(из цикла "Рассказы Байдалова")

"Явление парикмахера официантам произошло в пятницу, утром и многие после утверждали, что это был сон.

Парикмахер шел быстро, гордо вскинув голову, и его белый халат развевался на ветру. Официанты стояли молча и не знали - это ли было предсказано, нет ли?

А среди них был один от рождения колченогий, в широких и коротких брюках, как бы с утолщениями в коленях. Парикмахер остановился, поманил его пальцем и сказал - подойди, дитя.

Когда же колченогий приблизился, он быстро достал расческу и сложил его волосья в прямой и строгий пробор. После этого парикмахер вынул большой стеклянный флакон и выдавил на голову колченогого бриолин, а затем крепко сдавил его волосья руками.

Вот - хорошо!- изрек парикмахер,- Кружись, дитя! Танцуй!

И тот, что раньше был колченогим, вдруг вытянулся и расправил плечи, а утолщения на ногах его исчезли, словно и не было их никогда.

И стал он кружиться и танцевать, а сверху, из окон послышались звуки гитар и кастаньет (откуда-то во сне появились гитары и кастаньеты). На дорогу же, под ноги всех бывших при этом официантов, дождем посыпались красные розы и другие цветы (и цветы во сне откуда-то явились тоже).

Парикмахер же, глядя на танцующего, изрек: истинно, истинно говорю тебе, о, танцующее детище, что в официанте все должно быть прекрасно - и пробор, и усы, и поднос, и фартук.

Тотчас улицу заполнили радостные крики танцующих официантов и все, бывшие при этом, возликовали".

Книга Стрижки, Часть XIII Приходы (Явления), Стих 18-27.

"А было так, что в том селении, что возле горы жил один заросший уже и до полной косматости муж, который упорствовал в стрижке. И сей муж никому не позволял касаться к себе ни бритвою, ни даже простыми ножницами, и жили с ним четыре жены его и еще пять сестер.

А ходил он всегда с мечом обоюдоострым и все звали его Небритым.

И вот однажды пришли четыре жены и пять сестер Небритого к старосте и стали упрекать его, говоря - сделай же что-нибудь с Небритым, уже невозможно больше терпеть, а иначе зачем ты властвуешь над нами?

Староста смутился и молчал, а четыре жены и пять сестер начали стенать громко, заламывать руки и посыпать главы свои прахом, подымая его дланями своими от стоп старосты.

Вскоре пришли на тот плач и другие люди, и все они говорили старосте - не сиди, делай!

А на поляне в лесу что был рядом, у Алтаря Стригущему учил как раз один известный на всю округу Парикмахер и ходило за ним учеников как игольев на древнем ливанском кедре.

Староста пришел к Алтарю, поклонился малым приношением даров и тут же припал к ступням Парикмахера и просил его слезно прийти в селение, и обрить Небритого или что-нибудь сотворить с ним, ибо никто уже не может терпеть, даже жены его.

Парикмахер же не сказал ничего сакрального, а только изрек - ступай, а мы следом, ученикам сие будет полезно видеть.

И вот ночью пришел Парикмахер и ученики его к дому Небритого, а тот услышал их издалека и заперся в доме.

Парикмахер приблизился к дверям и сказал - отвори мне, зачем ты упорствуешь.

На что Небритый ответил - изыди, ибо со мною меч мой и рука моя крепка.

Парикмахер же промолчал, но недолго, а затем ударил сильным плечом в дверь и прошел так в дом Небритого и схвативши его за предносие рукою мощной, второй рукою сильною продел пальцы в отверстия дыхала Небритого и пригнул голову того косматого к земле.

Затем Парикмахер извлек острейшую бритву свою и с одного разу, как волхв, обрил волосья Небритого и с ланит его, и с подносия, и с надбровия, и с шеи, и с самих бровей, и с головы. Затем Парикмахер вынул пальцы из дыхала, очистил их о халат свой и сказал - готово, входите и смотрите кто хочет.

Небритый же ставши бритым бросил меч свой к стопам Парикмахера и сказал - ты одолел меня, так делай со мной что хочешь, ибо была вся моя сила в волосьях моих пока был я космат, а теперь я лыс и спокоен, вот острейший меч мой, пусть он будет тебе новою бритвою или как хочешь.

Четыре жены и пять сестер Небритого ставшего бритым возликовали и благодарили Парикмахера, а ученики его облепивши окна и двери дома ликовали, они кричали - браво, учитель! Слава Стригущему всех и вся и возлюбленному Постригающему Его!

Парикмахер же сказал на это и совсем тихо - во веки веков Слава и так и будет вовек, а новой земли здесь больше не будет никогда. Будьте же все вы покорны воле Стригущего, и ласковы друг с другом, как только могут быть ласковы свежеостриженные агнцы, но не как козлища косматые.

Небритый же тот ставши бритым притих, а потом спросил - что тебе надо от меня, говори прямо.

Парикмахер ответил на это и очень строго - собери волосья свои и следуй за мной. Принесем их в жертву Стригущему на Алтаре Его, том что в лесу и возьму тебя с собою в дорогу где буду учить всему, как и малых сих учеников. Не смотри на них, что малы, а брови уже стригут весьма ловко. Так и ты будешь.

Небритый ставший бритым собрал волосья свои и покорно пошел за Парикмахером, а жены его тотчас восплакали громко, сестры же были молчаливы и задумчивы, а ученики ликовали.

Парикмахер спросил жен - о чем теперь плачете, дщери?

А те ответили - как не плакать, ведь уводишь с собою столь чисто выбритого мужа, а вернется ли обратно? И с кем будем жить, когда сего чисто выбритого не станет с нами? С кем возляжем тогда, и кто станет добывать нам пропитание наше?

