Беглец отовсюду
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Владимир Лакодин
"Беглец отовсюду"
1. Происшествие у летней печки
Доктор Хтоний терпеливо ждал, когда в каменном тигле образуется однородная масса. Серебро уже "потекло", но золото еще держалось. Доктор раз в полминуты поддавал воздуху в печь при помощи маленьких мехов, а затем помешивал содержимое тигля длинной, щербатой лопаткой из черного камня.
За окном молчал поздний вечер. Притихли даже птицы -- видимо, уже устроились ночевать. Старик Хтоний был уверен, что в это время к нему никто не постучится, не попросит осмотреть больного, заговорить косу или, скажем, изгнать демона из племенного быка. Поэтому он был спокоен и занимался любимым делом даже несколько расслабленно.
Наконец золото расплавилось. Над тиглем с желто-красной жидкостью образовался ореол какого-то особенно яростного света. Доктор взял щипцы, крепко обхватил ими тигель и осторожно понес его к верстаку, на котором стояла формочка. Остановив движение тигля точно над формой, он пошевелил лохматыми старческими бровями и принялся медленно наливать в нее расплав. В этот момент ошеломляюще громко стукнула входная дверь, кто-то ворвался в башню и издал неразборчивое восклицание. Руки Доктора дрогнули, расплав выплеснулся прямо на верстак, и по краям драгоценной лужицы заплясали язычки огня.
-- Демоны вам на шею! -- в сердцах воскликнул старик и бросился к кадушке с водой. Он начал выливать ковш за ковшом на верстак. Весь нижний этаж башни заволокло паром. Даже Доктор Хтоний, который знал его, как свои пять пальцев, стал на пути к кадушке натыкаться на стулья и стопки книг, в беспорядке брошенные на полу. Сквозь шипение испаряющейся воды слышались его глухие ругательства.
Через минуту старик перестал поливать верстак, нашел на ощупь стену, нашарил на ней створки окна и широко распахнул их. Вскоре видимость в башне стала восстанавливаться, из окна потянуло вечерней свежестью.
Доктор бросил в сторону входной двери раздраженный взгляд и увидел, что на пороге с виноватым видом застыла взъерошенная девочка в сером плаще с откинутым капюшоном. Из-за ее плеча виднелась рукоятка меча, носимого на спине. Абсолютно голубые волосы, постриженные коротко -- выше плеч, были в полном беспорядке. На лице гостьи виднелись пятна копоти и горели широко расставленные светлые глаза.
-- Шимма! -- воскликнул старик -- Какого дьявола ты врываешься, как смерч, когда я работаю?
-- Побежали, Доктор! Простите, Доктор! -- затараторила девочка, -- Там какие-то, в капюшонах, наделали дел! Двое или трое... печку своротили! И один странный еще -- они ему руки крутить, а я их супом облила, а они орать! А я бежать! Пойдемте, Доктор, скорей!
Шимма выскочила в дверь. Хтоний фыркнул, бросился к верстаку, убедился, что он не загорелся, схватил из большой ступки внушительный медный пестик и выбежал во двор, где девочка с голубыми волосами нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Они быстро миновали калитку и трусцой побежали вниз по улице. Доктор на ходу отчитывал Шимму:
-- Это был идеальный электрум! Ровно половина золота и половина серебра. Ты знать не знаешь, маленькое чудовище, чего мне стоили только одни замеры плотности! Чтоб ты понимала, плотность с необходимой точностью можно измерить только в дистиллированной воде! А тут на двести лиг вокруг ее достать нельзя... Кто делал дистиллят? Доктор делал дистиллят! Четыре перегонки... Потом вытеснения в ванночке, замеры, мытье, опять перегонка! Кому я это вообще говорю...
Хтония начала мучить одышка, и он замолчал. Теперь слышался только топот четырех ног, сопение Шиммы и сиплое дыхание старика. Вскоре они приблизились к ограде дряхлого дома с темными окнами.
-- Вон! Вон! -- крикнула девочка, указывая на какую-то бесформенную кучу на дворе, бок которой озарялся рассыпанными по земле, мерцающими углями, -- Лежит! Убили!
Доктор остановился, прикинул расстояние, оставшееся до калитки, насупил брови и полез во двор прямо через изгородь. Девочка легко перелетела через нее и побежала куда-то во тьму, минуя кучу.
Когда Хтоний добрался до светлого пятна, образованного отблесками углей, из темноты появилась пятящаяся Шимма, которая кого-то волокла по земле за ноги. Задыхаясь, она быстро говорила:
-- Вот этот, вот он -- это его они!
-- Оставь! -- приказал Доктор. Девочка опустила на землю ноги, принадлежавшие молодому полному парню, бессильно откинувшему голову назад, и осталась стоять рядом. Хтоний бросил на траву пестик, который крепко сжимал в руке всю дорогу к дому Шиммы, и присел на корточки рядом с телом. Пальцы старика прикоснулись к шее убитого, затем к вискам. Доктор расстегнул ворот его куртки странного покроя, а затем надолго склонился к открытой груди.
-- Живой. Дышит, -- сказал он с сомнением в голосе через некоторое время. Но внимательно осмотрев голову парня, и пощупав в нескольких местах его череп, уже вполне буднично заметил:
-- Получил по голове, но кость цела. Без сознания. Шишка серьезная, но не смертельная... и ссадина. Шимма, есть у тебя в доме что-нибудь холодное?
Девочка вихрем унеслась в сторону темного строения. Вернулась она скоро, неся в руках глиняный кувшин.
-- Вот, из погреба -- холодный. Правда, в нем сметана.
-- Пойдет, -- заявил Хтоний, взял кувшин, сел на землю рядом с головой раненого и пристроил к ней -- чуть выше левого уха -- прохладный бок посудины.
-- Разведи, что ли, костерок. А то не видно ничего, и луны сегодня не будет.
Девочка снова ушла. Вернулась с небольшой лопатой, которой собрала все еще тлевшие неподалеку угли. Затем притащила откуда-то веточек, щепок и четыре полена. Через несколько минут в трех шагах от Доктора и раненого парня возник веселый огонек.
Старик сел поближе к костру.
-- Будем ждать, пока очнется, -- махнул он рукой в сторону лежащего на траве парня, -- А ты давай рассказывай, что здесь было.
Шимма уселась на землю рядом с Доктором, уставилась в огонь и неуверенно начала:
-- Я собиралась спать уже. Ну, почти, то есть, спать, потому что хотела еще суп доесть... Собиралась налить в миску, а тут прямо во дворе как заорут! Я выскочила...
-- И не взяла меч! -- уверенно заявил Хтоний.
-- Не взяла, -- виновато согласилась девочка.
-- Сто раз я тебе говорил, Шимма! Чуешь, что рядом заваруха -- хватай меч или хоть кочергу и прячься для начала. А потом уже смотри, что к чему... Ну так. Выскочила ты на рожон, и дальше что?
