|
|
||
Татьяне Лариной посвящается
(да простит меня А.С. Пушкин за такое сравнение)
Связь времен утеряна. И идешь - не идешь, а тащишься. И на душе так застойно, гадко и мерзко, как в общественном сортире, и не видишь никого и ничего вокруг, а потом... встречаешь любовь. Она озаряет светом огнеперых крыл своих, начавшись однажды после полудня, когда он заходит в лекционный зал и говорит, глядя на тебя, нет, впервые тебя увидев: "Ух ты!" И всё. Душа твоя пропала для вечности. Её засосало сладкое небытие, дремотная истома ожидания... Но это всё потом, а сейчас ты внимаешь его словам. И не важно, сколько человек одновременно с тобой слышат его "ух ты!". Не важно. Они же не понимают этих слов! Да и ты тоже не всё понимаешь. Не хочешь понять, что они вызваны тем, что ты изменила стрижку и тон помады, надела новый свитер небесно-голубого цвета, и даже серебряный амулет, подаренный подругой, тебе просто божественно к лицу. Просто ты слишком рано скинула зимнюю кожу, вышла из спячки как раз в конце февраля, вернее, на масличную неделю. Да и погода за тебя: орут отдельные сумасшедшие дрозды, и коты уже празднуют март. Солнце светит вовсю и даже проникает в твою душу, о, стылая, снулая моя рыба, вялая кисельная барышня. Думы твои охвачены лишь им, а тебе хватает (пока хватает) самообладания поучать в письмах подругу, которую тоже одолевают сомнения на той же почве. А другой ты пишешь, что влюбилась и решила ему признаться в письме, а она отвечает, что одобряет твое решение и просит не откладывать его в долгий ящик. И вот ты царапаешь огрызком карандаша на обрывках пожелтевших тетрадных листков свое признание, переписываешь его и исправляешь. А потом набираешь его на компьютере на работе и распечатываешь в жутком ознобе, и снова исправляешь, и снова распечатываешь, и так три раза. А вокруг периодически являются люди. Они мешают тебе. Но вот, наконец, всё готово. Даже конверт найден. Ты прячешь дипломатически корректное письмо в сумку.
Теперь возникает проблема другого характера. Как передать письмо ему? Когда вокруг сотни глаз, женских глаз, падких на сплетни.
22 февраля.
Ты видишь его, ты встречаешь его. Он, как всегда, опоздал, придя тогда, когда ты его совсем не ждала. У тебя была возможность, небольшая, но всё же была, передать письмо ему, но ты просто не смогла. Ты сдрейфила в последний момент, и тебе пришлось уйти домой несолоно хлебавши. И ты обрекла себя на неделю жутких мучений, когда обстоятельства не позволяли тебе увидеть его.
Ты едва дожила до 2 марта. Ты едва дотерпела. А когда он собрался уходить, ты кинулась за ним. Ты закричала его имя. Ты чувствовала себя гребаной Таней Лариной, но ты всё-таки вручила ему этот дебильный конверт.
(Потом ты напишешь, вспоминая этот день:
Прозрачный сумрак умерших небес
И тишина, готовая ко взрыву.
Во мне сегодня дух любви воскрес.
Я вспомнила опять довольно живо
Заснеженного марта день второй,
Коричневый конверт продолговатый,
Свое смятенье, твой покой,
Мой вид смущенно-виноватый,
Когда просила прочитать
Сухие строки глупого признанья...
Итог мне удалось предугадать.
Увы! Зачем ты понял всё буквально...)
И всё. Больше ничего не было. Нет, мучения, конечно, были. Тебе не сразу удалось справиться с чувством, да и не сразу хотелось сделать это. Всё еще жила надежда, что он как-то себя проявит. Потом ты поняла, что была права каждым словом своего письма, что он исполнил всё дословно. И, поняв это, ты испытала светлую грусть. И, сказав "аминь", мол, поразвлеклась и будет, убила свою любовь, воспользовавшись буддистским приемом "созерцания нечистоты", благо и труп кошки с червями вовремя подвернулся. Да...
