Петровских Лана Д : другие произведения.

Пыль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Внезапно становятся не страшны неприятности, которых я всегда боялась, не пугает горечь от собственной нелепости в жизни, потому что на смену неуверенности вдруг пришло стойкое убеждение, что мое существование - это подарок, а не унижение и отчуждение.
  Пыль
  
  Противная, въедливая (как часто ее называют) пыль разместилась на книжной полке. Это ее излюбленное место, причем я с регулярной настойчивостью прогоняю ее каждый день. Но она игнорирует влажную тряпку и пушистый яркий пипидастр (из перьев райских птиц). Хотя, наверное, неприятно осознавать, что после кончины твои перышки сметают чью-то пыль. Впрочем, вряд ли у птичек бессмертная душа, чтобы летать рядом и огорчаться от увиденного.
  Тем не менее эти противные доли пыльных микронов проникают в странички любимых книг и дожидаются своего часа, чтобы подло пролезть в мой нос. Я начинаю безудержно чихать. Если свидетели моего октавного произведения оказывались рядом, то привычно в перерывах для дыхания я слышала громкий отсчет. На этот раз получилось девять с половиной чихов. После завершения музыкальной паузы домочадцы расходились по своим делам, а я, всхлипывая, бежала на промывку. Позже на моем лице ёрзает защитная маска, ведь я продолжаю противиться пыли, каждый раз ругая себя за беспочвенную надежду: "А вдруг сегодня пыль не коснется моих чувствительных рецепторов, и я без напряжения в лицевых мышцах пролистаю страницы, например, городского романа?"
  Но пыль вновь побеждает!
  Ответить на вопрос: "Почему я сразу не надеваю спасительную маску?" - у меня не получается, потому что беспочвенная надежда - это смысл моего существования во всех вопросах жизни.
  Наконец, я держу в руках тоненький томик Бунина... Читаю...
  Часто, примеряя чужое отношение (а конкретно героев рассказа) к возникающим обстоятельствам, к своей жизни, я никак не могу перенять хотя бы часть той смелости, озорства или кокетства. Черты любимых героинь, несомненно, идут мне, как новое платье или прическа, но стоит захлопнуть обложку, вся впитанная со страниц решительность улетучивается в никуда. А возможно, она и превращается в ту самую пыль, с которой я веду каждодневный поединок. И выход из круговорота только один - отпустить беспочвенную надежду, что всё само собой решится в мою пользу, и начать действовать. Тогда и пыль, и моё одиночество в кругу не моих родственников на одной жилой площади покинут мою душу...
  Но чтобы решиться на ответственный, несвойственный мне поступок, необходим волшебный пинок... но только фея из любимой сказки не поможет.
  
  Как часто повторяет моя школьная подруга: "Если приближается жизненный тупик - смени прическу, мебель или мужа". Мужа у меня нет, хотя штамп в паспорте гласит об обратном, собственной мебели тоже нет, она принадлежит свекрови, у которой я проживаю, значит, остается визит в парикмахерскую.
  Я непривычным движением вскинула голову, чуть задрала нос и триумфально вышла в коридор. Плащ, кроссовки, кошелек и мой смелый путь к соседнему подъезду с лимонной надписью на фасаде "Салон красоты".
  
  - Вынеси ведро! - голос свекрови догоняет меня на площадке.
  Я покорно возвращаюсь... и далее мусоропровода не ухожу...
  - Ты куда-то собиралась? - тихо уточнил свекор, часто придерживающийся моей стороны в многочисленных домашних спорах - молчаливый единомышленник. Мы неприметно киваем друг другу, сохраняя солидарность, но открыто противостоять натиску Лидии Сергеевны не пытаемся.
  
  Скоро праздник "всех святых" - так я окрестила слёт неюных Василис, подруг моей властной свекрови. Лидия Сергеевна не была похожа на Кабаниху времен Островского, да и меня звали по-другому, хотя я частенько чувствовала себя несчастной Катериной. Но гроза обычно уходила в сторону без разрушения нашего быта и отношений. Свекровь вспыхивала, как бенгальский огонь, но и прогорала в том же временном интервале.
  В ближайшую субботу трехкомнатная квартира превратится в кулинарный поединок. В зале - так свекровь называла гостиную - мы с Николаем Петровичем расставим два стола, где в течение трех-четырех часов в бурном обсуждении пройдет мастер-класс. Тема мастерства заранее не звучала, и набор продуктов хранился в строжайшем секрете (субботняя ведущая, выбранная на прошлом заседании кулинарного клуба, сообщала мне список ингредиентов, которые я волокла в ее холодильник, а потом, в день мастер-класса, я, как доставщик пищи, тащила сумку в дом свекрови). И пусть меня использовали, как одну лошадиную силу, но в этой ситуации у меня было весомое преимущество - я имела право не присутствовать на "слёте Василис" и не появляться в доме до утра понедельника без отчета о проведенном вне контроля времени.
  Обычно я уезжала на дачу, где в тишине одиночества погружалась в литературные истории, мечтая написать когда-нибудь самый трогательный рассказ по типу "Телеграммы" Паустовского. Я даже начала свой замысел воплощать на бумаге и написала уже пять страниц, которые после завершения своей свободы прятала под лестничной половицей на веранде.
  Предвкушая желанное одиночество, я всегда бежала к электричке, идущей за город. Зная, что даже поздней осенью тамбур уже не вмещает массу людей, жаждущих продолжения садово-огородного сезона, я чувствовала прилив необъятной бодрости, толкаясь между обмотанными в мешковину граблями и грушеподобными рюкзаками.
  
  Предсказуемые приступы свободы случались два раза в месяц, и даже при форс-мажоре, когда внезапно заболевала ведущая мастер-класса, я уезжала за город, только с некоторым опозданием, пока внутренний чайник свекрови переставал кипеть от возмущения. Или открывалась альтернатива - кто-то их подруг или сама Лидия Сергеевна брали на себя проведение слёта.
  
  Конечно, я могла жить на даче, но год назад факт инсульта подкосил Лидию Сергеевну, превратив ее в овощеобразную массу. Не скажу, что именно наша забота с Николаем Петровичем подняла на ноги внезапно оказавшуюся беспомощной Лидию, скорее, ее собственное желание воскреснуть облегчило наше существование. Долгие месяцы реабилитации - уколы, капельницы, массажи и сила воли - позволили внезапно состарившейся женщине вернуться в образ пышной громкоголосой дамы. Мы тогда дружно выдохнули со свекром и молчаливо рассудили, что лучше пусть командир в доме, нежели кладбищенское настроение в душе.
  Вот с того года, в начале которого я взяла фамилию Колесниковых (выйдя замуж за единственного сына семейства, сбежавшего из родного дома через два месяца нашей совместной жизни) и оказалась в роли сиделки у свекрови, пообещав в момент ее предсмертного отчаяния никогда не покидать дом.
  Так незаметно за два года своего проживания я превратилась в Золушку - только без камина, крестной-феи и принца, который умчался в неизвестном направлении после встречи одноклассников. Возможно, вспыхнула его первая любовь, но подробности меня уже не интересовали. Незамужняя, не вдова, а тридцатишестилетняя дурочка с беспочвенными надеждами...
  
  Подруга до сих пор продолжала удивляться, как меня угораздило выйти замуж после недолгого знакомства с курьером, доставлявшим в нашу лабораторию анализы на обработку. Будучи младше меня на восемь лет, он казался старше, рассудительнее, основательнее всех моих знакомых мужчин-коллег. А по большому счету, он единственный, кто предложил мне замуж. Расписались мы втихаря. Своих родителей он поставил перед фактом с моим чемоданом на пороге дома.
  Просидев в его комнате тихо, как мышка, до самого утра, пока он разговаривал с мамой, с рассветом нового дня я ощутила всю мощь энергии свекрови. После демонстрации несогласия, когда на кухне остались только металлические предметы, не подлежащие в силу своей твердости уничтожению, Лидия Сергеевна хлопнула входной дверью со словами: "Или я! Или она!"
  Я поспешно застегивала молнию своего нераспакованного чемодана, когда рука свекра осторожно коснулась меня. Соединившись взглядами на долгую паузу, мы медленно кивнули друг другу, тайно провозгласив наш союз.
  Через сутки Лидия Сергеевна вернулась. Я купила новый сервиз, угадав цвет, размер и количество предметов. В течение шестидесяти дней она хранила молчание в мою сторону. Но после побега сына, которого она, к моему удивлению, не оправдывала, а вспоминала на чем стоит свет, она заговорила со мной, не предлагая съехать, а наоборот, стала подкармливать меня остававшимися после кулинарных суббот шедеврами.
  
