Вторник, четверг, суббота - по этим дням они занимались сексом. В восемь вечера Жанна выходила из душа, выпивала полбокала красного вина и ложилась в кровать с пепельницей и сигаретой. Жанна была похожа на молодую Софи Лорен и лицом, и точеной фигурой. Когда Жанна докуривала сигарету до середины, в спальне появлялся Наполеон. С мокрых волос капли скатывались ему на плечи. На красивом лице блуждала похотливая улыбка, а белые зубы клацали, готовые впиться в нежную женскую плоть. Наполеон шел от двери корявой походкой футболиста, на последних шагах разбегался и прыгал в кровать, как в бассейн.
Распорядок плотских утех не менялся с течением лет. Мать Жанны во вторник, четверг и субботу забирала пятилетнюю Танечку к себе домой.
Наполеон не верил в любовь.
- Есть дружба, а есть зов плоти, - утверждал он. - У нас, Жанка, счастливый случай - мы настоящие друзья и классные половые партнеры.
- Мне кажется, - говорила Жанна, - если соединить то и другое, получится любовь.
- Ни в коем случае!
- А как насчет любви с первого взгляда? - не сдавалась Жанна. - Я сама попалась на этот крючок. С тобой, между прочим.
Наполеон вздыхал и принимался разъяснять нерадивой ученице:
- Иногда, при встрече двух особей, случается, что у них совпадает частота сенсорного осязания. При этом возникает резонанс. Удваивается амплитуда. И, как следствие, происходит выброс половых гормонов. Все просто.
Этот Наполеон был ужасно умным. Недаром получил степень кандидата каких-то наук. И недаром послал эти науки к чертовой бабушке и занялся производством тротуарной плитки, в которой остро нуждался город.
Сергей Малышев, хозяин фирмы по производству тротуарной плитки, не зря носил прозвище Наполеон. Как и французский император, он ставил перед собой запредельные цели. Шел к ним упрямо, преодолевая одно препятствие за другим. Он любил своих сотрудников, как Наполеон солдат, и так же не щадил их. Его боялись и уважали.
На рекламном щите Малышевской фирмы был изображен Наполеон, в треуголке и с рейсмусовой линейкой в руке. Нарисованный император чертовски походил на хозяина фирмы. Чуть ниже красовалась надпись: "Я покрою весь город!" Считалось, что эта невинная двусмысленность привлечет клиентов, однако городские власти сочли ее пошлостью и пригрозили закрыть производство, если Малышев не заменит свои бигборды. Срок истекал сегодня.
Вторую неделю в городе стояла сорокаградусная жара. Раскаленный небосвод, без птиц и облаков, словно линза, собирал лучи и выжигал на земле все живое. Ослепительно яркие дома, вдавленные в ландшафт холмов, казались раскаленными добела. И только по вечерам, когда солнце опускалось в море, жители города распахивали окна, как дверцы духовок. Но в ту же минуту горячий ветер принимался наметать серую степную пыль на подоконники и на кухонные столы, где в закрытых банках стояла мутная вода с толстым слоем известняка на дне.
Было два часа дня, когда Малышев и его помощник Леонид Маркович въехали на центральную улицу. Малышев сбросил скорость и присматривал место для парковки. С левой стороны, где тень от домов падала на половину дороги, все было занято. Пришлось заглушить мотор на солнцепеке. Впереди стоял новенький кабриолет BMW, мерзкого салатного цвета, с открытым верхом и номерным знаком "ЛИЗА". Скромный подарок ненаглядной крошке, с неприязнью подумал Малышев. Он был зол с утра. И сейчас не удержался и вплотную притерся бампером своего джипа к салатной "бэшке". Пусть теперь эта "Лиза" попробует выехать.
Чиновник оказался покладистым, а взятка в пределах разумного.
Выйдя из кабинета, Малышев весело сказал:
- Леня, нам с тобой повезло - мы живем в стране, где все решает человеческий фактор.
