Переливаясь, дымно-синие сумерки медленно расступились над холодной гладью озера и, унизывая бисером тумана одинокую березку, растаяли в мглистой тишине черного ельника.
Осень.
В распадающемся сиреневом мареве тумана из-за правой излучины разветляющейся у озера лесной дороги, подрагивая, показались два светящихся пятна, и с глухим рокотом, в свистящем шуршании широких шин, поблескивая никелем, черная обтекаемая машина грузно вынырнула из клубящегося потока света и снова исчезла в нем.
Ярко-желтый свет противотуманных фар второй машины, возникший из радужного ореола разорванного высокими соснами утра, прошиб насквозь вихрящуюся воронку, скрученную черной машиной, высветив колышущийся силуэт бегущего по обочине человека.
Этот призрачный силуэт в подрагивающем потоке света нагоняющей его машины раздвоился, растроился и растворился в нем...
Вдруг фары погасли, и на развилку дороги, горбясь, выскочил болотного цвета джип в коричневых разводах, круто объехал глубокую рытвину и притормозил.
Сухощавый смуглый брюнет, лет тридцати пяти, с черной родинкой над брезгливой складкой рта, прорезавшей правую щеку, в темных каплевидных очках в металлической оправе, сидевший рядом с водителем, высунулся в открытое окно и раздраженно махнул рукой, подгоняя выбегающего из тумана человека.
Замедливший было ход джип, проскрежетав коробкой передач, подпрыгнул на месте и помчался дальше.
Сквозь запотевшее лобовое стекло и беспрерывно работающие дворники мелькнула бежевая куртка с трехцветной эмблемой на груди, черный эластичный пуловер, узкий подбородок с беззвучным ругательством на тонких бескровных губах, и темно-зеленая тень джипа, мигнув красными подфарниками, затерялась в глубине голубых глаз бегущего.
Из-за его усталого лица, истонченного невидимым царапающим дождем, появилась высокая, затянутая в хаки фигура второго бегуна, который явно не контролировал свои движения: руки беспорядочно мотались вдоль тела, а ноги, опережая друг друга, пересекали невидимую ось бега. Пот градом катился по его большому с наметившимися залысинами лбу, по полузакрытым ореховым глазам, по бессильно отвисшей челюсти, шумно изрыгающей остатки воздуха из легких.
Вдруг его нога в черном армейском башмаке на толстой подошве подвернулась на трещине, и, раскинув руки, он свалился в кювет, угодив лицом в прозрачную лужицу.
От удара о землю он перевернулся на спину, разбросав руки по зеленой траве, выплюнул дождевую воду на почерневшую от пота коричневую камуфляжную майку и в изнеможении закрыл глаза.
-- Все! У меня больше нет сил...
Оглушительно хрустнул сучок, и, словно подброшенный незримой силой, упавший сел, резко повернулся к сумрачному лесу, и ему показалось, что как во сне -- безмолвно, мимолетно и бестелесно, -- за серым стволом старой сосны мелькнуло обнаженное глубоким малиновым декольте плечо в сверкающих каплях утренней росы...
Он открыл глаза, и слезящийся сумрак осеннего леса смыл тайну его подсознания.
Выдернув майку из брюк, он вытер лицо и снова упал на траву, но свистящий визг прокручивающихся на влажном асфальте колес заставил его подняться.
Из открывшейся задней двери резко развернувшегося на развилке джипа в кювет скатился первый бегун в узких бриджах цвета хаки и зеленой майке с темным от пота треугольником на груди.
-- Найс, тебе плохо? -- подхватывая под руку покачнувшегося товарища, прищурился он, вглядываясь в лицо товарища.
-- Нет, мне хорошо.
И тот, кого звали Найс, согнувшись пополам, бурно закашлялся.
-- Ты как себя чувствуешь? -- легонько похлопывая его по спине, снова спросил первый.
-- Еще жив, -- разгибаясь, вздохнул Найс. -- Идем.
Когда они подошли к джипу, наблюдавший за ними мужчина в темных очках сказал, презрительно кривя губы:
-- Сегодня же обычный день. Не понимаю, что с тобой происходит, Найс?
-- Меня зовут...
-- ... Андрей. Прости.
-- А его...
-- Можно просто: Саша или Шура, -- протискиваясь в салон, улыбнулся светло-русый. -- Или Алекс, кому как нравится.
-- Согласен: обычный, но триста шестьдесят пятый день, -- хлопнув дверью, проговорил Найс и откинулся к спинке сиденья: -- И сотый день без выходных.
-- Ты смотри, и не успели оглянуться... -- рассмеялся Саша.
-- Не обижайся, Вадим, -- обратился Андрей к сидящему впереди, -- сначала нога подвернулась, потом угодил рожей в лужу, вот и все.
-- Наемник паршивый! -- сбрасывая с плеча его руку, едва слышно процедил Вадим.
-- Я предпочел бы *ландскнехт*. Красиво звучит: Ландскнехт Найс?!
-- Почему вдруг ландскнехт? -- стирая со лба пот снятой майкой, удивился Александр.
-- Ландскнехтами, друг мой милый, обычно становились разорившиеся и безземельные крестьяне. Это были исключительно циничные и жестокие наемники, а проще говоря, сброд особей человеческого рода, полностью утративший ощущение родины, как и мы с тобой. Почему стоим? Поехали, поехали, на банкет опоздаем!