  - Ольга! Пора забыть свои провинциальные замашки! - свекровь с утра начинала монолог, - живешь в Москве десять лет, два года из которых в интеллигентной семье, и никак не запомнишь, что в посудомойку нельзя класть части от мясорубки! Иди и полюбуйся!
  Втулка и сама мясорубочная труба потемнели и на ощупь будто пропитались вазелином. Я попыталась смыть липкость с поверхности, но мои руки превратились в скользкие щупальца, из которых с грохотом вывалились части "Боша".
  - Это я положил их в посудомойку, - свекор спешил на помощь.
  - Ага! А то я не знаю, что вы готовы друг дружку выгораживать! - голос Лидии Сергеевны набирал обороты.
  - А я тебе говорю, это я! - не унимался Николай Петрович, делая мне знаки.
  Эвакуировавшись, я прикрыла дверь кухни. Обычно наша хозяйка останавливала перебранку через пару минут, потому что предпочитала измененную тактику. Она хваталась за сердце, прихрамывая, доходила до диванчика в углу кухни и замирала с прикрытыми глазами. И каждый раз Николай Петрович попадался в расставленные сети. Он суетливо распахивал дверцу с аптечкой и через миг стоял с ложкой валокордина перед женой. Та, кряхтя, с неохотой проглатывала лекарство и уходила в комнату полежать. На том конфликт исчерпывался.
  Со мной Лидия Сергеевна держалась тактики нападения, отчего я изнутри окатывалась собственным чувством вины и безропотно молчала, боясь внезапного приступа повторного инсульта. В общем, Лидия управляла нами посредством шантажа, и всегда успешно.
  Свекровь часто напоминала мне, что настоящей хозяйки из меня не получится. И только под ее присмотром я когда-нибудь смогу выучить правила ведения домашних дел. И если к плите меня не допускали совсем (ни до болезни свекрови ни после), то моё умение убирать, стирать, гладить и выносить мусор признавали терпимыми вещами.
  "Провинциалка!" - этим словом она любила подчеркнуть мою несобранность, неуклюжесть, неумение вступать в конфликты, наивность, любовь к чтению, безотказность на работе и мой стиль одежды (хотя в кроссовках, джинсах, рубашках и свитерах ходила большая часть столичных модниц).
  Да, я родилась в маленьком городке на Нижней Волге и гордилась своими истоками, несмотря на отсутствие родительского внимания, когда интересы родивших концентрировались лишь на сорокоградусной в доступных пределах. Зарабатываемые отцом-грузчиком рубли употреблялись только в соответствии с потребностями, если заканчивались средства, то вещи нашего дома "приобретали ноги". Тетка, родная сестра отца, боролась за семью, но в итоге, забрала меня к себе. После восстановительного периода я стала гордостью школы на всех смотрах, концертах и торжествах. С рекомендательным письмом и сданными экзаменами я продолжила династию тети, поступив в медицинский.
  Отработав в районной больнице недолгих два года, я в одно лето перевернула свою жизнь, хотя точнее, меня перевернули. Свадьба близкой подруги в Москве! И как следствие - мой внезапный переезд в столичную лабораторию, в которой начальником отдела была свекровь моей подруги. Да, свекрови бывают разные.
  ...
  
  Мне удалось все-таки выйти на улицу. Аптека - мой недолгий путь. После нескольких реплик в адрес надоедливых соседей, устроивших ремонт в час послеобеденного отдыха, Лидия, хватаясь за голову, начала причитать, что причина мигрени - эти несносные личности, которых и личностями с точки зрения интеллигента с высшим филологическим образованием и называть неприлично. Таблеток, к моему счастью, дома не оказалось. И я была отправлена в срочном порядке за болеутоляющим.
  Размышляя о круговом течении своей жизни, я понуро дошла до ступеней торгового центра, где справа от входа, в закуточке, фармацевтическое спасение от жужжания моей свекрови. Переступив порог, я попала в трагикомическую сцену. Пухленькая девушка в белом халатике на пару размеров меньше ее округлостей суетливо вскрывала зубами жесткий упаковочный материал, пытаясь добраться до стерильного бинта. В метре от нее на полу множество осколков и присевший мужчина, зажимающий свободной рукой часть своей раненой ладони. Кровь темными крупными каплями падала на кафельный пол.
  Отбросив всегда мешающую робость, я быстрыми шагами, огибая витринные тумбы, подошла к пухляшке и резким, несвойственным жестом отобрала упаковку бинта... Через несколько секунд ладонь потерпевшего была облачена в тугую спасительную повязку. Девушка, удивляя внезапной резвостью, бежала из подсобки, держа на ватке улетучивающийся запах нашатыря. Обморок не случился. Мужчина сидел на банкетке. Привалившись спиной на деревянные дверцы шкафа, он прикрыл глаза. Полуулыбка выражала наполняющее его умиротворение. Здоровой рукой он продолжал сжимать мои пальцы как гарант собственного воскрешения.
  Его погружение в блаженство было недолгим. Звук сгребаемого стекла рассыпчатым эхом привлек внимание, и он открыл свои затуманенные глаза - будто в приглушенных сумерках сквозь вечернюю дымку стала проявляться темно-синяя бездна.
  Фармацевт продолжала суетливо собирать осколки витрины, то и дело поправляя край халатика, бессовестно задирающегося выше приличия. Мы молчали как союзники и смотрели на процедуру затирания кровавых пятен, изредка соединяя взгляды.
  
  Девушка, отдувая выпяченной губой длинную челку, умудрялась не только восстанавливать безукоризненную чистоту, но и комментировать предшествующие события, из рассказа о которых я поняла, что открытая стеклянная дверца перекосилась и разбилась непонятным образом, а осколок, внезапно отлетев, пронзил ладонь рядом ожидающего мужчины...
  - Боюсь крови, - тихо добавил он, - глупо как-то... звон в голове...
  Он еще крепче сжал мои побелевшие пальцы, потом, оторвавшись от собственных ощущений, посмотрел на мою руку и резко отпустил.
  - Простите... Спасительница...
  Я продолжала смотреть в его туманные глаза, забывая о времени, о цели своего визита в аптеку, о скандале, который однозначно ждал меня дома за возмутительно-долгое отсутствие. Эта реальность прекратила свое существование. Мне казалось, что мы сидим на качелях, чья плавность и невесомость соединяет нас, погружая в сладкое ощущение любви, той манящей вечности, когда близкие звезды вальсируют, объединяясь в созвездия... Вращение...
  Внезапно я громко чихнула... Стеклянные звездочки печально отблескивали в сером ковшеобразном совке на кафельном полу аптечного киоска.
  - Простите, - пролепетала я, вскакивая с банкетки.
   Качели исчезли, звездная пыль фантазии осталась щекочущим ощущением в носу. Я поспешно выскочила из дверей торгового центра, продолжая чихать.
  
  Лидия Сергеевна не заметила моего блуждающего взгляда. Равнодушно прошла мимо с телефонной трубкой у щеки, кому-то согласно кивая. Она забыла про мигрень, про таблетки и про меня - блеклую провинциалку с беспочвенной надеждой в серых глазах.
  Я шагнула в тень, оставаясь незамеченной, и прижалась к шкафу, чья шероховатая поверхность тут же напомнила прикосновение белых створок аптекарского шкафчика, но испуганное состояние остановило мое погружение в нереальность качелей для двоих.
  Уходя по коридору, я скользила пальцами вдоль стены, пока не задела большой календарь. Зачем он который год висит в забытье этого угла, не меняя обведенного в красный квадратик дня? Сегодня именно это число. Забавное совпадение, только пара лет назад, судя по году. В тот день я переступила порог этого дома, мечтая о любви, а попала в круговорот чужого быта. Взаимность не состоялась, дом принимал мои услуги, но не считал своей...
  