И тут все бывшие там ученики возгласили громко - такова судьба всех лысых! Ведь и мы раньше были косматы, спали с женами своими и ходили с мечами, но сей Парикмахер сильною рукою своей обрил нас каждого в свое время, а посмотрите на нас теперь!

Парикмахер же говорил тогда - возрадуйтесь дщери, ибо такова воля Стригущего. Был у вас небритый или даже косматый муж, а теперь станет он парикмахером. Раньше ходил он с мечом обоюдоострым, а теперь пойдет с бритвой заточенной с одного только края и будет он брить и стричь людей а всех прочих учить.

Слезы жен тут же высохли и сверкнули их очи как бы тихим огнем, а староста глядя на это изрек - Аминь".

Книга Стрижки, Часть XXI Бритье, Стих 40-70.

И вот еще был случай, когда Парикмахер и ученики его проходили через дальние земли, те что лежат за рекою.

А было там селение одно и все его жители были лысыми и гладкими яко камни прибрежные или камни морские.

И вот, проходя через то селение, дивились ученики, что все в том селении были лысыми - и мужи, и жены, и отроки, и отрокивицы, и малые дети. Один как все они были лысыми и гладкими.

Некий же из учеников Парикмахера, сильный руками хотел схватить одного лысого за голову, но не смог, а тот извернулся и чуть не ударил ученика мечом своим, но не попал и резво побежал прочь.

Погляди мастер, страшно вскричал тот сильный ученик, ведь нету даже бровей и совсем не за что взяться. Как такое может быть? Неужели нету над ними воли Стригущего всех и вся? Как же покроем их покрывалом, к чему приложить нам ножницы свои, и к чему коснуться бритвою.

Как ты мог усомниться, отвечал Парикмахер, что нету над ними воли? Разве так я учил вас, маловеры? Ведь не только на главах произрастают волосья у человеков, но бритью подвластно все, лишь время для другого бритья еще не пришло.

А тогда как быть нам, вскричали ученики хором, и не призвать ли нам к ответу их старосту. Пусть ответит пред нами за все и почему столь гладкие головы вокруг.

А то, что бывает и так, грозно отвечал Парикмахер, а бывает иначе, но воля Стригущего незримо витает над всеми, а всех помыслов Его не знаю и я сам, а только то, что поведал мне о Стрижке мой мастер.

Пойдемте же братие туда, где ждут нас волосья густые и буйные, а лысые пусть живут здесь как сами знают. Проклинаю я место сие страшным парикмахерским проклятием и отвращаю от него стопы свои и ваши.

Сказавши так, Парикмахер построил учеников своих красивым каре, сотворил плюновение в сторону селения и ушли они из деревни лысых с песнями печальными и никогда боле не возвращались в нее.

Книга Стрижки, Часть V Проклятие лысых, Стих 6-15.

Однажды Парикмахер и ученики его проходили чрез долину темную и всю в обильных туманах, таких что и самую краткую бритву от рукояти до скончания леза нельзя было в них хорошо рассмотреть, ни поправить ее ремнями.

И видят - чу, бредет навстречу Пастырь высокий и брадатый весьма обильно, а впереди, и сзади, и с боков под ним множество овцех и престранных на вид и тоже обросших, так что даже ног их нельзя разглядеть в туманах. В руках же Пастыря можно было узреть посох и преогромный с утолщением о двух концех и стальными навершиями страшными тоже.

Привет тебе, изрек Парикмахер, а ученики его вскричали - приветствуем!

Пусть будет тебе легко идти здесь, отвечал Пастырь, ведь в халатах весьма прохладно бродить я думаю. Как могу видеть ты человек не злой и утомился, так отдохни рядом.

И что за дивные агнцы, говорил Парикмахер дальше, всю жизнь свою брожу по округам, а таких еще не видал никогда, и ничего не могу припомнить, они видно болеют.

Се волци, отвечал Пастырь, но не знают о том, ведь стригу их часто, и потому сильно страждут от хлада и не поспевают звереть. И при том прилежно слежу, чтобы лишь флора входила в уста их и все прочее, только не мясо.

Дивно слышать сие, изрек Парикмахер, а что же сейчас не видно ног.

Стал я не так давно болен горлом, отвечал Пастырь, чихание не дало остричь их в свое время, и вот обросли.

Позволь же мне, говорил Парикмахер, извлекая бритву свою из ножен, помогу тебе ибо я есть мастер в стрижке и ученики мои тоже умеют.

Изволь, отвечал Пастырь тот складывая лице свое в улыбку, свершишь так доброе дело и буду благодарен тебе так как только смогу.

И тебя могу обрить, изрек Парикмахер правя бритву свою ремнями, а ученики его сказали - Да!

Моя брада всегда при мне, отвечал Пастырь тот, и есть к ней гребень жемчужный и сам ровняю и чешу когда надо и когда хочу, стриги же овец моих покуда не взвыли волцами или ступай себе с миром а я пойду и себе дальше.

Ахха! Вскричал Парикмахер, ты крепкий муж! приступим же братие к сим дивным животным. Вижу, что не будем мы гладны сегодня.

И вот начали они стричь, а долина стала полна лязганьем ножниц и криками, а овци те престранные не блеяли как прочие агнцы и не исторгали из себя обычное "Ме", а как бы мякали грубо и хрипло когда шерстие их опадало с туш их.

Готово, сказал Парикмахер, пуская крайнюю овцу в травы и зрея как ловко лишилась она шубия своего и мякая хрипло умчалась в туманы, что теперь будет меж нами?