-- В Центр, -- скомандовал Вадим водителю, молодому солдатику в гимнастерке без погон, снял очки и протер пальцами глаза.
Когда, набирая обороты, мотор взревел, Александр удивленно посмотрел на Андрея, который достал из кармана бархатную малиновую ленточку и принялся играть ею, с трудом перебирая негнущимися пальцами.
Взгляд потускневших глаз Андрея остановился на расплывающемся отражении своего осунувшегося лица в стекле задней двери с летевшим за ним сумраком осеннего леса, на дне которого мелькало малиновое пятно.
2
-- Корабль стабилизирован. Вибрация в норме. Вошли в глиссаду. Включаю автоматический режим посадки.
Оторвавшись от фосфоресцирующей приборной доски тренажера космического корабля, Александр повернулся к будто окаменевшему в командирском кресле Андрею.
-- Что? -- рассеянно откликнулся тот и невидяще посмотрел на экран бортового компьютера. -- Команды приняты. Выпускай шасси.
-- Шасси выпущены. Мы возвращаемся.
-- Касание. Вышел тормозной парашют, -- дублировал команды компьютера Андрей, расстегивая пристяжные ремни.
-- С благополучной посадкой, командир! -- сняв гермошлем, улыбнулся Саша.
Не успели астронавты подняться со своих кресел, как в кабину тренажера вошел ведущий конструктор: седой мужчина с огромными залысинами и взбудораженным взглядом зеленых глаз из-под перекошенных очков с толстыми стеклами.
-- Когда летим, патрон? -- спросил второй пилот, протискиваясь в узкую входную дверь пилотской кабины.
-- На чем? -- угрюмо буркнул конструктор и сунул беспокойные руки в карманы мятого зеленого халата.
-- На ковре-самолете, за тридевять земель, в тридевятое царство, -- пошутил астронавт, остановившись на площадке между кабиной и лестницей, ведущей на серый каменный пол высокого застекленного зала, где стояли три тренажера корабля многоразового использования, посадочный и орбитальный модули.
-- Не скоро, -- помрачнел конструктор. -- Ракета не готова, двигатель первой ступени барахлит. Андрей, задержись на минуточку, -- и, когда Саша спустился, понизив голос, тихо проговорил: -- Они построили новую установку для экспериментов по так называемой биоэнергетике.
-- Кто они?
-- Группа Несветского. Они хотят использовать вас.
-- И чем это грозит?
-- Все эти эксперименты над человеком от лукавого. Так что, ты подумай, прежде чем соглашаться, -- сказал конструктор и, безнадежно махнув рукой, вскарабкался на командирское кресло.
Тонкие, с прозрачными ногтями пальцы Александра мягко выстукивали на металлических перилах лестницы безмолвную мелодию, когда к нему спустился Андрей.
-- О чем говорили?
-- О Сатане.
-- Интересная тема, -- беспечно вздохнул второй пилот.
И оба астронавта направились к выходу из тренажерного зала.
-- После гибели жены у патрона совсем *крыша* поехала: везде мерещатся дьявольские козни, даже в приметы начал верить.
-- Да уж, мы ему о ковре-самолете, а он нам о падшем ангеле.
-- Человек мудр, когда занимается своим делом и малость безумен во всем остальном...
-- Кто сказал?
-- Не помню.
-- Но, с другой стороны, один древний философ совершенно справедливо заметил: *Победа дьявола заключается именно в том, что он сумел внушить людям, что не существует*.
Неожиданно позади друзей возник Вадим, который, бесцеремонно раздвинув их, бросил на ходу:
-- Поторопитесь. Вас вызывает генерал.
Андрей и Александр переглянулись и скрылись в темном проеме двери вслед за Вадимом Дремаком, непосредственным руководителем их предполетной подготовки.
Металлическая дверь тренажерного зала с глухим, поскрипывающим ворчанием захлопнулась, и стало тихо.
Одетые в одинаковые голубые комбинезоны астронавты долго шли по однообразным коридорам административного корпуса Центра подготовки, погружаясь то в сдавленную низким потолком тьму, то в безжизненный свет люминесцентных светильников, смутно отражаясь в матовых плоскостях бесчисленных дверей, и вслух размышляли о причинах неожиданного вызова.
-- Крепко пожмет руки, обнимет за плечи и ласково скажет: *На Марс, дорогие мои, вы не летите...*
-- И отправит в отпуск к теплому морю, -- прервал Андрей. -- Бархатный сезон! Представляешь?!
-- Ты -- неисправимый материалист, Найс! -- притворно рассердился второй пилот и пропустил командира в стеклянный коридор, ведущий к кабинету Начальника Центра Подготовки.
3
Сквозь приоткрытые жалюзи широкого и высокого окна неяркий дневной свет косыми полосами ложился на мраморный подоконник, на запыленные листья комнатной пальмы с мохнатым стволом, на зачехленные пишущие машинки, монитор компьютера, на зеленое сукно двухтумбового письменного стола со стоящими в ряд красным, белым и черным телефонами оперативной связи.
