'....У них есть невидимые каноэ, которые бесшумно скользят по реке. На суше они снимают свои шкуры и просушивают их у костра. Если человек пробудет с ними один год, то навсегда становится Выдрой, и нет ему возврата домой. Его ноги и руки сожмутся, колени распухнут, шерсть вырастет на спине. Странное племя - Выдры. Они выглядят, как дети, держат в рабах хорьков и смерть им приходит, если они съедят вареную пищу. Они встречают всех утонувших людей у своего костра и забирают к себе в племя.. Они знали, что я вижу их, и знали, что я смотрю на огонь Куктакаа..'
Легенда людей Нутка
Перевод на чинук - автор неизвестен, пр. 1891г.
Перевод на немецкий (с) Франц Боас, 1895г.
Перевод на английский (с) Р.Бучард, Д.Кеннеди, 2002 г.
Перевод на русский (с) Вл. Глебовский, 2004 г.
Пожив в этих местах пару месяцев, многому научишься у здешних зверей и людей. Вот и сейчас, сначала я почувствовала запах солярки, тяжелый и злой, затем услышала рокот мотора, а уж потом увидела на дальнем склоне медленно ползущую точку. Через час они будут здесь. Надо затопить печь в бане, поставить варить картошку и нарезать черемшу.
Мы стояли в Ок-Торке с июня, с того времени, как на перевале сошел снег. Здесь была наша база. Каждый понедельник ребята загружали станок и уезжали за хребет бурить, а возвращались в пятницу вечером. Я оставалась в лагере, разбивала молотком привезенный ими сланцевый керн, нумеровала припорошенные черной марганцевой пылью кусочки породы, раскладывала их по пакетикам и записывала результаты в таблицы. Вечером, когда темнело, Степан - старик, который сдавал нам свой древний кедровый дом и баню - заводил движок и он, пыхтя и вздрагивая, нагонял достаточно электричества, чтобы зарядить мой лаптоп на пару часов работы и дать жизнь аккумулятору, питающему древнюю настольную лампу.
Можно было бы назвать такую жизнь скучной, если бы не эти вечера, когда мы со стариком сидели на веранде и смотрели на огненные закаты, каждый раз по новому окрашивающие три цепи гор - горы ближние, горы дальние, и горы снеговые, за которыми и не бывал никто. Это была не скука, хоть и сидели мы так иногда по часу напролет. Степан, скрипя колесами своего инвалидного кресла, доставлял из кухни чай с кашкарой, сушеные ягоды салала вместо сахара и два стеганых одеяла - в одно я закутывалась по плечи, а другим он укрывал свои тонкие, неходячие, всегда зябнущие ноги.
В выходные же было шумно - буровики резались в карты и с криками плескались в ледяной воде Оннобода после бани, Володька рассказывал старые и свежие байки, и сам над ними хохотал громовым смехом. Движок работал весь день напролет - электричество было нужно не только для компьютера и лампы, но и для зарядки приборов, раций и неумолкающего радиоприемника, который, несмотря на старомодный внешний вид, ловил станции аж из самого Ванкувера. Потом, в понедельник с утра, дизели с ревом распугивали цапель, пристроившихся в гуще тополиных ветвей, и на пять дней наступала тишина.
Но сегодня была пятница. Дымок над банькой тянулся вертикально вверх, и рокот машин становился все громче и громче. Оба станка остановились враз и заглушили моторы. Из дверей стали выпрыгивать бурилы, стуча сапогами об землю и размахивая руками, разминая затекшие за трехчасовой путь спины и колени. Володька выташил рюкзак из кабины и, загребая сапогами, пошел к дому. 'Анна, как дела?' - 'Все то же. Как у вас?'. - 'Нормалёк, банька готова?'
* * * * * * * * * * * * * *
- Володь, тебе не холодно?
- Не, ты что, наоборот хорошо, хоть ветерок обдувает. Там, за перевалом, ты знаешь, ни деревца. За работой так нажаришься, что хоть в снегу бы сейчас спал бы.
- Ну что, снятся тебе они?
- Да, Аня, снятся. Снятся каждую ночь. Я уж вымотался весь. Как будто другую жизнь ночью проживаешь. И, знаешь, еще даже не успеваю провалиться в сон, а они как будто бы лезут из уголков глаз. И дальше уже не отвязаться. Кусают меня за ноги, тянут куда-то... бррр. Мокрые, отвратительные!
- Ну чего в выдрах отвратительного? Они очень милые, игривые. Помню, даже фильм смотрела про них давным-давно, они так смешно на брюшке катаются с берега - прямо в воду!
