в армии".
  - И ведь сам напрашивается на такие ответы, - сказала Екатерина Ильинична. - Видит, что детей раздражает его болтовня, а доводит до оскорблений.
  - Вот я и говорю, что ему надо быть благодарным за то, что на всё это безобразие закрывают глаза и терпят его, а он не перестаёт писать анонимки. Что его к этому побуждает?
  - Не "что", а "кто", - поправила Екатерина Ильинична.
  - Он и без Красовского их пишет, - возразила Светлана. - Или, может, Красовский подал ему идею, когда воевал со старой директрисой, а Киселёв сделал сочинение анонимок делом своей жизни.
  - Он и всегда-то был наглым, - с ненавистью сказала Екатерина Ильинична. - Я до сих пор не могу забыть, как однажды его ждут на экзамен, а он всё не приходит. Это когда экзамены были в традиционной форме. Старая директриса волнуется, звонит ему домой, спрашивает, что случилось, а его жена важно так отвечает: "Борис Маркович плохо себя чувствует". Хорошо, что в то время можно было заменить ассистента и даже экзаменатора. Срочно нашли человека, но нервы он тогда сильно подпортил. И что самое удивительное, ему за это ничего не было, ведь больничный он потом принёс.
  - А ему далеко до пенсии? - поинтересовалась Светлана.
  - Года три, если не четыре, - ответила Любашина. - А то и все пять. Ему ещё долго над нами издеваться.
  - Над вами, - со значением произнесла Екатерина Ильинична. - Я ищу себе другую школу.
  - Может, стоит подождать? - спросила Света.
  - Невозможно, - пожаловалась та. - Меня выживают открыто, даже не пытаясь это как-то замаскировать. Я ведь теперь вообще не веду в своём кабинете. Конечно, Новикова не от себя это сделала, а по чьему-то приказу. У меня работает Землянская, а когда у неё нет уроков, там проводят ИЗО, МХК и прочее в том же духе. Без надзора кабинет начинает приходить в упадок, а после рисования там вообще ужас что творится. А что я могу сделать? Между нами... только между нами... я сама иногда откручиваю гайки на партах, чтобы поскорее обратили внимание, что без хозяина кабинет вообще погибнет, перестанет существовать. Я даже не знаю, как к нему отнеслась комиссия, потому что меня там с утра не было. Что застали, то и застали.
  - Наша администрация может не принять в расчёт, что вы там не бываете, - предупредила Светлана.
  - Точно не примет, - поправила её Лидия Максимовна. - Я ведь с этим столкнулась. Мне сначала дали кабинет на первом этаже, но я работала во вторую смену, а в это время там проходили бухгалтерские курсы. Кабинет числился за мной, а я там вообще не бывала. Тогда ведь дети убирали кабинеты, но те, что отдавали под курсы, должна была убирать уборщица. А вы помните, что это была за уборщица? Вы удивляетесь, что у Киселёва нет благодарности за то, что его держат в школе. А у той уборщицы такое понятие вообще отсутствовало. Она была беженкой... не знаю, кажется, она была азербайджанка... или еврейка... или ещё кто-то... неважно.
  - Я её хорошо помню, - кивнула Света. - И кошку, которую она подкармливала, помню. Не из этих пушистых, а настоящая, с короткой жестковатой шерстью, плотная.
  - Я её не застала, - сказала Екатерина Ильинична. - И её, и кошку. А что она натворила?
  - Она, а не кошка, - уточнила Светлана.
  - Её пожалели и приняли у нас без прописки, - говорила Любашина.- Перестройка, бардак, толпы беженцев. Одно время она даже ночевала в кабинете завуча на диванчике, пока в Москву не перебралась вся её семья и не купила квартиру, точнее, квартиры. А вы, Светлана Николаевна, конечно, помните, как она работала. Мыла туалеты и кое-как после дежурных классов протирала полы в коридорах. В кабинеты она даже не заглядывала, хоть два кабинета, где были курсы, должна была убирать она. И получилось, что мой кабинет до моего прихода в школу уже утопал в грязи, потом в него приходили чужие люди и детям доступ туда был закрыт. Конечно, кабинет превратился в помойку. А ругали за это меня, потому что разговаривать с уборщицей было бесполезно. У неё на всё был один ответ: "Всё сделаю, не беспокойтесь". Но ничего не делалось. В итоге, у меня как у нерадивой хозяйки кабинет забрали. Хорошо хоть, через год выделили другой. Кстати, помогла комиссия. Они что-то проверяли и обратили внимание на то, что класс, где я была классным руководителем, не имеет своего кабинета. Тут уж администрация сделала вид, что кабинет существует, и для видимости в маленький безхозный кабинет принесли старые учебники по русскому языку. Если бы у комиссии была задача выявить действительные безобразия, этот камуфляж никого бы не обманул, но такой задачи не было. Так что, Екатерина Ильинична, будьте готовы к неприятностям. Тот случай со мной был при старой директрисе, но сейчас стало намного хуже.
  - А я ко всему готова. Я знаю, что в любом случае виновата буду я. Но меня всё равно из школы выживут, даже если кабинет будет в идеальном состоянии. Я уже давно с этим смирилась.
  Светлана заметила "молодую", то есть учительницу физики Новикову, и сразу вспомнила, как беспокоилась о кабинете Пронина.
  - Инна Андреевна, комиссия к вам приходила? - спросила она.
  Новикова остановилась.
  - Приходила, но как-то странно приходила.
  - Как это? - заинтересовалась Любашина.
  - Сначала я даже подумала, что этот мужчина пьян. Держится развязно, пытается шутить. Осмотрел всё внимательно, а потом говорит: "А покажите мне теперь п-тичку".
  - Птичку? - удивилась Екатерина Ильинична. - Какую птичку?
  - Вот и я не поняла, что он имеет в виду, а оказалось, что так он выговорил слово "аптечка". Я показала. Он там покопался, сделал два указания, а потом ушёл. Женщина, которая с ним, вообще не произнесла ни слова. Только, похоже, это была не совсем комиссия, а настоящая, как я только что случайно подслушала, вроде, придёт послезавтра. Эта, вроде, предварительная, прислана специально для того, чтобы указать нам на недостатки, а мы будем иметь возможность их исправить.
  "Придётся делать паспорт кабинета", - с отвращением подумала Света.
  - В основном, конечно, проверяли кабинеты физики, химии и лаборантские, - продолжала Новикова. - У химиков, наверное, осматривали препараты, условия хранения опасных кислот и щелочей. Но обо всём нам скажут на собрании. Я услышала лишь часть разговора, но поняла так, что сегодня проведут собрание. Мне ведь неудобно стоять и слушать, о чём говорят за закрытой дверью, поэтому это всё, что я узнала.
  - Опять собрание! - простонала Любашина. - Хоть бы его засчитали как плановое, а то ведь сделают на этой неделе два собрания.
  - Сделают, - убеждённо заявила Екатерина Ильинична и оказалась права.
  Светлану осенило, что основное внимание надо сейчас уделить журналам, потому что к вечеру все ринутся их заполнять и тогда их невозможно будет найти. Хорошо, что она занималась этим позавчера, так что работы будет немного.
  В учительской, глядя на опустевшие ячейки, она убедилась, что не одна она так дальновидна, а кое-кто из учителей уже работает с журналами.
  - Как жизнь, Светлана Николаевна? - радостно спросил Киселёв.
  - Чудесно, - ответила Света.
  - А будет ещё лучше! Что? Говорят, пришли какие-то письма?
  "Какой фальшивый! - подумала Светлана. - Делает вид, что непричастен к этим анонимкам, а сам лопается от счастья".
  - Никто ничего толком не знает, - сказала она вслух. - Но мы к этому уже привыкли. Походят люди по школе, а потом уйдут. Ничего особенного.
  "Как бы в следующей кляузе он от досады не упомянул обо мне!" - спохватилась она, но слова уже были сказаны.
  Понятно, что такой ответ Бориса Марковича не устраивал. Он явно ожидал более бурной реакции.
  - Хорошо, если просто походят, - зловеще проговорил он и удалился.
  - Вы думаете, что нас не будут трясти? - с надеждой спросила молодая учительница русского языка Берёзкина.
  - Не знаю. Но надо ведь испортить настроение автору анонимки.
  - Не боимся, мол, мы ваших комиссий! - подхватила англичанка Потапова. - Это вы хорошо придумали.
  - Может, не совсем придумала, - возразила Света. - Если, как я только что слышала, сегодня к нам прислали подготовительную комиссию, чтобы указать нам на огрехи и мы успели их исправить, то это означает, что нам не желают зла.
  - Возможно, - согласилась Потапова. - А у Дамы сейчас сидит какой-то мужчина и листает документы. Наверное, тоже указывает, к чему могут придраться и что надо исправить. И Землянская с утра там. Буфет уже проверяли.
  - Как им не надоест всё время к нам ходить? - поинтересовалась Берёзкина. - Что может измениться за одну-две недели?
  - Нервы, - пояснила Потапова. - Учителя за это время успеют успокоиться, а этого нельзя допустить.
  Как это ни странно, однако сегодня Светлана с утра не испытывала особого волнения. Может, она уже устала волноваться или, может, решила, что комиссия всего лишь проверит состояние кабинетов, а потом спустится к директрисе и займётся её документами.
  - Что, Светик, идёшь к своему котопсу? - спросил Жигадло, когда она собралась забежать перед собранием домой, воспользовавшись тем, что одиннадцатиклассница не пришла на занятие и, как выяснилось, точно не придёт. - Не удастся тебе отлынить от собрания? Занятиями с надомником не отговоришься?
  - Я не отговариваюсь, а реально с ним занимаюсь.
  - Не обижайся, я пошутил, - спохватился Михаил Борисович. - Конечно, занимаешься. А вот на протеже Землянской уже жалуются.
  - На ту студентку, которую взяли для замены Терёшиной? А что она натворила?
  - Постоянно берёт дни за свой счёт, а дети-то остаются без учителя. И с вашим любимым Шуриком не считает обязательным заниматься. Уже два раза пропустила уроки. Наглая девица. Не знаю, что будет дальше.
  - А что с Терёшиной? - спросила Светлана. - Вроде, она ещё не уволилась. У меня в кабинете, то есть в бывшем моём кабинете, остались её вещи.
  - Она всё болеет. Кое-кто думает, что это уловка задержаться в школе, но я слышал, что она даже была в больнице. К ней здесь так отнеслись, что нужны стальные нервы, чтобы это выдержать. А ты карауль, когда она напишет заявление об уходе, и сразу иди к Даме, проси, чтобы тебе вернули кабинет. Хоть эта студенточка и показала себя не с лучшей стороны, но если ты зазеваешься, она тебя живо обскачет и завладеет кабинетом.
  После этого разговора Светлана шла домой с неприятным чувством.
  "Сделаю паспорт кабинета, - подтвердила она своё решение. - Пусть считается, что Терёшина о нём давно позаботилась. Надеюсь, все заняты и не заметят, что я ушла чуть раньше?"
  - Светочка, тебе опять возвращаться в школу? - осведомилась Алевтина Ивановна.
  - Откуда вы знаете? - поразилась Светлана. - Я сама лишь недавно узнала, что у нас будет собрание.
  - А когда тебе не надо возвращаться в школу, ты приходишь позже, - объяснила старушка.
  Как всегда, едва покров тайны был снят, загадка оказалась вовсе и не загадкой, а прозорливость отгадчицы сильно померкла.
  - Да, действительно, - согласилась Света.
  - А ты всё хорошеешь, - похвалила её одна из старушек.
  - Модненькая стала, - подхватила другая.
  - Теперь тебе надо обзавестись кавалером, - ловко бросила наживку первая.
  Света не распознала подвоха, поэтому простодушно ответила:
  - Какой ещё кавалер?! Мало мне школьных забот!
  Когда она ушла, бабушки потеснее уселись на скамейке и принялись гадать, что означают её последние слова. Это занятие прекратила Алевтина Ивановна, проследив глазами, как Светлана после выгула собаки отправилась в школу.
  - Влюблена в Анатолия по уши, - сообщила она. - Потому и не желает слышать о кавалерах. Стесняется. Боится, что её чувства заметят.
  - Не просто же так она накупила себе столько красивых вещей, - подхватила вторая старушка.
  - Только очень уж медленно у них развивается роман, - посетовала первая.
  - А он может и не развиться, - заявила вторая. - Она будет хранить свою любовь про себя, а он, может, тоже к ней совсем неравнодушен, но побоится ей признаться. Так и останутся одинокими.
  - Если мы им не поможем, - проговорила Алевтина Ивановна. - Пока ещё рано вмешиваться, а потом поглядим, что можно будет сделать.
  
  "Модненькая стала, - повторила Светлана слова старушки. - Станешь модненькой, если иначе нельзя. Неужели этот противный Анатолий так и не перестанет меня критиковать? Нет, пора худеть. Подожду до Нового года, потом начну. А одежду я купила удачную, и обувь тоже. Но на это ушло слишком много денег. А ведь как гордо я однажды сказала Сабине, что нищета учителя это миф, что мы получаем прилично. Так казалось, когда я покупала мало и по дешёвке, а сейчас я уже начинаю чувствовать недостаток в деньгах. Пожалуй, пора остановиться. Во всём должна быть мера, иначе легко распуститься. Уже появляются мысли, что, вроде, хотелось бы и это, и ещё то... Этак можно дойти до собольей шубы и сумки из крокодиловой кожи. Бедные соболи и крокодилы! Надо быть разумной и сдерживать себя, а то ведь некоторые люди при громадных деньгах чувствуют себя нищими, ведь всегда отыщется что-то, на что денег не хватает, например, на какой-нибудь дворец с толпой слуг, согласных за приличное жалованье даже кланяться до земли. Разумной части человечества такие несчастные люди с неумеренными аппетитами представляются жалкими. Мне до них далеко, но всё же и мне надо себя ограничить. В любом деле должен присутствовать здравый смысл, иначе станешь рабом желаний, а они будут всё расти. На то, что мне необходимо, у меня деньги есть. Вот на ремонт, увы, денег не хватит, разве что я сама буду шпаклевать и красить, используя самые дешёвые материалы. Нанять рабочих... я, возможно, смогу, если это будет лишь косметический ремонт, но тогда я останусь без аварийного запаса на случай болезни или других невзгод, а ведь он и без того невелик. Да мне и противопоказано иметь дело с такого рода работниками, ведь я не умею за ними следить, указывать на их халтуру и требовать переделать, а денег они из меня выкачают в два раза против договорных. Уж это доказано неоднократным опытом на даче. Подожду с ремонтом, прекращу покупать вещи и перестану думать о том, что скажет обо мне гадкий сосед. Я ведь лишь из-за него столько потратила. А так, если не покупать вещи с безумством одержимой бесами модницы, а лишь по мере необходимости, то жить на зарплату учителя можно... и нужно. Не воровать же мне или присваивать чужие деньги, как делает председатель нашего садоводческого товарищества..."
