Аннотация: произведение в процессе. процесс застопорился, но идея живет.
1. Элмерт Брест надевает мундир.
Элмерт Брест за свою жизнь надел свой единственный парадный мундир всего трижды. Первый раз случился, когда его назначили на должность начальника тюрьмы Хейвен. Строго говоря, Брест негласно занимал этот пост еще за пять лет до своего официального назначения, будучи начальником охраны. Именно он, чье лицо с ярко выраженными скулами и массивной челюстью в любой ситуации оставалось каменным, ни намеком не выдавая эмоций своего обладателя, а глаза, полные твердости и сурового огня, заставляли каждого, на кого были обращены, невольно замирать от страха, поддерживал царивший порядок на самом деле. Элмерт мертвой хваткой держал в ежовых рукавицах не только подчиненных, служащих в исправительном учреждении, но даже самых своенравных и резких представителей той братии, что волею судьбы квартировала на вверенной Бресту территории. Отчасти именно из-за этого начальник охраны пользовался несомненным авторитетом и уважением как и у первых, так и у вторых.
Именно к нему все бежали при первой же необходимости, ведь только Элмерт Брест мог самолично разрешить все возникающие вопросы от подавления едва зарождающегося очага очередного совершенно бессмысленного бунта, до необходимости снова выбить какую-либо сумму из скряг, заведующих городским бюджетом, на премию тюремщикам. Человек, занимавший тогда пост начальника городской тюрьмы, ныне покойный Элсерт Онлафф, был на самом деле никем иным, как свадебным генерал, который только и занимался тем, что ставил свои закорючки на подсунутых ему документах, естественно, сначала тайно одобренных на подписание Брестом. От этого все стороны были в несомненном плюсе. Особенно сам Элсерт, из года в год исправно получавший награды за выдающиеся успехи в службе. Шутка ли, пять лет подряд заведовать самой образцовой тюрьмой Пограничного Королевства.
Старик Онлафф всюду расхаживал с довольной улыбкой от уха до уха, сверкая во все стороны брякающими на груди медалями, для получения которых не совершил и сотой части необходимых усилий. В верхах отлично знали о, мягко выражаясь, некомпетенции Элсерта, но вместе с тем неплохо помнили о былых заслугах его деда, который получил дворянский титул вполне заслуженно, с умом и достоинством применив все свои способности в реальной жизни, а не в своих мечтаниях, как любят делать многие. Именно благодаря заслугам великого предка Онлаффу и перепало столь теплое местечко под солнцем. Самому Элсерту чтобы добиться поста начальника городской тюрьмы своим трудом не хватило бы и десятка жизней. К его счастью, в таких делах очень частое явление, когда бездарные потомки великих людей купаются в лучах блистающей в веках славы своих отличившихся предков, снимая с жизни нежные сливки, хотя сами не достойны даже подбирать объедки.
И пусть служба в надзоре над преступниками была далека от жизни при дворе короля, о большем Онлафф и мечтать не мог. Высокопоставленная должность пусть и не давала какой-либо реальной власти, зато не стыдно было появляться в высшем свете. Плюс ко всему прочему давала неплохой заработок, требуя при этом минимум отдачи, и отличную возможность потешить самолюбие.
Впрочем, Элсерт Онлафф был неплохим человеком. Ровно настолько, насколько может быть человек неплохим в глазах окружающих, занимая подобный пост. К самым ярким порокам Онлаффа можно отнести нездоровую любовь к доступным женщинам и явно завышенную самооценку, благодаря которой он постоянно ходил с поднятым кверху подбородком. Настолько высоко, что каждый встречный мог легко разглядеть, как же много было волос в носу начальника Хейвена.
И хотя этот порок не приносил его владельцу никаких неприятностей (если не считать легкое раздражение, когда Онлафф слышал за своей спиной силой сдерживаемые смешки, обращенные в его адрес), то другой был не так уж и безобиден, как могло показаться на первый взгляд. Ну в самом деле, чего такого зазорного можно увидеть в том, что мужчина любит общество прекрасного пола? Вопросы морали в этом отношении совершенно неуместны, поскольку любой мужчина, говорящий что-то против подобного, на самом деле просто завидует тому, что это не он придается утехам по каким-либо причинам. Кому-то не позволяли финансы, кому-то - здоровье, а кому - и семейное положение, особенно учитывая, что женой может быть человек, способный в порыве чувств отделать неверного супруга качественней уличных бандитов.
Женщины, как ни странно, осуждают подобное поведение вещей по той же причине, разве что с той разницей, что зависть у них вызывают другие женщины. Вероятно, дух соперничества заставляет их злиться, что выбрали не их.
Однако проблемы любвеобильности Элсерта заключались не в том, что из-за этого увлечения на него все смотрели косо. Отнюдь, ведь многие его как подчиненные, так и начальники, нередко обращались к представительницам древнейшей профессии, лишь с той разницей, что качество товара и оказания услуг напрямую зависело от платежеспособности клиента.
Просто, как и в каждом деле, там имелись и подводные камни.
Однажды, будучи еще молодым человеком, в очередной раз вернувшись домой после амурного похождения (которые со временем становились довольно частыми) в местах более приятных, нежели его место службы, Элсерт, как всегда в этом случае, преподнес своей жене огромный букет прекрасных цветов.
