В течение шестнадцати лет Герцен писал книгу своих воспоминаний, которая вылилась в роман "Былое и думы". Рассказ о собственной жизни оказался настолько значительным в историческом и общечеловеческом смысле, что превратился в настоящий памятник эпохи. Он стал "отражением истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге". Лев Толстой утверждал, что: "Он уже ожидает своих читателей впереди". Но чтобы написать великую книгу о себе, надо прожить яркую жизнь. И жизнь Александра Герцена оказалась именно такой по всем параметрам - по высоте устремлений, по географии и насыщенности событиями, по вкладу в развитие общественной мысли.
Я делал оппозицию в детской.
"Былое и думы" Герцен начинает с иронического замечания о собственном участии в войне 1812 года, которую он встретил шестимесячным младенцем. Впрочем, все так и было. Отец Герцена, Иван Алексеевич Яковлев, выйдя в отставку, лет десять колесит по Европам. Однажды заглядывает на огонек к своему брату, Льву Алексеевичу, который служит послом при короле Вестфалии. Там 47-летний Иван Алексеевич знакомится с 16-летней девушкой Луизой Гааг, дочерью мелкого чиновника из Штутгарта. Влюбляется в юную немку и увозит ее в Россию.
В Москве молодые поселяются на Тверском бульваре. В марте 1812 у них рождается сын - Александр. Поскольку брак официально не оформлен, мальчика записывают воспитанником Ивана Алексеевича под фамилией Герцен, что происходит от немецкого слова Herz - "сердце".
Когда Наполеон стоит у Драгомиловской заставы и ждет ключ от города, Яковлев продолжает готовиться к отъезду из Москвы. Дело доходит до того, что однажды утром Иван Алексеевич, выйдя за ворота, видит, что по улице скачут французские драгуны.
Французы тут же запирают заставы, перекрывают дороги. А вскоре начинаются пожары.
Дом Яковлевых постигает та же участь - он сгорает дотла. Барин с многочисленной дворней, с Луизой и с шестимесячным сыном Александром остается в Москве, в толпе погорельцев.
Французские солдаты во всю грабят город. Однажды они срывают пеленки с младенца Александра, в надежде найти под ними драгоценности. Вот оно - личное участие!
Выбраться из Москвы помогает случай. Французский маршал Мортье, назначенный губернатором, оказывается хорошим знакомым Ивана Алексеевича по прежней парижской жизни. Яковлев напоминает о себе. Мортье докладывает о нем Наполеону. А Наполеон вызывает русского помещика на ковер.
Когда Иван Алексеевич является в тронный зал Кремлевского дворца, Наполеон подает ему запечатанное письмо. На конверте по-французски написано: "Брату моему Императору Александру".
- Доставьте письмо адресату, - говорит Наполеон. - Я предлагаю мир.
Вместе с письмом Яковлеву вручают пропуск на выезд из Москвы со всеми домочадцами.
Еще в детстве Александру Герцену предрекают другую судьбу, типичную для человека его круга. Товарищ отца, оренбургский генерал-губернатор П.К. Эссен говорит, обращаясь к Ивану Алексеевичу: "Что тебе, братец, за охота делать из него писаря. Поручи мне это дело, я его запишу в Уральские казаки, в офицеры его выведем... и пойдет, как мы все". Даже старая нянька, Вера Артамоновна не сомневается в его будущем: "Дайте срок, - укоряет она своего воспитанника, - вырастите, такой же барин будете, как другие..."
Предсказания не сбылись. Судьба Александра Герцена с молодых лет ложится в другую колею.
После изгнания французов, семья возвращается в Москву. Маленького Сашу все любят и балуют. Иван Алексеевич, заботится о нем с преувеличенным вниманием. Навязчивая опека отца плохо сочетается с природной резвостью сына. Мальчик убегает в переднюю или на половину матери, где позволено бить в барабаны и прыгать по стульям.
Отец живет, как затворник. "Человек большого ума, большой наблюдательности, он постепенно впадал в капризное отчуждение от всех". Может поэтому в доме царит страшная скука. Единственная отрада - гости. Отца навещают его сослуживцы по Измайловскому полку, люди, покрытые славой. Нет ничего интересней, чем слушать их воспоминания о былом. Особенно Саша любит рассказы графа Милорадовича, который всегда говорит громко, с забавной мимикой и смехом.
У отца собрана великолепная французская библиотека. Первые книги с картинками скоро отходят в сторону, и чтение становится для Саши радостной потребностью. Романы Лафонтена, "Исповедь" Руссо, "Страдания молодого Вертера" Гёте, сочинения Вольтера. Помногу раз перечитывается "Свадьба Фигаро" Бомарше, стихи Шиллера, Байрона. На русском языке - трагедии Сумарокова, Пушкин, "История государства Российского" Карамзина.