  
  А вот дача свекрови меня любила. Завтра - кулинарный поединок, следовательно - я свободна. Полечу в "Подмосковные Дали" - садовое товарищество с поэтическим наполнением. Председатель, выработав стаж в столичной типографии корректором, заботливо приобщал членов кооператива к великому искусству, называя улицы именами поэтов, устраивая литературные вечера для желающих, сбор которых в летний период осуществлялся с завидной регулярностью. Вечера напоминали мне клубные посиделки времен опалы, когда при свете керосиновых ламп тайно читались запрещенные стихи когда-то не издаваемых поэтов и писателей. Сходки обычно заканчивались сборным застольем, гулянием и песнопением советских песен. В отличие от кулинарных суббот свекрови, посиделки наполнялись искренностью, непоказушностью, отсутствием соперничества и укреплением дружеских отношений между соседями.
  
   И вот моя электричка, строгая по расписанию. Переполненный вагон садоводов и сжимаемые в руке ключи от любимой дачи, владея которой пару дней, я чувствовала себя настоящей хозяйкой, зная, что Лидия ни под каким предлогом не приедет сюда, где воспоминания о безнадежности въедливо заполняли ее мозг, проникая словно пыль на страницы памяти. Именно здесь долгие месяцы она была прикована к постели с диагнозом ограниченной жизни. И вырвавшись на свободу, она запрещала все упоминания о даче и том страшном времени обездвиживания. Зато для меня этот дом стал воплощением свободы. Что для одного - тюрьма, для другого - рай.
  Желтые листья проносились мимо окна, больше напоминающего полиэтиленовый пакет. Свет пытался проникнуть сквозь пленку, но тщетно. Чья-то недобрая рука размазала белесую субстанцию по стеклу, образовав спиральный рисунок древних круговых лабиринтов. Я блуждала глазами по странным тропинкам, ища выход из собственной ситуации. Лабиринт напоминал мою жизнь, беспросветную, идущую по кругу. Вот только разве что лесная тропинка - почти прямая нить, и я знаю, куда она меня ведет.
  Тропинка свернула и раздвоилась. Одной частью вплелась в широкую дорожку. Мне сюда. Дожди еще не успели размыть почву, потому шаги были столь же легкими, как всё вокруг. Особенно воздух. Он невидимо кружился, задевая пожелтевшие листочки, самые игривые из которых отрывались от веточек и летели вслед исчезающему порыву, а потом внезапно замирали и трепетали в пространстве, надеясь быть подхваченными новым потоком. Листопад разноцветными нотками падал к моим ногам. Наступая, я прислушивалась к прощальной музыке листвы. Дорожка изящно показала изгиб и спряталась за большим кустом сирени, невидимо продолжая свой путь. Я толкнула низенькую калитку и вошла в сад. Мне нравилось пробираться к дому через лесную свежесть. Конечно, можно было пройти по главной улице на виду, но тайная тропка меня манила больше. Пока снега не закрыли...
  Приближаясь к дому, я вспомнила бунинские строки - "И осень тихою вдовой вступает в пёстрый терем свой..." И снова нелепая ассоциация накрыла мою голову. В принципе, меня можно считать вдовой... ведь без вести пропавшие приравнивались к погибшим... Фу ты! Тьфу на меня! Что за глупость! Пусть живет и радуется жизни!
  
  Если рассмотреть мое существование с положительной стороны, то у меня все замечательно. Я живу и работаю в столице, не плачу за квартиру, имею отдельную комнату и целую дачу в любой доступное время, где, не торопясь, осуществляю самую заветную мечту... Кстати, надо перепрятать рукопись. Полиэтилен не спасает от влажности и морозца.
  Ступени давно требовали ремонта, одна так и вопила о помощи, осыпаясь трухой сантиметр за сантиметром. Я обычно перешагивала ее, мысленно надеясь на возможное авось, снова прикрываясь беспочвенной надеждой, что само собой все решится.
  
   Самое время протопить, чтобы ночью не замерзнуть.
  Заготавливать дрова я не умела, потому просто пользовалась услугой дальнего соседа, который по совместительству работал участковым, точнее, наоборот, в свободное время он поставлял топливо всем желающим. Месяц назад он свалил кучу колото-пиленых поленьев, которую я постепенно превращала в стройный ряд под навесом. Но печка в начале своего просыпания предпочитала шишки, за которыми я и отправилась.
  Кто в лес за грибами, а я с ведром за шишками. Наверное, в прошлой жизни я была белочкой с острыми как стрелочки ушками. Навострив слух, я шла среди сплетенных корней огромных елей по игольчатому ковру, усыпанному шишками. Громадный шатер лап прикрывал местность, не пропуская яркое солнце. Десять минут поклонов, и полное ведро. Надо бы еще пару раз так удачно сходить, чтобы зимой теплый смолистый запах будоражил мое воображение.
  Неожиданно близкое "ку-ку". Я вздрогнула. Осмотревшись, я никого не увидела. Грибы меня не интересовали, потому я не конкурент, но тем не менее быстрыми перебежками-прыжками, как та самая пугливая белочка, я припустила к заветной калитке, испугавшись сама не зная чего.
  
  Перед кустом знакомой сирени валялась симпатичная обрезная доска. И с первого взгляда я удивилась, что не заметила ее, открывая калитку час назад, а со второго, что ее размер точь-в-точь подойдет моей исчезающей ступеньке. Забавно. Я перетащила чью-то потеряшку на свою территорию.
  Где-то на чердаке, я вспомнила, были гвозди и молоток. В первое свое обследование дачи пару лет назад я залезала на чердак вместе с Николаем Петровичем. Когда-то он пытался сделать здесь мастерскую. Аккуратно расставленные деревянные ящички, полочки, вытянутые вдоль стен, верстак с навесной лампой. В углу под самый потолок матрешка из разновеликих автомобильных шин. Самая необычная, внизу, похоже, от "КАМАЗа"... Как свекор втащил его сюда? В другом углу большой кусок брезента, вставший дыбом от старости. Потерял он свою гибкость, превратившись в сооружение типа "вигвам".
  Я осмотрелась. Недолгие поиски, и молоток с коробкой гвоздей у меня. Вот только ни одного гвоздя в своей жизни я еще не забила, но как-нибудь справлюсь, ведь не зря появилась теперь в моем хозяйстве свежая дощечка.
  Через открытое окно пробежал солнечный луч и завис стрелой пыли на брезенте. Указующий перст, прям-таки! Я подошла ближе к освещенному месту. За упавшей доской выглядывал пузатый самовар, будто подставлял толстое брюшко, чтобы погреться.
  - А вот возьму и растоплю тебя шишками! Отличная идея!
  
  Какая я неловкая! Достать из ниши самовар оказалось непростой задачей. Упавшая доска одним краем держалась за кривой гвоздь, и, чтобы вывернуть ее, я уперлась ногами в нижнюю балку, превращаясь в рычаг. Я крякнула от натуги, концентрируя силы. Доска с треском отскочила от стены, отпружинила в сторону и снесла брезентовый "вигвам"...
  
  И в этот миг я заорала настолько пронзительно, что сама оглохла от извергаемых децибел. На месте бывшей палатки сидел скорченный мальчишка и тоже орал в унисон со мной.
  Проскальзывая по полу, поднимая пыль, я рванула к выходу... Выскочила в люк и захлопнула крышку. В моих суетливых движениях был ужас. Я скатилась с чердачной лестницы, задержавшись на последней ступеньке, свободной рукой схватила ближайшую табуретку и просунула железную ножку в ручку дверцы таким образом, чтобы открыть извне было невозможно... Потом села на попу и вытянула ноги. Дыхание не успевало за мыслями, которых, впрочем, не было. Кроме ощущения страха - ничего...
  