Вот золотой ауренций, сказал Пастырь, извлекая из одежд своих монету, возьмешь его и ступай.

Отдай его Кесарю, смеясь говорил Парикмахер и ученики его тоже смеялись громко.

Я - Кесарь, изрек тот Пастырь, для овец сих, ибо властен в животе их и в муэртэ их, и пасу их не только посохом, но когда нужно и мечом своим, вот этим. Сказавши это, Пастырь откинул плащ свой и показал Парикмахеру меч ужасный о двух кривых лезвиях и со страшным ощербием с обеих концов его.

А нас много, сказал Парикмахер как бы кротко, но твердо, и все мы с бритвами, так ли говорю я, верные ученики мои?

И ученики вскричали - Да, мастер, ты все сказал верно.

И чего тебе надо, вопросил Пастырь.

Четыре ауренция, отвечал Парикмахер, и разойдемся как дети.

Вот три, сказал Пастырь, извлекая из одежд своих монеты, бери и иди.

Парикмахер взял ауренции и сказал - прощай. Ты сильный Пастырь.

Прощай, отвечал Пастырь, ты был мне слишком дорог сегодня.

Таково мое мастерство, говорил Парикмахер, вкладывая бритву свою в ножны а ауренции складывая за пазуху свою под халат, ближе к сердцу, а иначе как жить мне и еще вникни - ученики мои довлеют надо мною.

Пусть же они не будут гладны сегодня, говорил Пастырь, ибо труждались они хорошо и стригли быстро и ловко.

Как хорошо ты это сказал, изрек Парикмахер, за сим прощай уже.

И разошлись они каждый в свою сторону.

Книга Стрижки, Часть XIX О волцех, Стих 1-50.

Вошли же они однажды в град, что в излучине трех рек вздымал в небо главы башен своих, и был тот град темен, как бы пустынен с виду и безмолвен.

Не пугайтесь дети, изрек Парикмахер, сей град есть Град Ядуших неумеренно и впивающих в себя так же много, войдемте же в него смело, сие зрелище вам поучительно будет и я думаю, что весьма, ибо не только пострижением и бритьем жив всякий парикмахер, но также и питьем своим и ядением.

Войдем, вскричали ученики его, веди нас, мы готовы уже узреть любое!

Крепитесь, сказал Парикмахер, и вступили они в пределы Града Ядущих.

И вошли они, и увидали неописуемое.

Повсюду в Граде том, и на площадях его, и на улицах, и в переулках, и в заведениях всяких, возлежали весьма тучные с виду, словно бы огромные аки слоны, люди и были они безмолвны и бездыханны, и так во всем Граде том, повсеместно и мушиные воинства кружились над ними так, что не видно было в просветах неба, и от того было как бы темновато в Граде том и сумрачно.

Иные же из бездыханных тучных не возлежали на улицах, а плавали в бадьях огромных с вином и пивом и прочим питьем, а у тех, что лежали на улицах уста были сильно отверсты и глядели из них обгладанные бараньи ноги, и недоеденные гусиные туши, а у некоторых и рыбьи хвосты как бы не от самых жирных судаков или даже огромных осетров и редких уже белуг.

Лежали же те преогромные и тучные аки слоны люди где вповалку, где рядами, а где и прямо друг на друге, как бы пирамидою или в виде октаэдра. У многих длани были в икре и соусах разноцветных, а многие сжимали в руках своих половники, и огромные ложки и вилы для еды, и можно было представить, что бились они пред концом своим страшным боем, толкали и пихали друг друга в чаны и бочки, и топили всех знакомых и незнакомых своих, и сами забывшись утоплялись в них.

Они ведь бились, изрек самый глупый из учеников Парикмахера.

Сражались точно, отвечал Парикмахер.

А за что, спросил тот глупейший ученик.

А ты сам не видишь?- прикрикнули на него не настолько глупые из учеников, гляди уже молча, потому тошно нам слушать такое и в таком еще месте.

И стали они идти дальше и смотреть молча.

Вся видимая еда была весьма жирной и обильной, порою циклопических размеров, как выставленный в одном заведении и наполовину обглоданный кем-то тушеный в оливковом масле сом. Где-то стояли прямо в витринах и зажаренные целиком волы, а где-то кабаны целиком пронзенные вертелами и подвешенные над потухшими кострищами ногами к небу прямо в переулках и на улицах, и на площадях, и целые кипы общипанных уже, но никем недожаренных индюков скользили под ногами идущих, а меж огромных бочек с питьем нельзя было протиснуться даже боком, а только проползти под ними или переползти их верхом, что было весьма страшно из-за плавающего в них.

Это люди? Вопросило два или три ученика единовременно.

Да, отвечал Парикмахер с грустью, и се человеки, но брить их больше не стоит. Да ведь и поздно. Похоже на то, что они отыскали здесь искуемое свое и оно взяло их к себе навечно.

А как же они смогли учинить такое с собою, вопросил один быстрый умом ученик.

Способы кормления их погубили их, отвечал Парикмахер, а вы глядите на это и думайте, как вам избежать сего у себя и с собою.

Разве брать нам за бритье по динарию, а про ауренции даже не помышлять, вопросил второй ученик, также умом своим весьма скудный.

Другие же ученики засмеялись на это и хором сказали - ты бери хоть по самой малой лепте, а тебе все равно не поможет. Ведь мастерство должно быть оплачено, так мастер?

Истинно так, отвечал Парикмахер, должно, но должно брать сколько дают, ведь порою только столько и могут дать ибо ничего не имеют, а с иных лучше и вообще не брать ничего, а только "спасибо".

А как распознать с кого сколько, вопросили ученики.