Благоверная Онлаффа прекрасно знала о том, где пропадает ее супруг, когда находится после работы вне дома и отчего от него так сильно разит приторно-сладкими дешевыми духами, которые не мог перебить даже перегар. Девушка довольно быстро поняла, что ничего поделать с этим нельзя, а потому довольно быстро смирилась с тем фактом, что одной женщиной ее муж насытиться просто был не в силах. И дело было тут не в том, будто Элсерт Онлафф не мог удовлетвориться телом законной спутницы жизни из-за ее каких-либо изъянов. Просто он был далеко не однолюб и считал, что его долг поделиться своим теплом с как можно большим количеством достойных девушек. Тот факт, что девушки эти, по мнению большинства людей на планете, не являлись достойными чего-либо другого, кроме плевка вслед, Элсерта не смущал, и он довольно охотно делил с ними ложе, никогда не оценивая этот поступок с позиции общественности.
Однако, как бы долго не длился очередной загул Онлаффа, он в конечном итоге все равно рано или поздно возвращался домой и пытался хоть как-то загладить свою вину перед женой, верно ждущей его у очага. Он искренне раскаивался в своем поступке, припав перед ней на колено и нежно взяв ее руки, но при этом оба прекрасно знали, что пройдет пара-тройка, может чуть больше, дней и Элсерт, повинуясь зову сердца или какого-нибудь другого органа, вновь не вернется к ужину или покинет дом в поисках тепла чужих тел. Но, утолив свою жажду любви сполна, обязательно вернется назад к той, кто его будет ждать, храня верность, с повинной.
В качестве извинений Онлафф традиционно дарил супруге ее любимые цветы. Так было и в тот памятный вечер. Жена Элсерта Онлаффа приняла от мужа и извинения, точь-в-точь похожие на десятки предшествовавших просьб простить, и огромный букет, точь-в-точь похожий на десятки подаренных ранее цветов. После непродолжительного ужина, во время которого они скупо обменивались фразами, каждый делая вид, будто ничего не произошло, они вместе отправились спать в одну кровать. К несчастью, в тот вечер Элсерт преподнес супруге не один букет, а сразу два, но тогда ни он, ни она об этом даже не догадывались.
Первым из супругов почувствовал неладное молодой Онлафф. Семейный лекарь без труда опознал болезни, о которых не однократно предупреждал любвеобильного дворянина и которых этот самый дворянин боялся как огня, но все же продолжал с огнем этим играть. Пожаловавшейся на боли супруге Онлаффа диагноза долго ждать не пришлось. Строго говоря, лекарю даже не пришлось не то, чтобы осматривать больную - он даже не дослушал до конца ее жалобы, оборвав девушку рекомендацией обратиться к знакомому специалисту по таким деликатным вопросам.
Испуганный Элсерт, услышавший обвинительное заключение, в панике метался по комнате, насколько ему позволяли боли в паху, и был на грани истерики. Мысли его в этот момент имели сложную структуру, состоявшую из обрывочных незавершенных образов, смешавшихся в одну полную белиберду, которую вряд ли можно описать с помощью слов. Мужчина постоянно причитал нечто неразборчивое и изредка хватал себя за голову, запуская трусящиеся пальцы в тогда еще густую шевелюру. Однако попыток вырвать из макушки хотя бы один клок намазанных воском волос он не предпринимал. Глаза его были красны от стоявших в них слез. Несколько капель все же сбежали вниз по его гладковыбритым щекам, но до громких рыданий в голос, сопровождаемых непрекращающимся потоком слез, он не опустился, хотя и не ставил перед собой такой задачи.
Его жена проявила большую выдержку в проявлении эмоций, а может, просто была так поражена столь нежданным сообщением, что находилась в шоковом состоянии. По крайней мере, после того, как девушка услышала вторую самую страшную новость в своей жизни (первой было известье о ее скорой свадьбы с Элсертом Онлаффом), она без движения просидела в кресле, в которое ее усадил доктор, что-то около четырех часов. Руки ее точно так же, как и у мужа, мелко дрожали, однако, в отличие от Элсерта, покоились на коленях. Выпученные как у рыбы глаза глядели куда-то вдаль невидящим взором, а рот был слегка приоткрыт, выставляя на всеобщее обозрение крупные верхние резцы, из-за которых девушку в детстве все дети дразнили крольчихой.
Врач, специализирующийся на излечении людей от любви пострадавших, приложил максимум своих усилий и справился со своей задачей довольно быстро и насколько смог качественно. Элсерт, вопреки своим опасениям, остался мужчиной, а вот отцом мог стать, только наплодив бастардов. Супруга Онлаффа, потеряв возможность иметь детей, по мнению человека, знающего в подобных делах толк, еще легко отделалась.
Забрав честно заработанные деньги (весьма приличную сумму), лекарь амурных хворей, откланявшись, покинул дом Элсерта, посоветовав впредь быть осторожнее и оставив горе-любовника переваривать мысль о том, что род Онлафф отныне можно со спокойной душой (или скорее беспокойной) считать официально прерванным.