  Едва Светлана вошла в вестибюль школы, как сразу перестала думать о постороннем, потому что даже здесь, у самого входа, ощущалось что-то необычное, какая-то истеричная суета.
  - Что случилось? - спросила она у охранницы.
  Та рукой махнула.
  - Ужас! - сообщила она. - Сейчас сами всё увидите. Для интереса пройдите по первому этажу. Как только посторонние ушли, комиссия, то есть, а они ушли почти одновременно с вами, Зинаида Фёдоровна вышла в коридор и заметила какой-то недозволенный, как ей показалось, цветок. Она сразу же раскрича... разволновалась, вызвала Алёну Евгеньевну и поручила ей проверить, нет ли где ещё таких растений. Это я видела своими глазами и слышала своими ушами, так что именно с этого всё и началось.
  - Синицына не смогла разобраться, какие цветы позволено держать в школе, а какие запрещены?
  - Этого я не знаю, знаю лишь, что в дело вмешался Алексей Геннадьевич. Теперь там такое делается, что все в истерике, особенно уборщицы. Директор тоже вне себя. Посмотрите сами.
  Светлана понимала, что раз Красовский проявил активность перед приходом комиссии, то ничего хорошего это не сулит, но всё равно была ошеломлена открывшимся зрелищем: коридор первого этажа был завален оторванными листьями, стеблями и землёй, кое-где виднелись разбитые горшки, а дети нескольких классов сновали взад и вперёд с растениями в руках.
  - Немедленно всё это уберите! - раздавался надрывный голос Дамы из её кабинета.
  Светлана не рискнула заглянуть к ней, но и приёмная вся была в беспорядке уставлена перенесёнными из коридора цветами. Увидев Свету, секретарша обвела рукой весь этот ужас и выразительно схватилась за голову.
  На третьем этаже был такой же разгром.
  - Он сошёл с ума! - объявила Пронина. - Представляете, я сижу в лаборантской, а дверь вдруг распахивается и вваливаются дети с горшками цветов. "Куда вы?!" - кричу. А они мне отвечают: "Алексей Геннадьевич велел перенести цветы в лаборантскую". А за ними виднелся и сам Красовский. Я их, конечно, завернула назад, а тут и моя молодая подоспела и закричала, что у нас по технике безопасности не должны здесь стоять цветы, потому что нельзя загораживать проход к лабораторным шкафам. А Красовскому весело. Он говорит ребятам: "Отнесите цветы в туалет. Пусть они там ионизируют воздух". Как вам это нравится?! Он же совсем сошёл с ума! Все учителя в истерике, ведь он ко всем посылал детей с этими горшками.
  "Хорошо, что меня не было в школе и мой кабинет заперт", - подумала Света.
  Её радость длилась недолго, так как дверь её кабинета оказалась открыта, а в нём хозяйничали дети, моя у растений листья. Пол при этом был чёрным и кляклым от просыпанной земли и пролитой воды.
  - Что вы делаете?! - возмутилась она.
  - Нам велел Алексей Геннадьевич, - объяснил Гриша Корнеев из одиннадцатого "а" класса.
  - Но почему это надо делать в кабинете? В туалете несколько раковин.
  - Он сказал, что надо мыть здесь, - поведал мальчик из какого-то старшего класса.
  - Те раковины уже забиты, - признался Гриша. - Там вода не проходит. И пол так залит, что нужны резиновые сапоги.
  - Лучше такие... для рыбалки, - придумал второй мальчик. - Они выше колен и очень прочные. Отец себе такие купил.
  - А чего ж ты не приносишь их в школу? - пошутила Светлана. - Надо же учитывать всякие ЧП.
  - Это какой-то ужас! - заявила Карасёва, войдя. - У вас хоть раковина есть, а ко мне-то зачем занесли цветы? Куда я их дену, если у меня самой их полно?
  - А зачем уносить их из коридора? - спросила Света. - Они там хорошо смотрелись. Колючие пальмы были опасны, не спорю, но зачем убирать остальные цветы?
  - Красовскому вздумалось порезвиться. - Людмила Аркадьевна хотела сказать это тихо, но у неё был слишком резкий голос, поэтому дети услышали и захихикали.
  - А если честно, зачем надо уносить цветы? - спросил Гриша.
  - Ну... - замялась Карасёва. - Некоторые цветы ядовитые, а ожидается комиссия...
  "Зачем она говорит о комиссии? - подосадовала Светлана. - Уже была комиссия, сейчас нас вновь проверяют. Дети могут подумать, что в школе какие-то непорядки".
  - Вот и боятся, что кто-нибудь закусит ядовитым цветком, - закончила она мысль коллеги.
  - В учительской так всё загромождено, что не подобраться к журналам, - сказала Карасёва. - Когда цветы стоят на подставках вдоль стен, то не замечаешь, как их много.
  - И у вас полный кавардак? - весело спросил Жигадло. - Ничего, скоро всё закончится. Дама велела вытаскивать цветы из горшков и выбрасывать, а горшки, раз они стоят на школьном балансе, сдавать завхозу. Ни у кого не поднимается рука выбрасывать хорошие растения, поэтому они постепенно, кружным путём, перемещаются на свои места. Скоро и до вашего этажа дойдёт. Уборщиц жалко. Я сейчас проходил мимо них, так они плачут. Как бы не сбежали обратно на свою родину.
  - Не сбегут, - возразила Карасёва. - Сегодняшняя история с цветами вряд ли повторится, а уборщиц здесь очень много, никогда столько не бывало. И уборщиц, и дворников.
  - Но самое смешное, что цветок, с которого всё началось и который Дама сочла ядовитым, вовсе не ядовитый, - заключил Жигадло. - У нас растения уже столько раз проверяли и перепроверяли, что опасных не осталось... разве только у меня.
  - Хорошо хоть, что завтра комиссии не будет, - сказала Светлана. -Надеюсь, что не будет.
  - Это неизвестно, - возразил Михаил Борисович и повернулся к детям. - Ребята, все цветы уносите обратно в коридор. А ты, Светик, ставь скорее чайник. Пока не разберутся с цветочным безобразием, собрание не начнётся.
  - Гриша, а что у вас там произошло на пятом уроке? - спросила Карасёва, и Света насторожилась.
  - Это всё Григорян и Макаов, - ответил Корнеев. - У нас был урок литературы. Я не знаю точно, что случилось. Григорян что-то сказал Макаову, тот ответил. Григорян вскочил и бросился душить Беслана. Лидия Максимовна стала их разнимать и получила удар по уху. Это вышло случайно.
  Учителя еле сдерживали смех.
  - Алексей Геннадьевич вызвал их к себе и отпустил только к середине шестого урока. Боялся, что они продолжат драку. Теперь родителям придётся объясняться.
  - В кабинете Любашиной был страшный шум и крики, - сказала Людмила Аркадьевна. - Я ведь далеко, но даже я слышала.
  - Мы всё унесли, - сказал напарник Гриши.
  - Погодите, куда вы? - остановила их Светлана. - Подметите... как-нибудь удалите грязь с пола. Уборщицам ведь трудно будет вычищать все кабинеты. Они не виноваты, что получилась такая неприятность с цветами.
  Если бы она была одна, дети, возможно, сумели бы ускользнуть от уборки, но спорить с тремя учителями не решились и кое-как замели мокрую землю и обломанные части растений. Мыть пол они не сочли нужным, а Света не решилась их об этом просить.
  - Если и дальше это будет продолжаться, - заговорил Жигадло, очевидно, имея в виду выходку Красовского, а не драку двух учеников, - то следующая комиссия совершенно справедливо оштрафует школу. Дама привыкла налетать на беззащитных, а перед теми, кто даёт отпор, пасует. Вот кое-кто и распустился. Она сама, своими руками, роет себе яму.
  - А что с Любашиной? - спохватилась Света. - Она сильно пострадала?
  - Выживет, - сказал Михаил Борисович и фыркнул.
  - Да, слушать об этом смешно, - согласилась Людмила Аркадьевна. - А каково оказаться на её месте?
  - И ведь не разнимешь их, - сказала Света. - Сил не хватит. Макаов невысокий, но далеко не хлюпик, он сильный, а Григорян высоченный и с виду тоже не слабый.
  - Да, разнимать дерущихся детей сейчас надо с осмотрительностью, - подтвердил Михаил Борисович. - Это раньше достаточно было вмешаться учителю, и дети послушно прекращали схватку. А сейчас они и на директора не обратят внимания. Кстати, я сразу вспомнил анекдот...
  Собрание началось с большим опозданием, но на этот раз это было оправдано: не каждый день случается подобная эпопея с цветами.
  - Коллеги, - начала директор хриплым голосом. - То, что произошло, безобразие! Почему вы не остановили детей, когда они стали носить цветы?
  - И мы же виноваты, - проворчала Пронина.
  - А почему она сама их не остановила? - спросила Светлана. - К ней ведь тоже принесли цветы. Не знаю, что делалось в её кабинете, но канцелярия вся была ими заставлена.
  Дама непривычно коротко охарактеризовала бездействие учителей как нарушение всех норм, но была вынуждена умолкнуть, потому что голос окончательно сел.
  - А обращаться к Красовскому не решается, - бубнила Вера Ивановна. - Только к нам.
  Встала Землянская.
  - Предметники, - заговорила она, - Зинаида Фёдоровна сказала, как воспринимает ваше поведение, и я не буду на этом останавливаться. Уже поздно, поэтому сразу перейдём к следующему пункту.
  Все приготовились к известиям о предстоящем визите комиссии и конкретных требованиях, но были ошеломлены, услышав совсем другое.
  - Предметники, - обратилась к ним завуч, - вы слишком давно окончили институт и уже забыли психологию.
  - Вот тебе и раз! - громко вырвалось у Прониной.
  - Да, коллеги, - сипло подхватила директор, - для вас надо организовать курсы общения с детьми. Сейчас дети другие, очень сложные, поэтому такие курсы необходимы.
  Она кивнула Землянской, предоставляя говорить ей, и села, пренебрежительно передёрнув плечами.
  Светлана обратила внимание на её тон и манеру поведения и заподозрила, что Дама уже не очень-то боится комиссий. Видно, она, в самом деле, нашла себе высокого покровителя, раз так явно показывает, что между ней и учителями очень большая разница. Прежде, ожидая от них помощи, она на время стала человечнее, ближе.
  Все безмолвствовали, осмысливая сказанное, но вдруг раздался резкий голос Карасёвой:
  - Да, надо узнать, как отвечать ребёнку, который говорит тебе гадости!
  Тут уж учителя заговорили все разом, рассказывая о собственных трудностях общения с такого рода детьми.
  - Тише, предметники! - остановила их Землянская. - Сейчас выступит Анна Васильевна.
  Никто не ждал от этого выступления никаких конкретных советов или указаний, но по многолетней привычке учителя замолчали, давая ей возможность говорить.
  - Калеки, - начала Зельдина, - вчера я была на учёбе профсоюзников. Затронули тему жалоб...
  - Жалоб учителей или жалоб на учителей? - высоким напряжённым голосом выкрикнула учительница математики Семакова. - Когда же обратят внимание на наши жалобы?
  При общении с Марией Витальевной в таких случаях требовалась осторожность, чтобы избежать истерики, а больше имитации истерики.
  - Конечно, жалоб на учителей, - простодушно ответила Зельдина. - Когда и кто принимал во внимание наши жалобы? Так вот нам сказали, что восемьдесят процентов жалоб родителей необоснованны...
  - А почему этих жалобщиков, которые наговаривают на нас, не привлекают к ответу? - осведомилась Семакова. - Раз выяснилось, что на нас клевещут, клеветники должны за это отвечать по закону.
  - В любом случае, по закону или не по закону, отвечают только учителя, - проговорила учительница химии Оксана Петровна. - А если бы начали взыскивать с клеветников, все жалобы сразу прекратились бы.
  - Предметники, вы мешаете проведению собрания, - прервала их завуч. - Продолжайте Анна Васильевна.
  - Нам сказали, что восемьдесят процентов жалоб необоснованны, но двадцать процентов оправданы, причём волосы встают дыбом от того, что делают учителя... Коллеги, тише, я знаю, что вы хотите сказать. Я сама задала вопрос: "А как обезопасить себя от необоснованных жалоб родителей?" Мне, разумеется, не ответили, будто бы не заметили вопроса, и вновь принялись рассуждать о двадцати процентах обоснованных жалоб. Все права у родителей, а мы с вами бесправны. Все и всегда будут на стороне родителей и детей. Упомянули о таком случае, причём назвали его ужасающим. Учительница написала в дневнике мальчика обращение к его матери: "Изя плохо пахнет. Изю надо мыть". На другой день в дневнике стоял ответ: "Изю не надо нюхать. Изю надо учить".
  - Хватит! - так и взорвался Киселёв. - Зачем повторять этот анекдот, направленный против евреев?!..
  Он бы орал и дальше, но учительница "началки" Савельева, сидевшая недалеко от него, остановила его.
  - Да перестаньте вы! - урезонивала она его. - Какая разница, какое имя поставить? Случай был с Изей, но пусть будет так: "Петя плохо пахнет. Петю надо мыть", - раз вам это больше нравится. Продолжайте Анна Васильевна. Что было дальше?
  - А дальше нам доказывали, что права мать. Учитель не должен вмешиваться в домашнее воспитание и быт.
  Все сразу принялись возмущаться и наглостью матери, но главным образом назиданием для учителей.
  - Если каждый ребёнок будет приходить в класс вонючим, то станет невозможно работать, - сказала учительница химии.
  Светлана сразу вспомнила одного своего ученика, которого к всеобщему удовольствию забрали из школы и от которого невыносимо пахло копчёной тухлятиной. Подходить к нему было очень трудно, приходилось задерживать дыхание.
  - И что же, волосы у той бабы, которая вела собрание, встали дыбом из-за просьбы учительницы вымыть ребёнка? - спросила Света.
  Её голос не потонул в общем потоке возмущения, а скорее с ним слился.
  - Но семьи, где не уделяют должного внимания гигиене ребёнка, надо воспитывать, - возражала учительница физкультуры Ласкина. - Мы - учителя, а не просто предметники, поэтому должны учить не только своему предмету, но и навыкам жизни, работать с детьми и их родителями.
