Ламм Мария Андреевна : другие произведения.

Миф пограничья как художественная основа романа "вершалинский рай" и пьесы "конец света" А.Н. Карпюка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Автор статьи выражает искреннюю благодарность А. Федуте (А. Фядута) за огромную работу, проделанную им при подготовке издания произведений А. Карпюка в 2007 г., благодаря чему эта статья стала возможна. Аннотация. В статье рассматриваются роман А.Н. Карпюка "Вершалинский рай" и пьеса "Конец света", написанная писателем позднее на тот же сюжет. Роман вышел в свет в 1974 г., первое издание пьесы состоялось в 2007 г., что подчеркивает актуальность данного сюжета для современной белорусской литературы. Сравниваются ключевые образы и различия в их интерпретации, анализируется введение в пьесу персонажей, отсутствующих в романе, а также изменения в редакциях романа. Художественное изображение исторического сюжета рассматривается в категориях территориального мифа. Анализируются различные подходы к авторской оценке явления, а также различные интерпретации сюжета. Ключевые слова: пограничье, Западная Белоруссия, религиозный синкретизм, сектантство.
  Ламм М.А.
  Миф пограничья как художественная основа романа
  "Вершалинский рай" и пьесы "Конец света" А.Н. Карпюка
  Автор статьи выражает искреннюю благодарность А. Федуте (А. Фядута) за огромную работу, проделанную им при подготовке издания произведений А. Карпюка в 2007 г., благодаря чему эта статья стала возможна.
  Аннотация. В статье рассматриваются роман А.Н. Карпюка "Вершалинский рай" и пьеса "Конец света", написанная писателем позднее на тот же сюжет. Роман вышел в свет в 1974 г., первое издание пьесы состоялось в 2007 г., что подчеркивает актуальность данного сюжета для современной белорусской литературы. Сравниваются ключевые образы и различия в их интерпретации, анализируется введение в пьесу персонажей, отсутствующих в романе, а также изменения в редакциях романа. Художественное изображение исторического сюжета рассматривается в категориях территориального мифа. Анализируются различные подходы к авторской оценке явления, а также различные интерпретации сюжета.
  Ключевые слова: пограничье, Западная Белоруссия, религиозный синкретизм, сектантство.
  
  Алексей Никифорович Карпюк (1920-1992) - западнобелорусский писатель, журналист, музейный работник и общественный деятель. Родившись на территории современной Польши, после воссоединения Восточной и Западной Белоруссии в 1939 г. переехал в Гродно, где и провел большую часть жизни. Тема малой Родины стала одной из центральных для творчества писателя, ей посвящены, в частности, рассматриваемые произведения. Роман "Вершалинский рай" (Вершалiнскi рай) был впервые опубликован в 1974 г., позднее по его мотивам Карпюк написал пьесу "Конец света" (Канец свету). При жизни писателя пьеса, написанная в 1981 г., была запрещена по цензурным соображениям и впервые опубликована лишь в 2007 г. [21, c. 7]. Смысл запрета неочевиден, поскольку роман "Вершалинский рай" переиздавался в 1980 г., а в 1986 г. был опубликован авторский перевод романа на русский язык, при этом в пьесе "Конец света" образы персонажей советской реальности более позитивны, чем в романе. Литературоведческие оценки романа "Вершалинский рай" полярны: от художественной неудачи [5, с. 133-135] до лучшего романа о Западной Белоруссии [2, с. 351]. По мнению В. Колесника, в этом романе "наиболее сложно, даже спорно поставлена проблема романтической странности" [5, с. 134] , а эксперимент автора с особенностями жанров очерка и романа ослабил художественное впечатление от произведения. Пьеса "Конец света" эстетически сильнее романа, хотя и менее многогранна по своей проблематике. Однако в ней, что в принципе характерно для драматургии, подчеркнуты контрастные сюжеты, которые сглаживаются в тексте романа.
