- Братишка, спой мне... Лешка, ну спой... Для меня? А?
...Я слышу со стороны свой голос, даже не голос, а какие-то отзвуки, отголоски... как на старой, заезженной пластинке, с чуть живыми интонациями. Это память... Образы... Многоточия... Бывает так, что это все играет с нами. Ты вроде бы все помнишь, даже ощущаешь те запахи, слышишь те звуки, видишь картины, кадры того, что там... годы назад...
Тебе кажется, что все было именно так... Но только что-то очень властное и упрямое внутри тебя... даже не подсознание... не бессознательное, а что-то более глубинное, более объемное и всепоглощающее знает: ты просто хочешь, чтобы так было...
Время...
Вступая в сговор со временем, память, жалея и милосердствуя, уступает место воображению... Ты знаешь, что так было или ты хочешь, чтобы было именно так?
А я уже не знаю.
Знаю только, как есть...
Ему сегодня исполнилось бы тридцать три...
Скоро осень. Скоро природа соберется умирать на зиму, а он только родился. Да. Так и есть.
Он родился тридцать три года назад, а сейчас его уже нет... А я есть. И я - здесь.
Здесь, вокруг него, еще много таких же, как он, тоже когда-то родившихся. Они все рядом, рядом с ним. Все вместе.
И ты очень хорошо понимаешь, что так надо. Надо, поскольку это сейчас ты сидишь здесь, и может даже заплачешь, но не оттого, что он ушел, не успев чего-то, а оттого, что у тебя его больше нет... а через час ты уйдешь.
Они останутся. Все вместе. Он не один.
И осоловелое жирное воронье будет кормиться с их столов раскрошенными булочками и конфетами... Будет так гортанно и по-хозяйски спрашивать: 'Кар-к? Как?'
Как?
Вот и я спрашиваю: 'Как?'
Уходил человек, а вернулись... вещи... как это? Вещи остались, а его нет?
Тебе предлагают посмотреть на его... ботинки... И не важно, что на земле тысячи и тысячи таких же ботинок... тебе показывают именно 'его' ботинки... а еще, будто издеваясь, заглядывают в глаза и спрашивают: 'Его ли?'
'Берцы'... Смотришь на них и думаешь: 'Да хрен знает, чьи они... эти 'берцы'. Они же все одинаковые. Стандарт...'
Но смотришь все внимательнее, а из глубины души какая-то тварь высовывается и твердит: 'Да его они... его...'
А ты не хочешь ей верить.
Не можешь.
Потом это все закончится. Заберешь и эти ботинки, и все остальное, что отдадут. И словно очнешься... Ведь еще гитара была. Он хорошо пел. Он всегда пел для меня.
А я так и не научилась.
Бездарь.
Но гитары не будет.
Без него она не нужна.
Может, кому-то... Мне - нет.
А мне... Мне сейчас столько, сколько было ему тогда. Тогда, когда он ушел, а вернулись - ботинки...и что-то еще, что отдали... Всего лишь...
Тогда была зима. Был Новый год, которого у меня теперь нет.
Я просто покупаю новый календарь. И все.
Мне сказали, что тогда было холодно. Ему было холодно ...
Я до сих пор - мерзну...
Ему было больно. Я знаю. Мне не говорили, но знаю.
А мне до сих пор... нет... Теперь уже не страшно. Не больно. Не...
Просто так надо. Было. Есть. Будет.
Сколько еще их вернулось, возвращается и вернется в этих "ботинках"? Я не хочу об этом думать.
Скоро... уже совсем скоро я поднимусь со скамейки, закрою ограду и пойду... Только оглянусь и посмотрю на мои любимые темные бархатные розы...
Он всегда дарил мне цветы. Теперь я принесла их ему.
Ухожу.
Ухожу туда, где растет его дочь, где стареют родители, где племянник - его точная копия...
А эти объевшиеся крылатые кладбищенские сторожа еще спрашивают меня: 'Кар-к? Как?'