Глядите на животы когда бреете лица, а еще на пальцы постригаемых своих, ибо любят украшать их наперстием сложным, и быстрее соображайте сами, отвечал парикмахер, сие есть частью всякого парикмахерства, как особого мастерства, таланта, умения и учения. Но даже и взявши порою лишка никогда не вкладывайте его в животы свои, не употребляйте многого, а только то, что потребно вашей натуре, следите за собою и друг за другом в деле сем, а иначе возляжете как сии непомерные. Раньше или позже это случится с вами, все равно.

Как сложен мир, вскричали ученики, и как он тесен. Не из-за обилия ли животов?

Только отчасти, отвечал Парикмахер, сужая глаза и сдвигая брови, суть не в обилии животов, что всякий час грозят обернуться брюхами ужасными и забрать под себя много места из мира, а в непомерном ядении и питии ужасном, взахлеб. Ясно?

Ясно, громко и внятно сказали ученики. И что теперь?

Пойдемте отсюда, ибо уже смердит, а то что узрели здесь помните вечно, сказал Парикмахер, пока не состаритесь и не уроните бритву свою наземь, к стопам своим, и лишь когда Стригущий Всех и Вся придет за вами, закроет ваши глазницы и заберет с собою, тогда можете уже и забыть. А сейчас пойдемте туда, где наше мастерство все еще нужно.

Веди нас, закричали ученики, мы все усвоили!

И так покинули они Град Ядущих и, очистивши стопы свои от всего липкого и мерзкого, быстро двинулись дальше.

Книга Стрижки, Часть XVII Питие и Ядение (О пакрикмахерских лептах), Стих 24-51.

Парикмахер и ученики его бродили по свету много, и вот пришли они во Царствие Лысых и видят - лежит один такой под грушею и как бы дремлет, но отверсты глазницы его.

А что у вас все такие, вопросил Парикмахер, или не все пока.

Все, отвечал лысый тот, вздымаясь на ноги и с хрустом расправляя тело свое, что не сладко тебе от этого?

Мне сие только дивно, отвечал Парикмахер, и лишь странно - как можно пренебрегать настолько хотением Стригущего и волею Его.

Могу пояснить тебе, изрек тот лысый, если сможешь вместить.

Изволь, сказал Парикмахер, я испробую. И мы! Вскричали ученики, и мы тоже испробуем!

Так вот, изрек лысый, постигните же, что нет ничего вокруг, а все только суть кружение мыслей во главе моей.

А в прочих главах? Хором воскликнули Парикмахер и ученики его.

Если есть главы, то есть в них и кружение, отвечал лысый, да есть ли они у вас? Пощупайте лучше. Я же скажу вам так - вокруг есть только Пустота, а Безмыслие есть самая сладость бытия.

А чем докажешь, спросил Парикмахер.

А тем, что вот затворю глазницы свои и пропадешь ты. За сим лысый затворил зеницы оглазий своих и как бы собрался снова возлечь под грушею, но Парикмахер удержал его руцею своею и сказал - погоди.

Чего тебе еще, вопросил лысый, тебе еще мало?

А вот как же Стригущий и Стрижка Его, вопросил Парикмахер, и Он тоже суть кружение мыслей в главе моей как бы?

И Он, и ты, и глава твоя, и звезды в небе, и земля, и все прочее, что можешь только помыслить, отвечал лысый, а теперь отринься от меня уже совсем, ибо хочу прямо сейчас войти в Безмыслие и предаться Сладости своей, а ты шумишь и препятствуешь.

Так прими же! Вскрикнул Парикмахер и мощно двинул лысого главою своею прямо в дыхало его.

Ой как пребольно! Вскричал лысый, ты что творишь?

Не я, отвечал Парикмахер, се Стригущий ударил тебя прямо из кружения мыслей в главе моей, а если по-твоему, так сие и вовсе сотворила с тобою одна из мыслей твоих. И как тебе теперь быть?

Только не бей больше, отвечал лысый поглаживая красный дых свой, и скажу тебе, что не силен я в прениях, лишь во впадение в Безмыслие и во входе в Пустоту, а вот постой здесь немного и пойду я скоро в град наш и ударю в набат, а за сим придут сюда мои братья, что сильны в прениях. Они и опровергнут и опрокинут тебя мощными доводами своими.

Так беги же, говорил Парикмахер, только помни, что много в мире сем кулаков крепких и к ним приверчены тела людей с главами, в которых кружение мыслей есть ли, иль нет, не знаю, но при случае могут они и опрокинуть тебя и наполнить главу твою разными мыслями весьма быстро и даже грубо. И где тогда будет твоя Пустота? И в чем тогда будет твоя Сладость?

Постой же, кричал лысый удаляясь весьма быстро в густые травы, только не уходи сейчас, и братья мои вразумят и тебя, и тех, что пришли с тобою.

Когда же лысый тот скрылся в травах, ученики вопросили - неужели будем стоять здесь и ждать сих пораженных безмыслиями человеков?

Пожалуй не станем, сказал Парикмахер, слыхал я, что сразу за Царствием Лысых лежат Земли Безголовых, тех, что ходят на руках и машут ногами. А те, что были там раньше, позже рассказывали будто бы Безголовые те едят так, что невозможно на то ядение смотреть без содрогания, а изъясняются еще хуже ядения своего. Что нам там делать, коли нет у них глав? Не брить же нам ноги, а здесь брить вообще уже нечего. Вернемся же к нашим косматым, они верно уже обросли и заждались нас.

И верно, сказал один ученик с большими отверстиями ушными, вот слышу я уже их набат и шелест трав под ногами многими и тяжелыми весьма.