Венчал стол бронзовый письменный прибор с кудрявой, увитой лавровым венком головой Аполлона с пустыми глазами, устремленными на кожаное кресло с едва заметными вмятинами.
Этот сумрачный покой нарушал рокот нервного разговора бродившего кругами Вадима Дремака с сидевшим на черном стуле у стола пожилым мужчиной с вьющимися русыми волосами и мягкими уравновешенными чертами лица, одетым в серый двубортный костюм. Это был Начальник Центра подготовки астронавтов генерал-полковник Владимир Добрынин.
-- Извините, генерал, но ваш любимчик полностью исчерпал свои возможности...
-- Однако Несветский, ознакомившись с его энцефалограммами за последние три месяца, утверждает обратное, -- неуверенно возразил генерал.
-- Мы оба ученики профессора Ланцфера, и должен совершенно откровенно, без ложной скромности заметить, что именно меня, а не Несветского, считали наиболее вероятным преемником профессора, но я не горазд по части угодливости. Несветский прав только с точки зрения фактического материала, я же наблюдал вашего Андрея в течение года и утверждаю, что он не готов к такому сложному эксперименту прежде всего психологически. Видите ли, генерал...
Но вошедшие в комнату астронавты прервали его, и с плохо скрываемой досадой он отошел к окну.
-- Андрей, подготовка вашего экипажа закончена, но полет пока откладывается на неопределенное время, поэтому с завтрашнего дня вы переходите в распоряжение группы профессора Несветского. Благодарю за труд и мужество! -- Генерал крепко пожал обоим астронавтам руки и обнял за плечи Андрея. -- Александр, вы на сегодня свободны, а ты, Андрей, пройди в мой кабинет, с тобой хочет переговорить Валерий Несветский.
Приоткрыв тяжелую, обитую черной кожей дверь с латунной табличкой *Начальник Центра Подготовки Астронавтов. Генерал-полковник Владимир Николаевич Добрынин*, Андрей обернулся: хозяин кабинета сел в кресло секретаря и, подперев седеющую голову, уставился бессмысленным взглядом в пустые глаза античного бога, играя крышкой чернильницы; Вадим Дремак стоял у пальмы и сосредоточенно рассматривал ее остроконечные листья; а задержавшийся на выходе Александр незаметно пожал плечами и, подмигнув, улыбнулся ему, казалось, он лучше других понимал, что скрывалось за этой неловкой и напряженной тишиной.
4
Валерий Несветский -- бывший ассистент покойного профессора Ланцфера, а ныне сам профессор и заведующий лабораторией биоэнергетики человека закрытого НИИ при Академии Наук был высоким, хорошо сложенным, лет тридцати восьми, блондином с голубыми глазами, скрытыми за тонированными стеклами очков в роговой оправе, и абсолютно правильными чертами лица.
Одетый в безукоризненный темно-синий клубный пиджак и кремовые брюки, он стоял у окна и, прогнув длинным розовым пальцем с белым гладким ногтем одну из пластин жалюзи, пытался кого-то или что-то разглядеть в сквере перед административным зданием Центра.
-- Добрый день, -- входя, поздоровался Андрей.
-- Садитесь, -- не поворачиваясь, ответил Несветский.
Не раздумывая астронавт плюхнулся в кресло у большого светлого полированного стола и огляделся -- в кабинете все было по-старому: на стене, противоположной окну, висела большая картина, изображающая огромную радугу над разбушевавшейся стихией, в высоком книжном шкафу в тесном соседстве с толстыми разноцветными папками отчетов о проведенных полетах и экспериментах тускнели золотистые корешки книг, на маленькой тумбочке, рядом с пультом селекторной связи, стояла фотография первого космонавта -- близкого друга Начальника Центра, а также фотография самого генерала, парящего в невесомости в орбитальном отсеке космической станции.
На столе были разложены цветные компьютерные распечатки: чей-то обнаженный череп в красных точках, обведенных зеленым фломастером, и колонками цифр сбоку, головной мозг в разрезе и короткостриженная голова в разных ракурсах с желтым, синим, зеленым и сиреневым ореолами.
-- Я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятное известие, -- подойдя к столу, сухо начал Несветский и стал складывать распечатки в черный кейс.
-- К нам едет ревизор! -- воскликнул астронавт, хлопнул себя по бедрам и, гримасничая, испуганно прошепелявил: -- Как ревизор? Как ревизор?
-- Нет, вы просто не летите на Марс, -- сев в кресло, бесстрастно сказал профессор.
-- Замечательно! Год впустую!
-- Марс -- бесперспективная планета, поэтому с нашей стороны было бы неразумно и более того глупо отправлять в очень далекую неизвестность одного из лучших представителей генофонда планеты. Надеюсь, вы помните ту давнюю и печальную историю с посадкой наших автоматических станций на Фобос, да и у американцев там тоже не раз были проблемы... Мы подготовили для вас особое задание.
-- Смертельный номер: падение голой задницы на иглу?!
-- Я понимаю ваше разочарование, но мы предлагаем вам участвовать в уникальном эксперименте, пока предлагаем... -- Выдержав долгую паузу, Несветский продолжил: -- В течение десяти лет моя группа изучала... -- Он на мгновение задумался. -- Мы изучали, скажем так, энергетику человека и, в частности, опять не вполне корректно выражаясь, его основные энергетические центры, и в настоящее время мы можем утверждать, что с помощью определенной гармонизации работы этих центров человек, не любой человек, конечно, а с исключительными, подобно вашим, генетическими данными, сможет перемещаться в пространстве на любое расстояние без существенных затрат энергии и времени.