  Минута тишины. Две. Пять... Целая вечность. Ни звука, ни шороха... Я засомневалась. А вдруг фигура ребенка - плод моего воображения... В фантазию пришел образ привидения. Но я же взрослая женщина и ни в какие полтергейсты не верю... А вдруг мой свекор в тайне лепил фигуры, вот такой загадочный скульптор-самоучка... Но произведение искусства не могло кричать... Нет, мои мозги ушли в пятки... Надо рассуждать...
  Я вспомнила, как много лет назад, вернувшись из похода, засунула сумку в нижний отдел шкафа и только через пару недель вспомнила о ней. А когда открыла дверцу, то на полочке лежала мертвая мышь лапками вверх. Моему ужасу не было предела, не понимая собственных действий, я захлопнула дверцу, подставила стул и придвинула комод, чтобы мышь, видимо, не смогла открыть изнутри... Конечно, глупо и смешно, но тогда мне казалось, что баррикада спасет меня от страха.
  Как-то странно всплыла из памяти та дальняя история, но я совершенно не хочу повторения той грустной истории, бедная полевая мышка, случайно забежавшая в мою сумку...
  За окном осенний вечер напомнил о приближающихся сумерках. Остывающий дом, уходящее тепло уплывало вслед солнцу куда-то за горизонт в царство огромных елей.
  В конце концов, он просто ребенок. Спасибо, что не дядька, а то я бы уже к электричке бежала...
  - Эй! Как там тебя? Чего ты делаешь в моем доме?
  Мой вопрос повис в воздухе.
  - Ау! Чего молчишь? Что ты делаешь в моем доме? - крикнула я через плотные доски, уже набравшись смелости.
  - Это не ваш дом...
  Я даже поперхнулась от наглости этого сорванца. Прокрался на чердак, а может, уже две недели тут живет, ровно столько я не появлялась на даче.
  - Это МОЙ дом! - четко произнесла я, скорее, убеждая себя в сказанном. - Ну что? Открывать?
  - Мне все равно...
  - Ну и сиди!
  Я вышла на кухню. И скоро внутри печки приятно потрескивали шишки. Тепло разливалось, наполняя дом жизнью.
  Меня посетила отличная мысль - я знаю, как его выманить!
  Через четверть часа на печке румянилась картошка, источая запах, который, как все теплые облака, поднимался вверх, соблазняя.
  Я подошла к чердачной лестнице.
  - Ну что! Открывать?
  Молчание - знак согласия. Я выдернула стальную ножку табуретки и приоткрыла дверцу, чтобы аромат еды насыщеннее пролез в нос непрошенного гостя.
  А он терпеливый малый. В меня уже занозилось сомнение в успешности плана выманить его едой...
  
  Целая минута молчания казалась естественной. Мы рассматривали друг друга.
  На первый взгляд он казался лет двенадцати. Темно-русые волосы гладко зачесаны назад в креативный хвостик. Открытое лицо, высокий лоб, светлые брови и темные глаза. И улыбка, похожая на ухмылку. Спортивная куртка, джинсы - все чистое и без признаков поношенности, вот только кроссовки смотрелись неопрятно, и явно были велики хозяину. Вид беспризорника совершенно отсутствовал, мальчишка был похож на обычного дачника или жителя села с выраженным сезонным загаром.
  Интересно, как он интерпретировал себе мой образ? Быть может, так - взрослая тетка, средних размеров, средней наружности, ненаглая, даже добрая, раз решила накормить, а не вызвать полицию, в чистой кофточке, джинсовой юбке и смешных носках. Да, была у меня странность - ходить в доме в оранжевых или розовых вязаных носочках с рюшечками или бантиками. Сегодня на мне красовались мандариновые с аппликацией.
  - В общем, так, - подытожила я. - Уверена, что ты знаешь, где санузел, потому просто моешь руки и садишься за стол.
  Он без сопротивления, не снимая ухмылку с лица, привычным шагом отправился к умывальнику.
  Он ел картошку словно волчонок, загораживая еду от потенциального соперника. Получается, он ощущал меня как соперника. Мне стало грустно и больно. Сколько малыш пережил, если не может абстрагироваться от окружения, принимая мирную тетку за возможную агрессию. Я сидела напротив, практически вжавшись в стену, и подавляла импульс - погладить его, боясь испугать.
  - Тебя как зовут? - тихо спросила я.
  - Сашка...
  - А меня Ольга... можно без отчества
  - Я его и так не знаю...
  А смышленый малый! Мне стало чуть-чуть смешно, и я непроизвольно хмыкнула. Сашка тут же перестал есть. Поднял брови, отчего его глаза округлились, а лицо приобрело миловидность.
  - Гвозди где? - деловито спросил он.
  - Какие гвозди?
  Он вновь приподнял брови. Мне хотелось сказать ему, что с таким удивленным выражением он похож на девочку. Но подобный комплимент выглядел бы сомнительно.
  Сашка махнул на меня рукой, подразумевая бестолковость. Осмотрелся, нашел коробку, молоток и вышел на крыльцо. Я частенько бываю нерасторопной, замираю движениями и мыслями, потому продолжала сидеть, пока не услышала стук.
  Сашка ловко приладил дощечку на прогнившую ступень и, повторяя музыкальный ударный звук, ритмично вбивал гвозди. Шляпки радостно заблестели в лучах уходящего солнца, словно подмигивая мне. Я захлопала в ладоши.
  - Зачем?
  - Что "зачем"? - переспросила я, приглушая аплодисменты.
  - Вы плохо слышите? Или соображаете?
  - В смысле? - опешила я, придерживаясь за перила.
  - Хлопать зачем? - с раздражением уточнил Сашка.
  - Удивил... Я вот совсем не умею держать молоток в руках...
  - Для этого муж должен быть...
  - Разумно... Но мой муж не умел..., - конец фразы я почти прошептала, удивляясь влажности глаз.
  Я могла проплакать над трудной судьбой любимых героев, и вдруг таким странным образом проявила свою нелепую ситуацию личной жизни, которая особо не тяготила меня.
  - Умер что ли? - тихо спросил Сашка.
  (Почему я кивнула?)
  И чтобы скрыть неловкость, я суетливо вбежала в дом, меняя тему:
  - А давай вытащим самовар с чердака, мне одной не справиться! Так хочется чаю на шишках! - кричала я в открытое окно веранды.
  Пузатый самовар, отчищенный до блеска, уже остывал, но, принюхавшись, еще можно почувствовать наполненный смолой воздух. Сумерки совсем спрятали лес, превратив картинку в непроглядный занавес, только часть деревянного забора еле заметным пятном вырисовывалась в пространстве, принимая тусклый свет направленной лампочки. Мы оба смотрели на это пятно, пока Сашка не скрипнул стулом. Скрип будто дал сигнал к началу нашего разговора.
  - А тебе не надо..., - я хотела спросить - не пора ли ему домой, может, кто-то ищет его, но споткнулась.
  - Чтобы не было вопросов... Домой мне не надо, дома у меня нет, в принципе, никого нет. Я переночую, утром уйду.
  - Куда?
  Сашка пожал плечами и снова уставился на пятно забора.
  - У тебя неприятности с полицией? - моё уточнение с трудом вылезло наружу.
  Но мне совсем не важен был его ответ, потому что до боли в пальцах мне захотелось прикоснуться к его руке, безвольно лежащей на столе. Тоненькая с синими прожилками детская рука. Сашка, поймав мой устремленный взгляд, отдернул кисть, будто обжёгся.
  - Нет! - его ответ резко прозвучал в тишине.
  
  А я улыбнулась. Почему я так глупо и одновременно счастливо себя ощущаю. Рядом с этим мальчишкой я чувствовала себя беззащитной, то непонятное состояние, когда хочется быть маленькой, глупой и нежной, потому что рядом притягательная сила поддержки. Внезапно становятся не страшны неприятности, которых я всегда боялась, не пугает горечь от собственной нелепости в жизни, потому что на смену неуверенности вдруг пришло стойкое убеждение, что мое существование - это подарок, а не унижение и отчуждение. В этом еще ребенке жила вера в исключительность своего "Я", что мир принадлежит ему, несмотря на отсутствие обычных возможностей... Наверное, я при отсутствии дома, поддержки родной тети просто бы умерла еще школьницей... Слезы потекли по лицу как-то театрально-обильно...
  - Жалость отнимает силы...
  