В помещении приемной совершалось непрерывное движение. Озабоченные сотрудники с бумагами и папками расталкивали просителей и жалобщиков. Малышев стал пробираться к выходу, и непроизвольно задержал взгляд на неподвижной фигуре. Застывший женский силуэт выглядел странно в этом сумасшедшем муравейнике. Женщина стояла у окна и что-то разглядывала на улице. Высокая, стройная, с короткими волосами. И тут же Малышев увидел, как подошла к ней секретарша чиновника и, судя по жестам, начала приглашать в начальственный кабинет. Женщина обернулась и встретилась взглядом с Малышевым. Она была молодая, и лицо у нее было замечательное. Это был тот редкий тип женщин, у которых улыбается душа, и свет улыбки освещает все, к чему они обращаются. Малышев глаз не отвел. И она не отвела. Они долго, до неприличия долго смотрели друг на друга. Кто кого? Ему даже показалось, что между ними потрескивает молния, и что посетители видят и слышат эти разряды. Даже секретарша обернулась и неодобрительно покачала головой.
Леонид Маркович взял шефа под руку и попробовал сдвинуть с места:
- Пойдем, Серж, дышать здесь нечем.
Но Малышев словно врос в паркет. У него возникло ощущение, будто он деревянная шлюпка, и на него катят волны и лупят в борт. Ба-бах! Четыре балла. Бу-бух! Шесть баллов. Того и гляди, врежет девятый вал и разнесет в щепки. Всё, что было аккуратно расставлено в его голове по полочкам, разные там бизнес-планы, долговые обязательства, кредиты, заказчики, все это мгновенно свалилось в мусорное ведро и превратилось в хлам.
Леонид Маркович тянул его за руку, но Малышев упирался и только раскачивался вперед-назад. Это было странное наваждение. Сон, не сон, какое-то пограничное состояние духа, когда человеческая плоть таяла, превращаясь в воздух. Зато глаза, уши, нос, все органы чувств ловили невидимую субстанцию, мучительно-сладкую, завораживающую, заразную, как страшная болезнь. А сердце между тем радостно алкало эту субстанцию. Захлебывалось, задыхалось и пило ее, как пьяница пьет вино.
- Кто это? - прошептал Малышев, не в силах пошевелить губами.
Леонид Маркович продолжал тащить его за руку и уговаривал:
- Пойдем, Серж. Пойдем. Я все объясню по дороге.
Но Малышев выдергивал локоть из потных ладоней зама и повторял, как заводной:
- Кто это? Кто это?
- Ты поосторожней с этой птичкой, - сказал Леонид Маркович, когда они зашли в туалет, где Малышев решил освежить голову под краном. - Это жена самого Марата.
- Депутат, что ли?
- Серж, стыдно не знать Марата. Для него депутаты - семечки, расходный материал, - он помолчал и добавил: - А птичку зовут Лизой.
- Я вас узнала, Наполеон, - сказала Лиза. Она сидела за рулем своей "бэшки" и терпеливо ждала, когда Малышев даст ей возможность выехать. - Это вы обещали покрыть весь город. Как ваши успехи, бычок-производитель?
Малышев скромно потупил взгляд:
- Да какой там город. Меня едва хватило на Гагаринский район.
Он завел мотор и сдал назад на два метра. Потом вышел и незаметно погладил салатный бок Лизиной "бэшки".
- Гагаринский район? - переспросила Лиза, выворачивая машину на проезжую часть. Прежде чем уехать, обернулась и крикнула: - Вы сильно меня разочаровали! Я думала, императоры слов на ветер не бросают.
Прошло два дня. Может быть, три, Малышев точно не знал. Он утратил способность контролировать время. В четверг пропустил сеанс секса с Жанной, сославшись на плохое самочувствие. Он действительно выглядел неважно. Зажигательные глаза, которые прежде замечали вокруг всякую мелочь, теперь смотрели вовнутрь. Казалось, Малышев заглядывал в колодец, пытаясь что-то распознать в темной его глубине. Леонид Маркович подхватил текущие дела. У шефа все валилось из рук и, когда требовалось принять решение, тот поднимал голову и смотрел на своего заместителя беспомощным, извиняющимся взглядом.