Так уж вышло, что прославленный дедушка Элсерта сгинул, зарабатывая своему имени бессмертие, а своим потомкам - привилегии, оставив после себя лишь одного сына, главным развлечением которого была охота. Нет, с ним не случилось никакого несчастного случая, да и с людьми, которые могли его устроить, он не охотился, просто отец Элсерта больше любил убивать, нежели зажигать жизнь. Повторить всю ту разнообразную гамму чувств, будораживших его тело и душу во время созерцания последствий меткого выстрела или броска, для него не могла повторить ни одна женщина на свете, сколь бы опытна она не была.
Именно поэтому отец Элсерта вполне удовлетворился одним единственным отпрыском, словно выполненным порученным ему указанием сверху, от которого просто невозможно было отвертеться. Убедившись, что его род будет продолжен и фамилия не пропадет, он со спокойным сердцем отправился в лесные заросли и дальше бродить средь деревьев, выслеживая добычу, чтобы вечером, усевшись вокруг огня с такими же наркоманами смерти, напиться вином, обмениваясь своими впечатлениями от прошедшего дня и вспоминая бравые похождения прошлых лет.
Гоняясь по лесам за тем, что пряталось от него за деревьями и в кустах, Онлафф-старший напрочь забыл о том, что находилось у него под носом. Внезапно оказавшись единственным хозяином огромного наследства, он предался праздной жизни, поскольку имел на то большое желание и весьма приличные материальные возможности, и упустил из виду свое состояние.
Деньги, не приносящие денег, имеют дурную привычку рано или поздно заканчиваться, особенно если их при этом спускать крупными суммами. Отец Элсерта узнал об этой коварной стороне своего благосостояния только тогда, когда до роковой черты, отделяющей его семью от попрошайничества и скитания по миру, оставалось совсем чуть-чуть.
Благо Элсерт Онлафф как раз едва-едва достиг совершеннолетия, как и одна из дочек одного довольно крупного семейства, у которого было достаточно золота, но не было родовитых родственников. За ужином, на котором не присутствовали ни Элсерт, ни его будущая жена, обстоятельно оговорились все детали предстоящей свадьбы, в результате чего главы обоих семей ударили по рукам и разошлись по домам, каждый в глубине души довольный достигнутым результатом.
Вот так и получилось, что последний из представителей рода Онлафф остался без возможности завести законного наследника. Родители супруги сразу же недвусмысленно и предельно ясно намекнули, что если Элсерт вдруг скоропостижно овдовеет, то вскорости и с ним произойдет несчастный случай или еще какая-нибудь беда. Так или иначе, но он гарантированно последует за своей единственной половинкой в Покои Ривенделла. Именно Ривенделла, а не Вирсвелла, ведь каждому доподлинно известно, что все умершие ужасной или мучительной смертью (одно не исключает другое) непременно попадают в царство верховного бога, даже будь они при жизни самыми отъявленными негодяями.
Богохульник Эвенрол как-то сказал, что Ривенделл таким образом пытается избавиться от чувства вины перед заблудшей овечкой из своего стада. Ведь, по словам самого Ривенделла, подобной участи не заслуживает никто из живущих тварей на его земле, однако он допускает, чтобы подобное происходило. Это, по мнению захмелевшего Эвенрола, как-то расходится со словами милосердного бога об его отношении к своим созданиям.
Поделиться с сидящим с ним за одним столом монахом мыслями о том, что вкупе с этим именно Ривенделл подтолкнул эту самую заблудшую овцу на неправедный путь, ведь все происходит не иначе как по воле Ривенделла, опытный вор и увертливый мошенник Эвенрол не успел по причине того, что неожиданно потерял сознание и рухнул на пол. Причиной этого внезапного несчастья послужил сокрушительный удар монаха, которому было противно слушать подобную ересь не столько из-за непоколебимости своей веры, сколько из-за того, что подобные мысли иногда посещали и его голову. Монах их искренне побаивался, поскольку прекрасно понимал, что если подобное будет приходить в его ум и впредь, то когда-нибудь он вполне реально может принять их за истину. А подобные рассуждения вполне легко могли привести в Покои Вирсвелла кого угодно, тем более монаха, которому размышлять на подобные темы по профессии не положено.
Но об этом позже.
Сейчас же речь идет о том, что, когда Элсерт Онлафф отдал свою душу одному из богов, а присутствовавшие на его похоронах люди разошлись по своим делам, пожелав на прощание старому начальнику тюрьмы доброй дороги в Покои Ривенделла (куда тот направился в действительности только богам известно), вопрос о том, кого поставить на освободившееся место, открытым оставался недолго.
Свою кандидатуру предложили сразу три видных претендента едва ли не сразу же после того, как Элсерт Онлафф с последним выдохом испустил из груди свою бессмертную душу, а из кишок - все свое дерьмо. О Бресте и речи быть не могло, однако он не собирался сидеть, сложа руки, и смотреть, как мимо него проходит превосходный шанс встать на одну ступеньку ближе к небу. По этой причине он и явился в зал для заседаний городского совета, когда там решали, кому же именно доверить задачу по удержанию преступников в месте, заслуженном ими по праву.
