Если уж начинаться, то делать всё добросовестно. А то - и отпуск пропадет, и результата не будет, лучше было бы тогда на юг куда-нибудь съездить. Так что пришлось старательно выполнять все предписания, а их было достаточно, чтобы сделать и без того унылую санаторную жизнь совсем нудной. Не бегать, не прыгать, ничего не поднимать, спать на доске, не сидеть - чтобы не сгибать спину, не купаться - чтобы не переохлаждаться, не загорать - чтобы не хотелось купаться, и еще ванны, и еще массаж, и еще подводное вытяжение - что-то вроде распятия, этой процедурой оказывают честь тем, кто еще не совсем рассыпается и имеет относительно крепкое сердце.
И я добросовестно ходил с махровым полотенцем в воняющий сероводородом "бальнеологический" корпус, и висел на ремнях со свинцовыми гирями на поясе, и лежал под щипками и шлепками равнодушно-доброжелательных массажисток. И ещё - неспешное, как в коровьем стаде, хождение в столовую и из столовой, ленивое чтение на свежем воздухе среди дивной природы, ради которой сюда приезжают со всех концов страны. Говорят, здешний лес сам по себе является самым мощным лечебным фактором. Вот и бродил я по этому фактору каждый день, так как погода всё время была чудесной, придумывал себе маршруты для развеивания скуки. А потом даже и со скукой примирился и стал считать её ещё одним лечебным фактором.
Вообще-то вначале, когда впереди целый летний месяц, всегда кажется, что тебя ждёт что-то интересное, волнующие знакомства и приключения. Принимаешь решения в этот раз вести себя поактивнее, не сторониться людей, сразу, не теряя времени, заводить приятелей, создать компанию и прожить месяц так, чтобы нехватало дней и вечеров, чтобы надолго осталось приятное воспоминание. Но программа действий начинает разваливаться сразу по приезде, чему способствуют занятый своей гипертонией сосед по комнате, бесцветная публика на санаторских дорожках, состоящая из развалившихся на скамьях мужчин в сиреневых майках и соломенных шляпах да дебелых женщин в крепдешиновых платьях, степенно прохаживающихся по-двое и по-трое, а также объявление в столовой о том, что сегодня в 18.30 состоится лекция главного врача санатория на тему "Соблюдение санаторного режима - важнейшая предпосылка эффективности санаторно-курортного лечения". И так остаются твоими единственными собеседниками соседи по столу, с которыми ты обсуждаешь достоинства сегодняшней запеканки и недостатки вчерашнего печенья. А вечером можно пойти на танцплощадку, которая призывно светится из-за деревьев, как костёр человечьего стойбища, и где шаркают сандалетами по засыпанному сосновыми иголками цементу уже примелькавшиеся пары, и на скамьях сидят, сложив руки на животах, мамаши и бабушки с малолетними отпрысками, и пластинки все уже выучены наизусть, и только никогда не надоедает смотреть вверх, где небо блекнет постепенно и неравномерно, сначала густо синеет на востоке, оставляя запад светиться призрачным зеленовато-розовым сиянием, и сосны превращаются в тёмные величественно-неподвижные силуэты. А потом, когда небо вовсе почернеет, верхушки сосен начнут слабо светиться отраженным оранжевым светом, идущим снизу от фонарей и окон... Ах, эти верхушки сосен! Когда приходится много работать и утомляться, я просыпаюсь среди ночи и не могу заснуть, и раз я решил лежать и думать о чём-нибудь спокойном и самом лучшем в жизни, и перебирал долго, потому что лучшие воспоминания все были самые неспокойные, и потом обнаружил, что осталось одно - это солнечный день, и шумящие под бегущим там, наверху, ветром вершины сосен на фоне глубокого-глубокого неба, и запах смолы, и дробный стук дятла, и вниз летят, кружась, легкие чешуйки коры. А потом можно перевернуться лицом к теплой земле и рассматривать иголки и травинки, и ползущих муравьёв, и листик земляники...
Конечно где-то рядом, в курортных закоулках завязываются романы, и на лавочках возле столовой соломенные шляпы и крепдешиновые платья обсуждают, кто с кем после обеда пошёл в лес, к кому приехала с проверкой жена или заявился бдительный муж. Но проблемы большого футбола и разгрузочной диеты преобладают.
А я регулярно укладываюсь на массажный топчан и занимаю очереди на ванны. И рассматриваю других ожидающих. Вот эта появилась как-будто всего пару дней назад. Ждет кислородную ванну, наверное сама надумала себе болезнь, вид совершенно здоровый. И фигура очень даже в норме. Почему-то я раньше её не рассмотрел. Волосы рыжевато-тёмные и коротко стриженные. Немножко скуластая, чуть-чуть курносая, но нос не короткий, и лоб округлый и выпуклый, так что всё вместе оригинально. И глаза такие тёмные и горячие, хотя сидит совершенно спокойно и вроде ни на кого не смотрит. Подойти к ней и сказать: "У вас профиль, как у скульптур острова Пасхи..." - что бы она ответила? Но осталась всего неделя, и вообще - зачем?