  Различие оценок, вероятно, связано с рассмотрением текстов в разных литературных контекстах: советском, белорусском и региональном, западнобелорусском. Развитие белорусской литературы на Западе и Востоке страны различалось по историческим причинам: с 1920 по 1939 г. эти территории входили в состав разных государств. После воссоединения белорусских земель в одном государстве и окончательного утверждения новых государственных границ в 1946 г. в художественной литературе сохранялись некоторые особенности довоенной традиции, проявлявшиеся в выборе тем и сюжетов, а также характерных художественных приемов. В статье роман "Вершалинский рай" и повесть "Конец света" рассматриваются в категориях региональной литературы, как произведение автора, который жил на описываемой территории и писал об этом пространстве в категориях регионального мифа. В белорусской литературе после Второй мировой войны формировался собственный миф о пограничье, одним из творцов которого стал Карпюк. Действие разворачивается в Западной Белоруссии в начале - первой половине ХХ в.: описывается эпоха, которая уже завершилась, однако еще не стала историей, она сохраняется и переосмысливается в воспоминаниях живых свидетелей, одним из которых был и Карпюк. В романе "Вершалинский рай" автор избегает показывать встречу прошлого и будущего, в пьесе "Конец света" такая встреча показана.
  Тип региона может изменяться в зависимости от общественных, культурных или исторических факторов, что находит свое выражение в художественной литературе. Миф о пограничье для западнобелорусской литературы является намного более значимым, чем для восточно-белорусской, что связано с распространенными польскими представлениями о регионе. Польский миф об этих землях является частью мифа о Кресах , отчасти подобного американскому мифу Фронтира . Для обоих характерно мифологически обусловленное и идеализированное восприятие пространства как множества открытых возможностей, в обоих воплощается первообраз национального менталитета[20, 24, 25]. По признаку открытости пространства Фронтир можно противопоставить Провинции - самодостаточному замкнутому пространству[4, 20]. В западнобелорусской литературе собственный миф о пограничье формировался после Второй мировой войны по типу Фронтира, т.е. в категориях регионального, но внегосударственного и вненационального единства, как децентрализованный миф открытого пространства и доступных возможностей [13, 14, 16, 17].
  Такое осмысление пространства характерно для творчества Карпюка, но роман "Вершалинский рай" и повесть "Конец света" являются исключением: здесь пространство воспринимается персонажами в категориях закрытости и самодостаточности, т.е. мифологизация территории персонажами происходит по типу Провинции, но это противоречит авторскому нарративу: в обоих текстах Карпюк в авторских отступлениях подчеркивает как транспортную доступность окружающего мира, так и возможность знакомства с новыми идеями.
  Для гродненской литературы советского периода в целом не были характерны эксперименты с формой, нехарактерны они и для творчества Карпюка, но "Вершалинский рай" и "Конец света" в некоторой степени являются исключением. В обоих случаях писатель дает авторское определение жанра: "роман-быль" для прозаического произведения "Вершалинский рай" и "селянская драма" для пьесы "Конец света". Вероятно, в такой попытке поиска нового жанра писатель стремился подчеркнуть специфику местного колорита, того регионального мировосприятия, которое сделало подобный сюжет возможным в реальности. Также возможно, что поиск нового жанрового определения Карпюк использовал, чтобы подчеркнуть тот факт, что сюжет основан на реальных событиях. Свидетельства очевидцев описаны в книге "Вершалин. Репортаж о конце света"[26]. По мнению А. Сакович, во многом на реальных событиях основаны также и посвященные вершалинскому сюжету произведения Карпюка, который был свидетелем этой истории [27].
  История о вершалинском пророке, действовавшем в первой половине ХХ в., была популярна не только в Белоруссии, но и в Польше [21; 29]. В основе сюжета - реальная история о сектанте, увидевшем во сне прообраз церкви и создавшем свою общину для подготовки к грядущему Апокалипсису. Сектантами были построены церковь и поселок, где во время грядущего в недалеком будущем конца света должны были укрыться праведники. "Секта образовалась вокруг простого безграмотного православного крестьянина Илии Климовича, который, по благословению отца Иоанна Кронштадтского (позже признанного святым) решил построить в своей деревне церковь, которую увидел во сне. Местные начали рассказывать о нем, что он "проповедует и исцеляет". Илия, как новый Христос, должен был умереть на кресте, а Вершалин был основан как "Новый Иерусалим", обитель праведников" [15]. Строительство велось на щедрые пожертвования местных жителей. Когда конец света не наступил, односельчане спасли лжепророка от самосуда, но помня о прежних обманах, одна из местных крестьянок выдала его немцам как социалиста, что стало основанием для его расстрела. Эти сюжетные ходы сохранены Карпюком как в романе, так и в пьесе.