-- Лилли? Строгая сенсорная депривация? Это мы уже проходили.
-- Не скрою, некоторые достижения эСэСДэ я использовал в разработке собственного метода и установки для его реализации, однако сейчас я не буду углубляться в нюансы своего метода, а лишь кратко обрисую конечную задачу эксперимента. -- Профессор значительно кашлянул. -- К сожалению, приходится констатировать, что Земля, как обиталище жизни, исчерпала себя: надвигающаяся экологическая катастрофа, перенаселение, почти полностью истощенные энергетические и сырьевые ресурсы и так далее и тому подобное. Вы найдете в просторах вселенной девственно чистую планету, и мы перенесем туда элиту человечества. Экспериментальная установка смонтирована и ждет вас. В вашем распоряжении сутки.
-- А Саша?
-- Он будет вашим дублером. Опять же к сожалению, при практически равных характеристиках и параметрах, в отличие от вас у него иногда происходят, некорректно говоря, спонтанные ментальные выбросы определенной полярности, которые мы пока не научились контролировать, а это может помешать проведению эксперимента уже на начальной стадии.
-- Я так полагаю, что выбора у меня нет?
-- Вы прекрасно меня поняли. До свидания. -- Несветский взял кейс и направился к выходу, но в дверях вдруг задержался: -- Кстати, почему вас зовут Найс?
-- Увлечения беспечной юности: *Битлз*, *Лед Зеппелин*, Джимми Хендрикс, джинсы, марихуана... -- Дверь за профессором мягко закрылась, и астронавт остался один. -- Но юность была короткой.
Он встал и подошел к картине на стене, затем к книжному шкафу и вдруг увидел возникший за спиной зыбкий силуэт Александра, облаченного в белый хитон: *Никогда не отворачивайся от возможного будущего, пока не убедишься в том, что тебе в нем нечему научиться*, -- отчетливо прозвучали в голове Андрея слова его друга.
5
Остывая, осенний вечер смыкался над городом, сплетая его островерхий силуэт, опьяненным туманом огней, и оранжево-розовое зарево умирающего горизонта с бархатистой синевой бездонного неба.
Забрызганное серой глиной колесо черной машины, запутавшись в приторно-липком смоге, с визгом и скрежетом, на излете крутого тормозного пути, врезалось в гранитный бордюр сырого тротуара.
Глухо щелкнув, раскрылась задняя дверь машины.
Длинная, обтянутая голубыми джинсами нога в светло-коричневом остроносом сапоге вытянулась из ее чрева, нащупывая тротуар, отделенный от машины радужно переливающимся ручейком.
Андрей в кожаной, сшитой из лоскутьев куртке выпрямился, выхватил из темного пространства заднего сиденья большую красную сумку с белыми полосами, размашисто хлопнул дверью и, нагнувшись, помахал рукой скрытому за тонированным стеклом водителю.
Черная машина сдала назад и, резко сорвавшись с места, обдав его сизым облаком выхлопных газов, растаяла в стиснутой нависающими зданиями улочке.
За отлетевшим эхом натужно рокочущего мотора наступила неторопливая, сосредоточенная тишина.
Высадившись за квартал до своего дома, Андрей хотел свыкнуться с мыслью о возвращении домой, пусть недолгом, но возвращении.
Едва различая свое отражение в пыльной полутьме окон первых этажей старого квартала, он не спеша шел вдоль знакомых заляпанных стен, пытаясь уловить забытые звуки и запахи.
*Я вернулся домой. А зачем?.. Неизвестно*, -- подумал он и вдруг, не дойдя десяток метров до арки соседнего дома, встал как вкопанный на границе ярко освещенного разгорающимся уличным фонарем оранжевого пятна, встретившись взглядом со слезящимися коричневыми глазами.
Перед ним сидела огромная черная собака с вывалившимся розовым языком и внимательно изучала его.
-- Клифф! -- обрадованно воскликнул Андрей, но похожий на медведя пес лишь недовольно рыкнул и неуклюже, царапая когтями асфальт, пробежал мимо.
Следом за собакой в оранжевое пятно выскочил запыхавшийся мужчина средних лет в черном расстегнутом плаще, с черной беспорядочной копной густых волос и пронизанной сединой черной бородой.
-- Виктор, ты куда?
-- Ты у него спроси! -- выпалил мужчина, указывая вслед псу скрученным поводком, посмотрел на него, ошалело тараща глаза, и исчез в ртутном сумраке подкравшейся ночи.
Недоуменно пожав плечами, Андрей задрал голову, посмотрел на гроздь шестигранных эркеров и нырнул в полукруглую, мерцающую багрово-синими отблесками арку.
Загустевший душный туман, смешавшись со сладковатым запахом костра, полыхающего в бетонном круге фонтана, создавали в замкнутом пространстве двора и его воображении таинственную, почти мистическую картину, которую довершали тускло-красные языки гудевшего пламени и колеблющиеся серо-лиловые силуэты людей, дергающихся в каком-то ритуальном танце.