На собрании городского совета председательствовали: Верховный Городской Отец Фенритик отчего-то Восьмой (ведь о предыдущих семи никто и слыхом не слыхивал), который представлял власть Ривенделла; Верховный Городской Староста Дестерн Мосс, который представлял власть короля; и, конечно же, Верховный Городской Представитель Торговой гильдии Арнбет Ленсби, которая представляла единственную реальную власть на этом собрании всех сильных города Вервитер. Вот им-то Элмерт Брест открыто и сказал, что, по его мнению, он достаточно сделал для того, чтобы горожане спокойно спали по ночам, зная, что он, Брест, надежно держит в узде тех, кто посягает на их покой. Именно поэтому, сказал Элмерт, он справедливо заслужил пост начальника тюрьмы, в которой проработал пять лет начальником охраны и добился поразительных результатов, о которых многие могут лишь мечтать, а некоторые и на это не решаются.
В случае отказа удовлетворить его прошение, Брест грозился подать в отставку и уехать в какой-нибудь другой город, где, как он небезосновательно полагал, его примут с распростертыми руками и оценят его профессиональные качества как подобает.
Он ни в коем случае никому не угрожал, а просто ставил перед фактом. Голос его был спокоен и тверд ровно настолько, что давал понять - Брест все хорошо обдумал и идти на попятную не собирался. Взгляд, как всегда грозный, но беззлобный, пристально буравил председателей городского совета, которые были прекрасно осведомлены о реальном положении вещей, касающихся городской тюрьмы и положении Бреста в ее стенах. Каждый их Верховной Городской Троицы понимал, что поймать преступника это еще полбеды, поскольку после этого его следует изолировать от общества в крепкой камере, а это куда сложней, чем просто защелкнуть замок в закрывшейся за спиной узника дверью.
С приходом Бреста на пост начальника охраны практически на нет сошли случаи, когда заключенные сбегали из Хейвена, подкупив охранников. Реже стали вспыхивать бунты, в которых погибали люди, как со стороны охранников, так и со стороны преступников, которых помимо всего прочего защищали еще и от им подобных. Роль Элмерта Бреста в положительных изменениях системы содержания осужденных была несомненно огромной.
На принятие верного решения времени понадобилось всего ничего. Городскому совету даже не понадобилось совещаться, поскольку готов был готов уже до того, как Брест договорил. Десять секунд спустя после того, как начальник охраны Хейвена закончил свою речь (ровно столько времени Великая Городская Троица обменивалась взглядами), Арнбет Ленсби встала с места и коротко прокашлялась, чем вызвала немалое изумление у большинства собравшихся. Даже Элмерт Брест, человек из камня, слегка сдвинул брови, поскольку на его памяти, как и на памяти почти всех собравшихся людей, еще ни разу председатели городского совета Вервитера не принимала ни одного решения столь скоро.
Верховный Городской Представитель Торговой гильдии обладала тихим мелодичным голосом, в котором, вместе с женственностью, отчетливо слышались властность и сталь. Этим голосом Арнбет Ленсби и объявила во всеуслышание о том, что Верховная Городская Троица славного и великого города Вервитер приняла к сведению слова многоуважаемого начальника охраны городской тюрьмы Хейвен, тщательно рассмотрела поднятый им вопрос и решила удовлетворить прошение Элмерта Бреста относительно поста начальника тюрьмы, с чем она, Арнбет Ленсби, его и поздравляет от лица всех собравшихся от всей души. Хотя на самом деле, она была вне себя от злости.
Причиной ее ярости была наглость, с которой говорил Брест, а еще сильнее женщину злил тот факт, что поделать с этим она ничего не могла. Для Арнбет, занимавшей высокое кресло и привыкшей к соответствующему этому креслу обращению, это был удар под дых. Однако женщина прекрасно могла управлять своими эмоциями, поэтому внешне никак не проявила своих чувств, затаив в душе легкую злобу, твердо пообещав себе при случае помянуть Элмерту его наглость.
Впрочем, судьба распорядилась иначе. Не прошло с назначения нового начальника тюрьмы, как Ленсби поймали на казнокрадстве. Неизвестно, зачем довольно обеспеченной женщине понадобилось присваивать себе жалкую сумму, отведенную на ремонт городской библиотеки, но на суде были предоставлены веские доказательства ее вины. О том, что Арнбет подставили ради поста Верховного Городского Представителя Торговой гильдии, на заседании никто не сказал и слова, включая подсудимую, которая здраво рассудила, что, промолчав, здоровее будет.
Не смотря на занимаемое ею высокое положение в обществе, Верховный Городской Судья в полном соответствии с законом присудил ей пять лет отбывания наказания в среднем уровне Хейвена и полную конфискацию имущества. Отсидев полный срок и выйдя на свободу с небольшой суммой денег, заработанной в тюрьме шитьем военной формы (контракт выбил никто иной, как Брест), изрядно подтрепавшаяся Арнбет покинула Вервитер, отправившись, как поговаривали, к родственникам в другой город.
Но в день заседания городского совета, когда решался вопрос о новом начальнике Хейвена, Представитель Торговой гильдии улыбалась Бресту, даже не подозревая, что в скором времени он будет обращаться к ней повелительным тоном, имея на это полное право.