- По мне крысы, как крысы. А я крыс ненавижу. Как-то стояли в одной деревне, еще в России, году в девяностом. Спали на полу, раскладушек не было почему-то. И вот я ночью слышу - кто-то скребетcя. Включил фонарик - крыса ползет по ножке стола - там у нас продукты были... Ну вот, я на нее посветил, а у нее от света глаза вспыхнули красным, как сейчас вижу. И тут она как прыгнет мне на грудь!
Володька передернулся и отхлебнул чаю.
- Ну так то же крыса была, а это выдры, они совсем другие, живут себе на бережку, рыбу ловят. Да ты хотя бы раз выдру видел?
- На картинках видел. А откуда ты знаешь, что это выдра?
- Ты ж сам рассказывал - из воды приходят, длинные, спинка горбатая...
- По мне все равно крыса. Да не в крысах дело, просыпаюсь весь больной, они теперь у меня из головы не идут даже днем, все крутится, крутится... куда они меня тянут, а?
- Да ничего, пройдет, ты ативан пил, что я тебе дала?
- Выпил одну таблетку, проваливаешься сразу, а потом они все равно мерещатся.
- Ну ладно, ты только не зацикливайся на этом, это ж сон! Мне тоже такое снится, если бы я тебе рассказала, то твои выдры мышками показались бы, а не крысами. Еще два рейса, а потом сворачиваемся, поедем в Ванкувер, и больше ты сюда не вернешься. А там все будет по-другому, сниться будут долги, счета за квартиру, собрания на работе и все такое. Еще вспомнишь эти сны.
- Ты знаешь, я вот тут думаю... а вдруг я эти сны с собой привезу туда? На фига они мне там? А вдруг они Нине перекинутся и Машке? Ладно, я один тут мучаюсь...
- Да говорю тебе - не воспринимай все так серьезно.
- Ага, ты вот сейчас спать пойдешь, а они... да я уже вижу, как они ползают вокруг! - Он плеснул из чашки куда-то в темный угол веранды.
Кресло скрипнуло, и старик подкатился к нам поближе .
- Ты зря их чаем поливаешь, Володя. Они воды не боятся, они и так в воде всю жизнь плавают.
- Да я так, Степан Антипыч, в сердцах, типа как Лютер чернильницей. А ты-то что скажешь по этому поводу?
- Что скажу? Да ничего не скажу, если бы знал, то сказал бы давно. Ты сходи завтра к Череде, может она что подскажет? Но если можешь терпеть, то терпи. Пойди, если уж совсем туго приходится.
Ночью я и сама спала плохо, вздрагивая от стонов и вскрикиваний Володьки за тонкой перегородкой. А под утро и мне привиделись три тонких проворных зверька, змейками скользящие в темной воде. Я смотрела на все это как будто бы сверху и видела только свои ноги, голые, мертвенно бледные, странно удлиненные, уходящие под воду, как березовые шесты. Выдры кружились вокруг меня все быстрее и быстрее, и внезапно, под трепещущей от их хвостов водой я увидела оранжевые искры костра... Да, хоть к врачу, хоть к бабке идти, но что-то надо с этим делать...
* * * * * * * * * * * * * *
Наутро мы отправились к старухе на край деревни. Я видела Череду уже не раз. За то время, пока я болталась в Ок-Торке, мне уже были знакомы все здешние люди до одного - два десятка 'светлых', то есть потомков русских, переселившихся сюда еще лет сто назад, после Японской войны, полсотни гвалли и налла-галпов, живущих большими семьями в длинных деревянных домах из кедровых планок, и Череда - она была из орохов. Орохи всегда жили на отшибе, бобылями - один на деревню, реже двое. Почему? Два ороха уже слишком много для простых людей, ни к чему столько. Во всяком случае, так объяснял Степан ...
Череда вроде бы ничем и не отличалась от других старух. Так же возилась в кустах, собирая салал на зиму, сушила на ветру длинные, сочащиеся жиром алые лососевые ломти , и так же, как и все, ждала на плоскотине вертлявый самолетик из города, прилетающий раз в месяц. Но, если говорят, что поможет, то почему же не попробовать?
Череда копалась в огороде и, увидев нас, с трудом распрямила спину и вытерла грязные руки о серый подол юбки.
- Бабушка, я насчет выдр... - почему-то тонким голосом начал Володька.
- А что вам выдры? Вы же посуху ездите. Они в горы не пойдут. Они здесь все, на Оннободе, в воде.
- Они мне снятся, каждую ночь. Измотали. Может травку какую попить надо? - я непроизвольно хихикнула, но Череда, похоже, этого не заметила.
- А... снятся... тянут к себе? Так убей их и всего делов-то. Если так уж не хочешь к ним идти.
- Как убить? Они же во сне?