  Среди литературоведов нет единства мнений относительно трактовки сюжета. Так, А. Федута отмечает, что в этом романе Карпюк "мастерски исследует природу тоталитаризма" [21, с. 7], хотя в центре внимания писателя религиозное сектантство, которое в принципе свойственно культуре польско-белорусского пограничья. Тему сектантства полагает центральной исследователь из Белостока А. Сакович [27]. Такая полифония оценок объясняется логикой территориального мифа. Как пишет о пространстве польско-белорусского пограничья польский литературовед Б. Хадачек, местный миф характеризовался "синкретизмом, объединявшим элементы латинско-польско-католические с византийско-русско-православными, литовскими и другими" [23, s. 60]. Исследователь отмечает "фетишизацию культа святых образов, церковную церемониальную структуру и магическое мышление, веру в чудо и колдовство, а также склонность к религиозному фанатизму" [23, s. 60]. В польском восприятии этих исторических событий мистицизм является эстетической доминантой, что подчеркивает польский критик М. Печиньский [15]. В белорусском восприятии на первый план выходят народные суеверия, мистические откровения пророка Карпюк воспринимает с иронией. История Вершалина может быть прочитана как своеобразная мистерия о тоталитаризме, когда декларируемая идеология (политическая или религиозная) подчиняет контролю "пророка" все сферы жизни сектантов, но вероятнее, что сюжет этих произведений Карпюка в большей степени относится к народным суевериям и рассматриваемые произведения скорее посвящены исследованию основ национального менталитета.
  Некоторые детали сюжета в романе и в пьесе описаны по-разному, что создает возможность дополнительных трактовок художественного целого. Например, в романе местный пророк Альяш строит новый поселок, а местные жители наблюдают за происходящим с холма: "Новый поселок вырастал на глазах [...] Мужики из окрестных селений приходили посмотреть на работу знаменитых мастеров"[8, c. 35]. Сектанты, ожидающие конца света, привносят в целостный деревенский мир новое, не только отстраивая церковь, но и создавая вокруг нее инфраструктуру. При этом носителями здравого смысла остаются крестьяне из окрестных деревень, которые скептически восприняли идею конца света и нового пророка, но готовы учиться новому, отбросив свое недоверие. Как пишет Карпюк о своих односельчанах: "Страшавцы, с которыми мы бежали на холм, уже забыли о том, для чего все это создается - они были очарованы мастерством работников и пафосом строительства. Дядьки приглядывались, рассматривали наличники с узорами, который плотники наносили на углы, ставни и подъезды, кивали головами, щелкали языками и хвалили"[8, c. 35]. Интересно, что, описав интерес своих односельчан к "прусской кладке", Карпюк практически сразу показывает и падение этого интереса, а также приводит историческую справку о завоевателях, которые издавна привносили в этот край технические новинки. Фронтирная открытость пространства противопоставлена провинциальному мировоззрению местных жителей, которые в структуре соответствующего мифа оказываются в положении туземцев.
   В пьесе момент строительства поселка отсутствует, но есть упоминание о новых зданиях, выведенное из контекста религиозной секты. Новые здания противопоставлены старому миру, это отчетливо видно в авторской ремарке: "Висят объявления. На плакате - огромное факсимиле "Обращения пророка Альяша к народам по случаю конца света". На церкви страшный рисунок: грешники кипят в дегте, рядом с ними черти с вилами. Перед церковью на конец света стекаются "альяшовцы". [...] Рядом комсомольцы. Видны новостройки Вершалина"[10, c. 512]. Носителями здравого смысла становятся уже не односельчане, а комсомольцы, представители нового мира, которые в романе не упоминаются.