Элмерту Бресту вдали новую форму, среди которой был и превосходный белый парадный мундир, который он надел в первый раз на торжественную церемонию, посвященную его вступлению в новую должность. Праздничное действо состоялось в городской ратуше на следующий же день после решения Великой Городской Троицы Вервитера. А зачем тянуть, если заключенные Хейвена по природе своей или по велению кривой тропинки, на которую ступили поддавшись соблазнам тварей Вирсвелла, очень нуждаются в неусыпном строгом присмотре.
Второй раз достать мундир из дальнего угла шкафа, где помимо парадного облачения пылью покрывалась форма курсанта Королевской Военной Академии (в глубине души, где-то очень глубоко, Брест был немного, самую чуточку, сентиментален относительно своего прошлого), Элмерту выпал шанс в день свадьбы.
Поскольку он не был военачальником, а вотчиной его была городская тюрьма, то появляться на городских празднествах в мундире ему было необязательно, чем он не без облегчения пользовался. Брест не любил понапрасну привлекать к своей персоне внимания, а потому решил облачаться в парадное одеяние только в действительно необходимом случае. А обряд бракосочетания как раз обязывал жениха предстать перед общественностью в как можно лучшем свете и красивом платье.
В тот день начальник тюрьмы был взволнован как никогда раньше, разве что в день окончания военной академии, когда их провожали из стен, ставших родными за семь лет, на войну. Пот ручьем бежал по лицу, рубашка моментально промокла насквозь, стоило ее надеть, а руки тряслись не хуже, чем у супруги Онлаффа, когда та узнала, что стала бесплодной и никакие молитвы Мефале ей не помогут.
Избранница Бреста, юная Арлиена Лест, дважды в неделю приносила ему свежие овощи и не принадлежала к богатому или знатному роду, а потому проблем с согласием родителей на просьбу руки и сердца их дочери у Элмерта не возникло. Даже учитывая тот факт, что невеста была моложе жениха на, не много не мало, двадцать лет. В свои пятнадцать Арлиена вряд ли смогла что-либо противопоставить словам своего отца, которому помимо нее предстояло пристроить еще двух дочерей, а потому он рад был любой более-менее приличной кандидатуре. А тут ему выпало кое-что получше.
В кандидатуре Бреста глава семейства Лест разглядел не только выгодную партию для своей средней дочери, но и неплохие возможности для старшей и младшей без проблем поменять фамилии в скором времени. Лест небезосновательно посчитал, что в Вервитере найдется немало молодчиков всех возрастов, которые не прочь обзавестись родственными связями с грозным Элмертом Брестом, начальником Хейвена. О подобном отец девушки и мечтать не мог, а потому упускать этот шанс не собирался.
Объявив Арлиене о том, что через месяц она покинет родное гнездышко в белом платье, ее отец пропустил мимо ушей угрозы дочери наложить на себя руки. Словам о намерении девушки уйти в монастырь Лест уделил чуть больше внимания, поскольку понимал, что если его средняя дочь в порыве юношеского максимализма решится на этот шаг, то помешать ей он не сможет. Уж очень крепко цепляются церковники за своих молодых рекрутов, по возможности не упуская из своих цепких лап ни одного из кандидатов на службу одному из богов. При этом они особо не церемонятся с теми, кто пытается помешать им в этом религиозном порыве.
Отец сказал Арлиене, что если она о себе не беспокоится, упуская из-под носа столь прекрасную возможность выйти в люди, как семейные узы с высокопоставленным человеком, то пусть хотя бы подумает о своей семье, о своих сестрах, которых, в отличие от нее, Арлиены, природа особой красотой не одарила. А в завершении своей речи, перед тем как покинуть комнату девушки, Лест сказал, что в монастыре ее ждет куда худшая судьба, нежели ей представляется в замужестве. Он сказал, что многие настоятели далеко не прочь запереться ночью наедине с пятнадцатилетней девственницей, чтобы проверить, насколько та любит господа своего и представителя господа этого на земле.
А в качестве сокрушающего удара Лест не забыл упомянуть и скандал двухгодичной давности, когда выяснилось, что у одного святоши, служащего Ривенделлу, в большом почете были девственницы, которых он с готовностью продавал в публичные дома или последователям Вирсвелла, как только они теряли былую красоту и невинность. Случалось же это непременно после четырех-пяти ночей, проведенных в холодном пыточном подвале со священником, у которого после любви к главному богу сразу же шла любовь к истязанию и надругательству к своим сестрам по вере.
Доподлинно не известно, какие же именно слова отца возымели свое действие, и с которыми из них Арлиена согласилась. Возможно, девушка куда больше любила жизнь, нежели говорила, или дом Бреста казался ей более уютным местом, нежели тесная келья в монастыре. Так или иначе, но за месяц, предшествовавший свадьбе, Арлиена Лест не предприняла ни единой попытки ни наложить на себя руки, ни сбежать из дома в обитель одного из богов или какое-нибудь другое место.
О грозной славе Бреста по Вервитеру ходили легенды одна невероятнее другой, а потому девушка была довольно неплохо наслышана о своем будущем муже, однако знакома с ним не была. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что Элмерт Брест это тот самый мужчина, которому она каждые вторник и пятницу приносила свежие овощи из лавки, где работала уже пару лет. Образ, сложившийся в ее голове под действием всевозможных слухов и домыслов, никак не соотносился с ее впечатлением от доброго весельчака с грубым лицом, который любил на ужин прожаренное до корочки мясо с салатом из свежих овощей и всегда хорошо к ней относился во время ее коротких визитов в его дом.
