Аннотация: Любовь - стимул для вдоха и вдохновения!
Габриэль. 1920
Описать одним словом суть моей натуры не получится, я точно не саваж (savage), хотя нотки дикого природного начала во мне иногда проскальзывали. Я не был пылким романтиком, скорее, напротив. Я не умилялся, завидев лопоухое лохматое существо, не впадал в транс при лицезрении божественных картин, естественно, меня радовали причуды и краски природы, но не настолько, чтобы объявлять свое восхищение прилюдно.
В моих мыслях присутствовало скорее лёгкое напыление сарказма, нежели всеобщее обожание мира, согласно моему незрелому, как называла маменька, возрасту. Я был далёк от идеалов "Великого Гетсби", совершенно не разделяя его страсть.
Моим идолом была музыка, я мог питаться музыкальными шедеврами, забывая о еде и развлечениях. К своему стыду, нотную грамоту я так и не освоил, хотя матушка вкладывала в меня усилия именитых педагогов.
В моей противоречивой природе - всё, что предполагало напряжение с моей стороны, мгновенно вызывало во мне скуку, и, наоборот, будоражило то, что общественное мнение и мнение моих опекающих родителей низвергало в пыль. Я был вполне начитанным, умело использовал многослойные слова, вариации на любую тему и всегда мог уговорить, упросить или влюбить в себя всех умеющих слушать. Моя перспектива вырисовывалась вполне успешно. В свои двадцать семь, заняв место главного преподавателя в университете, я больше погружался в бумаги и переписку с благотворительными союзами, министерством, измученным начальством, отходя от непосредственной педагогической деятельности. Оклад позволял мне иметь полную самостоятельность, а процентный доход от капитала матушки давал разрешение "жить на широкую ногу".
Так вот музыка - была моим сумасшествием. Я родился вовремя, моё время - "золотой век джаза". Накаленный до предела при звуках саксофона я становился рабом великого мастера, если при первом знакомстве с произведением моё тело покрывалось мурашками. К моему счастью, моими кумирами были нетщеславные подонки, иначе, я бы попал в кабалу не только к гениальному творению, но и к её творцу.
Я был вполне доволен собой и своим существованием, пока в моей жизни не появилось... впрочем, всё по порядку.
Обедал я обычно в одном из трех своих любимых мест. Ресторанчик увлекал отсутствием ненужных запахов, любезностью официантов и вкусной едой. Сегодня аппетит проявил себя в куриной грудке под чарующим соусом с апельсинами. Когда я размышлял сорт какого винограда мне предпочесть в вине, официант недозволительно наклонился к моему уху и прошептал:
- Смотрите...
Я отстранился он несдержанного "гарсона" и поднял глаза от меню.
Мне захотелось встать и пропеть гимн "Алли-луйя" ...
Край элегантной шляпы закрывал бо;льшую половину её лица. То, что представлялось всеобщему любованию - нежная полуулыбка, осторожный подбородок, изящная шея с ниткой ослепительного жемчуга и черное платье "чуть ниже колен" интриговали мгновенно.
Не обращая внимания на застывший зал, она прошла мимо моего столика, я уловил тончайший аромат лесных ландышей и чего-то легкого. Даже, не видя полностью черты ее лица, по движениям, по неподдающимся описанию нюансам каждый сидящий в зале понимал, что она воплощение настоящего божества.
Я непроизвольно сглотнул слюну, и, как мне показалось, в зале послышалось одновременная вибрация кадыков. Она выбрала одинокий столик у окна, присела и замерла в ожидании, глядя в окно. Никто из персонала не осмеливался подойти.
- Почему вы стоите? - гневно прошептал я своему "гарсону", - идите и примите у нее заказ.
Он дёрнулся в её сторону, но тут же остановился. Через весь зал на всех парусах мчался шеф-повар. Нелепо смотрелась в его огромных ручищах крохотная чашечка дымящегося кофе. Он грациозно поставил напиток перед дамой и, пятясь назад, стал удаляться. Она слегка кивнула в ответ и легкими движениями стала снимать с каждого пальчика ажурную перчатку. Движения её пальцев напоминало скольжение по черно-белым клавишам. У меня пересохло в горле от непреодолимого желания прикоснуться к ее перчатке, не говоря уже о её пальцах. Страстное желание, которое буквально одурманило мозг.
- Принесите хоть что-нибудь, хоть херес, коньяк, все равно, быстрее - просипел я официанту.
Внезапно, невообразимый грохот в центре зала привлек всеобщее внимание. Я в числе всех повернулся на звук. Молодой официант с полным подносом многоярусного фарфора неуклюже завалился на сторону. Наклоненный сервиз в одну секунду сполз с подноса и белоснежными брызгами взорвался, припорошив пространство вокруг соседнего столика. Будто на всем ходу в белую крепость из снега врезался дышащий паром поезд. Несколько секунд суеты, извинений, потом, как бисер, высыпались мелкие уборщики с совочками и метелками. Виновник скандала стоял, понурив голову, желая провалиться сквозь.