  В приведенных в романе воспоминаниях писателя новый комфортный мир олицетворяют дачники: "меня после смерти ожидал рай - житье, как у дачников из Гродно или Белостока, что наезжают летом в село: ни тебе уроков, ни пастьбы коров, ходи себе в трусиках среди синеватых султанов глянцевитой куги у речки, лови улиток, гоняйся за кузнечиками с их блестящими крылышками из целлофана да ешь сколько хочешь шоколада и конфет в серебряных обертках" [8, c. 36]. Подобное представление есть и в пьесе, где одна из богомолок говорит: "станем мы жить в Вершалине, словно птички небесные, что не сеют, не жнут, а все имеют" [10, c. 506]. Такое наивное представление о рае имеет немало общего с евангельской простотой: "Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их" (Мф. 6:26).
  В пьесе не сказано о том, что Вершалин был полностью построен сектантами: факт строительных работ упоминается, но без каких-либо подробностей, в романе процесс строительства описан довольно подробно. В романе Карпюк, рассуждая о событиях в "Крынковской республики" в 1905 г. описывает идеологическое противостояние в контексте оппозиции города и деревни: "чаяния пролетариата еще не были поняты крестьянами Гродненской области, и всякий, кто выступал против власти, казался им преступником, личным врагом, а горожане без земли - жадными людьми, не заслуживающими даже доброго слова. Новые термины "социалист" и "оратор" в деревне означали то же, что и антихрист" [8, c. 126]. В пьесе настороженное отношение деревенских жителей к ораторам Карпюк тоже отметил, однако подобных эпизодов намного меньше. Один из односельчан в начале пьесы заявляет Альяшу: "ты играешь с огнем! Ваша политика погубит вас, помяни ты мои слова! Чем мозги им засираешь? Холера, какой из тебя пророк?! [...] Ха, еще велел написать про себя Библию!" [10, c. 514]. Но этот символический пласт в пьесе показан намного слабее, чем в романе, где историческая справка о крынковской коммуне и описание разнообразных ситуаций на уровне бытового столкновения реалий позволяет вообразить намного более неоднозначную картину взаимоотношений крестьян и сектантов. В пьесе противопоставление "ораторов" и "крестьян" отчасти сглаживается: комсомольцы беззлобно подшучивают над сектантами, но в строительство нового ковчега не вмешиваются: пространство их деятельности существует одновременно с пространством сектантов. Это различие в эпизоде о сборах на небеса показано как различие между жизнью и смертью.
  Сюжет об обстоятельной подготовке сектантов к загробной жизни воспроизводится в обоих текстах практически идентично, хотя семантика диаметрально противоположна. В романе к переходу в рай ожидающие конца света люди "готовились деловито, спокойно, как к свадьбе или похоронам" [8, c. 203]. В пьесе "к "концу света" готовятся тщательно, не торопясь, словно чтобы косить или собирать урожай" [10, c. 521]. Интересно, что на уровне названия произведения читатель видит обратную картину: роман "Вершалинский рай" предполагает образы жизни, в то время как пьеса "Конец света" отсылает к семантике Апокалипсиса. Представления белорусских персонажей о рае мало отличаются от их жизни на земле: и в романе, и в пьесе, ожидая вознесения, люди берут с собой орудия труда. Рассуждая о рае, героиня представляет его себе как определенное географическое пространство с конкретной бытовой организацией: "я там со спицами спрячусь за смоковницу или пальму какую и буду себе вязать чулки, свитер!.. Ведь скучно же будет без дела, подумай! Ну, посплю день другой, а потом? Я и взяла-то всего шесть клубочков, это же от наших мериносов шерсть, Никифор! Погляди, какая файная!" [8, c. 181]. В пьесе этот эпизод повторяется практически дословно. Здесь образ работящей крестьянки, которая намерена прятаться в раю со своей работой, сближается с языческим архетипом пряхи, с распространенным в славянских культурах двоеверием.
