Коряги разной степени доброты и озверелости Panoramio - Photos by Arkady Postelnykh

Дожди то усиливались, то ослабевали, путая нам планы и внося коррективы в сроки нашего путешествия и в расклады наших трапез. С одной проблемой они нам помогли справиться: вода поднялась и, коряг стало меньше на поверхности. Да и скорость течения немного возросла. Когда дожди кончались и коряги становились более различимы, мы гребли с особым усердием и редкими остановками на отдых, пытаясь наверстывать упущенное время. О предвкушаемом до похода удовольствии от общения с рекой мы забыли. Это была тяжелая работа, отнимающая у нас немало сил и уверенности в добром исходе нашей авантюры.
К концу четвертого дня на правом берегу Пры мы увидели какую-то чудо-лодку и, решили пристать к берегу, дабы посмотреть на нее. Это оказался большой катамаран, собранный из шести надувных тракторных камер, соединенных связанными с ними деревянными дрынами. Катамараны в те времена только появились и были большой редкостью. Владельцами катамарана оказались бывшие работники Воронежской атомной электростанции, которые после праведных трудов прибыли в Мещеру снимать накопившийся на нелегкой работе стресс и вымывать из себя следы радиации. В те времена, после трех лет работы на атомной станции, ее сотрудники, получив предельный уровень облучения, увольнялись и их устраивали на другую, тоже высокооплачиваемую, но, не связанную с ядерными технологиями работу. Основным, как говорили атомщики, научно обоснованным, способом избавления организма от стресса и радиации, был стакан сорокоградусной. Поэтому, когда мы с ними у костра повстречались, они активно занимались этой лечебной процедурой. Несмотря на каждодневность и, похоже, ежечасность ее применения она им не надоедала. Предложили они и нам полечиться, но, мы сказали, что у нас есть своя и скромно отказались. У нас и правда была бутылка водки, которую мы взяли с собой в составе аптечки, как противоядие при змеиных укусах. Но, мы ее, до поры, до времени не трогали, относя к стратегическим неприкосновенным запасам. Не меньшую скромность проявили и атомные дяди, когда мы им предложили кое-что из нашего провианта, так как закуска у них было уже давно съедена. Они тоже вежливо отказались. Водку, как основное лечебное снадобье, они в деревнях закупали с запасом, ящиками, а вот калькуляция необходимых запасов еды у них складывалась неудачно.
Денег у них было немерено. Они сначала купили у кого-то на Пре длинную деревянную лодку, но, по-пьяни быстро утопили ее под могучей, прилегшей поперек Пры, березой. Потом купили тракторные колеса и сделали катамаран. Он плыл неспешно, но, на нем можно было полежать, поспать и даже закусить. Спешить им было некуда, водная эпопея у них было рассчитана на месяц. Что касается водки, то заготовка ее велась безостановочно, по всем правилам хорошо поставленного снабженческого обеспечения. Мы решили переночевать в их компании.
Долго сидели у костра, стараясь оттянуть суровое ночное бдение в компании с комарами. Мужики охотно рассказывали нам про свою атомную жизнь, хотя, в те времена, это было тайной за семью печатями и, делиться ею было предельно непозволительно. Но, их пьяные языки, посталкогольная расслабленность и вера, в связи с малолетством, в наше могильное молчание об атомных секретах страны, позволяли им, невзирая на печати, запросто делать это. Когда все уже разбрелись по палаткам, один из оставшихся с нами, видя, что мы без крыши, предложил переночевать в их палатках. Я пошел посмотреть. Входы в палатках были приоткрыты, там лежали бесчувственные тела атомщиков, лысины которых густо и многослойно были укрыты комарами, не обращавшими внимания на гнетущий противомоскитный запах перегара. Мы отказались и устроились ночевать под какой-то старой лодкой и плащпалаткой. Но, комары там были не жиже и всю ночь донимали нас.
Рано-порану покинув дремных атомщиков мы двинулись дальше. Проплыли деревню Ольгино, что в 2-х километрах от Пры, о чем нам поведал рыбачок на берегу. Впереди на нас наплывало Деулино - единственное до самого Брыкиного бора село на берегу Пры, где можно было бы освежить рюкзаки хлебом и прочими съестными деликатесами. Но, как в таких случаях бывает, единственный, в те времена, в Деулино магазин был закрыт. Правда, особой остроты в хлебе мы не испытывали, а консервы и крупы были взяты с запасом, потому больших нареканий на произвол магазинного продавца с нашей стороны тогда не было. А зря. Потом уже мы с грустью вспоминали эти несостоявшиеся наши нарекания.
Мы продолжали царапать своими лопатками водную гладь Пры. В один из дней настала моя очередь философствовать в компании с рюкзаками. Они были, по-прежнему тугодумны и тяжеловесны, существенно убавляя прыть лодки. Мои компаньоны ушли далеко вперед, но, на удивление, через некоторое время я их догнал. Они уже взнуздали плот, на который наткнулись где-то по пути. Окучивание водной глади длинными шестами на плоту было хотя и посложнее, чем на лодках - он был трудноуправляемым, но, повеселее: там можно было ходить, лежать, сидеть и даже прыгать. Можно было перекусить и передохнуть от комаров, заякорившись где-нибудь на середине реки. Подводные коряги были не страшны, да и обзор фарватера реки из положения стоя был понадежнее. Парни забрали на плот с моей лодки рюкзаки и плащ-палатку, и мы дружно поплыли дальше. По прямой плот, набирая большую скорость, обходил мою резиновую тачку, но, на поворотах терял свое скоростное преимущество. У меня же скорость и маневренность заметно прибавились и, я стал мало-помалу их обгонять. Иногда притормаживал, но, потом отрывался, поддерживая свою связь с ними криками и пересвистами.

Так мы плыли часа два-три. В один из сеансов связи я не услышал ответа. Причалив к берегу около очередного поворота, стал ждать, время от времени, сокрушая лес своими воплями. Но, ответа не было. Прошел час. Никаких известий. Два. Тишина. Надо было что-то делать. Плыть на этой резиновой тарантайке навстречу парням против течения было невозможно. Даже если грести вдвоем. В лучшем случае она будет стоять на месте. Поэтому мысль искать их таким образом отпала сразу. Оставлять лодку и идти по берегу тоже было нереально, так как места были болотистые, с редкими присыпанными песочком участками. Помимо встреч с разными ползающими гадами, коих там немыслимо много, можно было с этими болотами подружиться навсегда. Оставалось только ждать и кричать. Ответов не было. Начиналась легкая паника. Ребят нет, я один, карта, рюкзаки с продуктами, плащ-палатка и спички у них. Кругом ни души.
В то время водный туризм в Мещере, да и вообще, в России, только начинал набирать обороты, поэтому туристы попадались очень редко. Сейчас другие времена. По рассказам речных мореходов последние годы Пру оседлали основательно. В летнее время от неисчислимости байдарочников рябит в глазах. Практически, каждые 100 метров какая-нибудь калоша или другая посудина, да плывет. Сейчас в Мещере, недалеко от Пры, стали строить, даже, дворцы, настолько она привлекательна. Вот как описывает представленный на фото дворец публицист Николай Чуксин: 'Барская усадьба, перед которой меркнет знаменитое Кусково и не менее знаменитое Архангельское: огромная территория, два больших корпуса классической архитектуры, изящная беседка, римская колоннада, еще один корпус, самый дальний, красного цвета, выполненный в стиле местной рязанской готики. Это усадьба очень влиятельной в нашем мире женщины - Свиридовой О.Б. Если кому интересно, то более подробно об этом можно почитать на сайте http://rimona.livejournal.com/723202.html. Но, тогда дворцов не было и паломничество на Пру еще не началось. Мысли у меня в тот момент были совсем о другом. Что делать? Кричу, свищу, жду. Отклика нет.

Дворцы в Мещере, недалеко от Пры.

Где-то в конце, третьего часа ожидания, когда паника уже стала прихватывать гортань, за поворотом слышу какие-то голоса. Благо, что хоть какие-то люди. Теперь, главное, их не упустить. Наверняка, они проплывали мимо моих пацанов и смогут рассказать, что там случилось. Быстро сажусь в лодку и выгребаю на середину реки, чтобы побеседовать с туристами. И тут из-за поворота выплывают на лодке мои пацаны. Вид понурый. Гортанных воплей моих не слышали: лес на извилистой реке очень быстро убивает звук. Оказалось, что на одном из поворотов они не смогли развернуть плот, его затянуло под могучую поваленную березу, а вместе с ним туда же потащило парней, рюкзаки,плащ-палатку, удочки, всякий скарб и лодку. После тяжелой битвы

Здесь я ждал появления плота с сотоварищами

один рюкзак смогли вытащить из объятий задумчивой березы. Долгая борьба за другой рюкзак и, главное, за чужую плащ-палатку, ни к чему не привела. Они остались навсегда ее верными друзьями. Лодка вывернулась и пыталась поплыть дальше. Ее успели перехватить и дотянуть до берега. Еще в начале похода мы хлеб и спички распределили по разным рюкзакам. Если они намокнут в одном, то хоть в другом вода их не тронет. Но, случилось худшее. Вода сожрала целиком один рюкзак и солидно повоевала в другом. В нем остались две промокшие буханки, вымокшие сухари и несколько банок с консервами. Вернуть сухари к их первозданному виду было невозможно и, они пошли на корм рыбам. Хлеб удалось лишь частично реанимировать.
Хотя я мог осознать лишь толику того напряжения, через которые прошли пацаны, спасая себя и нашу утварь от погребения, но, и при этом было ясно, что им в тот момент пришлось очень несладко. Категорийность нашего похода резко повысилась. Стал он, при таких скудных запасах провианта походом на выживание. Впереди еще была половина пути, мы не прошли пока мост через Пру на дороге к деревне Веретье.
Потерянная плащ-палатка заставила нас опять вспомнить о Сергее Бунделеве, который втайне от родителей умыкнул ее для нас. Этой потерей мы крепко его подставили.

Сережка Бунделев с Сашкой Прошляковым после окончания институтов. Сашка с гитарой.

Но, тогда эта мысль нас сильно не гнобила. Давили нас мысли о том, как нам надо будет распределять провиант для того, чтобы с ним додержаться до конечной точки нашего путешествия. А до нее было еще очень далеко.
Природа после этой аварии немного отпустила нам солнечных лучей, которые позволили нам подсушить то, что вымокло. Но, на следующий день опять начались дожди. Время неуемно подгоняло нас. Надо было плыть, плыть и плыть. Поэтому каждый наш трудовой день после битвенной ночи с неугомонными комарами, начинался рано и заканчивался поздно. Сбор подножного корма, при таком раскладе времен условиях, был, практически невозможен.

Пра в 7 км от села Веретье, где я тушил пожары

Да, и условия для сбора лесных даров были совсем неподходящими. Лес набух от воды, далеко не уйдешь, сил и времени на ползание под мокрым лапником оставалось маловато. Пока разожжешь костер, сваришь, поешь, приготовишь еловую простынку, часто тоже мокрую, и крышу над ней, уже без приборов ночного видения в лес носа совать не рискнешь. Да, тогда их, этих приборов, в природе, пожалуй, что еще и не было. Но, все эти невзгоды были лишь прелюдией к нашему, еще более тяжелому забегу с препятствиями.
На Пре есть переход, который из-за сплошных болот получается очень большим. Даже на байдарках он дается с трудом. К этому длинному переходу, на котором нет никаких стоянок, мы готовились с особой тщательностью. Спозаранку, быстро перекусив, распределив наш жалкий скарб по лодкам, прикрывшись ими, дожидались, когда закончится традиционная утренняя порция дождя. Как только дождь закончился, мы ринулись штурмовать этот длинный переход. Досталась моя очередь плыть одному на пару с рюкзаком. С одним рюкзаком было полегче, чем с двумя набитыми, кои были вначале. Но, сменщика у меня не было, была уже накопившаяся хроническая усталость, как, впрочем, и у моих напарников. Часа через 2-3 стало опять поливать. Вода набиралась в лодку, нагружая ее до бортов, снижая скорость и маневренность. Ноги, будучи в воде подмерзали. Но, надо было грести, выгребать воду, выискивать в мутном дождевом мареве коряги и на чем свет стоит бранить его Величество Дождь. Гребля помогала бороться с дрожью, настигавшую всякий раз, когда приходилось останавливаться. Когда воды набиралось много,

Мост через Пру по дороге Веретье-Кудом до ремонта

Мост через Пру по дороге Веретье-Кудом после ремонта

приходилось выходить на берег и капитально выгребать ее, а заодно и себя освобождать от излишней воды: берега были скользки, забраться на них было непросто. На это уходило немало уже скромных оставшихся сил.
И так час за часом я монотонно греб, зомбированный дождем, усталостью и безнадежным ожиданием чуда - появлением песчаных берегов. Кругом были бесконечные болота, смотреть на которые с каждым часом становилось все более и более утомительно. Уже где-то, думаю, на последней трети этого длинного перехода силы стали покидать меня, я стал подхалтуривать, переставая грести при сильном течении Пры. Реже стал, а потом и вообще прекратил выходить на берег, совершая избавление от излишней воды по ходу движения. Пацаны уходили далеко вперед, но, притормаживая, дожидались, корили меня за медленную гонку, но, я ничего поделать не мог. Подкатывались сумерки. К концу перехода силы вовсе оставили меня. Наворачивались от бессилья слезы, я уже просто гладил лопатками воду без сколь либо возможных усилий. Потом и перестал откачивать воду, на это не хватало ни времени, ни сил. Обездвиженные ноги, постоянно находившиеся в воде, стало сводить судорогой. Приходилось их постоянно щипать, чтобы привести в чувство. Связь с моими попутчиками была потеряна. Я уже давно не слышал их голосов. Видно они были тоже на пределе человеческих сил и уже не имели возможности подбадривать меня своими визитами. Представления о том, сколько еще осталось до твердой земли, не было никакого. Приличного места, где бы можно было остановиться на ночь, тоже не было - кругом одни болота. Плыть ночью, не видя коряг - безрассудно. Накатывалась паника. Злость на себя, что втянулся в эту авантюру с походом. И злоба на бесконечное петляние Пры. Думаю, что в тот момент, дурная погода, бесконечное петляние, безнадежные болота вокруг крепко подломили мою уверенность в положительном исходе нашей авантюры.
И тут случилось сразу три чуда. Первое - появился высокий песчаный берег, что означало, что болотистый участок Пры закончился. За ним еще одно - кончился дождь, оставив нам лишь легкую исморось. И третье - к берегу были причалены байдарки, а высоко на берегу стояли палатки и рядом с ними люди. Мне они в тот момент казались сказочными богатырями.
Было еще одно чудо - это оказались цивилизованные туристы из Москвы, которые узнав, что мы в дождь преодолели на наших калошах неимоверно трудный участок, усадили нас у костра, накормили горячей картошкой с тушенкой и еще дали сковородку с жареными лисичками. Видя, как нас трясет, предложили даже выпить, но, мы отказались. Нам освободили палатку, уложили в теплые спальники, забрали и высушили нашу мокрую одежду и предложили еще несколько дней побыть с ними, дабы поправить внешний вид наших замученных лиц и пошатнувшуюся психику. Все это тогда было для нас сказкой сказок. Сказочным тот эпизод кажется и сейчас. Но, мы не смогли принять их предложение из-за большой потери времени и скудости наших съестных запасов. У нас снова появились силы и вера в себя, в то, что мы можем