-- А там драка. Двое каких-то... или трое, что ли... вот этого толстого хватают, а он не дается. Кричит и пихается. Они ему руки крутят -- но мне видно было плохо, темно же... А повиднее стало, когда они всей толпой упали на летнюю печку. Угли как полетели! Я же суп на ней грела вот-вот прямо недавно. Потом они возились-возились, потом толстый заорал -- дали, наверное, по башке. Только это всё быстро было.
-- А ты что делала?
-- Я как завизжу!.. А у меня котелок в руках -- с супом-то. Ну я подбежала к этим, в капюшонах которые, и на головы им его -- раз, раз! А сама ору, страшно же.
Доктор Хтоний хмыкнул и коротко глянул на Шимму:
-- А дальше?
-- Дальше я не очень поняла. Один вроде куда-то в сторону прыгнул, а другой попёр на меня, как слепой, и сшиб. Протопал прямо по мне..
-- А третий?
-- Не видела я, где третий. Когда встала на четвереньки, они уже все, кажется, убежали. А этот вот, -- Шимма покосилась на раненого, -- лежит, как мертвый. Тут уж я за мечом, конечно, в дом забежала, обратно выскочила, а кругом тишина. Ну я постояла-постояла, и бегом к вам.
Девочка шмыгнула носом и замолчала. Доктор рассеянно потыкал палочкой в костер и сказал:
-- Положим, повела ты себя глупо -- полезла с одним супом прямо в пекло. Но парня спасла -- молодец. Знать бы, от чего... Что за чужаки такие на нашу голову? Как, кстати, они выглядели?
Вдруг доктор и Шимма услышали слабый голос, который что-то неразборчиво произнес на незнакомом языке.
-- О! -- Хтоний поднялся на ноги и шагнул к раненому, -- Наш мертвец очухался.
Парень уже сидел, опираясь руками на землю и настороженно глядел на Доктора. Тот сунул ему под нос руку с тремя вытянутыми вверх пальцами:
-- Сколько пальцев видишь?
Тот снова сказал что-то непонятное.
-- Голова не кружится? Встать сможешь?
Парень медленно встал, повесив руки вдоль туловища, оглядел девочку и старика и что-то спросил. Если бы Хтоний знал русский язык, он был понял, что вопрос означал "Вы кто?"
2. Выпадения
Сходство Павла Иванчикова с Полом Маккартни заметила учительница по литературе, а вовсе не одноклассники, которые обычно раздают прозвища. Это именно она, придя к ним в качестве нового предметника в десятом классе, начала называть Иванчикова "Сэр Пол". Из одноклассников же только двое или трое понаслышке знали о древней группе "Битлз", а уж как зовут ее участников, не интересовался никто. Тем не менее, прозвище "Пол" за Павлом закрепилось. "Сэра" все, кроме учительницы, пропускали, потому что "Сэр Пол" -- это длинно. Зато почему-то полшколы забавлялось сочетанием "Пол Иванчиков".
"А это им не длинно!" -- первое время злился Павел, но потом привык. А когда Полом его стала называть мама, услышав кличку на каком-то школьном спортивном мероприятии, он совсем смирился.
В своем классе Пол не то, чтобы был белой вороной, но считался олдфагом, ботаником и увальнем. Он действительно имел какие-то ретро увлечения: любил, например, эпоху хиппи, до дыр загонял стоуновский фильм "Дорз" и альбом Pink Floyd "Обратная сторона Луны". Из аниме смотрел только Миядзаки, не мечтал о собственном дроне, всем играм предпочитал одну навороченную, но неглючную сборку "Скайрима". Да и в ней нарочно не проходил главный квест с драконами, а шлялся по окраинам, выполнял задания каких-то третьестепенных персонажей и строил шикарные поместья.
Пол Иванчиков и правда был толстоват -- на футболе его еще в первом классе приговорили к вечной стоянке в воротах. Физкультуру как предмет он считал в общем полезным для школьников, но сам выносил с трудом.
Всем видам одежды Пол предпочитал вельветовые штаны и куртки, фланелевые клетчатые рубашки и короткие ковбойские сапоги (спасибо, что папа на них не скупился). А зимой носил длинное черное пальто, воротник которого всегда поднимал, и шарф, который можно было два раза обернуть вокруг шеи, а концы его все равно свисали почти до пояса. Шапки, кепки, бейсболки и прочие головные уборы Пол на дух не переносил.
Репутацию ботаника он заслужил тем, что в школе всякую свободную минуту читал. Ко всем своим курткам он попросил маму пришить глубокие внутренние карманы -- для покетбука. И без читалки из дома выходил -- разве только мусор вынести или за хлебом.
Читал же все подряд, руководствуясь только тем, "въезжает" он в книгу на первых десяти-двадцати страницах или нет. Под "въездом" Пол понимал всякую потерю чувства реальности и свое "переселение" в книжный мир.
О гипотетическом будущем, которое наступит после школы и потребует поступления в какой-нибудь вуз он не заботился. Что вуз будет, это дома считалось само собой понятным. А вот в выборе профессии родители Пола на ограничивали. То есть, речь об этом, если и заводилась, то быстро прекращалась, потому что сын спокойно сообщал "Я ещё думаю", а отец с матерью даже с каким-то облегчением говорили "Ну, думай-думай".
Когда Пол пошел в десятый класс, он заметил, что родители все меньше и меньше интересуются его успехами в учебе. Проглядывая оценки за первое полугодие, папа, убедившись, что троек нет, заявил "Ну, ОК. Молодец", расписался в зачётке и, кажется, моментально забыл, что там было у Пола по физике, а что по английскому.
На маму иногда находило, и она начинала расспрашивать про одноклассников, пытаясь угадать, с кем из них сын дружит, и, надо полагать, в кого из девочек влюблен. Но тот ни к одной из них нежных чувств не питал и обо всех рассказывал очень коротко, без интереса. Даже про "жемчужину" их 10-го "Б" Боброву, за которой толпой ходили одиннадцатиклассники, сказал только: "Карьеристка. Хитрость на ножках. Модельных..." Маме от таких скупых оценок становилось скучно и она сворачивала разговор.
А влюблен Пол был в Ниту -- девушку-персонажа в "Скайриме", которую создал сам. Нита была с ним уже больше года. В свое время Пол месяц перелопачивал десятки расовых модов для игры, чтобы её найти -- от демонических до фривольных. Только одно лицо он рисовал четыре дня -- до тех пор, пока не понял, что оно идеально.
Сохранения с Нитой Пол шифровал на своём компьютере просто, но надежно. Файлы он называл сочетаниями латинских букв и цифр, которые непосвященному ничего не говорили. Менял их расширение на что-нибудь вроде LOG и помещал в системную папку с драйверами. Когда он хотел увидеть Ниту, он каждый раз снова переименовывал файл и возвращал его в папку с сохранениями "Скайрима". И старался вызывать её только, когда никого рядом не было.