  Представления о том, что в раю может быть скучно, т.е. что книжные представления о блаженстве мало соотносятся с реальностью, характерны и для белорусского фольклора. Например, в белорусской народной сказке "Небо и пекло" герой "видит, что святые не курят трубок, не пьют водки, не смеются и песен не поют, и тошно ему стало" [19]. Огромное значение имеют и языческие представления о мире, польский исследователь Б. Хадачек пишет: "На уровне развития цивилизации Литва отставала от Польши, а у косных жемайтов еще в течение многих лет фиксировалось возвращение к языческим верованиям" [23, s. 52]. Возвращение к языческим верованиям описывает также и А.Е. Богданович [3]. В таком контексте созданная местным пророком религиозная секта предстает не столько следствием религиозного фанатизма, сколько попыткой выйти из-под влияния организованной религиозной жизни, ориентированной на польский либо на русский мир, т.е. на внерегиональные культурные центры. И в романе, и в пьесе присутствует сюжет идеологического и бытового разрыва пастыря и паствы, порождающий потребность в местном пророке, децентрализация культурной жизни.
  В романе Карпюк подчеркивает типичность подобных сюжетов для Западной Белоруссии, приводя еще несколько примеров из истории края: "как задержанной в Журовичах Анастасии Грабцевич Иисус Христос, как Клемусу яма с золотом и черт, поющий петухом, так и Альяшу с его болезненным воображением могло явиться чудо" [8, c. 41]. Сюжет о яме с чертом присутствует во всех редакциях романа, история о крестьянке Анастасии отсутствует в белорусских редакциях текста [7, 9], появляясь в авторском переводе на русский язык, и подтверждается писателем документально: Карпюк цитирует заметку Санкт-Петербургских ведомостей от 1871 г. В пьесе один из персонажей упоминает о том, что подобная история произошла на Украине: "единоверцев собрал он [...] еще больше, чем ты! Да община его затеяла бунт и распалась, а самому пророку бабы морду исцарапали - в струпьях весь" [10, c. 520]. Можно также предположить, что попытка создания собственной формы осмысления религиозного учения связана с пограничным расположением региона, подобно тому как это происходило в США, где духовные течения, отклоняющиеся от "религиозного мейнстрима", стали важной частью мифологии Фронтира позднее обеспечили практическую возможность свободы вероисповедания [28]. В романе значима тема взаимодействия сектантов с католическими и православными иерархами, в пьесе эта тема раскрывается менее подобно. ХХ век был для Белоруссии эпохой формирования собственного мифа о пограничье, местные религиозные искания были неотъемлемой частью более глобальных культурных процессов, характерных вначале ХХ в. не только для региона, но и для всего мира. В пьесе создается впечатление завершенности этих процессов, что подчеркивается также введением образов комсомольцев, которых в романе нет.
  Интересно, что хотя в конце XIX - первой половине ХХ в. сектантство было довольно распространенным явлением на территориях Российской империи, белорусский вариант довольно своеобразен: парадокс "бегства из рая" [11] заменяется здесь парадоксом "бегства в рай", созвучным утопиям Ренессанса. Представления о рае в текстах Карпюка также необычны. Так, и в романе, и в пьесе отсутствует типическое для христианской культуры представление о рае-саде, описанное в Библии, характерное как для православной, так и для католической книжных традиций [6, 22], хотя изображение рая сближается с традицией русского духовного стиха XIX в., где "царство небесное [...] обозначает вполне конкретное физическое (географическое) пространство (в отличие от устоявшегося в канонической православной традиции понимания царства небесного как пространства (состояния) ментального, духовного)" [1, c. 157]. Такое представление существует и в европейской традиции, в частности географический образ рая можно видеть в изображении немецкой Шлараффии или французской страны Кокань [18]. В текстах Карпюка даже упоминание пальмы или смоковницы не создает образ сада, он возникает только в словах проповедника, также местного жителя, во время рассказа о грехопадении: "Люди когда-то жили в саду эдемском, горя не знали, даже хворей не знали никаких! Да нарушили завет господа бога, съели яблоко запретное и познали зло! И начали с той поры убивать друг друга, брат пошел на брата, сын - на отца... И пришли на землю глад, болезни и смерти, а слезы полились рекой!" [8, c. 178]. Персонаж повторяет нормативный вариант вероучения, это подчеркивается использованием книжной лексики: "эдемский сад", "глад".