Стоянка москвичей. Ели тогда там были совсем маленькие

добраться до Брыкина бора. И хотя следующее утро выдалось пасмурным и дождливым, это не убавило желания двигаться дальше.
Места пошли повеселее, чаще, хотя и робко стало улыбаться солнце. Мы плыли уже несколько дней в заповедной части Пры. К левому берегу приставать было нельзя, там был заповедник. Правый берег был в нашем распоряжении. Единственно, что нас тяготило - нерадостное соотношение длины оставшегося пути и количества съестных припасов. Запасы таяли, а река петляла все больше и больше, беззастенчиво пожирая отпущенное на поход время. И тут нам повезло. На левом берегу мы увидели лодку, обычную, деревянную, без наворотов, кем-то брошенную, изношенную, заурядную и неприглядную. Была она сильно притоплена. И хотя к корме ее был прибит какой-то номер, но, ее дырявость и неухоженность показали нам, что она ничейная. Уж очень дряхлым был ее экстерьер. После недолгих сомнений мы аккуратно топориком срубили номер, выстрогали из березы весла, щепками забили щели, выгребли из нее воду с проросшей тиной-водорослями и поплыли. Одну нашу резиновую калошу мы уложили на на нос новоявленного торпедоносца, а другая была сзади на привязи. Мы стали наматывать километры водной глади на этом скороходе гораздо быстрее. Лодка двигалась гораздо быстрее и маневреннее плота. Мы поняли, что при такой скорости запасов провианта, если расходовать их экономно, может до конца похода и хватить. Но, недолго длилось наше счастье.
Где-то после часа или двух нашего ускоренного петляния по Пре на берегу в березовой рощи мы увидели трех бородатых мужичков с собакой. Один был с ружьем. Похожи они были на лесовичков, мирные, спокойные, неспешно потягивающие самокрутки. Когда мы с ними поравнялись, они попросили нас причалить к берегу. Мы спросили, зачем? Не могли бы мы им одолжить соли? Насторожило нас то, что они сидели на заповедном берегу. Посовещавшись, мы поплыли дальше. Они тронулись вслед за нами по берегу, перемежая каждый шаг добротным фольклорным оборотом, все громче и оборотистее призывая нас причалить к берегу. Мы прибавили ходу. Тогда тот, что с ружьем пальнул впереди нашей лодки, сказав, что следующие заряды будут сначала по надутым нашим лодкам, а потом и по нам. Тут уже можно было проверять наши штаны. Как только причалили, лодки наши сразу были арестованы, к нам приставили грозного пса и начался допрос. Где взяли лодку? Почему срубили номер? Куда его дели? Пока не вернете номер, не отпустим. Начали пугать составлением акта о краже государственного имущества. Оказалось, что лодка принадлежит Окскому заповеднику и, какая бы она не была, прикасаться к ней нельзя. После составления акта нас отведут на ночь в подвал, потом в милицию. Далее сообщат родителям, откроют уголовное дело, за ним исключение из школы, большой штраф родителям, а нам срок. Дали нам понять, что тянем мы на хорошую статью. Мужики были бородатые, но, юридическое крючкотворство им в некоторой степени было ведомо. Довели нас до слез. Мурыжили часа два. После серии строгих вопросов невзначай спросили, есть ли у нас водка. На наше нет, продолжали запугивать. То ли им надоело, то ли слишком много времени потратили на нас, но, узнав, что у нас есть деньги, сошлись на том, что мы выплачиваем штраф за угон лодки и, они нас отпускают. Деньги, понятно, им были нужнее, чем нам и, конечно, пошли они на водочное снятие тяжелого стресса от общения с нами. Нам самим их не хватало на обратный путь, но, свобода превыше всего и, оставив им на попечение их развалюху и значительную часть наших денежных знаков, мы поплыли дальше. Про свою бутылку водки мы умолчали. Она нам, как показали грядущие перипетии нашего авантюрного предприятия, будет еще нужна.
С обратной дорогой уже начали складываться проблемы. Мы планировали доплыть до Оки, там, по течению добраться до ближайшей пристани и от нее добираться до Рязани в течении двух дней на пароходе. Тогда пароходы еще ходили по Оке. Но, оскудение, при потоплении рюкзака, наших продовольственных запасов и увы, экспроприация значительной части наших денег бородачами, не позволявшая нам докупать продукты, поставила нас в сложное положение.
Вот сейчас думается, сколь примитивно мужское алкогольное счастье. Те бородачи, которые нас остановили, были егерями и работниками Окского заповедника. Какое-никакое образование, судя по их псевдо-юридическому сленгу, они получили. Выслушав наш печальный рассказ про наши мытарства, про потопленный рюкзак, про скудные запасы еды, про сильное отставание от графика, понимая, что мы для таких походов еще не доросли, они должны были бы сами прослезиться, списав нашу проделку с их лодкой на незрелость нашего мышления. Но, они довели нас до наших собственных слез и вытянули из нас почти последние крохи денег, дабы залить водкой свое счастье по случаю возвращения полудохлой лодки, а точнее говоря, счастья от радости чревоугодного осязания этого зелья. Конечно, попугать нас всякими санкциями они были обязаны, чтобы нам было неповадно, в будущем, зариться на чужую недвижимость. Ту лодку по ее состоянию можно было вполне считать недвижимостью. Но, деньги у нас забирать было грешно. Я не верю в божественное наказание подобного поведения, но, думается, при такой форме отношения к чужим проблемам, эти мужественные парни со временем сами себя накажут. Все же поганая эта штука водка и еще более поганы те люди-нелюди, которые ради глотка этой заразы способны на подленькую выгоду, крадущую надежду у одних и остатки ума и совести у других.
Чуть погрустив, и сделав несколько глубоких, съедающих стресс гребков от места той злосчастной встречи, мы начали смеяться. Потешались над тем, как мы рыдали на допросе, как нас будут вести по непроходимым болотам к ментам, как вплавь бы продолжали поход без наших резиновых подруг и изучали бы азбуку Морзе в тюремных камерах. Может этот смех был естественным, молодые нервы крепки и, как говорится, с младого пуза, как вода с арбуза. А может это была нервная реакция на тяжелый стресс, когда нас прессовали лесные бородачи. Или мы просто хотели затушевать этим смехом наши ненаигранные слезы и перенесенное унижение, недостойное настоящих мачо. Но, смеяться мы продолжали и дальше. И похоже, более всего, это было на смех сквозь слезы.
Дожди сменялись проблесками солнца, а мы все гребли, гребли и гребли. В один из дней, после дождевой ночной завесы и дневного неистовства небес, мы вынуждены были остановиться уже в густых сумерках на крутом берегу. Хлестал дождь, дул ветер. Мы из лодок соорудили некое подобие шалаша, но, наших резиновых спасительниц сильно раскачивало ветром, на нас сваливались потоки воды и мы вынуждены были, как Атланты, держать всю ночь наших резиновых подруг над собой. Покидать это ненадежное убежище мы не могли. Кругом стояла темень и можно было вляпаться в более серьезную неприятность. Как только рассвело, пошли искать какое-нибудь более достойное убежище. Ничего подходящего не было. На крутом, обрывистом берегу, усеянном ласточкиными гнездами, торчал самодельный трамплин из широкой доски, одним концом полувкопанный в землю. Я решил, что доску можно как-то использовать для укрытия и стал отрывать ее от земли. Просунул под нее руку и тотчас с ужасом отпрыгнул метра на три. Под доской я рукой схватился за что-то мягкое, холодное и живое. Через мгновение я

Ласточкины гнезда. Место встречи с ужом под трамплином

понял, что это была змея, и вот тогда совершил тот исторический полет. После него я стоял несколько секунд парализованный и, придя в себя, готов был бежать дальше. Но, видно змея, напуганная моей наглостью больше меня, вылетела из-под доски, соскользнула по крутому берегу к воде и грациозно поплыла, сносимая течением, на другой берег. На голове у нее было два желтых пятнышка. Это был уж. Я вздохнул с облегчением. И хотя добрые ужи тоже кусаются, этот меня не тронул. Видно его испуг оказался страшнее моего.
Мы продолжали рыскать по берегу в поисках убежища или какого-нибудь материала для построения из наших лодок укрытия от дождя. Помнится, идя вдоль берега, дальше нас не пускали вековые топи, мы подбадривали себя песней о Щорсе - Шел отряд по берегу.... Чуть углубившись в лес, недалеко от реки мы наткнулись на еле приметную землянку. Была она стара, как земная кора, вся замшелая, заросшая, утопшая во мху, полнившая подступы к ней ароматом гнетущего сырого тлена. В середине ее было сложено, заполненное песком, некое подобие ящика для костровища. В нем лежали обугленные остатки дров и ... змеиные чулки, сброшенные ядовитыми тварями при линьке. Шкуры были высохшие и мы не придали этому никакого значения, про себя лишь подумав, что в этом дворце бывали гости и до нас. Сильно промокшие и замерзшие, мы быстро собрали веток и развели костер. Он с трудом принимался, дымил, трещал, но, в конце концов сдался. Землянка топилась по-черному, дышать было тяжело, но, если нагнуться, то можно было вдыхать относительно свежий воздух. Дым стелился на уровне окон и через них вытекал в лес. Было далеко не комфортно, но, все же, лучше, чем снаружи, под непрекращающимся недержанием небес. Мы начали согреваться, языки наши зашевелились, подбадривая нас шутками и анекдотами. Но, это счастье длилось недолго. По истечении минут двадцати мы поняли, что коротать нам скупое мужское одиночество не получится. На окнах что-то начало шевелиться. Было темно, дневной свет бил из маленьких окон в глаза и, поначалу, трудно было разглядеть, что там такое. Но, потом мы увидели на фоне просвета шевелящиеся змееподобные тела. Причем это были не ужи. В тех местах водились ядовитые медянки и гадюки. Что делать? Сил покидать согревшее нас тепло было никаких.

Обитатели мещерских лесов - уж, медянка и гадюка

Да и змеи не хотели вылезать под проливной дождь. На холоду они подпримерзли, но, когда мы прогрели землянку, зашевелились. Твари похоже были уже знакомы с такой системой обогрева: они спустились чуть ниже колышущегося облака дыма и продолжали, лениво шевелясь, оставаться в землянке. Обычно животные и пресмыкающиеся бегут от дыма. То ли от холода змеи не совсем еще проснулись, то ли у мудрых тварей уже был подобный, безущербный для них опыт общения в этой землянке с дымом, но, они ее не покидали. Нам было не по себе. Под проливной дождь из теплой землянки идти не хотелось, но, и с непредсказуемыми змеями коротать время весьма утомительно. Мы приняли соломоново решение. Распочали на троих бутылку водки, надеясь, что если и цапнет змея, то антидот будет уже внутри нас. Заодно и сняли стресс от общения с этими тварями. Сегодня ученые открыли миру такую нерадостную истину, что водка только усугубляет действие змеиного яда. Но, тогда в ходу была противоположная версия ее действия. Зеленый змий считался тогда лучшим антидотом против яда земных змеиных тварей. Съев по стакану сорокоградусной, мы согрелись еще лучше и, вообще нам все стало нипочем. Пустую бутылку мы оставили мудрым и задумчивым змеям. Так, после потерь рюкзака и плащ-палатки, мы расстались с еще одной своей доброй подругой, подарившей нам, путем собственной утраты, несколько часов беззаботного пребывания в опасном соседстве с ядовитым зверьем. Под глубоким кайфом просидев около часа, может двух и, начав трезветь, мы поняли, что дразнить судьбу не стоит и, как только хляби небесные поубавились, мы вылезли из землянки и, за неимением лучших укрытий, поплыли дальше.
В такое мирное соседство людей и змей мало кто может поверить, но, все это было на самом деле и судьба, видно, выдала нам редкостный шанс выпутаться без потерь из этой непростой ситуации. А может быть, мы попросту недооценили мудрость змеиного братства, посчитавшего, что в такое ненастье не надо трогать ближнего своего. Ведь, ближе нас, в тот момент, рядом с ними не было никого. Вообще, у меня сложилось такое впечатление, что мещерские ядовитые гады достаточно дружественно относятся к братьям своим старшим. Если, конечно, на них не наступают и не занимаются охотой на них. В более поздние годы я, на берегу Пры в 7 километрах от деревни Веретье, бродя по берегу в поисках наиболее удобного места для ловли щуки очень часто натыкался на гадюк. Но, они не выказывая агрессии, быстро уползали с той тропы, по которой я шествовал.
В следующих своих походах по Пре, я пытался найти эту землянку. Место то, рядом с высоким песчаным берегом, было весьма приметным. Хотя землянка находилась в некотором отдалении от крутого берега, в его низинной лесистой части, мне казалось, что найти ее будет не сложно. Со временем, она в моем сознании стала, как бы, добрым родным домом, приютившим нас в тяжелую минуту. Но, землянки обнаружить не удалось. Нещадное время, видно, умертвило ее, незаметно сравняв с окружающим миром. Для меня стало загадкой, почему землянку соорудили не на высоком проветриваемом от комаров берегу, а в низинной части берега, причем, не поблизости от него. Ведь, в весеннее половодье она на несколько метров будет уходить под воду, летом от комаров не будет отбоя, в таких местах любят гнездиться змеи. Возможно, просто хотели подальше ее убрать от человеческих глаз. Или была другая весомая причина.
Дни шли за днями, дожди то стихали, то вновь демонстрировали, в дни ненастья, свою неодолимую тягу к земле. Закончилась вторая неделя нашего затянувшегося скитания средь вод земных и вод небесных. Мы все гребли и гребли, а Пра по-прежнему нудно петляла и петляла. Река стала от нас уставать, являя нам первые признаки скорого расставания с ней. Покоренная нашим усердием она стала услужливо выкатывать к берегам выкошенные луга, выставлять припрятанные сети, верши и прочие хитроумные рыбачьи приспособления, а иногда и самих рыбачков с их шалашами, дымком костровищ и утоптанными плешинами на берегу. И хотя появляющиеся, время от времени костровища, порубки, пустые бутылки и прочий мусор глаз не радовали, на души наши их появление в тот момент ложилось приятным бальзамом.

Рыбаки на Пре

На берегах Пры, постоянно утопающих во мшарах, практически нет деревень. А здесь стало накапливалось столько следов согревающего нас хозяйственного, а порой и бездумного человеческого усердия.
Съестные припасы закончились совсем. Осталась одна банка сгущенного какао. Надо было спешить. Мы все настойчивее гребли и гребли, а Пра все также петляла и петляла. И этим однообразием мы сильно надоели друг другу. Но, реке наше присутствие наскучило более. Поэтому в последнее предвечерье она явила нам некое подобие причала, множество лодок рядом с ним и какие-то сарайчики. Слез не было, ведь мы в этот момент почувствовали в себе какие-то признаки матерых путешественников, но, близко к глазам они, все же,

Мы гребли, гребли, а Пра петляла и петляла (вид со спутника)

подкатились. Это был Брыкин Бор! Мы победили все! Неуверенную в себе, постоянно виляющую, но, прекрасную речку Пру, собственные сомнения в возможностях преодоления такого пространства на жалких одноместных калошах, победили страх перед жутким смерчем и безнадегу перед нескончаемым дождем, выдержали вынужденную голодовку, тяжелое психологическое общение с ядовитыми тварями, холод, денную и нощную безостановочную злобную комариную экспансию с ночевками без палаток, катастрофы с потерей рюкзаков и провианта, неприятные, с огнестрелом встречи с лесными бородачами и многое, многое другое.