Утром в пятницу Малышев немного приободрился и сказал Леониду Марковичу:
- Леня, найди ее телефон.
- Чей?
- Лизин.
- Серж, не валяй дурака, - не на шутку обеспокоился помощник. - Забудь ее!
Но тут Наполеон восстал, проявил прежний характер.
- Леня! - крикнул он. - Делай, что тебе говорят!
Через десять минут перед ним лежал лист формата А4, на котором был записан телефон Лизы. Совершенно новый листок, только из пачки, но Малышев сидел и разглаживал его ребром ладони. Разглаживал и разглаживал, до самого обеда. Потом взял мобильник и набрал номер.
- Лиза, - сказал он, - вас беспокоит..., - но тут же осекся, хотя в уме репетировал первую фразу тысячу раз.
Но Лиза перебила его:
- Узнала, узнала! - сказала она каким-то поддельно веселым голосом. - Вы - бычок-производитель по кличке Наполеон. Чем могу быть полезна?... А, догадываюсь, вам понадобились новые объекты для покрытия?
- Нет, ну... Что вы так сразу. Я это..., - замялся Малышев. - В общем, если я не увижу вас сегодня вечером, у меня сердце разорвется на куски.
Он услышал в трубке ее протяжный вздох:
- Долго же вы собирались. Я вся измучилась.
Они сидели в маленьком ресторане, на Корабельной стороне. В полупустом зале негромко звучали песни французских шансонье, свет был приглушен и только кое-где на столах горели светильники, освещая закуски и вина и оставляя во мраке лица.
- Разве вас не предупредили, - спросила Лиза, - что мой муж ревнив, как Отелло?
- Ревнует - значит, любит, это аксиома, - сказал Малышев.
- Любовь здесь ни при чем. У Марата гипертрофированное чувство собственности.
- Скажите, Лиза, а кроме профессии жены, у вас есть какая-нибудь специальность?
- Есть, - сказала Лиза. - Пожарная и промышленная безопасность при разработке твердых полезных ископаемых.
Малышев присвистнул:
- Так вы и в шахту спускались?
- Это было так давно, во времена институтской практики. Потом сразу замуж - и прощай твердые полезные ископаемые.
- Расскажите, - попросил он, только лишь для того, чтобы слышать ее голос - слегка вибрирующий, перемежающий высокие и низкие звуки.
Она стала рассказывать, а Малышев, наклонившись вперед, не моргая, смотрел на нее. Когда Лиза улыбалась, в уголках ее губ появлялись две полукруглые морщинки, похожие на веселых компьютерных смайликов. От ее улыбки под лопатками у Малышева пробегала дрожь. Он время от времени шевелил плечами, чтобы унять эту дрожь.
Потом говорил он. Потом снова она. Как-то незаметно перешли на "ты". Когда Лиза посмотрела на часы, было начало двенадцатого.
- Мне пора, - сказала Лиза. - Будь мужчиной, Наполеон, сделай так, чтобы я поднялась с этого кресла прямо сейчас, вот сию секунду. Встала и ушла. Иначе будет плохо. Уже плохо. Но с каждой минутой будет всё хуже и хуже.
- Хорошо, Лиза, - согласился он. - Я только соберу свою волю в кулак. Соберу и мы пойдем.
- В разные стороны.
- Ну, разумеется. Мы пойдем в разные стороны, откуда пришли. Значит так, считаю до трех. Раз, - сказал он и умолк, и начал перебирать тонкие Лизины пальцы в своей ладони.
- Быстрей считай, - произнесла она, умоляюще глядя на Малышева.
- Два, - сказал он и поднес Лизины пальцы к своим губам.
- Еще быстрей, - чуть не плача, попросила Лиза.
