Переливаясь, дымно-синие сумерки медленно расступились над холодной гладью озера и, унизывая бисером тумана одинокую березку, растаяли в мглистой тишине черного ельника.
Осень.
В распадающемся сиреневом мареве тумана из-за правой излучины разветляющейся у озера лесной дороги, подрагивая, показались два светящихся пятна, и с глухим рокотом, в свистящем шуршании широких шин, поблескивая никелем, черная обтекаемая машина грузно вынырнула из клубящегося потока света и снова исчезла в нем.
Ярко-желтый свет противотуманных фар второй машины, возникший из радужного ореола разорванного высокими соснами утра, прошиб насквозь вихрящуюся воронку, скрученную черной машиной, высветив колышущийся силуэт бегущего по обочине человека.
Этот призрачный силуэт в подрагивающем потоке света нагоняющей его машины раздвоился, растроился и растворился в нем...
Вдруг фары погасли, и на развилку дороги, горбясь, выскочил болотного цвета джип в коричневых разводах, круто объехал глубокую рытвину и притормозил.
Сухощавый смуглый брюнет, лет тридцати пяти, с черной родинкой над брезгливой складкой рта, прорезавшей правую щеку, в темных каплевидных очках в металлической оправе, сидевший рядом с водителем, высунулся в открытое окно и раздраженно махнул рукой, подгоняя выбегающего из тумана человека.
Замедливший было ход джип, проскрежетав коробкой передач, подпрыгнул на месте и помчался дальше.
Сквозь запотевшее лобовое стекло и беспрерывно работающие дворники мелькнула бежевая куртка с трехцветной эмблемой на груди, черный эластичный пуловер, узкий подбородок с беззвучным ругательством на тонких бескровных губах, и темно-зеленая тень джипа, мигнув красными подфарниками, затерялась в глубине голубых глаз бегущего.
Из-за его усталого лица, истонченного невидимым царапающим дождем, появилась высокая, затянутая в хаки фигура второго бегуна, который явно не контролировал свои движения: руки беспорядочно мотались вдоль тела, а ноги, опережая друг друга, пересекали невидимую ось бега. Пот градом катился по его большому с наметившимися залысинами лбу, по полузакрытым ореховым глазам, по бессильно отвисшей челюсти, шумно изрыгающей остатки воздуха из легких.
Вдруг его нога в черном армейском башмаке на толстой подошве подвернулась на трещине, и, раскинув руки, он свалился в кювет, угодив лицом в прозрачную лужицу.
От удара о землю он перевернулся на спину, разбросав руки по зеленой траве, выплюнул дождевую воду на почерневшую от пота коричневую камуфляжную майку и в изнеможении закрыл глаза.
-- Все! У меня больше нет сил...
Оглушительно хрустнул сучок, и, словно подброшенный незримой силой, упавший сел, резко повернулся к сумрачному лесу, и ему показалось, что как во сне -- безмолвно, мимолетно и бестелесно, -- за серым стволом старой сосны мелькнуло обнаженное глубоким малиновым декольте плечо в сверкающих каплях утренней росы...
Он открыл глаза, и слезящийся сумрак осеннего леса смыл тайну его подсознания.
Выдернув майку из брюк, он вытер лицо и снова упал на траву, но свистящий визг прокручивающихся на влажном асфальте колес заставил его подняться.
Из открывшейся задней двери резко развернувшегося на развилке джипа в кювет скатился первый бегун в узких бриджах цвета хаки и зеленой майке с темным от пота треугольником на груди.
-- Найс, тебе плохо? -- подхватывая под руку покачнувшегося товарища, прищурился он, вглядываясь в лицо товарища.
-- Нет, мне хорошо.
И тот, кого звали Найс, согнувшись пополам, бурно закашлялся.
-- Ты как себя чувствуешь? -- легонько похлопывая его по спине, снова спросил первый.
-- Еще жив, -- разгибаясь, вздохнул Найс. -- Идем.
Когда они подошли к джипу, наблюдавший за ними мужчина в темных очках сказал, презрительно кривя губы:
-- Сегодня же обычный день. Не понимаю, что с тобой происходит, Найс?
-- Меня зовут...
-- ... Андрей. Прости.
-- А его...
-- Можно просто: Саша или Шура, -- протискиваясь в салон, улыбнулся светло-русый. -- Или Алекс, кому как нравится.
-- Согласен: обычный, но триста шестьдесят пятый день, -- хлопнув дверью, проговорил Найс и откинулся к спинке сиденья: -- И сотый день без выходных.
-- Ты смотри, и не успели оглянуться... -- рассмеялся Саша.
-- Не обижайся, Вадим, -- обратился Андрей к сидящему впереди, -- сначала нога подвернулась, потом угодил рожей в лужу, вот и все.
-- Наемник паршивый! -- сбрасывая с плеча его руку, едва слышно процедил Вадим.
-- Я предпочел бы *ландскнехт*. Красиво звучит: Ландскнехт Найс?!
-- Почему вдруг ландскнехт? -- стирая со лба пот снятой майкой, удивился Александр.
-- Ландскнехтами, друг мой милый, обычно становились разорившиеся и безземельные крестьяне. Это были исключительно циничные и жестокие наемники, а проще говоря, сброд особей человеческого рода, полностью утративший ощущение родины, как и мы с тобой. Почему стоим? Поехали, поехали, на банкет опоздаем!
-- В Центр, -- скомандовал Вадим водителю, молодому солдатику в гимнастерке без погон, снял очки и протер пальцами глаза.
Когда, набирая обороты, мотор взревел, Александр удивленно посмотрел на Андрея, который достал из кармана бархатную малиновую ленточку и принялся играть ею, с трудом перебирая негнущимися пальцами.
Взгляд потускневших глаз Андрея остановился на расплывающемся отражении своего осунувшегося лица в стекле задней двери с летевшим за ним сумраком осеннего леса, на дне которого мелькало малиновое пятно.
2
-- Корабль стабилизирован. Вибрация в норме. Вошли в глиссаду. Включаю автоматический режим посадки.
Оторвавшись от фосфоресцирующей приборной доски тренажера космического корабля, Александр повернулся к будто окаменевшему в командирском кресле Андрею.
-- Что? -- рассеянно откликнулся тот и невидяще посмотрел на экран бортового компьютера. -- Команды приняты. Выпускай шасси.
-- Шасси выпущены. Мы возвращаемся.
-- Касание. Вышел тормозной парашют, -- дублировал команды компьютера Андрей, расстегивая пристяжные ремни.
-- С благополучной посадкой, командир! -- сняв гермошлем, улыбнулся Саша.
Не успели астронавты подняться со своих кресел, как в кабину тренажера вошел ведущий конструктор: седой мужчина с огромными залысинами и взбудораженным взглядом зеленых глаз из-под перекошенных очков с толстыми стеклами.
-- Когда летим, патрон? -- спросил второй пилот, протискиваясь в узкую входную дверь пилотской кабины.
-- На чем? -- угрюмо буркнул конструктор и сунул беспокойные руки в карманы мятого зеленого халата.
-- На ковре-самолете, за тридевять земель, в тридевятое царство, -- пошутил астронавт, остановившись на площадке между кабиной и лестницей, ведущей на серый каменный пол высокого застекленного зала, где стояли три тренажера корабля многоразового использования, посадочный и орбитальный модули.
-- Не скоро, -- помрачнел конструктор. -- Ракета не готова, двигатель первой ступени барахлит. Андрей, задержись на минуточку, -- и, когда Саша спустился, понизив голос, тихо проговорил: -- Они построили новую установку для экспериментов по так называемой биоэнергетике.
-- Кто они?
-- Группа Несветского. Они хотят использовать вас.
-- И чем это грозит?
-- Все эти эксперименты над человеком от лукавого. Так что, ты подумай, прежде чем соглашаться, -- сказал конструктор и, безнадежно махнув рукой, вскарабкался на командирское кресло.
Тонкие, с прозрачными ногтями пальцы Александра мягко выстукивали на металлических перилах лестницы безмолвную мелодию, когда к нему спустился Андрей.
-- О чем говорили?
-- О Сатане.
-- Интересная тема, -- беспечно вздохнул второй пилот.
И оба астронавта направились к выходу из тренажерного зала.
-- После гибели жены у патрона совсем *крыша* поехала: везде мерещатся дьявольские козни, даже в приметы начал верить.
-- Да уж, мы ему о ковре-самолете, а он нам о падшем ангеле.
-- Человек мудр, когда занимается своим делом и малость безумен во всем остальном...
-- Кто сказал?
-- Не помню.
-- Но, с другой стороны, один древний философ совершенно справедливо заметил: *Победа дьявола заключается именно в том, что он сумел внушить людям, что не существует*.
Неожиданно позади друзей возник Вадим, который, бесцеремонно раздвинув их, бросил на ходу:
-- Поторопитесь. Вас вызывает генерал.
Андрей и Александр переглянулись и скрылись в темном проеме двери вслед за Вадимом Дремаком, непосредственным руководителем их предполетной подготовки.
Металлическая дверь тренажерного зала с глухим, поскрипывающим ворчанием захлопнулась, и стало тихо.
Одетые в одинаковые голубые комбинезоны астронавты долго шли по однообразным коридорам административного корпуса Центра подготовки, погружаясь то в сдавленную низким потолком тьму, то в безжизненный свет люминесцентных светильников, смутно отражаясь в матовых плоскостях бесчисленных дверей, и вслух размышляли о причинах неожиданного вызова.
-- Крепко пожмет руки, обнимет за плечи и ласково скажет: *На Марс, дорогие мои, вы не летите...*
-- И отправит в отпуск к теплому морю, -- прервал Андрей. -- Бархатный сезон! Представляешь?!
