Я смотрел на неё сзади и ловил себя на мысли, что мне стало неинтересно, что там говорит её муж, показывая через пыльное облако на изрытую землю за видавшим виды частоколом. Мне было плевать. Я хотел её. Сейчас. Да, я хотел завалить эту шикарную сучку, хотел взяться за узел волос на её голове и нагнуть её вперёд, стаскивая с идеальной задницы тесные брюки и невидимые стринги. Я хотел войти в неё прямо здесь и паровозным поршнем двигаться в ней до того взрывного момента, когда моё внимание может быть занято чем-то другим. Мне было на всё плевать. Конечно, это всего лишь горячие фантазии, возникающие практически каждый раз, когда я смотрел на неё, поскольку при её муже я не стал бы этого делать ни за какие женские прелести на свете, но сейчас я протянул руки и обнял её сзади, просто обнял, почти дружески, опуская ладони на её живот и слегка подтягивая её к себе. Мы уже дурачились так раньше и это не считалось чем-то неприличным, но именно в эту секунду Леонид, её муж, повернулся в нашу сторону, на полуслове перестав говорить, и посмотрел на нас, подняв свою искалеченную руку и указывая ею на что-то через побитый частокол. Его лицо, перечёркнутое коричневой кожаной повязкой, сбило моё кобелиное настроение, поэтому я расцепил своё объятие и посмотрел в ту сторону, куда он указал. И забыл о том, чего я только что хотел.
Посреди вспаханного огорода вспученной земли, в отвалах черного грунта и в лениво тлеющем сухостое лежала ладонь. Огромная металлическая ладонь, чьи пальцы были похожи на исполинские доспехи времён Крестовых походов, на старые латы, закрывающие колени боевых лошадей, на нечто феноменальное, поражающее воображение уже одними своими размерами, с трудом вместившимися в перепаханный этой ладонью заброшенный пустырь. Не обращая внимания на провожающий меня взгляд её мужа, я обошел точёную фигурку Линды, приблизился к дымящейся ограде и, взявшись за острые наконечники деревянного частокола, перебросил своё тело через забор. Линда прокричала что-то предупредительно и даже её муж издал какой-то странный горловой звук, но мне было уже не до них.
Ладонь жила. Некоторые её пальцы были ещё целы, от некоторых оставались только фрагменты, распавшиеся по остывающей земле словно алюминиевые чашки, между которыми желтела костяная чешуя ногтей. Но ладонь ещё жила. Тот сустав, возле которого я стоял сейчас, двигался, то поднимаясь над вспаханной землёй, то зарываясь в неё снова, выталкивая черный грунт на добрых полметра высоты. Эта часть руки образовывала указательный палец, переходящий, как положено, в кости ладони, образованные какими-то трубами и переплетениями непонятных по материалу пластин, а дальше, как и требовала человеческая анатомия, следовало массивное запястье, искорёженное изломами и разрывами именно в том месте, где рука была оторвана от какого-то гигантского предплечья. Из пяти предполагаемых пальцев относительно целыми оставались всего два - указательный и большой, остальные были либо размолоты, либо оторваны полностью, валяясь истерзанными фрагментами на несколько метров вокруг.
- Сергей, осторожно! - раздался обеспокоенный голос Линды, но я даже не обернулся на её крик, увидев ещё одну деталь. Из-под слабо корябающей землю ладони, точнее из-под того, что от неё осталось, на меня что-то смотрело. Да, именно смотрело - я чувствовал упёртый в меня взгляд. Уже понимая, что это, но по инерции всё-таки желая удостовериться в этом, я наклонился ниже и тут же отпрянул назад, в полголоса матерясь. Глаз. Это был глаз, исполинский, размером с мою голову, голый, мокрый и блестящий, лежащий в сырой от какой-то слизи земле. По моей спине пролился холод, мерзкий и остановивший на пару мгновений моё дыхание, но я всё-таки пододвинулся ещё ближе и снова наклонился прямо над двигающимся суставом указательного пальца, под которым лежало смотрящее на меня глазное яблоко.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/r1/1_k.jpg)