Если своим мужским персонажем Пол старался играть честно, то для Ниты не жалел игровых денег, которые добывал консольной командой. У неё были наборы самой ценной и изящной брони, баснословно дорогое волшебное оружие, десятки сундуков, набитых драгоценными камнями, амулетами и кольцами.
Пол построил для неё три роскошных поместья и дом внутри дерева, которые любовно обставил, снабдил запасами изысканного вина, фруктов и других припасов. В каждом доме устроил буквально склады одежды, оружия и доспехов на все случаи жизни -- Нита не должна была нуждаться ни в чем.
Прокачивая её, Пол, не стесняясь, включал режим бога и хождение сквозь стены. Если нужен был артефакт -- вызывал его в консоли. Но иногда разрешал Ните ввязаться в битву или пройти какой-либо квест почти без подстраховки. Лишь нагружал её инвентарь зельями здоровья и магии по максимуму. Пол с трудом переносил, когда Нита погибала. В такие моменты его горе на несколько секунд становилось настоящим и на глаза наворачивались горячие слезы.
Но самую большую драму он пережил, когда позволил Ните выйти замуж. Пол выдал ее за красавца-эльфа и мучился, глядя на их совместную жизнь, целую неделю. В конце концов он сделал так, что Нита вместе с мужем попали в засаду и позволил тому погибнуть. А потом при помощи консольных команд удалил всякую память о нем. Хотя у самого себя знание о том, что Нита была ему неверна, стереть не мог. И иногда страдал от него со странным сладким чувством.
Пол не стремился слишком быстро прокачать девушку. Иногда с увлечением тратил игровое время на создание для нее книг при помощи очередного мода. Например, написал сборник стихов, который назвал "Прекрасна и опасна". А еще создал дневник Ниты, и вносил в него ее впечатления от пережитых приключений.
О девушке Пола не знал никто, и ему это нравилось. Он любил чувствовать себя непонятым и неразгаданным -- как бы "зашифрованным". Но специально всего этого не демонстрировал, а только посмеивался про себя, слушая обыденные разговоры одноклассников и родителей.
Увлекшись Нитой, Пол не заметил катастрофических событий, которые привели к тому, что родители решили развестись. Они сообщили ему об этом после того, как окончился учебный год -- наверное, тянули специально, чтобы не порушить сыну учебу.
Думая над случившимся, Пол сообразил, что изменения обстановки дома мог бы заметить и раньше. Ведь, например, в январе папа на две недели уезжал отдыхать и лечиться в какой-то санаторий совершенно один, чего на памяти Пола никогда не делал, поскольку всегда следовал принципу, гласившему: "Отдыхать либо вместе, либо никак".
Или, скажем, мама и папа перестали подкалывать друг друга по утрам, когда все семейство собиралось кто на работу, кто в школу. Еще у них почти год не было гостей, а раньше на все праздники заваливались друзья, с которым родители поддерживали отношения чуть ли не садиковского возраста.
Родители рассказали Полу о своем решении в начале лета, и он видел, как они мучались, подбирая слова. Все эти их "Понимаешь, иногда так случается, что люди устают жить вместе, но нужно идти дальше" и "Ничего сильно не изменится, мы будем видеться, просто папа переедет в квартиру бабушки, которую мы не будем больше сдавать..." звучали картонно.
В это лето к Полу снова вернулись "выпадения". Первое случилось с ним давно -- во втором классе. Была суббота, он вернулся домой рано, потому что отменили физкультуру. Подойдя к двери квартиры с ключом в руке, Пол, не веря своим ушам, услышал, что дома происходит скандал.
Папа и мама кричали, перебивая друг друга, и это было страшно. Он отрыл дверь, бросил сумку в коридоре и застыл, не зная, что теперь делать. Родители не заметили, что он вернулся и продолжали ругаться.
Чувствуя, что в коленках появилась какая-то слабость и дрожь, а горлу подступил комок, Пол решил, что сейчас дома находиться не может.
-- Я пойду на улицу, у нас физкультуры не было! -- крикнул он, дав петуха, в сторону кухни.
Там сразу же наступила тишина. В коридор вышла мама со странно покрасневшим лицом, невидящим взглядом посмотрела на Пола и сказала:
-- Иди. На час.
Пол выскочил из квартиры, не стал вызывать лифт, а с грохотом покатился по лестнице. Оказавшись во дворе, не остановился, пока не добрался до старой булочной, стоявшей метрах в ста от дома. По случаю субботы пункт приема бутылок, который был пристроен к булочной сзади, был закрыт. Как всегда, рядом с ним валялись некондиционные ящики для посуды. Пол сел на один из них и стал ждать, когда пройдет дрожь в коленках и тошнота.
Через некоторое время он смог кое-как соображать. Домой идти сегодня не хотелось ни через час, ни даже вечером. Там что-то нарушилось. Родители не могли так кричать без причины. То есть раньше никогда не кричали. "Может у нас кто-то умер из родственников?" -- подумал, Пол, -- "А зачем тогда ругаться?.. Может, у папы на работе что-то случилось?" Был же случай, когда какой-то там Краснов потерял важный вагон с оборудованием на железной дороге, и его неделю искали, даже по ночам. Тогда Пол в первый раз услышал, как папа выругался матом, разговаривая по телефону...
"Нет. Мама тогда папе помогала, и тоже звонила каким-то знакомым, говорила смешное слово "посодействуйте". Между собой они не ругались".
За этими мыслями Пол не заметил, как встал с ящика и пошел в сторону железной дороги. Только почувствовав особенный железнодорожный запах, который всегда издает насыпь, он понял, куда направляется -- к бабушке на дачу.
Затем он снова тоскливо задумался, и вот тогда и произошло то, что много позже Пол начал называть "выпадениями". На дачу-то он пришел, и бабушка, поскольку была суббота, как раз на ней "отдыхала". Только вот помнил он, что шел минут десять. А на самом деле дача была в часе езды на автобусе от вокзала. А вокзал был в центре. А жили они почти на окраине -- в новом районе, который раньше был селом, но его поглотил разросшийся город.
Как он добрался до дачи, Пол не помнил. Денег на проезд у него было, значит шел пешком и не один час. Очнулся он только от расспросов обеспокоенной бабушки и понял, что что-то натворил. Бабушка отвела его к соседке по даче, а сама побежала к телефону-автомату -- звонить маме.
Потом приехали родители, ни о чем его не спрашивали, а только шептались в дачном домике, пока Пол безучастно ел вишню в саду. Затем откуда-то появилось такси, и мама с папой забрали его домой. Они больше не ругались, а были очень тихие. Дома Пол страшно захотел спать, и ему, конечно, разрешили уйти в его комнату.