Обогнув круглую лужу, он свернул в еще одну арку и оказался на узкой, перегороженной зеленым дощатым забором улочке у дубовых дверей своего подъезда.
Рядом с подъездом на широкой голубой скамейке, некрасиво расставив длинные стройные ноги, сидела девушка в короткой малиновой юбке, джинсовой курточке и сиреневой маечке.
*Она похожа на ребенка, испуганного и беззащитного...* -- подумал он и, отворив тяжелую скрипучую дверь, неожиданно для самого себя сказал:
-- Пойдем?!
Девушка подобрала ноги и молча покачала короткостриженной головой.
Лифт не работал, поэтому он стал медленно, задыхаясь от просочившейся в подъезд гари, продирающей горло, подниматься по широкой мраморной лестнице.
Сбросив с плеча сумку перед дверью своей квартиры на третьем этаже, Андрей начал рыться в карманах джинсов в поисках ключей и вдруг услышал тихие шаги по лестнице и заунывный голос, напоминающий тоску изнемогающей от любви кошки.
Девушка подошла к нему, заглянула в глаза, нежно провела пальцем по его губам и приложила к своим...
Ключ вошел в скважину и, хрустнув, два раза повернулся.
-- Мика, -- тряхнула головой девушка, подняла его сумку и вошла в мерцающий в гранях пыльного зеркала свет красно-синего пламени.
Андрей обернулся: нестерпимо яркое пламя, разлитое по бурлящей круглой чаше на каменном полу, застлало глаза, и он не смог разглядеть зал, в котором неожиданно очутился.
-- Мне нужен двуручный, -- поежившись от горячего озноба, прохрипел Найс.
-- А ты справишься с ним?
Тяжелая рука в кольчужной перчатке легла на его облитое черным смокингом плечо и подтолкнула к пылающей чаше.
Неловко перепрыгнув через огонь, Найс упал на колени в темном углу, где, поблескивая, стояло несколько мечей, и обернулся.
-- Выбирай! -- крикнул человек в белом плаще с черным восьмиконечным крестом на груди, надетым поверх длинной кольчуги.
*Знакомое лицо*, -- поднявшись с колен, подумал Найс, выхватил один из мечей с витой позолоченной ручкой и несколько раз взмахнул им, со свистом рассекая воздух.
И снова гомерический хохот загремел под сводами.
Он резко развернулся -- вокруг никого, кроме острых и жадных языков пламени.
Найс прикрыл глаза ладонью и, вглядевшись в потустороннюю мглу, увидел в струящемся воздухе удаляющуюся процессию закованных в блестящие латы рыцарей, впереди которых порхало голубое платье.
По опаленной коже провалившихся щек скатилась одинокая слеза, и, уронив потяжелевшую от дурманящей духоты голову на грудь, он поник.
Сквозь прозрачную воду круглой лужицы, выстеленной желтыми и бурыми листьями, Найс вдруг увидел свои босые ноги и пронзенный внезапным холодом сделал несколько судорожных шагов вперед по росистой траве, остановился и оглянулся: он стоял на маленькой хмурой поляне, окруженной почерневшими от влаги стволами осыпавшихся деревьев, над которыми сквозь набухшую пелену облаков летело взошедшее солнце, и откуда-то из-за леса доносился протяжный вой.
Он лег на стылую землю и прижал колени к груди.
-- Господи, как болит голова!
Посиневшие от холода веки смежились, и Найс провалился в бездну.
Осторожно открыв белую двустворчатую дверь, Андрей на цыпочках пересек полупустую комнату с белыми стенами и, подойдя к окну, раздернул плотные лиловые гардины в бледных сиреневых разводах.
Безжалостный неоновый свет уличных фонарей, пронизывая корявый куст китайской розы и его распластанную на крестовине окна фигуру, безмолвно позванивал в холодных гранях хрустальной вазы на стеклянном журнальном столике, растекаясь ровным потоком по комнате.
На полу, поверх разбросанных одеял, завороженная таинственной синевой ночи, светилась шелковистая кожа нагой Мики, на груди которой покоилась ее рука с зажатой в матовом кулачке красной розой.
-- Душа моя, -- прошептал Андрей, склонившись над припухшими от поцелуев губами девушки, блаженной улыбкой скрывающими ее нежное дыхание. -- Будь благословенна!
Ее прозрачная рука скатилась с груди, пальцы разжались, и на ладони выступили огненные капельки крови...
Он порывисто вздохнул и, зачарованный томительным благоуханием нежности, уткнулся в ее серебристое лоно.
Теплый свет трех свечей в башнях керамического средневекового замка-подсвечника, стоящего на секретере длинной книжной стенки, освещал сосредоточенное лицо молодой красивой женщины с густыми каштановыми волосами, волнами спадающими на плечи, тонкими, круто выгнутыми черными бровями над ясными серыми глазами с пушистыми ресницами, прямым носом и блестящими губами, которая, иногда прикусывая нижнюю губу, короткими, но уверенными штрихами рисовала простенький натюрморт, составленный из трех краснобоких яблок, засохшего букета ландышей в пустом граненом стакане, лежащей перед ним фотографии с разбитым стеклом и опрокинутой деревянной статуэтки китайского мудреца с сучковатым посохом и белыми белками черных раскосых глаз.
