Триста пятьдесят тысяч - хорошее начало, плохой конец.
Триста пятьдесят тысяч - и он бы остался богом, светом в плоти, радостью сердца.
Триста пятьдесят тысяч, паршивых, жалких, вонючих баксов... Где они? Нет их - он стал ничем, пустым местом, мешком, набитым бесформенными осколками костей и спутанным вервием жил и кишок.
Триста пятьдесят тысяч отделяют мгновение, в которое это тело пело и плясало, говорило и думало, не говоря обо всём прочем.
Триста пятьдесят тысяч - всё, что нужно было ему, чтобы жить.
Триста пятьдесят тысяч я не достала, не нашла, не принесла, не... сижу и стучу головой о холодную ржавую лодку, рядом с которой его бросили. Я была виновата, а убили - его. Жить и ничего не видеть, кроме кровавой мельницы из рук, методично машущих бейсбольными битами. Закрывать глаза - и видеть только окровавленной пеной окрашенный рот, разверзнутый болью в пронзительном хрипе. Открывать глаза и не находить встречного взгляда - ресницы сомкнулись, склеились, слиплись. Хотела бы я, чтобы мои мозги вытекли мне на лоб, но меня и пальцем не тронули. Знали, сволочи, ведали, что творили... Беру мертвую руку... перстень на мизинце... оттираю кровь с камня: красное на красном... покачиваясь и тихо подвывая, вспоминаю, как мы его купили. Он хотел подарок. Я сказала, чтобы он сам выбрал.
Мы в ювелирном магазине.
--
Хотите выбрать кольцо для своей девушки? - милая продавщица, симпатичная мордашка.
--
Нет, я хочу купить кольцо для своего юноши, - гнусавя и растягивая гласные на "крутой" манер, говорю я.
--
Вот хорошие кольца, - продавщица смотрит на меня, оценивая мои финансы по потрёпанной куртке и застиранным джинсам, - недорогие...
Явно смущаясь, он отводит разочарованный взгляд от дешевых колечек.
Но я-то знаю, что ему хочется. Я знаю его насквозь, навылет, шиворот-навыворот, до точки, до строчки, до взгляда. Не зря я пришла именно сюда, не зря он так тускло смотрит на кольца, явно не подозревая о скрытых возможностях моего кошелька. О да! Сегодня я шикую!
--
Нет, - говорю я продавщице, - я уже выбрала. Вон то, из белого золота, с гладким овальным рубином.
Ну что? Угадала? Не стоит говорить ничего: я слегка постукиваю себя пальцем по губам, качая головой, и улыбаюсь. Я же вижу, как зажглись его глаза. Молчи, молчи...
Триста пятьдесят тысяч вырывают меня из воспоминаний: сижу на грязной набережной заброшенного дока. Рука его выскользнула из бессильно разжавшихся моих ладоней и лежит теперь у меня на колене, рубиновым глазом посверкивая в свете близкого фонаря, покачиваемого ветром: уик-уик-уик - вправо-влево-вправо-влево... кричу, срывая перстень с его пальца, и запускаю его в ненавистный фонарь, высвечивающий фас и профиль его смерти, его посмертной маски, его трупа. Конечно, я промахиваюсь. Фонарь продолжает жалобно поскрипывать, а колечко улетает в воду - блук, три раза - тонг-дзонг-понг - оттолкнувшись от бетонной корки набережной.
Триста пятьдесят тысяч и колечко! Если бы мы просто пошли домой, но надо же было обмыть акт покупки! И надо же было одному моему давнему знакомцу встретить нас в клубе.
--
Слушай, - сказал он мне, быстро взглянув на кольцо на ЕГО пальце, - ты, как всегда, угадала. Выручай! Лысый дал мне в прошлую пятницу денег, чтобы я сторговал то антикварное колечко... ну, помнишь, точно такое же, как это... ему, - он опять кивнул на НЕГО головой, - ещё очень понравилось... Ты специально купила такое же? Аааа, - он шуточно погрозил мне, поцокав языком, - ты всегда знаешь, чем угодить... так вот, я, как всегда, проигрался, а колечко твоего бойфренда как нарочно похоже на то, антикварное, которое я должен Лысому, как две капли воды. Ты же помнишь Лысого? Ну вот. У них стрелка сегодня. Лысый его кому-то там ещё хочет перепродать, мне "за посредничество" отстегнут... а я тебя не обижу... Там будет довольно темно... соглашайся... можно по легкому срубить двести штук...
--
Шутишь, - спросила я, но на пьяную голову мне показалось это забавным и совсем не опасным. Мне, по широте и дури душевной, захотелось выручить безобидного неудачника. Лысого я знала плохо, только со слов знакомца, как его туповатого родича...
--
Нет, ну что ты! Дело - верняк, а ему ты потом сорок таких болтов купишь.
--
Какой расклад?
--
Сейчас же едем.
Мы вышли, и понеслось... Ночной клуб, вход с задней двери, полутемный коридор, а потом ярко освещенное помещение и пятеро бандитов. Почему я не протрезвела прямо тогда? Почему не развернулась и не ушла?
--
Да. У него, - сказал последний, кивнув на моего парня, который послушно-доверчиво вытянул вперед руку с перстнем.
Лысый нежно взял его ладонь, вставил в глаз такую хрень, которую обычно используют ювелиры, и от его улыбки не осталось и следа.
--
Придурок, ты что, спятил? - ласково спросил он. - Где кольцо?
--
Это оно, - упрямо повторил мой знакомец.
--
Даю тебе три секунды. Время пошло.
--
Но...
--
Две секунды.
--
Я только хотел...
--
Итак, у тебя его нет.
--
Но я...
Лысый ничего больше не сказал. Дружки лысого вытащили пушки и расстреляли моего несчастного знакомца, забрызгав всё вокруг его молодой кровью, содержавшей изрядный процент алкоголя, и мозгами без извилин.
Закончив с ним, пистолеты обратились к нам.
--
Ты его знала?
--
Немного...
--
Достаточно, чтобы прийти сюда. Кто чувак с кольцом? Твой дружок?
--
Да.
--
Он остаётся. Ты уходишь. Ты приходишь завтра вечером в док позади этого гадюшника и приносишь мне триста пятьдесят тысяч. Тогда чувак с кольцом уйдёт с тобой.
--
Но...
--
Три секунды. Ты уходишь без разговоров, возвращаешься с бабками. Две секунды уже. Пошла!
Триста пятьдесят тысяч! Только в кино на дуру вроде меня обрушилось бы небывалое счастье в виде свалившегося на голову миллиона. Мне не удалось набрать и ста тысяч. Но я пришла. Я принесла то, что собрала.
--
Неплохо. Совсем неплохо. Ты купила себе жизнь, но он умрет, а ты запомнишь, что не стоит лезть, куда не стоит, и казаться круче, чем ты есть.
Лысый махнул рукой, и время остановилось под взмахами бит.
Триста пятьдесят тысяч - цена его жизни. Я стою дешевле. Гораздо. Дешевле даже колечка из белого золота с рубином. Поэтому и сижу здесь, поэтому и живу, поэтому и запомню.