Брыкин бор

Оставалась ночевка и неясность, как добираться дальше. Вариант дальнейшего нашего путешествия до Оки и далее пароходом даже не рассматривался, потому что не было уже сил, провианта и желания дальше продолжать общаться с водой. У местного егеря мы выяснили, что из Лакашей на Рязань ежедневно в полдень вылетает рейсовый кукурузник. Местный люд Лакаши называл более простым и доступным пониманию словом - Алкаши. Подсчитав свои финансы, поняли, что нам хватает на билеты. Если память мне не изменяет, билет на кукурузник до Рязани тогда стоил менее 3 рублей. Средняя зарплата рабочего около 100 рублей. Святое было время. Но, с убитой перспективой.
Егерь предоставил нам свой крохотный сарайчик, в котором он хранил свой рыбацкий скарб и, поделился половинкой буханки черного хлеба. В сарайчике лечь было нельзя, настолько он был мал, но, сидя можно было переждать возможный дождь и ночные атаки бесчисленного и свирепого комариного воинства. Маленькое застеклено-зарешеченное окошко с видом на речку давало нам немного света. Последний день нашего путешествия выдался сухим, и хотя можно было посмотреть на здешнее музейное зверье, мы остались коротать остаток дня в сарайчике: усталость придавила это наше желание. Хлеб и банку сгущенного какао мы припасли на утро, чтобы заправиться ими перед дальним походом. Лодки у нас были тяжелые и требовали калорийного подкрепления. Усталость, скудные запасы съестного не очень прибавляли нам настроения. Но, местные обычаи решили поубавить нашу грусть и предоставили веселенькое развлечение, венчающее наш поход. Когда пляж, около которого располагался наш сарайчик, опустел и стали накатываться сумерки, на нем появились девушки, судя по их разговором, студентки рязанского пединститута, проходившие практику в лесничестве окского заповедника. Не подозревая о нашем присутствии, они сбросили с себя одежды и голышом стали принимать водные процедуры. Мы решили себя не обнаруживать, наслаждаясь бесплатным зрелищем. Но, Аркашка не удержался и гаркнул. Реакции не было никакой. Лишь одна из девушек лениво обернулась, целомудренно продолжая пленять речку и нас томительным своим присутствием. Нам и егерь говорил, что девушки в теплые вечера не упускают возможности поплескаться, в чем мать родила, в водах Пры. Вскоре этот неоплаченный вальс-стриптиз полуночных русалок закончился и, мы мало-помалу стали приходить в себя, надеясь на какое-то подобие сна. Сидя поспать, тем более, после такого зрелища, нам не очень удалось. Но, это были несущественные мелочи на фоне того, что мы, все же, добрались до конечной точки той земной тверди, о которой мечтали весь поход. Жили тогда студентки в общежитии, которое позже стало называться и гостиницей. Сохранилась она и по сегодняшний день, но, сейчас там строят новые здания для новых русских - конно-спортивные комплексы
Встав рано-поутру, поровну поделив хлеб и приукрасив его сгущенным какао, мы попрощались с притихшей Прой, благодарственно известили уже бодроствующего егеря о своем оставлении предоставленной нам кельи, и поплелись в Лакаш. Автобусы из Брыкиного Бора тогда не ходили. Позже пустили автобусные линии из столицы мещерского края до Спасс-Рязанского и до Рязани. А тогда мы отправились пешком. До Лакашей было километров 6 разбитого дождями сухопутья. И хотя ходить мы уже разучились, нас такое расстояние не пугало. Дорога с неподъемными лодками была тяжелая, но, с песнями. Тогда у нас в ходу была песня о Щорсе - Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем, командир полка. С песней было легче. Мы тогда были пионеро-комсомольцами и патриотические песни хорошо ложились нам на душу. С хорошим запасом по времени пришли в Лакаш, купили билеты и полетели. Самолетом мы летели впервые. Боялись и не очень.

Гостиница, год 1961

Внизу, под нами, неслись поля, полностью залитые водой. Ока в тот год летом разливалась трижды, погубив, вместе с дождями хлеба, множество других культур и

Конно-спортивный комплекс,2010 г

туристический кайф во всех его видах. Легкий и старенький самолетик трясло, он проваливался и вспрыгивал, иногда покашливал, пугая нас тем, что его моторчики заглохнут, но, все же, исправно тащил нас в Турлатово, которое находилось в 4 км от Рязани. Раньше это был неплохой аэродром, для которого было начали строить гостиницу. Но, когда в 90-е годы страна умирала, его закрыли. Сейчас его вновь открыли, но, рейсов мало. Приземлились мы в Турлатово подпрыгивая, но, удачно и автобусом по домам. После этого похода я неделю проспал, лишь изредка поднимаясь, чтобы подзаправиться, перекинуться парой слов с родственниками и опять в койку досматривать сладкие сны про наши славные победы.
Так закончился наш первый поход по главной водной магистрали Мещеры - реке Пре. Мы возвратились с задержкой на 4 дня. Постоянные дожди и вынужденная гонка не дала нам возможности насладиться ее красотами. Но, воспоминания о ней и этом походе останутся в моей памяти навсегда живыми.
Родители нас заждались. Если бы они знали, что мы пошли втроем, без старших опытных руководителей, то поход бы не состоялся. То, что мы им наврали, конечно, плохо. Но, может это тот самый случай оправдания святой лжи, коя во имя спасения их здоровья и нервов, пользительнее правды? Как бы они нервничали, если бы знали, что мы ушли втроем?!? Или по поводу того, что мы вернулись позднее обещанного? Вопрос этот непростой и решать его родители и дети будут в соответствии с уровнем их доверия друг к другу и планкой допустимых в данной семье рисков. Принятые риски нашими головами, еще не отформатированными неудачами, в тот раз оправдались. Бывает и не оправдываются. Может из-за недостатка доверия или неточного определения уровня рисков? Дети в наше время и, во времена будущие, все дальше будут уходить из-под родительского попечительства и, один из немногих способов избежать неоправданных рисков - научить детей правильному разумению в оценке своих возможностей, умению ценить бесконечно щедрый дар - их собственную жизнь и уважительно относиться к переживаниям взрослых. Получилась эта мысль, как и некоторые другие, банальными и пафосными, но, по-другому пока не складывается. Этот поход был для нас тяжелой дорогой испытаний: Ока тем летом из-за проливных дождей разливалась трижды, мы попадали под смерч, по нам стреляли, мы тонули, мокли и замерзали по ночам, сгорали под солнцем и промокали до костей, многие километры несли на себе непомерный груз, спали на еловых ветвях с крышей из листвы, коротали время дождя вместе с гадюками в землянке - их родном доме, нас без палатки заедали комары, онемевшие от бездвижья ноги, погребенные на дне лодки под слоем воды от потоков проливного дождя, сводило от судорог: одновременно грести и выгребать воду не было сил и времени, нас затягивало вместе с плотом под могучие падшие стволы берез, под одной из которых почил наш рюкзак с провиантом и плащ-палатка. Последние три дня мы голодали - ели только сгущенное без хлеба какао, ночь коротали полусидя в тесной метр на полтора кладовке егеря и многое, многое другое. Но, были и положительные эмоции. Мы одолели на тупых, тихоходных лодках Пру практически на всем ее протяжении - от Спас-Клепиков до Брыкина Бора, что даже на байдарках весьма утомительно, общались с добрыми людьми из Москвы, приютившими нас на один день у себя и, накормившими нас досыта после нескольких дней нашего вынужденного голодания, один день познавательно плыли параллельно с вечно пьяными атомщиками с Воронежской АЭС, смывавшими накопившуюся радиацию и стресс в водах Пры, так как из провианта у них была только водка, одержали над собственным страхом победу, когда у нас в землянке, топившейся по-черному, с костром в середине, в 30 см от наших голов в окошках просыпались полудремотные от дождя и холода гадюки, испытали свою психику на устойчивость, когда в 20 метрах от нас смерч с ужасным треском выворачивал сосны и бросал их рядом на землю и некуда было бежать, вода столбом, страшный ветер пуляет сломанными ветками, научились жить в лесу без цивильных приспособлений, терпеть голод и холод, неустанно грести под проливным дождем, научились ценить природные богатства и питаться наземными яствами, любоваться закатами, природными причудами, а из кладовки егеря любоваться наготой не подозревавших о нашем существовании студенток из Брыкиного бора, приходивших по вечерам купаться голышом на местный пляж. Мы впервые добирались до Рязани на самолете, под которым редко была видна затонувшая от многократных разливов Оки и бесконечных дождей земля, прибыли домой тощими, но, окрепшими, не утратили дружбы, которая даже среди взрослых при постоянных невзгодах и непомерной усталости часто перерастает в неприязнь.
Это был мой последний, тяжелый, но, очень полезный школьный поход. Он добавил к нашим 15 годам еще года 3-4 опыта и психологической устойчивости.
После этого похода было еще много походов в более взрослой жизни, но, этот был главным, наиболее познавательным и поучительным, поэтому несколько слов о нем.
Где сейчас и чем занимается Аркашка Тюрин, я не знаю. Сашка Прошляков, закончив в Воронеже биологический факультет университета, продолжает трудится в Окском заповеднике, сохранив преданность этому удивительному краю.
После этого похода тяга к путешествиям стала постепенно превращаться в желанную летнюю патологию и, я еще не раз ходил по Пре и другим рекам Мещеры водными и пешими путями с первой и второй своими семьями и семьями сестер. За жизнь в командировках и частным образом я протоптал параллели и меридианы по наземным, воздушным и водным артериям от Байкала до Стокгольма, от Урала до всей Прибалтики, от Еревана до Питера, от Москвы до Хаммамета, От Луксора до Каира, от Ташкента, Самарканда до Смоленска, от Львова до Новосибирска и Кемерово, побыл более чем в 200 российских и зарубежных городах, видел Арарат и, возможно, мифического Ноя, до сих пор блуждающего по горе, остроконечные пики Памира, покоренный временем, мудрый седовласый Урал, унылые безжизненные горы-холмы Египта, с парашюта вкушал великолепную панораму природного великолепия Туниса, верхом на верблюде сушил легкие раскаленным воздухом Сахары, отбивался от темных туч всеядной саранчи, неразумно гасил жажду познания в ледяных июньских водах Байкала, слышал несущийся через тысячелетия рев жаждущей крови толпы в карфагенском Колизее, покорял горные вершины, точнее вершинки Киргизии, Грузии, Абхазии и Армении, предгорья цепей ТяньШанских гор, падал ниц перед рукотворной громадой братской ГЭС и неустанно глотал воздух познания земных и рукотворных шедевров.
Я опять убежал далеко вперед из моего детства, поэтому вернемся к незаконченному сказу о наших дворовых интригах.

11.Дела общественные

Пока я учился в школе, первая общественница нашего дома - Евгения Кантор, старая безобидная еврейка, попросила меня заняться библиотекой, собранной из пожертвований жителей нашей обители. Причин для организации таких библиотек было несколько. Первая заключалась в возможности как-то понизить градус общественного кипения неуемных одиноких душ сотворением доброго дела. От этого повышался и градус их значимости в своих и чужих глазах. Вторая причина основана тоже на добрых помыслах: одинокие старушки, владевшие библиотеками, уже мало с ними общались из слабости зрения и читанности-перечитанности книг от корки до корки. Заодно квартира освобождалась от пылесборника и пристанища разного рода насекомых: моли, клопов, кои тогда были нередкими поселенцами в квартирах. Третья причина - забота о народе: пусть приобщается к шедеврам литературного слова. Но, приобщаться к шедеврам не очень получалось: наши литературные меломаны и книжные знатоки сдавали, преимущественно макулатуру. Знаю потому, что я ее сортировал.
Среди взрослых на эту неоплачиваемую должность заведующего библиотекой дураков не нашлось. Тогда она, после долгих уверений меня в том, какой я начитанный и умный, упросила меня заведовать этой библиотекой. Ее выбор пал на меня не потому, что я был умный, а потому, что я не тусовался с бандитской порослью нашего дома, которую все, особенно евреи, побаивались. Ну, еще и потому что ребята клубились вокруг меня: они регулярно собирались у меня в сарае и с нескрываемым любопытством смотрели, как я ставил разные химические опыты - вулкан, змея, серебрение монет, светящиеся в полной темноте глаза собаки Баскервилей, превращение воды в вино, взрывы. Удивлялись, что можно запросто гнуть на огне спиртовки стеклянные трубки, плавить металлы с помощью угля соды и паяльной трубки, выплавлять свинцовые грузила для донок и удочек. Творил я в сарае и другие, порой и небезобидные опыты.
Мое увлечение химией было далеко не безопасным. Прожигал, от неопытности, кислотами и щелочами одежды. Однажды, сжег смесью магния с марганцовкой себе кожу на пальцах правой руки, бывали взрывы. С опытами в сарае я, чуть было, не был привлечен в качестве фальшивомонетчика. В годы детства гербовая сторона трехкопеечных и двадцатикопеечных монет отличалась лишь цветом - желтый цвет латуни у 3-копеечных монет и серебристый медно-никелевый сплав для 20 копеечных. При опускании латунных монет в раствор азотнокислой ртути они обретали блестящий, характерный для ртути, серебристый цвет. Для несведущих это было удивительным превращением. Ко мне приходили пацаны и я, по их просьбе, запросто, таким образом, облагораживал 3-х копеечные монеты до значимости 20-ти копеечных.

Поистрепанные временем сталинские 3-х и 20-коп-е монеты

Позже выяснилось, что некоторые пацаны выдавали эту монету за 20 копеек, подсовывая ее гербовой стороной. Один из парней на этом, в нашем магазине попался. За такие дела кары, в те времена были очень суровые. Но, добрые продавцы из нашего магазина отвели парня к родителям, и крепко постращав его и обомлевших от страха пап-мам, сказали, что, в следующий раз сообщат в милицию о подделке монет. Перепуганные родители, выяснив у пацана, откуда посеребренные трешки, нагрянули ко мне в сарай и сильно накрутили мне извилины. Побеседовали и с моими родителями. После этого я прекратил манипулировать с монетами, превращая медяшки в серебро. Тем более, что кроме ненужных, по сути, криминальных забот, я на этом деле абсолютно ничего не имел. Ну, конечно, дешевый авторитет у пацанов я, таким образом, приобретал. Но, это было очень зыбким приобретением. Зыбким, с учетом колоссальности наказаний, которые могли пасть на головы моих родителей.
Я не был нумизматом, но, кое-что из старых сталинских монет у меня сохранилось.