- У моего знакомого есть дача. Здесь недалеко. За городом. Я знаю, где он оставляет ключи.
- Наполеон, ты сошел с ума!
- Я сошел с ума, - согласился он.
- Что же мы сидим? Скорее поехали на эту чертову дачу. Господи, я тоже сошла с ума. Ну, все, конец.
В эту ночь оба не вернулись домой.
Было пять часов утра, когда два джипа неслышно подкатили к даче Малышевского приятеля. Солнце еще не взошло, и на бледном восточном небосводе горела утренняя звезда. Двери открылись и шесть человек вышли из машин и направились к калитке. Ночью прошел ливень. Дорогие мокасины приезжих утопали в навозной жиже. Мужчины были похожи между собой, как братья. Молодые, высокие, с покатыми борцовскими плечами. Только один выделялся и возрастом, и яркой восточной внешностью. Ему было за сорок. Сквозь черные волосы пробивались несколько седых прядей. Он первым подошел к салатному кабриолету BMW с номерным знаком "ЛИЗА". Верх у машины был поднят. Мужчина поднес ладони к вискам, закрылся ими, как шорами, и заглянул в окно автомобиля. Смотрел долго. Потом распрямился и молча указал рукой на дом.
Когда в комнате вспыхнул свет, Малышев мгновенно проснулся и сел в кровати. Но тут же сильная рука толкнула его обратно на подушки.
- Не помню, - тихо сказал мужчина с седыми прядями, - я предупреждал тебя, что к моей жене подходить нельзя?
Малышев посмотрел на Лизу. Она лежала молча, закрыв ладонями лицо.
- Я хочу выкупить у вас Лизу, - сказал Малышев.
- Поздно, - усмехнулся мужчина и, обернувшись к своим спутникам, приказал: - Эту прошмандовку - ко мне в машину. А Казанову будем ломать здесь. Не отходя от ложа.
Жанна посмотрела на себя в зеркало и провела руками по бедрам. Все нормально, она стройна, как прежде. Подхватила сумочку и собралась выходить, но в дверь позвонили. Явился Леонид Маркович.
- Ты в больницу? - спросил он. - Тебе лучше туда не ездить. К нему не пускают. Я разговаривал с врачом. Состояние тяжелое.
- Леня, объясни, что происходит?
- Эх, Жанна, Жанна, - вздохнул Леонид Маркович. - Не хотел тебя расстраивать, но все равно узнаешь. Не от меня, так от других. Наполеон снюхался с женой Марата. Девицу зовут Лиза.
Жанна начала покачивать головой из стороны в сторону, как будто у нее болела шея, и нужно было ее размять, осторожно, осторожно.
- Красивая? - поинтересовалась она.
- Да так, обычная бабенка. Не понимаю, что он нашел в ней.
- Ну, как сказать? На пару-тройку лет моложе тебя. Но такая, ни рыба, ни мясо.
- Когда это началось?
- Недавно, - сказал Леонид Маркович. - Я отговаривал, но ты же знаешь Наполеона. Он лучше сгорит на костре, как Джордано Бруно, чем откажется от своего бзика. Но Джордано за идею горел. А этот?... Так, минутное помутнение разума. В любовь он не верит. Однажды мы разговорились на эту тему. Я сказал, что каждый человек может быть поражен стрелой Купидона, независимо от возраста. А он мне отвечает - Леня, ты или дурак, или не знаешь, что у этих крылатых тварей стрелы бумажные. Бу-маж-ные.
- Как ты думаешь, - спросила Жанна, все так же покачивая головой, - Сережа вернется ко мне?
Леонид Маркович пожал плечами:
- Марат настучал ему по башке - будь здоров. Может, вправил мозги.
Жанна повесила сумочку на вешалку, села.
- Нет, - сказала она. - Он не вернется.
- С чего ты взяла?
- Знаю.