  Сколько Сашка пережил, чтобы прийти к подобному заключению? Жалость к самому себе, бесспорно, отнимает жизненные силы. Я не любила поплакать в тишине, жалея себя. В принципе, я совсем не была плаксой, но сейчас мне хотелось рыдать.
  Сашка вышел... Веранда опустела, потому что я превратилась в плачущую вдову-осень, которая тихо умирает в своем тереме...
  Теплое пятно с забора исчезло, снова тьма и одиночество... Как перестать плакать?
  - Хватит! Надоело! - его голос зазвенел.
  И будто холодный душ отрезвил меня, пьяную от сострадания к жалкой, маленькой, никому не нужной девочке, себе. Я так и не выросла, оставаясь в далеком плачущем детстве... Мальчишка прав, я-то уже взрослая, а он пребывает еще в том возрасте бесправия, где ребенку не разрешается жить, как вздумается...
  - А если тебя ищут?
  - Соучастницей боитесь стать? - насмешливо спросил Сашка. - Да без проблем, я сейчас уйду.
  Сашка накинул на плечо увесистый рюкзак и направился к ступенькам.
  - П-пп-подожди... При чем тут соучастница? Останься... пожалуйста...
  - Да без проблем, - повторил Сашка и скинул рюкзак на пол.
  (Вот бы мне вот так просто "без проблем" решать неожиданные ситуации!)
  - Я могу постелить тебе на кровати за печкой, а сама лягу в кухне - всем будет тепло...
  Сашка вошел в дом и снял кроссовки перед порогом комнаты. Значит, он принял моё предложение.
  
   Чувствительной барышне совсем не просто отогнать суетливые мысли, и пока круговорот слов бродил в моем сознании, я заснуть не могла. За печкой было тихо. Сжав губы в тонкую полоску так крепко, будто только от них зависело мое незвучание, я осторожно, как тихий Мим, изображающий невидимку, спустилась с крыльца.
  В нише нащупала плотный пакет и выдернула его, создав невероятный шум. Моя скорченная фигура застыла на согнутой ноге, ожидая звонкого вопроса в темноте, но реакции не было, видимо, Сашка все-таки спал.
  Рукопись никак не хотела раскручиваться. Конечно, нелепо и глупо прятать несколько исписанных листов, не представляющих ценность, в столь странное место. Проще и честнее разложить их на письменном столе, но страх, что Лидия может внезапно посетить дачу и прочитать моё сокровище, не давал мне иного желания, как только прятать. Хотя визит свекрови сюда - утопичность.
  Листы не желали развернутости, цепко предпочитали форму трубы, из которой невидимо плыл дым моих сожалений. Я снова сдалась. Тоскливо смотреть на описательный текст и не добавить к нему ни строчки - это испытание, тягостное и мучительное ощущение. Я легла. Подтянула край одеяла к острому подбородку и выдохнула, будто уставший машинист, не справившийся с тепловозом, который продолжал свой путь, несмотря на усилия тормоза. Рукопись покачивалась на столе от моего недавнего последнего прикосновения... поезд надежды шел без меня... Возможно, завтра я начертаю... потому что целую неделю я собирала внутри себя, выучивая, выстраданные строки... Переполненная чаша моего воображения выплескивала капли, стучавшие по макушке. Есть такая пытка, когда на выбритый череп одним ритмом бесконечно капает вода, пока человек не лишится содержимого этой самой головы. Как же я сама умею довести себя до помешательства!
  
  Было пять часов, когда я открыла глаза, тщетно пытаясь уснуть в сотый раз за долгую ночь. За окном мерцала морось. Я вышла на крыльцо, и воздух, опьянённый предстоящим рассветом, густо вошел внутрь меня, отчего голова моя закружилась. Я присела на починенную ступеньку. Вот так сидеть бы, не сходя с места. Почему моя жизнь превратилась в постоянное чувство вины перед всеми живущими, даже перед теми, кого я не знала - контролера, требующего билет, и билет зажат у меня в руке, а я хлопаю по карманам, ищу и содрогаюсь от неприятного липкого страха оказаться "зайцем"? А консультанты в ярких магазинах, навязчиво влезающие в мое созерцание, когда я, смущаясь, благодарю и пытаюсь спрятаться за ряды нагруженных вешалок, чтобы покинуть отдел. Бегство и вина - мои злейшие враги и, конечно, чувство беспочвенной надежды, что как-нибудь, само собой эти вражеские агенты исчезнут из моей жизни.
  Мне вновь захотелось плакать...
  - Почему вы так часто плачете? - тихий голос Сашки обернул меня.
  
  Вместо придуманного из вежливости ответа я вдруг начала рассказывать про свое детство, отмечая, что именно тогда появился вязкий страх неудобства перед другими, за поношенную, с чужого плеча, одежду, за неудобную короткую стрижку, потому что косы я заплетать не умела, за позор на осмотре у школьной медсестры, когда я была выгнана из-за вшивости... Хотя именно вши, эти кусачие букашки, изменили мою жизнь.
  Вытирая грязные соленые щеки, я забежала в аптеку, где теперь работала моя тетя. Она вернулась в родной город всего три месяца назад. Судьба оставила ей одиночество и бездетность. Увидев чумазое существо на пороге стерильного учреждения, она в мгновение стянула с меня все старье, заперла в подсобке и вернулась через час с увесистыми свертками. Здесь же мою голову обработали чем-то зудящим, протерли влажной пеленкой мое трясущееся тельце и запаковали в новенькое платье, колготки и красную куртку, которую я так и не научилась носить, чувствуя себя нелепым пятном среди общей массы. И только стоптанные ботинки остались при мне в тот день...
  - Совсем как у тебя, Сашка... Кроссовки ведь не твоего размера?
  Он кивнул.
  - В общем, чем-то наши истории с тобой, наверное, похожи... Правда, у меня была жилплощадь, а фактически ни дома, ни родителей у меня не было...
  - А где тетка сейчас?
  - Она умерла три года назад... Мне кажется, проживи она подольше, я бы не вляпалась в историю своего идиотского замужества, а скорее всего, работала бы в родном городке в той же аптеке... Хочешь что-то рассказать?
  От предложения Сашка отказался.
  
  
  Весь следующий день мы посвятили расчистке приусадебного участка. Достроили поленницу, заклеили окна на веранде, а сухие ветки и листья веселым трескучим огнем освещали наш вечер. На тонких, сгибающихся шампурах мы жарили сосиски и черный хлеб. Серый дымок наклонялся к земле и тающей змейкой уползал в сумрак.
  - Через час моя электричка... утром на работу... Если можешь, останься... Кроме меня никто сюда не приедет...
  - Я подумаю... - тихо ответил Сашка.
  Я просила его не провожать. Боялась, что, увидев электричку, мальчишка снова куда-то понесется и не захочет возвращаться в мой дом...
  Как уговорить его дождаться меня?
  Комкая слова, я что-то мямлила о нашей похожести, о неслучайности встречи, даже ляпнула, что рядом с ним я становлюсь уверенной и счастливой. Смутившись от последних слов, я поспешила за калитку, удерживая перед глазами его удивленное вытянутое лицо, снова показавшееся мне миловидным.
  Еды Сашке хватит на три дня, а дальше что-нибудь придумаем.
  
  
  Свекровь тоже с удивлением посматривала на меня, когда я с улыбкой порхала по кухне, убирая следы субботнего кулинарного слета.
  - Ты точно была на даче? - уточнила Лидия Сергеевна.
  - Да... просто я впервые сама починила ступеньку... она прогнила, потом доска... гвозди... теперь всё в порядке, - я солгала, даже не поперхнувшись, игриво оглядываясь на свекровь.
  - Да? И столько восторга из-за одной ступени? Очень интересно...
  Спасительный телефонный звонок, и Лидия выплыла из кухни.
  
  Утром понедельника с несвойственной себе резвостью я постучала в кабинет начальницы в момент совещания и выпросила недельный отпуск. Видимо, мои глаза излучали ослепительный блеск продуманного побега, затмевая лучами сознание собравшихся. Вследствие чего меня отпустили без колебаний.
  
  Далее следовала вторая сцена моего бенефиса. Прокравшись на кухню, я надрезала луковицу и намазала сладковатой жгучей жидкостью кожу висков и ямочку под носом. Только я успела сунуть чиполлинку в карман, вошла Лидия и с явным подозрением уставилась на мое сморщенное от чихания лицо.
  - Меня отпустили с работы, - просипела я, - может, мне лучше на даче отлежаться.
  Громко сморкаться у меня получалось натурально.
  Лидия замахала руками, отступая.
  - Где тебя так угораздило, ты же с утра здорова была?!
  - Простите меня... Хотите, я останусь, вот только чай горячий заварю..., - я отвернулась к раковине, продолжая хлюпать носом.
  - Нет, нет... пожалуй, лучше на дачу... А ты сможешь доехать? Я вызову тебе такси!
  
