Глянцевая бумага - дорогой журнал, хороший. Действительно информативный, не гламурные картинки. На последней странице - мой рассказ, поверх темного, коричневого-серого тумана с огромной и страшной длинноносой венецианской маской, белесой, как смерть. Ниже - черный балахон. Смерть и есть.
Бабушка выходит из небытия, чтобы прочесть мой рассказ.
- Это мой рассказ, бабушка, - говорю я ей, - под иным названием и именем публиковать не захотели...
Смотрит и качает головой, глаза растерянные, словно говорят, как при жизни: "Извини, деточка, я ничего в этом не понимаю".
Ещё бы, я и не показывала поэтому, всё скрывала, всё. Стыдясь, плачу. Потом отираю глаза и читаю нараспев. Слова - прекрасны. Что-то про Нее, какую-то ту, что "нарезала глазами круги в поздней осенней воде". Вокруг темных буковок, Times New Roman CYR, - маленькие фигурки людей, бумажные, акварельные, лодчонки там же, назвать "гондолы" язык не поворачивается: очень уж призрачные. И все, все умерли, утонули, захлебнулись в тумане. Только маска смерти ухмыляется под балахоном одними глазами. Она знает, какую книгу я возьму в руки на следующий день.
Открываю "Время убийц" Миллера и читаю: "Заглавие "Время убийц" Г.Миллер взял из стихотворения в прозе "Хмельное утро" А. Рембо (http://www.geocities.com/SoHo/Nook/2689/rimbaud/utro.html). Этимологически слово "assassins" (убийцы) восходит к Haschischins - так именовались члены средневековой мусульманской секты в Персии, которых для совершения убийств опьяняли наркотиками".
На следующий день пришли слухи, что в городе объявился маньяк.