Поспешим же обратно, сказал Парикмахер, и пошел впереди всех со скростию бегущей и прыгающей лани, а ученики его мчались за ним и тоже пребыстро, яко горные овны.

И так покинули они Царствие Лысых и воротились обратно.

Книга Стрижки, Часть III Смелые Ереси (Правды Небытия), Стих 80-105.

В ходе странствий своих вступил однажды Парикмахер и ученики его в град, что известен весьма немногим как Либерориум Инвестменгешафт, а всем прочим он был известен как Град Настойчивых. Лежал сей Град невдалеке от Земель Косматых, сразу чрез Земли Безголовых от них.

И вот взошли они дружно в Град Настойчивых тех и видят такое - стоят Настойчивые на площадях градских попарно со многими бумазейными листьями в руцех своих и суют те листья друг другу же в руци. Левою руцею отдают листья, а правою воспринимают, а затем меняются и делают обратное, а потом снова, и опять же так точно.

При сей мене говорили они все разом такое как бы "белеле-белеле" и оттого сильный, но мелодичный ропот стоял над площадями Града Настойчивых. Такое как бы сильное оживление ландшафтов производилось их руцами и ропотом их же.

Взгляни на них, мастер!- вскричали ученики - суются друг в друга листьями и видно, что весьма быстро увеличивается облистье в руцах сих Настойчивых, вот прямо возрастает на глазах наших.

Се диво, отвечал Парикмахер, а в чем оно не пойму, тут верно сокрыта некая магия. Но все же спросим их о своем, зрею заросли они изрядно, особо бровями, но и брады их воспрошают о лезвии остром и призывают руци наши о приложении к лицам их.

И подошли они к Настойчивым и вопросили их - что на счет бритья или стрижки?

Настойчивые же остановили движение листьев в руцех своих, все вдруг оборотились к вновь прибывшим и хором возгласили - можно!

Итак, сказал Парикмахер, приступим к бровям вашим?

Не стоит, отвечали Настойчивые, брови наши густы, но так хорошо нам - других мы видим, а они нас не очень и еще помогает от солнца. А брады подравнять будет не лишним. Но что возьмешь ты за умение свое?

По десять динариев с брады, отвечал Парикмахер, се моя твердая стоимость.

Изволь же начать, сказали Настойчивые, такая малая инвестгенция нам будет отнюдь не в тягость.

Что-что, вопросил Парикмахер и ученики его тоже вопросили хором - что вам будет не в тягость?

Инвестгенция, сказали Настойчивые, се самая потребная в мире вещь. Без инвестгенций ни у нас, ни у тех, что вокруг нас, ни у тех, что под нами, уже давно не плодятся и куры, и рыбы, и даже кошки с мухами, и земля не родит. Ими мы и дадим тебе за бритье твое брад наших.

Мне бы монетами, говорил Парикмахер, я люблю звонкий звон, а то слово, что у вас на устах я не понял.

И мы!- вскричали ученики его, тоже не можем его понять!

Вникните же вы все, сказали Настойчивые спокойно, инвестгенции и есть настоящие монеты, а часто даже и лучше.

И тут подошел к Парикмахеру один весьма древний Настойчивый с большим огорбием на спине, ногами кривыми ужасно и весь седой, как бы мудрый, а под густейшими бровями его совсем не видны были глазницы.

Вот смотри, сказал мудрейший сей, вытягивая руцу свою с одним из листьев к оглазьям Парикмахера, видишь писано "10 динариев", а вот писано "20 динариев", а вот "100 динариев", а вот "1 ауренций", а вот еще больше.

Довольно, сказал Парикмахер, писано верно что аккуратно и разборчиво весьма, да я ведь стригу не за надписи. И потом, откуда мне знать - кем сие писано, а вдруг он муж не правдивый и не совсем откровенный в написании своем.

Се глупость твоя сказала, но не ты сам, отвечал мудрейший Настойчивый, пойми же уже, что инвестгенции есть самый современный конек. Вот мы всюду и всем выдем инвестгенции эти и они всегда обращаются быстро среди человеков, которые тут же начинают пребыстро вращаться, хотя может до того и были покойны, и как бы спали. А затем инвестгенции наши снова приплывают к нам и в слишком большом количестве. Ну разве не счастье?

А в чем тут смысл?- вопросил Парикмахер, уразуметь не могу я вашего счастья, но сдается мне сказал ты о инфлюенции.

Инфлюенция есть, но она страшна для глупейших людей, с жаром сказал тот Настойчивый, для ловких же то есть чистый прибыток и еще радость неописуемая словами. А ты представляешься мне ловким в полной мере, иначе не тратил бы я на тебя ни инвестгенций своих, ни слов своих и вообще ничего.

Так у вас есть уже и тысячные, вопросил Парикмахер.

Есть, сказал мудрейший и вынул из пачки лист огромный на котором весьма разборчиво было писано "1000 ауренциев", и много, а будет и еще больше и с другими надписями. Нам нулей не жалко, а бумазея сия весьма прочная и терпеливая.

Начинаю догадываться уже, изрек Парикмахер, но в чем смысл такого вращения?