Монеты СССР, России и прочие

В монетах прописана, как это банально не звучит, история страны и история нашей жизни. Прописана не столько их видом, датой выпуска и степенью потертости, сколько нашим отношением к ним. Копейками мы тогда не разбрасывались. На копейку можно было купить коробок спичек, стакан газированной воды. Летом, в жару такой стакан газировки, к которой мы, в те времена, относились с пиететом, всегда был кстати. Крепка тогда была и копейка нашим уважительным отношением к ней. 15-копеечные монеты использовались в уличных телефонах-автоматах. Это были уже большие деньги и звонили мы, поэтому, тогда не часто.
В 1961 году Хрущевым была проведена реформа денег. 10 старых рублей менялись на новый рубль. Народу она очень не понравилась. Популярный тогда рынок, отреагировал на реформу, по-своему. Например, пучок зелени, стоявший до реформы 5 копеек, на рынке продавали за те же 5 копеек. В магазинах товары тоже подорожали. Повезло тем, кто накопил много 1, 2, 3-х копеечных монет. Их оставили. Начиная с 5 копеек монеты поменяли. 2 копейки мы использовали в телефонных будках вместо пятнадцатикопеечных. Уличный телефон, на какое-то время стал для нас более доступным. Телефонная будка, как танк стояла около нашего подъезда: в ней было много тяжелого металла и мало стекла. Телефонный аппарат был литым, непроницаемым, с вращающимся номеронабирателем, с цифрами и буковками. Любители легкой наживы пытались его взломать, но, редко когда это получалось. Раньше тлефонные номера начинались с букв. В Москве были шестизначными. Например, А13652. В Рязани, в то время, хватало и четырехзначных номеров. Телефонами тогда владели очень ограниченный круг лиц: директора, работники силовых служб. Был телефон и в квартире Есениных. Установили его у них, не без участия Сергея Павловича Королева, личным пилотом которого тогда работал отец Олега. Из телефонного аппарата около нашего подъезда взрослые пацаны, после звонка, выбивали 15 копеечные монеты обратно. Для нашей возрастной категории это был капитал, добываемый не очень сложным путем.

15 копеек СССР, 1931 год

То же проделывали и с 2-копеечными монетами, заменившими пятиалтынные в телефонных автоматах. Тогда эти мелкие монеты многого стоили.

2 копейки СССР

На 3 копейки можно было купить стакан газировки с сиропом, проехать на трамвае и автобусе. На 10 копеек можно было сходить на детский сеанс в кино, купить хорошее мороженное и прочие сласти.

10 копеек СССР

Ну, а 20 копеек уже были состоянием. Потом деньги стали мельчать. Сейчас самая крупная монета - 1 евро, но, сколько она просуществует, сказать пока никто не может. В 2012 году начались для этой монеты штормовые времена, из которых, если она и вырвется, то наверняка изрядно потрепанной.

Одно евро 1999 года производства

Но, очень скоро денежные знаки вообще отойдут, так что не будем трепать нервы по поводу судьбы этой монеты. Наличка умирает: платежи идут через Интернет. Набирают силу биткоины. У этой валюты пока еще нет общепринятого образа, ибо она имеет виртуальное хождение, но, выглядит она примерно, так. p align="justify">

Примерный вид биткоина

Так продолжим о моих библиотечных делах. Еще одной причиной доверительного отношения Кантор ко мне было то, что я дружил с Немой Гер. Она была дружна с его родителями. Рабочий люд в библиотеку ходил мало, что волновало Кантор, но, не меня. У меня эта библиотека была моим кабинетом, в котором я царствовал, ну и мое школьное самолюбие тешило то обстоятельство, что я на взрослой должности. Приходило мое пацанье, немного взрослых, в основном, женщин. Так как библиотека находилась в глубоком полутемном небезопасном подвале, то девочки побаивались туда ходить и лишь самые смелые иногда заглядывали ко мне. Просуществовав около года, библиотека закрылась. Я поступил в московский институт и заведовать библиотекой стало некому. Просветительский проект лопнул. Жалко. Но, таков складывающийся тренд. Потихоньку умирают и государственные библиотеки. Спрос на книги резко упал с появлением интернета и всякого рода гаджетов. Сначала были глиняные таблички с письменами, потом папирусы, затем бумажные книги, а сейчас наступила эра электронных носителей информации: книг, смартфонов, планшетов и прочей электронной рухляди. Так о них будут говорить в 22-м веке.
А вообще активной общественной жизнью ни в школе, ни в институте я себя не очень баловал. В комсомол я вступил только в 10 классе, и то лишь под сильным нажимом председателя комитета комсомола, стращавшего 2 года меня тем, что такое мое отношение к этой организации боком выйдет моим родителям. Когда проходили комсомольские собрания, я вынужден был покидать класс и слоняться в школьных коридорах, прячась от учителей, кои не знали, что я не член ВЛКСМ (Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи). В партию я вообще не стал вступать, несмотря на активную агитацию двух парторгов института Гинцветмет, куда я распределился после окончания института. Слишком много было лживого в ее рядах: даже через плотный прищур глаз было видно, что партийная верхушка нашего института была самая хапужная, гнилая и наглая.
Жил в нашем доме еще один интересный парень - Сашка Карнов. Большим своим другом я его называть бы не стал, но, отношения у нас были очень неплохие. Он был на 2 года младше меня, но, жизненным опытом богаче, потому я порой относился к нему, как к старшему товарищу. Говорил он завитушечно, круг его интересов был достаточно широк для того, чтобы с ним можно было не скучать. Мои прежние друзья по дому или разъехались, или, устроившись на работу, утратили необходимость плотного общения со мной. Жил он в элитном первом подъезде, в комнате Вальки Егорова, семья которого, после его определения в тюрьму, съехала. У Сашки за плечами была неоконченная восьмилетка, тем не менее нас единила общая тяга к литературе, научным новостям и желание просто над кем-нибудь подурачиться. Он обладал отменным чувством юмора, ему не надо было дважды повторять один и тот же анекдот. Отца у него не было, мать была музыкантшей, неплохо обеспечивающей частными уроками в состоятельных семействах Сашку с сестрой. Они жили в своем, достаточно раскрепощенном мире, в котором Сашка быстро набирался жизненного опыта. Сказывалось непролетарское происхождение его матери, имевшей широкий круг общения в состоятельных семействах и общественных организациях. И это ее отношение к жизни в лоне семейного воспитания вольно и невольно передавалось ему. Вообще, семейное воспитание, как это банально не звучит, это наше я. Это как платье или костюм шитый домашними портными на детей. От того, как он будет пошит, зависит судьба ребенка. Будет он плохо пошит, тесен, будет сковывать движения и мысли ребенка и ему уже будет сложно во взрослой жизни выходить за пределы, очерченные этим незримым одеянием. Сашка же запросто вел себя в любой компании, не тушевался перед школьными иерархами, не боялся ментов, непринужденно вел себя с девушками и женщинами, которые были на 5-7 лет старше его. Он лапал 20-летних девушек из состоятельных семейств при своих 15 годах уже после непродолжительного знакомства. Причем, они сильного возмущения не выказывали, видимо, делая скидку на Сашкин возраст. Около нашего большого дома, между парком дворца пионеров и Садовой улицей стоял одноэтажный очень приличный желтокаменный дом, огороженный со всех сторон заборами. Там жило семейство, не стремящееся к общению с жителями соседних домов. В этом доме жила симпатичная девчонка наших лет, с которой я хотел познакомиться. Но, случая не предоставлялось. Да и смелости у меня не хватало. Сашка Карнов познакомился с ней в 2 мига и после года дружбы предложил мне поменяться девушками. Я тогда дружил с Галей Гавриловой. Обе девушки были весьма симпатичны. От такого его предложения помню, я сильно опешил, потому, как такой обмен для меня выглядел просто предательством, торговлей телами и душами. Для него такой обмен был, похоже, уже пройденным этапом. У его мамы было трое детей и все от разных мужей. На его фоне я выглядел, как мне казалось, весьма неопытным в отношениях с девушками пацаном. Но, виду не показывал, иногда ставя его на место при слишком вольных не совсем нормативных его жестах, словоизляниях, предложениий. Он, хотя в дворовом социуме был более продвинут, чем я, но, к моим репликам весьма прислушивался. Учеба в Москве нас разлучила, потом их семейство получило квартиру и что стало с ним потом, я не знаю. В сетях Интернета найти его мне не удалось. Единственно, что нас с ним разъединяло - это его антисемитизм. Я его за это не осуждал, но, и не приветствовал его слишком активные высказывания против евреев.
Мои дружеские отношения с евреями мне, порой выходили боком. Ко мне не очень хорошо относились наши местные авторитеты, не балующие евреев своим дружелюбием. Они верховодили в нашем дворе и держали местное, даже взрослое, пацанье в узде. Такой пример. Было мне тогда лет 8. В одну из снежных зим, когда во дворе сложились почти 2-х метровые крепкие сугробы, более взрослые пацаны вырыли в них подземные ходы, пещеры, переходы между ними, люки наверх, одним словом катакомбы. Копали все это обычные наши пацаны, а командовали там наши бандюганы. Убивало мое самолюбие то, что меня туда они не пускали, намекая на то, чтобы я такие подснежные убежища рыл со своими евреями, хотя моих ровесников пускали запросто. Но, в это снежное подземелье я, как-то ночью, со свечой в руках все-же проник. Катакомбы показались бесконечными и жуткими. Страх усиливался из-за свечного мерцаниия, блуждания и мистического шептания теней, создаваемого шорохом моего трусливого движения средь них. В голову лезли рассказы о всякой чертовщине, о погребенных заживо в лавинах и подземельях. Вылетел я оттуда пулей: все же на дворе стояла ночь, а пацан я был еще совсем несерьезный.
Той зимой и в последующие зимы, поздним вечером или ранним утром, я часто выбегал на улицу растираться снегом после активной физзарядки. Было не очень приятно на морозе драть кожу колючими кристаллами, но, потом дома, в тепле, приходило ощущение бодрости и пионерское осознание выполненного долга. Выбегая на снежные процедуры, я старался избегать взрослых, дожидаясь тишины в подъезде, и почти голышом скатывался с 4 этажа вниз и, после лихорадочного безумного и быстрого снежного обдирания, стремглав, впереди собственного визга мчался наверх. Но, иногда, на кого-то из жителей подъезда я, все же, натыкался, пугая их голым торсом и паром, идущим от раскаленной бордовой кожи. Возникали немые сцены.... Иные даже обращались к моим родителям с вопросами ... про адекватность .......
Летом мы играли в прятки, футбол, теннис, сражались на шпагах, играли в шахматы, карты, домино, лото, в пристеночку на деньги, иногда рыбачили и совершали в солнечные дни походы на речку. В пристеночку, где доминировали взрослые ребята, я чаще проигрывал, в сражениях на шпагах, шел без поражений, в шахматы, карты и теннис у меня получалось неплохо, в домино не очень любил играть.
Зимой - лыжи, снежные крепости, игра в снежки и ожидание наступления весны. Весной начинали журчать ручьи и, мы выпускали по ним самодельные флотилии. Были кораблики с парусами и с рулем. Была в них какая-то романтика. Может быть, за их парусами мы видели море, на котором никто из нас никогда не был. Плыли они по нашим лужам-морям, подгоняемые ветрами, беззвучно и красиво. Тогда заводных самодвижущихся машин и игрушек не было. Может быть, поэтому самостоятельно плывущие кораблики были нашими лучшими игрушками, окрашивающими наше детство в романтические цвета.
Футбол был нашей любимой игрой. Мы гоняли мяч с утра до вечера в парке Дворца Пионеров, иногда прогуливая школу. Вспоминаю о тех временах, как о самой счастливой поре моего детства. В стылое осеннее предвечерье, после школы, мы единым комом скатывались из своих подъездов и, мчались в парк наперегонки с футбольным мячом, чтобы там выяснить, кто из нас был сильнее, мудрее и поспособнее в его приручении. Тем самым, неосознанно участвуя в этой извечной забаве человечества по демонстрации собственного превосходства. Стылый сжиженный воздух втекал в легкие, накачивая наши мышцы силой, а спящие извилины - сообразительностью и спортивным азартом, требующим мгновенного принятия решений. И если все это удачно складывалось и ты забивал гол, то Олимп казался маленькой вершинкой, на которую ты смотрел с заоблачной высоты. Вообще моменты счастья в детстве складываются из твоих микроскопических побед на всех фронтах - в спорте, учебе, в дружбе и преодолении неприятельских отношений. Все это мечтательным детским умом раздувается до значительных размеров и тем тешит его сознание. Играли до полной темноты и изнеможения. А потом, в подъездах перемалывали перипетии футбольных сражений, делились между собой рассказами о своих удачах, а иногда и с родителями. И не будет откровением сказ о том, что удача сопутствует по жизни тем людям, с которыми в детстве родители умели радоваться их детским успехам, приумножая, тем самым, их уверенность в собственных силах.
За мной была одна непростая, временно отлучающая меня от футбольных сражений, обязанность - вечером приводить из детсада младшую сестру - Танюшку. В это время, мы, как правило, играли в парке в футбол. Я, продолжая играть, тянул почти до закрытия сада, потом бежал в сад на улицу Шедрина, а затем, почти бегом, вместе с упирающейся сестренкой пёхал назад, чтобы снова встроиться в футбольные баталии. Постепенно она включалась и начинала бежать вместе со мной. Особенно быстро мы пробегали мимо школы ? 23, школы для детей с задержкой развития, находившейся напротив парка Дворца

Школа для детей с задержкой развития ?23

пионеров. Мы, да и многие взрослые, ее называли тогда школой дураков, что, конечно, сейчас лишь немногие себе это позволят сделать. Школа и сейчас сохранилась почти в первозданном виде, что городские власти никак не украшает. Этим, обделенным природой детям, надо бы выстроить лучшую школу в Рязани.
Возможно, эти подневольные, из детсада до дома, пробежки потом помогали Тане одерживать победы на союзных чемпионатах по охоте на лис. Сестра входила в состав сборной СССР по этому виду спорта и неоднократно одаривала меня всякими завоеванными призами - очень дорогими и дефицитными в ту пору электронными часами, фотоаппаратами и прочими ценностями. Возможно она, таким образом, отрабатывала мои уроки детсадовского тренинга, проводимые в те далекие годы. Но, обидно было то, что, несмотря на многократную удачную охоту на лис, ни одной лисы она мне не подарила. Да и на ней самой я их не видел. Видно складывала в бабушкин сундук.
В охоте на лис преуспел и ее муж, Анатолий Воробьев, будущий главный инженер электролампового завода, в доме которого прошло мое детство, Он же позже стал министром топливно-энергетического комплекса Рязанской области. Анатолий тоже достиг немалых спортивных высот. Так что совокупно это была самая чемпионская семья в бывшем СССР.
Я вот только что произнес малознакомое слово СССР и, возникло внутреннее неудобство, такое ощущение, будто бы соврал. Хотел назвать СССР по-другому, ну как бы Советским Союзом, но, язык тоже не поворачивается. Как-то стало неудобно произносить эти слова. Вроде как, была такая страна, но, те, которые родились в 1985 году и позже, этого уже не знают. А те, которые раньше, уже и не все помнят. А я в

Воробьевы Чемпионская семья (по охоте на лис)