  Подобный жест милосердия прозвучал впервые столь громогласно. Через пятнадцать минут я качалась в мягком кресле в направлении - дача.
  
  Лесная тропинка приветливо бежала впереди. Я торопилась, но в моей спешке была непреодолимая радость, сдерживать которую я не хотела. Я верила, меня ждут. Природа улыбалась и мурлыкала нежными отголосками радостных птиц. Сегодня я не соломенная вдова, а девушка-лето. Соревнуясь с кузнечиками, я перепрыгивала травинки. Вот и куст сирени, где тогда нашлась дощечка, ставшая ступенькой. Я пощекотала листочки куста и открыла калитку.
  
  - Ах ты, гад! - вопил незнакомый голос. - При исполнении!
  Я на миг замерла, перебирая в памяти горластых соседей, даже повернулась на пятках вокруг оси, но пронзительный звук летел со стороны моей дачи.
  Обежав поленницу, я инстинктивно присела, когда над моей головой пролетел колотый кусок бревна. Перед крыльцом спиной ко мне точно так же присел полицейский, придерживая свободной рукой фуражку на затылке.
  - Зараза! Да я... тебя! - выкрикивал представитель власти в сторону дома, но при этом в полный рост не выпрямлялся, ожидая следующего удара. Но вместо свистящего от скорости бревна раздался короткий вопль, и на веранде появился круглый мужчина, державший Сашку за шиворот.
  - Во! Я его поймал! Больше не будет кидаться!
  Полицейский тут же расправил плечи, фуражка уползла на затылок, обнародовав высокую лысину как продолжение лба.
  Мой милый Сашка барахтался котенком, пытаясь выкрутиться из крепких рук.
  - А ну, стойте! - этот возглас принадлежал мне. Словно из недр невиданной глубины возник мощный извергающий лаву вулкан. Вулканша!
  
  Стремительными шагами я сократила расстояние и через две секунды с размаху ударила по мужской руке. Его пальцы разжались, и Сашка свалился на пол веранды.
  - Что здесь происходит?! - требовала я и для большей строгости топнула ногой.
  - Э-э, Ольга Ивановна, э-э... к вам воришка залез, - участковый, сняв сконфуженную фуражку, топтался на месте.
  Представляю его внутреннее изумление, ведь меня он знает как тихую дамочку из столицы, невестку властной Лидии Сергеевны, которая в свое время построила не только этот дом, но и поселян, в частности, участкового, порекомендовав именно его на эту должность у вышестоящих. Потому с тех пор наш уполномоченный с неподдельным усердием исполнял мои незначительные просьбы и денег взамен не брал. Будь я понаглее, приусадебный участок сверкал бы чистотой и урожайностью.
  Толстый дядька с раскрытым ртом продолжал держать вытянутую руку, на которой секунду назад болтался Сашка. Потом той же рукой отдал честь в мою сторону и вяло спросил:
  - Не понял! Это ты?!
  На слова "не понял" я стала рассматривать желейное существо и рассмотрела. Какой кошмар! Кроме знакомой стрижки ничего более приятного в увиденном не было.
  - Нормально! Олька моя! Ты чё тут делаешь?
  Я ахнула и присела на новую ступеньку, которая во второй раз удержала меня. Без комментариев. На веранде в потной рубашке, потертых джинсах стоял мой давно не ненаглядный невиданный супруг.
  Участковый, протирая уставшую лысину, с досадой прицыкивал, не зная какими словами начать диалог. Долго открывал планшет, кнопка соскальзывала, удерживая коричневый язычок.
  - В общем, протокол надо бы о... проникновении...
  - Точно! Она тоже подтвердит, что пацан-вор! - Гена указующе погрозил в сторону Сашки.
  - На каком основании? - тихо промолвила я, ощущая себя глиняным горшком, в котором даже от проникновения воздуха звенели стенки.
  - На основании, что ты моя жена! - громогласно ляпнул Гена.
  
  Услышанные слова отрикошетили Сашку в дальний угол веранды. Его глаза крупно заморгали, и мне показалось, будто рука его потянулась перекреститься.
  
  Внезапно мне стало нестерпимо жарко, словно внутри проснулся тот первый вулкан моего сопротивления. От подобной спиральной силы я вскочила и, срывая голосовые связки, гаркнула:
  - Пошли все вон! Какая жена?! Ты, облезлый козел, не имеешь ничего в этой жизни - ни меня, ни этот дом!
  Я кричала что-то неоправданно пошлое, не постигая, откуда у бунинской поклонницы подобный вывороченный сленг?
  Но, как ни странно, мои слова мгновенно проникли в головы мужчин, отчего последние, сгруппировавшись, плечом к плечу, отступали.
  - Но..., - участковый, вытягивая шею, осторожно кашлянул, - Уважаемая Ольга Ивановна, я по долгу службы обязан, так сказать, протокол... э-э... заполнить...
  - Между прочим, - Геннадий вызывающе сделал шаг вперед, - Я так этого не оставлю! Через пять минут здесь весь ОМОН района будет! Что с бабой стало? - последняя реплика, сказанная вполоборота, была послана участковому.
   - В принципе, нарушение на лицо, - голос участкового постепенно набирал торжествующие нотки.
  - Не сметь трогать этого ребенка! Это...
  (Слово, застрявшее у меня в горле, показалось незнакомым и даже пугающим. Но откуда-то вновь из глубины, нарастающим теплом оно всколыхнулось, снова подступая к горлу).
  -- Это мой СЫН!
  Казалось, ближайшие деревья осыпались щедрым листопадом, а стайка испуганных птиц заколыхалась над обнаженными макушками.
  - Сашка - мой сын! - бархатное слово мягко обнимало меня, вытесняя страх.
  Как туманная ленточка, он покидал пространство моего сада...
  
  Расширенные глаза, перекошенные рты и долгий удаляющийся звук шуршащих листьев.
  Когда мы остались вдвоем, я думала, количеству наших слов не будет счету, а мы молчали каждый в своем углу.
  
  На правах хозяйки я вытащила самовар на веранду и поставила под лохматым абажуром. Пузатый бок долгожителя нарядился золотистой полоской, где отразилось распахнутое на веранду окно. Две чашки и пять наполненных сладостями пиал.
  - Этот толстый кто? - Сашка пристроился к столу.
  - Мой покойный муж... Я верила, что он исчез, его не было два года... Я живу в квартире с его родителями...
  - Значит, дом-то не ваш? - Сашкина ухмылка не обидела меня.
  - Я считаю его своим... Свекровь сюда не приезжает, она вычеркнула из жизни это место, а Геннадий ненавидел дачу. Не понимаю, как он здесь оказался? Как ты думаешь, мне позвонить Лидии Сергеевне, рассказать, что сын был здесь?
  - Зачем?
  - Скорее, незачем... Пусть сами разбираются в своих родственных отношениях. Я в браке была несколько месяцев... дурацкая история... Но я точно знаю, больше они сюда не сунутся! - мне хотелось погрозить кулаком в сторону тех шуршащих листьев, но я ограничилась долгим суровым взглядом в тень калитки.
  - А дети у вас есть? - Сашка опустил глаза, будто соизмеряя, нырнуть в чашку или переждать.
  - Теперь есть! - торжественно произнесла я. - Если ты не против.
  - В смысле?
  - Ты плохо слышишь? Или соображаешь?
  Мы одновременно расхохотались знакомой фразе.
  
  
  Эта ночь казалась самой волшебной, даже романтичной. Сплетенные чувства воздушно танцевали внутри. Я впервые смогла отстоять свое право, впервые яростно не согласиться с навязанным выбором - как поступить - покорно предать, отдав мальчишку в казенные руки, или стать лидером в собственной жизни и расширить границы своего ущемленного "я"! Я вновь не могла уснуть, но бессонница будоражила не огорчением, не потерей, а надеждой свежего чистого листа. Я схватила скрученную рукопись, и сейчас она не сопротивлялась, а раскрыла объятия и впустила в себя мой литературный порыв. Когда ручка стала царапать бумагу, я будто очнулась. Кончились чернила. Но осталось ощущение наполненности, что при каждой встречи с белым папирусом я смогу написать льющиеся строки без напряжения и долгого заучивания в текучке одинаковых дней. Теперь каждый день будет совершенным.
  Я все-таки задремала. Похоже, я проспала до обеда. Настойчивое дерганье за руку всколыхнуло меня.
  - Там такси сигналит уже пять минут! - Сашкины глаза наполнялись ужасом.
  