- Да и черт с ним, Жанна! - попытался утешить ее Леонид Маркович. - Найдешь другого, в тысячу раз лучше. Только свистни - и полстраны у твоих ног. Я буду первым.
- Без него жить не хочу, - сказала Жанна. Она встала и пошла в комнату, грациозно покачивая бедрами, как молодая Софи Лорен.
Утренние часы в больнице напоминают боевую тревогу на эсминце. Медсестры носятся из палаты в палату, нянечки с ведрами и швабрами ругаются с ходячими больными, зав. отделения устраивает на пятиминутке разнос операционной бригаде, забывшей салфетку в брюшной полости коммерческого пациента. Посещение больных в этот час категорически запрещено.
Однако в это время через приемный покой все же прошла молодая женщина. На ней были джинсы и футболка с нарисованным дельфином. Она взбежала на второй этаж и толкнула дверь отделения. Никто не посмел ее остановить. Она шла легко, с улыбкой посматривая на медицинских сестер и приветливо им кивая. И всем казалось, что она главная здесь, главнее заведующего. Дежурная медсестра попыталась, было, задать вопрос, но женщина опередила ее.
- Малышев где? - спросила она таким тоном, что дежурная, сама открыла перед женщиной дверь.
Возвращаясь, дежурная подумала, какое у нее странное лицо, всё в подтеках, наверное, после аварии.
Малышев дремал и сквозь сон услышал знакомый голос:
- Алё! Бычок-производитель. Ты меня еще не забыл?
Он открыл один глаз, второй не открывался, и увидел Лизу. Она стояла в проходе между кроватями и осторожно гладила его по щеке.
- Ливфа? Как нафла? - прошепелявил он, с трудом выдавливая слова через распухшие губы.
- Ну, и видок у вас, товарищ император.
- У тебя тофе, буфь фдаов, - попытался улыбнуться Малышев.
- Я все-таки женщина. Меня били нежно. По лицу, - она покачала головой. - Вчера поздно вечером звонила твоему врачу, он говорит - ваш Малышев живучий, как таракан. Ему отстучали все мозги, отбили внутренности, а он через пару дней встанет и пойдет домой. Своим ходом.
- Не нава пфихоить.
- Не надо приходить? Ты гонишь меня?
- Пифьмо, - сказал Малышев, переводя взгляд на тумбочку.
Лиза взяла конверт и стала читать.
- Это последнее предупреждение, - бормотала она чуть слышно. - Второго не будет. Если приблизишься к ней на полкилометра - пуля в лоб. Себя не жалко, пожалей ее. Я сделаю из нее красный тюльпан, - Лиза швырнула конверт на тумбочку и повела плечиком. - Узнаю своего благоверного. Хам.
- Он футит?
- К сожалению, нет. Шутить он не умеет. Ты сможешь идти с моей помощью. Нам только спуститься вниз, до машины.
- Не фнаю.
- Давай попробуем.
Малышев сидел в Лизиной "бэшке", навалившись плечом на дверь. Его голова, перевязанная бинтами, была запрокинута на спинку правого сидения. Он косил здоровый глаз на Лизу и улыбался, обнажая черные прорехи вместо выбитых передних зубов.
- Куфа мы ефем? - спросил Малышев.
- В Бахчисарай. К моей подруге. Марат будет искать. Поднимет милицию и бандитов. Надо спрятаться. Иначе - пуля и красный тюльпан.
Вторую неделю они жили в большом доме, на окраине Бахчисарая. Лизину подругу, цыганку, звали Розой. Взгляд у нее был горячий, а губы даже на вид мягкие. Муж Розы уехал на сезонные работы в Испанию. А двое сыновей проводили каникулы у свекрови, в Молдавии. Все складывалось удачно.
Малышев быстро шел на поправку. Он закрывал губами темные пустоты, где когда-то сверкали белые зубы. Научился разговаривать, не шепелявя.