Каким бы с виду грозным и непоколебимым ни был Элмерт Брест, но всю свою грубость и силу он проявлял только вне стен своего жилища. Внутри же он оставался простым одиноким мужчиной, любящим хорошо поесть и погреться холодным вечером у камина, распивая крепкие напитки и предаваясь светлым воспоминаниям.
В середине июля, в один из самых жарких его дней, Элмерт Брест, ужасно потея от волнения, надел свой парадный мундир, а Арлиена пока еще Лест - пышное белое платье, сшитое специально для нее на заказ у одной из лучших швей всего Вервитера. И в этих нарядах они предстали перед собравшимися родственниками и друзьями ради торжественной церемонии в городской ратуше. Взявшись за руки, каждый из них по очереди произнес слова свадебной клятвы. Брест как всегда говорил твердо и уверенно, будто чеканил каждое слово, а Арлиена, дрожащая в душе как осиновый лист на ветру, произносила клятву тихо и не спеша, но без ошибок и запинок.
Когда с совместными обещаниями любви и верности было закончено, перед молодоженами вышли три мужчины и женщина и выстроились в ряд. Сделав пару шагов навстречу, к Элмерту и Арлиене приблизился мужчина с огромной рыжей бородой и протянул им чашу полную красного вина. То был служитель Ривенделла, который предложил паре испить из чаши в знак того, что отныне они будут жить как единое целое, делясь друг с другом и радостями, и страданиями.
Для Элмерта, которого столь малым количеством спиртного можно было только заставить усмехнуться, вино не отозвалось даже легким отголоском опьянения, а вот в голову юной невесты, ни разу в жизни до этого момента не пробовавшей ничего алкогольного, ударило почти моментально.
После того, как чаша опустела и была возвращена священнослужителю, рыжебородый отступил назад, заняв прежнее место, а на замену ему подошел парень лет двадцати. Один из братьев Кайриса, бога всех живых существ, надел сначала Бресту, затем его супруге по золотому кольцу на средний палец правой руки в знак того, что отныне их пара это самые близкие звенья единой цепи, сковывающей всех живущих на земле, а их кольца призваны показать всем, насколько прочна их связь.
На среднем пальце носить золотое кольцо имел право только человек, состоящий в браке, а так же братья и сестры Кайриса, у которых кольцо означало, что они прочно связаны не с одним определенным человеком, а со всеми живыми существами, будь то хоть животное или растение. Друг друга поклонники Кайриса приветствовали при встрече, показывая выставленный кверху средний палец с золотым кольцом, тогда как остальные пальцы сжимались в кулак. Иногда, в знак особого уважения и восхищения, к этому жесту добавлялось сгибание руки в локте, вследствие удара по ней ребром ладони левой руки.
Третьей подошла женщина в полупрозрачном свободном платье и с распущенными волосами, в некоторых местах заплетенными в тонкие косички. В косички эти и летом и зимой непременно вплетались зеленые листочки и различные маленькие полевые цветы. Женщина водрузила на чуть склоненные головы супругов по венку из цветов, трав и веточек. Это был знак того, что теперь богиней любви и плодородия Мефалой на молодоженов возложена миссия любить друг друга всю свою жизнь и продолжать свой род, на что женщина в откровенном наряде, будучи одной из детей Мефалы, и благословила семью Брест.
Представителей от Вирсвелла на подобных мероприятиях, конечно же, не присутствовало, поскольку это был не их удел. Последователей боги смерти и зла Элмерт и Арлиена, ведя они праведный образ жизни, могли встретить лишь на собственных похоронах, когда те явятся с почестями проводить их из этого мира, помолившись чтобы Древние, если душе не повезет оказаться в Покоях Вирсвелла, насытились ими и как можно быстрее отрыгнули назад в жизнь.
Корнас был давно умершим богом. Настолько давно, что никто уже и не помнил, чего же собственно он был богом, и потому люди считали глупостью молиться ему. Действительно, зачем ждать ответа от того, кто услышать мольбы просто не в силах, да к тому же не зная о чем именно молить? По этой причине ни на свадьбе, ни где-либо на земле поклонников Корнаса не было.
Последним к паре подошел Верховный Городской Староста Дестерн Мосс, чтобы высказать свое благословение от имени короля и вручить им официальные бумаги, где черным по белому было написано, что, начиная с сего дня, род Брест объединился с родом Лест. Конечно, Моссу было необязательно лично присутствовать на церемонии бракосочетания, поскольку для этого имелись другие официальные лица, которые передали бы супругам поздравления от короля, который и знать не знал об их существовании, ничем не хуже. Однако Верховный Городской Староста Вервитера решил принять участие в торжественной церемонии самолично, не перекладывая эту обязанность на чужие плечи.