Наутро все было, как обычно -- воскресенье и воскресенье. Вчерашнее странное приключение, сошедшие с ума родители, поход на дачу и прочее показались сном. Было похоже на тягостные видения во время гриппа, когда бродишь с температурой из комнаты в комнату -- то там приляжешь, то здесь. Когда телу все время неудобно, голову тянет вниз и можешь случайно заснуть в папином кресле, а, кажется, что не спал, но самом деле спал.
Второй случай выпадения произошел с Полом, когда он впервые подрался. Это уже классе в восьмом. Они тогда учились во вторую смену и в этот день дежурили по школе. Была зима, мороз. Когда Пол уже часов в семь вечера выходил из школы, как всегда один, в "предбаннике" сидела развеселая компания старшеклассников. Почти всех он знал наглядно, но были двое или трое не из их школы. И вообще, кажется, не школьники.
Пол рассеянно прошел мимо них, не ответив на чей-то возглас "Здорово, толстый!"
До дому было ходу пять минут, но стоял такой холод, что он натянул на нос горло свитера, а манжеты вязаных перчаток пристроил поверх рукавов куртки. Черное пальто и шарф тогда еще в гардеробе Пола не появились. Шел он, глядя в пол и думая о своем, наверное с минуту, пока сообразил, что за ним идут несколько человек.
Окончательно из задумчивости его вывело то, что кто-то стал сзади заплетать ему ноги, как бы несерьезно пытаясь поставить подножку. При этом издевательский голос запел идиотскую "песню "Кто нам купит закурить? Толстый купит закурить". Она повторялась снова и снова, а подножки Полу ставили, отмечая ударами по ногам слова "кто" и "толстый".
Подножки учащались, песня убыстрялась, наконец, Полу стало страшно, и он развернулся лицом к преследователям. Перед ним оказалась незнакомое противное лицо, явно принадлежавшее человеку рыжему. Оно пело. На очередном повторении слов "Толстый купит закурить" против ожидания на слове "закурить" последовала не подножка, а что-то мелькнуло, и Полу показалось, что у него взорвался нос.
Следующее, что он помнил -- он стоит в своем подъезде, на первом этаже. Шапки нет, перчаток тоже нет. На правом кулаке, вдоль костяшек -- несколько кровоточащих ссадин. На куртке -- впереди -- красное пятно. Нос распух и болит, нижняя губа слева тоже распухла. В рту солоно. Голова, тем не менее, ясная -- и в ней нет ни одной идеи о том, что происходило с момента, когда рыжий ему врезал, и до этой самой минуты. Пол не смог вспомнить этого ни на следующий день, ни потом.
Папа отнесся к драке с юмором, после того, как убедился, что серьезных травм у сына нет. На его вопросы о том, кто совершил вероломное нападение и почему, Пол туманно ответил "Так. Привязались там одни". Папа не стал требовать подробностей, а только осведомился "Ну ты бой-то дал более-менее?" Пол сказал, что "более-менее" дал.
В школу, конечно, его с утра такого красивого не пустили. А вот через день произошло странное. Когда, он вместе с толпой разновозрастных школьников, утром переобувался в школьном холле, подошли четверо из давешних старшеклассников. Все молча и церемонно поздоровались с Полом за руку, а один из них, когда ритуал закончился, внезапно хохотнул и сказал: "Ничо, Толстый. Мужик". И ушли, оставив, удивленного, но не выдавшего этого Пола одного.
Еще одно выпадение, очень тяжелое, но и спасительное случилось, когда умерла бабушка. Пол впервые видел мертвого человека и присутствовал на похоронах. Бабушка была неузнаваема -- неожиданно маленькая и сухая, она лежала в гробу, как кукла из кукольного театра, которую упаковали, чтобы везти на гастроли. Гроб был бабушке велик.
До церкви Пол еще как-то держался. Но когда началось отпевание, он вынес только самое начало. От свечей был нестерпимо жарко. Запах ладана кружил голову. И когда хор очень стройно и мощно запел что-то вроде "Благословен Ты, Господи, научи меня повелениям Твоим", Полу перехватило горло и из глаз брызнули слезы.
Следующее, что он помнил: в столовой завода, на котором когда-то работала бабушка, заканчиваются поминки, все расходятся. Мама суетится, всем говорит "спасибо", папа складывает в пакеты оставшиеся неоткрытыми бутылки и какую-то нетронутую еду.
***
Когда Пола вели по темной и, кажется, деревенской улице, его шатало. Старик шел на полшага сзади, придерживал его рукой за шею, этой же рукой и направлял, изредка произнося какие-то короткие слова. Время от времени Пола обгоняла девчонка в белесом парике и заглядывало ему в лицо.
Голова болела и кружилась. А главное -- Пол совершенно не мог вспомнить того, что с ним произошло. Знал только, что пошел вечером на плотину -- там было хорошо думать, глядя на воду. Развод родителей, ранее немыслимый, уже обрел у него в голове черты земные и обыденные, но на душе все равно было очень плохо. Вроде бы, он решил, как мечтал еще в первом классе, дойти до истока ручья, который питал водохранилище.
Шел долго, забрел в непролазные дебри. Под ногами хлюпало, приходилось то низко нагибаться, то перебираться через валежник поверху. А затем как-то быстро наступила ночь, и он, видимо, потерял направление. Кажется, видел -- или показалось? -- дальний огонек и решил идти на него. Но добраться не успел, кто-то крикнул, навалился, и начал пригибать к земле. Дальше -- ничего, ни одной зацепки.
Его привели к какому-то строению, которое напоминало мельницу -- вроде тех, с которыми сражался Дон Кихот, только без ветряка. Девчонка забежала вперед и открыла дверь. В этот момент Пол отчетливо увидел, что на спине у нее висит самый настоящий меч, а парик на голове -- голубого цвета.
Внутри пахло одновременно аптекой, сеном, баней и библиотекой. Старик дотолкал Пола до огромной кровати, застланной какой-то потертой шкурой, и усадил. Затем он что-то сказал девчонке, та исчезла, погремела невдалеке стеклом и вернулась. Пол почувствовал, что на голову, сзади, ему намазывают что-то холодное и тягучее. Он невольно вжал ее в плечи, но старик резко поднял ему подбородок и повелительно помахал перед носом указательным пальцем.
Затем Полу сделали повязку и толкнули в грудь, мол, ложись. Он покорно лег -- голова все еще кружилась. Хотелось закрыть глаза, но было страшновато. Пол поглядывал из-под век вокруг, но в помещении стояла ночная темнота, разгоняемая лишь огнем одной свечи, которая откуда-то взялась на столике, стоявшим в изголовье кровати. Дальше трех шагов от постели воздух как будто сгущался, и нельзя было различить ни мебели, ни стен. Свечное тело потихоньку таяло и капало прямо на старую книгу, на которой стоял помятый подсвечник.