Что же еще? Осталось только приложить текст письма. Не знаю, последний ли вариант, но это то, что ты сохранила. Надо бы сказать еще что-то, дабы поставить точку. Должна быть мораль, наверное, она такова: очень скучно и грустно настолько быть правой и так предугадать чувства другого человека. Не надо брать пример с таких вот поступков. Следует быть проще. И еще: безответное чувство похоже на самый сильный страх...
Читайте письмо и не судите строго его написавшую.
"(Его имя) !
Я постараюсь быть как можно более краткой, дабы долго тебя не отвлекать.
Причины, побуждающие меня писать это письмо - ничтожны. Разумные доводы, почему я не должна была этого делать, - весомы. В том, что я предпочла путь с моей точки зрения совершенно неприемлемый, виновато мое теперешнее состояние, которое несколько мешает мне сосредоточиться на поисках идеального решения. С другой стороны, в делах сердечных я имею обыкновение руководствоваться принципом невмешательства и теорией фатальности, что, как правило, вообще ни к чему не приводит. Поэтому в данном случае я решила нарушить обет молчания и попытаться выразить хоть что-то хотя бы на бумаге (что для меня уже безумно смело, ново и вообще несвойственно).
Я не строю насчет себя никаких иллюзий. В мире есть много девушек гораздо умнее и красивее меня, надеюсь, ты уже нашел или обязательно найдешь себе в будущем именно такую. Смешно сказать, но последний раз (впрочем, и первый тоже) я испытывала нечто схожее в шестилетнем возрасте, и с тех пор не позволяла себе такой роскоши. Так получилось (и не я тому виной, но неразумное сердце), что на этот раз мое вышеупомянутое сердце принадлежит тебе. Я понимаю, что этот трофей тебе совершенно не нужен, и могла бы не дать себе возможности отдаться во власть чувств, постепенно от них избавившись (есть для этого верные средства), просто иногда приятно немного побыть живым человеком: отвечать улыбкой на улыбку, пусть ничего не значащую, радоваться звуку милого голоса, удивляться, как природа, Всевышний (или кто еще там?) могли сотворить чудо, создав тебя.
И всё же из вселенной сладких грез следует возвращаться в холодную реальность...
Зачем я опрометчиво возлагаю на тебя свои проблемы, навязываюсь? Меньше всего мне хотелось бы быть тебе в тягость. Просто надоело мучаться неизвестностью и хочется услышать твое "нет", чтобы, окончательно отрезвившись, продолжать жить. Мое признание тебя ни к чему не обязывает. Я ничего от тебя не требую. Единственной просьбой, хоть я и не сомневаюсь в твоем благородстве, будет сохранить всё в полной тайне (только между тобой и мной, никаких исключений), и побыстрее забыть все мои слова, если они (как я и предполагаю) не найдут в тебе никакого отклика. Наконец, не стоит меня жалеть: я по доброй воле попала в создавшееся положение и в силах из него выбраться самостоятельно.
Итак, получилось довольно сумбурно. Прошу прощения за отсутствие изящного стиля, столь необходимого в документах подобного рода, а также что отняла у тебя слишком много времени.
(Ее имя)."
Ричарду III и Уильяму Шекспиру
Мне пришло письмо от неизвестного человека. Оно было вот о чем:
"Я умираю, - говорило оно, - но мне ничего не жалко. От меня все отвернулись. Все-все, даже те, кто любил меня. Им стыдно общаться со мной, стыдно, что я больна.
Я расскажу всё по порядку. У меня не было денег, но было желание обладать ими, и я отдала себя в руки врачей, кои испытывали на мне (за приличное вознаграждение) болезнь, вирус. Если я выживу, я стану сказочно богатой. Если нет (а я это знаю) - все деньги получит моя семья. Но я не хочу все давать им, что отказались от меня, что боятся и ждут моей смерти ради моих денег. Я наказана за мою жадность всеобщим презрением. Наказана лежать в стерильной комнате. Со мной никто не может общаться: болезнь моя очень опасна. Но мне уже всё равно. Я-то не боюсь смерти. И удручает меня лишь одно: ноги мои давно не бриты. Это гадко и стыдно. Я всю жизнь была аккуратна, и эта вынужденная небритость сводит меня с ума. Я не могу побриться сама, так как я очень слаба, и никто не хочет мне помочь. Я и письмо-то пишу не сама, я лишь диктую.
