Рассказ

Весь город теперь знает - наш Минеттиф ужасный человек. Даже самые недалекие и наивные горожане сейчас уверены, что разного рода городские отхваты, ухватки, выкаты, беручки, а также все прочее городское воровство - это его стихия, которую он сам для себя и создал. Между тем наша остаточная городская мораль до сих пор осуждает воровство и причисляет его к основным городским порокам наряду с продажной любовью, мошенничеством и ссудным процентом, а они ведь тоже у нас процветают и ничего, наше небо от этого не рушится на наши головы.

Так уж повелось, что хотя город наш и большой, но здесь все знают всё и обо всех, и притом до мельчайших подробностей, ведь человеческое любопытство до сих пор не знает у нас границ, да и не только любопытство, но и зависть, и злопыхательство, и прочие человеческие пороки, а дворец нашего Минеттифа стоит на самом высоком и видном месте, растет там ввысь и вширь, сверкает свежими золочеными шпилями, куполами, башенками и хорошеет с каждым днем.

Как могло случиться, что наш Минеттиф так быстро погряз в воровской стихии и прочих неприглядных вещах, несмотря на то, что наша остаточная мораль не одобряет подобного поведения? Да все очень просто - он хип. Хипы вообще не очень моральны по своей природе, потому, что они твердо уверены - мир создан для них, а не они для мира, и поэтому они всю свою жизнь заняты поисками новых удовольствий, которые, как правило, очень дороги, а когда речь заходит о дороговизне удовольствий, то какая уж тут остаточная мораль? Для нее в мире, населенном хипами просто нет места.

К несчастью, наш нынешний Минеттиф еще до своего избрания был самым видным городским хипом среди всех остальных наших хипов и всегда весьма преуспевал в поисках новых удовольствий, да и его новый дворец постоянно требовал своего, и наложницы, и поставщики редких кушаний, и банщики, и массажисты, и музыканты, и шуты, и портные, и сапожники, все они требовали своего, вот он постепенно и скатился в столь крайнее стихийное воровство, что сразу после его избрания сильно сказалось на нашем городе. Да ведь и выбрали его потому, что он наобещал предоставить нашим горожанам целую гору новых и неожиданных удовольствий для них лично (и ничего для себя, так он тогда заявил прямо на площади, разрывая на груди дорогую и тяжелую бархатную рубаху, и оголяя тогда перед всеми нами свой пуп), потому-то многие тогда соблазнились этими обещаниями, и вот что из всего этого получилось.

Признаться, мне, как и многим нелюбопытным и увлеченным своим делом горожанам раньше было все равно - чем там пробавляется наш дорогой (ха! теперь действительно дорогой для нашего города и всех его обитателей) Минеттиф. Наша жизнь и при прежних городских минеттифах была непростой (все они были хипами), но никто из них не пел по ночам, а этот поет.

Песня его странна и однообразна, это даже не песня в обычном понимании, а протяжные каскады горловых звуков - носовые "о", и протяжные звонкие "у", которые он складывает в слоги "о-у-о" или "у-о-у" разной продолжительности, тембра и высоты. И вот что удивительно - слов в этой песне нет, а все отлично понимают, о чем поет ночами наш нынешний Минеттиф.

Поет он о том, что ни в чем не виноват, ведь наш мир весьма непригляден сам по себе и полон сладких ловушек, приятных вещей и дорогих удовольствий, а он слаб и поэтому не может отказать себе в новых удовольствиях поэтому-то он и берет там где не клал, и то чего не клал там, потому-то он и отхватывает, ухватывает, выкатывает и берет все, что видят его глаза и до чего дотягиваются его пальцы. Одним словом, наш Минеттиф жнет там, где не сеял и вытягивает оттуда, куда не закладывал. Еще он подробно описывает свои ощущения от новых, только что изведанных им удовольствий и просит у всех нас прощения за свое будущее воровство, ведь преодолеть в себе позывы к новым удовольствиям он не в силах и значит все это будет длиться и длиться дальше, вплоть до окончательной остановки мира. А как вы хотели, и чего вы от меня ждали, как бы спрашивает Минеттиф в конце своей песни, ведь человек слаб и недолговечен, и его нервные окончания быстро стареют вместе с остальным телом, и раздражать их новыми удовольствиями становится все труднее, да и сами эти удовольствия постоянно дорожают и отнюдь не по его вине. Ночная песня нашего Минеттифа заканчивается таким высоким и сильным "у-о-у", что будит даже самых ветхих городских старцев и после этого они уже не могут заснуть до самого рассвета.

Наши славные горожане относятся к песням Минеттифа по-разному - некоторые ненавидят его, некоторые презирают, а есть и такие, что жалеют, но больше всего в нашем городе тех, кто его боится. И правда - услышать подобное пение глубокой ночью бывает страшно, а ведь большинство городских уличных фонарей уже давно потухли, да и в наших домах уже холодно и темно, а снаружи происходит такое. Таким образом, темнота на улицах и холод в наших домах как бы дополняют все эти "о-у-о" и "у-о-у" нашего Минеттифа и служат им своеобразным беззвучным аккомпанементом, отсюда, надо полагать, и проистекает тот ужас, который будит по ночам даже наших ветхих старцев, ведь они абсолютно глухи и уже давно почти ничего не чувствуют.

Мне и самому становится не по себе, когда в полночь наш Минеттиф подбирается к моему скромному жилищу и скребется когтями в наглухо закрытые ставни, шумно вдыхает воздух через замочную скважину и стучит, цокает чем-то тяжелым по моей крыше, где-то возле давно остывшей печной трубы. Обычно он делает это молча, но иногда разражается серией быстрых и хриплых "агхр-р". Лучше бы он пел, в самом деле. Нет, правда - лучше бы он пел.

Зачем он это делает? Никто не знает. Некоторые думают, что так наш Минеттиф проверяет - есть ли еще у наших горожан дрова, ламповое масло и горшочки хоть с каким-нибудь варевом, но я в это не верю. Не верю, потому что хипы не любопытны по своей природе, они ленивы во всем, что не касается новых удовольствий, и вот - стали бы они ночами бегать по крышам из-за такой ерунды? Да ведь все уже давно должно быть очевидно для них и так. Поделать здесь ничего нельзя, ведь перед ночными выходами Минеттифа городские стражники оцепляют сразу несколько городских кварталов, которые он предназначил для своего пения на эту ночь, чтобы никто не мог помешать ему издавать эти ужасные звуки, и тогда попробуй к ним подойди со своими жалобами или замечаниями - изрубят на куски в один миг и рта не успеешь раскрыть.

В моем скромном домике уже давно нет верхнего света, а очаг мой уже давно потух, и труба его поверху заросла льдом, но это ничего. Согреться можно и старой шубой, если накинуть ее на плечи мехом вовнутрь, а вместо верхнего света я приспособил старую настольную лампу, которая не только светит мне, но и дает немного тепла, так что всегда можно разогреть на ней чернила или немного отогреть пальцы. Правда, масла в ней уже почти не осталось, но еще на две ночи его должно хватить.

Вот так мы и проживем эти два дня - я запрусь изнутри и буду писать этот рассказ, а Минеттиф будет петь снаружи.

2017

љ Лапин А., 2017