Когда ей показалось, что рисунок закончен, она вдруг с непонятным остервенением швырнула его вглубь секретера, подперла голову кулаками и уставилась немигающим взглядом на фотографию.
Она слышала завораживающий плеск волн ласкового моря, трепетно-жаркий шепот, чувствовала сладостное изнеможение, разливающееся по ее загорелому телу, ноги невольно подкосились, но Андрей подхватил ее на руки и крепко прижал к переливающейся мышцами груди.
-- Боже мой, как давно это было... -- пробормотала она и оглянулась на спящего Андрея, утонувшего в черном велюровом кресле, рядом с которым стояла его красно-полосатая сумка.
Наступила ночь, вкрадчивые, словно шаги по воде, штрихи карандаша тихо ворвались в сознание Андрея.
Облизнув пересохшие губы, он открыл глаза, с трудом поднялся из кресла и подошел к жене: Анна замерла в ожидании, но, не выдержав затянувшейся паузы, обернулась и пристально посмотрела в его встревоженные странным сном глаза.
-- У тебя в рисунках появился воздух... И легкость. Это признак мастерства, -- склонив голову на бок, словно любуясь своим портретом, проступающим сквозь незамысловатый натюрморт, похрипывая, проговорил Андрей и, откинув роскошно тяжелые волосы жены, поцеловал в шею. -- Твои волосы пахнут дождем.
Он заглянул в ее залучившиеся глаза и попытался поцеловать в губы, но она, резко отпрянув, вскочила и выбежала в прихожую.
Схватив небольшой коричневый чемодан, Анна накинула на руку голубой плащ и открыла входную дверь, но Андрей, преградив путь, ударом кулака захлопнул ее.
Анна снова рванула дверь, и тогда он грубо оттолкнул жену к стене.
Больно ударившись локтем о черную резную раму зеркала, она уронила чемодан, и беззвучно заплакала.
Андрей крепко взял жену за плечи и придвинул к себе.
-- Почему? Почему ты никогда не говорила мне, что любишь или любила меня? Почему?
-- Я не могу.
-- Скажи: Я люблю тебя!
-- Не могу. Потому что я не знаю, что это такое. Ведь тебя никогда нет рядом. Ты понимаешь -- нет! Да и вряд ли тебе это нужно, ты всегда жил сам по себе: без друзей, без любви, без моей любви по крайней мере.
-- Поцелуй меня!
-- Не могу.
-- Скажи: Поцелуй меня!
-- Я не... Поцелуй меня...
Забрезжившим бирюзовым утром бурная ночь в белом атласе оборвалась...
Осторожно, стараясь не разбудить жену, Андрей вышел на цыпочках в коридор, но она открыла глаза и, откинув одеяло, прислушалась.
Теплые струи воды быстро катились по упругому, просыпающемуся телу Андрея.
Дверь в ванную раскрылась, и на пороге появилась Анна в сиреневом пеньюаре.
-- Куда ты собрался?
-- У меня сегодня сложный эксперимент, а потом...
-- А потом ничего не будет. Я не могу тебя все время ждать, я умру!
-- Тише! Этот эксперимент давно запланирован, и он последний в этом году.
-- Хорошо, о себе ты не хочешь думать?! А я? Обо мне ты подумал? Я же тебе поверила!
-- Я скоро вернусь, дня через два...
-- Куда ты вернешься? Не будет никакого эксперимента! -- отчаянно вскрикнула она и, закрывая дверь, прошептала: -- Вчера вечером по телевидению сообщили, что ты вместе с экипажем сгорел в корабле на стартовой площадке. Тебя нет!
-- Как нет?
Выронив мыло, Андрей невольно опустил руки.
-- Будь проклят тот день, когда я тебя встретила!
Рыдая, Анна тихо сползла по белой стене пустой спальни, сжимая в руках стеклянный плоский флакон с синей жидкостью.
Вздрогнув, Андрей открыл глаза и, щурясь от яркого солнечного света давно наступившего утра, в смятении осмотрелся -- комната была пуста.
Поднявшись, он покряхтывая потянулся, подошел к секретеру, перевернул пожелтевший лист, провел пальцем по засохшему букетику ландышей, и, отойдя к окну, выглянул во двор: по черной воде фонтана, лениво кружась, плавали багряные кленовые листья.
-- Да, меня уже нет, -- пробормотал он и вдруг, будто что-то вспомнив, шагнул к креслу, рывком забросил сумку на плечо и стремительно вышел из квартиры.
6
-- Я совершенно уверен в том, что предложенное нами решение самое оригинальное в области, некорректно говоря, биоэнергетических экспериментов. Вряд ли кому-либо, за исключением меня, могла прийти в голову столь простая идея, она слишком очевидна, чтобы ею воспользоваться. Недаром говорится: если хочешь что-либо спрятать, то положи это на самое видное место. Наши предки были безусловно мудрее нас, потому что только мудрый человек мог облечь универсальное знание в сказочную форму и таким, казалось бы, примитивным способом передать сокровенное через тысячелетия человеческого хаоса, -- с пафосом закончил Несветский и взглянул на Александра, который стоял на сетчатом полу у золотистого цилиндра внутри сферической, зеркально отполированной камеры.