Элмерт Брест решил, что это явно было неспроста, ведь Верховный Городской Отец Фенритик Восьмой не вышел к нему и его жене с чашей вина как представитель Ривенделла, доверив столь почтенную формальность рядовому служителю верховного бога. И в этом Брест был стопроцентно прав, однако он ошибался, когда решил, что у Мосса имелся к нему важный разговор в неофициальной обстановке. Элмерт знал, что подобные якобы дружеские беседы между людьми, занимающими не самый последний пост, не принесут ничего хорошего тому, кто находился рангом ниже. Впрочем, он знал так же и то, что разговор этот состоится не раньше, чем гости, усевшиеся за торжественно накрытые столы, набьют от души свои желудки и, заметно захмелев от крепкого вина, разобьются на небольшие группки по интересам. А к этому времени, чем Древние не шутят, Мосс и сам мог изрядно поднабраться и потерять к нему, Бресту, всякий интерес и перенести свои планы на другой, более подходящий случай.
На самом же деле Дестерн Мосс просто был большим любителем халявных угощений, от которых на подобных мероприятиях столы прямо таки валились. К тому же он искренне считал, что люди, несомненно, будут испытывать гордость оттого, что сам Верховный Городской Староста удостоил их своим визитом и пирует с ними за одним столом.
Вечером, когда на улицах города стало темно, а гости разошлись по своим домам, оставив молодую пару наедине, подзахмелевший Элмерт Брест, уставший за день от веселья и поздравлений, кое-как стянул с себя парадный мундир и небрежно забросил его в дальний угол спальной комнаты.
В том углу мундир и провалялся ненужным комком до самого обеда, пока юная, но уже успевшая стать женщиной, Арлиена Брест, наконец проснувшаяся после первой брачной ночи, не подняла его с пола. Уже не белоснежный мундир Элмерта Бреста был отправлен в стирку, после которой вновь угодил в шкаф дожидаться своего часа на долгий срок.
Сам Брест искренне полагал, что в следующий раз надеть свое парадное облачение ему доведется только с чужой помощью. Сам начальник тюрьмы не справился бы со столь вроде бы нехитрым делом только потому, что думал, будто в третий и последний раз доставать его парадный мундир предстоит в тот день, когда Элмерт отдаст душу одному из богов. На более высокий пост, нежели управление Хейвеном, Брест не рассчитывал, считая глупым занятием питать пустые иллюзии, и на пенсию выходить не собирался, а потому рассчитывал, что из своего кабинета перекочует лишь в деревянный сюртук, на пару метров под землю.
Однако судьба внесла свои коррективы в планы Элмерта Бреста, распорядившись по иному. Мундир вновь был представлен на свет, когда Брест не только продолжал дышать, но помимо этого еще был не просто здоров, а находился в прекрасной форме. И тот факт, что в скором времени начальнику Хейвена должно было исполниться сорок лет, никак не сказывался ни на боевой дух, ни на крепость тела.
Элмерт беззаботно спал хмельным сном в своей теплой кровати, лежа на спине, и храпел как целый армейский полк. Левой рукой он обнимал уснувшую на его плече жену, а правая - покоилась на животе, размеренно вздымавшемся и опускавшемся в такт дыханию Бреста. За срок службы на посту охранника тюрьмы он не обрюзг, как многие его сослуживцы, но небольшой жирок нагулять успел. Виной тому служила в большинстве своем сидячая работа, великолепные успехи Арлиены в кулинарии и увлечение пивком в тесной компании после работы, набирающее обороты в последнее время.
Обозначившийся живот с покоящейся на нем рукой поднимался вверх - и Элмерт издавал громоподобный храп. Живот опускался - и Элмерт шумно выдыхал воздух, который с трудом, словно был тягучим, входил и выходил из груди Бреста.
Арлиена, которая была, прямо сказать, миниатюрной по сравнению с мужем, казалась спящей красавицей в лапах огромного дикого зверя, эдакого медведя. Каким образом ей удавалось спать под дикий концерт, устраиваемый Элмертом каждую ночь после явно затянувшейся пивной попойки, сложно сообразить.
Причиной ее мертвецкого сна вполне могла бы послужить усталость. Обычная усталость, которая является спутницей женщин, занимающихся повседневными работами по дому, но она была тут ни причем. После свадьбы Арлиена ушла из овощной лавки, поскольку Элмерт зарабатывал достаточно денег, чтобы прокормить семью, жить лучше многих горожан Вервитера и при этом откладывать часть на черный день.
Вместо того, чтобы весь день мотаться по городу, разнося корзины со свежими летом и солеными зимой овощами, девушка решила принять на себя заботы по дому. Но поскольку Брест не собирался увольнять прислугу, которая следила за его жилищем еще задолго до брака, обязанности по благоустройству быта были для Арлиены не более, чем формальностью. Чтобы хоть как-то занять себя, девушка принялась постигать мастерство вязания и кулинарии, в чем и добилась поразительных успехов за относительно короткий срок.
Большую часть дня девушка читала книги, готовила что-нибудь или прогуливалась с подругами, на встречу с которыми все чаще уходило меньше времени. Девочки, с которыми, казалось, совсем недавно Арлиена играла в куклы, внезапно, как и она, превратились в девушек и начали обзаводиться семьями и заводить детей. К тому же их мужья получали куда меньшее жалование, нежели Элмерт Брест, так что не могли позволить своим женам днями напролет маяться от безделья.