Все дни и часы он проводил с Лизой неразлучно. У них была своя комната с одним окном, смотрящим в огромный куст ежевики. Малышев протягивал руку, срывал несколько мясистых ягод и клал их на голый Лизин живот. Потом брал ягоду губами и, поводя головой, рисовал орнамент на двух холмах Лизиной груди, поднимался выше, поглаживая губами ее шею, ухо. Лиза закрывала глаза, начинала тихонько постанывать, как ребенок во сне. Потом она прикасалась пальцами к его плечам так нежно, словно это были не пальцы, а лебяжий пух, и медленно продвигалась вниз вдоль его спины, ощупывая каждую впадину и каждый бугорок.
Роза, смеясь, говорила:
- Слушай, подруга, вся улица собирается слушать ваши концерты. Я скоро буду продавать билеты.
Несколько раз звонила Жанна. Малышев не отвечал.
Пора было задуматься о будущем, но каждый раз Малышев говорил себе, завтра, на свежую голову, он все обмозгует и распишет по пунктам. И сделает это блестяще.
Он сидел на подоконнике в кухне. Видел, как Лиза вышла из дома, подняла с земли котенка и направилась к калитке. Такой походки не было ни у одной из женщин. Лиза казалась невесомой и вся тянулась вверх. При каждом шаге она как будто хотела оттолкнуться от земли и взлететь в небо. Малышев смотрел на нее и чувствовал, как в животе образуется пустота. Такое было с ним однажды, когда он решился прыгнуть с парашютом.
Как-то во время их ночных объятий, когда Малышев уже забрался на вершину страсти и вот-вот должен был рухнуть в сумасшедшую пропасть, Лиза вдруг остановилась и сказала:
- Сережа, мне плохо.
Позже выяснилось, что это не первый случай. Она уже обращалась к врачам и даже прошла обследование в онкологии. Но узнать результат не успела - в ее жизнь вломился Наполеон.
Вечера стали прохладней, и Малышев решил уложить черепицу на крыше сарая. Едва он забрался на приставную лестницу, как на крыльцо вышла Лиза.
- Сережа, тебе звонят, - сказала она.
- Кто?
- Не знаю, высветился какой-то номер, - пока Малышев взвешивал степень риска, Лиза ответила абоненту. - Какая-то женщина, - сказала она. - Спрашивает тебя.
Звонила Жанна с чужого телефона, с тем, видимо, расчетом, что Малышев не узнает номер и ответит.
- Ты можешь возвращаться домой, - сказала она ровным голосом, как будто ничего не произошло. - Я все узнала. У твоей шлюхи рак.
- Врёшь! - крикнул Малышев.
- Метастазы пошли в голову. Через две недели она будет ходить под себя.
- Врёшь, гадина!
- Спроси у нее сам. Хотя вряд ли она знает. Анализы сдать сдала, а за результатом так и не явилась. Я понимаю - некогда ей. Торопится жить.
С каждым днем Лизе становилось хуже.
Малышев решил ехать в город, за результатами ее обследования. Заодно узнает, где и как нужно лечиться, если болезнь действительно присутствует.
Врач оказался крупным мужчиной лет 28-ми, с бесформенным рыхлым телом. Только быстрые васильковые глазки оживляли этого сдобного человека. Он повторил то, что Малышев знал от Жанны - никакой надежды.
- Док, - сказал Малышев, немного придя в себя, - нужно переписать медицинское заключение. Нарисуй какую-нибудь язву. Или гастрит.
- Вы с ума сошли, - возмутился врач.- Я давал клятву Гиппократа.
- Сколько я должен заплатить, чтоб ты ее забыл? - спросил Малышев.
- Вы шутите?
- Сейчас у меня на руках, - Малышев вынул кошелек и стал пересчитывать деньги. - Вот, одна тысяча четыреста пятьдесят долларов.
- Убирайтесь к черту! И деньги уберите, - врач подошел к окну и лег животом на подоконник, крикнул кому-то внизу: - Эй, пацаны! Отойдите от машины! Давайте, проваливайте отсюда, - потом обернулся и сказал с притворным удивлением: - Вы еще здесь?