-- Наверное, вы в детстве любили сказки? -- спокойно выдержав едкий, буравящий взгляд профессора, спросил астронавт, поглаживая гладкую поверхность громадной иглы, острым концом упирающейся в параболический купол камеры, а тупым в центр шарообразного дна камеры, залитого какой-то желеобразной молочно-белой жидкостью.
-- Терпеть не мог! Мне всегда претила их иносказательность и жутко раздражали все эти избушки на курьих ножках, летающие в ступах бабы, рыгающие огнем драконы, заколдованные принцы и принцессы, говорящие львы и медведи, золотые антилопы и прочая живность. Однако после почти десятилетних поисков необходимой формы, -- теоретически метод был сформулирован моим учителем профессором Ланцфером, -- пребывая, казалось, в абсолютном тупике, я скрепя сердце решил обратиться к абстрагированному мировосприятию мифологического языка, где практически отсутствует сопротивление среды, в частности, пространства и времени, и после многодневного мозгового штурма, в котором участвовали все сотрудники моей лаборатории, меня осенила эта удивительно простая мысль. А дальше все было, как говорится, делом техники.
-- Да, все гениальное действительно просто, и все новое -- это хорошо забытое старое или забытое нарочно. Не правда ли, профессор? И ваша догадка всего лишь возвращение к древней универсальной модели мира. -- Улыбнувшись, Александр взглянул на профессора. -- Надеюсь, вы не обиделись?
-- Безусловно, вы правы, -- отвернувшись, поправил очки Несветский и, едва сдерживаясь, процедил: -- И тем не менее, это никому не пришло в голову, однако я не хотел бы углубляться в дискуссию об эзотерических корнях человеческого знания, тем более, что сейчас должны привести Андрея.
-- *Картье*? -- поинтересовался Александр, заметив, что раздраженный собеседник посмотрел на часы.
-- Да. Я предпочитаю механические часы электронным. Как-то я обратил внимание, что от долгого ношения электронных или кварцевых часов у меня начинает болеть голова.
-- Это вполне естественная реакция организма и не мне объяснять вам природу этой реакции, вам -- самому крупному в нашей стране специалисту в этой области, -- снова улыбнулся астронавт и стал спускаться по ступенькам металлической лестницы, приставленной к овально выгнутой двери абсолютно белой с внешней стороны камеры.
-- Издевается, гад! -- беззвучно выругался ему вслед Несветский.
-- Что? Вы что-то сказали? Нет?! -- прикусив указательный палец левой руки, лукаво улыбнулся Александр. -- Как жаль, что нам часто приходится сдерживать порывы, идущие от души, но цель, как я смею догадываться, оправдывает средства. Или вы не согласны?
Однако руководитель эксперимента, уязвленный очередной колкостью, не успел ответить: обитая, как и стены, серо-зеленым, звукопоглощающим материалом дверь раскрылась, и в зал вошли Андрей в сопровождении ассистентов профессора.
Андрей был одет в глухой, подпирающий шею, сиреневый комбинезон и белую маску, закрывающую половину лица, а ассистенты в аналогичного покроя черных комбинезонах, но с плотно облегающими головы капюшонами.
-- Вы готовы? -- спросил Несветский, когда Андрей в сопровождении ассистентов поднялся на площадку перед входом в камеру, тот молча кивнул, грустно подмигнул другу, облокотившемуся на лестницу, и, окинув мимолетным взглядом камеру, напоминающую громадное яйцо, шагнул в зеркальную, мерцающую холодным сиреневым светом полутьму.
-- Приступайте! -- нетерпеливо взмахнул рукой профессор.
-- Судя по цветовой гамме, вы изучали не только сказки, -- рассеянно заметил Александр, но возбужденный Несветский, смерив его невидящим взглядом, промолчал, продолжая наблюдать за манипуляциями внутри камеры, где его ассистенты, превратившиеся в черных призраков, вскрыли круглый люк в игле и усадили Андрея на площадку внутри, предварительно сняв с него маску и войлочные тапочки, затем надели на голову черный отполированный обруч и шлейфом разноцветных проводов подключили его к расположенным по периметру контактам.
-- Вы сможете сесть в позу *лотоса*? -- спросил руководитель эксперимента и снова получил в ответ молчаливый кивок. -- Прекрасно! Не забудьте надеть ему защитный экран на глаза и убрать сетку из камеры. Идемте, Александр, нам здесь больше делать нечего.
7
В полутемном зале лаборатории шел напряженный процесс подготовки эксперимента. На всех мониторах светилась голова Андрея в различных ракурсах и разрезах и мигали цифры параметров его состояния.
Каждый из участников эксперимента, а Александр насчитал их тринадцать, включая Несветского и Дремака, отвечал за контроль того или иного отдела мозга испытателя, и лишь на экране большого монитора руководителя эксперимента, усевшегося в черное кожаное кресло с высокой спинкой на небольшом возвышении у широкого окна, выходившего в испытательный зал, светилась квадратная рамка, разделенная в свою очередь на четыре квадрата, в которых мерцали голова, сердце, легкие и селезенка Андрея.