ней родился. И что делать то? Скажешь, что родился в Советском Союзе, и задумаешься. Внуки ведь могут спросить, а где это. И надо будет им рассказывать и доказывать, что, все же, была такая страна, и мы жили когда-то в ней. А может и не жили?!? Они, внуки ведь могут и не поверить. В паспорте то моем записано, что я гражданин России, а не Советского Союза. Получается, что не было страны. И не было чемпионов у этой страны. И граждан не было. Все мы стали, проживая на родной земле, бомжами или, в лучшем случае, гастарбайтарами. Эдакие виртуальные тени с непривязанной к стране историей их бытия. Остались мы без Родины, канувшей в безвременье по воле одного безумца, которому очень захотелось побывать во власти. Ведь видно было, что он не в порядке. И видно было тех людей, которые крутились вокруг него и щедро пользовались его мутным сатанинским духом. Вот как оценил инетовский народ нашего героя -> см. в конце сайта http://www.webpark.ru/comment/72130 - и http://www.duel.ru/199717/?17_2_1.
Это был хамелеон в человеческом обличье. Когда надо было, он послушно разрушал ипатьевский храм, продолжая, таким образом, гнусное дело Войкова, расстрелявшего царя и его семью. Он продолжал громить храмы морально и физически, потому что был верным сыном КПСС. Но, как только стало неудобно быть членом КПСС, он тотчас бросил свой партийный билет и стал бороться с осудившей его КПСС, стараясь поставить ее вне закона. Потом он приобщился к церкви, всячески замаливая свои грехи от мерзких дел его, творимых против нее. Далее он стал облизывать американцев, лег под российских олигархов. И все это время пил, пил и пил. Вот таков, без хвалы и хулы краткий портрет нашего первого президента. Если бы я такое рассказал про какого-нибудь заурядного, районного масштаба члена КПСС, то он бы сильно на меня обиделся.
СССР этот тип уничтожил. Одно утешает, что Россия тоже звучит неплохо. Благородно и исторически. Только хотелось бы, чтобы память об безвременно ушедшей в подземелья истории великой страны по имени Советский Союз, сохранилась не только в наших головах, но, и головах наших потомков. А дух алчного и тупого человечка, иудно ее продавшего и p align="justify">

Первый президент России -ЕБН (Ельцин)

похоронившего, выветрился и был бы забыт навсегда. И если вспоминался бы по какому-нибудь поводу, то только нарицательно, только как дух Иуды, предавшего за 30 серебряников и собственное дутое величие, будущее великой страны. Этот меркантильный геополитический бизнес олигархического холуя очень дорого обошелся стране. А в итоге похоронил и его. У этого клоуна, обещавшего съесть свою шляпу и лечь на рельсы, залившего, по не могу, душу алкоголем, было двое соучастников. Один с Украины, другой с Белоруссии. Эти гении вместе с нашим дубовитых дел мастером радостно распилили Советский Союз.
Наших соседей тяготило соседство России. Считали, что Россия подчиняет их своему диктату и варварски пьет из них соки. Когда я в далекие преддевяностые годы был много раз на Украине, в Запорожье, Константиновке и Днепропетровске, то мне постоянно подсовывали листовки о том, что Россия опустошает Украину, которая все свое продовольствие и прочие товары отправляет в Москву. И где они сейчас. Самостийная и незалежная продолжает, начавшееся после развода, свое пике в пропасть, а лукашенковская Белоруссия уже давно бы там была, если бы Россия не тащила ее с бурлацким надрывом оттуда. Вот таков результат этого распила и таков ответ на пропагандистские изыски о том, что Россия губила экономику этих стран. И этот лихорадочный разлом СССР через колено произошел в те времена, когда разумная Европа поняла, что надо объединяться и успешно начала это делать. Так кто же виноват? А виноваты, прежде всего, мы, поддавшись на дешевые лозунги пустого человечка. На его дешевый трюк с партийным билетом и партией, поднявшей его на такую высоту. Он сокрушил Ипатьевский монастырь, где казнили царя и его семью. Он крушил храмы, но, потом боголепно осенял себя крестами, дабы прибрать к своим грязным рукам и волю верующего люда. Десятилетие его преступного и подтасованного правления опустило страну на 20-30 лет. Судить его уже невозможно, но, суд истории все глубже и глубже погружает память о нем в могилу забвения. Когда умер великий фараон Эхнатон, взбешенные его революционными реформами жрецы поспешили стереть память о нем со всех скрижалей и памятников. Сейчас не то время. Историю не спрятать. Но, на домах, где жил наш дубовых дел мастер надо прикрепить мемориальные доски с надписями - здесь жил главный киллер, киллер убивший великую страну. Отнял он, с нашей помощью, у нас историю отечества. Вот таки дела. Отдаем мы, уже не в первый раз, не задумываясь, во всякие грешные руки свое отечество. Тогда мы вовсю кричали: нам нужен Ельцин.

Нам нужен Ельцин

Теперь мы разобрались, кем он был. Властолюбцем, взобравшимся на престол. Но, его и после смерти продолжают возвышать. В основном те, кто с ним разворовывал страну. Устраивают ельцинские чтения, ставят памятники, призывают чтить его. Призыв неуместен. Когда умирает уважаемый человек, тогда о нем с добрым словом. А когда умирает правитель, который ради власти, ради кресла разорял страну, то над таким злодеем очень уместен суд народный, суд исторический, чтобы другим было неповадно.
Высший уровень цинизма, когда музеи и памятники ставят тем, кто страну разорял и чернил. Музей Ельцину в Екатеринограде тому пример. В Рязани собираются открыть музей и памятник еще одному виртуозу пасквиля, мастеру пера черными чернилами - Солженицыну. Боюсь, что в стране скоро не останется камней для памятников тем, кто по-настоящему этого достоин. Наталья Солженицына усердно занимается подготовкой к открытию в Рязани музея Солженицына. Там он тоже писал свои пасквили. Рязанцы собирают подписи против открытия музея. Поддержите их, поставьте свои подписи. Нельзя открывать музеи людям, которые вживую закапывали или обливали черной грязью нашу страну. Их политический бизнес был построен на фундаменте из этой грязи.
Россия пикировала во времена Ельцина в преисподнюю. Гнилое нутро его было видно с самого начала, но, люди повелись на его слова. Рвали свои пасти за него. Теперь рвут волосы и глотают слезы нищеты, сработанные алкашом. Сначала он предал партию, потом народ. Его явление - страшное пятно на всей истории России Хамство его представляли как железную волю, коей не было, а были бесконечные запои. За это ему создали Ельцин-центр. Это еще один акт политического вандализма. История вынесет его правлению бранную эпитафию - "Разоритель земли русской". Нужно перепрофилировать это осиное гнездо в центр борьбы с алкоголизмом, с политическим безумием и с нечеловеческой жаждой карьеризма. Сразу с тремя пороками в одном лице. За Ельцин-центр цепляются сейчас его сподвижники. Они, благодаря поддержке США, еще обладают какой-никакой силой..

Ельцин-центр, на который убухали 9 млрд

Задача ельцин-центра - укоренить в нас и последующих поколениях мысль о том, что мы слепое быдло, руководить коим может даже закоренелый пьяница. И ничего страшного в том, если и последующие наши руководители будут столь же крепко квасить. Это генетическая война. Так изуверски Запад старается подломить Россию. Ну, а Ельцин-центр, в который вбухали по самое не могу, это на века. Только как центр позора и глумления над народом. Ельцин-центр - это вечная батарейка для навальных, гозманов, драниных, надеждиных, пивоваровых, макаревичей, венедиктовых и прочих апологетов Ельцина, подпитывающихся энергией в этом гнездовище политического распутства.

апологеты Ельцина

Режиссер Никита Михалков вроде бы как благоразумно предложил устроить музей Ельцина в квартире, где он жил. На Осенней улице в Москве. Думаю, что предложение Михалкова не совсем правильное. Не учитывает реалий сегодняшнего дня. Если музей устроят в квартире Ельцина, то соседи разбегутся. Потому, что придется раз 5-10 в месяц перекрашивать стены подъезда, вставлять стекла, закрашивать неудобоваримые фразы, ремонтировать стены, держать дивизию дворников. Бюджет никакой страны таких расходов не выдержит.
Поддержка центра Путиным - это его ошибка. Он этим понижает свой имидж. Предлагаю название центра чуть видоизменить. Назвать этот мавзолей "Центром ельцинского позора". И там выставить все его видео, как он бухал в Америке, в Исландии, как дирижировал немецким оркестром и пел там же Калинку при большом подпитии и стечении народа. Такого позора Россия не видела. Всего не перечислить. У него такой большой видеоряд, что и не хватит всех залов мавзолея, чтобы отразить хотя бы малую толику его выкрутасов позорящих страну. Повесьте эти фотографии в вашем центре и расскажите всю правду о том, как правил ваш кумир нашей страной. Отдайте этот роскошный дворец тем, кто потерял все во время правления Ельцина. И народ, может быть, скажет вам спасибо. А пока, судя по тому, как краски гуляют по строго охраняемому ЕБН-центру, народ его совершенно неприемлет. Но, есть такие, кои относятся к центру с пиететом. Водят часто туда детей. Ну что ж. Воспитывайте детей на той лжи, кою втюхивает ЕБН-центр. И про то, какой великий был этот человек, что все цари до него были мошкарой, и какой скачок совершила страна во время его правления, и что он сохранил те земли, которые его никчемные предшественники собирали столетиями. Там много подобных песен про величайшего царя России, который ее ...изнасиловал.
Путин понимает стенания народа по поводу дебилизма ЕБН. Но, сделать ничего не может. Все же первый президент. Потом, если он начнет поддерживать народ в этом плане, то найдутся, после ухода Путина, такие люди, которые могут и его начать поливать грязью. Своим недекларируемым негативным отношением к Ельцину он не хочет создавать прецедент подобного отношения к себе. К сожалению, Путин не может вслух сказать про него то, что он на самом деле о нем думает. Потому что создаст прецедент охаивания почивших правителей. Это не принято у нас. Но, все же он тонко выразил свое негативное отношение к ЕБН, наградив Наину Ельцину, в связи с ее 85- летием, орденом Святой великомученицы Екатерины. Конечно, она совсем не святая, но, помучиться с Ельциным ей пришлось.
Такое отношение к Наине является следствием порядочности Путина. Он, до своего назначения был близко знаком с семьей ЕБН. Потому и не может поменять своего отношения к Наине. Получилось, что его порядочность стала заложницей прежней дружбы. Жертвой стала и Наина, когда вышла замуж за ЕБН. Но, ведет она себя сейчас весьма нескромно. Ей надо в монастыре отмаливать грехи своего безумного мужа, а она продолжает его возносить. Но, это такое тяжкое бремя, вытаскивать тяжкий груз прошлых лет из преисподни. Наину орденом - такое же лукавство, как и Ельцин-центр. Это Путин отдает долги за то, что Ельцин его назначил президентом. Я уважаю Путина, но, не уважаю это награждение. Имя и фамилия ЕБН становятся нарицательными. Жена его сейчас занимается моральным их отмыванием, тратя на это нешуточные средства. Чем больше Наина старается его обелить, тем сильнее сгущаются тучи над Ельцин-центром.
Потрясен мужеством Наины! Жить с таким убитым алкоголем типом, занимающим самый главный пост страны - ужасно. Видно, это сильно деформировало ее сознание. Полная потеря адекватности после смерти Ельцина. Наина и сейчас продолжает мужественно тянуть лямку той телеги вранья, кою ей в наследство оставил Ельцин. Продолжает жить в облаках иллюзий о каких-то необыкновенных рывках и прорывах России во времена Ельцина. Рывок сделали их дочери и внуки, обретя хорошие капиталы и рванув жить за рубеж. А страна рванула в преисподнюю, в болото, из которого ее продолжает и сейчас вытягивать новый президент. Сейчас ей, вместе с оракулами из Ельцин-центра лучше помалкивать, дабы не раздражать народ дутым величием ее мужа.
Рывок в годы ельцинского правления, конечно, был. По дороге в ад. Дорогу туда нам десятилетиями мостили американцы и их приспешники. По ней дружными шагами в "святые" 90-е с фальшивыми кричалками шли Горбачев, ельцин и его мишура из бурбулисов, гайдаров, козыревых. Когда у нас были ельцины, козыревы, бурбулисы, мы все время коленопреклонялись, точнее не вставали с колен. Сейчас появилось новое племя - Путиных, Лавровых, Шойгу, Чуркиных, Касатоновых. Богатырское племя, крепкие мужики. Заставили весь мир уважать себя и Россию. Хотя и сложно до них дотянуться, но, все равно, жму им крепко руку! И, в первую очередь ему, потому что он повел эту когорту богатырей к победам!
Милошевичу крепко не повезло с тем, что когда НАТО рушило Югославию, в России рулил Ельцин, усердно кланяющийся Западу. Серб просил у нас помощи и уже тогда предупреждал нашего хмельного властолюбца, что следующими будут восточные славяне, Россия. Но, Боре, постоянно занятому опохмелиозом, было не до этого. Дернулся он только тогда, когда с Югославией было покончено: отправил батальон наших десантников в Косово. И понеслось. Эстония, Латвия, Литва, Грузия, Молдавия, Украина при бездействии Горбачева и Ельцина стали нашими врагами. Да и Среднюю Азию с Белоруссией уже друзьями не назовешь. Сербы пока преданы славянскому миру.
Смотрю реплики в сетях и вижу, что слово ельцин становится все более и более нарицательным. Получается, что выбирая нашего первого президента, мы испекли первый блин комом? Конечно, он грешен, и очень крепко. Но, нам надо и с собой разобраться. Ведь его пороки были очевидны. Не только его, но, и той камарилии из бурбулисов и чубайсов, коя кружила вокруг него. Было видно, что это политиканы-забугорники. Но, это нас не остановило. Мы дружно отдали свои голоса "ЗА". Свита делает короля. Этой свитой были мы. И сотворили мы чудовище. Но, отчасти, подвинула нас к этому и еще одна свита. Эта свита была сработана в политических мастерских США. Одним словом, наш первый президент получился комом. Тем не менее, низкий ему поклон за то, что он передал скипетр достойному человеку. И только за это поклон. У нас теперь есть точка отсчета, то понимание, каким должен быть Президент державной страны. Не должны мы больше совершать ошибок. Даже при выборе председателей сельсоветов.
У нас все время поднимается вопрос: кто развалил СССР. Называют Горбачева и Ельцина. Первый был слаб, без жезла в руке. Но, он не хотел развала СССР. Страну развалили трое властолюбцев: Ельцин, Кравчук и Шушкевич. Конечно, запевалой был

Так они пропивали страну

А так они в США отмечают двадцатипятилетие развала СССР. Там им организовали теплый прием. Ельцина уже к тому времени почил, поэтому его интересы на этом форуме геополитического предательства представлял его кукловод - Бурбулис.

Бурбулис, Шушкевич, Кравчук отмечают в США 25 лет развала СССР

Ельцин. Но, самую гнусную роль при этом сыграл теневичок Бурбулис. Для него Ельцин был орудием - внушаемым, управляемым, способным идти напролом и побеждать на выборах - но, всегда орудием. Бурбулис сам позже цинично заявил в интервью Авену и Коху: - Это не мы у него, а это у нас Ельцин... был таким незаменимым одухотворённым инструментом. Это не было нашим служением Ельцину. Он служил нам!