- Слушай, Авиценна, не выпрыгивай из халата. Я по лицу вижу, с тобой можно договориться. Скажи, сколько надо. Я достану.
- Если вы появитесь в этом кабинете еще раз, то покинете его в наручниках, - сказал врач и открыл дверь. - Света! - крикнул он. - Света, зайди.
Уходя, Малышев бросил взгляд за окно. Внизу, на бетонном пятачке, стояла малолитражка "Славута" красного цвета. У порога Малышев не удержался, спросил:
- Док, как ты помещаешься в своем тарантасе?
- Света! - еще раз крикнул врач.
Малышев покачал головой и вышел.
Когда стемнело, и в городе зажглись первые фонари, Малышев подошел к длинному зданию, в первом этаже которого помещались магазины, банки и офисы. Его офис был шестой от дороги. Запасные ключи хранились в комнате охраны. Малышева узнали:
- Сергей батькович? Что так поздно?
- Такая работа, Вова, будь она проклята.
- Не забудьте отключить сигнализацию, а то оштрафуют, как в Приватбанке.
В сейфе денег не было. Он забрал ключи от гаража, загранпаспорт и пластиковые карточки. Сел за компьютер, проверил, откуда и сколько денег он может снять. Все счета на его имя были заблокированы. Молодец, Леня, быстро подсуетился. На всякий случай вышел на улицу и тут же в банкомате проверил карточки. Всё мимо.
Малышев вернулся в офис, лег на диван в общей комнате и стал думать.
Врач онкологического отделения был расстроен. У его "ласточки" начал постукивать мотор. Пока несильно, но как предупредили на станции техобслуживания - всякий стук рано или поздно вылезет наружу. Прежде, чем начать прием пациентов, врач открыл атлас автомобиля "Славута" и долго изучал чертежи валов, соединений, смотрел на поршни в разрезе. Он ничего не понимал в технике, и от этого свирепел еще больше.
Неожиданно дверь открылась, и вошел невысокий крепкий мужчина. Казалось, от взгляда его темных глаз задымятся страницы атласа автомобиля "Славута". Это был Малышев.
- Опять вы?! - изумился врач. - Вы меня достали, - он бросился к двери, открыл ее и крикнул: - Света, зайди! Быстро!
- Одну секунду, док, - Малышев поднял обе руки, будто собирался сдаваться. - Выгляни в окно и посмотри на машину.
- Что?! - еще больше испугался врач. - Что с машиной?
Он кинулся к окну и высунулся по пояс.
- Фу-у, - наконец выдохнул врач, с трудом отжимаясь от подоконника. - Вы пришли меня запугивать? Да?
- Не туда смотришь, док, - сказал Малышев.
- Не туда?
- Чуть левее. Рядом с кустами сирени стоит джип "чероки", благородного черного цвета? Видишь?
- Вижу.
- Он твой. Все вопросы с нотариусом решены. Вот его визитка.
Зашла Света:
- Вызывали, доктор?
- Что? - не понял врач, уставившись на свою помощницу. - А, нет. Иди, иди. И закрой дверь. Я буду занят. Минут сорок. Нет меня.
- А ...
- Я сказал - нет!
Спустя полчаса, Малышев держал в руках новое медицинское заключение.
- Другое дело, - сказал он, дочитав последнюю строчку. Аккуратно сложил бумаги в пластмассовую папку. Потом спросил: - Док, сколько ей осталось?
- Я не гадалка. В любом случае постарайтесь уладить ее земные дела за пару недель.
- Скажи, док, только по-честному, на белом свете есть такое место, где бы ей сумели помочь?
- Вряд ли, - покачал головой врач. - Слышал, на Кубе творят чудеса. Но кто знает?
- Адрес имеется?
- В Интернете можно найти все.
- Спасибо, док, за надежду, - сказал Малышев.
- Рад был помочь. Заходите, если что.