Знакомство с Ником Огаревым - счастливый подарок судьбы. Ник на полтора года младше Александра, кроток, задумчив, молчалив. Энергичный Александр боится тормошить его. Оба любят Шиллера, оба в восторге от Вильгельма Телля, знают ненапечатанные стихи Пушкина и Рылеева. От литературных героев легко переходят к декабристам, и здесь тоже обнаруживают единство взглядов. Дружба завязывается прочно, на всю жизнь. Любимым местом для прогулок становятся Воробьевы горы. Однажды они взбегают наверх. "Постояли мы, постояли, опершись друг на друга, - вспоминает Герцен, - и, вдруг обнявшись, присягнули в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу".
Романтический порыв не был временной вспышкой. Спустя много лет Герцен скажет: "Вся наша жизнь была посильным исполнением отроческой программы".
Пробуждение от ребяческого сна души.
Однажды в гостиной открывается дверь, и слуга шепотом произносит:
- Государь помер в Таганроге.
Саша, выросший в большом уважении к императору Александру, томится от неприятного известия. По городу расползаются слухи о наследнике престола, разносят повестки на присягу императору Константину. У Константина хорошая репутация. Даже Пушкин торопится написать Катенину: "...радуюсь восшествию на престол Константина I. В нем очень много романтизма; бурная его молодость, походы с Суворовым напоминают Генриха V. К тому же он умен, а с умными людьми все как-то лучше; словом, я надеюсь от него много хорошего". Но Константин отрекается от престола. Наступает междуцарствие - самое страшное, что может случиться в России. Военным, уже поклявшимся в верности Константину, приказано присягнуть новому императору - Николаю.
15 декабря 1825 года в дом Яковлева приезжает гость. Он рассказывает, что в Петербурге произошел бунт, что было каре на Исаакиевской площади, потом конная атака гвардейцев, выстрелом из пистолета убит граф Милорадович.
В 13 лет разговоры взрослых впитываются открытой душой и запоминаются надолго.
В ту зиму гости отца с глухою тревогой обсуждают события, открывшие царствование нового императора - Николая. До 14 декабря о Николае мало что знали. Говорили, что он жесток и мелочен, злопамятен и мстителен. Скуп. Предан фрунту. Например, он носит лосины, которые надевает влажными, и потом они высыхают на теле.
По России прокатывается волна арестов. Страх сковывает людей. Одни отрекаются от родственников за их участие в заговоре. Другие пишут доносы. Все гадкое выползает наружу. В полную силу работает Следственная комиссия.
Эти рассказы поражают Сашу. Он чувствует, как ему открывается новый мир. Мир, в котором все больше и больше сосредотачивается его нравственное существо. Перемена, которая теперь происходит в нем, разворачивается на чувственном уровне. А чувства говорят, что он не на той стороне, где картечь и аресты, где император Николай. Он на противоположной стороне.
Отец и гости отца убеждены, что смертный приговор не будет исполнен.
Но 14 июля "Московские новости" сообщают страшную весть.
Картина, сложившаяся из разговоров взрослых, сотрясает душу подростка и остается в памяти на всю жизнь.
Приглашение на казнь.
В половине третьего утра через распахнутые ворота Петропавловской крепости, пролетает карета графа Бенкендорфа. Часовой выступает на шаг из будки и "берет на караул". Перед служебным казематом кучер придерживает коней. Белые ночи на исходе, но марево рассвета уже занимается над крышами крепости. Александр Христофорович нащупывает ногой ступеньку, жестом руки прерывает доклад коменданта:
- Веди к себе.
В узком кабинете висит на стене календарь из потемневшего серебра. Комендант крутит колесико календаря и выставляет в окошках сегодняшнюю дату - 13 июля 1826 года. Вдоль правой стены выстроились помощники коменданта, по левую руку - командир батальона Павловского полка с тремя офицерами. Комендант следует за высоким гостем; набравшись храбрости, спрашивает:
- Ваша светлость, не мучайте ради Бога, скажите, будет ли помилование?
Бенкендорф опускается в кресло, закладывает ногу за ногу, внимательно всматривается в лица присутствующих. Он сидит, поджав губы, чтобы не сказать лишнего. Он пока и сам надеется на чудо.
В три часа утра по периметру крепостной площади выстраиваются солдаты. Одного за другим на середину площади выводят заключенных. Каждому зачитывают приговор. В большинстве это молодые люди, дворяне. Бенкендорф многих узнает в лицо - вместе служили. А вот и его товарищ, Сергей Григорьевич Волконский, князь, генерал-майор, бригадный командир 19-й пехотной дивизии, бывший адъютант императора Александра.