Бурбулис, кукловод Ельцина

По большому счету. Бурбулиса надо судить. И очень показательно и сурово. Это он внес весомую лепту в развал СССР и обнищание республик, управляя хмельным правителем. А потом уж, страну стали рвать всякие березовские, абрамовичи, гусинские, чубайсы и другие его сподвижники. Царь же хотел только пить, сидеть на троне и пить, пить, пить. Ельциновская же камарилья, продажно напичкавшись западной пропагандой, стала и нас приучать к тому, что Ленин, Сталин, Советский Союз это отстой, совок и что все эти времена были отвратительными. Мы, под этим зомбажом, стали сносить памятники, порочить все что было, чернить страну, прогибаться перед Западом. Что получили? Мы ломали страну через колено в 1917 году, потом в 90-е, отмахиваясь, в обоих случаях, от прошлого. А Китай плавно занимался экономикой. Где мы и где Китай? Не пора ли понять, что отвергая наотмашь прошлое, мы пускаем пулю в будущее.
Меня сильно удивляют гвардейцы ельцина - шахраи, чубайсы, бурбулисы и прочие. Неужели они не понимали, что этот, с дебилизмом на лице, царь тьмы, глотая декалитрами водку, живьем закапывает страну. Выходит, что копеечные интересы их душонок были превыше всего. Ельцин ушел от суда. Но, эти-то остались. Их надо судить. Строго. Чтобы такого подобия больше не случилось. К чему все это привело? Мы прозевали СССР, потом СНГ, потом Украину, образование. Сейчас молодежь под крылом у агента Навального. Начало этому положил такой же агент, агент из-за скудости его алкогольного мышления - Ельцин. Он вместе с либералами заложил глубокую траншею идеологического тротила, из которой постоянно возносятся крики о том, что в России зажимается демократия.
Этими воплями нас уже кормили. Точно также визжали и сторонники Ельцина в 90-е. Сейчас разбежались по щелям или запрятались по конурам Ельцин-центра. Дерьма всякого идеологического и физического, от которого ходуном ходят всякие болезни, у нас хватает. При Ельцине, появилась новая мощная социальная группа - класс бомжей. Они и стали разносить болезни по стране. Разносят и сейчас по вокзалам, электричкам, туалетам, паркам и подъездам, где они частенько опорожняются. Их как-то надо пристраивать к нормальной жизни. Иначе, задохнемся в нарастающем смраде.
Я позволил себе пофантазировать и нарисовать картину, как бы мы жили, если у власти остался бы Ельцин или достойный его преемник.
Двухтысячный год. Ельцин не стал передавать власть Путину, рулит и сегодня, в год столетия Великой Октябрьской. Премьером у него внук Бандеры. Страна усыпана бандами из березовских, гусинских, ходорковских, чубайсов и майданутых навальных. Россию они уже порвали в клочья, теперь рвут друг друга. Россияне, обливаясь потом, усердно осваивают плантации африканских бананов в качестве рабов. На фондовой бирже в Нью Йорке идет бойкая распродажа русских земель и городов. Сибирь отошла Китаю и Монголии, Сахалин прикупила Япония, Северный морской путь достался американцам, Кавказ и Крым прихватила Турция. Боря пьет, глаза залиты, ничего не видит и не слышит. Ему хорошо!
Что-то я сильно увлекся описанием достоинств Бориса Николаевича. Видно, крепко наболело. До него я в этой главе промывал косточки моей сестре Тане и ее мужу Толе. Продолжу о них. Это, в младые их годы, была очень спортивная чемпионская семья на уровне СССР. Ну а так, как таких стран, как СССР и Советский Союз уже нет, то я думаю, что Таня с Толей были самой чемпионской семьей во всем мире.
Есть у Тани и другие таланты, в частности, подкупает ее умение даже в критических ситуациях держать себя спокойно, не сваливаться в истеричные припадки. Старшая моя сестра Нина - дипломат, правда, без дипломатического образования. Она более эмоциональна, чем Таня, но, эмоции ее всегда обрамлены природной тактичностью и жизненной мудростью, которые незримо передавались ей от нашей мамы. Нина своей заботой о нас, приветливостью и советами и по сей день остается нашей второй мамой. Но, сама она об этом не подозревает. Здесь бесконечно много можно говорить о моих сестрах, но, об этих и других их талантах я расскажу позже.
Продолжим о детском футболе. Сборная нашего двора по футболу встречалась с другими дворами. Бывало, проигрывали, но, чаще побеждали: дом наш был по рязанским масштабам того времени большим, потому команда сколачивалась крепкая. Однако, двору, который был по соседству с футбольным стадионом "Спартак", мы чаще проигрывали: там ребята ходили в футбольную секцию при стадионе и, как говорится, против лома нет приема.... Я играл и вратарем, и в защите, и в нападении. Ради победы бились из последних сил. С футболом связана и моя первая серьезная травма. Играли мы против двора с улицы Ленина. Та команда собрала переростков. Был там и мой однокашник - Шевцов, живший на углу Ленина и Либкнехта. Это был крупноразмерный, но, шустрый толстяк. Мы их уверенно обыгрывали и они стали нас толкать, ставить нам подножки. Отличился и Шевцов. В тот момент, когда я его на полной скорости с мячом обидно обводил, он неожиданно выставил свой могучий зад, подмахнул им, я взлетел метра на полтора и, падая, выставил левую руку вперед, дабы смягчить падение. Вскочил и помчался с мячом дальше. Но, возникло какое-то неудобство в ощущениях левой руки. Я задрал рукав и ужаснулся: левая рука выглядела как две наложенные друг на друга палки, на одной из которых болталась кисть руки. Боли и крови не было никакой. Я быстро домой, придерживая другой рукой болтающуюся кисть, мама меня сразу в больницу, там сложили куски руки, наложили гипсовые шины, обезболивающие уколы и неделю я был под домашним арестом. Дома, после того, как отошли уколы, пришла безостановочная боль. В футбол я не играл больше месяца. Но, спасибо врачам, руку они мне сложили хорошо и, после вынужденного перерыва, я продолжал играть в команде нашего двора. Ну а Шевцов при встречах лишь похихикивал: сострадание в детском возрасте вещь очень редкостная. В ходу, в основном, демонстрация силы и агрессия, инстинктивно всплывающие из темных глубин сознания при битвах за каждый миллиметр своего места под солнцем. И лишь с возрастом, при накоплении собственных серьезных болей или болезней детей, появляются признаки сострадания, понимание того, что добытые в бескомпромиссных, часто нечестных битвах, миллиметры жизненного пространства не стоят стольких потерь душевного покоя и совести. Это я рассказал про некоторые наши летние забавы. А какими они были зимой, я расскажу в следующей главе.

Зимой, в высоких пластах сложившегося снега, мы рыли окопы, строили высокие толстые снежные крепости, брали их штурмом, забрасывая защитников снежками, катались на лыжах, ломая их на крутых склонах с трамплинами, или просто нарезали круги по лыжне в нашем парке. Здесь можно вспомнить об одном моем недостатке - избыточной скромности и стеснительности. Родители нас этими качествами специально не наделяли, но, сами они, каким-то образом, по незримым каналам семейной этики передавались нам, заряжая терпимостью, понижая градус детской агрессивности. Где-то в классе 9-м, зимой мы собирались по вечерам в парке около нашего дома. Парк был большой, с хорошей накатанной лыжней, по которой днем кругами плыли школьники и студенты, а по вечерам - простые любители. Освещения не было никакого, лишь сияние снежного наста, иногда, усиленное призрачным лунным светом. Если каталась какая-нибудь одинокая, не нагруженная годами дама, наша ватага заваливала ее и шарила по ее телу руками. Я же стоял в стороне и жалобно призывал отпустить ее, хотя инстинкт мой был не против того, чтобы принять участие в этой бесшабашной возне. За сострадание иногда получал от взрослых ребят по репе. Или набор слов с терпким наполнением.
Откуда во мне бралось это противление насилию? Родители вообще этих тем не касались, да и школа, в те времена, обходила их стороной. Каким-то образом этика ненавязчивого домашнего воспитания доходила до наших душ и убивала в нас страсть к насилию. И к вранью тоже. Вранье - один из сомнительных приемов завоевания жизненного пространства, базирующийся на недооценке умственных способностей оппонента, один из ненадежных способов беззатратного получения выгоды, словесной самообороны или возведения монумента собственного величия путем сладостного самовосхваления. Грешны им все, в значительной мере и, я. Но, когда его уровень доходит до предельного, догадливые люди притормаживают и перестают врать, понимая, что за этим пределом вранье превращается в оружие против самого творца этого порока. Дозволенный предел каждый устанавливает сам для себя, в соответствии со своим складом ума, уровнем развития и нравственными ценностями, основу которых составляют незримые, чередующиеся темные и светлые пласты семейного воспитания. Общий - светлый или темный фон этого чередования и определяет те ценности, которые будут царить в душах до конца нашего путешествия в этом мире.
Сам по себе, этот вопрос весьма не прост. Лукавство в детстве - необходимый элемент. Если, конечно, оно не губительно для ребенка и его окружения. Способность приврать, причем, не примитивно, а с достаточной правдоподобностью и виртуозностью, порождает в детском уме желание пофантазировать, посочинять. С годами это все развивается в легкий полет мысли, умение что-то изобрести. Но, конечно, здесь должна быть определенная грань, за пределами которой вранье становится провокатором оплеух со стороны тех людей, к которым это вранье обращено. Здесь, уже срабатывает внутренний менталитет и те добрые помыслы, кои заложены родителями в детское сознание.
Есть, правда, такие понятия, как святая ложь. Бывает, что чистая правда идет человеку и во вред. Например, скажи Ломоносов, что он сын крестьянина, его не приняли бы в Москвах учиться. А сказавшись сыном холмогорского дворянина, он открыл себе и России дорогу в большую науку. Но, это редкие случаи позитивного исхода вранья. Хотя, есть приверженцы такого жизненного принципа: не соврешь, не проживешь. И их немало. К сожалению, с нравственностью у нас становится все хуже и хуже. Нравственность появилась во времена разделения общества на бедных и богатых как потребность господствующего класса в защите добытых честным и нечестным способом богатств. Церковь всячески обслуживала эту потребность состоятельных семейств, преследуя и свои собственные интересы. Она не бедствовала ни в какие времена и ей было тоже что охранять. Поэтому, от имени Создателя церковь призывала свою паству к цивильному образу жизни, проповедуя - не убий, не укради. Появилось и не прелюбодей, потому как одним из достояний богатого человека была его жена, а прелюбодейство, в этом случае, было одной из форм кражи его состояния. В течение многих веков вырабатывались законы цивильного общежития. Хотя нравственность была востребована поначалу чисто из меркантильных соображений, но, обществу она была необходима, как форма регулирования общественных отношений, как способ борьбы с анархией и вседозволенностью. Когда в нашей стране практически упразднили религию, потом был утрачен лишь частично прижившийся в сознании масс моральный кодекс строителя коммунизма, в нравственной сфере создался глубокий вакуум. И он стал заполняться нашим животным Я. Думаю, что, в связи с этим, наши правители вновь повернулись лицом к церкви. Нравственные отношения в обществе создаются веками. Революция семнадцатого года отрубила нравственные накопления России прошлых веков, революция нынешних времен похоронила остатки нравственности вообще. Коррупция, подлог, предательство, вранье, насилие, мат, мордобой стали лидерами нравственности сегодняшнего дня. Отмороженными стали не только некоторые индивиды, но, и большая часть общества вообще. Если примеры безнравственного поведения людей раньше были относительно редки, то сейчас безнравственностью чудовищного и обыденного уровня усыпаны все институты общества, она царит в атмосфере и забила наше сознание по не могу. В транспорте молодежь не уступает место детям, инвалидам и пожилым. Вот несколько примеров, свершившихся на моих глазах. Заходит в вагон метро старушенция лет 80-ти, присаживается на свободное место. К ней подскакивает вошедший вместе с ней 15-летний юнец, хватает ее под локоть, приподнимает и садится на ее место. Оказывается, это место занял ему, после созвона, его друг, с которым они должны на гаджетах доиграть ранее начатую игру. Его тотчас выставили, но, вставить в его пустую голову понятия о добропорядочности нам, вероятнее всего, не удалось. Или другое. Идут по Первомайской четыре юных, трезвых, со светлыми глазами старшеклассницы и средь бела дня на переполненной улице со смехом орут - вот, вот ... тебе в рот. Это все относительно безобидные проявления нашей безнравственности и их множество. О кощунственных здесь просто не хочется писать. Про преподавателей, несущих нравственность в общество и взятки домой, про врачей, клятвенных последователей Гиппократа ... с виллами на его родине, про судей, карающих чужое мздоимство и лелеющих собственное, про ментов, усердно и прибыльно крышующих бандитизм, защищая его от посягательств закона и уничтожающих последние крохи доверия народа к властям. Рыба гниет с головы. Пора уже головам понять, что если общество сгниет, то головы останутся не у дел. Звучит банально, но, других слов нет: общество бесконечно больно. Эпидемия безнравственности полыхает как пожар. Что делать? Когда горит лес, то несущийся вал обезвреживают встречным палом. Когда беснуется чума, сжигают тела умерших. Может заразу искоренять огненными средствами. Судей за мздоимство - к высшей мере, взяточников - пожизненно, ментов-оборотней - в камеры к смертникам. Останется треть страны, но, эпидемия будет ликвидирована. В Китае примерно так и было, но, начали там эту прививку сразу, сохранив народ и загнав коррупцию на столик микроскопа. Нравственные и демократические антибиотики, используемые на Западе, нам еще не подходят. Слабоваты. Надо вводить чрезвычайное положение. Иначе страной будут командовать только изместьевы и дарькины. Если, конечно, страна останется. Окунулся я в грязное болото, хочется помыться и чего-нибудь светленького. Только и остается, что вспоминать про школу.
Школьные годы - это время открытий и надежд, мечтаний, поисков и ожиданий каких-то необычных событий на сером полотне бытия . Мы не пропускали солнечных затмений, готовя к ним закопченные стекла. Для себя всякого рода интересные дела и события я творил с помощью химических опытов, проводимых в нашем сарае и химическом кружке Дворца Пионеров, удивляя их необычностью себя и своих друзей и разбавляя ими серость нашего бытия. Иногда такие события сами сваливались на наши головы. Уже с 1957-го года Советский Союз начал освоение космоса, запустив первый в мире Искусственный Спутник Земли. Я тогда очень интересовался астрономией, Космосом, читая специализированную литературу. Склеил из выкрашенного черной тушью картона телескопические трубы, позволявшие менять их длину, вставил туда окулярные и объективные линзы и получился свой собственный неплохой телескоп. В темное время, с балкона, особенно зимой, когда рано вечерело, наблюдал за звездными небесами. Сделал с его помощью множество для себя открытий, рассматривая кратеры Луны, планеты и, новые, открывшиеся для меня звезды и созвездия. Я хорошо в них разбирался, запросто находил средь них нужные планеты, знал при каких космических скоростях можно подняться в космос, оторваться от земли и солнечной системы, подробно о планетах солнечной системы и их спутниках. Тогда еще не знали о черных дырах и о такой чуши собачьей - Большом Взрыве, породившем, якобы, Вселенную. Каждый запуск спутника для нас был чрезвычайным событием, которое с подачи диктора радио - Левитана звучало чрезвычайно торжественно. Увидеть звездочку летящего в космосе спутника было большой удачей. Сейчас запуски космических аппаратов - заурядное событие, а тогда они праздновалось взрослыми и детьми с таким же накалом, как наши победы над немцами в годы войны.
В то время я занимался радиолюбительством: собирал приемники, поначалу детекторные, а потом и ламповые, а позже и транзисторные. Радиолампы сейчас-большая редкость. Это были монстры, в тысячи раз больше появившихся после них транзисторов. На мощных радиостанциях использовались лампы высотой в два с половиной метра.