Переживать по поводу участившихся посиделок Бреста в кабаках, где было полным-полно дешевой выпивки и достаточно доступных женщин, еще было рано, а детей, истошно орущих по ночам, они еще не завели. Так что у Арлиены, скорее всего, был просто крепкий здоровый сон, а к жуткому храпу супруга она, похоже, успела привыкнуть, поэтому на этот звук ее мозг и перестал обращать внимание.
А вот к яростному стуку в парадную дверь среди ночи Арлиена Брест привыкнуть не успела по одной простой причине. За всю свою замужнюю жизнь девушка не припоминала ни единого случая, чтобы в их дом кто-то посмел заявиться в столь то ли поздний, то ли уже ранний час и стуком посягать ни сон Брестов.
Три служанки работали лишь днем, приходя с рассветом и покидая дом незадолго до наступления заката даже зимой, поскольку гулять в одиночку по темным улицам некоторых районов Вервитера дело отнюдь небезопасное. К несчастью, стража порядка не могла поймать всех, преступивших закон, а потому под опекой Элмерта Бреста в Хейвене находились далеко не все, кто того заслуживал, а большинство из них продолжали разгуливать на свободе.
Вот так и вышло, что в ту ночь во всем доме, кроме спавшей в обнимку пары, не было ни души. И первой проснулась Арлиена.
Она немного приподнялась с кровати, оперевшись локтем правой руки на подушку, и, сонно моргая, неспешно завертела головой из стороны в сторону, пытаясь понять, что же послужило причиной ее пробуждения. Несколько секунд все было тихо, не считая, конечно, спавшего, как ни в чем не бывало, Элмерта, который, не смотря ни на что, продолжал свой полуночный концерт утробной музыки.
Его жена уже собиралась списать все на ложную тревогу и вновь опустить голову на прежнее место, но тут стук повторился. На сей раз он звучал намного требовательнее и дольше, чем раньше. Арлиена прекрасно понимала, что подобным образом хорошие новости не приносят, а это значит, случилось что-то плохое. Нечто настолько серьезное, что никак не могло подождать до утра.
Прежде чем ужасные догадки, одна страшнее другой, заполонили девичью голову, она схватила мужа за плечо и принялась его трясти. Сначала несильно, но Элмерта это не разбудило, и тогда Арлиена приложила больше усилий, увеличивая силу пока ее муж наконец не проснулся.
- Элмерт, просыпайся. Что-то случилось, - приговаривала при этом девушка, и, прежде чем Брест успел открыть глаза, голос ее начал немного подрагивать.
- Что такое? - спросил Элмерт спросонья, и ответом ему послужил очередной стук.
Сон как рукой сняло, на оценку ситуации Бресту понадобилось меньше секунды. Нашарив в темноте возле кровати одежду, он велел жене оставаться в спальне, а сам, кое-как натянув рубашку, отправился отпирать дверь, прихватив с собою на всякий случай клинок.
В голове, еще полной хмеля, но уже способной более-менее трезво соображать, появилась всего одна короткая мысль, которая с легкостью все объясняла. Бунт. Не привычная потасовка, а нечто куда серьезнее, с убийством надзирателей, взятием заложников и возможными побегами. Иначе зачем понадобилось вмешательство самого Бреста, когда охраной командует не менее опытный вояка?
- Иду-иду! - крикнул Элмерт в ответ на несмолкающий стук и чертыхнулся под нос, осторожно спускаясь в темноте по лестнице. Прихватить свечу, Брест не додумался, подгоняемый кем-то нетерпеливым и настойчивым, стоящим возле дверей его дома. Возвращаться же назад и тратить еще пару минут на добывание огня начальник Хейвена не стал, полагая, что дело действительно не требует промедления.
Шансов на то, что заключенные Хейвена подняли восстание, было мизерно мало, почти что никаких, но что еще мог означать этот ночной визит?
- Надеюсь, действительно случилось что-то серьезное, иначе кое-кто сейчас пострадает, - тихо прорычал Элмерт, поскольку некто за дверью то ли не услышал крика Бреста, то ли проигнорировал его, и вновь с силой забарабанил в дверь, дрожащую под мощным натиском.
- Какого хрена?! - рявкнул начальник тюрьмы Вервитера, открывая дверь в свой дом левой рукой на себя. Стоя к входу вполоборота, правую руку, с зажатым в ней оружием, он держал спрятанной за собой.
- Элмерт Брест? - осведомился незнакомец, в одиночестве стоявший на пороге. За его спиной на дороге стояла крытая повозка с запряженной в нее тройкой коней, чью масть в темноте было не различить. А что касается самого незнакомца, то тут наметанному глазу Бреста темнота не помешала - сказывалась работа с розыскными ориентировками. Молодой парень от двадцати до двадцати пяти лет, рост около двух метров, вес чуть меньше восьмидесяти килограмм, коротко стрижен, одет в неприметный плащ.
Слух начальник тюрьмы не тренировал, однако его ухо уловило слегка заметный акцент, который прежде слышать в Вервитере Элмерту еще не доводилось, но который был ему неплохо знаком по лихим годам молодости, проведенной на службе королевству.