К задумавшемуся профессору неслышно подошел Вадим Дремак и, склонившись к его уху, прошептал:
-- Жидкость закачали. Все готово: и он, и импульс.
В верхнем правом углу его монитора замелькали цифры отсчета.
-- Ни пуха ни пера, -- тихо проговорил Александр, стоящий у окна, неподалеку от профессора.
-- К черту! -- одновременно воскликнули Дремак и Несветский, и, быстро переглянувшись, повернулись к астронавту, но, натолкнувшись на его обезоруживающую улыбку, так же быстро отвернулись.
-- Импульс! -- нервно передернув плечами, выкрикнул руководитель эксперимента.
По погруженному в полумрак белому телу камеры сверху вниз пробежали, разветвляясь, ослепительно голубые разряды, и *яйцо* осветилось внутренним светом: красная полоса света снизу плавно переходила в оранжевую, та в желтую, желтая в зеленую, зеленая в голубую, голубая в синюю, а самая верхушка камеры осветилась фиолетовым цветом, но эти цветные полосы постепенно одна за другой потухли и только верхушка *яйца* продолжала, переливаясь, светиться нежно-сиреневым светом.
-- До свидания, -- прошептал Александр.
СКЭВЕНДЖЕР
Смешиваясь с глухими ударами капель дождя о карниз зарешеченного окошка и истошными гитарными всплесками, лихорадочно пульсирующий свет, прорезая затхлый воздух, серебрящийся в подрагивающих нитях пушистой паутины, ложился косыми полосами на покатый, изъеденный ржавчиной капот старинной коричневой машины, стоящей в узком, похожем на заброшенную конюшню помещении, левой стеной которого были небрежно сколоченные из досок ворота.
В темном салоне машины, за плоским лобовым стеклом с повисшими над ним погнутыми дворниками тусклой полоской светилось полукружье большого черного руля.
Вдруг, словно из небытия, на переднем сиденье возник мужчина средних лет в сером пальто, лиловой, почти черной рубашке, распахнутой на груди, и с распущенным черным галстуком, сбившимся набок.
Он несколько раз провел ладонями по заспанному лицу, массируя кончиками пальцев нераскрывающиеся веки, прямой, чуть припухший нос и небритые, с двухдневной щетиной, подбородок и шею.
Проделав этот незатейливый ритуал возврата из мягкой, как сажа, бездны сна, иногда куда более понятной, чем бессмысленная пестрота бурлящей вокруг жизни, Кристиан Декарт -- известный муниципальный скэвенджер, то есть истребитель различного рода генетической и космической нечисти, резкими движениями привел торчащие в разные стороны, короткие пепельные волосы в относительный порядок, затянул галстук и, положив руки на руль, долго-долго не мигая смотрел прямо перед собой, пытаясь упорядочить поток лиц и событий из безвозвратно ускользающей реальности его подсознания.
Жители огромного мегаполиса, и днем и ночью погруженного в сизый сумрак рокочущего смога, несмотря на изначально благородную миссию, возложенную на этот специальный отряд полиции, стремились избегать встреч со скэвенджерами, ибо те снискали себе славу жестоких и циничных убийц.
Наконец, сбросив сонное оцепенение, Крис (так его звала бывшая жена) посмотрел на себя в пыльное зеркало заднего вида, протерев его рукавом, и дернул ручку двери, которая, обрывая нити ветхой паутины, с протяжным всхлипом раскрылась.
Обойдя машину, Декарт направился было к воротам, но зацепился ногой за цепь, которой машина была прикована к металлическому столбику, вделанному в бетонный пол, заваленный обрывками афиш, осколками стекол, лоскутами рисованных задников, потускневшими золотистыми обломками старинной мебели, и с возгласом: *А, дьявол!* -- упал на капот, подняв облако пухлой пыли.
Отряхнувшись, Крис заглянул в щель между досками на сцену (он смутно припоминал как оказался за кулисами театра), достал из внутреннего кармана потрепанную записную книжку в черной кожаной обложке (не любил он всякие электронные штучки) и, придвинув ее к щели, нашел нужную страницу.
-- Так, это здесь. *Фалькон-6* -- последняя разработка *Анфер Корпорейшн*. Андрогены этой серии в пять раз превосходят человека в силе и ловкости, обладают развитым чувством опасности, практически никогда, за исключением боевых ситуаций, не прибегают к использованию оружия*.
Порхнув от душного сквозняка, странички записной книжки, отражая падающий из щели свет, выбелили угрюмое лицо скэвенджера, изучающего фотографии андрогенов последней модели.
-- Вам легко сказать, господин Анфер, уничтожить! Но как?! Если эти твари чувствуют опасность на расстоянии, -- ожесточенно пробормотал Крис, сунул книжку с фотографиями обратно и достал из бокового накладного кармана пальто крупнокалиберный револьвер с коротким стволом и миниатюрным лазерным прицелом, которым почти никогда не пользовался, будучи весьма консервативным человеком в своих пристрастиях.
В откинутом шестизарядном барабане револьвера не хватало одного патрона. Декарт зарядил его, прокрутил барабан, поставил на предохранитель и спрятал в карман, а затем извлек из другого кармана ярко-синюю продолговатую коробку с нарисованной гроздью желтых спелых бананов и белой размашистой надписью *Fastest*.