  - А вот это нам говорят только тогда, когда случается несчастье, - вполголоса проговорила Пронина. - Требуется найти виноватого, и набрасываются на учителя. Он недоглядел, упустил, не принял меры. Но если он пытается принять своевременные меры, когда ещё можно выправить положение, предотвратить беду, его грубо останавливают. Не вмешивайся, мол, не в своё дело. Твоё дело - учить твоему предмету, а как воспитывать ребёнка - дело родителей.
  Она говорила тихо, обращаясь наполовину к Свете, наполовину к самой себе, но ближайшие соседи прислушивались к её словам.
  - И никого не интересует, умеют родители воспитывать детей или только портят их, - согласилась Светлана.
  - И воспитаны ли сами родители, - уточнила учительница химии.
  - А главное - правильно ли воспитаны, - поправил её Жигадло. - Вора тоже воспитывали определённым образом, чтобы он вырос вором.
  Посыпались дополнения к озвученным мыслям.
  - Предметники! - призвала учителей к порядку завуч. - Тише! Время не стоит на месте, мы должны двигаться вместе с ним. Да, мы не можем закрывать глаза на безобразия, но и не имеем права вмешиваться во внутренний мир семьи. У каждого свои понятия о жизни и её ценностях. Мы должны быть толерантны к мнению других...
  "То есть терпимыми ко всякого рода дуростям и даже гнусностям, - с горечью подумала Светлана. - Если уж у нас, в России, прежде славящейся своей нравственной чистотой, провели что-то вроде парада геев, причём правоохранительные органы защищали этих извращенцев от гнева оскорблённых людей, то... не знаю уж, чего ждать дальше. Узаконивания греха и уголовного преследования добродетели?"
  Дама, вероятно, поняла, что учителя не намерены отказываться от своего мнения, поэтому решила прервать разгорающиеся страсти.
  - Спасибо, Анна Васильевна, - поблагодарила она.
  Зельдиной, по-видимому, было что добавить к своему выступлению, но она без возражений вернулась на место.
  Светлане показалось, будто Землянская не ожидала, что рассказ Анны Васильевны о новых задачах педагогики обернётся таким неприятием этих задач, хотя реакция учителей, по мнению Светы, была предсказуема.
  - Сегодняшний случай с цветами был возмутителен, - ловко перевела завуч раздражение собравшихся на уже закрытую тему.
  - Да уж! - согласилась Вера Ивановна.
  - Когда суета и волнения забудутся, мы будем со смехом вспоминать об этом, - пророчествовала Светлана.
  - Особенно если учесть, что убирать всю эту грязь не нам, - сказала учительница химии. - Уборщицам не будет смешно и через пять лет... А странно, что их по двое на этаж. Что-то я не припомню, чтобы когда-либо было такое число уборщиц, дворников, а ещё я узнала, что есть даже какие-то рабочие. И школа-то маленькая. Наверное, скоро станет выгоднее работать уборщицей, чем учителем.
  - Уже выгоднее, - заявила Пронина. - У нас зарплата выше от того, что мы берём по полторы-две ставки, а если взять только одну, то будем получать примерно столько же, сколько и уборщица. А нервы у нас у всех измочалены, времени ни на что не хватает... О чём они там говорят?
  Оказалось, что завуч, желая окончательно увести мысли учителей от неудачного выступления Зельдиной, заговорила о драке на уроке русского языка. Ничего нового Светлана не узнала.
  Наконец, Землянская приступила к тому, из-за чего и было назначено внеочередное собрание. Но, по мнению Светы, не стоило из-за нескольких давно всем известных сведений тратить столько времени. У неё лишь создалось впечатление, что администрация что-то скрывает.
  - А правда, что пришло очередное письмо аж на двадцать девять пунктов? - спросила англичанка Куркина.
  - В том числе, - помявшись, ответила завуч.
  - Вы как дети! - заявила Дама. - Знаете же, что письма рассылаются пачками. То письмо было не на двадцать девять пунктов, а на двадцать семь...
  Грянул хохот.
  - Оно не считается анонимкой, - продолжала директор, - потому что внизу стоят четыре нечитаемые подписи. Но одновременно с ним в разные ведомства пришло ещё пять писем без подписей или с подписями несуществующих у нас людей.
  Взоры учителей то и дело останавливались на Киселёве, но тот делал вид, что ничего не замечает, а Красовский откровенно веселился.
  - Похоже, обилие писем стало играть нам на руку, - поведала Землянская. - На четыре письма решили не реагировать, сказали, что комиссия только что проверяла обоснованность этих жалоб, но по двум письмам пришлют комиссии. Подготовьте папки методъобъединений...
  - Их только что проверяли, - напомнил Жигадло.
  - Проверят ещё раз. Надо же им что-то проверять.
  - У меня одни и те же документы проверяют каждые две недели, а то и чаще, - не выдержала Дама. - Все документы должны быть подготовлены. Кто ещё не заполнил журналы, сделайте это сегодня же. Могут проверить и бумажные журналы и электронные.
  - Бумажные скоро отменят, - сообщила Землянская.
  - Но пока этого не произошло, они должны быть в полном порядке, - настаивала директор. - Кое-кто по-прежнему ставит точки напротив фамилий тех учеников, которых собирается на следующий день вызвать, делает пометки карандашом. Это недопустимо.
  - Предметники, не забывайте, что за это штрафуют, - напомнила завуч. - Не лишайте сами себя премии.
  - Те, кто проводил замены и не расписался за них, зайдите ко мне в кабинет, - попросила Новикова. - Журнал замен тоже могут проверить.
  - Предметники, одно из писем было посвящено консультациям и ИГЗ, - сказала Землянская. - Те, у кого они входят в тарификацию, обязаны проводить их в назначенные для этого часы, а остальные пусть следят, чтобы дети расписывались в тетрадях консультаций и ставили соответствующую дату.
  - Меня интересует, будут приходить на консультации и смотреть, как мы их проводим, или будут только проверять документы? - спросила Карасёва.
  - Этого никто не знает, - ответила завуч. - На всякий случай будьте готовы, что к вам придут на занятие. У кого остались учебники, которым больше пяти лет, вынесите на помойку.
  - Я этого не понимаю, - поделилась Светлана своим долговременным недоумением с Прониной. - Учебники в прекрасном состоянии, многие новенькие, никаких изменений в тексте нет, а качество печати лучше. Зачем же их выбрасывать?
  - Я их держу, - ответила та. - Не все, конечно, но мне совесть не позволяет выбрасывать такие книги. Где-то в школах недостаёт учебников, а нам велено выносить их на помойку. Пусть отправят туда, где в них нуждаются.
  - Помните, что творилось, когда нас в первый раз заставили выбросить учебники? - спросила учительница химии. - Все мусорные баки в течение нескольких дней наполнялись книгами. А ведь, как вы, Вера Ивановна, правильно сказали, в то время, не знаю, как теперь, в деревенских школах очень не хватало учебников. Лучше бы не на свалку всё это скидывать, а отвезти в те школы. А нас так запугали штрафами и другими наказаниями, что я, например, потом очень жалела, что не оставила хоть часть книг. Прежде дети брали из шкафа учебники, поэтому у каждого на парте они были. А что теперь? Некоторые дети не желают носить учебники. Отговариваются тем, что им нельзя носить тяжести. В итоге, если говоришь открыть такую-то страницу, мне заявляют: "А дайте учебник. У меня его нет".
  - Все эти новшества не помогают учёбе, а мешают ей, - изрекла Вера Ивановна. - Такое чувство, что их выдумывают какие-то враги.
  - Хорошо, что не требуют вешать на внутренние стороны дверец списки с хранящейся на этих полках литературой по авторам и годам издания, - привела Светлана отрадный факт. - Помните, как с нас это однажды потребовали?
  - Я проигнорировала, - призналась учительница химии.
  - А я распечатала, - ответила Вера Ивановна. - У нас ведь лаборантская, где обязаны быть списки всех приборов, да и у вас тоже, так что я заодно приготовила и списки методичек. Я их так и не выбросила, хотя они и не понадобились. Правда, они давно устарели.
  Светлана краем уха прислушивалась к тому, о чём говорилось на собрании. Было подтверждено, что сегодняшнюю комиссию прислали в помощь школе, и особое внимание проверяющие уделили кабинетам, где были лаборантские, выявили состояние аптечек.
  - Я не знаю, как и когда будет работать комиссия и удастся ли нам на этой неделе провести плановое совещание... - заговорила Дама.
  - Ещё совещание?! - вскрикнула Семакова.
  Возмущённый гул показывал, что учителя поддерживают мнение коллеги, но директор словно бы ничего не услышала и после очень короткой заминки продолжала, вернувшись к ведению журналов.
  - На всякий случай напоминаю вам, что нельзя ставить детям двойки. Проверьте журналы и закройте все двойки тройками, четвёрками, чем хотите. Не было сигнала, что будут проверять оценки, но всё-таки приведите их в соответствие с существующими нормами.
  - Предметники, вы так и не поняли, что эти двойки вы ставите не учащимся, а себе, - заговорила Землянская. - Вы свою работу оцениваете на двойку...
  - А что я должна ставить ребёнку, который не желает ничего учить? - распалилась Семакова, и без того раздражённая неожиданным совещанием и общей истерией из-за цветов, благодаря чему собрание началось намного позже положенного.
  - Как ещё заставить таких детей хоть что-нибудь выучить? - поддержала её Пронина.
  Сколько раз повторялся этот разговор, но ни учителя не желали соглашаться с администрацией, ни, тем более, администрация - с учителями. Педагоги, или (как их теперь упрощённо называли) предметники, были лишены средств воздействия на нерадивых учеников, но обязаны были выдавать не только стопроцентную "успеваемость", но и требуемое "качество", администрация же, на которую давили сверху и которая боялась слететь с должностей, делала вид, что не понимает бедственного положения подчинённых.
  - А детей нельзя заставлять, - ответила завуч. - Их надо заинтересовывать. Если вы, проработав столько лет в школе, не понимаете смысла современных технологий и рассчитываете и дальше запугивать детей двойками, то вам или придётся пересмотреть свои взгляды, или искать работу, более соответствующую вашим навыкам. Это относится ко всем.
  "Набор казённых слов, ничего не проясняющий, но зато унижающий и оскорбляющий учителя, - подумала Светлана. - Гадость сказана, а конкретного совета никто дать не может. Как заинтересовать ребёнка, привыкшего к безнаказанности, потерявшего последние мозги в социальных сетях да ещё зависимого от электронных игр? Его лечить надо, очень серьёзно лечить, ведь все наши слова пролетают мимо его сознания. Притом он знает, что двойку ему не поставят, а значит, волноваться за аттестат незачем".
  - Ну, и как после этого работать? - убитым голосом спросила Пронина.
  - Вера Ивановна, по-моему, с возражениями лучше не выступать, - попыталась её утешить Света, понимая, что и сама на её месте несколько дней не смогла бы успокоиться. Она и сейчас была возмущена, как и многие коллеги. - Если скажешь слово против, получишь такую зловонную струю в ответ...
  Она еле удержалась от прямого сравнения администрации с недовольным скунсом, но, наверное, её мысль была и без окончания достаточно ясна, потому что ближайшие соседи зафыркали, и даже сама старая учительница физики улыбнулась и заметно успокоилась.
  - С нашей администрацией разговаривают в том же тоне, - сказала учительница химии. - Иногда и похуже. Помните, как унижали нашу прежнюю директрису?
  - С ними так разговаривают, они эту манеру переносят на общение с нами, а в итоге стало невозможно работать, - заключила Пронина.
  - Что вы такие мрачные? - заговорила помалкивающая до сих пор учительница изобразительного искусства.
  - А вы бы радовались, если бы проработали в школе сорок лет, всегда были на хорошем счету, а вам бы вдруг заявили, что до сих пор вы учили неправильно, а нужно детей забавлять, заинтересовывать? - осведомилась Вера Ивановна.
  - Но ведь невозможно думать только о плохом. Постарайтесь увидеть что-то светлое, - не унималась учительница ИЗО. - Ведь одни видят в луже лишь грязь, а другие - звёзды.
  У всех слышавших появились одинаковые гримасы от этого набившего оскомину высказывания.
  - А меня это тоже удручает, - заявила Светлана. - К сожалению, после сверхгениального высказывания Канта все стали усердно копаться в грязи, пытаясь отыскать звёзды, вместо того чтобы поглядеть на небо. А привыкнув находить красоту в мерзости, перестают замечать истинно прекрасное.
  Это не был экспромт. Свету давно угнетало упорное повторение неосторожных слов философа, поэтому невольно в уме рождались возражения, которые она предполагала вывести в какой-нибудь книге, но высказала их сейчас, сознавая, впрочем, что они несколько торжественны и академичны для обыкновенных коротких разговоров на учительском собрании.
  Завуч с неудовольствием посмотрела на группу смеющихся учителей, но так как среди них была и только что оскорблённая Пронина, то не рискнула делать замечание, заподозрив, что веселье вызвано разбором недавней грубой отповеди.
  - Коллеги, необходимо как можно быстрее украсить кабинеты к Новому году, - донеслось до учителей, занятых развенчиванием знаменитого и изрядно потёртого высказывания.
  - Как это? - встрепенулась учительница химии.
  Оказалось, что слово взяла заместитель директора по воспитательной работе Синицына.
  - Ещё рано, - раздались удивлённые голоса.
  - По школам отдано распоряжение, что обязательно должны быть украшены все окна, - объяснила Синицына. - И сами кабинеты тоже, но на окна будут обращать особое внимание. К понедельнику всё должно быть готово.
  - Я буду проверять вместе с Алёной Евгеньевной, - предупредила Дама.
  - Дети никак не отойдут от каникул, а увидя разукрашенные кабинеты, решат, что совсем скоро Новый год, - возразила Новикова.
  - У них сразу появится праздничное настроение, - вторила ей Любашина.
  - До Нового года ещё далеко, - напомнила Потапова. - Мы всегда наряжали кабинеты непосредственно перед каникулами.
  Светлана подумала, что учителя всё ещё живут прошлым. Уже года три их заставляют наряжать кабинеты очень рано, иногда ещё раньше, чем сейчас, но они никак не могут согласиться с этим безумством и реагируют так, словно слышат подобные распоряжения впервые.
  - Такое вышло распоряжение, - оправдывалась Синицына. - Все окна должны быть украшены снежинками и желательно гирляндами лампочек, а во дворе каждой школы должен стоять снеговик.
  Грянул не хохот даже, а гогот.
  - А снег для этого завезут? - спросил Жигадло.
  - Из чего лепить снеговика? - веселились учителя.
  - Может, нам всем по очереди выходить в свой методический день и стоять вместо снеговика? - раздражённо предложила Семакова, чем ещё более увеличила веселье.
  Переглянувшись с директором, Землянская решила закончить внеочередное, внезапное, неподготовленное, а потому не особо удачное собрание.
