Первое, что вспоминается из прошлого: я иду вверх по лестнице за моей учительницей по специальности (специальность - это обучение игре на музыкальном инструменте). Она, как всегда, в длинной юбке годе. Цвет не помню, но что-то темное, темно-синее, должно быть, и в ярком свитере: полосочки синие, полосочки желтые, белые тоже - приятно посмотреть. Она всегда его носила с длинными бусами из бисера. У нас дома тоже такие были, только драные и других цветов. Тут бусы были подобраны в тон свитеру. Бусы были новые, и застежка в виде пухлого цветка была блестящей. Я часто смотрела на эти полосочки и на бусы. В лицо ей смотрела редко. Я вообще плохо запоминаю лица. То есть я могу узнать людей, но вот описать... черт его знает, какой это нос - широкий или узкий, какие там надбровные дуги и прочие скулы. Детали лица расплываются. А еще учительница была блондинка, наверное, и красилась в каштановый цвет. Когда волосы отрастали, они немного отрывались у нее от головы. Помада была красной. Мне вообще казалось, что она зря всё это красит: волосы, ресницы, губы. Она через это всё казалась старше, чем есть. Сейчас я понимаю, что она, похоже, была младше, чем я сейчас. Может, около тридцати, всего-то навсего. А была такой, очень такой... дамой. Как хорошо, что она этого всего не прочтёт.
Потом я вспоминаю какой-то из академ. концертов (это экзамен там так назывался). Вернее, до него. Мы все, её ученицы, в нашем обычном кабинете для занятий, но весна, окно открыто, и потому кабинет выглядит больше обычного. Я в ужасе, как всегда, и еще меня нарядили в чудовищную розовую плиссированную юбку и такой же чудовищный розовый свитерок. Я себе в этом розовом безобразии кажусь жирной, поперек себя шире. Но мне настолько в целом страшно, что всё равно, что на мне надето. Одна из девочек, постарше меня, рассказывает скабрезный анекдот, мы все смеемся, мне не смешно, но я тоже хихикаю. Потом она жалуется на прыщи на лбу и говорит мне, что мне повезло, что у меня челка. Конечно, мне повезло. Мне вообще везет. И на сальный прыщавый лоб, и на жидкие волосы, и на жирное пузо, но особенно - подыхать со страха в ненавистной музыкалке.
Странно это всё. Прошлое кажется чужой историей, как будто это всё было не со мной. Другая жизнь, из которой я мало что помню, потому что старалась забыть. Конечно, всего не забудешь.
Вот я играю на концерте Чайковского. Чайковского играю. "Камаринскую"... "Камаринского". В общем, скучную нудятину. Самое смешное было, когда учительница по специальности пыталась меня как-то заинтересовать и пела "Ах ты, м-м-м, камаринский мужик, ты зачем-зачем калашницу зашиб". Она именно мычала на сукином сыне. Мне казалось странным, зачем такие сложности, когда я всё равно знала слова. Уж откуда - не спрашивайте, но знала, хоть тогда и не было интернета.
А потом я сижу в "Большом зале" со всеми этими дитями и их родителями, и жду казни, когда мне придется взлезть на сцену и подохнуть там от ужаса окончательно. Конечно, этот момент настаёт. Я помню, что вот я уже сижу за роялем, смотрю вниз, в зал, там сидит моя учительница, именно её я вижу, она улыбается мне и кивает. Я тоже растягиваю рот и киваю ей, и играю абсолютно мимо нот. Ололо. А я не помню, кажется, потом я смогла исправиться и сыграть сначала уже нормально. В этот раз смогла. А когда-то на академ. концерте я вообще ничего не смогла. То есть я пришла в тёмный "Малый зал", весь в красном типабархате и зеленом типаплюше, села за рояль, блямкнула что-то и ушла в глухую истерику.
Мне именно и снится до сих пор (сколько это было, лет 25 назад?), что я на сцене в музыкалке, и должна что-то там играть, а я ничего не помню абсолютно. Ужас, не правда ли. И я просыпаюсь. Сейчас у меня есть преимущество: я могу проснуться.
Я вот сейчас понимаю, что я ничего не понимала в том, что я играю. То есть я удивляюсь, как я могла хоть что-то играть, когда я всеми силами избегала тренировок дома. Играла, заучивая непостижимым образом все эти крещендо, диминуэндо и легато. Со стороны, возможно, даже и неплохо играла, потому что оценки получала хорошие, но меня удивляет до сих пор, как можно было 8 лет играть без головы и сердца, без чувств. Хотя нет, два чувства были: безграничная ненависть к "черному гробу", не котором играла (пинала я его вполне себе с чувством. Думаю, оно и треснуло в итоге изнутри из-за меня, а не из-за того, что рассохлось, о, нет) и жуткий страх перед всем остальным, от занятий на ф-но, до академ.концертов.
Единственный раз мне понравилось играть хоть что-то, когда это был "Кобольт" Грига. Я еще и играла его раз в пять быстрее положенного. Это было круто. Но на сцену даже с "Кобольтом" было тащиться жутко.
Зато и одно из самых чудесных событий также косвенно связано с музыкалкой. Когда я уже почти её заканчивала, в жизнь вокруг стали проникать всяческие "чудесные" вещи, типа колдунов и целителей, и рассказов о непостижимом, религий, всех этих рамакришен и белых братьев, и прочих адвентистов седьмого дня. Всё это было очень интересно, хотя бы потому, что совершенно не похоже ни на что, ранее бывшее в совдепии. И вот, в какой-то желтой газетенке я как-то прочитала, что один мальчик получил кусок чужой души, который пришел к нему, заговорил с ним, и попросил убежища в его душе. Мальчик согласился и обрел сверхъестественные способности.
И вот, представьте себе серый день, осенний или весенний, после школы я еду на автобусе на специальность. Настроение... ниже плинтуса. И вот я себе думаю, по обыкновению, что хорошо бы сдохнуть, но не ходить на долбаную специальность. И тут, натурально, голос в голове, который мне говорит "приказывай". Я думаю себе, что вот, хорошо, спятила, таких не берут в музыкалку, и что-то блею в ответ, вроде "хорошо бы было это занятие - взять и отменить". А голос мне говорит насмешливо, что "приказывать надо так, чтобы кровь стыла в жилах". Вот тогда я и вложила в просьбу об отмене урока всю силу моего нежелания туда идти. Тут надо сделать отступление и сказать, что уроки у меня никогда-никогда-никогда не отменялись, тем более, спонтанно. Поэтому я доехала до музыкалки, вышла на моей остановке, перешла дорогу, помню, как я бесконечно долго ползла на крыльцо, высокое, в серое здание с треугольным портиком и жирными серыми колоннами, с каким нежеланием сдавала вещи в гардероб (кажется мне, гардероб там все-таки был) и потом тащилась по лестнице на второй этаж. Затем я долго-долго шла по коридору. И вот, когда я подошла к заветной двери, на ней была прикноплена записка, что сегодня занятий у такого-то преподавателя, имярек мой учительницы, не будет. НЕ БУДЕТ?!?!?!!! КАК?!?!?!!! А вот так. А вечером я имела разговор у меня в голове с этим нечто. Оно сказало, конечно, что оно кусок чужой души и просит убежища. Хихи. Думаю, что если бы я знала, что занятие отменится, я бы пожелала, конечно, что-то более глобальное, однако, я и теперь думаю, что я просто ку-ку и это было совпадение, а прочее я себе придумала. Может, и музыкалки не было. Совсем. Или это было не со мной, или в другой жизни. Не очень плохой все-таки жизни, от которой можно проснуться, или из которой можно вырасти.