Старик и девчонка долгое время не появлялись. Наконец, высокий незнакомец соткался из темноты, держа в руках закопченную металлическую кружку. От нее шел вкусный пар. Старик показал Полу знаками, что нужно пить. Пол приподнялся на локте, хотел взять кружку, но хозяин "мельницы" остановил его и стал поить пришельца сам, чуть наклоняя сосуд, чтобы тот делал маленькие глоточки.
Питье было похоже на ягодный чай с добавлением каких-то незнакомых трав. На половине кружки Пол почувствовал, что неимоверно хочет спать. Неверными губами он пробормотал "Спасибо, я сейчас передохну и допью" и провалился в приятную беспамятность.
Доктор Хтоний и Шимма стояли у кровати и смотрели на спящего. Старик отхлебнул из кружки, почмокал губами, кивнул и сказал:
-- Часов двенадцать проспит. Утром сообразим, что с ним делать. А сейчас, ребенок, расскажи-ка мне как выглядели те, кто на него напал.
3. Смешение языков
Утром голова у Пола совсем не болела, но очень хотелось в туалет. Старик, кажется, догадался об этом, едва Пол свесил ноги с кровати. Он приглашающе почерпал воздух костлявой рукой и указал на неприметную дверку, что пряталась в темном углу недалеко от постели.
"Унитаз" здесь был совершенно экзотический. Во-первых, деревянный. Во-вторых он напоминал трон, был украшен резьбой и лишен бачка. Смывать пришлось водой из кадушки, стоявшей рядом, над которой на гвозде висел видавший виды ковш.
Пола без каких-либо разговоров накормили очень вкусным сушеным мясом и довольно пресными лепешками, а затем напоили "чаем", напоминавшим вчерашний, только без сонного эффекта. Он старался не вертеть головой, но успел заметить, что находится в просторной многоугольной зале с закопченным камином и стенами сложенными из необтесанных камней.
Стол стоял у широкого окна, створки которого были открыты наружу. Кухонный нож, двузубая вилка, которую выдали Полу, и высокая кружка с чаем выглядели как-то антикварно. Да и сам старик, словно вышел из малобюджетного фильма о средневековье. Он был одет в плащ из грубой ткани, имел неухоженную бороду с ладонь длиной и мощные седые космы, прихваченные на темени чем-то вроде медного женского ободка.
Когда Пол допил чай. Старик поставил высокий стул напротив, уселся и уставился на него, как на музейный экспонат. Через минуту поднял брови лохматым мостом, ткнул пальцем себя в грудь и медленно сказал:
-- Me es Chtoni Nonos! -- затем направил палец на Пола и спросил:
-- Wos tu es?
-- Пол Иванчиков, -- ответил Пол и тоже показал на себя.
-- Noi! Tu most disclar "Me es Pol I-Vаan-Chi-Kof", -- заявил старик.
"Ну, это понятно", -- подумал Пол и с готовностью повторил:
-- Ме эс Пол Иванчиков.
Старик задрал брови еще выше и спросил:
-- I-Vaan-Chi-Kof? Vaan Chik sone?
-- Сонэ? -- задумался Пол, -- А! Иванчик сонэ, да, -- сказал он, для верности покивал и снова ткнул в себя пальцем. Старик говорил на дикой смеси смутно знакомых языков, это было интересно, но Пола вдруг взяла досада на себя, потому что он вспомнил, что провел ночь вне дома, да еще получив перед этим по голове. Родители не в курсе, и это впервые, а он тут сидит и в ролевые игры играет.
-- Вы ролевики? С этой девочкой?
-- Noi. Wos es roleviki? Devoshka... Devo... Eh! Maidan? Sho nomos es Shymma. Sha simplo maidan -- sil maidan, -- прокаркал старик, по-прежнему в упор разглядывая Пола.
-- Послушайте, -- Пол постарался говорить взросло и внушительно, -- мои родные не знают, где я, и что со мной. Не могли бы вы дать мне телефон -- сделать один звонок?
Старик, которого, по всей видимости звали то ли Хтони, то ли Хтон, опустил брови, насупил их и вдруг поднялся со стула.
-- Komm. Tu most vidat, -- сказал он мрачно и потянул Пола за собой, ухватив за рукав вельветовой куртки.
У одной из каменных стен была устроена узкая лестница, ведущая наверх. Они начали подниматься, миновали второй этаж с запертой дверью и выбрались на заваленный хламом деревянный чердак. Пол с удивлением отметил, что он возведен над круглой площадкой, обрамленной по краям самыми натуральными башенными зубцами. Некоторые из них осыпались, трех не хватало вовсе.
Его провожатый нащупал руками прямоугольный люк, сделанный в скате крыши, крякнул и распахнул его наружу. Тот с грохотом отворился. Старик вылез на крышу и оттуда позвал:
-- Komm!
Пол тоже выбрался на воздух, медленно огляделся и почувствовал, что повязка у него на голове зашевелилась, а в животе возник холод самого настоящего ужаса. Вокруг них на три стороны света простирались густые леса, а на четвертой явственно виднелась приземистая горная гряда.
От города, в котором Пол прожил всю свою жизнь, ближайшие горы располагались не менее, чем в тысяче километров, а то и дальше. Он почувствовал, что у него дрожат губы и беспомощно посмотрел на старика.
-- Hosh, hosh, -- успокаивающе сказал тот, положил руку Полу на плечо, потрепал и добавил:
-- Pol... Noi scari, hosh...
Когда они спускались вниз, доктор Хтоний позвал могучим рыком: "Шимма!" Девочка встретила их в нижней зале. Старик подвел парня к его месту у стола, усадил и приказал:
-- Завари ему срочно тинман. Пусть придет в себя. Он, похоже, нездешний и не понимает, как сюда попал.
Шимма отошла к камину, над которым висел чайник, сняла его с крючка и поставила на решетку, возвышавшуюся над утренними, еще мерцающими углями очага. Ночной пришелец сидел за столом, повесив голову. Доктор принялся рыться в книжных стопках и невнятно чертыхаться.
Через десять минут парень пил свежий тинман, а старик открывал перед ним одну за одной какие-то ветхие книги и спрашивал:
-- Видишь? Понимаешь что-нибудь? А это? А вот здесь?.. Хм... Так, подожди. А вот слово? Тоже нет? Нет, значит... Угу, сейчас я тогда...
Вдруг Хтоний выкатил глаза и заявил:
-- Штор-о-аарокс? Айнаб яакси ниф?
Пришелец показал, что не понимает. Тогда доктор, поморщившись и потирая виски, подумал и подступился снова:
-- Стурнэ Алтан тюркэ айды абалан? Алтан? -- но и это не сработало.
Шимма подсказала:
-- Может он из-за Красных Зубов?
Доктор попробовал пару горских наречий, потом заговорил на изгойском языке воров, потом трещал и щелкал, словно птица. Несколько минут он думал, а затем, обращаясь к парню, вдруг забулькал, как болото, но и эта нечеловеческая речь не возымела действия.