-- Ты -- неисправимый материалист, Найс! -- притворно рассердился второй пилот и пропустил командира в стеклянный коридор, ведущий к кабинету Начальника Центра Подготовки.
3
Сквозь приоткрытые жалюзи широкого и высокого окна неяркий дневной свет косыми полосами ложился на мраморный подоконник, на запыленные листья комнатной пальмы с мохнатым стволом, на зачехленные пишущие машинки, монитор компьютера, на зеленое сукно двухтумбового письменного стола со стоящими в ряд красным, белым и черным телефонами оперативной связи.
Венчал стол бронзовый письменный прибор с кудрявой, увитой лавровым венком головой Аполлона с пустыми глазами, устремленными на кожаное кресло с едва заметными вмятинами.
Этот сумрачный покой нарушал рокот нервного разговора бродившего кругами Вадима Дремака с сидевшим на черном стуле у стола пожилым мужчиной с вьющимися русыми волосами и мягкими уравновешенными чертами лица, одетым в серый двубортный костюм. Это был Начальник Центра подготовки астронавтов генерал-полковник Владимир Добрынин.
-- Извините, генерал, но ваш любимчик полностью исчерпал свои возможности...
-- Однако Несветский, ознакомившись с его энцефалограммами за последние три месяца, утверждает обратное, -- неуверенно возразил генерал.
-- Мы оба ученики профессора Ланцфера, и должен совершенно откровенно, без ложной скромности заметить, что именно меня, а не Несветского, считали наиболее вероятным преемником профессора, но я не горазд по части угодливости. Несветский прав только с точки зрения фактического материала, я же наблюдал вашего Андрея в течение года и утверждаю, что он не готов к такому сложному эксперименту прежде всего психологически. Видите ли, генерал...
Но вошедшие в комнату астронавты прервали его, и с плохо скрываемой досадой он отошел к окну.
-- Андрей, подготовка вашего экипажа закончена, но полет пока откладывается на неопределенное время, поэтому с завтрашнего дня вы переходите в распоряжение группы профессора Несветского. Благодарю за труд и мужество! -- Генерал крепко пожал обоим астронавтам руки и обнял за плечи Андрея. -- Александр, вы на сегодня свободны, а ты, Андрей, пройди в мой кабинет, с тобой хочет переговорить Валерий Несветский.
Приоткрыв тяжелую, обитую черной кожей дверь с латунной табличкой *Начальник Центра Подготовки Астронавтов. Генерал-полковник Владимир Николаевич Добрынин*, Андрей обернулся: хозяин кабинета сел в кресло секретаря и, подперев седеющую голову, уставился бессмысленным взглядом в пустые глаза античного бога, играя крышкой чернильницы; Вадим Дремак стоял у пальмы и сосредоточенно рассматривал ее остроконечные листья; а задержавшийся на выходе Александр незаметно пожал плечами и, подмигнув, улыбнулся ему, казалось, он лучше других понимал, что скрывалось за этой неловкой и напряженной тишиной.
4
Валерий Несветский -- бывший ассистент покойного профессора Ланцфера, а ныне сам профессор и заведующий лабораторией биоэнергетики человека закрытого НИИ при Академии Наук был высоким, хорошо сложенным, лет тридцати восьми, блондином с голубыми глазами, скрытыми за тонированными стеклами очков в роговой оправе, и абсолютно правильными чертами лица.
Одетый в безукоризненный темно-синий клубный пиджак и кремовые брюки, он стоял у окна и, прогнув длинным розовым пальцем с белым гладким ногтем одну из пластин жалюзи, пытался кого-то или что-то разглядеть в сквере перед административным зданием Центра.
-- Добрый день, -- входя, поздоровался Андрей.
-- Садитесь, -- не поворачиваясь, ответил Несветский.
Не раздумывая астронавт плюхнулся в кресло у большого светлого полированного стола и огляделся -- в кабинете все было по-старому: на стене, противоположной окну, висела большая картина, изображающая огромную радугу над разбушевавшейся стихией, в высоком книжном шкафу в тесном соседстве с толстыми разноцветными папками отчетов о проведенных полетах и экспериментах тускнели золотистые корешки книг, на маленькой тумбочке, рядом с пультом селекторной связи, стояла фотография первого космонавта -- близкого друга Начальника Центра, а также фотография самого генерала, парящего в невесомости в орбитальном отсеке космической станции.
На столе были разложены цветные компьютерные распечатки: чей-то обнаженный череп в красных точках, обведенных зеленым фломастером, и колонками цифр сбоку, головной мозг в разрезе и короткостриженная голова в разных ракурсах с желтым, синим, зеленым и сиреневым ореолами.
-- Я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятное известие, -- подойдя к столу, сухо начал Несветский и стал складывать распечатки в черный кейс.
-- К нам едет ревизор! -- воскликнул астронавт, хлопнул себя по бедрам и, гримасничая, испуганно прошепелявил: -- Как ревизор? Как ревизор?
-- Нет, вы просто не летите на Марс, -- сев в кресло, бесстрастно сказал профессор.
-- Замечательно! Год впустую!
-- Марс -- бесперспективная планета, поэтому с нашей стороны было бы неразумно и более того глупо отправлять в очень далекую неизвестность одного из лучших представителей генофонда планеты. Надеюсь, вы помните ту давнюю и печальную историю с посадкой наших автоматических станций на Фобос, да и у американцев там тоже не раз были проблемы... Мы подготовили для вас особое задание.
-- Смертельный номер: падение голой задницы на иглу?!
-- Я понимаю ваше разочарование, но мы предлагаем вам участвовать в уникальном эксперименте, пока предлагаем... -- Выдержав долгую паузу, Несветский продолжил: -- В течение десяти лет моя группа изучала... -- Он на мгновение задумался. -- Мы изучали, скажем так, энергетику человека и, в частности, опять не вполне корректно выражаясь, его основные энергетические центры, и в настоящее время мы можем утверждать, что с помощью определенной гармонизации работы этих центров человек, не любой человек, конечно, а с исключительными, подобно вашим, генетическими данными, сможет перемещаться в пространстве на любое расстояние без существенных затрат энергии и времени.
-- Лилли? Строгая сенсорная депривация? Это мы уже проходили.
-- Не скрою, некоторые достижения эСэСДэ я использовал в разработке собственного метода и установки для его реализации, однако сейчас я не буду углубляться в нюансы своего метода, а лишь кратко обрисую конечную задачу эксперимента. -- Профессор значительно кашлянул. -- К сожалению, приходится констатировать, что Земля, как обиталище жизни, исчерпала себя: надвигающаяся экологическая катастрофа, перенаселение, почти полностью истощенные энергетические и сырьевые ресурсы и так далее и тому подобное. Вы найдете в просторах вселенной девственно чистую планету, и мы перенесем туда элиту человечества. Экспериментальная установка смонтирована и ждет вас. В вашем распоряжении сутки.
-- А Саша?
-- Он будет вашим дублером. Опять же к сожалению, при практически равных характеристиках и параметрах, в отличие от вас у него иногда происходят, некорректно говоря, спонтанные ментальные выбросы определенной полярности, которые мы пока не научились контролировать, а это может помешать проведению эксперимента уже на начальной стадии.
-- Я так полагаю, что выбора у меня нет?
-- Вы прекрасно меня поняли. До свидания. -- Несветский взял кейс и направился к выходу, но в дверях вдруг задержался: -- Кстати, почему вас зовут Найс?
-- Увлечения беспечной юности: *Битлз*, *Лед Зеппелин*, Джимми Хендрикс, джинсы, марихуана... -- Дверь за профессором мягко закрылась, и астронавт остался один. -- Но юность была короткой.
Он встал и подошел к картине на стене, затем к книжному шкафу и вдруг увидел возникший за спиной зыбкий силуэт Александра, облаченного в белый хитон: *Никогда не отворачивайся от возможного будущего, пока не убедишься в том, что тебе в нем нечему научиться*, -- отчетливо прозвучали в голове Андрея слова его друга.
5
Остывая, осенний вечер смыкался над городом, сплетая его островерхий силуэт, опьяненным туманом огней, и оранжево-розовое зарево умирающего горизонта с бархатистой синевой бездонного неба.
Забрызганное серой глиной колесо черной машины, запутавшись в приторно-липком смоге, с визгом и скрежетом, на излете крутого тормозного пути, врезалось в гранитный бордюр сырого тротуара.
Глухо щелкнув, раскрылась задняя дверь машины.
Длинная, обтянутая голубыми джинсами нога в светло-коричневом остроносом сапоге вытянулась из ее чрева, нащупывая тротуар, отделенный от машины радужно переливающимся ручейком.
Андрей в кожаной, сшитой из лоскутьев куртке выпрямился, выхватил из темного пространства заднего сиденья большую красную сумку с белыми полосами, размашисто хлопнул дверью и, нагнувшись, помахал рукой скрытому за тонированным стеклом водителю.
Черная машина сдала назад и, резко сорвавшись с места, обдав его сизым облаком выхлопных газов, растаяла в стиснутой нависающими зданиями улочке.
За отлетевшим эхом натужно рокочущего мотора наступила неторопливая, сосредоточенная тишина.
Высадившись за квартал до своего дома, Андрей хотел свыкнуться с мыслью о возвращении домой, пусть недолгом, но возвращении.
Едва различая свое отражение в пыльной полутьме окон первых этажей старого квартала, он не спеша шел вдоль знакомых заляпанных стен, пытаясь уловить забытые звуки и запахи.
*Я вернулся домой. А зачем?.. Неизвестно*, -- подумал он и вдруг, не дойдя десяток метров до арки соседнего дома, встал как вкопанный на границе ярко освещенного разгорающимся уличным фонарем оранжевого пятна, встретившись взглядом со слезящимися коричневыми глазами.