  Книжный вариант религии противопоставляется народному переосмыслению. В пьесе сравнения рая с садом в принципе не возникает, хотя книжная риторика встречается в речи персонажей-сектантов. Однако разграничение книжной и разговорной лексики в текстах исключительно показательно. В пространстве, где сосуществуют православная церковь, католический костел и униатская церковь религиозный выбор человека зачастую оказывается также и политическим выбором - такая ситуация подчеркивается и в романе, и в пьесе. Потребность в собственном пророке обусловлена обстоятельствами. Печальный конец секты обусловлен в первую очередь тем, что "пророк" копирует мировоззренческую модель "религиозных мейнстримов", а не находит собственный путь в восприятии современности. Отказ Альяша молиться за детей своих прихожанок - "цацалистов" равнозначен отказу в помощи собственному зятю и, в финале, советскому бойцу в первые дни войны. Догматизм оказывается губителен для секты, а потому несостоявшийся конец света приводит к разрушению сообщества.
  История религиозного фанатизма сама по себе не так важна, как сам факт возможности возникновения такого объединения, его взаимодействия с православными и католическими иерархами, развития сообщества как независимой религиозной общины. И вместе с тем в сюжете о Вершалине можно видеть деконструкцию польского территориального мифа. В текстах сталкиваются два типичных еще со времен античности представления о пространстве: locus amoenus, т.е. идиллического райского уголка, часто воплощающегося в образе сада, и locus horridus, т.е. пейзажа дикого, ужасного, таящего в себе опасности, наиболее типическим воплощением которого является лес. В средневековых европейских легендах locus horridus чаще всего трансформируется в locus amoenus в контексте легенд об основании монастыря, о созидательной деятельности боговдохновенных подвижников. Подобные сюжеты характерны для польского мифа о Кресах [23, 24, 25]. "Основание монастыря" представлено Карпюком в негативном свете: и в романе, и в пьесе подчеркивается неконструктивность деятельности сектантов, противопоставленная рациональной деятельности односельчан в романе и комсомольцам в пьесе.
  Для белорусского территориального мифа сюжеты облагораживающей деятельности человека вполне характерны [12], но они не предполагают боговдохновенности, в тексте романа это также подчеркивается наблюдением крестьян за строительством поселка. Главное различие в том, что в категориях европейского мифа "дикие народы" нуждаются в цивилизаторском усилии (колонизации) [25], в то время как в белорусском варианте территориального мифа предполагается самостоятельное развитие. Подчеркивая это, Карпюк вводит в текст романа историческую справку о том, что инновации, подобные прусской кладке, практически всегда приходили на эту землю вместе с войной, а в текст пьесы вводит деревенского жителя, насмехающегося над "политикой" Альяша. В определенном смысле такое различие может быть интерпретировано в категориях разделения этики убеждения и этики ответственности.
  Таким образом, Карпюк дважды обращается к одному и тому же сюжету. Сохраняя в пьесе основные сюжетные ходы романа, писатель во многом переосмыслил автобиографический материал. Это переосмысление отразилось в первую очередь в названиях, подчеркивающих парадоксальность описываемых событий, а также в авторском определении жанра. Переосмысление сюжета может быть проанализировано в контексте мифологии пограничья. В художественном пространстве романа "Вершалинский рай" территориальный миф находится в процессе становления, в тексте пьесы "Конец света" изображен уже устоявшийся территориальный миф, сформированный по модели свободного пространства с открытыми границами. Как верно отметил А. Федута, это больше, чем просто сюжет о сектантстве или даже о религиозном синкретизме. История Вершалина, положенная Карпюком в основу романа и пьесы, является одним из наиболее показательных сюжетов в контексте становления собственного западнобелорусского мифа о своей земле в художественной литературе.
  
  Библиографический список
  1. Арапов О.А. География загробного мира в русских духовных стихах XIX в., объективированная библейскими и фольклорными устойчивыми словесными комплексами // Проблемы истории, филологии, культуры. - 2010. - Љ 3 (29). - С. 155-163.
  2. Арлоѓ У. Iмёны свабоды / У. Арлоѓ. - [Б.м.] : Радыё Свабода, 2007. - 576 c.