Отчаявшись, старик встал, прошелся по зале несколько раз, кусая нижнюю губу, а затем сказал, обращаясь к Шимме:
-- Так! Его зовут Пол. Ни одного знакомого мне языка он не понимает. Поэтому возьми литерарий, по которому я тебя учил читать, и начинай: показывай ему предметы -- руки, ноги, глаза, ножик, стул, чашку -- все, что угодно, и называй вслух. А потом показывай слова и буквы. Пусть учится -- он молодой, сумеет. А я пока пойду поговорю кое с кем... Проголодается -- покорми. Из дома не выпускай, меч повесь на спину. Если что -- руби. Но не насмерть, смотри мне!.. Хотя он вроде смирный. И трусит, похоже.
Пол слушал, как старик отдает какие-то распоряжения девчонке, а потом вдруг разобрал свое имя:
-- Pol! -- хозяин башни высунул язык, показал на него пальцем, затем сказал: -- Tong. Disclari! -- и изобразил ладонью то ли птицу, то ли крокодила. Потом ткнул пальцем в девчонку и заявил:
-- Shymma disclar, tu audiri et disclar -- literi, morphami! -- после чего подхватил с полуразрушенного стола, похожего на верстак, наплечную суму и вышел на улицу.
4. Барыш и Приказный дом
Кузнец Викул из Тёса был страшной силы человек. Работал он один -- с двух рук, молотобойцев в своей кузне не признавал. "Дохляки", -- говаривал он, вспоминая, как пару раз нанимал помощников, но крупно разочаровывался.
Жил он в вдвоем с дочерью Анит. Мать ее скончалась родами семнадцать лет назад, и кузнец, любивший жену без памяти, вторично жениться не захотел.
В это утро по случаю Дня Седьмого или, как говорили в Тёсе, Ленивого Дня Викул не работал. Когда Доктор Хтоний постучал к нему в дверь и подал голос: "Викул, ты дома?", кузнец сидел за чудовищно огромным самодельным столом и завтракал половиной поросенка.
-- Дома я! -- лениво пробасил он, бросил обратно в миску надкушенный кусок мяса и с любопытством уставился на дверь, в которой чуть погодя появилась хорошо знакомая, худая старческая фигура.
Не дав гостю поздороваться, Викул вдруг тоненько заголосил:
-- И-и-и! Что же такое с нами приключилося-то? Беды-горести наши! Напасти-пропасти! Сами мудрейшие Доктор из затвора-то вышли-и-и... Нас убогих почтили-навестили-и-и... Ой, половичок-то мыть-стирать нельзя -- ведь чьи там ноженьки ступали-и-и! Ой, что будет с нами всеми, коли доктор из башни вылезли? Снадобья бросили... Книги позакрыли-и-и. Кто за нас у духов попросит? Кто демонов заговорит-и-и-т?
-- Ну, ладно тебе дурака валять, Викул! -- невольно улыбнувшись, сказал Хтоний Девятый, -- Занят я был. Идеальный электрум делал.
-- Ну?! -- обычным своим басом бухнул кузнец, -- Вышло?
-- Помешали... -- поморщился Доктор. Но я к тебе по делу.
-- Ну, оно конечно -- по делу, -- ответил Викул и снова принялся завывать:
-- Без дела-то мы убогие недостойны-и-и! Прах мы еси, прахом живем, на прах себя переводи-и-м! Не погнушайтеся, сударь, плюньте на темечко убогому -- мож, думу светлую вложите в голову темную!
-- Ну кончай, Викул, я серьезно! Затрудненье возникло у меня. И очень странного свойства.
-- Ладно, -- успокоился кузнец, -- Садись давай -- закуси, кстати. Поросенок не местный -- со Стрелковых Заимок. Такой, скажу тебе, сочный, что глотать не хочется. За работу принесли.
-- Да я не голоден, -- ответил Доктор, садясь за колоссальный кузнецов стол, -- Тут вот какое дело...
Выслушав Хтония, Викул загреб в руку бороду и задумался.
-- И по-алтански, говоришь, не понимает? Придуривается!
-- Да нет. По нему видно, что напуган. И просит чего-то настойчиво. Зачем ему лицедействовать, если страшно и явно в чем-то нужда есть?
-- Или вор, -- предположил кузнец, -- за что-то же его эти -- в капюшонах -- ловили?
-- Маловероятно, что вор. Одежда дорогой выделки -- я такой и не видел никогда. При себе никакого добра у него не было. Тут другое что-то, -- вопросительно взглянул на Викула старик, -- Да и чужаки эти -- тоже странное дело. Кто такие?
-- А вот побольше в башне сиди, ворожей. Чернокнижник... Прохлопал все новости. Они уж месяца три тут ошиваются... Строят чего-то -- говорят, "Приказный дом". Сами живут в кибитках. Лошади статные у них... А что за Приказный дом такой, скажи на милость? Знаешь, чего это?
-- Ну-ка, просвети меня, что за строители такие? -- заинтересовался Доктор.
-- А вот такие... Люди пришлые. Явились как-то тихо, на Меновой начали мелькать. Товары интересные у них -- лампа, например... Колба, значит -- пристроена на масленку. В колбе фитиль -- горит ровнехонько. Стекло прозрачное-прозрачное, отродясь такого не видал. И масло чудное -- пахнет... Подумал было, нефтяная смесь какая? Да не коптит оно.
А на днях пришли ко мне двое их -- сделай нам, мол, кольца такие-то и чертеж показали. Два кольца с замками там и цепи к ним. Что такое, не знаю, но сделал. Так они мне дают за работу знаешь чего? Кругляшки металлические -- желтый сплав такой. На них портрет и узор с другой стороны. Я не пойму -- спрашиваю, что такое даете, люди добрые? А они мне: "Барыш". Бери, мол, ценная вещь -- на нее можно две пары сапог выменять, как у самого короля Улафа. А кто, спрашивается, за этот "барыш" сапоги отдаст?
-- Может, золото?
-- Ну ясно -- золото, что я тебе -- мальчик? -- заявил Викул. -- Но кому оно нужно в таком-то виде? Не драгоценность ведь, не украшенье. Если б вот железо не из болотной руды принесли -- другое дело. А то "барыш"!
Ну я им и говорю, мол, сапогами и давайте. Возьму одну пару только -- но чтоб в размер. А они мне -- на твой размер сапог на свете не бывает. В общем, вот -- поросенка принесли, сказали с Заимок. Сочный! Ты попробуй...
-- Ну вот что ты темнишь-то, Викул? Ведь взял же ты золото, -- с упреком сказал Хтоний.
-- Ну, взял -- любопытно же! Не было у нас тут такого раньше. Вот, смотри, -- кузнец выложил на стол плоский кругляшок, с которого глядел с надменной улыбкой красивый молодой человек.