Перед ним сидела огромная черная собака с вывалившимся розовым языком и внимательно изучала его.
-- Клифф! -- обрадованно воскликнул Андрей, но похожий на медведя пес лишь недовольно рыкнул и неуклюже, царапая когтями асфальт, пробежал мимо.
Следом за собакой в оранжевое пятно выскочил запыхавшийся мужчина средних лет в черном расстегнутом плаще, с черной беспорядочной копной густых волос и пронизанной сединой черной бородой.
-- Виктор, ты куда?
-- Ты у него спроси! -- выпалил мужчина, указывая вслед псу скрученным поводком, посмотрел на него, ошалело тараща глаза, и исчез в ртутном сумраке подкравшейся ночи.
Недоуменно пожав плечами, Андрей задрал голову, посмотрел на гроздь шестигранных эркеров и нырнул в полукруглую, мерцающую багрово-синими отблесками арку.
Загустевший душный туман, смешавшись со сладковатым запахом костра, полыхающего в бетонном круге фонтана, создавали в замкнутом пространстве двора и его воображении таинственную, почти мистическую картину, которую довершали тускло-красные языки гудевшего пламени и колеблющиеся серо-лиловые силуэты людей, дергающихся в каком-то ритуальном танце.
Обогнув круглую лужу, он свернул в еще одну арку и оказался на узкой, перегороженной зеленым дощатым забором улочке у дубовых дверей своего подъезда.
Рядом с подъездом на широкой голубой скамейке, некрасиво расставив длинные стройные ноги, сидела девушка в короткой малиновой юбке, джинсовой курточке и сиреневой маечке.
*Она похожа на ребенка, испуганного и беззащитного...* -- подумал он и, отворив тяжелую скрипучую дверь, неожиданно для самого себя сказал:
-- Пойдем?!
Девушка подобрала ноги и молча покачала короткостриженной головой.
Лифт не работал, поэтому он стал медленно, задыхаясь от просочившейся в подъезд гари, продирающей горло, подниматься по широкой мраморной лестнице.
Сбросив с плеча сумку перед дверью своей квартиры на третьем этаже, Андрей начал рыться в карманах джинсов в поисках ключей и вдруг услышал тихие шаги по лестнице и заунывный голос, напоминающий тоску изнемогающей от любви кошки.
Девушка подошла к нему, заглянула в глаза, нежно провела пальцем по его губам и приложила к своим...
Ключ вошел в скважину и, хрустнув, два раза повернулся.
-- Мика, -- тряхнула головой девушка, подняла его сумку и вошла в мерцающий в гранях пыльного зеркала свет красно-синего пламени.
Андрей обернулся: нестерпимо яркое пламя, разлитое по бурлящей круглой чаше на каменном полу, застлало глаза, и он не смог разглядеть зал, в котором неожиданно очутился.
-- Мне нужен двуручный, -- поежившись от горячего озноба, прохрипел Найс.
-- А ты справишься с ним?
Тяжелая рука в кольчужной перчатке легла на его облитое черным смокингом плечо и подтолкнула к пылающей чаше.
Неловко перепрыгнув через огонь, Найс упал на колени в темном углу, где, поблескивая, стояло несколько мечей, и обернулся.
-- Выбирай! -- крикнул человек в белом плаще с черным восьмиконечным крестом на груди, надетым поверх длинной кольчуги.
*Знакомое лицо*, -- поднявшись с колен, подумал Найс, выхватил один из мечей с витой позолоченной ручкой и несколько раз взмахнул им, со свистом рассекая воздух.
И снова гомерический хохот загремел под сводами.
Он резко развернулся -- вокруг никого, кроме острых и жадных языков пламени.
Найс прикрыл глаза ладонью и, вглядевшись в потустороннюю мглу, увидел в струящемся воздухе удаляющуюся процессию закованных в блестящие латы рыцарей, впереди которых порхало голубое платье.
По опаленной коже провалившихся щек скатилась одинокая слеза, и, уронив потяжелевшую от дурманящей духоты голову на грудь, он поник.
Сквозь прозрачную воду круглой лужицы, выстеленной желтыми и бурыми листьями, Найс вдруг увидел свои босые ноги и пронзенный внезапным холодом сделал несколько судорожных шагов вперед по росистой траве, остановился и оглянулся: он стоял на маленькой хмурой поляне, окруженной почерневшими от влаги стволами осыпавшихся деревьев, над которыми сквозь набухшую пелену облаков летело взошедшее солнце, и откуда-то из-за леса доносился протяжный вой.
Он лег на стылую землю и прижал колени к груди.
-- Господи, как болит голова!
Посиневшие от холода веки смежились, и Найс провалился в бездну.
Осторожно открыв белую двустворчатую дверь, Андрей на цыпочках пересек полупустую комнату с белыми стенами и, подойдя к окну, раздернул плотные лиловые гардины в бледных сиреневых разводах.
Безжалостный неоновый свет уличных фонарей, пронизывая корявый куст китайской розы и его распластанную на крестовине окна фигуру, безмолвно позванивал в холодных гранях хрустальной вазы на стеклянном журнальном столике, растекаясь ровным потоком по комнате.
На полу, поверх разбросанных одеял, завороженная таинственной синевой ночи, светилась шелковистая кожа нагой Мики, на груди которой покоилась ее рука с зажатой в матовом кулачке красной розой.
-- Душа моя, -- прошептал Андрей, склонившись над припухшими от поцелуев губами девушки, блаженной улыбкой скрывающими ее нежное дыхание. -- Будь благословенна!
Ее прозрачная рука скатилась с груди, пальцы разжались, и на ладони выступили огненные капельки крови...
Он порывисто вздохнул и, зачарованный томительным благоуханием нежности, уткнулся в ее серебристое лоно.
Теплый свет трех свечей в башнях керамического средневекового замка-подсвечника, стоящего на секретере длинной книжной стенки, освещал сосредоточенное лицо молодой красивой женщины с густыми каштановыми волосами, волнами спадающими на плечи, тонкими, круто выгнутыми черными бровями над ясными серыми глазами с пушистыми ресницами, прямым носом и блестящими губами, которая, иногда прикусывая нижнюю губу, короткими, но уверенными штрихами рисовала простенький натюрморт, составленный из трех краснобоких яблок, засохшего букета ландышей в пустом граненом стакане, лежащей перед ним фотографии с разбитым стеклом и опрокинутой деревянной статуэтки китайского мудреца с сучковатым посохом и белыми белками черных раскосых глаз.
Когда ей показалось, что рисунок закончен, она вдруг с непонятным остервенением швырнула его вглубь секретера, подперла голову кулаками и уставилась немигающим взглядом на фотографию.
Она слышала завораживающий плеск волн ласкового моря, трепетно-жаркий шепот, чувствовала сладостное изнеможение, разливающееся по ее загорелому телу, ноги невольно подкосились, но Андрей подхватил ее на руки и крепко прижал к переливающейся мышцами груди.
-- Боже мой, как давно это было... -- пробормотала она и оглянулась на спящего Андрея, утонувшего в черном велюровом кресле, рядом с которым стояла его красно-полосатая сумка.
Наступила ночь, вкрадчивые, словно шаги по воде, штрихи карандаша тихо ворвались в сознание Андрея.
Облизнув пересохшие губы, он открыл глаза, с трудом поднялся из кресла и подошел к жене: Анна замерла в ожидании, но, не выдержав затянувшейся паузы, обернулась и пристально посмотрела в его встревоженные странным сном глаза.
-- У тебя в рисунках появился воздух... И легкость. Это признак мастерства, -- склонив голову на бок, словно любуясь своим портретом, проступающим сквозь незамысловатый натюрморт, похрипывая, проговорил Андрей и, откинув роскошно тяжелые волосы жены, поцеловал в шею. -- Твои волосы пахнут дождем.
Он заглянул в ее залучившиеся глаза и попытался поцеловать в губы, но она, резко отпрянув, вскочила и выбежала в прихожую.
Схватив небольшой коричневый чемодан, Анна накинула на руку голубой плащ и открыла входную дверь, но Андрей, преградив путь, ударом кулака захлопнул ее.
Анна снова рванула дверь, и тогда он грубо оттолкнул жену к стене.
Больно ударившись локтем о черную резную раму зеркала, она уронила чемодан, и беззвучно заплакала.
Андрей крепко взял жену за плечи и придвинул к себе.
-- Почему? Почему ты никогда не говорила мне, что любишь или любила меня? Почему?
-- Я не могу.
-- Скажи: Я люблю тебя!
-- Не могу. Потому что я не знаю, что это такое. Ведь тебя никогда нет рядом. Ты понимаешь -- нет! Да и вряд ли тебе это нужно, ты всегда жил сам по себе: без друзей, без любви, без моей любви по крайней мере.
-- Поцелуй меня!
-- Не могу.
-- Скажи: Поцелуй меня!
-- Я не... Поцелуй меня...
Забрезжившим бирюзовым утром бурная ночь в белом атласе оборвалась...
Осторожно, стараясь не разбудить жену, Андрей вышел на цыпочках в коридор, но она открыла глаза и, откинув одеяло, прислушалась.
Теплые струи воды быстро катились по упругому, просыпающемуся телу Андрея.
Дверь в ванную раскрылась, и на пороге появилась Анна в сиреневом пеньюаре.
-- Куда ты собрался?
-- У меня сегодня сложный эксперимент, а потом...
-- А потом ничего не будет. Я не могу тебя все время ждать, я умру!
-- Тише! Этот эксперимент давно запланирован, и он последний в этом году.
-- Хорошо, о себе ты не хочешь думать?! А я? Обо мне ты подумал? Я же тебе поверила!
-- Я скоро вернусь, дня через два...