А смысл такого вращения в том, что испускаем мы инвестгенции на всех и вся, и в огромных количествах и все они начинают вращаться вместе с вращением человеков, мы же только стоим здесь и машем руками и говорим "белеле-белеле", а наши листья возвращаются к нам и в преогромном количестве. Когда всех обратаем и принудим к вращению беспрерывному, воссияет Либерориум Инвестменгешафт светом дивным, а мы тогда возляжем на площадях своих, и даже не будем говорить свое обычное "белеле-белеле", но листья наши будут течь к нам сами и опускаться у подошв наших и сами будут складываться там в кипы. А все прочие, те, что вращаются, будут кричать нам "Дайте еще! Не хватает!", а мы будем рассуждать о них и решать - кому как кружиться, и не упасть ли некоторым, или пусть кружаются пока дальше, на вдохе или на выдохе. Мы же отдохнем тогда от трудов наших вечным отдыхом, и возрадуемся вечным радованием. Вот так. А ты не хочешь взять.

Я бы взял, отвечал Парикмахер, но не люблю вращаться. А можно едою?

Наши листья и есть еда наша, отвечал мудрейший Настойчивый, вот посмотри. За сим выдернул он один лист из пачки, прожевал его быстро и прикрыл глаза.

Но се должно быть не вкусно, сказал Парикмахер, и не питательно.

Зато у нас стройные ноги, отвечал мудрейший Настойчивый, посмотри сам.

Парикмахер оглядел ноги ближайших настойчивых и согласился с мудрейшим.

И еще есть вопрос, сказал Парикмахер.

Спрашивай, изрек мудрейший Настойчивый, но в последний раз, ибо в деле сем много тайного, а ты, как я вижу по бровям твоим, из человеков простейших.

А кто доставляет вам сие листвие, спросил Парикмахер, и откуда оно прилетает к рукам вашим и оседает на дланях ваших?

Его нам привозит Волшебник В Голубом Вертолете и сбрасывает его прямо на длани наши, отвечал мудрейший из Настойчивых, скажем так.

Нечто подобное я и думал, согласился Парикмахер, или близкое к этому.

Вот же магия!- воскликнули ученики его, почти так и нам было ясно от самого начала!

Ну что, вопросил мудрейший, воспримешь от нас инвестгенции наши, или ждать нам другого постригающего?

Ждите другого, сказал Парикмахер, а мы, пожалуй, пойдем себе.

Как же ты устарел мыслями своими и заплыл мозгами, провозгласил мудрейший Настойчивый.

И ноги мои не столь стройны, кивнул Парикмахер, но не умею убедить себя в пользе кружения. Прощай же и жди другого.

Не сомневайся, отвечал мудрейший Настойчивый, он найдется и не один, а сразу с легионом прочих. И станут они в череду к брадам нашим.

Все может быть, отвечал Парикмахер, удаляясь от площади и увлекая за собою учеников своих, значит быть им в кружениях вечных, а я люблю простойное, покойное и поступательное движение.

Когда же вышли они из Града Настойчивых Парикмахер изрек - чем больше хожу я по свету, тем больше дивлюсь сотворяемому в нем и тем охотнее обожаю небритых наших, пусть они бывают и косматы порою.

Это так ясно и нам, хором сказали ученики, пойдем к ним теперь же сразу же, пока к ним не набежали другие парикмахеры. Вращающиеся и с инвестгенциями в руцех.

И пошли они, а позже узнали, что треть учеников откололась от их компании и осталась кружиться в Граде Настойчивых, среди немногих известном также как Либерориум Инвестменгешафт.

Парикмахер ни разу не пожалел о них.

Книга Стрижки, Часть X, О Бровях (Магия Листьев), Стих 1-27.

А вот был еще случай страшный и даже ужасный, когда заплутали Парикмахер и ученики его в густых травах и прошли так в Урочище Гладных Брюкротов и очутились там, сами не ведая каким образом.

И видят - заставлено все Урочище то столами ветхими и все они в бумагах снизу до самого верха, чуть не до самого неба, а сами брюкроты восседают за столами теми и печатают бумаги те печатями сразу с двух рук.

Пропечатавши же бумаги бросают их друг другу, а затем перебрасывают обратно и так все идет у них круговертью, а при том еще возглашают громко "Се входящий!" и "Се исходящий!" а еще зачитывают при этом нумерие длиннющее и невразумительное.

Что за чудный конвейер!- вскричали ученики - И никогда не видали мы, чтобы кто из проживающих под небом работал настолько четко и слаженно!

Пойдемте спросим их о своем, отвечал Парикмахер, и еще вижу, что обросли они брадами хотя и редкими, но довольно длинными, а там уже - кто знает?

И спустились они в то Урочище и чуть не потонули в бумагах, которыми было устлано днище его, а сверху сего не было видно.

И вот побрели они в бумагах тех к столам брюкротов, утопая в них где по коление свое, где по чресла, а где и по самое огорлие.

Парикмахер подошел к столу за которым подвизался крайний к выходу из брюкротов, встал пред ним и сказал "кхе-кхе".

И тут же брюкрот тот остановил делание свое, возвел очи на Парикмахера и учеников его, а потом вскричал громко: "Ура! У нас просители и весьма немало!"

Прочие же брюкроты тут же все бросили, набежали вокруг и стали трогать Парикмахера и учеников его, поглаживать их, подергивать за халаты, и пощелкивать языками.

Пустите, сказал Парикмахер, не прикасайтесь.

Мы не из злобы, отвечал крайний брюкрот, а просто не было у нас просителей много лет и вот мы возрадовались сильно. Так о чем вы просите нас и какую вам потребно справку, и какую печать?

Мы не за справками!- вскричали ученики, а хотели обрить вас!

Так не бывает, изрек крайний брюкрот, а другие брюкроты тоже заговорили: "это неслыханно", "они точно шутят с нами" и "не хотят ничего давать".