Хтоний повертел в руках кружок и заметил:
-- Вовсе это не узор на той стороне. Это созвездие Конелюда.
-- О! А я не узнал.
-- Ты знаешь, Викул, заберу-ка я у тебя эту штуку на время, ладно?
-- Да бери -- у меня еще есть, -- расплылся в улыбке кузнец, -- Хочу ими ремень украсить. Только вот что за мужик на них изображен? Ну как -- демон?
-- Отродясь не верил ты ни в каких демонов, что ты мне заливаешь? Обиделся ты, что ли? -- рассердился Доктор.
-- А чего тебя полтора месяца не видать? Из башни не выкуришь ничем. Я книги твои прочел уже недели две как. Хотел еще взять. Да и вообще... Анитка милая девчонка, конечно, добрая. Но с ней же не поговоришь по-нашенски.
Ну, в тратторию Бонка сходил пару раз, послушал, чего сплавщики рассказывают, чего лесорубы. Появился, говорят, вепрь с глазом огненным. Жрет людей, кто пива напился и на ночь глядя один заплутал... Ну тьфу же, сил нет! Главное -- "с огненным", понимаешь...
-- Ну прости, Викул -- правда, занят я был. Даже с Шиммой забросил заниматься, что совсем уж нехорошо, -- примирительно поднял руки Хтоний, -- Приходи-ка ты ко мне сегодня вечером -- посмотришь на мальчишку. Может, чего заметишь, чего я не углядел.
-- С нашим удовольствием.
-- Спасибо. А я пойду пока -- пройдусь. Действительно чего-то я... засиделся в четырех стенах, -- Доктор поднялся, коротко сжал костлявой рукой кузнецово плечо и вышел за дверь.
Викул уставился в угол комнаты и задумался. Вдруг дверь снова открылась, в нее просунулось голова Хтония и произнесла:
-- А поросенка-то захвати!
5. Умозлоключения
Это выпадение, думал Пол, рассеянно жуя жареное мясо и глядя, как старик Хтоний оживленно беседует со своим квадратным, бородатым гостем... Причем "Выпадение" с большой буквы, Devi min an neka!
Нетерпеливая Шимма, обучая его самым простым словам, столько раз этот день плюнула на пол и воскликнула "Демоны мне на шею!", что эту фразу Пол запомнил первой и, кажется, навечно.
Это не провалы в памяти, как я раньше считал... А что это? Ну, допустим, неконтролируемое перемещение в пространстве плюс провалы в памяти. Вот просто раньше это были короткие скачки, а теперь вышел длинный.
Не складывается.
Во-первых, что за страна? Нету таких стран уже лет восемьсот. И языка такого нет, хоть и похож он на все наши языки разом.
И ладно, унесло бы меня хоть в Петербург или там Владивосток. Невозможно, но как-то хотя бы умещается в голове. Телепортация, не знаю, квантовое какое-нибудь завихрение в виде портала.
Во-вторых, не было провала в памяти! Лез себе по кустам и корягам, стало чуть посуше, появился вроде огонек, и на тебе -- нападение втемную. Не помню только фрагмент с того момента, как дали по затылку, и до того, как увидел старика и девчонку. И это беспамятство как раз прекрасно объясняется. Не каждый день череп получает такие приветы.
Тогда выходит совсем уже мистика: перемещение и во времени, и в пространстве без каких-либо воздействий на органы чувств. Или все-таки я выпал на сколько-то? И чего-то не помню?
И еще вопрос -- какая это страна, если даже примириться с перемещением во времени? По виду вокруг Европа. Какие в Европе горы? Если климат умеренный, моря не видно... Надо думать, Альпы. Хотя море там может быть видно. Но не везде, конечно.
А страны какие? Ну Франция, ну Германия, Швейцария сто процентов, Италия, наверно. Этот... Лихтенштейн? Нет, Австрия.
Язык, вроде не славянский. И на немецкий не похоже. Хотя откуда мне знать, какой тогда был немецкий? Стоп, а тогда -- это когда?
Подожди, а Карпаты же еще -- горы-то. Там что?.. Венгрия, Польша. Музыка такая заводная -- дудки, скрипки. Цыгане... Румыния. Краконош. Нет, это из чешских сказок, кажется?
Ничего-то ты не знаешь, Пол -- ни географии, ни истории, ни языков. И, похоже, болен ты на всю голову...
А это, кстати, вариант! Ничего, что я сейчас вижу, нет. А получил я, скажем, в драке серьезное повреждение и лежу в галлюцинациях -- в больничке. Или, что было бы очень плохо, не в больничке, а в том же лесу, где на меня напали.
Ведь пишут же ученые, что человек может увидеть длинный и сложный сон за какие-то пять минут. И время для спящего будет при этом субъективно течь в сто раз медленнее.
И вот это уже складывается. Жил-был психически больной от рождения мальчик -- сэр Пол Иванчиков. Жил не тужил, а как начинал тужить, так получал провалы в памяти. И однажды отправился он в темный лес гулять и встретил нехороших дядей, которые причинили ему черепно-мозговую травму. И на этой почве у мальчика Пола активизировалась психическая болезнь, и появились галлюцинации.
Или на этой почве впал он в кому и блуждает в собственном подсознании. А то просто бредит.
Что бывает, когда бредишь? Говорят, все двоится или затуманивается визуально. Звуки глухие или с эхом. Голоса внутри головы. То в одном месте оказываешься, то в другом. Люди превращаются в других людей. Можешь себя увидеть со стороны...
Ничего этого у меня нет -- вот в чем штука. Голова ясная, никто ни в кого не превращается -- ем мясо, пью тинман.
Что за тинман еще такой? Мог я слышать о таком напитке или читать в Интернете? Ну, мог. Языками увлекался? Лекцию Толкина "Тайный порок" читал? Выискивал санскритские слова в русском языке и все такое... В "Скайрим" играл?
Вот тебе все кирпичики, из которых бред и составился. Только очень уж он реальный. Но тут опять -- ученые же говорят, что мозг даже не всю визуальную информацию обрабатывает, а достраивает внутри себя голограмму. Идешь такой по улице и реально видишь кусок асфальта, урну и мужика с детской коляской. А дома вокруг, газоны, деревья, сто раз виденные -- это голограмма, они давно записаны там где-то, в архивах.
Если нашу реальность мозг вот так конструирует, то почему он не может сконструировать реальность не нашу?..
Вдруг Пол увидел, что огромный стариков гость, встал со своего стула и придвинулся к нему. "Hosh, maan!" -- сказал он, выставив, вперед ладони с толстенными пальцами, вытаращил глаза и изобразил на бескрайнем лице идиотскую улыбку. Затем стал щупать материал вельветовой куртки Пола, а потом склонился над ним, чтобы поближе рассмотреть пуговицы. От него пахнуло пивом, мылом и дымом. Пол сопротивляться осмотру не стал.