  Я выскочила за калитку, которая хлопнула и прижала вытянутые мне навстречу ветви сирени. Потом спохватилась и рванула в другую сторону сада к парадному входу.
  
  - Наконец-то! - Лидия Сергеевна с кряхтением вылезла из машины. - Вот что, дорогая моя! Только из уважения к твоим двум годам труда в моем доме и по великой просьбе Николая Петровича я снизошла до подобного визита!
  
  Таксист, поймав жест свекрови, засуетился. Распахнув багажник, он осторожно, ровно по репликам Лидии, выгружал вещи на траву вдоль забора.
  
  - Геннадий открыл глаза на твою личность! И вот что! Дорогая моя невестка! Думаю, развод будет компромиссом в данной ситуации! Потому что утаить от близких тебе людей подобное - это не вмещается в мой разум! Мать-одиночка! И мальчишка практически беспризорник! Кто его воспитывал эти два года? Ты отдала его в детское учреждение и забирала только на выходные? Бедная моя дача! - ее голос дрогнул, когда она театрально всплеснула руками и прикрыла глаза.
  На смену вспышке вновь зазвучал ледяной водопад в мой адрес:
  - Так вот, Гена вернулся в семью, в которой для тебя места нет. Но... признаю, он совершил не одну глупость за эти два года... Причину его безрассудства я узнаю позже, но не в этом дело. Здесь, - из широкой сумки выплыла увесистая папка, - документы на развод. Ты сейчас же подписываешь каждый лист, и мы прощаемся!
  - Ручки не найдется, случайно? - я примерила Сашкину ухмылку на свое лицо, и мне понравилось.
  Лидия поморщилась, но протянула шариковую ручку.
  Я повертела канцелярское изящество в пальцах, будто не знала, с какого края приступить к чернилам, а потом без стеснения уставилась на свекровь с вопросительным изгибом бровей.
  - И что мне за это будет?
  - Волк в овечьей шкуре! Я всегда подозревала твою двуличность! - Лидия Сергеевна слегка отвернулась, выражая презрение к моей персоне. - Как я сказала ранее, что Геннадий совершил глупость, переписав дачу на себя... А будучи с тобой в браке... В общем, мне этот сарай никогда не был нужен! Но ни один юрист не позволит тебе ввалиться в мою квартиру, милочка! Там, - она указала на ряд сумок вдоль забора, - вещи. Всё, что я посчитала нужным упаковать.
  
  Через несколько минут, когда сизый дымок, как единственное упоминание о неожиданном визите, исчез за поворотом, я расправила спину, ощутив белоснежные крылья свободы.
  - Предлагаю перейти на "ты"! - даже голосу вернулась юношеская легкость.
  Сашка с вытянутым лицом вновь напоминал барышню, наблюдая за моим превращением.
  - Представляешь, - я сотрясала воздух веером бумаг, - чтобы вычеркнуть меня из жизни, они подарили мне чудо! Я сама не верю! Я верну им фамилию и воспоминания, которые мне не нужны! Я даже смогу прописаться на свою недвижимость! И тебя прописать! Сашка, у нас будет дом! Как твоя фамилия? Теперь мне надо это знать!
  
  
  Лидия Сергеевна скоропалительно заставила сына сделать дарственную на мое имя. Отныне дача с великолепным заросшим садом принадлежали исключительно мне. Без права отозвать нотариальный документ, они навсегда отдали это сокровище.
  - Это МОЙ дом! - кричала я, подбрасывая шуршащие листья, осыпающие мою голову разноцветным дождем. - Так как твоя фамилия?
  Сашка присел на починенную ступеньку и как-то съежился.
  - Что случилось? - мой танец обмяк, краски исчезли. - Ты бледный...
  - Все нормально...
  - Боже мой, ты же есть хочешь, уже полдня прошло... Чего ж ты молчишь?
  
  Я засуетилась. Холодильник, печка, раковина, овощерезка, сковородка, мука... Я хлопнула в ладоши, и облако белоснежной пыли покрыло мое лицо. Я чихнула и вспомнила, что давно не повторялся мой утренний десятикратный залп. Здесь тоже обитала пыль, но совсем не раздражающая мою чувствительную слизистую. Что происходит? Там, в квартире, мое ощущение напоминало порцию нюхательного табака. А здесь я совершенно забыла о чихании. Наверное, там жила ядовитая пыль. Какое счастье, что я туда больше не вернусь!
  Наша трапеза могла называться ужиноватым обедом или обедненным ужином, но приготовленные на скорую руку кабачковые оладушки вполне соответствовали ожидаемому.
  Впечатлений за последние два дня было предостаточно, и я предложила лечь пораньше. Сашка ушел за печку без сопротивления, даже несколько покорно или понуро, но в тот момент я не обратила внимания на его пасмурное настроение, слишком была погружена в своё ощутимое будущее.
  
  У меня не было ни инстинкта, ни тем более сформированного навыка, но синдром "неспящей собаки" неожиданно возник. "Неспящая собака" - это мать новорожденного, которую не может разбудить стук молотка за стеной, а неровное дыхание младенца прозвучит колоколом с небес.
  Я вскочила, всматриваясь в темноту комнаты, но кроме ритма своего взъерошенного сердца не почувствовала ничего. Должно быть, мне приснился неприятный сон, рассудила я и перевернулась на другую сторону кровати, где ранее были ноги. Если чуть подтянуться и перегнуться через высокий подлокотник дивана, то за углом печки виден край узкой кровати, где спит Сашка. Я поёрзала, устраиваясь удобнее, и закрыла глаза, представляя, как мы здесь заживем...
  И вновь синдром тявкнул изнутри. Выбираться из-под теплого одеяла не хотелось, потому я решила просто вытянуть собственное тело вперед, чтобы удостовериться в картинке "Спящий ребенок". Чтобы не упасть, я вытолкнула руку вперед и застыла, когда взгляд не увидел кроссовок. Перед сном они аккуратно стояли, прижатые к печке, а теперь место пустовало. Я вывалилась из одеяла на пол. Сашки в комнате не было. Ни рюкзака, ни остатков еды на столе - пустота. Меня зазнобило.
  
  Сунув ноги в короткие валенки, я выбежала в пижаме в сад. Фонарь мирно освещал пятачок перед калиткой. Куст сирени, покачиваясь, дремал. Я напряженно всматривалась в лес. Внезапный короткий свисток поезда, и я подскочила на месте. Раздумывать я не успевала, а просто бежала по тропинке, зная самый короткий путь на станцию.
  - Сашка! Сашка! - орала я, истратив последние силы на ступени.
  Пустой перрон. Лавочка. Одинокая фигура с рюкзаком.
  Я рухнула на ребристую скамью и, задыхаясь, прошептала:
  - Зачем ты так? Я же не могу теперь без тебя... А если бы я не успела... Вот только сядешь в электричку, я тут и останусь, и не уйду, и умру с голоду...
  Сашка молчал, отгородившись рюкзаком. Я не сразу поняла, что он тихо глотал слезы.
  - Всё можно решить, слышишь? Я найду лучшего юриста, и мы отстоим твои права. Я теперь сильная, я всё могу. Даже сама удивляюсь своей решимости... А между прочим, это ты меня так настроил, я через тебя в себя поверила... Не молчи, Сашка! Ты ж мужчина!
   Его спина дернулась, но головы он не повернул.
  - Пойдем домой... Саш... Я замерзла в пижаме...
  