-- Куда ты вернешься? Не будет никакого эксперимента! -- отчаянно вскрикнула она и, закрывая дверь, прошептала: -- Вчера вечером по телевидению сообщили, что ты вместе с экипажем сгорел в корабле на стартовой площадке. Тебя нет!
-- Как нет?
Выронив мыло, Андрей невольно опустил руки.
-- Будь проклят тот день, когда я тебя встретила!
Рыдая, Анна тихо сползла по белой стене пустой спальни, сжимая в руках стеклянный плоский флакон с синей жидкостью.
Вздрогнув, Андрей открыл глаза и, щурясь от яркого солнечного света давно наступившего утра, в смятении осмотрелся -- комната была пуста.
Поднявшись, он покряхтывая потянулся, подошел к секретеру, перевернул пожелтевший лист, провел пальцем по засохшему букетику ландышей, и, отойдя к окну, выглянул во двор: по черной воде фонтана, лениво кружась, плавали багряные кленовые листья.
-- Да, меня уже нет, -- пробормотал он и вдруг, будто что-то вспомнив, шагнул к креслу, рывком забросил сумку на плечо и стремительно вышел из квартиры.
6
-- Я совершенно уверен в том, что предложенное нами решение самое оригинальное в области, некорректно говоря, биоэнергетических экспериментов. Вряд ли кому-либо, за исключением меня, могла прийти в голову столь простая идея, она слишком очевидна, чтобы ею воспользоваться. Недаром говорится: если хочешь что-либо спрятать, то положи это на самое видное место. Наши предки были безусловно мудрее нас, потому что только мудрый человек мог облечь универсальное знание в сказочную форму и таким, казалось бы, примитивным способом передать сокровенное через тысячелетия человеческого хаоса, -- с пафосом закончил Несветский и взглянул на Александра, который стоял на сетчатом полу у золотистого цилиндра внутри сферической, зеркально отполированной камеры.
-- Наверное, вы в детстве любили сказки? -- спокойно выдержав едкий, буравящий взгляд профессора, спросил астронавт, поглаживая гладкую поверхность громадной иглы, острым концом упирающейся в параболический купол камеры, а тупым в центр шарообразного дна камеры, залитого какой-то желеобразной молочно-белой жидкостью.
-- Терпеть не мог! Мне всегда претила их иносказательность и жутко раздражали все эти избушки на курьих ножках, летающие в ступах бабы, рыгающие огнем драконы, заколдованные принцы и принцессы, говорящие львы и медведи, золотые антилопы и прочая живность. Однако после почти десятилетних поисков необходимой формы, -- теоретически метод был сформулирован моим учителем профессором Ланцфером, -- пребывая, казалось, в абсолютном тупике, я скрепя сердце решил обратиться к абстрагированному мировосприятию мифологического языка, где практически отсутствует сопротивление среды, в частности, пространства и времени, и после многодневного мозгового штурма, в котором участвовали все сотрудники моей лаборатории, меня осенила эта удивительно простая мысль. А дальше все было, как говорится, делом техники.
-- Да, все гениальное действительно просто, и все новое -- это хорошо забытое старое или забытое нарочно. Не правда ли, профессор? И ваша догадка всего лишь возвращение к древней универсальной модели мира. -- Улыбнувшись, Александр взглянул на профессора. -- Надеюсь, вы не обиделись?
-- Безусловно, вы правы, -- отвернувшись, поправил очки Несветский и, едва сдерживаясь, процедил: -- И тем не менее, это никому не пришло в голову, однако я не хотел бы углубляться в дискуссию об эзотерических корнях человеческого знания, тем более, что сейчас должны привести Андрея.
-- *Картье*? -- поинтересовался Александр, заметив, что раздраженный собеседник посмотрел на часы.
-- Да. Я предпочитаю механические часы электронным. Как-то я обратил внимание, что от долгого ношения электронных или кварцевых часов у меня начинает болеть голова.
-- Это вполне естественная реакция организма и не мне объяснять вам природу этой реакции, вам -- самому крупному в нашей стране специалисту в этой области, -- снова улыбнулся астронавт и стал спускаться по ступенькам металлической лестницы, приставленной к овально выгнутой двери абсолютно белой с внешней стороны камеры.
-- Издевается, гад! -- беззвучно выругался ему вслед Несветский.
-- Что? Вы что-то сказали? Нет?! -- прикусив указательный палец левой руки, лукаво улыбнулся Александр. -- Как жаль, что нам часто приходится сдерживать порывы, идущие от души, но цель, как я смею догадываться, оправдывает средства. Или вы не согласны?
Однако руководитель эксперимента, уязвленный очередной колкостью, не успел ответить: обитая, как и стены, серо-зеленым, звукопоглощающим материалом дверь раскрылась, и в зал вошли Андрей в сопровождении ассистентов профессора.
Андрей был одет в глухой, подпирающий шею, сиреневый комбинезон и белую маску, закрывающую половину лица, а ассистенты в аналогичного покроя черных комбинезонах, но с плотно облегающими головы капюшонами.
-- Вы готовы? -- спросил Несветский, когда Андрей в сопровождении ассистентов поднялся на площадку перед входом в камеру, тот молча кивнул, грустно подмигнул другу, облокотившемуся на лестницу, и, окинув мимолетным взглядом камеру, напоминающую громадное яйцо, шагнул в зеркальную, мерцающую холодным сиреневым светом полутьму.
-- Приступайте! -- нетерпеливо взмахнул рукой профессор.
-- Судя по цветовой гамме, вы изучали не только сказки, -- рассеянно заметил Александр, но возбужденный Несветский, смерив его невидящим взглядом, промолчал, продолжая наблюдать за манипуляциями внутри камеры, где его ассистенты, превратившиеся в черных призраков, вскрыли круглый люк в игле и усадили Андрея на площадку внутри, предварительно сняв с него маску и войлочные тапочки, затем надели на голову черный отполированный обруч и шлейфом разноцветных проводов подключили его к расположенным по периметру контактам.
-- Вы сможете сесть в позу *лотоса*? -- спросил руководитель эксперимента и снова получил в ответ молчаливый кивок. -- Прекрасно! Не забудьте надеть ему защитный экран на глаза и убрать сетку из камеры. Идемте, Александр, нам здесь больше делать нечего.
7
В полутемном зале лаборатории шел напряженный процесс подготовки эксперимента. На всех мониторах светилась голова Андрея в различных ракурсах и разрезах и мигали цифры параметров его состояния.
Каждый из участников эксперимента, а Александр насчитал их тринадцать, включая Несветского и Дремака, отвечал за контроль того или иного отдела мозга испытателя, и лишь на экране большого монитора руководителя эксперимента, усевшегося в черное кожаное кресло с высокой спинкой на небольшом возвышении у широкого окна, выходившего в испытательный зал, светилась квадратная рамка, разделенная в свою очередь на четыре квадрата, в которых мерцали голова, сердце, легкие и селезенка Андрея.
К задумавшемуся профессору неслышно подошел Вадим Дремак и, склонившись к его уху, прошептал:
-- Жидкость закачали. Все готово: и он, и импульс.
В верхнем правом углу его монитора замелькали цифры отсчета.
-- Ни пуха ни пера, -- тихо проговорил Александр, стоящий у окна, неподалеку от профессора.
-- К черту! -- одновременно воскликнули Дремак и Несветский, и, быстро переглянувшись, повернулись к астронавту, но, натолкнувшись на его обезоруживающую улыбку, так же быстро отвернулись.
-- Импульс! -- нервно передернув плечами, выкрикнул руководитель эксперимента.
По погруженному в полумрак белому телу камеры сверху вниз пробежали, разветвляясь, ослепительно голубые разряды, и *яйцо* осветилось внутренним светом: красная полоса света снизу плавно переходила в оранжевую, та в желтую, желтая в зеленую, зеленая в голубую, голубая в синюю, а самая верхушка камеры осветилась фиолетовым цветом, но эти цветные полосы постепенно одна за другой потухли и только верхушка *яйца* продолжала, переливаясь, светиться нежно-сиреневым светом.
-- До свидания, -- прошептал Александр.
СКЭВЕНДЖЕР
Смешиваясь с глухими ударами капель дождя о карниз зарешеченного окошка и истошными гитарными всплесками, лихорадочно пульсирующий свет, прорезая затхлый воздух, серебрящийся в подрагивающих нитях пушистой паутины, ложился косыми полосами на покатый, изъеденный ржавчиной капот старинной коричневой машины, стоящей в узком, похожем на заброшенную конюшню помещении, левой стеной которого были небрежно сколоченные из досок ворота.
В темном салоне машины, за плоским лобовым стеклом с повисшими над ним погнутыми дворниками тусклой полоской светилось полукружье большого черного руля.
Вдруг, словно из небытия, на переднем сиденье возник мужчина средних лет в сером пальто, лиловой, почти черной рубашке, распахнутой на груди, и с распущенным черным галстуком, сбившимся набок.
Он несколько раз провел ладонями по заспанному лицу, массируя кончиками пальцев нераскрывающиеся веки, прямой, чуть припухший нос и небритые, с двухдневной щетиной, подбородок и шею.
Проделав этот незатейливый ритуал возврата из мягкой, как сажа, бездны сна, иногда куда более понятной, чем бессмысленная пестрота бурлящей вокруг жизни, Кристиан Декарт -- известный муниципальный скэвенджер, то есть истребитель различного рода генетической и космической нечисти, резкими движениями привел торчащие в разные стороны, короткие пепельные волосы в относительный порядок, затянул галстук и, положив руки на руль, долго-долго не мигая смотрел прямо перед собой, пытаясь упорядочить поток лиц и событий из безвозвратно ускользающей реальности его подсознания.
Жители огромного мегаполиса, и днем и ночью погруженного в сизый сумрак рокочущего смога, несмотря на изначально благородную миссию, возложенную на этот специальный отряд полиции, стремились избегать встреч со скэвенджерами, ибо те снискали себе славу жестоких и циничных убийц.