Увлекательная сцена длилась несколько секунд, но когда я повернул голову в сторону незнакомки... то кроме монеток и недопитого кофе я ничего не увидел. Неприятное чувство досады отвергло мой аппетит. Заплатив за несъеденный обед, я вышел на воздух.
Спустя час мне удалось уговорить себя, что видение было галлюцинацией. Запретив дорисовывать в воображении её портрет, я отправился на службу.
Неделя закончилась. Музыкальных новинок в театре не было, и я решил отправиться загород. Взобравшись на велосипед, я не спеша отправился в путь.
День, насыщенный весной, погружал в наслаждение. Мысли, отпущенные на свободу, необычно для меня поглощали пространство - вот перекошенная калитка вдоль убогого забора, я будто услышал ее жалобную песню по еле уловимым скрипам, мимо пронесся открытый экипаж, оставляя после себя шлейф женского смеха, вот огромное раскидистое дерево, готовое обнять ветвями.
Что со мной? Незнакомое растекающееся ощущение расползалось в груди, где-то под ребрами чувствовалась тянущая внутренняя боль. Что это? Я не страдал отклонениями в здоровье, потому дерзко плюнув в кусты, припустил двухколесного скакуна.
До родительского дома я доехал быстрее, чем предполагал. Среди домашних я, окруженный теплым вниманием, на несколько часов забыл о щемящем скрежете внутри, пока не тронулся в обратный путь.
Снова мое сознание стало выхватывать из воздуха ранее неуловимые вещи - запах травы на полях, ранящий аромат предзакатного солнца, даже ветер, казался обволакивающей вуалью.
В полном смятении и неразберихе мыслей я вошел в ресторанчик на набережной, чтобы остудить беспричинно бешено-тоскующее сердце.
Выпитый коньяк цвета пережженного сахара умиротворил мое состояние, и я заказал еще. В центре веранды из глубины импровизированной сцены зазвучала мелодия. Первые несмелые нотки отдельными аккордами начали долетать до меня. Когда переливы зазвучали весомее, я встрепенулся и пересел ближе к сцене. Ласкающие ноты отзывались в моем сердце неохватным желанием. Я прикрыл глаза, наслаждаясь свежей композицией саксофона.
"Эх, как не хватает здесь клавиш!" - подумал я, и внезапно уловил тонкий смешанный аромат фиалки, бергамота, и, возможно, жасмина. Я открыл глаза. Взгляд попал на хорошенькие ножки, удаляющиеся от моего столика.
Светлый костюм для гольфа - плиссированная юбочка средней длины по тону сливалась с мягким шерстяным свитером из джерси, костюм дополняла шляпка-клош. В женской моде я не отставал по времени, потому оценил смелый выход дамочки. Она взошла на эстраду, села за рояль и, будто прочитав мои тайные мысли, внесла тот недостающий глоток в импровизацию саксофониста. Я впился взглядом в пианистку, и внутри внезапно разлилось утреннее недомогание.
Близость моего столика позволяла детально рассматривать исполнителей. И я готов поклясться, что видел эти подвижные пальчики. Я пребывал в гипнотическом созерцании, пока звучала музыка. Еле сдерживая порыв подойти к роялю, я с трудом дождался окончания и вскочил со стула.
На моем пути, заслоняя видимость, возникла глыба в виде улыбающегося кузена. Пара секунд ушла на то, чтобы ответно порадоваться встрече и еще пара, чтобы отодвинуть жизнерадостного родственника в сторону.
И вновь я опоздал. Место за роялем опустело, и внутри меня будто тоже погасили свет.
Схватив одного из музыкантов, я готов был не выпускать его, пока не узнаю имени незнакомки. Пожав плечами, он промычал, что не знает ее, видимо, кто-то из зала, подобная импровизация приветствовалась в этом кафе.
Она второй раз появлялась и исчезала, оставляя меня разломанным и пустым.
Имея жизнерадостное умение поддержать и увлечь беседой на любую современную тему, у меня не возникало проблем с противоположным полом. Незнакомка - первая ускользающая натура. Быть может, поэтому мое желание найти ее во что бы то ни стало разгоралось с невероятным аппетитом.
Посетив любимый ресторан и переговорив со знакомым "гарсоном" о предмете моего поиска, я узнал только, что время ее посещения ограничены средой и ровно в два часа пополудни, вот почему шеф-повар так быстро вынес горячий кофе тогда. Оставалось ждать середины недели.
При всем своем красноречии, я не могу описать тех ощущений, которые начались еще накануне, вечером во вторник. Меня лихорадило, постоянная жажда раздувала мой живот до неприличных для моего телосложения размеров. Даже музыка, всегда спасавшая меня от любой меланхолии, редко появляющейся в моей душе, и та не спасала, а, наоборот, усугубляла. Стоило только лирическим звукам прокрасться в мое ухо, внутри всё сжималось, сводило челюсти, будто начиналась мгновенная цинга и сосало под ложечкой как в детстве перед сложным экзаменом.