  Когда учителей отпустили, у всех было более сильное, чем обычно, ощущение зря потраченного времени.
  - Светик, любовь моя, ставь самовар, - распорядился Жигадло. - Мне это необходимо.
  - Я тоже приду, - сообщила Карасёва.
  У Светланы не было ни малейшего желания задерживаться в школе, но она сказала:
  - Сейчас поставлю.
  Вера Ивановна намеревалась сразу уйти домой, однако она побоялась пропустить что-нибудь важное и появилась в кабинете математики с кружкой, где был пакетик с чаем, и пачкой печенья "Юбилейное" в руках.
  - Интересно, как будут вести себя лицейские классы, когда придёт комиссия, - проговорила Света.
  - То есть? - не поняла Карасёва.
  - В прошлый раз я от многих слышала, что дети буквально бесновались.
  - Д... да, - припомнила Людмила Аркадьевна. - Вроде, было.
  "Сама же мне жаловалась, что дети не давали вести уроки", - подумала Светлана, но не удивилась, привыкнув, что у большинства учителей начисто выветриваются из памяти многие события или разговоры. Вот только на этот раз такое явление произошло слишком быстро.
  - Как бы такое не повторилось, - сказала она.
  - Красавчик может дать указание своим шестёркам завести класс, - подтвердил Жигадло. - Светик, а как эта мысль пришла тебе в голову?
  - Этот вопрос не ко мне. Вы у неё спросите, как её угораздило придти в мою голову. Хоть у меня в этом году нет лицейских классов, но без такой мысли всё равно было бы спокойнее.
  Дверь открылась, и вошла Новикова с журналом замен в руках.
  - Приходится самой обходить учителей, - пожаловалась она. - Михаил Борисович, почему вы не расписались?
  - Расписывался, - убеждённо ответил Жигадло.
  - А вот здесь?
  - И здесь тоже! Хотя... Извините, не заметил. Голова от всего, что у нас творится, идёт кругом. Вместо того, чтобы дать нам спокойно заниматься с детьми, нас постоянно дёргают.
  - У меня самой, похоже, не всё в порядке с головой, - пожаловалась Инна Андреевна. - У меня выпускной класс, забот много, а тут ещё боишься, как бы что не случилось с журналом. Сами знаете, какие бывают случаи. Вот мне недавно и приснилось, как раз с четверга на пятницу, что я иду ставить новый, только что переписанный журнал на место, а там стоит старый. И всё до того явственно. Я проснулась, толкаю мужа и говорю: "Журнал нашёлся". А он в ответ прорычал, что я с ума сойду в этой школе, и опять захрапел.
  - А разве у вас он тоже пропадал? - удивилась Карасёва.
  - В том-то и дело, что нет. Не пропадал, а приснилось, что пропал. А сон с четверга на пятницу может быть вещим. Нет, не предлагайте кофе.
  Она отправилась дальше, а учителя ещё какое-то время посмеивались над её рассказом.
  - Из-за того, что у нас творится, можно сойти с ума, - согласилась Карасёва. - Вы ведь знаете, что делает Сорокина?
  Человек может делать многое, причём в самых разных областях жизни, поэтому этот вопрос вызвал особенный интерес.
  - А что она делает? - спросила Светлана.
  Молодая учительница истории Сорокина, по её мнению, странностями не отличалась, но Света редко её видела, поэтому плохо знала.
  - У неё ведь тоже выпускной класс, - объясняла Людмила Аркадьевна. - Так она не кладёт журнал в шкаф в учительской, а постоянно держит при себе...
  - Это правда, - согласился Жигадло. - Все уже знают, что за ним надо идти прямо к ней.
  - Так ведь она почти всегда сама относит журнал учителю, у которого должен быть урок в её классе, - возразила Карасёва, - а потом забирает его и передаёт следующему. Боится, что журнал исчезнет.
  - До чего нас доводят! - вздохнула Вера Ивановна. - Скоро всех нас можно будет забирать в психушку.
  - Может, наоборот, мы идём в ногу со временем, - пошутила Светлана. - Психиатрам, наверное, тоже навязывают новые технологии, а в них, возможно, спокойные уравновешенные люди, контролирующие свои поступки, считаются ненормальными.
  - Это точно! - обрадовано подхватил Михаил Борисович. - Ведь кто признаётся ненормальным? Тот, кто отличается от остальных. А если основная часть человечества истерична и несдержанна, то люди уравновешенные составляют с ней контраст и автоматически попадают в категорию ненормальных. Я хоть и не математик, но логика у меня всё же есть.
  - Фантасты... - напомнила Света. - Я имею в виду именно фантастику, а не фэнтези... Так вот фантасты уже давным-давно, несколько десятилетий назад, обрисовали подобный вариант будущего. И эту бессодержательную, отупляющую и развращающую эстраду, кстати, тоже описали. "Ку-ку, детка, ку-ку", - таково содержание всей песни... А наши дурачки пошли ещё дальше и включают рок и американщину, понятия не имея, о чём идёт речь в этих песнях... А почему комиссия не обратит внимание на стенды в коридорах?
  - У тебя, Светик, мысли скачут уж слишком прытко, - заметил Жигадло. - То фантастика, то комиссия...
  - А что не в порядке со стендами? - заинтересовалась Карасёва.
  Пронина тоже недоумевала.
  - Например, на четвёртом этаже есть фотография, на которую я не могу смотреть, - пояснила Света. - Обычно вообще не смотришь на стенды, но однажды я ждала, когда у нужного мне учителя закончится урок, и от нечего делать их изучала. Под одной фотографией подпись: "А теперь посмотрим, что у него внутри?". А на самом снимке мальчик копается пинцетом во внутренностях распятого на дощечке крота. К чему эта жестокость? Мучительная смерть животного. Ради чего? Сколько лягушек, мышей, кротов, насекомых мучают непонятно для каких целей! Далеко не все дети станут врачами. А если станут, то стоматологу для освоения его профессии не нужно кого-то убивать. А раз уж непременно требуется кого-то препарировать, то используйте мёртвых животных. У меня была знакомая, которая с восторгом рассказывала, что в пионерском лагере на подобных занятиях она очень ловко распинала на дощечках лягушек, причём ей не мешало, что они были живыми и пытались сопротивляться, а потом разрезала им кожу и копалась у них внутри, как им это показывал учитель. А что ей это дало, кроме вреда? Она очень далека от биологии и медицины, поэтому умение препарировать живых существ ей в жизни не помогло, а лишь привило бездушие, неумение сочувствовать другому, безразличие не то что к бедам животных, но даже к человеческим несчастьям. Из ребёнка, с удовольствием резавшего живых зверьков, выросла совершенно бездушная женщина. Она любила посмеяться, на первый взгляд казалась обычной женщиной, но при близком общении с ней создавалось впечатление, что это пустая телесная оболочка.
  - Я с вами согласна, - заявила Пронина. - Давно пора прекратить эти опыты.
  - А я что-то такое читала... - задумалась Людмила Аркадьевна. - Где-то у наших классиков. Кто-то написал... осуждал эмансипированных барышень и дам, якобы увлекшихся биологией и неизвестно для чего режущих лягушек.
  - А эти опыты не только бесполезны, но и очень опасны, - припомнила Света. - Я была ещё маленькой, но помню, как взрослые обсуждали случай в Сокольниках. Там в парке нашли труп беременной женщины, которая была... именно препарирована.
  - Вырезали и унесли зародыш? - спросила Карасёва. - Я о таком смотрела в каком-то фильме... современном, конечно.
  - Нет, всё осталось на месте. Выяснилось, что это сделали подростки, школьники. Они не хотели ничего плохого, а всего лишь увлекались биологией, посещали кружок, перепрепарировали множество животных и, наконец, добрались до человека. Учитель, конечно, не знал, что они до этого докатятся. Детям хотелось своими глазами посмотреть, как в теле матери расположен плод. Когда их допрашивали, они даже не понимали, почему их интерес к науке вдруг осуждается. С их учителем, конечно, тоже разбирались. Насколько я помню, тогда в школах и кружках эти дикие препарирования прекратили.
  - Какой ужас! - с содроганием проговорила Людмила Аркадьевна. - А ведь сейчас дети вообще без царя в голове. Они и после фильмов и электронных игр способны убить, а им ещё дают резать животное.
  - Вопрос сложный, - задумался Жигадло. - Если поразмыслить, то... наверное, в чём-то ты, Светик, права. Далеко не всем, кто у нас режет лягушек, понадобятся полученные знания, далеко не все их и получают, а если ребёнок предрасположен к садизму, то эта предрасположенность может перерасти в страсть.
  - Слушайте, давайте, прекратим этот разговор! - взмолилась Карасёва. - Аж мурашки по коже. Я сыну запрещаю одному гулять в парке, но ведь он может ходить туда втайне от меня. А если попадётся к таким... Светлана Николаевна, ну к чему ты заговорила о таких ужасах?!
  - Да, Светик, лучше бы ты усмотрела на каком-нибудь стенде что-нибудь более весёлое, - подтвердил Михаил Борисович.
  - Пожалуйста! - с готовностью откликнулась Светлана. - У меня это переписано ещё с прошлого года, когда у меня было классное руководство. И ведь таблица до сих пор висит на стенде как образец работы классного руководителя.
  - Где висит? - не поняла Карасёва.
  - На площадке лестницы у нас на этаже. С той стороны.
  - Я как-то не обращал внимания, что там что-то висит, - признался Жигадло. - Даже не знал, что там есть стенд.
  - Мне тоже в голову не приходило туда взглянуть, - согласилась Пронина. - Как вы ухитряетесь всё это замечать? И что же там написано?
  - Сейчас... Ага! Вот эта таблица! Но вы не разберётесь в этом, ведь я списала её наспех. Здесь по дням с понедельника по субботу расписан примерный план работы классного руководителя. И по дням, и по часам. Например, с восьми до восьми тридцати в понедельник должна быть классная пятиминутка...
  - Полчаса это, оказывается, пятиминутка, - отметила Пронина.
  - А дети к восьми придут? - задала естественный вопрос Карасёва.
  - И не забудьте, что должна быть физическая разминка у класса, у которого урок в этом кабинете, - напомнил Михаил Борисович.
  - А в среду в это время должна быть встреча с активом класса, - продолжала Света. - В понедельник же на втором уроке стоит посещение уроков в классе, где классное руководство.
  - А если я сама в это время веду урок? - не поняла Людмила Аркадьевна.
  - Стоит второй урок, но время указано растяжимое, с восьми тридцати до часа тридцати. Наверное, подразумевается, что в своё "окно" вы должны не тетради проверять, а сидеть с классом на их уроке. Но здесь загвоздка в том, что расписание у нас постоянное, поэтому получится, что вы каждый понедельник будете сидеть у одного и того же учителя.
  - Он взвоет уже после третьего посещения, - предсказал Жигадло. - А дальше?
  - В тот же понедельник с часа тридцати до двух пятнадцати надо проверять дневники.
  - А у меня уроки, - сказал Михаил Борисович.
  - У всех уроки, - возразила Людмила Аркадьевна. - Или уроки отменяйте, или передвигайте время проверки дневников.
  - Причём передвигайте на вечер, - предупредила Света, - потому что с двух пятнадцати до пяти часов у вас должны быть различные совещания, семинары или педсоветы. Но в понедельник вам ещё везёт, так как ваша работа классного руководителя заканчивается в пять, а после этого вам позволяется проверять тетради и готовиться к урокам. А вот во вторник вам рекомендуется с пяти до семи работать с родителями, но до этого ещё провести классный час и индивидуально-групповые занятия. В среду - разгрузочный день. Вы всего лишь встретитесь с активом класса и проведёте индивидуально-групповые занятия. Учтите, что это не наши ИГЗ, не консультации, а занятия классного руководителя со своим классом. В четверг у вас библиотечный день и работа по самообразованию, правда, не знаю, когда это успеть сделать после всех уроков. В пятницу вам дозволено вести основные уроки только до часа тридцати, после чего вы будете готовить классные мероприятия, а с двух пятнадцати до пяти заниматься проектными работами. С пяти до семи у вас как раз будет время для заполнения журналов и анализа посещаемости и опозданий.
  - А если у меня шесть-семь уроков, а ещё и консультации, то работа классного руководителя закончится где-то в десять-одиннадцать часов вечера, - подсчитал Жигадло. - А ещё и суббота есть?
  - А то!.. как это принято сейчас говорить. В субботу вы с часу тридцати до двух пятнадцати будете встречаться с родителями, а с двух пятнадцати до семи вечера как минимум две субботы будете посвящать внеурочным мероприятиям, вечерам, "огонькам", экскурсиям или культпоходам.
  - Это как понимать? - недоумевала Карасёва. - Два раза в месяц я должна куда-то водить детей? Да я после этого окажусь на кладбище. Мало того что я должна уделять внимание дому, мужу, воспитанию собственного сына, а не лишать их жены и матери, так ведь ни один родитель не согласится так часто сопровождать куда-то класс. А дети сейчас так невоспитанны, что после каждого такого мероприятия надо два месяца приходить в себя. Неужели это сочинила Синицына?
  - Нет-нет, листок висел ещё до неё, - объяснила Светлана. - Распечатано красиво, а ни одна комиссия не будет подсчитывать, сколько часов всё это будет занимать ежедневно, поэтому таблица провисит на стенде до тех пор, пока не выгорят краски.
  - Весёленькая работа у классного руководителя, - проговорила Карасёва. - Если бы всё это, в самом деле, требовали, то никто не согласился бы брать классы, даже если бы платили не те гроши, что сейчас, а реальные деньги. А как успеть совместить такие нагрузки? Где взять время, если в сутках только двадцать четыре часа? Может, отказываться от основных уроков?
  - До революции были учителя, а отдельно были классные дамы у девочек или классные надзиратели у мальчиков, - напомнила Светлана, - говоря по-современному, классные руководители. Но они не вели уроки, а лишь следили за порядком.
  - Но у нас-то нет должности "классная дама" или "классный надзиратель", - возразила Карасёва. - Для нас это дополнительная низкооплачиваемая, почти что не оплачиваемая, повинность. А в таблице всё так расписали, словно у человека нет своих уроков и он только и занимается классным руководством.
  - Стоит ли обращать внимание на все эти филькины грамоты? - осведомился Жигадло. - Нет, Светик, ты нас не позабавила.
  - А потому не позабавила, что кому-то в башку может втемяшиться, извините за грубое слово, мысль потребовать от классных руководителей именно такой работы, - пояснила Вера Ивановна. - И начнут следить, чтобы они к своей основной работе добавили по четыре-пять часов в день для работы с классом. А платить будут как за час или два в неделю. А что ещё ждать? Двойки ставить запрещено, за слово "двоечник" учителя могут уволить, детей мы не имеем права принуждать учиться...