Наконец, сбросив сонное оцепенение, Крис (так его звала бывшая жена) посмотрел на себя в пыльное зеркало заднего вида, протерев его рукавом, и дернул ручку двери, которая, обрывая нити ветхой паутины, с протяжным всхлипом раскрылась.
Обойдя машину, Декарт направился было к воротам, но зацепился ногой за цепь, которой машина была прикована к металлическому столбику, вделанному в бетонный пол, заваленный обрывками афиш, осколками стекол, лоскутами рисованных задников, потускневшими золотистыми обломками старинной мебели, и с возгласом: *А, дьявол!* -- упал на капот, подняв облако пухлой пыли.
Отряхнувшись, Крис заглянул в щель между досками на сцену (он смутно припоминал как оказался за кулисами театра), достал из внутреннего кармана потрепанную записную книжку в черной кожаной обложке (не любил он всякие электронные штучки) и, придвинув ее к щели, нашел нужную страницу.
-- Так, это здесь. *Фалькон-6* -- последняя разработка *Анфер Корпорейшн*. Андрогены этой серии в пять раз превосходят человека в силе и ловкости, обладают развитым чувством опасности, практически никогда, за исключением боевых ситуаций, не прибегают к использованию оружия*.
Порхнув от душного сквозняка, странички записной книжки, отражая падающий из щели свет, выбелили угрюмое лицо скэвенджера, изучающего фотографии андрогенов последней модели.
-- Вам легко сказать, господин Анфер, уничтожить! Но как?! Если эти твари чувствуют опасность на расстоянии, -- ожесточенно пробормотал Крис, сунул книжку с фотографиями обратно и достал из бокового накладного кармана пальто крупнокалиберный револьвер с коротким стволом и миниатюрным лазерным прицелом, которым почти никогда не пользовался, будучи весьма консервативным человеком в своих пристрастиях.
В откинутом шестизарядном барабане револьвера не хватало одного патрона. Декарт зарядил его, прокрутил барабан, поставил на предохранитель и спрятал в карман, а затем извлек из другого кармана ярко-синюю продолговатую коробку с нарисованной гроздью желтых спелых бананов и белой размашистой надписью *Fastest*.
Он выдавил из помятого блистера оставшиеся четыре капсулы и разом закинул их в рот.
*Интересно, кто кого выследит? Я -- их или они -- меня?* -- медленно работая затекшими челюстями, размышлял он, изредка посматривая на продолжавшееся на сцене эротическое представление.
*А эта блондиночка с пышным бюстом очень даже ничего, я бы отдался этому пупсику разок, а может, и два*, -- подумал Крис, но неожиданный хруст заставил его вздрогнуть: погрузившись в собственные фантазии, он не заметил, как смял в руке пустую коробку питательных капсул.
С легким остервенением Декарт швырнул коробку в темный угол и вдруг сквозь слепящий ореол света и стелящийся по сцене дым, среди зрителей первых рядов, одетых в одинакового покроя, но разноцветные пластиковые костюмы, он увидел слева от себя, разыскиваемых им андрогенов, мирно беседующих между собой.
Инстинктивно правая рука превратившегося в слух скэвенджера скользнула в карман пальто, большой палец едва заметным движением отжал *собачку* предохранителя, и его слух согрело тихое шипение проворачивающегося барабана: он был готов к нападению, обратившись всем своим существом охотника в безжалостного и хищного зверя, в нетерпении переминающегося с ноги на ногу.
Розовые остроконечные уши Декарта вместе с разгладившимся лбом чуть приподнялись и, казалось, зашевелились, пытаясь уловить за круговертью пронзительных звуков разговор интересующей его троицы. Подбородок выдвинулся вперед, ноздри со свистом, мелко подрагивая, втягивали сухой, хрустящий на зубах воздух арьера сцены, выцветшие карие глаза расширились, стараясь впитать облик жертв, но именно этот пристальный взгляд и испортил все дело.
Трое андрогенов своим обликом разительно отличались от прочих зрителей, прежде всего ростом, идеальным телосложением и первозданно гладкой, матово-розовой кожей.
Сидевший между двумя красивыми девицами мужчина с абсолютно белыми волосами в кожаном расстегнутом пальто молчал и поочередно слушал, слегка наклоняя голову, то казавшуюся совсем юной блондинку в фиолетовом комбинезоне и пластиковом плаще с черной матерчатой сумкой через плечо (*Где-то я ее видел... Но где?* -- прикусил губу Декарт), то мощную пышноволосую брюнетку в темно-зеленых лосинах, черной атласной майке и короткой куртке из змеиной кожи.
Слушая, андроген изредка поглядывал на ярко освещенную сцену с лилово-желтыми кулисами, в центре которой на квадратном возвышении сидел обнаженный по пояс смуглый мужчина в фиолетовых шелковых шальварах и огромном белом тюрбане с черным пером и фальшивым рубином.
По этому отрешенному, казалось, пребывавшему где-то в иной реальности мужчине, лениво перетекал гигантский удав, а вокруг, извиваясь, танцевали шесть обнаженных по пояс девушек в прозрачных шальварах.
-- Не беспокойтесь, времени хватит, -- сжимая и разжимая кулак лежащей на бедре правой руки, наконец, проговорил андроген, которого конструкторы первоначально назвали Кернел, но потом переименовали в Джестера: это имя он получил, когда в первую секунду обретенного им сознания не совсем удачно подшутил над своим создателем, профессором Анфером, едва не сломав тому руку.
-- Прекрати эту идиотскую гимнастику в конце концов! -- сдавленно прорычала брюнетка.
-- Ора, детка, ты забрала из мотеля свои любимые *семейные* реликвии? -- Джестер взял ее за подбородок и повернул к себе. -- Или опять не устояла перед соблазном трахнуть какого-нибудь мужчинку, а затем раскроить ему череп?
-- Прекрати издеваться! -- отталкивая его, ответила Ора. -- Нет, не забрала.
-- Почему?
-- Меня опередили.
-- Кто?
-- Не знаю.
-- Воистину, как говорят люди, сила есть -- ума не надо.
-- Я убью тебя, подонок!
-- Ты знаешь, что такое подонок? -- отбросив руку замахнувшейся было брюнетки, покачал головой Джестер и примирительно улыбнулся: -- Ладно, я пошутил. Полиция?
-- Нет.
-- Скэвенджер?
-- Наверное... Он забрал фотографии, в том числе...
-- Он здесь, -- сдавленным шепотом прервала их блондинка и легким кивком показала на кроваво переливающуюся полукруглую панораму, замыкающую пространство сцены.
-- Кто? -- вздрогнула Ора.
-- Кристиан Декарт, лучший живодер из команды господина Анфера, -- проскрежетал Джестер. -- Ора, ты останешься здесь и перехватишь его, Ола подстрахует тебя, а я попытаюсь добраться до господина Анфера, нашего *любимого* бога-отца биомеханики.
Андроген резко встал, чем вызвал визг зрителей задних рядов, жестко схватил Олу за запястье и, не оглядываясь, потащил ее за собой по проходу вдоль стены.
Озадаченный неожиданными действиями андрогенов, Декарт потерял из виду быстро скрывшихся Джестера и Олу и стал наблюдать за Орой, не спеша последовавшей за своими друзьями.
Он самонадеянно полагал, что один на один у него есть шанс справиться с андрогеном последней модели, поэтому решил воспользоваться ситуацией и по одиночке расправиться с этой троицей, оставшейся в живых после гибели экспериментальной колонии андрогенов на восьмой планете Selvaggio системы *Bellicoso*.
Выломав коротким ударом ноги одну из досок ворот, скэвенджер выбрался на сцену и, пряча голову в поднятом воротнике, вышел за кулисы.
2
Обогнув в тускло освещенном коридоре гримуборных ряд оклеенных афишами алюминиевых кофров с пестрыми костюмами, он наткнулся на пышногрудую блондинку, с которой мечтал слиться в любовном экстазе, и невольно остановился, когда та прошла мимо, оценив его беглым взглядом с головы до ног.
-- Вы не поверите! Нет, вы никогда не поверите! -- прохрипел Декарт (этот хрип ему не понравился).
-- Что-нибудь не так? -- замерев у раскрытой двери в гримерную, неожиданно скрипящим голосом спросила блондинка, растерянно осматривая себя.
-- Нет-нет! Все великолепно! Не беспокойтесь, пожалуйста, у вас все в порядке, но вы поразительно похожи на девушку с картины... Извините, но я, к моему глубокому сожалению, не могу вспомнить имя художника...
-- Я не сплю с незнакомыми людьми! -- оборвала блондинка притворные восторги Криса.
-- Почему же с незнакомыми? Я -- Кристиан Декарт, очень известный в определенных кругах галографохудожник, и должен без ложной скромности заметить, что очень талантливый и весьма своеобразный художник. Я не раз был отмечен премиями *Анфер Корпорейшн*.
-- Ты обыкновенный скэвенджер.
-- Не совсем обыкновенный, конечно, но скэвенджер.
-- В самом деле? Никогда бы не подумала. Записывайте!
-- Я запомню.
-- Тем лучше. Лора Лайн. 17-13-66, модель *Тойс-7*.
И, перед тем как скрыться в гримерной, девушка послала Декарту воздушный поцелуй.
-- Старый болван! Не мог отличить живую девушку от андрогена. Уже вторая за неделю, бред какой-то!.. Сначала та рыженькая девчушка. Ах, какие у нее были потрясающие ноги, теперь эта... Нет, Декарт, тебе определенно пора на пенсию!
С досады Крис ударил по носу стоявшего в углу безглазого клоуна из расползающегося каучука и хотел было добить его вторым ударом, но зацепил краем глаза промелькнувшую в конце коридора тень.