Радиолампы, СССР

Фото. Металлическая и стеклянная радиолампы
На смену цокольным радиолампам пришли пальчиковые, которые были поизящнее и поменьше. Похожи были они на произведения искусства. Вот на них мы и собирали дома наши радиоприемники и другие радиоизделия.

Пальчиковые радиолампы, СССР

Космос подогревал наше увлечение радиотехникой. Помню, собрал из радиодеталей двухваттный усилитель, выставил динамик на балкон и, подражая Левитану, тяжелым, огрубляемым микрофоном голосом передавал сообщения ТАСС о запуске очередного спутника Земли. Внизу собирался народ и внимал этим сообщениям. Первое время ловился на это и наш сосед по балкону - Гена Сысоев. Но, разгадав мой подлог, стал пугать меня тем, что за обман народа меня могут забрать в милицию. Позже я бросил это баловство. Главное для меня было не в этих сообщениях, а понять на сколько хорошо, без искажений работает собранный мною усилитель.
Наши успехи в космосе были тогда национальным психозом. Вершиной его стал запуск человека в космос. Помню, в 9-м классе меня выставили с урока химии, и я слонялся по коридору. И вдруг из динамиков нашего школьного радиоузла, в середине урока, что было чрезвычайным нарушением школьного распорядка, многократно, гремит торжественный голос Левитана с сообщением ТАСС о запуске Человека в Космос. Го-во-рит Москва, го-во-рит Москва. Передаем сообщение ТАСС. Из классов посыпался народ, уроки был сорваны. Сообщение ТАСС передавалось много раз. Я под шумок забрал свой портфель и бегом домой, чтобы наслаждаться каждым словом об этом событии по телевизору. Только через несколько дней отпечаталось в голове, что это случилось 12 апреля. Гагарин спускался из космоса уже небожителем. Судьба и собственное немалое усердие подарили ему уникальную возможность стать первым человеком, побывавшим в космосе. Но, подлинные дифирамбы адресовать, конечно, надо Королеву и его инженерам. Они сотворили на тот момент чудо. Сейчас это кажется смешным, а тогда освоение Космоса было, пожалуй, не только нашим национальным психозом, но, и нашей национальной идеей. Психоз в масштабах нации заключался в том, что СССР раз за разом обгонял могущественную Америку в освоении космоса. Шла гонка достижений. Страна, успешно осваивающая космос, стала с фанатизмом относиться к достижениям нашей космонавтики.
Сегодня это стало нашей обыденной жизнью, но, дела Вселенной, ее казусы, черные дыры, пожирающие мир и все новости далекого космоса меня волнуют и сейчас. В 2012 году найдена звезда, масса которой в 17 миллиардов раз больше массы Солнца. Это не укладывается в голове. Земля на фоне Солнца представляется песчинкой на фоне Колизея. Масса Земли в 300 тысяч раз меньше массы Солнца. Вопрос, обладает ли энергия или волна гравитацией? Почему перед большим взрывом все умещалось в одном атоме, который не распадался, несмотря на колоссальнейшую температуру и энергию, заключенную в нем? Скорость взрыва была много больше скорости света. Теория Большого Взрыва это теория множества неадекватных допущений, теория околонаучного беспредела.
Школьные годы - это время, когда у подростков развивается любовь не только к близким, к родным пенатам, но, и к школьным подругам. Первым моим увлечением была Таня Кузьмина. Учились мы вместе с ней в 3-4 классах 10-й школы. Была она очень красивая, с длинными косами и белыми бантиками. Сейчас меня мучает вопрос, какая такая любовь может быть в 4-м классе. Тестероновая экспансия, в этом возрасте, еще далека от начала своих агрессивных атак на психику пацана. Ведь в сознании 9-10 летнего ребенка разделение по полам достаточно условно. И речи быть не могло о какой либо форме влечения в столь юные годы к противоположному полу. А к ней тянуло. Думается, что это связано с тем, что пацаны в этом возрасте угловаты, колючи и ершисты, а девочки более смешливы и приветливы. Возможно это ее качество, помноженное на ее внешнее совершенство, и притягивало к ней. Но, симпатии к Тане питал не только я. Любовь свою к ней я делил вместе с толстячком Шевцовым. Мы с ним договорились подарить ей что-нибудь. Купили в магазине резиновые игрушки со свистульками: он лисичку, а я ежика. Тот самый ежик с дырочкой в правом боку. Тогда разнообразия в резиновых игрушках со свистульками не было. Шевцов подарил ей свою игрушку, а я постеснялся. Я вообще, боялся кому-либо признаться в своих чувствах к Тане и сейчас не помню, как об этом узнал Шевцов. Поэтому я втихоря положил ей ежика в парту. Таня от его подарка отказалась, а моим, не зная, от кого он, стала на переменах играть. Шевцову это очень не понравилось и он, когда закончились уроки, шваркнул меня носом об пол. Он был в два раза больше меня. Отметка об этом событии на много лет задержалась на моем носу, помогая сохранять в памяти это первое чувство и имена героев, связанных с ним.
События, связанные с моей второй симпатией были еще более суровы. Мы с Сергеем Бунделевым сидели в классе на задней парте. Это уже было в первой школе Рязани, в 11-м классе. Впереди нас сидели две симпатичных девчонки - Нина Гусева и чуть потоньше, но, тоже в теле - Ира Политыченко. Вторая была посимпатичнее, нравилась мне больше и, на свою беду, сидела впереди меня. Особо нежные чувства к ней питал Сергей Бунделев.
Мы с Серегой на уроках с ними заигрывали, проявляя, по-детски, свои симпатии, путем всяческих козней. Они наши проделки со смешком принимали до того драматичного дня, когда я стал антигероем. В тот день, я простым карандашом слегка тыкал Ирину в спину, отвлекая ее от сосредоточенного выполнения классного задания, которое я уже сделал. До болезненных симптомов, конечно, мои подколы не доходили, но, были, должно быть, ощутимы. Сначала Ирина со смешочками терпела такую форму внимания к ней, но, потом, то ли ей это надоело, то ли задумавшись над решением задачи, она вдруг резко отклонилась назад. Я не успел отдернуть карандаш и, он впился ей в спину. Она сразу же отдернулась вперед, карандаш выскользнул из моих рук и остался торчать в ее спине, покачиваясь в такт начавшимся всхлипываниям. Конечно, он торчал не в спине, а застрял во всяких лямках женского белья. Но, до спины, похоже, он все же, кончиком своим дотянулся. Я остолбенел от ужаса, но, все же, быстро его выдернул. Рыдания продолжались, но, были они тихими, сдавленными и учительница их не заметила. Ирина вела себя молодцом, плакать быстро перестала, через силу улыбнулась, что, думаю, далось ей с трудом и что, вне сомнения, было проявлением ее ума: ей не хотелось скандала, который сложился случайно, нелепо и не украшал ни ее, ни меня. Мои многочисленные извинения она, в конце концов, приняла, но, отношения были испорчены. Возможно, она была не против их возобновления, но, обуявший меня ужас содеянного, неуверенность в том, что я окончательно прощен, долго удерживали меня от энергичных действий по их восстановлению. В конце концов, дружба была возобновлена, но, продолжения она не имела. До сих пор я с содроганием вспоминаю качающийся в ее спине карандаш и виню себя за содеянное. Последствий карандашного укола для Ирины не было, не считая морального ущерба, иск за который она вправе вчинить мне и сейчас, если, конечно, это событие в ее памяти еще сохранилось. Вот сколь драматичными бывают издержки недомыслия при неумелом проявлении наших нежных чувств.
Несколько слов о любви, браке и вообще об отношениях мужчины и женщины. По сути дела, любой живой организм, в том числе и человек являются большими, очень сложными органическими полимерными молекулами, с тем лишь отличием от простых молекул, что у этих организмов есть устройство, способное хранить информацию - т.е. память, и устройство, способное ее анализировать - т.е. мозг. Таким образом, живой организм построен так же, как и современный компьютер. Память есть и у малых, даже самых простых молекул и атомов. Это атомно-молекулярная память, заставляющая вести себя эти частицы строго определенным образом. Отличие таких гигантских человеческих молекул от простых заключается в том, что у человекомолекулы память способна множиться и развиваться, а у простой молекулы, например, железа память статична, одинакова для всех атомов железа во всей Вселенной и жестко детерминирована. У более сложной молекулы, например, этилового спирта память более развита, способна обслуживать уже сложные процессы и даже добрым, но, чаще недобрым образом взаимодействовать с памятью человеческой. Органический мир в течении миллионов лет развивался, появлялись более сложные молекулы, вершину которых увенчала дезоксирибонуклеи́новая кислота - ДНК. С нее началась органическая жизнь и появилось главное колоссальное отличие этих молекул от более простых- это способность к самовоспроизводству.
Природе создание живого мира далось очень мучительно, путем громадного перебора миллиардов взаимодействий простых молекул, а потом и их рибонуклеиновых вариантов. Тяжкий этот труд при слепом отборе перспективных направлений, длившийся в течение сотен миллионов лет привел в конце концов к оптимальной форме самопроизводства - появлению двуполой жизни. Нащупав этот путь своего развития природа придала двуполым существам безумно неодолимое качество - страстную тягу к самовоспроизводству, наделила их самым высоким уровнем выживаемости. Даже самые примитивные формы жизни не хотели умирать, не наделив этим бесценным качеством, любовью к жизни, своих потомков. Со временем, это качество превратилось в некую животную страсть к продолжению рода и к особи, без которой этот процесс был невозможен. Желание это просыпалось циклично и было запрограммированно химическими процессами, протекающими внутри этой большой молекулы. Но, это еще не была любовь. Животная страсть была бабушкой любви. Гаремная форма существования семьи, унаследованная человеком от своего звериного предшественника, тоже не привела к рождению любви в ее сегодняшнем виде. Продолжение рода там держалось исключительно на насилии самца, властвующего над племенем. Такая форма имела плюсы и минусы. Плюс заключался в том, что в цикле производства участвовали самые здоровые гены - гены вожака, минус в том, что на фоне постоянства стада, возможного инцеста вожака со следующими поколениями самок обновления генетического фонда не происходило, что могло приводить к затуханию рода. Но, зачатки того чувства, которое свойственно современному человеку, уже стали зарождаться в те времена. У самца уже появились осмысленные предпочтения, в отношениях мужчины и женщины стало появляться духовное начало. Это уже была матушка любви. И когда насильственная форма сексуального принуждения была упразднена, когда появилась парная форма существования семьи, защищаемая законами цивилизованного общежития, когда у человека появилась время заниматься не только добычей пищи и крова, но, и подумать о духовной жизни, началась эра великой современной любви. Здесь уже животная страсть подчинялась законам уважительного отношения мужчины и женщины, появились первые признаки равноправия, которое намного разнообразило формы отношений между полами. В попутчики к любви стало навязываться множество добрых и не очень качеств - появились тяга к цивилизованному ухаживанию, духовная тяга друг к другу, разнообразные формы подготовки полов к главному акту любви, флирт, кокетство, ревность, измена, проституция, прелюбодейство, кровосмешение, альфонс, гомосексуализм, скотоложство и множество других. Наступил такой момент, когда тягу разных полов друг к другу нельзя уже было объяснить только биохимическими процессами. В основе этой тяги, конечно, была биохимия, но, уже оплодотворенная очень сложными духовными процессами, чувствами и ощущениями, которые, часто страстно и неуправляемо бурлили в человеческом мозгу и теле.
Вот такова в упрощенном изложении история появления любви. Но, раньше любви появились ревность и измена. Ревность зародилась во властном мозгу вожака, жестоко предотвращающего рецидивы связи самок его стада с другими самцами. Измена была порождением женской половины, тайно отдававшей предпочтение не вожаку стада, а более молодому самцу, готовому уже возглавить стадо. Измена, в целом, была положительным явлением, позволяющем обновлять генетический фонд стада и, тем самым, сохранять перспективу продолжения рода. В определенной мере таковой она является и сейчас. Женщина, видя, что от ее мужа-алкоголика дети могут быть уродами, имеет моральное право на измену, если ей не удается избавить его от этого порока. Ну, а когда жена-алкоголик, то это в чистом виде клиника и такой женщине нельзя заниматься воспроизводством. Потому как плодить детей-уродов обременительно и для семьи, и для общества. Гипертрофированная ревность губительна для семейной гармонии и потому порочна. Умеренная, как способ контроля попыток второй половины искать наслаждение на стороне, полезна. Брак мужчины и и женщины - это империя чувств со своим производственным процессом, идеологией, революциями и ценностями, со своими базисом и надстройкой. Базис - это детопроизводство, надстройка - это любовь. Любовь, сопровождаемая продолжением рода - это неосознанное стремление к бессмертию. Человек не вечен. Но, он оставляет часть своего я в своих потомках, которые смотрят на мир не только своими глазами, но, и глазами его предков. Так что же такое любовь. Это великое чувство, мощный фундамент которого сложен из множества биохимических процессов, над которым витают вихри из преданности и измены, нежности и ревности, взаимной тяги и охлаждения чувств. Складывающийся веками институт парных отношений, основанной на экономической зависимости женщины постепенно умирает. С развитием общества, когда женщина становится все менее экономически зависимой, а бытовой сервис удовлетворит любой ее спрос, парная форма брака перестанет быть доминантной. Вовсю уже узакониваются однополые браки. Мир движется к свободной любви, обременение которой детьми и их воспитанием постепенно перейдет от забот семьи к заботам государства. Но, в мои младые годы до этого было еще далеко, да и о браке в том моем возрасте думать было рановато. На плечах еще сидела школа.
Выпускные экзамены в 11 классе прошли как-то незаметно. Пятерок было не очень много, но, не было и троек. Выпускной вечер с ночной гулянкой и подпольным шампанским подвел черту нашей одиннадцатилетней учебы. Душа вытряхнула радостное "Уф" у многих из нас: закончилась школьная каторга. Но, это, возможно, было тогда. А сейчас время это вспоминается как лучшее из времен нашей жизни.
Обращаясь к событиям тех лет, невольно останавливаешься на том, сколь удивительная штука - наша память. Я отчетливо, до деталей, помню события, которые были связаны с глубокими жизненными коллизиями и, например, совершенно не помню своей детсадовской жизни. Может я в него и не ходил?1? Или он был настолько плох, что лучше и не вспоминать. В ясли я ходил точно. Есть даже фотография моих ясельных лет. Но, в памяти ясли тоже не сохранились по причине моего глупоясельного возраста. Есть в памяти какой-то отсек, в котором навсегда запечатлеваются необычные люди и неординарные, деформирующие гладкую простыню бытия, события. И они являются хорошими подсказчиками и советчиками при нестандартных ситуациях в будущем. Поэтому, мне кажется, не надо уж слишком сильно опекать своих детей, по-куриному оберегая их от ссадин жизни: они, ссадины, станут кладовой обретенного опыта, их карманной энциклопедией советов, востребованных, когда каждый один на один будет торить тропу своего восхождения в вязком и ухабистом противостоящем мире. Это мое умозаключение старо как мир, но, пишу об этом потому, что наседковое воспитание наших детей продолжает доминировать и не дает им нормально готовиться к встрече с жизненными аномалиями текущих времен и времен будущих. Слишком паркетное воспитание не позволит им успешно преодолевать ухабы жизни.
Говорят, что учиться надо на чужих ошибках. Но, нет ничего ценнее, чем собственные, осознанные ошибки и твой личный опыт. Чужой опыт, хотя и бывает, но, он слишком библиотечен и пользоваться им редко когда удается, особенно в критических случаях или в ситуациях, когда времени не остается на размышления. Вот тогда собственный опыт незаменим, ибо это тоже хранилище знаний, но, с мгновенной доступностью и с возможностью использования интуиции. Тяжело писать, у нас 2010 год и опять, как и 40 лет назад, пожары. Все в дыму, жара за 40 в тени, дышать нечем, как и летом 1972 года, когда я эти пожары, будучи командиром взвода, тушил. Но, об этом потом.
Много что еще есть рассказать о моих детских и школьных годах - временах свободного, беззаботного расходования жизненного пространства. Тема эта бесконечна, но, уже подкатило время более серьезного этапа моего существования - мои студенческие годы.