  - И не имеем права попросить мать выкупать плохо пахнувшего Изю, - напомнил Жигадло. - Сейчас расскажу анекдот...
  Согласившись с выводом-назиданием, единственным, что было интересного в анекдоте, учителя осознали, что вполне успокоили нервы, растревоженные после собрания, и разошлись.
  Мысли не поддаются контролю. Как их ни усмиряй, как ни направляй в нужное русло, а они так и норовят ускользнуть в сторону. По всем правилам логики, психологии и прочих наук, Светлану должна была заботить грядущая проверка... неизвестно чего и неизвестно когда. Вот именно эта неизвестность и удручала. Не то комиссия будет знакомиться или, что вернее, продолжит давнишнее знакомство с множество раз просмотренными документами, не то детально изучит кабинеты, не то её будет интересовать, как учителя проводят консультации и индивидуально-групповые занятия. Собрание по этому поводу провели, но ничего конкретного не сказали. Из всего этого следовало, что головы всех без исключения учителей обязаны были буквально взрываться от беспокойства, опасений, предположений, предвидения всяких ужасов. Невыполнимая задача - проследить за всеми педагогами, поэтому будет лучше отправиться вслед за Светланой.
  Сначала, как и следовало ожидать, её мысли пронеслись по всем изгибам только что состоявшейся беседы за кофе, и, разумеется, в голову сразу же пришли несколько десятков доводов, примеров и воспоминаний по каждой из затронутых тем, но, как говорится в таких случаях, "поезд уже ушёл" или "хорошая мысля приходит опосля", да и скучно было бы слушателям, если бы она всё это высказывала, она и без того сегодня слишком много говорила. Потом всколыхнулось негодование на грубую отповедь завуча, затронувшую всех педагогов, желающих учить детей и требовать, чтобы они учились, но в особенности оскорбившую старуху Пронину. Разумеется, в памяти промелькнули все подробности и совещания, и дикой истории с цветами, из-за которой уборщицы сейчас, наверное, чистят школу. Вот тут-то и пришёл черёд подумать о комиссии и проверках, всё к этому располагало и понуждало, да и попросту требовалось морально подготовиться к приходу чужих и, как правило, недоброжелательных людей. Однако мысли имеют странную привычку отклоняться в какую угодно сторону, лишь бы не шагать в нужном направлении.
  "Бедный парень, - думала Светлана, обходя кучу мусора. - Непроизвольный взмах рукой, в которой зажат пистолет, - и нет дорогого ему человека. Жизнь, полная радостей и печалей, испытаний и надежд, сменилась жгучим раскаянием, неутихающим чувством вины и сознанием, что он стал убийцей. Но это событие надо суметь правильно описать".
  Пока Света дошла до дома, она успела во всех подробностях и трёх вариантах представить будущий эпизод из своей книги, поведение всех присутствующих при этой сцене героев, их речи и испытываемые каждым чувства. Можно ли думать о какой-то комиссии, когда от случайного выстрела гибнет прекрасный человек, а его смерть влечёт за собой великие перемены в судьбе всех его товарищей?
  - Светочка, что-нибудь случилось? - проник в её сознание голос Алевтины Ивановны.
  Светлане пришлось сделать усилие, чтобы усмирить фантазию и вернуться в реальный мир.
  - Случилось? Нет, всё хорошо, - отозвалась она. - Ничего не случилось.
  Было очевидно, что старуху не удовлетворил такой ответ, но не признаешься ведь, что писатель страдает из-за неизбежной гибели одного из героев и разрушенной жизни другого.
  - Очень устала, - пояснила Света. - Сначала была грандиозная перестановка цветов, потом собрание. Суета сует.
  - А я и гляжу, что ты какая-то... печальная. Думала, уж не умер ли кто, - призналась Алевтина Ивановна.
  Её подруги, уже собравшиеся расходиться по домам, но задержавшиеся из-за появления Светы, закивали, уверенные, что и они сразу заподозрили неладное.
  "Действительно, умер, - мысленно согласилась Светлана. - В рукописи он пока жив и полон сил, но я, к сожалению, знаю, когда, как и по чьей вине он погибнет. Неужели я так забылась, что по моему виду можно догадаться о придуманном мной несчастье? Надо будет тщательнее следить за собой".
  - А долго же вас там держали! - отметила одна из старушек.
  - Уж и Анатолий Сергеевич вернулся с работы, - добавила вторая. - А он обычно приходит позже, чем ты.
  - До чего симпатичный! - вздохнула первая. - Я каждый раз не могу на него налюбоваться. Стройный, подтянутый.
  Ужас, который вместе со своими героями переживала Света, окончательно рассеялся.
  "Стройный! Подтянутый! - с неприязнью подумала она. - Уж не сказал ли этот противный Анатолий опять что-нибудь про мою внешность? Я уже извела кучу денег на новую одежду и обувь. Что ему ещё надо? Впрочем, я знаю, что надо делать. Худеть надо! Я и без него пришла бы к этому решению, а теперь придётся это решение срочно осуществлять. И что он на меня взъелся? Чем я ему не угодила?"
  Она не подозревала, что недавно старушки расхвалили Рыбакову её, Светлану, что вызвало у него сходную реакцию, испортив настроение.
  - Нам вообще повезло с новыми соседями, - подвела итог Алевтина Ивановна. - Вот Лёшка мой... Хоть бы Анатолия постеснялся. Какой контраст! Ведь до чего дошёл! Перекладывала сегодня вещи и не нашла песцовую шапку. Она старая, но вполне приличная. И ведь не сознаётся, что пропил. А ещё чеченцы эти...
  Светлана не особо вслушивалась в привычные жалобы старушки, но они сразу вспомнились, когда дверь лифта открылась и из него вышли два кавказца. В таких случаях особенно чётко осознаёшь, что внизу нет ни одной квартиры и, если возникнет такая необходимость, некого звать на помощь. Впрочем, мужчины прошли мимо неё как мимо пустого места. Женщина вздохнула свободнее и подумала, что архитектор, проектировавший этот дом, как видно, был очень глуп, или рассчитывал на идеальное человеческое общество без воров, убийц и насильников, или не имел воображения и не был способен представить переживания людей, вынужденных по несколько раз в день преодолевать пустынный участок подъезда, где мог чувствовать себя в безопасности только злоумышленник.
  Лишь утром мысли Светланы сами, по собственному побуждению, вернулись к школьным делам. Очередная, а точнее, внеочередная комиссия. Видно, у проверяющих стальные нервы, если они раз за разом приходят в одну и ту же школу для перелистывания одних и тех же папок. Ведь обыкновенный человек со стыда сгорит, объявляя: "Мы опять к вам. Покажите документы, которые мы смотрели две недели назад, а также месяц назад, ещё полтора месяца назад и не помним уж, когда ещё". Тут или будешь стесняться, или смеяться, а они снуют себе по школе, важные, надутые, цедят слова, словно плохо смазанные автоматы. Однако от этих автоматов многое зависит, и Даме приходится их всячески ублажать, а учителям - стараться произвести наиблагоприятнейшее впечатление.
  Так как Светлана не знала точно, что будут проверять и к чему надлежит готовиться, то она постаралась загнать тревогу куда-нибудь подальше и сосредоточиться на предстоящих уроках и заботах об украшении кабинета к Новому году. До чего нелепо требование делать это сейчас, в разгар учебной четверти! Да и неинтересным стало это занятие. Когда-то устраивали конкурсы, дети из созданной комиссии ставили оценки кабинетам, а классные руководители и их классы соревновались в надежде занять первое место. Светлана никогда не решалась обращаться к родителям с просьбой закупить игрушки и мишуру, так что дети приносили кто что мог, а из этого и старых запасов (а Света из опасения, что в следующем году будет ещё меньше добровольных пожертвований, ничего не выбрасывала, даже то, что любой другой учитель счёл бы достойным лишь помойки), из всего этого при определённом настрое и фантазии составлялись очень интересные композиции. Её кабинету несколько раз давали первое место именно за оригинальность, хотя были кабинеты поистине роскошные, на украшение которых родители выделяли большие деньги и закупали множество дорогих гирлянд, игрушек, фигур из мишуры. А в её кабинете всегда бросалась в глаза и покоряла особенность: то необычные узоры, выложенные из разноцветного дождя, то картины с изображениями восточных символов года, которые Света сама рисовала, делая их когда сказочными, когда естественными. Даже портреты гуашью её прошлой собаки красовались на стенах в "собачий" год. Ещё она нарисовала снегирей в натуральную величину и в разных ракурсах, вырезала их, и они закреплялись то на верхней планке доски, как бы сидя или стоя на ней, то в других подходящих местах. Детей, оценивающих кабинеты, сразу же привлекали и эти картины, и праздничное сочетание цветной мишуры. Порой первое место давали сразу двум кабинетам: наиболее богато убранному и наиболее оригинальному, то есть её. А как старались дети, а особенно она сама! Если дети, украсив кабинет, на этом успокаивались, то она всю неделю каждый день, а то и по несколько раз в день что-то добавляла к сделанной работе, что-то переделывала, меняла в композиции один цвет мишуры на другой.
  А потом всё изменилось. Пришла новая директор, которую быстро окрестили Дамой. В первый свой год она лично ходила по школе, проверяя, как украшены кабинеты. Тогда, как и сейчас, "сверху" был "спущен" приказ оформить окна. Учителя, по устоявшейся привычке, тщательно украшали не только окна, но и кабинеты целиком. Светлана до сих пор вспоминала, как старательно один из её мальчиков выкладывал на двери из кусочков мишуры новогоднее поздравление, сколько терпения и времени потребовалось, чтобы разрезать "дождь" на нужные кусочки, потом, чередуя цвета, приклеивать их на поверхность, делая из них буквы и слова. Адова работа! Нельзя сказать, что получилось красиво, но мальчик вложил в своё творение всю душу и всю имевшуюся у него фантазию, и Света его похвалила. Другие дети украсили окна, стены, доску. Старались все.
  Но вот новая директриса пошла по кабинетам и стала везде проявлять свой собственный вкус. У Светланы она сразу же собственноручно сорвала все украшения с окон, оставив лишь весьма убогие покупные звёзды, велела кое-что убрать со стен и повернулась к двери, чтобы осчастливить своим посещением следующий класс, но увидела творчество мальчика.
  - Что за уродство?! - воскликнула она. - Убрать сейчас же!
  Света тоже не была в восторге от этой работы и рассчитывала позже кое-что добавить, чтобы скрыть явные огрехи, однако её резанула по сердцу такая грубая оценка трудов ребёнка. Если бы он сделал всё наспех, кое-как, тогда дело другое, но он-то трудился чуть ли не три часа, на каждом этапе любуясь результатом.
  Мальчик стоял как оплёванный, и все дети уныло молчали, а сама Светлана осознала, что уже не сможет с удовольствием украшать кабинет. В таких случаях говорят "отбили руки".
  После ухода директрисы Светлана постаралась так прокомментировать это разрушительное посещение, чтобы и Даму не выставить в неприглядном свете, и детей ободрить, и несчастному униженному мальчику внушить убеждение, что его работа не понравилась только одной директрисе.
  Но что ещё противнее, Дама после того первого раза больше не проверяла кабинеты. Прошла, всё раскритиковала и на этом успокоилась, добившись лишь того, что и у детей, и у учителей пропала всякая охота украшать кабинеты.
  Вот и сейчас Светлана с неудовольствием думала о том, что по непонятной причине директрисе взбрело на ум лично проверять, как оформлены окна, значит, придётся придумать, как сделать их нарядными, а ведь она до сих пор испытывает отвращение к самой мысли об украшении кабинета. Придёт Дама, вновь всё разругает и, не сказав ни слова поощрения, уйдёт. Что за напасть!
  - Светлана Николаевна, о чём задумалась? - прервала её тяжкие думы Карасёва.
  - Не хочу украшать кабинет, - ответила Света.
  - А кто хочет? У меня тоже ни малейшего желания. И, по-моему, ни у кого нет. Повешу что-нибудь для вида, и хватит. А раз нужно украсить в основном окна, то у меня от прошлого года остались гирлянды лампочек, пусть мальчики мне их и прикрепят. А на стену повешу плакатик "С новым годом!" Хватит с Дамы и этого.
  - А я вчера два часа возилась с паспортом кабинета, - пожаловалась Светлана. - Думала, что сделаю его быстро, но оказалось, что части листов нет на месте. Наверное, Терёшина хотела их переделать и взяла домой, но заболела. Пришлось их восстанавливать. Но теперь, если паспорт попросят показать, не страшно.
  - А на чьё имя ты его сделала?
  - На имя Терёшиной, ведь кабинет числится за ней.
  - Да уж! Кабинет русского языка, где на стенах висят формулы и портреты математиков! - проговорила Людмила Аркадьевна.
  - Это уже не моя забота, - возразила Светлана. - Что могла, я сделала, а переделывать стенды, снимать портреты и что-то вешать на их место - этого от меня не надо требовать. Да у меня и нет ничего. Не бегать же к словесникам за какими-нибудь плакатами.
  - Я краем уха слышала, что, вроде, Терёшина должна выйти на работу, - предупредила Карасёва.
  Как ни жалела Света молодую учительницу русского языка и литературы, но это известие восприняла без восторга.
  - Её сразу же заставят написать заявление об уходе, - продолжала Людмила Аркадьевна. - Тебе нельзя пропустить этот момент. Тогда, не теряя времени, беги к Даме и проси, чтобы на тебя переписали кабинет, иначе его могут отдать кому-нибудь ещё, той же девочке, которая заменяет Терёшину. Но выбери время так, чтобы Дама была одна, без Землянской.
  - Понятно, - согласилась Светлана.
  - Я тоже постараюсь проследить, когда тебе надо будет действовать, - пообещала Карасёва.
  - Спасибо.
  Каждому человеку приятна забота, вот и у Светланы настроение улучшилось настолько, что она сразу поняла, как ей украсить окна, сделав и красиво, и оригинально, и достаточно скромно, чтобы нарядностью не раздражить директрису.
  - Не представляю, как будут проверять консультации, - сказала напоследок Людмила Аркадьевна, уходя в свой кабинет. - Будет сегодня комиссия? Не будет?
  Светлана тоже этого не представляла, но заранее достала тетрадь, в которой дети расписывались за посещённые консультации, и положила в верхний ящик, где её удобнее было взять по первому требованию. Теперь предстояло весь день бегать за нужными журналами, чтобы комиссия не могла придраться к тому, что на уроке учитель записывает оценки и отсутствующих в свою тетрадь, а не сразу в официальный документ. Только бы журналы оказывались на месте!