Прикрыв глаза, он покрутил сжатыми в комок губами, опустил руку в карман, сжал ручку револьвера и, пробормотав: *Быстро, очень быстро меня вычислили!* -- медленно двинулся к лестнице, где затих дробный перестук каблуков.
Скользнув взглядом по своему отражению в зеркале (опять он себе не понравился: не было в его глазах обычного блеска), Декарт осторожно спустился по лестнице и оказался в начале обдавшего его удушливым теплом длинного темного коридора, отлого поднимавшегося к служебному входу в театр, где около ярко освещенной кабинки охранника стояло несколько полуобнаженных, бурно жестикулирующих девиц, но он ничего не слышал: темно-серый палас и стены, обитые выцветшей светло-бежевой гобеленовой тканью с большими коричневыми бабочками, поглощали звуки, и ему казалось, что он попал на пантомимическое представление в безвоздушном пространстве.
У запасного выхода из зрительного зала скэвенджер остановился, стер пот, высыпавший на лбу от напряжения и духоты, и резко раздернул тяжелые зеленые гардины, скрывающие двустворчатую дверь, но в нише никого не оказалось, к тому же ее бронзовые ручки были связаны проволокой.
Не обращая внимания на охранника, который, нахмурив косматые брови, проводил его подозрительным взглядом, Декарт вышел в фойе и сразу же утонул в колышущейся толпе, окутанной сизой тошнотворной дымкой.
С сожалением, переходящем в откровенное уныние, он понял, что вряд ли в ближайшие часы (а профессор Анфер отпустил ему всего 48 часов) сможет отыскать и уничтожить, без риска для себя и окружающих, сбежавших андрогенов, которые несмотря на потери, а из одиннадцати особей, выявленных в мегаполисе, специальный отряд скэвенджеров отправил в утилизацию уже восемь, но при этом сам отряд практически перестал существовать: андрогены беспощадно уничтожали всех, кто вставал у них на пути, они с удивительным, почти маниакальным упорством стремились добраться до своего создателя -- профессора Анфера.
*Дурацкая ситуация! А главное, ничего путного в голову не приходит. Где мне их теперь искать? Непонятно. Но самое противное: не они меня боятся, а я их. Странно, никак не могу вспомнить, как я очутился в этой ржавой машине. Так, спокойно, Декарт, прежде всего надо восстановить последовательность события и найти опорную точку. Вчера вечером профессорские костоломы отловили меня в отеле... Ах, какие у этой рыженькой были ноги, длинные, нежные, жаль, только... Ладно, хватит об этом! Они отвезли меня в лабораторию профессора. Что было после? На базе мне сделали инъекцию транквилизатора. Зачем? И был ли это транквилизатор? Интересный вопрос, даже очень интересный, -- размышлял Декарт, сидя на закрытом крышкой малиновом унитазе в тесной кабинке туалета театра, куда он уединился после того, как потерял Ору. -- Нет, что-то было до укола... Да-да, я случайно уронил в лаборатории какой-то хрустальный ящичек, из которого выпало золотое яйцо и раскололось. Точно! Профессор жутко раскричался, схватил выпавшую из него блестящую иглу, меня скрутили, отвели в маленький лиловый кабинет, где несколько минут прогревали каким-то устройством мои мозги, и только потом отправили на базу, где меня и укололи. А дальше... а дальше я ничего не помню. Хорошо, что не убили сразу, спасибо и на том. Видимо, в этом яйце было что-то такое, о чем я не должен был бы знать*.
Из соседней кабинки послышались прерывистые стоны с хриплыми придыханиями, Крис посмотрел на размытые мутным пластиком дергающиеся силуэты, брезгливо сплюнул, дернул ручку спуска воды и вышел из кабинки.
Он долго мыл руки, каждый палец, каждую складочку, чистил бугристые ногти, несколько раз ополаскивал холодной водой лицо, стараясь привести в порядок не только тело, вернее, его отдельные части, но и мысли, а стоны в кабинке становились все громче и громче и, достигнув своего апогея, внезапно смолкли.
Искоса поглядывая в длинную комнату с туалетными кабинками, Декарт увидел, как из одной из них вышли два парня, полностью обнаженных под цветастыми пластиковыми поскрипывающими платьями с размалеванными желто-красными полосами лицами и оранжевых, чуть сбившихся париках. Обняв друг друга, они, кокетливо стреляя глазами, посмотрели на бесстрастное отражение скэвенджера, захихикали и скрылись в громыхающем фойе театра.
Крис шумно вздохнул и, несмотря на то, что видел такие сцены не раз, покачал головой.
-- Как мне все это надоело! -- пробормотал он и окунул лицо в наполнившиеся водой ладони. -- Господи, Боже ты мой!
-- Бог тут ни причем, Декарт! -- проскрипел за его спиной низкий женский голос.
Крис медленно поднял голову: за его спиной подбоченившись стояла Ора в блистающем ореоле пышных иссиня-черных волос.
-- Ора?!
-- Да, друг мой! -- Она резко развернула его и, схватив за галстук, притянула к себе. -- Вы, кажется, меня искали?
-- Это мужской туалет! -- просипел он.
-- Да? Какая безнравственность с моей стороны. Может, вызовем полицию нравов? Детективов Крокетта и Таббса?
Но Декарт не мог вымолвить ни слова, он только тряс головой, вцепившись обеими руками в затягивающуюся петлю галстука.
С исказившимся животной ненавистью лицом Ора приподняла его над полом и легко отбросила от себя.
Крис пролетел весь зеркальный тамбур туалета и проломил дверь кабинки, где несколько минут назад размышлял о превратностях судьбы и, прикрыв лицо от падающих обломков пластика, плюхнулся на унитаз, но не успел перевести дыхание, как петля галстука снова затянулась, и теряющая над собой контроль девица, поигрывая острым язычком по сочным губам, спросила:
-- Сколько лет мы живем?
-- Не знаю.
-- Думай, быстро думай!
-- Ты уже умерла, но еще не догадываешься об этом.
-- Я размозжу тебе голову и выпью твой мозг, гнусный человечишка!
-- Четыре года, -- судорожно выдохнул скэвенджер и выхватил из кармана револьвер, но Ора едва уловимым движением выбила его и нанесла страшный удар в голову своей жертвы.
-- Я проживу дольше, чем ты.
Однако Декарт успел увернуться, и кулак его мучительницы, чиркнув по виску, с треском проломил облицованную белым мрамором стену, из которой хлынула на пол холодная вода.
-- Знаешь, что мне в тебе нравится? -- не решаясь двинуться, сказал Декарт, ища взглядом револьвер, пока отошедшая к стене Ора, отвернувшись, с мерзким хрустом вправляла выбитые ударом пальцы.
-- Моя скромность. А ты хотел убить такую симпатичную девочку. Согласись, это не по-мужски, -- изобразив подобие улыбки, Ора повернулась к сжавшемуся в ожидании новых неприятностей Декарту.
-- Я предпочитаю побеждать женщин несколько иным и давно проверенным способом.
-- Неужели? А мне показалось, ты импотент. -- Девушка шагнула вперед, но, словно задумавшись о чем-то, опустила голову. -- Ты так неуклюже барахтался с нашей Олой в постели.
-- Ты ничего не перепутала?
-- Мы никогда и ничего не путаем! Ты с таким упоением целовал пальцы ее ног.
-- Так это была Ола? Ай-ай! Нехорошо подсматривать! Или это тебя возбуждает? А может, ты ревнуешь?
Наконец Крис нашел взглядом револьвер, завалившийся под унитаз.
-- Ревную?! Не говори глупости, я просто изучаю человеческую природу, ее ритуалы, хочу понять предмет вашей безмерной гордости: способность к бесконтрольному размножению в самых неприспособленных для человеческой жизни условиях.
-- Вы так похожи с Олой, как сестры-близнецы, только она...
-- Что *только она*?
-- Только она более нежная, -- потирая ушибленный затылок, притворно смутился Декарт и осторожно заерзал, подбираясь к револьверу.
-- Нежная?! Естественно, она модель для сексуальных развлечений.
-- Странно, очень странно... -- поправляя галстук, сказал скэвенджер. -- Надеюсь, ты меня простишь, но я, как ни старался, так и не смог найти непосредственного, если так можно выразиться, объекта для получения удовольствия. Может, это ошибка конструктора? У тебя-то все в порядке, амазонка?
-- У меня все в порядке!
Чувствуя себя хозяином положения, Ора прислонилась к косяку разломанной двери и с нескрываемым презрением разглядывала противника.
-- И что она в тебе нашла?
-- Поцелуемся, тогда узнаешь. Или это запрещено твоей технологической схемой?
Резко нагнувшись, Крис попытался схватить револьвер, но Ора опередила его, схватила за ворот, перевернула в воздухе и ударила о боковую стенку кабинки.
На этот раз пластик выдержал удар, и стенка покрылась тонкой паутиной расходящихся трещин, а Декарт, потеряв сознание, снова рухнул на унитаз.
-- Наверное, трудно жить в страхе? -- снова затягивая петлю галстука, сказала склонившаяся над ним девица. -- Или ты ловишь кайф от страха? Молчишь?! Все, Декарт, ты мне надоел!
-- Ты не сделаешь этого! Я человек! -- пролепетал он, хватая ртом воздух.
-- Сделаю!
Как сама неотвратимость, Ора вонзила в его ошалевшие глаза два длинных пальца, обтянутых черным шелком перчатки, но в этот момент дверь в туалетную комнату распахнулась, и на пороге появились двое увешанных с головы до ног блестящими значками, дубинками, электрошоками, наручниками и лазерными пистолетами полицейских в яйцеподобных лиловых шлемах с тремя желтыми полосами и пластиковыми забралами.