- Почему же во сне, они тут живут, за дальней излучиной, вниз по течению с полчаса грести. Вон, поди ко мне за сарай, там под навесом две лодки лежат, только ты кедровую, тяжелую, не трогай, возьми берестяную - она легкая, да и старая уже, ее не жалко. Но на разок тебе хватит сплавать...
Володька пошел к сараю, а я стояла и смотрела на старуху.
- Бабушка, вы это серьезно? Зачем их убивать?
- Ты, девочка, лучше этих дел не касайся. Не по тебе они. Он меня спросил, что ему делать. Ну что я могла ответить, кроме того, что следует? Кроме того, что подсобило бы?
- А больше ничего не поможет, зелье какое-нибудь? Жалко выдр-то.
- Может и поможет, но я такого зелья не знаю. Что я могу поделать? Если бы выдры ко мне пришли первыми, то я бы им сказала, как его убить, а так он опередил, быстроглазый - мне почудилась улыбка в ее голосе, но уголки рта ее так и оставались опущенными книзу. - А ты не суйся, не суйся, пока тебя они не трогают.
- Да как же не трогают, они и мне сегодня приснились.
- Ну что ж, коли приснились, тогда и ты с ним поплыви...
- А можно их все-таки..? - но старуха уже повернулась и побрела в дом.
- Как не убить их?! - крикнула я вслед.
Череда остановилась и оглянулась. Не говоря ни слова, она протянула по направлению ко мне руку со скрюченным, как старый корешок, пальцем. Что-то защекотало у меня под веками, и глазные яблоки забились редким тяжелым пульсом, отдающимся и в голове, и в груди и где-то в глубине живота. От каждого толчка в моих глазах расплывались цветные кольца. Внезапно через эту радугу я увидела черную мокрую кожу звериного носа, топорщащиеся жесткие усы и белые заостренные пластинки зубов, увеличивающиеся, растущие, застилающие весь взор, неуклонно приближающиеся к роговице глаза.
Внезапно все пропало, я тряхнула головой и оглянулась. Череды нигде не было видно. С гор тянулись рваные сизые облака, повеяло свежим ветерком. Где-то вдали гоготали гуси, собирающиеся взлететь, да с другого конца деревни раздавался ленивый лай собак.
* * * * * * * * * * * * * *
Володька подтащил каноэ к берегу и опустил его в воду, держа за лубяную веревку. Течение сразу повело и повернуло легкую лодочку параллельно берегу. Старая береста хоть и рассохлась, но воду держала - щели были замазаны древесной смолой, сплавленной с шерстью, и лодка приобрела странную рыже-бурую, пятнистую окраску, какой бывает шкурка июньского олененка. Володька примотал лодку к кусту, чтобы береста намокла и не треснула, когда мы в нее будем садиться, велел мне ждать у берега, а сам пошел в лагерь за вещами.
Я ждала его и рассматривала тонкое, выточенное из кедровой доски весло с бирюзовыми осколками абалоновых раковин, вкрапленных в темную, полированную ладонями ручку, плоскую вогнутую лопасть, окованную тонкими медными пластинками. Меня стало клонить в сон, голова моя стала падать на грудь... и тут я вздрогнула и вскочила на ноги. Уголком глаза я увидела появившуюся на миг из дрёмы мокрую плоскую мордочку и горбатую спинку выдры.
- Ну что, погребли! - Володька кинул в каноэ рюкзак. На плече у него был короткий карабин.
- Ты что, на самом деле решил их убивать?
- А ты что думала? Я сегодня чуть с ума ночью не сдвинулся, тут так - или они меня, или я их.
- Да ведь это же все чепуха, глюки. Если и есть что, то надо просто пойти к врачу, он пропишет что-нибудь успокаивающее и все пройдет. Ты что, на самом деле веришь в то, что живые выдры к тебе приходят, во всех этих бабок с приворотами? Мне самой из-за твоих рассказов они в глаза лезут, но я понимаю, что все это фантазия.
- Уже лезут? Ну, тогда через пару дней ты не так запоешь.
- А если их не будет на реке?
- Ну, тогда значит, фантазия, как ты говоришь. Успокоимся и будем пить таблетки. Поплыли!
* * * * * * * * * * * * * *
Мы дали лодчонке волю, и она сама понесла нас по течению. Река постепенно стала шире, и мы плыли медленно вдоль берега, нагибая головы, когда каноэ проходило под наклоненными замшелыми стволами ив, и отталкивая веслами речной мусор - куски коры и обломанные ветрами сосновые ветки. Лодка просела, но держала, не текла, и только слегка покачивалась, когда Володька направлял ее веслом. Мне уже стало вериться, что мы поплаваем так с часок-другой и вернемся в деревню... и не такой уж плохой получится выходной.