Не нужно шутить так, сказал крайний брюкрот, вопрошайте смело - что нужно вам. Может разрешение на гараж? Или удостоверить отличнейшее состояние здравия вашего? Или написать, что вы уже при смерти? Или же желаете обвинить кого-либо в деяниях страшных? Или напротив - адвокатировать кого ни кого? Не смущайтесь, просите смело, для нас возможно все и есть у нас любые печати. Все в наших силах.

Я только одного не могу понять, изрек Парикмахер, зачем вы так поступаете?

А как иначе?- вопросил крайний брюкрот, ведь и нам проживать как-то же нужно. Вот узри - срослись руци наши с печатями нашими и стали с ними одно. А много ли можно сотворить с таким оснащением? Ведь ни вилку ни ложку взять не возможно толком и приходится кушать нам прямо с земли.

Но как вы добываете чернилие свое такими печатями?- вопросил Парикмахер - мне представляется, что сие добытие никак невозможно, а потому и темните вы.

То не чернилие, отвечал крайний брюкрот, се кровь просителей наших смешанная со слезами их, сих же просителей мы еще и едим! Братие, хватайте их!

Прочие брюкроты заслышав сей вопль навалились на Парикмахера и учеников его, а затем стали толкать его своими печатями, пихать и гнать вглубь Урочища Гладных.

Куда вы нас доставляете?- вопросил Парикмахер.

Мы бредем вас к старейшему и мудрейшему Брюкроту, отвечали брюкроты, ибо не можем оприходовать вас без справки, которую выдает только он.

Спаси нас, учитель!- возопили ученики - Ибо сожрут нас сии страшилища вместе с костями нашими и даже не икнут, а из крови и слез наших намешают себе новых чернилий!

Они без справки не смогут, отвечал Парикмахер, проявляйте спокойствие и я соображу что-нибудь.

Думай скорее, вскричали ученики его влекомые брюкротами дальше, мы полагаемся на тебя и тебе доверяем.

Пребывайте в надежде, отвечал Парикмахер, и она не оставит вас никогда.

И вот привели их к столу громадному и всему обваленному бумагами простои с верху, и с низу, и со всех сторон, а за ним восседал как бы муж, довольно мелкий впрочем, но с преогромной главою.

И были огромные глазницы того мужа прикрыты веками толстыми, и он как бы спал.

Но общий вид его был страшен, ибо был он в шинели весьма заскорозлуй с истертым волосяным воротом, как бы снятым с какого-то мерзкого зверя, на вид как бы и не с самого большущего крота.

И вот все прочие брюкроты, завидев стол с сим престранным созданием еще издали начали падать ниц, ползти к нему, опираясь на печати руц своих и кричать "Слава Великому Какию! Кормильцу и теплителю нашему!"

Откройте мне веки, изрек тот Какий, чую идет пожива ко мне, а не вижу какая она из себя. Не спутать бы нумера входящих прошений. Живо!

И бросилось к нему некоторое число брюкротов, и подняли они веки сего Какия и так стали держать их. А в глазницах того чудовища совсем не было глаз, а только чернота и как бы кружение звезд.

Хорошо, изрек Какий, теперь четко вижу и добычу и все входящие нумера, влеките всех их сюда поближе.

Мы пропали!- вскричали ученики.

Тише, сказал Парикмахер, пока наши бритвы с нами всегда есть надежда. Возложите же на них длани свои и ждите команды. Да не тряситесь, если Стригущий даст нам, еще побреем.

Но вот подвели их уже к Какию и поставили пред чудовищным и ветхим столом его.

Ага!- вскричал Какий - зрю пред собою Парикмахера! А есть ли у него разрешение на стрижку? Есть ли медикаментозное свидетельство, и есть ли справка от Кесаря об обложении и изъятии?

Все есть, спокойно отвечал Парикмахер, вынимая из халата кипу бумаг и швыряя ее на стол ветхий, вот оно.

Все верно, сказал Какий, оглядывая бумаги те звездами глаз своих, и входящие, и нумера, и печати. Не нахожу я изъянов в бумазях сих, а значит они действительны!

Как же так!- вскричали мелкие брюкроты - Неужели покидаешь нас милостями своими и оставляешь нас? Неужели мы не насытимся сегодня и уснем гладными? Какий, спаси нас!

Тихо вы!- страшно вскричал Какий - или вы ослепли? Ведь нету у них огнетушителей! Хватайте же их прямо сейчас и ведите к котлам, а я пока выпишу о сем справку и составлю из цифирья красивый входящий нумер!

Ну, сие уже слишком, - изрек Парикмахер - может тебе еще и аптечки со жгутом не хватает для полного счастия твоего?

Этого в первую очередь, сказал Какий расписывая справочный лист красивыми вензелями, и за аптечку спросится с тебя тоже, и ее внесу я в опись обвинений твоих. Не сомневайся.

Ученики!- вскричал Парикмахер - Бритвы наголо и встаньте в пехотное каре вокруг меня. Идем в прорыв из Урочища сего нечестивого, и да пребудет с нами сила Стригущего!

Заслышав сей клич, ученики вынули из ножен острейшие бритвы свои, а кто раскрутил и ножницы и приготовил их для метания. И так пошли они к выходу, опрокидывая столы на своем пути и раскидывая ногами бумаги.

А брюкроты клубились вокруг каре страшным клублением, но ничего не могли поделать печатями руц своих с острейшими бритвами.

Вот так спаслись Парикмахер и ученики его из того Урочища Земного Ужаса и только два или три слабейших ученика из них пропало, да и те сгинули не от печатей, а сами собою потонули в бумагах.

Книга Стрижки, Часть XXXII Об Истинном Гладе (Кротовое Воинство), Входящий Стих (без нумерации)

В один из пасмурных и дождливых дней, что так часты в Землях Косматых и нудны порою просто до невозможностей всяких Парикмахер и ученики его заплутали в туманах и вошли в травы густые, что в рост человеков иногда вырастают, а порою бывает и выше.