-- Тебе повезло, подонок! -- мгновенно оценив ситуацию, прошипела Ора и наотмашь ударила Декарта тыльной стороной руки по щеке: он свалился с унитаза, упав лицом в черное ведро для мусора, а девица, накинув на плечи куртку, брошенную ею на плевательницу, спокойно направилась к выходу, где наблюдавшие за ними полицейские потянулись к оружию.
-- Все в порядке? -- спросил подходившую к ним Ору один из полицейских.
-- Да, детектив, все в порядке. Этот подонок хотел меня изнасиловать, но ему не повезло, не на ту напал.
-- Классная работа, детка! Как-нибудь поделишься опытом в более подходящей обстановке? -- убирая руку с пистолета, плотоядно ухмыльнулся тучный полицейский и, пропуская Ору, посторонился.
-- С удовольствием, детектив.
-- *Фалькон*!.. Держите ее! Это *Фалькон*! -- крикнул Крис, беспомощно барахтающийся на скользком полу.
-- Что?! -- одновременно воскликнули полицейские, и в тот же миг, словно подкошенные, повалились на черный пол туалета, сбитые с ног молниеносными ударами по неприкрытым шеям.
С трудом поднявшись, Декарт с хрустом вправил выбитые шейные позвонки, подобрал револьвер и, покачиваясь, вышел из туалета, обойдя неподвижно лежащих полицейских, он знал, что они и без его помощи придут в себя, а ему нельзя упускать Ору, которая в своей безжалостной и разрушительной ярости могла убить еще несколько человек, прежде чем он отправит ее на утилизацию.
В фойе продолжало бушевать безудержное веселье, поэтому скэвенджер, снова потерявший из виду свою обидчицу, выстрелил во вращающийся под потолком зеркальный шар, разлетевшийся на мелкие кусочки.
Когда музыка, крики и визг полуобнаженных, бросившихся врассыпную девиц, прячущихся за спины своих дружков и квадратные мраморные колонны, смолкли, Декарт обвел мутным взором образовавшийся полукруг, привычным движением выбросил из нагрудного кармана пальто бронзовую шестиугольную звезду муниципального спецотряда с рельефными перекрещенными в центре мечами и, рявкнув: *В стороны, мразь!* -- медленно, держа револьвер наготове, пошел по живому коридору, вглядываясь в перепуганные разрисованные лица, прекрасно понимая, что вряд ли такой тривиальный ход даст результат, но унижение и неутихающая боль во всем теле заставляли его продолжать поиски Оры.
Он почти уже прошел перешептывающийся коридор, заканчивающийся у широкой мраморной лестницы на второй этаж, ведущей в малый зал театра, приспособленный владельцами для интимных развлечений богатых посетителей, как вдруг услышал пронзительный свист и инстинктивно пригнулся, вобрав голову в плечи: над ним просвистел бумеранг, срезавший, как бритвой, половину курчавой шевелюры высоченного тощего негра, стоящего позади него в обнимку с пухленькой фиолетовой девушкой в черном кружевном, но дешевом белье под коротким, едва достигавшим бедер, прозрачным сарафаном.
Бумеранг со звоном ударился в стеклянную дверь парадного входа и упал на пол.
-- У, сука! -- прорычал Декарт и выстрелил наугад.
Пуля попала в широкий парапет лестницы и расколола его пополам.
Но этот выстрел, как ни странно, спугнул Ору, и та, выскочив из своего убежища под лестницей, побежала вверх.
-- Стоять! -- крикнул Декарт, но девица продолжала бежать, и тогда, опустившись на одно колено, он тщательно прицелился, поддерживая одну руку другой, и прежде чем Ора достигла площадки лестницы перед громадным, во всю стену, зеркалом, выстрелил.
Ора на мгновение обернулась, и Крис, несмотря на несколько десятков метров, разделяющих их, увидел в ее глазах неподдельный страх, но она, будто понимая, что почувствовал скэвенджер, пригрозила ему кулаком с торчащим средним пальцем, и ее красивое лицо исказила издевательская ухмылка.
-- Прощай, Декарт! -- крикнула она и, нырнув в витрину побежала по белому пушистому ковру, лавируя между золотистыми, серебристыми и черными манекенами в пестрых лоскутьях.
Скэвенджер снова выстрелил.
Фонтан крови, вылетевший из груди бегущей, ударил в черное лицо полуобнаженного манекена в серебристом вьющемся парике, и, глухо вскрикнув, Ора упала на колени, по инерции перевернувшись два раза через голову.
Взбежавший по лестнице Декарт спокойно наблюдал, как она встала и снова побежала, наклонившись вперед, ища опору, но следующая пуля вместе со стоном вышибла из ее груди остатки жизни, и, пробив головой витринное стекло, Ора рухнула на мокрые каменные плиты пустого уличного кафе, расположенного по соседству с салоном.
Блестящие осколки звенящим дождем сыпались на стекленеющий взгляд ее зеленых глаз, на вывернутые руки, на черную атласную майку, залитую бордовой кровью... вместе с которой из идеально красивого тела уходила короткая жизнь без прошлого и будущего.
-- Кристиан Декарт, скэвенджер номер тысяча шестьсот шестьдесят. Вот лицензия, -- устало сказал Крис подоспевшему тучному детективу, очнувшемуся после экзекуции в туалете, и чуть слышно пробормотал: -- Никогда я к этому не привыкну.
Он долго смотрел на мертвую Ору, которую полицейские тащили за ноги по каменным ступеням вниз к черному микроавтобусу с вращающимися проблесковыми красно-синими маячками на крыше, и ему было не по себе от того, что впервые в жизни он убил женщину.
3
Застывшая, словно восковая, в каплях непрекращающегося дождя рука штатного муниципального скэвенджера Кристиана Декарта судорожно дернулась вверх, и одеревеневшими от пронизывающей сырости пальцами он зарядил револьвер, поставил его на предохранитель и сунул в правый карман тяжелеющего от влаги пальто.
Проведя несколько раз рукой по саднящему от пота лицу, Декарт хотел было вернуться в театр, но увидел под грудой осколков витрины куртку Оры и осторожно, чтобы не порезаться, вытянул ее за торчащий из-под стекол рукав.
Внутренний карман расстегнулся, и по грязным плитам разлетелось его скудное содержание: веером порхнули несколько фотографий Оры, на них упали тюбик ярко-красной помады, газетная вырезка с его портретом и пожелтевшая, растрескавшаяся фотография, на которой был запечатлен пустынный пейзаж с засохшими деревьями и похожее на куб, лиловое здание без окон с едва различимым крестом на фасаде.
Не глядя отшвырнув ногой фотографии и помаду, Крис поднял и долго рассматривал необычный пейзаж на старой фотографии, будто пытался сложить воедино всплывающие из подсознания обрывки ночных видений.
-- Где бы это могло быть? -- неожиданно вслух спросил он и получил мгновенный ответ.
-- На погибшей планете вашего господина Анфера, -- прошелестел где-то рядом жалобный и в то же время нежный голос.
У Декарта подогнулись колени, и он испуганно обернулся.
Внизу, под балюстрадой, мимо него текла однообразная река унылых лиц, бликующих сквозь зонты и капюшоны пластиковых плащей.
Позади него двое служащих салона в узких брюках мышиного цвета и коротеньких пиджаках того же цвета сгребали осколки витрины и складывали их в черные ящики; третий служащий вынимал оставшиеся в алюминиевой раме обломки стекол, а четвертый монтировал новую голову манекену взамен забрызганной кровью.
Двое служащих: тот, что вынимал стекла, и тот, что менял голову, внимательно следили скэвенджером, и ему показалось, что он уже где-то видел эти лица.
*Как интересно, -- кольнула его внезапная догадка, -- но именно их я видел во сне, когда спал в машине!*
Он пристально посмотрел на того, что менял голову, но служащий тут же отвернулся, продолжая, однако, исподволь наблюдать за ним.
-- Зачем ты убил Ору?
Крис вздрогнул, понимая, что этот вопрос прозвучал у него в голове, и снова обернулся.
На другой стороне балюстрады возле парадного подъезда давно заброшенного театра, под искореженным козырьком, опирающимся на толстые витые черно-красные колонны, он увидел Олу, разглядывающую витрину с игрушками.
Неожиданно она резко развернулась, сбежала по ступенькам на мостовую и скрылась за неуклюжей дверью театра.
Скэвенджер быстро пересек балюстраду, мельком взглянул на витрину, заставленную заводными куклами, но у подъезда театра вдруг замедлил шаги, передернул плечами, разгоняя колкую волну мурашек, и с опаской приоткрыл дверь, но тут же отпрянул, зажав пальцами нос от пахнувшего в лицо дурманящего запаха плесени.
-- Мне показалось, что вы одиноки, -- услышал он за спиной чей-то спокойный голос и, невольно кашлянув, обернулся.
Под козырьком, поеживаясь от сырости, стоял мягко улыбающийся молодой человек с вьющимися русыми волосами до плеч, одетый в светло-серое полупальто.
-- И вы тоже?
-- Простите, если невольно потревожил вас.
-- Ничего страшного... Но я сейчас очень занят.
-- Мне подождать?
-- Пожалуй, нет,-- покачал головой Крис и вошел в раскрытую дверь.
Маленький тамбур двойной входной двери переходил в мрачное пространство прямоугольного вестибюля, разрисованного лозунгами и символами давно истребленных репликантов первой волны.
Стук дождевых капель, просачивающихся сквозь ветхую крышу, усиливаясь многократным плоским эхом превращался в нескончаемый гул, зудящий где-то в затылке.
Декарт подошел к круглой луже перед разбитой мраморной лестницей, по краям которой на каменных кубах были установлены позеленевшие и растрескавшиеся от влаги гипсовые вазоны, и, нервно передернув плечами, достал револьвер.