  Однако прошёл первый урок, второй, а о комиссии не было ни слуху, ни духу. Все учителя были угнетены, обменивались тревожными замечаниями и предположениями, но ничего не происходило.
  - Может, придут позже, а может, завтра, - сказала учительница математики Серёгина. - Сказали как-то очень уж неопределённо. Вроде, сначала говорили, что должны придти завтра, а потом...
  - А мне уже даже не до комиссии, - сообщила её коллега Семакова. - Меня замучил девятый класс. Сколько лет работаю, но никогда такого не было!
  - Плохой класс? - спросила Светлана.
  - К плохим классам мы уже привыкли, - ответила Мария Витальевна. - Детей сейчас не заставишь учиться...
  - Мы не имеем права их заставлять, - напомнила Пронина, оказавшаяся поблизости и услышавшая эти слова. - Мы можем их только заинтересовывать. А что у вас с девятым классом? У вас девятый "а"?
  - Не "а", а "б", но он вряд ли лучше.
  - Лучше, - возразила Серёгина и понимающе взглянула на Веру Ивановну. - У вас нет Пака.
  - Я от него или сойду с ума, или повешусь, - предупредила Пронина. - Я не могу с ним работать. Это не мальчик, а распоясавшийся хам. Всё время перебивает, лезет с какими-то глупыми замечаниями. Я говорю, чтобы он замолчал, а он отвечает: "А почему я должен молчать? Я не собираюсь молчать! Школа - мой дом родной, а в своём доме я веду себя, как хочу". И глядит при этом нагло, вызывающе. Я продолжаю урок, а он кричит ещё громче. "Ты мне мешаешь!" - говорю. А он мне: "Может, это вы мне мешаете". Я не выдержала и спросила: "Так было принято себя вести в твоей старой школе?" - "В какой это школе?" - "В той, откуда ты приехал".
  - Для таких, как он, это оскорбление, - заметила Семакова.
  - Он и взбеленился, - согласилась старая учительница физики. - "Почему вы указываете мне, что я откуда-то приехал?" - заявляет. А я отвечаю: "Мы не знаем, как ты себя вёл и как учился у себя на родине, но здесь ты должен соблюдать наши порядки и законы". - "Какие это законы?" - "Прежде всего, устав нашей школы". Я вновь пытаюсь продолжать урок, а он кричит: "А что вы имеете в виду? Что вы имеете против моей старой школы?" - "Ничего, - пытаюсь я его утихомирить. - Но в разных школах разные порядки. Наши порядки ты не выполняешь. А теперь помолчи и дай детям учиться". - "Сама помолчи!"
  - Так и сказал?! - возмутилась Серёгина. - У меня он тоже пытается выступать, но до такого не доходит. Понимает, что я живо вызову его родителей и такое им устрою, что они не скоро опомнятся.
  - А я бы всю школу на уши поставила, - поддержала её Семакова. - Директриса меня боится, так что я натравила бы её на этого... как его?... Пака.
  - Я ему велела: "Пошёл вон! Быстро!" - объяснила Пронина. - Он помедлил, но вышел, громко хлопнув дверью. Но как вышел, так и вошёл, потому что его привела обратно завуч, да она ещё и замечание мне сделала прямо при нём, а он открыто, внаглую скалил зубы. Я права не имею выгонять детей из класса.
  - Этим вы ущемляете их право учиться, - подсказала Светлана. - Но почему-то ущемлять право других детей учиться эти Паки, я имею в виду воспитание, а не национальность, могут, и с них за это нельзя спросить.
  - Имеют все права только двоечники и хулиганы, - заключила Пронина. - А умные дети должны смиряться и терпеть их выходки.
  - Надо с этим что-то делать, - беспомощно проговорила учительница математики Колесова, которая, оказывается, слушала этот разговор. - Я тоже устала от постоянного напоминания о каких-то правах. Права есть, а обязанностей нет, хотя права и обязанности должны выступать в одной связке. И почему-то только плохие ученики постоянно что-то требуют, а хорошие всем довольны.
  Перемена на этом закончилась, но Светлану не отпускала мысль, что Мария Витальевна хотела сказать что-то для себя важное, а ей не хватило на это времени. Но на следующей же перемене (благо, Карасёва предупредила, что чаепитие состоится после четвёртого урока) Света увидела Семакову возле шкафчика с журналами.
  - Мария Витальевна, а что вы хотели сказать о девятом классе? Почему эти дети вас замучили?
  Та была поглощена новыми проблемами, но быстро перешла на девятый класс.
  - Они постоянно говорят мне, будто я не готовлю их к ГИА, жалуются на это родителям, а те идут к директрисе. У меня такого ещё никогда не было. У нас есть книжки с типовыми заданиями, и я часто беру оттуда примеры, мы постоянно пишем контрольные по этим вариантам, но главное на уроке математики - учебник. Там задания распределены по темам, по уровню сложности, как и положено изучать предмет. Как я могу давать им решать только однотипные примеры из сборника? Эту разновидность примеров они изучат, зато не будут понимать другие. Я ведь им объясняю, что на следующий год примеры этого типа могут поменять на примеры другого типа, а если мы не пройдём их по учебнику, они не смогут их решить на экзамене. Да и какая это учёба, если только зазубривать определённые решения? Никакого толку! А они так и продолжают жаловаться на меня Даме.
  - У меня однажды была такая история, - сказала Светлана. - Плохо, что завучем была учительница русского языка. Она ничего не смыслила в математике и не скрывала этого. До того не смыслила, что не могла поверить, что в десятом и одиннадцатом классах мы продолжаем изучать новые и сложные темы. По русскому языку два года идёт только повторение, значит, и по математике так должно быть, а я что-то путаю.
  - Это я помню, - подхватила Семакова. - Она и мне не верила, что почти до конца у нас новые темы.
  - А с девятыми классами у меня была такая же история, как у вас, и завуч всё время ко мне подходила и спрашивала, когда же я буду готовить детей к ГИА. Хорошо, что она была душевной женщиной и с ней приятно было разговаривать, но мне пришлось долго объясняться. Я ей говорила, что каждый пример, который мы решаем, это подготовка к ГИА, а она помнит о жалобах детей и всё твердит своё. Тогда я достала книжку с типовыми вариантами, открыла учебник и стала ей показывать, насколько похожи примеры, что они отличаются только числами.
  - А она?
  - Она, вроде, соглашается, но боится верить своим глазам. Она ведь математику не знает, а дети жалуются. Вдруг всё-таки правы они?
  - Великие сомнения! - подхватила Мария Витальевна. - Притом, учителю не верят, а верят детям. Хоть бы подумали, что учитель употребляет все усилия на то, чтобы подготовить детей к экзамену, это же в его интересах. Но что дальше? Вы уж рассказывайте всё, чтобы я знала, как поступить.
  - Я вела в классе Карасёвой, и она сдуру предложила один урок в неделю посвящать только подготовке к ГИА.
  - А когда же проходить программу? - забеспокоилась Семакова.
  - Я тоже это спросила. Она сказала, что все в таком положении.
  - По её предмету нет обязательного экзамена, - возразила Мария Витальевна. - Вряд ли она вообще когда-нибудь открывала сборник ГИА по истории. Даже не знаю, есть ли такие. Наверное, есть.
  - Уж я доказывала, что у нас каждый пример из учебника может быть в каком-нибудь варианте ГИА, что нам безразлично, ГИА это или экзамен в традиционной форме, ведь всё равно надо решать примеры, а чтобы их решить, надо отработать примеры именно из учебника, один за другим. Никакого внимания к моим словам! Привлекли к этому делу Серёгину. Она тоже удивлялась и повторяла мои же речи, что каждый пример из учебника это подготовка к ГИА, да ещё добавляла, что нельзя идти на поводу у глупых детей, которые считают, что готовиться к ГИА можно только по типовым заданиям. Но и её слова не приняли во внимание. "Всё-таки ты, Светик, подумай, как записывать в тетрадях, что это подготовка к ГИА, - говорит мне завуч. - А то вдруг родители пожалуются в Департамент образования или куда выше".
  - Могут, - помрачнела Семакова.
  - Я по непростительному в мои годы легкомыслию отвечаю: "Любой проверяющий может взять тетради учеников и увидеть множество примеров, которые мы решаем". На что завуч сказала, что этого они делать не будут, а неприятности будут обязательно.
  - Будут, - согласилась Мария Витальевна. - Если дойдёт до официальной жалобы наверх, то никто не станет ни в чём разбираться, а сразу обвинят учителя.
  - Тогда она придумала так: пусть дети перед двумя-тремя примерами или в какой-то части урока пишут в тетрадях слова "Подготовка к ГИА".
  - Но ведь это надо приписывать к каждому номеру, - заметила Семакова.
  - Я устала от всех этих диких разбирательств и стала к каждому примеру добавлять три буквы...
  - Именно три буквы, - пошутила коллега.
  - Хорошие буквы, а именно "ГИА". Например, "No748(а) (ГИА)", "No750(б) (ГИА)". Дети так с доски и переписывали с этим прибавлением. Я уж не помню, сколько времени я писала "ГИА". Может, две недели, может, меньше, но потом стала забывать приписку, а разговор о том, будто детей не готовят к ГИА не возобновлялся.
  - А вы мне подали мысль! - обрадовалась Семакова. - Что я буду себе нервы мотать? Кому я что докажу? Буду тоже приписывать к каждому номеру те самые три хорошие буквы "ГИА". Если кто что вякнет, я ткну его носом в его же тетрадь: "Смотри, что у тебя записано! Читай! ГИА!" А вообще-то плохо, что с директоров сняли обязанность разбираться во всех предметах, которые проходят в школе. Прежде это требовали. И это правильно! Как может директор входить в проблемы педагогов, если не знает специфику их работы?
  - И это я проходила, - припомнила Света. - Даже в этом году. Почему это я не даю одиннадцатиклассникам интегралы в сентябре? У меня это спрашивали ещё как сурово!
  - Потому что по программе их проходят во втором полугодии, - ответила Мария Витальевна.
  - Но директор-словесник этому не верит. Не верит даже программе... листам с программой, где всё распечатано чёрным по белому, даже официально изданной книжке с программами не верит. Поверила она только Серёгиной, да и то условно. Для неё главное не документ, не уверения двух учителей-математиков, а жалоба родительницы... хорошо ещё, что в устной форме.
  - Мне кажется, что мы работаем с сумасшедшими и среди сумасшедших, - заявила Семакова. - Я от всего этого просто устала! А за мысль приписывать к каждому примеру "ГИА" спасибо. Кстати, дети сегодня безобразно себя ведут. И опаздывают на урок, и кто-то постоянно что-то выкрикивает, будоражит класс.
  "Работа Красовского, - подумала Светлана. - Как и в тот раз. Хорошо, что у меня нет лицейских классов, а одиннадцатый "а" ему уже не испортить".
  - Когда начнёт ходить комиссия? - спросила она. - Ждать её сегодня? Вчера говорили одно... правда, и другое тоже говорили, сегодня...
  - Уже ходит, - ответила коллега. - Ко мне заходили, ничего не сказали, что-то кратко между собой пробормотали и ушли. Я не собираюсь гадать, понравился им мой кабинет или нет.
  Вторым на поведение детей пожаловался Жигадло, причём сразу же, едва Света вышла из учительской.
  - Ну, Светик. Я от тебя такого не ожидал! - объявил он. - Я начинаю подозревать, что ты ведьма. Обычная женщина не может так точно всё предсказать. Эти наши... детишки совсем взбесились. Комиссия ходит, а они заявляются на урок после звонка, по две-три штуки с перерывом в минуту-полторы. Только думаю, что уже все пришли, закрываю дверь, но дверь вновь распахивается и вваливается очередная парочка, а те, что уже в кабинете, хохочут. У меня нервы не выдержали, и двух последних щенков я отправил к классному руководителю. Класс распущенный, но обычно они так себя не ведут, по крайней мере, у меня, но сегодня... А эти охломоны, прежде чем вышли, заявляют мне: "Какой вы смешной!"
  - А классный руководитель?
  - Она ещё ничего не знает, потому что детей мне вернули с полдороги, и Землянская сделала мне устный выговор. Но что ещё хуже, там оказался Красавчик и не упустил случая мне напакостить. "Вы не должны отправлять детей к завучу! - проревел он. И ведь не надрывается, а своим голосом заполняет весь этаж. - Каждый учитель должен сам справляться с детьми! У каждого своя работа: у учителей - своя, у завуча - своя! Не дело завуча заниматься с такими детьми!" По-моему, Землянская наслаждалась. Я даже не пытался напоминать, что директора и завучи всегда занимались с неблагополучными детьми, что это была последняя инстанция, куда можно было послать хулигана. Я же знаю, что получу очередной выговор. Я лишь попытался сказать, что послал паршивцев к классной. Меня слушать не стали, а эти малолетние пакостники, как я потом узнал, специально пошли к завучу и сказали, что я их послал к ней. Ведь глупые, по-настоящему глупые, а чутьём угадывают, что надо сделать, чтобы насолить учителю. А Красавéц-то каков! Ведь ненавидит Землянскую, до сих пор его периодически вызывают для объяснений...
  - Каких? - не поняла Светлана.
  - Помнишь ту запутанную историю? Завуч обманом добилась его подписи под каким-то документом. Я в это не вникал, и мне это неинтересно, но разбирательство продолжается. Поэтому Красавчик видеть не может Землянскую, а ради того, чтобы меня унизить, с ней даже объединился. Так что ты, Светик, ведьма! Накликала проблемы с детьми.
  Сейчас не те опасные времена, и ведьм на кострах не сжигают, однако Светлана знала, что людям суеверным ни в коем случае нельзя давать повод заподозрить, что некто против них плетёт наговоры, заговоры, имеет чёрный глаз. Как правило, такие боязливые люди подозревают в кознях самых невинных из своих соседей, которые даже не думают о них плохо. Но Жигадло шутил, а потому Светлана решила поддержать эту шутку. Она припомнила, что ещё происходило при недавнем посещении комиссии.
  - Михаил Борисович, мужайтесь, - сказала она. - Это не конец. Вот увидите, что скоро поступят вести из туалетов.
  - Опять будут таранить головами двери? - засмеялся Жигадло. - В добрый час.
  - На следующей перемене приходите на кофе.
  - Я сунулся к тебе на этой, а дверь заперта.
  - Людмила Аркадьевна перенесла чаепитие.
  - Спасибо, Светик. Если ничто и никто не задержит, приду. А! Анастасия Дмитриевна! Сколько лет, сколько зим!
  - Кошмар! - объявила социальный педагог. - Вы знаете, что происходит в туалетах?
  У Жигадло вырвался смешок, на что Гжелова лишь укоризненно покачала головой.