- Осужден по первому разряду, - зачитывает приговор помощник председателя Верховного трибунала. - Приговорен к каторжным работам навечно.
Князя ставят на колени. Палач ломает шпагу над его головой, срывает эполеты и бросает их в костер.
Уже занимается день. Приговоренных разводят по камерам, а солдаты перемещаются к валу передового укрепления, где должна состояться казнь. Под виселицы приводят пятерых. Их лица сосредоточенны, но без страха.
- Прощайтесь между собой, - говорит комендант.
Четверо по очереди обнимают друг друга. Каховскому, стрелявшему на Сенатской площади в Милорадовича, никто не подает руки. На доску, не последнюю опору в своей жизни, они поднимаются по мере того, как зачитываются их имена. Бестужев-Рюмин Михаил Павлович. Муравьев-Апостол Сергей Иванович. Рылеев Кондратий Федорович. Пестель Павел Петрович. Каховский Петр Григорьевич.
Бенкендорф то и дело бросает скрытее взгляды в сторону ворот, он надеется, что в последнюю минуту от Николая прискачет гонец. Как бы сейчас украсило императора Николая его великодушное помилование. Но, увы.
На головы приговоренных надевают белые колпаки, и смертельная петля обвивает их шеи. По сигналу из-под ног вышибают доску и тела, качнувшись, повисают в воздухе. Но тут же трое из повешенных падают на землю - не выдерживают веревки.
Комендант суетится, раздает команды. Бенкендорф подносит к лицу платок.
- Разучились вешать, - с досадой произносит он.
Казнь повторяется, но теперь всё становится похожим на дурной спектакль, где мучители играют фальшиво, а жертвы страдают вдвойне и по-настоящему.
Позже Герцен признается, что казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон его души.
А спустя тридцать лет он напишет в "Полярной звезде": "Победу Николая над пятью торжествовали в Москве молебствием. Середь Кремля митрополит Филарет благодарил бога за убийства. Вся царская фамилия молилась, около нее сенат, министры..., пушки гремели с высот Кремля.
Никогда виселицы не имели такого торжества...
Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с алтарем, с этими пушками. Я не отомстил; гвардия и трон, алтарь и пушки - все осталось; но через тридцать лет я стою под тем же знаменем, которого не покидал ни разу".
Мы отвыкали от восторженного лепета юности.
Университет спасает от домашнего заточения. Студент Александр Герцен выходит на незнакомый простор и бросается с головой в бурлящий океан молодой жизни. Одиночество, отсутствие круга друзей, несвобода - вот чем сопровождалось домашнее воспитание. Теперь он спешит наверстать упущенное и насладиться новыми ощущениями. Он набрасывается на сокурсников с искренними объятиями, откровенно показывает свою любовь ко всем. Это невольно вызывает ответные чувства. Наконец-то его окружают друзья. Наука не отвлекает от жизни. А жизнь в аудиториях, веселая студенческая жизнь, не затмевает российской жизни, полной несправедливости и страдания. Сочувствие к ней укрепляет гражданскую нравственность студентов. Они смело говорят обо всем, не опасаясь доноса, предательства, которых действительно не было ни одного. Вспоминая московский университет, Герцен напишет: "...в него вливались юные силы России со всех сторон, из всех слоев; в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага, приходили к одному уровню, братались между собой и снова растекались во все стороны России, во все слои ее".
Любовь и ссылка.
Университет окончен. По настоянию отца Александр начинает службу в Кремлевской экспедиции. Служба не обременяет его. Но перспектива быть вечным чиновником Герцена не увлекает. Он серьезно задумывается о литературной деятельности.
Встречи друзей совсем не похожи на тайные сходки революционеров. Случаются и юношеские оргии, и вечера, когда хватают через край. Но нет пошлых интриг, нет содержанок.
Герцен вспоминает: "Не было ни одной безнравственной истории, от чего человек должен краснеть ...Шалости и разгул не становились целью. Цель была вера в призвание".
Их угнетает мрак николаевской России. Все с надеждой смотрят на Европу - вот кто покажет пример, как нужно ломать монархию и водружать республику. Но вскоре они с внутренним ужасом замечают, что в нынешней Европе дело революции идет из рук вон плохо.
Между тем Николай I, опасаясь зарождения духа декабризма, наводнят страну шпионами и провокаторами. Перехватываются письма, поощряется доносительство. Летом 1834 года в кружок Герцена проникает "подсадная утка". 9 июля арестовывают Огарева. 21 июля - Герцена. Прямых доказательств вины нет. Обвинения выглядят смехотворно. Но следствие тянется восемь месяцев. Обвинение звучит так: "Расположение ума к противным порядку мероприятиям". Герцена и Огарева приговаривают к ссылке по службе.