-- Ола! Я пришел! -- попытался крикнуть он, но его осипший голос улетел под крышу и растворился там. -- Раз, два, три, четыре... пять: я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват.
В черную лужу медленно вплыло огромное перевернутое лицо улыбающейся голубоглазой блондинки с пунцовыми губами, и скэвенджер не целясь выстрелил через плечо.
С потолка на него посыпались разбитые стекла, обломки штукатурки, щепки, следом за которыми хлынул поток белых шипящих искр.
Он перепрыгнул через лужу и вбежал на несколько ступенек по лестнице, ломающейся под его массивными башмаками на толстой рифленой подошве.
-- Тебе лечиться надо! -- пробормотал Декарт, провожая взглядом уплывающее в темноту лицо блондинки с движущегося за окнами рекламного щита, и стал не спеша подниматься, всматриваясь в сине-фиолетовые провалы, в которых помимо его воли возникали обрывки странных видений: туманное утро, берег озера, он из последних сил бежит по краю дороги, спотыкается, падает, поднимает голову и видит летящую по мглистому лесу девушку в бархатном малиновом платье, над ним склоняется лицо молодого мужчины с вьющимися волосами, его губы что-то шепчут, но он не слышит ни слова...
-- Так это тот парень, который только что разговаривал со мной! Все, приехали! -- Крис обхватил голову руками и, замотав ею, простонал: -- Ола, где ты? Я так больше не могу! Я сойду с ума!
Обходя разлитые по замызганному фигурному паркету лужи фойе второго этажа, он подошел к приоткрытой двустворчатой двери с покоробившимися полосами дубового шпона, носком ботинка распахнул ее настежь, вбежал в холодный голубоватый сумрак, тремя скачками преодолел небольшой пандус входа в зрительный зал и, приняв боевую стойку, заводил револьвером по сторонам.
В зрительном зале с рядами кресел, накрытых серыми полотнищами, и сценой с полуразрушенной декорацией, тускло освещенной дежурными прожекторами, царила уничтожающая пыльная тишина.
Оторвав руку от револьвера, Декарт размазал разъедающий глаза пот и отступил к двери, но наткнулся спиной на одну из поддерживавших бельэтаж квадратных колонн в пузырях вздувшейся серо-розовой краски, невольно вздрогнул и шагнул вперед.
Ненавидя себя и свой страх, Крис бессильно опустил руки и тут же пригнулся, краем глаза заметив, как на него стремительно пикирует черный дрыгающийся комок, но летучая мышь с пронзительным писком взмыла к сводчатому потолку и полетела назад к сцене.
Понимая, что шансов попасть в быстро движущуюся мишень у него мало, Декарт тем не менее навскидку выстрелил в улетающую мышь и, зажмурившись, заткнул обеими руками уши, пережидая эхо выстрела.
-- Летучая мышь в театре, это к смерти, -- прошептал он, наблюдая, как ослепительная вспышка расстрелянного прожектора блестящими искрами рассыпается по сцене. -- А, дьявол! Только пожара не хватало.
Но вспышка оказалась только вспышкой, и скэвенджер, убедившись, что белые шипящие шарики, ударяясь о пол, тут же гасли, с легкой досадой засунул револьвер в карман.
На сцене, в пугающем нагромождении проржавевших труб неразобранной декорации цепкий взгляд Декарта сразу же выделил очертания загородного дома с накренившейся стеклянной крышей. Почти всю левую стену занимала имитация большого зеркала в резной раме, покрашенной бронзовой краской; перед центральной стеной с высокой дверью, огромным камином и винтовой лестницей, ведущей на отсутствующую мансарду, стояли стеклянный столик, два громоздких кресла, обитых забуревшим малиновым бархатом, и такой же полукруглый диван, на котором под полупрозрачной тканью сидели три женских манекена с полустертыми лицами, прямыми спинами и лежащими на коленях руками с раскрытыми ладонями; а справа, на отсыревшей стене с висящими клочьями обоями, в арочной нише стоял потрескавшийся вазон на расписанном под мрамор пьедестале.
Прислушиваясь к потрескивающей пылинками тишине, Декарт сплюнул закисшую пощипывающую слюну и направился к сцене.
Обойдя спущенные люстры с побитыми матовыми, похожими на бокалы для шампанского плафонами, он внимательно осмотрел накрытые холстом кресла партера, но не нашел никаких следов чьего-либо присутствия.
-- Ей некуда деться, -- словно убеждая себя, шепнул Крис, но короткий и оглушительный щелчок смял его мысли.
Сорвавшись с пандуса в глубине сцены и раскатившись, прямо на него летела небольшая тележка, груженная бутафорской мебелью в стиле *ампир*.
Она разорвала в клочья, висевший на авансцене, перед входом в дом полуистлевший гамак и врезалась в первые ряды кресел, разнеся их вдребезги.
Увертываясь от летящей в него позолоченной ножки ампирного кресла, Крис не раздумывая упал на пол.
-- Ола! Чертовка! Брось свои шуточки! -- заорал он, когда грохот маленькой катастрофы улегся под сводами театра, но ему ответило только эхо его злобного выкрика, многократно отраженное от стен и потолка зрительного зала, выложенного квадратными плитами мореной фанеры.
-- Ну ладно, я с тобой все равно разделаюсь! -- зло процедил Крис и поднялся на сцену по приставным ступенькам.
Впервые в жизни оказавшись на сцене, Декарт спиной ощутил погрузившийся во мглу зрительный зал и как-то весь сжался, втянув голову в воротник пальто. Ноги вдруг стали ватными, подогнулись и с трудом передвигались по зеленому половику игровой площадки.
Однако когда он миновал авансцену и очутился внутри сценической коробки, страх мгновенно улетучился, видимо, изнанка театральной иллюзии с ее штанкетными подъемами, поблескивающими под колосниками софитами и беспорядочно расставленными вдоль черных стен живописными щитами декораций, успокоили его своим хаосом.
-- Ау, Ола! Это я, Крис, -- крикнул он и на этот раз обрадовался своему эху. -- Как поживают твои восхитительные ножки? Твои сладкие пальчики?
Две двери в закулисные коридоры по обе стороны сцены были закрыты проржавевшими засовами, а высокие ворота арьера сцены, обитые на случай пожара нержавеющей сталью, были помимо засова заперты массивным навесным замком, напоминавшем бульдожью морду.
Стремясь избежать любых неожиданностей, Декарт подошел к дивану и вгляделся в неподвижные лица манекенов, одетых в одинаковые брючные, истлевшие на локтях и коленях, темно-лиловые костюмы из жесткой джинсовой ткани.
Он наклонился было, чтобы рассмотреть лицо крайнего манекена в сбившемся сером, превратившемся в паклю парике, и вдруг отскочил, мгновенно приняв боевую стойку.
-- Так и сбрендить недолго, -- криво усмехнулся скэвенджер, когда понял, что изготовился атаковать своего зеркального двойника, и, поприветствовав его взмахом руки, начал подниматься по винтовой лестнице, предположив, что Ола могла спрятаться на одной из галерок сценической коробки.
Нарочно грохоча башмаками по ступенькам, Декарт поднялся почти на два витка лестницы и тут, случайно бросив взгляд на сцену, увидел рядом со своими следами легкие мазки следов, обрывающихся у дивана.
Борясь с мерзко посасывающим под ложечкой страхом, он спустился на сцену и присел на корточки перед крайним манекеном.
Легкое колебание ткани выдало Олу.
-- Эй, -- тихо позвал Декарт и, приподняв полупрозрачный покров, стал рассматривать ее тонкое лицо. -- Какая ты красивая, очень красивая.
Большие синие глаза Олы открылись и, издав протяжный стон, похожий на вой раненого животного, она нанесла ему сокрушительный, с оттяжкой, удар в голову.
Подброшенный невыносимой силой, Крис, порхнув полами расстегнутого пальто, пролетел несколько метров и пробил головой зеркало.
Блестящий дождь царапающих лицо осколков еще струился по его опрокинутому, почти бессознательному телу, когда девушка, сорвав с себя ветхую одежду манекена, подошла к Декарту и, небрежно отбросив ногой револьвер, схватила его за галстук.
-- Зачем ты убил Ору? -- хрупким, почти мальчишеским голосом сердито спросила она.
-- Это моя работа, -- пролепетал он, захлебываясь кровью, брызжущей из разбитого носа. -- Если бы я ее не убил, то она убила... Как ты похожа на нее, только волосы белые.
-- Не заговаривай мне зубы! Сейчас ты умрешь.
-- Опять умрешь, -- обреченно пробормотал Декарт.
Девушка легко подняла его, поставила в опустевшую раму, зацепила галстук за металлическую скобу, к которой крепилась штанга, удерживавшая зеркало в вертикальном положении, а затем петлей свернутого платка крепко притянула его руки к туловищу и отошла на несколько метров, любуясь своей работой.
-- Ты не убьешь меня, Ола. Я человек! -- отчаянно дернувшись, прокричал скэвенджер.
-- Если я не убью тебя, то ты... -- Она вплотную подошла к Декарту. -- Ты убьешь меня и получишь приличный куш. Правильно?!
-- Тебе осталось жить всего восемь месяцев. Я видел твое досье. Отпусти меня. Вспомни, как я любил тебя, малышка, -- умоляюще прошептал он и попытался поцеловать ее.
-- Не могу, Декарт, -- отстраняясь, тихо сказала девушка и вдруг закричала. -- Любил! Да?! А если бы знал, кто я на самом деле?! Нет, дорогой! Я должна выжить, потому что я... беременна.
-- От кого? -- ошалело всхлипнул Крис. -- О, Господи, о чем она говорит! -- Он почти плакал. -- Ты же генетический аналог человека, а не человек!