  До утра я держала его за руку, пока он спал.
  Утром мы были в Москве. С красными глазами и впалыми щеками я смотрелась жалостливо, потому начальница, свекровь моей подруги, усадила ранних пташек, то есть нас, в свой кабинет, напоила горячим чаем и дозвонилась до знакомого юриста.
  Через час мы, протолкнувшись через метро, подходили к указанному зданию. И внезапно перед дверью Сашка словно оцепенел. Его руки вцепились в поручень лестницы, и сдвинуть его не получалось.
  - Да что опять-то? Саша, мы у цели.
  Но он твердо сказал, что никуда не пойдет. И я вновь потеряла крылья, превращаясь в маленькую плачущую девочку. Безысходность снова била по темечку.
  Сашка вскоре сел со мной на ступени и прошептал:
  - Я не могу... Потому что наврал... наврал тебе... Можно я уеду... к тетке...
  
  Вчера, спрятавшись за печкой, Сашка с долгими паузами рассказывал свою историю...
  Часть жизни до попадания в семью опекунши осталась закрытой для меня. Он был первенцем, так сказать. Бездетная семья, выбор среди отказников и счастливый билет в любящую семью. Через три года появился родной ребенок, еще через два года в семье стало четверо детей, и Сашка как-то незаметно переместился на самый дальний план. Пропуски в школе, ссоры дома, непринятие младшими. И однажды Сашка сбежал. Его вернули, месяц спокойной жизни и снова всё по кругу - ссоры, прогулы, побег. После четвертого побега Сашка уже не возвращался, потому что больше его никто не искал...
  - Мне четырнадцать. Когда паспорт получил... уехал совсем...
  - Так это еще проще! Человек с документом - это же решение всех проблем. Сашка, пойдем к юристу...
  Сашка мотнул головой и снова вцепился в перила.
  - Ты не хочешь остаться со мной? - внезапное оглушение закрыло мои уши ватными наушниками, ограждая от нежеланного ответа.
  - Не в этом дело...
  - Тогда в чём?
  Мы сидели на ступенях и молчали.
  
  ...Судьба играет со мной, подбрасывая как мячик. Меня рикошетило то в сторону Колесниковых, не ставших родными, то в неравнодушные руки начальницы, которая, поощряя мое трудолюбие, частенько использовала его, то случайная встреча в аптеке, когда я тонула в его синих глазах, перевязывая рану, уже мечтая о совместности и совместимости и вот Сашка - трогательное и сильное существо, который поймал сердце моего скачущего мячика, и теперь я боюсь, что отпустит меня, а дальше лететь я не хочу...
  
  Я вновь начала безудержно чихать, понимая, что пыль преследует меня, когда я в отчаянии.
  - Будьте здоровы восьмой раз! - голос сверху прозвучал как глас с небес.
  Я подняла голову и мгновенно перестала чихать, слезливость исчезла, а краснота спустилась с глаз на щеки.
  - Я убежден, ничего случайного в нашей жизни не происходит. Здравствуйте, Спасительница!
  Мои мысли воплощаются в реальность. И я ляпнула:
  - Я только что вас вспоминала...
  - Надеюсь, добрым словом? - он улыбнулся, прищуривая свои синие туманные глаза.
  
  В первые минуты шока мое сознание плывет в неизвестном направлении, внутренние процессы тихонько стоят в сторонке и только наблюдают расшатанные эмоции, предоставляя им право голоса. В общем, я слегка подвинулась на ступеньках ближе к Сашке, предлагая таким образом разделить наше молчание на троих второму приятному мужчине в моей жизни.
  
  - Может, я смогу чем-то помочь вам? Вы ждете решение суда?
  Мы с Сашкой одновременно оглянулись и прочитали скромную табличку на здании - Московский Городской Суд.
  - У нас встреча с юристом... Только...
  - Он запаздывает... - уточнил обладатель синих глаз.
  - Нет... Мы запаздываем...
  Он многозначительно кивнул и придвинулся ближе.
  - Могу проконсультировать, - в его ладони открылась бордовая корочка удостоверения.
  - Сергей Николаевич...
  
  
  На перекрестке нудно и протяжно сигналила машина, не успевающая завершить маневр. Сигнал светофора, подчиненный своему ритму, ловко переключился, и новая лавина спешащих ринулась вперед, мигая и вопя на разные голоса застрявшему на середине водителю. Яркий цвет авто еще более покраснел от стыда, а девушка, сидящая за рулем, закрыла руками лицо. Я не слышала ее плача, но почувствовала панический ужас, сжавшийся в ее испуганном теле, будто ее выпихнули на сцену, не объяснив роли, а публика свистела и улюлюкала, с наслаждением посылая проклятия неумехе. И каждый кричащий уже не помнил своей подобной ситуации кажущегося позора, когда готов был выскочить из машины и бежать в укрытие ближайшей подворотни.
  
  Точно такими же сценами была испещрена моя жизнь, где, не зная слов, я должна играть, подчиняясь чужой подсказке... Нет! Нет. Больше возврата к пляскам под чужую дудку не будет!
  - Бедная девушка, - прошептала я и вновь чихнула.
  
  Сергей Николаевич, размахивая руками, бежал к перекрестку. Через мгновение он сидел за рулем. Светофор солидарно подмигнул зеленым глазом, машина тронулась, перестроилась и припарковалась за остановкой в разрешенном месте. Его не было еще минут десять. Я улыбалась, представляя его слова каплями успокаивающего средства. Лекарство подействовало, он вышел из машины.
  - Итак, возможно, я смогу вас проконсультировать, здесь удобно? - Сергей снова был в нашей тройке. В таком составе я бы мчалась не задумываясь, куда устремился бы взгляд.
  Сашка, видимо, тоже находился под впечатлением поступка юриста и спросил:
  - Можно поговорить... только наедине?
  Моя воображаемая тройка споткнулась, вспенивая дорогу, которая стала исчезать в клубах серой пыли.
  
  - Ситуация вышла из-под контроля? - спросила я, когда мужчины вернулись.
  Я пыталась подобрать нейтральные слова, отвлекая собственное внимание, чтобы не крикнуть: "Я останусь одна?!"
  
  - Все в порядке, - Сергей улыбнулся, похлопывая паспортом Саши по своей ладони.
  И обратившись к мальчику, дружески подмигнул:
  - Думаю, ситуация даже лучше, чем мы можем себе представить! Для начала позвоните вашему юристу, извинитесь, что интересующим вопросом будет заниматься другой адвокат, то есть я. Далее, мы идем в офис, а потом покупаем билет до родного города Саши и все вместе едем уговаривать опекуна отдать свои права вам. Кстати, я так и не знаю, как вас зовут?
  - Оля, - промямлила я, чувствуя щекотание в районе лопаток, там, где ощущались крылья.
  - Единственная просьба! - продолжал Сергей, - для решения всех вопросов - неожиданности, особенно в присутствии действующего опекуна, не желательны, потому-у-у, - длинное "у" адресовалось Саше, так же по адресу ушел и выразительный взгляд адвоката.
  
  Сашка кивнул, адвокат принял согласие и протянул мне паспорт ребенка.
  С фотографии на меня смотрели милые детские глаза.
  - Только челка здесь длинная...
  - Посмотрите внимательно, - Сергей осторожно провел пальцем по напечатанным буквам.
  "Перова Александра Павловна"
  
  - Не поняла? - я подняла глаза.
  Сашка мрачнел, съеживая брови, а Сергей улыбался. Просто какие-то "минус" и "плюс" на мордочках написаны.
  
  - Я Саша, - слова давались ему с трудом.
  - Конечно. Я знаю, - с недоумением ответила я.
  - Я... Александра, а не просто Сашка...
  - А почему ситуация лучше, чем могла быть? - до меня никак не доходил смысл сказанного, и я цеплялась за слова Сергея.
  - Потому что одинокой женщине, извините, легче удочерить, чем усыновить ребенка, это по практике проще, только и всего. Вы же хотите удочерить Сашу?
  Сашка распустил хвостик. И бровки домиком окончательно вывели меня из ступора.
  - Ты девочка?! А... как же... гвозди, молоток? Да, да! - спохватилась я, - Конечно, хочу усыно... удочерить. Ничего не изменилось, просто мне надо привыкнуть... А зачем мальчиком?
  - Это же понятно, пацаном быть проще в чужом мире, - Сашка улыбнулась, смешивая инь и ян в одном лице.
  - Да, да... Я плохо слышу и плохо соображаю...
  Наш смех веселыми шариками расплескался по ступенькам. Сергей, видимо, догадался, что эти слова - наш пропуск в личное пространство друг друга. 2019
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"