Я оставлю все деньги тому, кто выполнит эту мою последнюю просьбу. Но торопись, я скоро умру, друг мой, кто бы ты не был. Я не знаю, кто получит письмо, но предупреждаю тебя, что брить меня очень опасно. Ты можешь умереть, но и выжить с кучей денег.
Твоя О.Н."
Я не знаю, кто такая О.Н., но не хочу и не могу пойти туда. Я не смогу выполнить эту полубредовую идею умирающей. Мне не нужны ее деньги. Пусть лучше они достанутся тем, кто ее знает и любит, а, может быть, знал и любил. И я напишу ей в ответ:
"Дорогая О.Н. А мне нравятся твои волосатые ножки!"
Береника
Э.А. По и М.Ю. Лермонтову,
так как, собственно, рассказ следовало назвать "Береника нашего времени"
Береника.
Я не знаю этой девицы, и почему она себя так называет. Да и живет она своей жизнью.
Имя ее мне нравится...
Береника сидит в ресторане, положив ноги в тонких плюшевых брючках цвета бутылочного зеленого одну на другую. Брючки Береники последовательно соединены черными подтяжками со свитером, который (свободный, грубой вязки, короткий, нежно-зеленый) сейчас сполз, открыв моему (и не только) взгляду ее узкое смуглое плечо женщины-вамп. Я ее так называю, хотя она скорее вульгарна, чем знойна. На ней грубые растоптанные ботинки чуть-чуть за щиколотку. Они не мешают мне не увидеть носков в промежутке между брючками и ботинками, впрочем, как и чего-либо на ее открытом плече. У Береники холодные глаза цвета брючек, высокие скулы и красивый рот и выражение лица, затуманенное, видимо, тем, что сейчас сверкает янтарем в ее высоком бокале. Она слегка пролила его содержимое на того, кто сидит с ней рядом. Она хохочет, проливая вино на него еще больше.
Нет, ни хрупкой фигуркой, ни мальчишеской стрижкой меня не обманешь. У нее всё те же пустые глаза, уставшие от жизни (я их столько раз видела в зеркале).
Береника смеется, тот, кто рядом с ней, пытается уклониться от ловкой руки с бокалом, выдавливая из себя жалкую улыбку недовольства и растерянности. Зато он убрал руку с ее талии. Ловкая Береника! В перерывах между смехом она глумится: "Извиняюсь... Пардон..." И снова хохочет, но глаза ее ненавидят. Они обращены куда-то в глубь мира ее мира, в котором она живет. Она-то знает, куда он ее толкает...
Стоп. Вот и я тоже начинаю судить. А зачем? И Вам не советую вписывать ее в Ваши стереотипные рамки.
Но что же Береника? Она действительно ловка, она знает, где остановиться и плеснуть пару капель из полупустого бокала себе на свитер, но только совсем чуть-чуть, так, чтобы полушутя-полусерьезно можно было, шлепнув его по лысине, сказать: "Ах ты, противный!" Чтобы он кинулся вытирать ее свитер чуть ли не своим галстуком. А я вижу, я все замечаю: и судорогу отвращения в ее глазах, и влажные губы ее спутника, и её маленькие ногти квадратной формы, где самый кончик крашен белым, и то, что ей хочется, чтобы замерло навеки это мгновение, чтобы никогда не двигалось время дальше. Но она-то знает, моя незнакомая Береника, что пережить можно только быстрее. И она глядит на часы. Гляди, гляди, Береника, тебе еще много надобно успеть, не то останешься голодной.
Я слышу вздох и ее мягкий голос: "Так ты говоришь, что работаешь... М-м-м-играешь на... э-э-балалайке в русском ресторане?" Ее лицо приобретает выражение, которое для ее спутника должно означать удивленное восхищение, хотя я знаю точно, что Береника проглотила бы и Болгарского Медведеборца. Вот они и уходят, Береника и Болгарский Медведеборец.
Будь Береника чуть смелее, в мире на одну Беренику стало бы меньше, а Медведеборцу пришлось бы искать Стеллу или Ванессу.
Они прошли мимо, и я унюхала лёгкий запах духов Береники, нет, это не лаванда и не "Шанель №5". Это "Духи Береники".
Сейчас я закрою глаза и подожду, пока этот запах вернется. И помечтаю о том времени, когда Береника станет смелой...