Перед убытием в ссылку, Герцену разрешают проститься со своей кузиной, с Наташей Захарьиной, с девушкой, которая через три года станет его женой, подарит ему неземную любовь, а позже разобьет его сердце.
Огарев едет в Пензенскую губернию, Герцен - в Пермскую. Через несколько дней Александра переводят в Вятку.
Ссылка - испытание на прочность. Она томит и выхолащивает душу. Но она же приносит ценнейший опыт. Герцен знакомится с российской действительностью гораздо глубже, чем это возможно в Москве. Повсюду чиновничий произвол, взятки, воровство, вымогательство. Унижение и бесправие. Страх, мордобой, каторга. В Вятке погибает поляк, сосланный без вины, угасает жизнь талантливого архитектора А.Л Витберга, автора проекта храма-памятника в честь победы России в 1812 году.
В Вятке Герцен переживает "маленький роман" с П.П. Медведевой. Мимолетное увлечение помогает Александру понять глубину его чувств к Наташе Захарьиной, оставшейся в Москве. Любовная история, героиней которой была Медведева, приносит с собой раскаяние и оказывается одним из тех духовных испытаний, через которые Герцен проходит в ссылке.
Изнурительная служба в губернаторской канцелярии рядом с мелкими чиновниками без образования, без всякого понятия о нравственности, конфликты с губернатором-самодуром, оторванность от друзей и единомышленников, растущая любовь к Наталье Александровне - все это требует душевного напряжения, укрепляет характер.
Сироту Наташу Захарьину воспитывает княгиня Марья Алексеевна Хованская, родная сестра отца Герцена. Наташа одарена от природы, много читает, пишет стихи. Для княгини она - живая игрушка. Полное лишение свободы, подчинение прихотям старухи - вот атмосфера, в которой растет девочка. Это приучает ее к скрытости и сдержанности. В знак внутреннего протеста она усваивает идею романтической элитарности.
Переписка Герцена с Наташей Захарьиной идет по нарастающей. Она шлет письмо в Вятку: "Может, я и не вынесла бы этой борьбы, если б не была спасена нашей встречей".
Благодаря ходатайству В.А. Жуковского Герцена переводят во Владимир. 1 января 1838 года он пишет с дороги: "Новый год! Ангел, Наташа, поздравляю. Я ближе к тебе на 600 верст".
Из Владимира Герцен дважды тайно приезжает в Москву на свидание с любимой. Он находится под надзором полиции, выезд запрещен. Александр рискует загреметь в солдаты или быть сосланным в Сибирь. Но все же решается и едет в Москву в третий раз. Но теперь он привозит с собой Наташу. 9 мая они венчаются.
Дни, проведенные с Наташей во Владимире, в запущенном барском доме за рекой Лыбедью, станут самыми счастливыми в его жизни.
"Какие светлые, безмятежные дни проводили мы в... огромном доме княгини!... В нем была небольшая зала, едва меблированная; иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, и... читали стихи".
Потом он скажет с горечью: "Хронического счастья так же нет, как нетающего льда".
Последние пиры молодости.
16 июля 1839 года снят полицейский надзор. Отец настаивает, чтобы Александр отправился в Петербург и начал службу в Министерстве иностранных дел. Только чин коллежского асессора дает Герцену личное дворянство, а с ним и право наследовать имения и владеть крепостными. Герцен становится чиновником и через восемь месяцев получает очередной чин коллежского асессора. К службе он относится спустя рукава, зато много времени уделяет литературным опытам. Вскоре в журнале "Отечественные записки" появляется его первая повесть - "Записки одного молодого человека".
В один из дней полиция перехватывает письмо к отцу, где Герцен пересказывает недавний случай, как будочник-полицейский ограбил и убил прохожего. Об этом говорит весь Петербург, но именно Герцена за эти слова ссылают в Новгород. Правда, и здесь не обходится без курьезов. Министр граф Строганов совсем не из любви к Герцену, а в пику Бенкендорфу, назначает ссыльного на высшую должность и делает его советником губернского правления.
Только 9 июля 1841 года Герцену разрешают вернуться в Москву, сохраняя полицейский надзор. Трудно жить, когда в любую минуту полиция может вычислить в твоем уме "опасный образ мыслей" и отправить в Сибирь. Герцен принимает решение ехать за границу. Но пройдут годы, прежде чем будет снят надзор. А пока он изучает философию Гегеля, публикует научные статьи, ведет журнальные схватки с идейными противниками. Пишет повести "Сорока-воровка", "Записки доктора Крупова", роман "Кто виноват?".