Перед отъездом в Бахчисарай Малышев позвонил домой из автомата. Трубку взяла теща:
- Что ты наделал, Сережа? - произнесла она драматическим контральто. - Жанна отравилась. Она умирает в больнице. Сволочь ты, Сережа. Сволочь и подлец. Подожди, не бросай трубку, тебе сирота хочет сказать два слова.
Малышев услышал дыхание дочери. Она молчала.
- Танечка, здравствуй, это я, твой папа. Ты меня слышишь?
- Ага.
- Моя ты радость. Я по тебе очень скучаю. Я так скучаю, что стал тоненьким, как твой игрушечный Буратино.
- С длинным носом?
- С длинным-предлинным носом.
- Ты не Буратино.
- Нет? А кто? - Малышев услышал, как в трубке что-то зашуршало, потом замолкло. - Алло, Танечка, ты где? Слышишь меня?
Через несколько мгновений снова зашуршало, и Малышев услышал голос дочери:
- Ты передатель.
- Что? Предатель? Это бабушка тебе сказала?
Дочь помолчала-помолчала, а потом затянула плаксивым голосом:
- Папочка, ты чего домой не идешь после работы? Чего тебе нету? Папочка, милый, приходи скорее.
Он хотел что-то ответить, но язык стал деревянным, не желал слушаться.
Малышев повесил трубку и, когда выходил из кабины, врезался лбом в стеклянную дверь.
Он не переносил больничные запахи и держал платок наготове.
В палате лежало пять женщин. Шестая койка была пустая, как раз напротив Жанны. Малышев сел и стал ждать, когда Жанна откроет глаза. Но она спросила, не размыкая век:
- Ты вернулся?
Малышев заерзал на панцирной сетке, стал озираться на других женщин. Все они смотрели на него и ждали его ответа.
- Я пришел тебя проведать, Жанна, - сказал он. Помолчал и тихо продолжил: - Ты не должна так поступать. Дочь... Танечка останется одна. Кто о ней позаботится, кроме тебя? А я... Видишь, я оказался сволочью. Сам не ожидал.
- Я вылью ей кислоту. На морду. Запомни это.
- Жанна, ты еще молодая женщина, красивая, умная, сексуальная. Ты найдешь настоящего мужчину.
Жанна открыла глаза, и Малышев поразился, как глубоко они запали в темные воронки глазниц.
- Что? - спросила Жанна.
- Ты должна зачеркнуть наше прошлое и смотреть только вперед. Забудь меня. И прости, - сказал Малышев и опустился перед ней на колени.
- Вон! - крикнула Жанна, подхватила с тумбочки тарелку с кашей и швырнула в лицо Малышева.
Он шел по коридору, выбирал из-за пазухи липкую перловку и думал, что так и должно быть. Когда ломается отлаженная жизнь, трещат кости и брызжет кровь. Но разве он виноват, что на этом свете нашлась сила, которая сильнее его силы, сильнее его воли, сильнее его чувства долга, его представления о нравственности, о добре и зле. Эта сила, как ураган, выдергивает человека из насиженного места и не спрашивает - хочет он этого или нет. "А, вообще, я сволочь и подлец, - подумал Малышев, - теща правильно подметила".
Лиза ждала его перед домом, на скамейке. Малышев шел навстречу, улыбаясь до ушей.
- Как долго тебя не было, - встрепенулась Лиза.
- У нас все в порядке, - сказал Малышев, размахивая пластмассовой папкой над головой. - Вот медицинское заключение. Эх, ты, трусиха. Сто лет будем жить! - он обнял Лизу и стал целовать ее. Она сцепила руки у него за спиной и прижалась так сильно, как будто хотела стать одним целым с Малышевым.
Он усадил Лизу на скамейку и протянул папку. Надев очки, она быстро пробегала глазами одну строчку за другой, потом возвращалась и перечитывала снова.
- Надо очки заказать посильнее, - сказала Лиза, - в этих все расплывается.