И вдруг зрят пред собою помост в тумане, а на нем ржавые цепные весы с двумя чашами, а под ними сидит муж весь в темном и на оглазьях его повязка темная тож.

В повязке же той весьма искусно проделаны прорези для зрачков и тот муж, что весь в темном чрез них глядит на чаши, а по другую сторону от весов стоят еще два мужа в красном и синем, и ловко мечут на них монеты.

А в круг от мужей мечущих стоят еще мужи в страшных доспехах с цепями, розгами и топорами в руцех своих власатых обильно и глядят на того темного, что в повязке на оглазьях и еще помахивают розгами, как бы разминая их.

И что это?- вопросили ученики - цирк, арена или прочее какое представление, но пред кем оно сотворяется? В смущении мы и ничего не можем понять.

Се Страшный Суд, отвечал Парикмахер, отдохнем здесь, пожалуй, и поглядим - чья возьмет. Коли кому из вас охота приспичит сделать ставку на синего или на красного, так сделайте ее.

А ты?- вопросили ученики.

Я бы сделал ставку на темного, отвечал Парикмахер, но сие будет не очень уместным, ведь он ничего не мечет.

Мужи в красном и синем меж тем все метали монеты на чаши и наметали уже изрядно, а весы то склонялись в красную сторону, а то в синюю и громким скрипом цепей своих оглашали окрестности и воспроизводили слишком громкое эхо в туманах.

И вот метали они сперва золотые монеты, затем серебро, а затем уже и медь самую мелкую, а весы все качались чашами и никак не могли ни выровняться, ни склониться на чью либо сторону.

И долго так будет длиться?- вопросили ученики.

Нет, отвечал Парикмахер, уже недолго, ибо пошла уже в дело медь, а значит скоро конец всему.

И вправду у красного все закончилось сначала, а затем уже и у синего, но монет в чашах было так точно поровну и они все никак не могли склониться ни в одну, ни в другую сторону.

И что теперь будет с сим Судом Страшным?- снова вопросили ученики.

Что-нибудь будет, отвечал Парикмахер, здесь тупиков не бывает никогда, просто глядите молча. Я сам в замешательстве от столь точного и прицельного метания.

И вот видят они, что к синему мужу из тумана выскочила как бы тень синяя и скользкая. И обволокла та тень синего муж,а и верхними выступами своими припала к ушам его.

Нам страшно!- возопили ученики.

Не пугайтесь, промолвил Парикмахер, тень сия есть лишь адвокатто синего и она сейчас просвещает и научает его Премудрости, которая у них заменяет Справедливость. Вышло так, что они вещи эти не различают никак.

И точно очень скоро та тень отлипла от ушей синего мужа, а затем отринулась от него и с быстротою проявления сокрылась в туманах.

Дальше же случилось и вовсе дивное. Синий муж подскочил к темному и облобызал его руци, а потом и еще кое-что. И вот темный прикрыл оглазья рукавом одежд своих, совсем мало как бы подумал о чем-то и произвел громкое чихание. От того чихания весы содрогнулись и чаша синего склонилась к земле.

Вот!- изрек темный, моргая в прорезях повязки своей,- вы все видели сами! Итак - праведен синий муж, а красный есть грешник великий! Возьмите же его в цепи и уведите на муки, а синий пусть гуляет пока!

Сказавши это, темный подскочил к весам и начал ссыпать монеты в преогромный кожаный как бы кошель, а на самом деле просто в немалый мех, вынув его как бы вот просто из тумана и очень ловко, словно бы в хорошем цирке или даже на арене.

Синий муж с хохотом убежал в травы и скоро исчез в туманах, а красного обмотали цепями и поволокли за собою страшные в доспехах и с розгами.

А что будет с красным мужем?- вопросили ученики - его прибьют теперь?

Нет, отвечал Парикмахер, лишь выправят и поправят ему озадие его. Ведь монеты метать он может, а темный не пренебрег и его чашей тоже. Так что не пугайтесь, здесь все красные и синие только с виду, а на деле все серые и однообразные. Сечь можно всех, а дело лишь за монетами. В них же скрываются все помыслы и все смыслы.

И это все?- вопросили ученики.

А вам мало?- вопросил на это Парикмахер.

Да, подтвердил темный с повязкою, уходя в травы и унося туда же огромный кошель свой, что очень походил сейчас на мех полный, особенно издалека, здесь вам не шутки и не развлечения.

А что же тогда?- вскричали ученики в спину темного в маске.

Се Суд Страшный, отвечал тот уже из трав, а может и Высшая Справедливость, ведь сечь здесь можно любого и в любое время дня и ночи, а все равно сие будет иссечение верное. Мастер ваш говорит верно.

А куда он понес все смыслы?- вопросили ученики.

Куда подальше, отвечал Парикмахер, чтобы и самому не предстать пред чашами сими и не метать на них.

Все верно, донеслось уже совсем из туманов, только говори тише, а то предстанешь и сам пред чашами. Здесь это быстро.

Пойдемте уже куда-нибудь, сказал Парикмахер, слишком сыро вокруг и можно заразиться чиханием. А заразившись так, как метать, если придется? Поторопимся же и уйдем подале от Справедливости этой, и от той Премудрости.

И пошли они дальше, а травы смыкались у них за спинами и тут же становились стеною, а туманы укрывали их покрывалами тяжелыми и непрозрачными абсолютно.

Книга Стрижки, Часть II О Справедливости (Страшные Суды), Стих 12-45.