В это время происходит расцвет московского кружка. Друзья чаще всего собираются у Герцена. Он вспоминает: "Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочитанное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех".
Московский кружок 40-х годов Герцен сравнивает с рабочей артелью, только эта артель работает над идеями, а ее главной продукцией становятся новые люди для России.
"Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде...", - признается Герцен и с ностальгической грустью добавляет, - "Мы были юны в последний раз".
Наконец, снят последний надзор и получен паспорт, дающий право на выезд в Германию и Италию сроком на полгода. Едут всей семьей: мать, жена, трое детей - семилетний Саша, трехлетний Коля и двухлетняя Тата. Герцен уезжает состоятельным человеком. От продажи части отцовских имений ему отошло 300 тысяч рублей серебром, его матери - 200 тысяч. Еще часть недвижимости и капитала остаются в России.
Середина января 1847 года. По снежной дороге одна за другой мчатся шесть троек - это друзья провожают Герцена до первой станции - Черной Грязи. "Там мы в последний раз сдвинули стаканы и, рыдая, расстались".
На границе жандарм проверяет документы, берет под козырек. Кучер трогает лошадей. Герцен оборачивается - снег метет на дорогу, жандарм опускает шлагбаум. Это последняя картина, которую он видит, прощаясь с Россией навсегда.
В Париж, в Париж!
В Париже Герцена ждет разочарование. Французы, общаясь с русскими, демонстрируют снисходительное превосходство. Всюду царит атмосфера скуки и апатии. Аристократия равнодушно взирает на судьбы страны. Единственное, что занимает буржуазию - это прибыль, ради которой выжимаются последние соки из работников.
Герцен встречается со старыми московскими друзьями, с Бакуниным и Сазоновым, но не находит с ними общего языка. С радостью обнимает Белинского, но тот уже стоит одной ногой в могиле. Так и не завязав прочных связей с литературными и политическими кружками, Герцен уезжает в Италию.
Наконец перед ним страна, которой невозможно не восхищаться. Герцен влюбляется в народ Италии, в ее природу, архитектуру, в памятники Возрождения. А 12 января 1848 года начинается восстание в Палермо. Вскоре вся Италия поднимается, объединившись в борьбе против австрийского ига. Герцен с женой и друзьями выходит на площадь Рима и участвует в ночной демонстрации. "В то время я жил на площади", - скажет он позже.
22 февраля вспыхивает восстание в Париже. Король Луи-Филипп свергнут. Создается Временное правительство. Франция вновь становится республикой. 13 марта приходит известие о восстании в Вене.
"Мне казалось изменой всем моим убеждениям не быть в Париже, когда в нем республика", - говорит Герцен и в начале мая он уже здесь. С утра до вечера он бродит по улицам, всматривается, обдумывает, ждет с нетерпением, что последует дальше. Ему кажется - достаточно еще одного усилия и рухнет Временное правительство, не оправдавшее надежд людей труда, вставшее на защиту собственников.
Кружение сердца.
В начале июня 1848 года, в парижском доме Герцена появляется немецкий поэт Георг Гервег. Недавно вся Германия распевала его политические песни. Но сейчас Гервег похож на собаку, готовую лизать сапоги. И здесь же - Эмма, его жена, дочь берлинского банкира. Она некрасива, с фельдфебельским голосом, с победным выражением лица, как будто выиграла сражение при Ватерлоо. На деле все обстоит иначе - Георг и Эмма недавно потерпели сокрушительное поражение. Без подготовки отряд немецких работников и подмастерий во главе с Гервегом двинулся из Парижа в Германию - совершать революцию. Но при первых выстрелах поэт спрятался в пустой бочке, укрывшись соломой. Эмма грудью шла на пули, полагая, что муж следует за ней. Теперь они здесь, вдали от опасности. Жаль только деньги кончились, папа-банкир разорился от революции, которую они пытались совершить.
Гервег ищет расположения Александра Ивановича и Натали, видя в них особенный идеал семейного согласия и любви. Он все чаще наведывается в их дом. Георг лукав, скрытен, любит наслаждаться украдкой. Он изнежен, как барышня и зависит от мелочей. Его не смущает положение "мужа на содержании". Он плаксив и часто бывает на пределе нервного срыва. При встречах он жалуется на судьбу, на свой дурной характер, рыдает, истерически заламывает руки. Он вымаливает дружбу у Александра Ивановича и Натали. Герцен великодушен, готов играть роль опекуна. То и дело он защищает Гервега от нападок. И, больше того, вскоре начинает считать немецкого поэта своим близким другом.