  3. Богданович А.Е. Пережитки древнего миросозерцания у белорусов: этнографический очерк / А.Е. Богданович. - Гродна : Губернская типография, 1895. - 186 c.
  4. Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: сб. ст. / В.Л. Каганский. - М. : НЛО, 2001. - 576 c.
  5. Калеснiк У. Усё чалавечае / У. Калеснiк. - Мiнск : Мастацкая лiтаратура, 1993. - 379 с.
  6. Караваева Е.В., Волкова Л.Д. Образ "Сада-рая" в национальном мировосприятии // Вестник ТГПУ. - 2015. - Љ 5 (158). - С. 200-204.
  7. Карпюк А.Н. Вершалiнскi рай. Аповесць / А.Н. Карпюк. - Мiнск : Мастацкая лiтаратура, 1974. - 336 с.
  8. Карпюк А.Н. Вершалинский рай / А.Н. Карпюк. - Мiнск : Мастацкая лiтаратура, 1986. - 351 с.
  9. Карпюк А.Н. Выбраныя творы. У 2-х т. Т. 2. Раман-быль. Апавяданнi / А.Н. Карпюк. - Мiнск : Мастацкая лiтаратура, 1980. - 448 с.
  10. Карпюк А.Н. Выбраныя творы / А.Н. Карпюк. - Мiнск : Беларускi кнiгазбор, 2007. - 600 с.
  11. Кошелев В.А. Парадокс "бегства из рая" в русской словесности // Проблемы исторической поэтики. - 2018. - Љ 2. - С. 125-139.
  12. Ламм М.А. Мост на Немане. Эссе А.Н. Карпюка "Из истории гродненского моста, 1392-1944" // Славянский мир: общность и многообразие. Тезисы молодежной научной конференции в рамках Дней славянской письменности и культуры. 22-23 мая 2018 г. - М. : Институт славяноведения РАН, 2018. - С. 258-262.
  13. Петрушкевiч А.М. Лiтаратурная Гарадзеншчына ѓ пастацях i лёсах / А.М. Петрушкевiч. - Гродна : ГрДУ, 2010. - 103 с.
  14. Петрушкевiч А.М. Старонкi Гарадзеншчыны лiтаратурнай / А.М. Петрушкевiч. - Гродна : ЮрСаПрынт, 2015. - 369 с.
  15. Печиньский М. Современный польский театр - какой он? // Новая Польша. - От 22.06.2021. - URL: https://novayapolsha.pl/article/sovremennyi-polskii-teatr-kakoi-on/ (Дата обращения: 01.10.2021).
  16. Пяткевiч А.М. Лiтаратурная Гродзеншчына / А.М. Пяткевiч. -Мiнск: Выдавецкi цэнтр "Бацькаѓшчына", 1995. - 356 с.
  17. Пяткевiч А.М. Старонкi спадчыны: культурнае памежжа Гродзеншчыны / А.М. Пяткевiч. - Мiнск : Беларускi кнiгазбор, 2006. - 240 с.
  18. Силантьева О.Ю. Легенда о стране Шлараффии в немецкой литературе/ О.Ю. Силантьева. - М. : МСНК-пресс, 2006. - 76 с.
  19. Сержпутовский А.К. Сказки и рассказы белорусов-полещуков (Материалы к изучению творчества белорусов и их говора) / А.К. Сержпутовский. - СПб. : Отд-ние русского языка и словесности Имп. АН, 1911. - 192 c.
  20. Тёрнер Ф. Дж. Фронтир в американской истории / Ф. Дж. Тёрнер. - М. : Весь мир, 2009. - 304 c.
  21. Фядута А. У змаганнi за праѓду// Карпюк А. Выбраныя творы. - Мiнск : Кнiгазбор, 2007. - С. 5-24.
  22. Шипилова Н.В. Образ райского сада в средневековой драматургии // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - 2018. - Љ 8-2 (86). - С. 282-287.
  23. Hadaczek B. Historia literatury kresowej / B. Hadaczek. - Kraków : Universitas, 2011. - 452 s.
  24. Kolbuszewski J. Kresy / J. Kolbuszewski. - Wrocław : Wydawnictwo Dolnośląskie, 1998. - 258 s.
  25. Ładykowski P. Poland and its eastern neighbours: A postcolonial case study // Baltic Journal of European Studies. - 2015. - Љ. 5 (1). - P. 109-132.