За сутки до среды я измучился окончательно и готов был свалиться в горячке. На мое счастье или несчастье с утра назначенного дня лил беспросветный дождь. Сначала моему возмущению не было предела, потом остатками здравого смысла я доказал сам себе, что скорее всего природа шла мне навстречу, отдаляя моё сумасшествие на неопределенный срок. Я уверил себя, что в такой проливной дождь она не придет выпить крохотную чашечку.
До обеда оставалось два часа. Сославшись на болезненное состояние, на службу я не пошел, собирая остатки сил для поворотного момента в моей жизни.
Я решительным образом надеялся обратить на себя ее внимание - заговорить, даже обольстить. Воспаленным мозгом я рисовал различные картинки нашего знакомства, даже не предполагая в своих видениях, что, возможно, она замужем, возможно, она иностранка, и ничего не поймет, не попадется в сети моего речевого обаяния.
Самоуверенность в своей неотразимости не позволяла думать о том, что я могу быть не интересен.
Позже, прокручивая в памяти свое помешательство, я согласился с маменькой о незрелости своего возраста и легкомысленной самонадеянности.
Час я просидел в ресторанчике, заняв столик напротив двери. Дождь закончился.
Не притронувшись к еде, я сидел в кажущейся задумчивости на пределе своих нервов. Последняя минута, пробегая циферблат, неприлично замедлила свое движение.
Дверь приоткрылась, я буквально прирос к стулу, впиваясь глазами... Никто не входил. Рука в шелковой перчатке придерживала дверь. Напряжение превосходило мои силы, я готов был сорваться с места и широко распахнуть дверь.
"Если я сейчас не выдохну, то взорвусь и закончу свои дни в психиатрической лечебнице".
Я шумно выдохнул и прикрыл глаза.
Дверь была закрыта, новых посетителей не было, мне показалось, что перчатка была моим воображением, злой шуткой измученного сознания.
- Мне показалось, кто-то пытался войти? - рассеянно я спросил у официанта, кружившего за соседним столиком.
- Да, но дама, видимо, передумала.
Бросив деньги на стол, я молнией рванул к выходу. Выскочив на улицу, я, как ошпаренный, вертел головой, чтобы увидеть её. Среди прохожих узнать незнакомку сзади было непосильной задачей. Я метался, пугая женщин, с каждым следующим столкновением понимая, что не найду её никогда.
Я вернулся к витрине ресторана и обессиленно сел на стул перед уличным столиком. Мой официант, увидев меня через стекло, поспешно отреагировал и вынес под навес мой нетронутый заказ. Одним глотком я выпил коньяк будто микстуру и угрюмо погрузился в размышления.
Я не узнавал себя. Имея лень, как неотъемлемую часть всех своих зачатков, я с удивлением воспринимал собственное желание активности в поиске незнакомки.
"Интриганка!" - вдруг воскликнулось мне.
Она поработила меня своей независимой сущностью, деликатностью, чувствительной нежностью, которая скользила в ее движениях вне зависимости от ситуации, когда она снимала перчатки или, когда с легкостью бегала по клавишам, отгораживаясь от окружающего пространства.
Если бы не музыка, выскальзывающая из-под ее рук, я бы не сходил теперь с привычной жизненной позиции. Я бы забыл её.
Нет! Решительное нет! Это наваждение, плод моей выдумки. Все эти запахи, звуки, мысли, ощущения - их надо прогнать! Ничего на самом деле не было! Где-то внутри дремало неизвестное доселе состояние, которое, как нарыв, вырвалось наружу. И только невидимый шрам от прорвавшегося фурункула иногда будет напоминать о душевной ране собственных терзаний.
Быть может, я подошел к своему критическому возрасту, а её видение сработало как катапульта, чтобы все процессы моего существа получили встряску, буйство ощущений, возможно, душевный экстаз через страдания. Всё! Достаточно! Мне нужно на природу, в семейное тепло и не выбираться оттуда до самой осени.
И пусть я никогда не встречу свою мечту в образе ароматной незнакомки, но ее образ перевернул мое представление о многих вещах.
Мне вдруг захотелось самому себе доказать, что мое присутствие неформально в этом мире.
Я вышел на площадь Трокадеро. Дети с крохотными корзинками сновали по площади, предлагая лилии. Я не люблю запах лилий, потому, морщась прошел мимо. Одна малышка, лет десяти, стояла в стороне, не решаясь влиться в торговую суету. Я подошел к ней и приятно удивился, увидев в ее маленькой корзиночке фиолетово-белый букетик. Фиалки застенчиво прижимались к ландышам, закрученные листиками бергамота.
- Какое странное сочетание цветы с цитрусом?
- Месье не знает, это очень модно, - тихо отозвалась маленькая цветочница. - У меня всего один букетик остался.
Я купил цветочный абсурд и, не отдавая отчета в своём желании, понюхал его. В голове мгновенно что-то щелкнуло, сердце в ответ на импульс снова бешено заколотилось.
- Какой знакомый запах!
- Я знаю пока одну мадам с таким ароматом. Я слышала, скоро ее духи завоюют весь мир. Это Шанель. Всего доброго, месье.