Другое дело Натали. Она давно и привычно любит своего мужа, сильного, талантливого и богатого мужчину, умеющего постоять за себя. Но с появлением Гервега Натали обнаруживает в своем сердце свободное место. Место, которое прежде не было востребовано. На этом крохотном пространстве разрастаются жалость и сострадание.
- Он - большой ребенок, - говорит она мужу, - а ты совершеннолетний, его можно безделицей разгорячить и сделать счастливым. Он умрет от холодного слова.
Герцен не слеп. Он видит, что дружба Натали к Гервегу принимает страстный характер, но гордость и воспитание не позволяют начать разговор. Александр Иванович ждет, что первой откроется жена или сам Гервег. Но ошибается.
Горе тем, кто прощает такие минуты!
Над республиканским Парижем сгущаются тучи. Надежды Герцена на окончательную победу революции тают с каждым днем. Он мысленно заглядывает в душу работника и в душу буржа и видит там свирепое желание крови с обеих сторон. Он понимает, что кровавый бой не за горами. Предчувствует, что последствия боя будут ужасны. Знакомые посмеиваются над его пессимизмом. Им не терпится схватить винтовку и идти умирать на баррикады. Им плевать на подготовку восстания, на соотношение сил, на понимание дела в целом. Но даже сейчас Герцену кажется, что еще можно предупредить трагедию, можно примирить враждующие стороны по обе стороны баррикад и спасти республику.
23 июня, 1848 года, около четырех часов дня Герцен отправляется на прогулку. Идет вдоль берега Сены. Моросит дождик. Но вдруг небо пронзают молнии, один за другим следуют раскаты грома. И в этот небесный грохот вплетается звон набата, летящий с колокольни св. Сульпиция. Это призыв к оружию.
Герцен останавливается у парапета, смотрит на другую сторону реки. Вдоль улицы, в каждом переулке, строятся баррикады. На одну из баррикад поднимается молодой француз и водружает знамя республики.
Сердце Герцена громко стучит, разнося по телу восторг. Но горечь сомнения и предчувствие катастрофы уже вползают в душу.
Вдруг за спиной раздается барабанный бой. Герцен оборачивается и видит колонны Национальной гвардии, заполняющие улицу. Со стороны Карусельной площади подтягивается артиллерия. Генерал Бедо, выехав на мост, осматривает в трубу позиции баррикад. Раздаются первые выстрелы. Правительство "осерчалых лавочников" пушечными ядрами разбивает баррикады, картечью и штыками загоняет повстанцев в рабочие предместья.
Бойня продолжается четверо суток.
Герцен сидит в комнате, не имея возможности выйти. Он видит, как по улице бегут люди с криками, которые раздирают душу. Слышит барабанный бой, топот кавалерии, какой-то нечеловеческий визг, ружейные выстрелы. Убитые лежат на мостовой, залитой кровью. Чуть позже - стук колес. Это катятся омнибусы, наполненные трупами. Следом проводят пленных со связанными руками.
Днем 26 июня все стихает. А вечером раздаются залпы из ружей. Они следуют один за другим, через равные промежутки. Победители расстреливают побежденных. Герцену кажется, что он сходит с ума.
Республика пала.
Вскоре к власти приходит новый диктатор - Наполеон III.
За эти дни Герцен состарился на много лет. Он не умер, но умерли надежда и вера, ради которых он жил.
Впереди простиралась пустота.
Она жива во мне.
Несчастье не ходит в одиночку. Оно любит водить хоровод, окружая человека со всех сторон плотным кольцом.
За участие в демонстрации 13 июня 1849 года, Герцена начинают преследовать, угрожая выдать царскому правительству. Герцен уезжает из Франции в Женеву с чужим паспортом. Вскоре туда перебирается Гервег с Эммой.
Увлечение Натали Гервегом приобретает характер любовной лихорадки. Во время отъезда Герцена из Женевы, она пишет мужу письмо, в котором говорит о своем чувстве к поэту. Александр Иванович тут же пишет ответ. Спрашивает жену, кого она выбирает - его или Гервега? "Я готов ехать с Сашей в Америку. Мне будет тяжело, но я постараюсь вынести. Здесь я не вынесу".
Она отвечает криком ужаса: "Что ты! Что ты! Я - и разлучиться с тобой - как будто это возможно! Нет, нет, я хочу к тебе, к тебе сейчас - я буду укладываться". Натали не может оставить мужа и детей. Но она не может расстаться и с Гервегом.
Александр Иванович повторяет:
- Я отдаю судьбу в твои руки. Я готов принять всякое твое решение, готов ждать день, неделю, но только чтоб решение было окончательное.