Во время обеда обнаруживаю, что её место недалеко, но наблюдать за ней неудобно, нужно поворачивать голову назад. За столом она оживлённа, видно, что она там "царит". Движения у неё быстрые, характер, очевидно, темпераментный. Рыжие волосы и красноватый загар, кажется, что она всё время освещена закатным солнцем или раскалена изнутри.
К обеду я опоздал из-за массажа и поэтому выхожу из уже пустой столовой. Она сидит на корточках перед входом и кормит котлетой котёнка. Когда я замедляю шаги, она поднимает голову и говорит, что привыкла к животным, у них дома есть собака, кошка и белка. Мы выясняем, что живут эти зверюшки дружно, но главной у них считается кошка, они все её слушаются. И еще она говорит, что хочет узнать, когда будет открыт зал, что ей нужно добраться до фортепиано, что ей нельзя терять формы, так как музыка - её профессия. Всё это я выслушиваю с большим интересом, и одновремённо вяло себе говорю: "Ну же, ну, давай!", но себе на это я ничего не ответил, а для неё подбираю подобающую к случаю закругляющую фразу и иду лечь на доску для послеобеденного отдыха.
А вечером были не только танцы, но ещё и "вечер отдыха" с культмассовиком, и все столпились вокруг танцплощадки, и она со своей соседкой по столу стояла рядом, и мне казалось, что их реплики были адресованы не только друг другу, но я никак не забывал о последней неделе и только дал ей разъяснения на вопрос, как отсюда надо лететь самолётом в Сочи. И спросил, когда она должна лететь, а она сказала, что не знает, это зависит от письма, которое она должна получить.
А на следующий день наши графики в бальнеологическом корпусе не совпали, и днём я лежал в солнечном лесу и читал одну из тех чудесных книг, что стоят нетронутыми в санаторской библиотеке, и смотрел на волшебные сосны, и в обед тоже её не встретил, а к ужину она сильно опоздала, и я, выворачивая шею, видел, что стол её уже опустел, и только соседка ждёт её, карауля прислонённое к её тарелке письмо. И потом быстрой походкой пришла она, и осталась за столом одна со своим письмом, а я растягивал до невозможности свой стакан с кофе и краем глаза смотрел, как она, не притрагиваясь к ужину, читает письмо на нескольких густо исписанных страницах, и вся её фигура выражает захватывающее внимание и интерес, и она даже раз сдержанно рассмеялась, а потом кофе всё-таки кончился, и я вышел из столовой, а она всё читала. И я ходил по аллеям из конца в конец, а потом придумал пойти к административному корпусу, позвонить в город - узнать, как там дома, а у корпуса она шла навстречу рядом с сестрой-хозяйкой, объясняя, что ей нужно оформить свой отъезд как можно скорее. И я долго дозванивался в город, потом дозвонился и узнал, что всё в порядке, а потом решил пойти в дом отдыха "Передовик", там танцплощадка красивее и вместо пластинок играет баянист. И подходя к воротам санатория, увидел, как по другой дорожке тоже к воротам идёт она, я сразу узнал её в сумерках, словно кто-то умышленно вёл меня вдоль её пути, и с ней ещё две женщины, они её провожали и несли чемодан, наверное одна из них, подруга по комнате, будет пересылать ей получаемые на её имя письма, а она была с дорожной сумкой и в светлом брючном костюме, я их пропустил вперёд, и они шли по другой стороне улицы, а я шёл следом, наблюдая, как раздваивается эта женщина, одновремённо оставаясь здесь и исчезая, и потом она попрощалась с провожавшими и зашла в выстаивающий своё время на конечной остановке автобус. А я пошёл по улице к "Передовику", и уже совсем стемнело и зажглись фонари, а потом меня обогнал автобус, он был ярко освещён изнутри и почти пуст, и я даже здесь сразу увидел её, она не сидела, а стояла, или, возможно, шла к водителю менять деньги для билетной кассы - не знаю, но она никак не отпускала меня, а потом автобус долго ещё светился уменьшающимся золотым квадратом в глубине улицы, а я шёл себе дальше и видел, как её уносит огромный сверкающий самолёт, и видел залитые лунным светом вершины гор, и пенистое море у скал, а потом стало слышно, как в "Передовике" уныло звучит баян, а на стволы задумчивых сосен легли отблески электрических ламп, и они стали похожи на освещённые закатным солнцем таинственные каменные статуи далёкого острова Пасхи.