  26. Pawluczuk W. Wierszalin. Reportaż o końcu świata. - Białystok : Kartki, 1999. - 132 s.
  27. Sakowicz A. Вобраз Альяша Клiмовiчa i яго арганiзацыi ѓ творах "Вершалiнскi pай" Аляксея Карпюкa i "Вершалiн. Рэпартаж аб канцы свету" Уладзiмiрa Паѓлючука // Acta Polono-Ruthenica. - 2011. - Љ. 16. - P. 217-229 .
  28. Wallace D.D., jr. Sects, cults and mainstream religion: a cultural interpretation of new religious movements in America // American Studies. - 1985. - Vol. 26. - Љ. 2. - P. 5-16.
  29. "Wierszalin. Reportaż o końcu świata" wg Włodzimierza Pawluczuka // Сulture.pl. - URL: https://culture.pl/pl/dzielo/wierszalin-reportaz-o-koncu-swiata-wg-wlodzimierza-pawluczuka (Дата обращения: 17.04.2022).
  Abstract
  Maria A. Lamm, The frontier myth as the artistic basis of the novel "Vershalinsky Paradise" and the drama "The End of the World" by A.N. Karpyuk
  The novel by A. Karpyuk "Vershalinsky Paradise" was first published in 1974. The novel was republished in 1980, and in 1986 the author's translation of the novel into Russian was published. In 1971, based on the novel, the dramatical piece "End of the World" was written, banned for censorship reasons, it was first published in 2007. The novel is based on real events. It is dedicated to the emergence and activities of the local sect, its interaction with the Orthodox and Catholic hierarchs, and the popular understanding of the dogma. The goal is to compare the editions of the novel and the text of the play, the task is to identify the grounds for the logic of the censorship ban. Literary assessments of the novel are opposite: from "artistic failure" to "the best novel about Western Belarus." Religious themes in the USSR were unpopular and persecuted, but the fact that the novel was republished under the condition that the play was banned seems surprising. In later editions, a new author's definition of the "novel-fact" genre appears, moreover, Karpyuk introduces documentary evidence of the events described into the Russian translation of the novel. Probably, the ban on the play is connected with an attempt to bring the past and the present closer together. In the novel, the fact of the existence of communist youth is only mentioned; in the dramatical piece, such characters are present and interact with sectarians. The coexistence of these characters in a single artistic space contradicts the ideological context, but is acceptable in the categories of a historical novel.
  Key words: frontier, borderland, Western Belarus, religious syncretism, sectarianism.
  (Введение. Роман А. Карпюка "Вершалинский рай" был впервые опубликован в 1974 г. Роман переиздавался в 1980 г., а в 1986 г. был опубликован авторский перевод романа на русский язык В 1971 г. по мотивам романа была написана пьеса "Конец света", запрещенная по цензурным соображениям, впервые она была опубликована в 2007 г.
  Цели и задачи. Роман основан на реальных событиях. Он посвящен возникновению и деятельности местной секты, ее взаимодействию с православными и католическими иерархами, народному осмыслению вероучения. Целью является сравнение редакций романа и текста пьесы, задачей - выявление оснований логики цензурного запрета.
  Результаты. Литературоведческие оценки романа полярны: от "художественной неудачи" до "лучшего романа о Западной Белоруссии". Религиозная тематика в СССР была непопулярна и подвергалась гонениям, однако факт переиздания романа при условии запрета пьесы кажется удивительным. В более поздних изданиях появляется новое авторское определение жанра "роман-быль", более того - в русский перевод романа Карпюк вводит документальные подтверждения описываемых событий.
  Выводы. Вероятно, запрет пьесы связан с попыткой сближения прошлого и настоящего. В романе факт существования коммунистической молодежи только упоминается, в пьесе подобные персонажи присутствуют и взаимодействуют с сектантами. Сосуществование этих персонажей в едином художественном пространстве противоречит идеологическому контексту, но допустимо в категориях исторического романа.)
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"