  - Сегодня по школе ходит комиссия, проверяет, насколько всюду чисто, - сказала она. - Вы ведь знаете, что в одной из жалоб было написано, будто школа утопает в грязи? Но наши дети словно сговорились делать всё возможное, чтобы школу оштрафовали.
  - Или их подговорил Красавчик, - подсказал Михаил Борисович.
  - Возможно, - согласилась Анастасия Дмитриевна. - Эта многолетняя борьба за директорское кресло уже осточертела.
  - А что в туалетах? - спросила Света. - Пробили двери?
  - Вы уже видели?
  - Нет, но при скудном воображении люди склонны повторять удавшиеся гадости.
  Жигадло хмыкнул.
  - Вчера вечером пробили внутреннюю дверь в туалете для мальчиков на втором этаже. Это сделали Галазов и Идрисов.
  - Вроде, это не совсем отпетые, - сказал Михаил Борисович.
  - Не знаю, что на них нашло. Они говорят, что подрались и случайно задели дверь. Сегодня буду разбираться с родителями... Почему-то всю эту туалетную эпопею свалили на меня. Понимаю, что Терёшина болеет, не может заниматься со своими не совсем отпетыми, надо классного руководителя подменить, но раз я согласилась поработать с ними, то на меня свалили вообще всё, что касается туалетов. Спасибо, что не заставили их мыть!
  - А надо? - осторожно спросил Жигадло.
  - Объясню, умалчивать не буду. Но обо всём по порядку. Сегодня утром обнаружили две пробоины в двери туалета для девочек, и тоже на втором этаже. Кто это сделал, неизвестно. На втором уроке я лично обнаружила Михееву из девятого "в". Она отсиживалась в туалете и расписывала стены и бачки рисунками и надписями. Её уже ловили за этим занятием, причём с матерью говорили, она давно знает о том, что та скрывается в туалете, правда, о надписях не знает, но ничего с дочерью сделать не может. Сказала, что когда она стала требовать у дочери объяснения, та попросту отмахнулась от неё и ушла. Сегодня буду и с Михеевой вести душеспасительную беседу. Но и это ещё не всё. На третьем уроке ко мне обратилась Екатерина Ильинична с горячейшей просьбой выручить её. У неё урок, а к ней пришли уборщицы с жалобой на трёх её мальчиков. Что мне ответить? Пришлось идти разбираться. Двоих мы с уборщицами сразу отловили, а третий оказался таким юрким, что ушмыгнул от нас. Пришлось организовывать засаду и одновременно облаву. Взяли-таки голубчика!
  - Так что же они натворили? - спросил Жигадло. - Напачкали?
  - Если бы вы видели, как! - торжественно ответила Гжелова. - Даже не буду рассказывать. Девочки... уборщицы сразу стали всё чистить и замывать и едва успели к появлению комиссии. Те посмотрели, вроде, всё чисто. Ушли. А если бы появились на десять минут раньше, то... уж не знаю, как нашей Даме пришлось бы выкручиваться... Нет, не получилось бы выкрутиться. Там всё было так... не буду говорить, что именно было, но никто не поверил бы, что это только что сделали три мальчика. Да никто даже разбираться бы не стал.
  - Ведьма! - шепнул Свете Михаил Борисович, когда они расставались.
  Светлана чувствовала отвращение к Красовскому, мастерски умевшему руководить детьми, ущербными в воспитании и душевных качествах, хотя и сомневалась, что он унизился до последнего акта туалетной драмы, а также ощущала сильнейшую неприязнь к Киселёву, замучившему учителей своими бесконечными анонимками. Но как раз именно Киселёв и попался ей почти возле самого её кабинета.
  - Как жизнь, Светлана Николаевна? - спросил он.
  Может, честнее было бы пройти мимо, словно он пустое место, а ещё лучше - высказать то, что она о нём думала, но она хмуро отозвалась:
  - Прекрасно.
  Вместо обязательных слов "А будет ещё лучше", Борис Маркович поинтересовался:
  - А почему вы у меня не спросите, как у меня жизнь?
  - Я и так знаю, - ответила Света. - Хорошо, а будет ещё лучше.
  - Если бы! Знаете, что мне сейчас устроил девятый "а" класс? Там есть паразит один. Пак его фамилия...
  - Мне о нём рассказывали.
  - Он выступает на каждом уроке, а сегодня совсем одурел. Орёт в голос! И это ещё не всё. Весь класс словно обезумел. Я умею держать детей в узде, но сегодня отступил. Так весь урок они и бесновались.
  Можно было посмеяться, хотя бы в душе, над положением, в которое Киселёв сам себя поставил своими анонимками, ведь если бы не комиссия, Красовский не настраивал бы детей на безобразия, а комиссию, как-никак вызвал сам Борис Маркович. А можно было бы, и это вполне естественно, позлорадствовать тому, что и этому сквалыжному человеку пришлось пострадать. Но вместо всех этих понятных чувств, Светлана испытала лишь одно - сочувствие. Она так ясно вспомнила, как ещё в прошлом году работала в одном из таких неприятных классов, что ей стало противно.
  - Когда комиссия уйдёт, дети сразу успокоятся, - ободряюще сказала она.
  Киселёв ничего не ответил.
  "Какое счастье, что у меня нет лицейских классов, а одиннадцатый "а" Красовский не успел испортить!" - ещё раз порадовалась она, а зря, потому что урок у неё был как раз в этом прекрасном классе.
  Началось всё с того, что Григорян почему-то сел рядом с Макаовым. Мало того что Светлана опасалась, как бы между ними вновь не вспыхнула ссора и не началась драка, как на уроке русского языка, так ещё она заметила, что Беслану не был приятен новый сосед.
  - Григорян, сядь на место, - велела она.
  - Почему я должен пересаживаться? - ощетинился тот.
  - Мне здесь убийства не нужно, - пояснила учительница.
  Дети захихикали.
  - Что??? - разъярился Григорян. - А ну-ка повторите! Если вы ещё раз это скажете, я... я... сразу же пойду к Алексею Геннадьевичу и передам ему ваши слова!
  Все притихли.
  - Хорошо, - согласилась Светлана. - Сейчас же пересядь на своё место, потому что мне здесь убийства не нужно. Я не возражаю, если ты пойдёшь к Алексею Геннадьевичу и передашь ему мои слова. Не думаю, что у него другое мнение.
  - А если бы было другое, то... это означало бы, что ему нужно убийство? - развернул логическую цепочку Кошкин.
  Григорян не выразил желания идти к классному руководителю, а Светлана подошла к нему.
  - Арсен, пересядь, - сказала она мягче.
  - А по какому праву вы меня пересаживаете?
  - По праву учителя.
  Григорян подумал и пересел.
  На этом неприятности закончились. Света не была уверена, но подозревала, что Григорян был тем ключиком, с помощью которого Красовский пытался и в этом благополучном классе создать сегодня отнюдь не благополучную обстановку.
  Когда к ней пришли пить кофе коллеги, она рассказала об этом случае.
  - А класс возбуждён, - заметила Карасёва. - У меня был с ними второй урок. Не знаю, чем это вызвано, но дети были невнимательны, приходилось всё время призывать их к порядку. Может, они ещё не отошли после вчерашней драки?
  - А скорее всего, развлекается Красавчик, - возразил Жигадло. - Детей очень легко заставить бесноваться. Правда, беснование в этом классе равно полному спокойствию в... девятом "в", например. Светик, ничего, если я положу себе ещё ложку кофе?
  - Что за вопрос?!
  - Устал, - объявил Михаил Борисович. - Выдохся, а Красовский меня окончательно доконал. Обычно кладу одну ложку кофе на кружку, а сейчас, может быть, и двух будет мало.
  Вошла Пронина с чашкой, в которой был пакетик чая, и мешочком пряников.
  - Почему-то комиссию больше всего интересовала именно аптечка, - заявила она. - Кабинет физики, значит, ставятся опыты. Если уж надо что-то придирчиво проверять, так это электрические розетки и проводку. А они рассмотрели до мельчайших подробностей аптечку.
  - Недаром вчера её старательно проверяли, - напомнила Света. - Может, в каком-нибудь письме что-то говорилось именно об аптечках?
  - Всё может быть, - согласился Жигадло. - И каково заключение?
  - Прямо ничего не сказали, - ответила Вера Ивановна. - Можно только догадываться.
  - Мне тоже ничего не сказали, - заявила Карасёва. - Походили по кабинету с непроницаемыми лицами и ушли.
  - И к вам заходили? - удивилась Светлана.
  - Ко всем... не знаю, ко всем или не ко всем, но ко многим заходили, - сказала Людмила Аркадьевна.
  - Значит, ещё зайдут, - решила Света и покосилась на линолеум, протёртый, а под некоторыми партами прорванный, буквально вспоротый "шпильками" некоторых учениц. Но что она могла сделать? Школа ремонтирует лишь избранные кабинеты, а она своими силами и на свои средства не хочет менять линолеум, красить стены и потолок. Да и новые жалюзи на окнах тоже нужны. Она и у себя в квартире никак не сделает ремонт, а надо бы начать хоть с малого. Жалко, у неё нет стремянки. А может, как раз хорошо, что нет, - не свалишься с неё или вместе с ней. Лучше уж на большой стол поставить стул. Это сооружение кажется надёжнее. Или не стул, а...
  - Куда ты смотришь, Светик? - поинтересовался Жигадло.
  - У меня в ужасном состоянии пол, - объяснила она. - Вдруг к нему придерутся?
  - А вот это тебя, Светлана Николаевна, вообще не должно заботить, - утешила её Карасёва. - Официально это не твой кабинет. У тебя его отняли и передали другому, так пусть с него и спрашивают.
  - Комиссия не будет интересоваться, чей это кабинет, а наша администрация спросит с меня, - возразила Светлана.
  - За что? За линолеум? - возмутилась Пронина. - Теперь учителя обязаны ремонтировать кабинеты? Это дело администрации.
  - Когда... очень давно... это ещё не был мой кабинет... Короче, когда родители одного мальчика наняли рабочих, чтобы отремонтировать кабинет, они не учли, что это школа и по этому линолеуму будет топать множество детей и на обычных каблуках, и на шпильках. Линолеум очень мягкий и легко продавливается. По-моему, он и для дома не годится.
  - А она всё о своём! - воскликнул Жигадло. - Тебе же три человека в один голос твердят, что ремонт это не твоё дело. Твоё дело - следить за порядком в кабинете, чтобы было чисто, а цветы при посещении комиссий были убраны со шкафов и подоконников... Здравствуйте, Алла Витальевна.
  Услышав это имя, Светлана внутренне напряглась и заподозрила, что завуч, какой-то период времени изводившая Екатерину Ильиничну, вновь сосредоточит внимание на нелюбимой ею учительнице математики. Затем её посетила более здравая для сегодняшнего дня мысль, что наконец-то комиссия заинтересовалась её кабинетом, выбрав для этого неподходящее время.
  Карасёва и Пронина тоже поздоровались, хотя, вроде бы, этого делать уже и не надо было, ведь они виделись, и не раз.
  - Светлана Николаевна, у вас сейчас должен быть урок с надомником? - спросила Землянская.
  - Да.
  - Мальчика опять нет в школе, - сказала завуч.
  Света решила воспользоваться случаем и напомнить ей о том, что этих одиннадцатиклассников ей навязали с условием, что им не нужно больше тройки на экзамене, если же не удастся напомнить, то прямо на это указать.
  - Я не знаю, о чём он и его сестра думают, - заявила она. - Ходят через раз. Они неглупые, могли бы хорошо учиться, но для этого надо именно учиться, а не сидеть дома и рассчитывать, что всё освоят в последнюю минуту. Пока они могут рассчитывать лишь на тройку.
  - Они умненькие детки, но очень больные, - ответила Землянская. - Во втором полугодии они постараются приходить чаще. Но у меня к вам такая просьба. Подхватите, пожалуйста, мой класс, а то мне нельзя отойти от комиссии. Ничего с ними делать не надо. Или пусть готовятся к следующим урокам, или дайте им что-нибудь решать по математике. У них урок алгебры уже был, так пусть делают домашнее задание. Замену не записывайте, а отметьте этот урок в Критериях.
  - Хорошо, - согласилась Светлана, которая и не смогла бы сказать что-то другое.
  Когда завуч скрылась, Света опомнилась и пожалела, что не спросила её о том, ждать ей прихода комиссии или нет.
  - Не удастся тебе отдохнуть, - сказал Михаил Борисович. - Какой хоть это класс?
  - А я не знаю, - растерялась Светлана. - Когда появятся, узнаю.
  Когда дети пришли и расселись за партами, она задала этот вопрос им.
  - Десятый "в", - ответили они, и по тому, что на некоторых лицах отразилось удивление, Света поняла, что уже не раз заменяла в этом классе заболевших учителей.
  - А это что за распивочная?! - возмутилась она, когда дети поставили перед собой бутылки с водой и пластиковые стаканчики.
  Грянул смех, а какой-то мальчик принялся обстоятельно объяснять:
  - Алла Витальевна вчера была занята, и урок химии у нас вёл Алексей Геннадьевич. Он сказал, что для здоровья полезно всё время держать при себе воду. Налить в стакан и постоянно понемногу пить. Мы теперь так и будем делать. И вы так делайте.
  - Была одно время реклама, - припомнила учительница, - где все от мала до велика везде ходили с двухлитровыми пластиковыми бутылями, но, по-моему, не чистой воды, а напитков... впрочем, не помню. И на весь экран высвечивалась надпись "Не дай себе засохнуть!" Выглядели все эти рекламные персонажи со своими бутылями совершенно по-дурацки.
  - Раз полезно, то ничего глупого в этом нет, - возразил мальчик, и все дети с ним дружно согласились. - И у нас не вредные напитки, а чистая вода.
  - Может, это и полезно, впрочем, не знаю, - уступила Светлана. - Но эта привычка, если вы в себе её выработаете, может вам сильно навредить.
  - Почему? - раздались удивлённые голоса.
  - Жизнь меняется. Сегодня вам хорошо, вы ставите перед собой воду, периодически делаете глоток-другой, потом покупаете новую бутылку. Но вдруг происходит несчастье, например, какое-нибудь стихийное бедствие или война. Вы, мальчики, несёте оружие, тяжёлые рюкзаки, а девочки хватают детей, всё самое ценное и необходимое и перебираются в более безопасное место. Разве вы сможете тащить на себе ещё и большой запас воды? Вы и без того будете сгибаться под неподъёмной ношей. Оружие, еда, снаряжение. Воды вы сможете взять совсем немного. Может быть, вам придётся сутки обходиться вообще без воды или в течение долгого времени пить всего по стакану. Тому, кто приучил себя пить постоянно, весь день, без перерыва, будет гораздо труднее в таких условиях, чем тому, кто умеет терпеть жажду и голод. Поэтому думайте, стоит ли приобретать привычки, возможно, полезные, но способные вас погубить во время бедствия.