Через минуту детина издал носом звук "хммм" и вернулся на свое место. Теперь Хтоний и его гость молча и серьезно смотрели на Пола, а Пол на них. Ему стало неловко и он уже собрался с позором сбежать из-за стола, но тут детина подвинул к нему самую большую миску с крупно нарезанными кусками мяса и заявил:
-- Iste, maan, iste. Tast pigga -- ubar tast!-- после чего повернулся к хозяину, забыв о мальчике, и начал тому что-то басовито втолковывать.
"Да я и так ем", -- подумал Пол и из вежливости начал жевать. Хотя есть расхотелось, а захотелось побыть одному. Потому что бред продолжался -- живой и яркий. И примириться с этим было трудно.
Казалось, хозяин Башни догадался о чувствах Пола. Он быстро взглянул на него, изогнув брови напряженным зигзагом, что-то сказал своему гостю и они засобирались. Старик позвал Шимму, которая все это время пропадала где-то вне видимости, и они все втроем вышли.
Пол вылез из-за стола, пошел к кровати, на которой спал ночью, и сел на нее. Взглянул на окно -- на улице уже стемнело. Скоро снова нужно будет укладываться спать. "Как можно засыпать и просыпаться внутри бреда?" -- с тоской подумал он.
Вдруг он услышал, как под окном что-то произнесла Шимма и понял, что разобрал смысл:
-- Глаза красивые... -- вот что она сказала.
6. Меновая
Поговорив с Викулом и назначив ему вечернее свидание в Башне, Доктор Хтоний решил потолкаться на Меновой и осмотреться после долгого затворничества. Появление в Тёсе деловитых и, надо полагать, небезопасных пришельцев его встревожило.
Городок был мирный -- если в месяц в нем случалось две драки, то это называлось упадком нравов и считалось предвестником больших грядущих бед. Поэтому ночное нападение на странного мальчишку было событием из ряда вон. Местные бы на такое не пошли, даже если бы какой-то юнец вдруг наладился воровать и попался. Отвели бы к Голове вместе с родителями, отчитали бы. Поставили бы неделю площадь мести. Ну выпорол бы его папаша на крайний случай.
А тут наскочили ночью, пытались обездвижить и обездвижили. Могли и голову проломить. Напоминало это дело попытку похищения или, скажем, поимки преступника. Пол же, сын Ваан Чика, на преступника никак не походил. Смирный, глаза умные. Ест аккуратно, в отличие большинства местных подростков. На книги смотрит с пониманием, значит, они ему не в диковинку, и на своем языке он читать умеет. В Тёсе же наукой разбирать буквы и видеть в них смысл владел лишь один из десятка.
Значит, похищение... Одни неясные пришельцы пытаются поймать другого совсем уж неясного пришельца. И что-то тут кроется явно недоброе.
Размышляя таким образом, Доктор дошагал до Меновой площади и застал там обычное оживление. Менялы носились по рядам и присматривались к товару, а товарные "наседки" охраняли свое добро и на разные голоса зазывали горожан и других менял к нему присмотреться. Горожане же степенно и подчеркнуто равнодушно бродили среди развалов, будто прогуливались по Меновой просто так, для здоровья.
Разговоров и споров, как всегда, было больше чем сделок. Имелось тут свое удовольствие. Допустим, собрал ты от кур свежих яиц десятка три, устроил в удобную корзинку, проложил чистой тряпочкой. Само собой приоделся. И пошел на Меновую, где, в общем, тебе ничего сегодня особенно не нужно. Но яиц-то -- каждый день собираешь по три десятка. Сколько ни есть в семье едоков -- нипочем столько яиц не употребят. Да и надоедает, хоть ты их жарь, хоть вари, хоть салаты делай. Стало быть, надо обменять.
Мена -- дело мужское, степенное. Как хороший хозяин спешить не будешь -- обойдешь по первому разу ряды, посмотришь -- кто сегодня вышел, да с чем. Поздороваешься, пошутишь про товар чего-нибудь. Там новость, тут прибаутка -- а про себя начнешь соображать, что в хозяйстве может пригодиться. Тогда обходишь по второму разу -- уже с мыслью.
Вот, скажем, младшему полусапожки осенью справили. Так он их уже к весне в клочья истаскал. Из дома выходил -- ведь не помнил про это. А вот увидел, что Феорвил Сухая Нога сегодня вышел с товаром, и на память пришло. Но у него за три десятка яиц только тапки сменяешь. Кто еще у нас тут с сапожками? Старая Озла есть. Баба неприятная и предлагает все больше барахло. С другой стороны, младший за лето все равно сапожки-то расшибет в прах. Зачем тогда брать у Феорвила?
Так соображаешь, соображаешь, да и подойдешь к старухе. Ну, конечно, пошвыряешься в обувке -- окажешь почтение. Но сам знаешь, что заприметил уже вон те сапожки -- слегка побитые и мальцу великоватые, однако прочные. Ну, дальше как обычно -- яйца покажешь, распишешь про свежесть, да про размер. Как будто бы Озла твоих яиц не знает! И она тоже сомнение выразит, карга такая, да на свет будет смотреть, словно скрозь скорлупу прозревает. Что поделаешь -- обычай.
Потом заломит Озла полсотни яиц, да чтоб на дом принесли, а то ей неудобно ввечеру с Меновой обувку да еще и яйца тащить. Внучки-то не помогают, демоны им на шею, и мать их, распустёха, ума не вбила им через одно место.
Сам начнешь с двадцати, да чтоб прямо на месте. И разговор на полчасика да заведется. То пошутишь, а то и обидишься наружно, если упрямство на бабу нашло. Станешь уходить как будто. А она тоже -- рот беззубый подожмет и глядит на тебя, как на мокрицу. Шагов пять сделаешь по ряду (тут не спешить -- главное) да в сторону Феорвила отчетливо так посмотришь. Тут старуха и сдаст назад.
Ну и сговоришься -- получит Озла три десятка да пару шнурков, потому что обувщики наши знают, что ты на досуге плетешь особые шнурки -- нарядные и прочные, как демонова шкура. И в уме это дело имеют. А что с собой не взял ни пары, так не беда -- Озла внучков пришлет еще до вечера -- те и яйца заберут и шнурки. Сам же сапожки возьмешь сейчас -- невелика ноша. А обману ты никогда не чинил -- тебя тут всякий с малых лет знает. И тебя, и стариков твоих, и дедов покойных, и жену, и ее стариков...
Доктор Хтоний, окинув взглядом ряды, решил отправиться к лотку прорицателя, который промышлял, помимо предсказаний, ремеслом старьевщика. Унылая и тощая, как у побитого грозами пугала, фигура Ури Сладкоречного возвышалась над толпой у самого въезда на площадь со стороны дороги на пристань.
Еще издалека Доктор услышал, как Ури скорбно зазывает:
-- О тайнах завтрашних скажу, на суженого укажу!
Не спрашивайте только про погоду!