- Вон она, та излучина! Видишь?
Действительно, река стала поворачивать, и справа показалась темно-серая гравийная коса.
- Бери второе весло, греби к левому берегу, давай, давай, надо за то вон дерево ухватиться, чтобы не сносило!
Я заработала веслом и мы, выгребая изо всей силы, стали приближаться к полузатопленному в воде еловому стволу. Володька потянулся к дереву, чуть не перевернув каноэ, и замотал веревку за мокрый голый сук.
- Вот так. Теперь подождем. Доставай пока, что там есть в рюкзаке, перекусим.
Я разломила хлеб надвое, и мы стали жевать его и запивать водой, черпая ее горстями из-за борта. Время шло, облака стали гуще, и хоть солнца видно не было, оно, должно быть, уже перевалило за хребет. Стало темнее и прохладнее. Через два часа будет совсем темно, а вверх по течению грести непросто. Надо было отправляться назад.
- Ну все, место красивое, посмотрели, полюбовались, перекусили, да и домой пора.
- Погоди, Ань. Погоди еще чуток...
Мы просидели, не двигаясь, еще минут десять, и я опять уже была близка к тому, чтобы задремать, как тут лодка качнулась. Володька осторожно снимал с плеча карабин.
По косе прыгали три бурых зверька, сгибая спины, как гусенички - листомеры. Они добегали до воды, трогали ее лапками и отскакивали назад. То ли они играли, то ли искали что-то в журчащих струях...
Грохот винтовки оглушил меня, и я чуть не упала через борт от неожиданности. На темном гравии, как цветок гвоздики на могильной плите, алело яркое пятно. Володька передернул затвор.
- Не смей - заорала я и схватила его за локоть. Он, не смотря в мою сторону, отпихнул меня на дно лодки. Прогремел второй выстрел, третий, четвертый. Пули со звоном отскакивали от гранитной гальки
- Уходят сволочи! - Володька сдернул лубяную петлю с сука и схватился за весло. Уцелевшая выдра бежала вдоль берега короткими неуклюжими прыжками.
- Сейчас, сейчас я тебя достану - бормотал он, бешено работая веслом. Со лба у него тек пот и на руках вздувались вены. Я потянула к себе карабин за ремень и скинула его через борт лодки в воду.
- Ты что наделала? - завопил Володька, не прекращая грести - как я теперь ее возьму?
Каноэ выскочило на стремнину и понеслось к противоположному берегу. В лодке уже плескалась вода, поднимая со дна всякую труху и заливая мне ноги.
- Греби, греби, греби!!!
Каноэ несло на зализанный течением гладкий камень, на полметра торчащий из воды у самого берега. На камне, расставив перепончатые лапы, сидела выдра, изогнувшись всем телом и свесив в воду длинный гибкий хвост. Володька встал в шатающемся каноэ во весь рост и наотмашь ударил веслом выдре по лапам.
- Есть! Моя взяла!
Каноэ перевернулось и, облегченное, закружилось, как упавший в водоворот листок.
* * * * * * * * * * * * * *
Я барахталась в темной, обжигающе ледяной воде, не в силах выгрести к берегу.
- Помогите!!! - как через вату услышала я крик. Володька, резкими движениями выбрасывая из воды руки, пытался доплыть к камню. Наконец он ухватился за него, но мокрые пальцы соскальзывали опять и опять. На камне стоял маленький, как ребенок, человек, с плоским лицом и длинными черными волосами, блестящими от воды. На плечи его была накинута бурая гладкая шкура, приоткрывающая мертвенно-белую кожу на груди и животе. Он протянул руку Володьке... но вместо пальцев в воду свесились только алые окровавленные сухожилия, обрамляющие торчащий острый обломок кости.
Голову мне захлестнуло волной и последнее, что я успела почувствовать, это прикосновение мягких гладких лап, обнимающих меня сзади, и тянущих вниз, к жарким, потрескивающим бревнам, рассыпающим оранжевые искры.
* * * * * * * * * * * * * *
Все-таки он с нами. Хоть чуть-чуть, но с нами.
Рыбы поедают тех, кто не хочет, чтобы их спасли выдры. Но выдры поедают рыб. И какая-то его частичка все же смотрит на огонь Куктакаа моими глазами. Мы можем видеть глазами людей. Почему бы людям не видеть мир глазами выдр?
Я не скучаю о той, прошлой жизни. Здесь все то же самое, что было и раньше - приходится добывать еду, ждать, иногда радоваться, чаще скучать. Иногда спасать того, кто не отказался быть спасенным. Иногда оплакивать того, кто не пожелал избавления и выбрал войну. И сидеть у костра, слушать и бормотать слова, усыпляющие живых и успокаивающие мертвых...