  "Мне тоже надо отучаться от кофе", - решила учительница.
  - Я как-то... - задумался мальчик. - Может, вы и правы.
  Многим детям эта затея с водой представилась в другом свете.
  - Всегда, прежде чем взрастить в себе какую-то привычку, думайте, не повредит ли она вам при изменившихся условиях жизни, - добавила Светлана. - Например, курение. Не знаю более глупого занятия. Пьяницы, как это ни гадко, как ни мерзко они выглядят, но хоть что-то испытывают во время опьянения, наркоманы в среднем живут пять лет, страдают и тоже теряют человеческий облик, но у них какие-то видения и... не знаю что ещё. А курильщики? С глупым видом сосут сигареты, непонятно для чего глотают отравленный дым. А что это им даёт? Им не становится от этого веселее или приятнее. Пустое, ничего не дающее человеку занятие, но от этой зависимости трудно оторваться. А где такой курильщик найдёт табак, если окажется в чрезвычайных условиях? И будет страдать по собственной дурости. Я знаю, что вы, дети, многие курите, потому что подражаете взрослым, сами себе кажетесь значительнее, но не подозреваете, что именно это курение и употребление ненормативной лексики показывает, насколько по-детски вы ещё мыслите и поступаете. Пока не поздно, пока вы ещё не втянулись, прекращайте и курение, и матерщину. Если хотите, чтобы вас считали взрослыми, то поступайте разумно, обдуманно, а не как слабовольные, легко подпадающие под чужое влияние дети. Особенно бойтесь наркотиков! Обычно люди вашего возраста попадаются на примитивную уловку, когда злой хитрец говорит: "Ты маменькин сынок, боишься поступить как настоящий мужик!" И слабовольные подростки почему-то считают позорным последовать совету любящих его взрослых и отказаться от сигареты или наркотика, но не понимают, что, как дурачки, подчиняются воле сверстника или человека чуть старше. Понимаете? Послушаться порядочных людей им стыдно, но не стыдно слушаться мерзавцев! А от вас, если речь идёт о наркотиках, всего лишь добиваются, чтобы вы приняли наркотик раз, причём вы уверены, что все к вам благожелательны и всего лишь дают вам возможность испытать новые ощущения, потом вам дадут ещё одну бесплатную дозу и таким образом сделают вас зависимыми от наркотиков, вы станете для них источником денег, по сути, рабами. Вы потому и называетесь подростками, что ваш разум ещё не достиг зрелости... но вы не расстраивайтесь, потому что у некоторых взрослых он так и остаётся на подростковом уровне, а у вас всё ещё впереди и вы можете научиться рассуждать. А если бы эта способность рассуждать и анализировать достигала бы нужного уровня в вашем возрасте, то подросток, которому предложили дозу для пробы, сообразил бы, что она стоит очень больших денег, поэтому никто просто так не будет давать её бесплатно и бескорыстно. Раз вам дарят что-то, имеющее большую цену, значит, от вас чего-то добиваются. А добиваются того, чтобы вы стали наркозависимыми, не смогли бы жить без наркотиков, и тогда от вас потребуют денег, а вы, чтобы избежать мучительной ломки, будете воровать, даже убивать ради дозы. Поэтому имейте собственную волю и не стыдитесь отказываться от того, что, как вам говорят дома и в школе, вредно. А начнут над вами смеяться и стыдить за то, что вы боитесь нарушить запрет родителей, так вы не ведитесь на это, а ответьте с достоинством, что ваши родители умные люди и так же, как вы, знают о вреде наркотиков, табака и прочих нехороших вещей. И не стесняйтесь останавливать друг друга, если слышите непристойность. Так и говорите: "А ну-ка прикуси язык! Что это вылетает у тебя изо рта? Ты что, не умеешь разговаривать? Почему заменяешь человеческие слова всякой гадостью? И не кури! Мы будущие медики, поэтому знаем, как вреден никотин. Не отравляй ни себя, ни нас, ни других". Попробуйте таким образом друг на друга повлиять и увидите, как скоро в вас перестанут видеть неразумных подростков, а начнут относиться к вам уважительно, как к умным взрослым.
  "Получилась почти лекция, - подумала Светлана. - Но, возможно, она для кого-то окажется полезна. Мама всегда заклинала меня не жалеть слов. Пусть лишь один ребёнок что-то поймёт, это уже хорошо. Но урок давно идёт. Пусть они дома выполняют домашнее задание, а в школе работают".
  - Я знаю, что у вас уже была алгебра, поэтому вам будет очень приятно продолжить решать увлекательные примеры.
  Разочарованное гудение не помогло, и дети достали тетради и книжки с типовыми заданиями. Светлана хотела было спросить об учебниках, но поняла, что их нет. Тогда ей захотелось узнать, не Колесова ли их учит, но, как назло, она не помнила, как её зовут. Вопрос прозвучал гораздо деликатнее:
  - Кто ваш учитель математики?
  - Татьяна Сергеевна.
  Получалось, что в каждом классе эта женщина не учит математике, а натаскивает детей на решение экзаменационных заданий. А завуч ещё ставила её в пример!
  - Открывайте ваши книжки, - распорядилась Светлана.
  - Вы нас всегда заставляете что-то решать, - раздался жалобный голос.
  - Лучше расскажите что-нибудь ещё, - попросил другой ученик.
  И вдруг заговорил угрюмый, явно чем-то раздражённый мальчик:
  - Не слушайте их. Зачем им что-то рассказывать? Что они могут понять? Вы не знаете, что это за класс. Посмотрите, какие тупые лица. Это какие-то дебилы.
  Дети примолкли и явно не знали, что на это ответить. Им было не по себе, а чем-то озлобленный мальчик принялся находить очередные недостатки своего класса. Ясно, что у него была какая-то причина для такого поведения, хотя часто бывает, что дети сами, своим поведением или высказываниями, вызывают ссору с товарищами, из-за чего сами же и страдают, однако его надо было как можно быстрее остановить.
  - Мартышка в зеркале, увидя образ свой... - проговорила Светлана.
  Наступила абсолютная тишина, все на время онемели, потом, осознав услышанное, начали хихикать, а мальчик смутился.
  - Давайте перестанем друг друга осуждать, а покопаемся в собственной душе. Там, если проявить внимание, найдётся столько всякого хлама и самого настоящего безобразия, что сразу пропадёт охота обличать других. Но в душе приберитесь после звонка, а сейчас ты, обличитель чужих недостатков, иди к доске и реши вот этот пример. Тупых лиц я ни у кого из вас не вижу, но не возгордитесь, потому что предупреждаю: это такие примитивные примеры, что их решит любая мало-мальски сообразительная макака. Прояви и ты, обличитель, свою сообразительность.
  После урока, распрощавшись с благодушно настроенными детьми, Света спросила саму себя, зачем она не велела классу выполнять домашнее задание, а решала с ними примеры, хотя могла бы за это время проверить хоть одну стопку тетрадей. Потом она засомневалась, то ли и так ли говорила во время своей "проповеди". И наконец, она удивилась, что дети из лицейского класса вели себя прилично, хотя все жаловались на то, что лицейские классы сегодня беснуются. Возможно, на десятый "в" подействовал неожиданный разговор об опасных привычках и последующая цитата о мартышке, или же, как обычно бывает, они притихают в присутствии чужого учителя, или, что вероятнее, Красовский не имеет к ним отношения и не может на них повлиять.
  Светлана вышла из кабинета и увидела в конце коридора директора, завхоза и незнакомого мужчину, которые медленно продвигались в её сторону. Запирать кабинет и идти, например, в учительскую было бы невежливо, ведь комиссия могла направляться именно к ней, но отпрянуть и скрыться за дверью, когда она уже стоит в коридоре, было бы глупо и дико. Выход был, и Света вовремя до него додумалась. Она встала возле двери, независимо поглядывая по сторонам.
  Комиссия приближалась, и было заметно, что Дама немного нервничает и чуть заискивает перед мужчиной, что, наверное, делают все проверяемые перед проверяющими.
  "У меня паспорт кабинета сделан, а пол отвратительный", - думала Светлана.
  Комиссия поравнялась с ней.
  - Светлана Николаевна, вы дежурите? - спросила Дама.
  - Да, - подтвердила Света. - Здравствуйте.
  Комиссия проследовала дальше, не заглянув в её кабинет, а Светлана быстро оглядела коридор и не заметила дежурных учителей. Наверное, они были заняты с детьми, но, если бы комиссия в лице мужчины заинтересовалась, где они, ей не объяснишь, что дежурные учителя это не просто дежурные, а именно учителя, у которых есть свои учительские обязанности. Наверное, Дама задала свой вопрос, чтобы показать комиссии, что учителя дежурят. Светлана не видела ничего притягательного в должности директора, обязанного отчитываться за любую мелочь, и не могла понять, почему люди готовы глотки друг другу перегрызть, чтобы добраться до директорского кресла.
  Позже Светлана видела вторую комиссию и даже прошла мимо, но ни ею, ни её кабинетом никто не заинтересовался.
  - К вам заходили? - спросила Карасёва.
  - Нет. Одна комиссия прошла мимо, а мимо второй комиссии прошла я, - объяснила Светлана. - Наверное, я никому не интересна.
  - Ко мне зашли ещё раз. Проверили тетрадь консультаций, - возмущалась Людмила Аркадьевна. - Ничего не сказали и ушли, но потом подошла Зельдина и предупредила, что ко мне на консультации в течение двух недель будет несколько раз приходить комиссия.
  - Им не лень таскаться из-за этого в школу аж две недели?! - воскликнула Света.
  - Нет, не та комиссия, а наша, школьная. Но всё равно! Они собираются проверять, как я провожу консультации. Может, кто-то позавидовал моим баллам? Но у той же Зельдиной намного больше баллов за консультации.
  - По-моему, вам не надо ни на кого думать, - примиряюще сказала Светлана. - Оснований для этого нет, а если начать кого-то подозревать, то фантазия так разыграется, что уведёт очень далеко от истины. Зельдина придираться точно не будет, да и остальные тоже. Наверняка в письме что-нибудь приписали, вот к вам и проявили особый интерес.
  "Только бы учителя между собой не перессорились, - подумала она. - И без того мир никак не установится. Как же деньги губительны для человеческих отношений!"
  - Но почему две недели? - не унималась Карасёва. - Хватило бы и одной.
  - А вы думаете, к вам так и будут ходить две недели? - насмешливо спросила учительница химии. - Самое большее - зайдут два раза. У всех и своих дел за глаза хватает.
  - Скорее всего, - согласилась Светлана.
  - Все стали такие злые! - пожаловалась Оксана Петровна. - Как же необдуманно сделали то собрание! Вроде, начинаешь говорить с кем-нибудь, и всё нормально, а потом вдруг чувствуешь какую-то неприязнь.
  По отношению к себе Светлана чувствовала неприязнь от Землянской, англичанки Куркиной и от молодой учительницы информатики, но эта неприязнь появилась до роковой свары из-за премиальных баллов, а так как ей премии не полагалось, то из-за этого её нельзя было возненавидеть.
  - Что за день сегодня! - пожаловалась учительница химии. - Дети бесятся, даже нормальные не в себе. Не люблю тратить время от урока на замечания в дневнике, но сегодня не выдержала. Есть такой Ширинянс...
  - Знаю! - с чувством сказала Карасёва.
  Света ощутила радость, что не знает его.
  - Открываю дневник, а там места нет для записи. "Не даёт вести урок", "Плюётся бумажками", "Постоянно кричит", "Он не должен учиться в лицейском классе" и тому подобное. Кое-как вместила своё замечание, но понимаю, что можно было бы этого не делать. Раз родители на записи не реагируют или не способны справиться с ребёнком, то и обращаться к ним незачем.
  - Не справляются, это точно, - согласилась Светлана. - Иначе он не был бы таким... бесноватым, не вёл бы себя так необузданно. Но ещё может оказаться, что у него два дневника и родители не видят ваших замечаний.
  - Нет, вряд ли, - засомневалась Людмила Аркадьевна. - Он такой... он дурак, конечно, и, как вы выразились, бесноватый, но он... не то что прямой, а...
  - Он слишком наглый, - объяснила Оксана Петровна. - До того наглый и бессовестный, что поленится заводить второй дневник, а может, не додумается до этого.
  - Или сочтёт ненужным, - добавила Людмила Аркадьевна. - Мне кажется, у него не всё в порядке с головой. Знаете, как он ведёт себя у меня на уроках? То трясёт головой... однажды так ею тряхнул, что стукнулся лбом о парту, аж вскрикнул... или начинает топать ногой, или громко стучит ручкой по столу...
  - А как взрёвывает! - напомнила Оксана Петровна. - Конечно, его надо обследовать. У нормального ребёнка не может быть такого поведения. И ещё он не может сосредоточиться. Вообще не способен сосредоточиться! Мы уже привыкли, что многие дети или не слушают, или пытаются слушать, но их внимания хватает только на десять минут. А этот не способен сосредоточиться даже на короткое время.
  - У вас хоть химия, это сложно, нужно знать формулы, уметь их применять, - заговорила Карасёва. - Но у меня история. Он не способен вслушаться даже в занимательный рассказ, я не говорю про даты, имена и названия. Рассказываешь об интересном событии, большинство, даже те, кто ничего не учит, слушают, а он орёт дурным голосом, стучит и трясёт головой.
  - А ведь такие оплачивают учёбу, точнее, пребывание в институте, становятся врачами, - заметила Светлана. - Что будет с нашей медициной?
  - Тяжёлый разговор. Уже приходится узнавать, пожилой врач или молодой, и записываться к пожилому, - согласилась Оксана Петровна и показала пресловутый дневник. - Вот, нашла себе работу. Не отдала сразу и, конечно, забыла про него. Отнесу классному руководителю. Пусть в очередной раз полюбуется.
  Всё произошло по предсказанию учительницы химии. К Карасёвой на консультацию зашли Зельдина и Екатерина Ильинична, потом, спустя четыре дня, ненадолго заглянула одна Зельдина, и на том двухнедельная работа комиссии закончилась.
  Для Светланы этот период школьной жизни прошёл бы легко, если бы она сама себя не готовила к возможным неприятностям. Воображение часто мешает человеку жить спокойно. Единственно, что на самом деле было плохо, это поведение сына Курулёвой, очень недовольного новой учительницей математики, да ещё, пожалуй, продолжавшиеся словесные издевательства Димы Мамедова над умственноотсталой Альбиной Петровой.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"