Он выглядит великодушным и справедливым, но разве женская душа живет этими категориями? Чтобы сделать окончательный выбор, Натали должна разорвать свое сердце пополам. Она пытается с кровью вырвать свое чувство к Гервегу. Но стоит ей отдать предпочтение мужу, как Гервег тут же закатывает истерику, угрожает повеситься, перерезать себе горло, начинает чистить пистолет. Натали в ужасе. Она отшатывается от мужа и снова бросается к Гервегу.
"Я пил, что попало, - вспоминает Герцен, - ...пил ночью и днем ... Русская слабость пить с горя - совсем не так дурна... Тяжелый сон лучше тяжелой бессонницы, а головная боль утром с похмелья лучше мертвящей печали натощак".
Выздоровление от безумной любви было долгим у Натали. Возможно, она не избавилась от нее полностью, но сумела смять ее и спрятать в глубине души.
Они встречаются в Турине - Герцен и Натали.
"В Турине было наше второе венчание", - напишет потом Герцен.
Несколько месяцев после этой встречи они живут, заново открывая друг друга. Они любят, как в молодости.
Гервег исходит злобой, клевещет, плетет небылицы. Общие знакомые втянуты в эту печальную историю, обсуждают подробности, дают непрошенные советы. Предательство бывшего друга ошеломляет Герцена.
А 16 ноября 1851 года пароход, на котором плывут мать Герцена и его сын, глухонемой Коля, идет ко дну.
2 мая 1852 года умирает Натали.
Круг замыкается.
Лондонские туманы.
25 августа 1852 года Александр Герцен спускается по мокрому трапу с корабля на английский берег. Ему 40 лет, но кажется, что все уже позади. В душе пустота. Жизнь разбита вдребезги. От прежнего оптимизма не осталось камня на камне. Все, что было ему дорого, рухнуло. Это и европейская революция, и домашний кров, и личное счастье. Он утратил все верования, не может прийти в себя от смертей родных и любимых людей, от предательства близкого друга. Он уже ничего не ждет от грядущей жизни. В памяти - одни печальные образы, собственные и чужие ошибки.
Дочери, Тата и Оля, остались в Париже. Вместе с ним приехал только сын Саша.
Судьба забросила его в Лондон случайно, в результате безумного бегства от самого себя и от тех мест, где он был когда-то счастлив. А здесь все чуждо. И люди, и улицы, и климат. Мир, затерянный в тумане. Александр Иванович даже не знает, чем он теперь займется. Да и стоит ли?
Одиночество и время - вот два лекарства, которые нужны сейчас больше всего. Герцен замечает, что Лондон располагает к одиночеству, как никакой другой город в мире. Он принимает решение остаться. Находит дом за Режент-парком и поселяется в нем вместе с сыном. По утрам он ничего не делает, даже не читает. Сидит в огромном кабинете на втором этаже, смотрит в парк. Темные силуэты деревьев просвечиваются сквозь туман. Пустота вокруг него помогает собраться с мыслями.
Вечером, когда сын ложится спать, Герцен идет гулять. Бредет по лондонским улицам, погруженным в сплошной туман. Он заходит в таверны, читает газеты, всматривается в незнакомые лица.
Для перелома лондонская жизнь оказывается весьма благотворной. Герцен чувствует, как месяц за месяцем душа его укрепляется и обретает покой.
"Я полюбил этот страшный муравейник, где сто тысяч человек не знают, где прислонить голову", - записывает Герцен.
Пройдет много времени, прежде чем он решится на труд. И результат этого труда станет самым значительным достижением его жизни. Этот результат переживет самого Александра Герцена, переживет его потомков. И придет к нам, не потеряв свежести, но приобретя особенную прозрачность кальки. Стоит наложить эту кальку на сегодняшнюю Россию, как тут же откроются в ней смешные и горькие приметы времен Николая I. И захочется воскликнуть: господа-товарищи, а, ведь мы во многом остались прежними!
Во чтобы-то ни стало Герцен стремится пробить кордоны и выйти к российскому читателю со своим словом. Он хочет, чтобы Россия, задавленная цензурой, знала, что творится в русских столицах и в русской провинции. Герцен принимается за "Былое и думы" и за устройство Вольной русской типографии. Той самой типографии, где вскоре начнут выходить альманах "Полярная звезда" и знаменитый "Колокол".
Труд - наша молитва.
Первые три года лондонской жизни напоминают добровольную каторгу. Герцен упорно работает. Страницу за страницей набирает брошюры. Целые горы печатной продукции сваливает в подвал на хранение. Герцен не видит плодов своей деятельности. Накапливается моральная усталость. Но остановиться и прекратить работу он уже не может.
"Русский станок был для меня делом жизни... с ним я жил в русской атмосфере, с ним был вооружен. Но при всем том глухо пропадавший труд утомлял, руки опускались. Вера слабела,... не было ни одного слова сочувствия из дома".
С Крымской войной и смертью Николая I, наступает новое время. Герцен чувствует, что над Россией проносится свежий ветер, начинается движение. Но с английского берега непросто разглядеть перемены, происходящее на родине. Однажды к нему является гость, первый человек, прибывший из России, которого Герцен встречает в Лондоне.
"С какой жадностью слушал я его рассказы, переспрашивал, добивался подробностей. Я не знал,... оценил ли он то безмерное добро, которое мне сделал".
Герцен с удвоенной энергией принимается за дело. Теперь его работа не пропадает даром. В Россию устремляется поток брошюр. Альманах "Полярная звезда" раскупается нарасхват.
"Громкие рукоплескания и горячие сочувствия неслись из России".
Весной 1856 года в Лондон приезжает Николай Огарев, а уже через год выходит первый номер "Колокола". Вскоре популярность "Колокола" превосходит "Полярную звезду".
Герцен колеблется, он не спешит следовать лозунгу: "К топору зовите Русь!", как того требуют демократы-разночинцы. Он сохраняет иллюзии в отношении российского дворянства. Надо громче взывать, и тогда лучшие представители дворянства услышат обращенное к ним слово, поверят в него. А затем убедят или принудят тех упрямцев, которые не желают подчиниться требованиям исторической закономерности. Дать народу - свободу перемещения, свободу владения землей, свободу выражения мнений.
Вместе с тем Герцен считает, что народ не скоро сможет стать у руля государства; сначала его надо воспитать, дать ему европейское образование. Отсюда вывод: народ еще долго будет нуждаться в услугах образованных людей. А это значит, что роль дворянства далеко не исчерпана.
На Вольную русскую типографию обрушивается ливень писем и корреспонденций из всех частей России. "Колоколу" жалуются, его любят, от него ждут правды. "Колокол" не просто помещает информацию о русской жизни, он разоблачает, обличает, издевается. Герцен держит высокую планку. Его редакторская рука чувствуются во всем.
Начинается паломничество. К Герцену едут люди. Каждый русский, приезжающий в Англию, считает своим долгом навестить Герцена. Его окружают революционеры самых противоречивых взглядов.
Например, встречаются анархист Михаил Александрович Бакунин и опальный князь Петр Долгоруков. Бакунин говорит:
- Я вас очень полюбил, но, извините, когда мы заберем власть в руки, мы вам и вашим единоверцам будем рубить головы.
- Михаил Александрович, - отвечает ему Долгоруков, - когда мои политические единоверцы будут иметь власть в руках, мы не только не будем рубить никому голов, но еще, надеюсь, уничтожим смертную казнь. Но вас, хотя я вас очень полюбил, извините, засадим снова в Шлиссельбургскую крепость.
"Колокол" начинает выходить дважды в месяц. Тираж отдельных номеров достигает 3000 экземпляров. Читают его в дворянской и разночинной среде. Каждый номер проходит через десятки рук. Поэтому многие уверены, будто в России ходят сотни тысяч номеров.
"Колокол" читают и либеральные генералы, и светские дамы, и министры. Сам Александр II пеняет придворному чиновнику, принесшему императору свежую новость:
- Чем вы хотите меня удивить? Я это читал в "Колоколе" две недели назад.
На основании некоторых статей, помещенных в "Колоколе", пересматриваются судебные дела.
Герцен, как всякий живой человек, совершает порой ошибки. Он бывает непоследователен, противоречив. Дважды он обращается напрямую к Александру II, полгая, что император не знает того, что творится в его империи. Если царю раскрыть глаза, тот может стать заступником народа.
Но талантливый человек, даже если он ошибается, то своими ошибками отмечает тупиковые ходы лабиринта. Это служит предупреждением тем, кто идет следом.
Герцен еще полон сил, готов работать без устали, но в середине 60-х готов происходит откат общественного движения в России. Герцен пытается адресовать "Колокол" к простому люду. Но понимания у них не находит. Не зря И.С. Тургенев предупреждал: "Эй, старый друг, поверь: единственная точка опоры для живой, революционной пропаганды - меньшинство образованного класса в России... Другой публики у тебя нет".
1 июня 1867 года Герцен выпускает последний номер "Колокола".
Незадолго до смерти Герцен напишет: "Всякому поколению свое. Мы дожили не только до красной полосы на востоке, но и до того, что враги наши ее видят. Чего же больше ждать от жизни, особенно когда человек, положа руку на грудь, с чистой совестью может сказать: И я участвовал в этой гигантской борьбе, и внес в нее свою лепту".
Он умер 21 января 1870, не дожив чуть больше года до Парижской коммуны.