12. Школа позади впереди свобода. Я первокурсник

Школу я закончил в 63-м. Заботливые наши родители, крадя у себя здоровье и годы, подарили мне и моим сестрам счастливую возможность продолжать учебу и дальше. Куда поступать - определился еще в 9-классе. Можно было поступать в Рязанский радиотехнический институт, как это сделали мои сестры, но, я прикипел к химии и рискнул поискать возможности более серьезной, чем в мои школьные годы, встречи с ней в Москве.
Сначала поехал в институт тонкой химической технологии, но, что-то он мне не очень понравился. Был он как-то на отшибе, общежития никакого не обещал, не было в его фасаде той монументальности, кою я видел на фасаде Менделеевки. После недолгого раздумья я подал документы в МХТИ им. Д.И. Менделеева. Это все же был наш пацан - постоянно небритый, по уши заросший, с выкатом буйной растительности на лице. А когда ему было бриться? Его страсть к изготовлению чемоданов убивала очень много времени. Да и при экспериментах, когда он создавал самый известный бренд России - русскую водку, надо было многотрудно и времязатратно проверять результаты опытов. И он так увлекался этими своими занятиями, что было ему не до бритья. И ведь точно определил, что нужно русской душе. Эта работа была темой его диссертации и работать над ней надо было денно и нощно. Меня удивляет, почему до сих пор не выпускают водку под брендом "Менделеевская", есть же "Жириновская" - нашего лучшего химика на кухне политических интриг. Кстати, стратег Вольфович выдающийся, может и тактик неплохой, но, вот самоанализ у него не на высоте - не понимает, что его, порой нелепые, выходки сбрасывают его имидж до паркетного уровня.
Водка, конечно, была выдающимся успехом великого химика, да и всего культурного слоя русской общественности, но, главное достижение Дмитрия Ивановича - таблица элементов Менделеева. До сих пор титанические умы планеты гадают, как это он из неподдающегося систематизации хаоса данных

Вход в Менделеевку со двора

мог вывести эти точные закономерности, предсказывать с немыслимой точностью свойства элементов. Одним словом выбор пал на МХТИ. Сейчас Московский химикотехнологический институт стал российским химико-технологическим университетом (РХТУ). И расположен уже не на Миуской площади, в центре Москвы, а в новом здании, на окраине, в районе Тушино.
Возвращаясь к апофеозным достижениям великого ученого - русской водке и таблице химических элементов его имени, я бы не пожалел поставить памятник гениальному химику в виде горы из хаотично наваленных элементов, на вершине которой стоит он с бутылкой водки в кармане, со стаканом в одной руке и причесанной таблицей элементов в другой. Ведь без бутылки он не разобрался бы в этом хаосе из более, чем сотни элементов. Да и историческая приговорка о том, что без бутылки не разобраться, должно быть, пошла с тех времен.

Д.И. Менделеев.

Готовился я к вступительным экзаменам капитально, но, в тот год поступить в менделеевский мне не было суждено. В Москве началась Спартакиада народов СССР, институт вынужден был отдать свои общежития спортсменам-участникам спартакиады. Гостиницы были забиты ими же, жить было негде. Друг детства Олег, живший уже много лет в Москве, был в армии, мать его отказала мне во временном пристанище. Мне кажется, что она меня недолюбливала еще со времен моего первого двухнедельного поселения у них. Видно мое тогдашнее временное пребывание у них деформировало ее обычный размеренный жизненный уклад. Понять ее было можно.
Устроился я на казанском вокзале на широких каменных перилах лестницы в полуподвальной части зала номер 6. Перила были шириной около 30 см, свалиться с них было запросто, спать было жестко и холодно, но, других свободных мест не было. Из зала нас, безбилетников гоняли, а к нам сюда, в полуподвалы, милиция не заглядывала. А посмотреть там было что. На межлестничных площадках, рядом со мной располагались отутюженные франтоватые джентльмены во фраках, галстуках и бабочках, расстилавшие на холодный камень рекламные плакаты, иногда с собственным мордоворотом на них и, укладывающиеся на них спать.

Казанский вокзал (моя обитель перед сдачей вступительных экзаменов)

Меня это морально и сильно поддерживало, ибо видел, что на вокзале я коротаю темные ночи не среди вороватого сброда, а рядом с предостойнейшими и благороднейшими людьми- известными представителями науки и искусства. Вероятно, спартакиада и их отлучила от возможности устроится с комфортом в гостинице. В те годы масштабы организации и проведения спартакиад не уступали олимпийским, а статус спортсмена в дни этих спортивных баталий был на порядок выше статуса представителей искусства и науки.
Но, несмотря на сильную моральную поддержку со стороны благороднейших людей, долго столь жесткий режим чередования сна и бодрствования я выдержать не мог. Две ночи я проночевал, эквилибрируя на холодных каменных перилах, сильно простудился, заболел и, не дождавшись начала экзаменов, уехал в Рязань, понимая, что с температурой и без сна я долго не протяну. Приехав в Рязань узнал, что убит дядя Вася - старший мамин брат. Моя неудачная поездка в Москву еще добавила печали ее горю. С другой стороны, она обрадовалась моему приезду, как никак, а сын рядом, волнений меньше. Много позже был убит и второй дядя Вася - брат отца. Тело его нашли дома в туалете, в луже крови с тяжелой черепной травмой, но, следствие сочло, что это был несчастный случай. Разбираться со странной смертью пенсионера в поселковом доме милиции было недосуг. А может быть, все протекало по сценарию, в котором было прописано и участие наших доблестных ментов. Уж слишком быстро было свернуто дело.
Дядя Вася воевал, был награжден медалью за боевые заслуги при форсировании Днепра.

Награда

Мамин брат, тоже воевал, награжден двумя орденами: "Орденом Красной Звезды" и "Орденом Славы 3-ей степени.

Награда

Оба брата моих родителей были убиты много позже после окончания войны при странных, невыясненных обстоятельствах.
Догуляв остаток лета, в сентябре я устроился лаборантом обратно в 1-ю школу, о чем я уже упоминал. Год пролетел быстро и на следующий я вновь в Менделеевку. К вступительным экзаменам готовился в общежитии, условия были нормальными, конкурс был небольшим, не более 4-х кандидатов на место, сдал благополучно все экзамены и мне предложили поступить на силикатный факультет. Там был хронический недобор студентов, так как перспектива постоянно вращаться в клубах цементно-силикатной пыли и улучшать породу отечественных кирпичей, мало кого привлекала. Но, запас по набранным баллам у меня был достаточный и я настоял на органическом факультете, куда, собственно, и хотел с самого начала.
На 1-м курсе опять начались проблемы с жильем - первокурсникам общежитие не предоставлялось. Памятуя о спартакиадных коллизиях, я запасся адресами знакомых светлой памяти Анжелины Петровны Лилеевой. Других вариантов у меня не было, Олег продолжал служить в армии. Поначалу мне обещали место в общежитии. Поэтому, когда я селился к бабуле в поселке Строитель, что по ярославской ветке, на улице Серафимовича, 2а, то сказал, что через недели 2-3 я ее покину, чем ее несказанно обрадовал. Бабуля придиралась ко мне по мелочам, светом я мог пользоваться ограниченно, не шуметь, когда она впадала в дневную или ночную спячку, посудой ее не пользоваться и тд. Бабуля была матерью подруги Ирины Лилеевой, потому я для нее человек был дальний, совершенно посторонний, что дало ей моральное право через 3 недели без церемоний вытурить меня из своей квартиры. Но, у меня в запасе было еще 2 адресочка - на Гоголя 14 и Серафимовича 2а. Причем, Анжелина Петровна рекомендовала мне именно в такой последовательности штурмовать возможности поселения по этим адресам, что я и сделал.
На Гоголя 14, я тоже продержался недолго. Там, в частном доме, с удобствами на улице жили две молодые, постарше меня года на 3-4 дамы, одна из них с грудным ребенком. Дамы тогда для меня интереса не представляли, я всеми силами старался удержаться в неровной колее студенческой жизни. Где-то через месяц к ним издалека завалились какие-то родственники и я должен был покинуть и эту обитель. Здесь мне пригодился и 3-й адресок на Серафимовича 2а. Там жили красавица-дочка по имени Галя - будущая моя жена и ее родители - Иван Меркулович и Мария Макаровна Козловы. Два ее брата - Толя и Коля служили в армии. Галя внешне была очень похожа на артистку Алферову, чем очень гордилась. Хотя гордиться, по-моему, особо было нечем: у Алферой весь потенциал ушел на внешнюю привлекательность, забыв о ее артистизме. Природа, созидая в утомительных трудах прекрасную женскую головку, часто устало и бездумно отдыхает на ее извилинах. У Козловых был специфический ум. Коля, Галин брат, запросто меня обыгрывал в шашки, но, представления о жизни у него были ребяческие. Галя очень неплохо рисовала, по многим вопросам весьма здраво рассуждала, но, допускала столько оплошностей в делах рабочих и домашних, что их бы хватило на 2-3-х человек.

Галя в коляске, 1947 г

Прожил я у Козловых почти до нового года. Приняли они меня хорошо и заботливо, как небогатые, но, добрые люди, не обремененные изнурением неодолимого стяжательства. В Строителе я столкнулся с необъяснимым, поначалу, природным явлением. В темное время суток вдруг наступал день. Гудела и подрагивала земля, слепило глаза, издалека несся мощный рокот, по небу гуляли сполохи яркого света от какого-то

Г. Козлова. Карандаш и гуашь

. далекого исключительной силы источника. Первый раз даже подумалось о землетрясении. Но, потом меня успокоили. Это проводили очередные испытания новой ракеты на Королевском заводе, который был расположен по-соседству. Вскоре я узнал, что многие из тех, у которых я снимал в Строителе угол, работали на этой фирме. Говорить об этом было запрещено, объект был тогда глубоко засекречен. Но, такая сверсекретность выглядела наивной на фоне феерического светопреставления, когда день приходил в поздние часы к ночи и путался в ее объятиях, громоподобно вещая миру о своей очередной победе.

13.Институт, первые встречи с Борисом Абрамовичем

Г.Козлова Грезы

В выходные дни я обедал, а часто и ужинал в столовой московского лесотехнического института - Лестеха, в котором учились наш юморной киноартист, но, трагик по жизни - Савелий Крамаров. И будущий наш первый олигарх - Борис Березовский, скандальная известность которого до сих пор на устах отечества. Печальна судьба альма-матер олигарха. Институт подожгли, от него осталась только стена.

Останки Лестеха после пожара и столовая, где мы с Березовским вкушали

.
Хотя фасад столовой не изменился, внутренняя ее отделка существенно улучшилась.

Фойе, мы с Абрамычем сидели справа, ближе к раздаче

Когда я учился на первом курсе, Абрамыч уже осваивал азы предпринимательской деятельности, учась на 3-м курсе Лестеха. В институте этом лишь один факультет занимался проблемами леса, остальные были созданы С.П. Королевым для пополнения своей космической фирмы научными кадрами и космонавтами. Могла она пополниться и Березовским, учившимся, если мне не изменяет память, на факультете электроники и счётно-решающей техники. Но, бог миловал и Березовский вместо штурма космоса пошел штурмовать подступы на президентский престол. И, кстати, значительно преуспел. Но, на этом восхождении запутался в своих интригах, чему весьма поспособствовал Владимир Путин, показавший мастеру интриг новую путь-дорогу в реализации своих самолюбивых планов, но, уже за пределами нашей страны. Мне приходилось трапезничать в столовой Лестеха, неведомо для нас обоих, с Березовским за одним столом, как я обедал вместе с Биллом Клинтоном - американским президентом, когда тот был в Питере. Но, тогда известность Березовского была не столь заметной, как моя и, потому, более близкое с ним наше знакомство не состоялось. Должно быть, он об этом сильно жалел. А может быть, и я.

Помытарившись несколько месяцев по Строителю, после нового года я перебрался в Москву к дальним родственникам Маклецовых - наших знакомых из 2-го подъезда. Им премного благодарен за их активное участие в моих делах. Сначала они познакомили меня со своими родственниками с Велозаводской улицы. Хозяин - интеллигентный, небольшого роста, хрупкой фактуры художник-реставратор из Исторического музея произвел на меня весьма приятное впечатление. По замыслу Маклецовых я должен был произвести такое же впечатление на его дочку. Но, ее сверхсубтильность не впечатлила меня. После званого обеда с показом в домашнем кинозале фильма об их путешествиях и этапах семейной жизни, снятого собственным киноаппаратом, я покинул их гостеприимный дом без попыток еще раз подивиться кинематографическому таланту его хозяина. В те времена домашние фильмы собственного производства были доступны только для очень элитных слоев общества. Но, до меня, видно, это тогда не дошло. Потом уже мама организовала мне такие же предсвадебные смотрины у наших бывших соседей по дому - Шкундиных. Но, и здесь произошла осечка: мы с Бэлой - моей ровесницей, симпатичной, невысокого росточка девушкой не оценили, по-видимому, неотразимых качеств друг друга. Поэтому при встречах в Менделеевке, в которой училась и она, мы обходились лишь вежливыми приветствиями. Ну, а потом я уже поселился у двух старушек. Сначала у Марии Григорьевны на Авиамоторной улице, а потом через месяц у ее младшей сестры - Варвары Григорьевны Семушкиной. Старушке было около 70 или чуть более, мне тогда казалось, что она стара, как земная кора, но, жизнь в ней била ключом. Жила она на первом этаже рядом с метро "Академическая" в старой пятиэтажке. . Дом под номером 5/1 стоял на улице Хулиана Гримау, звучавшей непривычно для русского уха. Это позволяло веселой старушенции, умышленно коверкая произношение этого трудновыговариваемого сочетания, добавляя и меняя буквы победно находить новые, никому неведомые, обороты в названии этой улицы.
Была у нас на двоих одна небольшая комната с комодом, шкафом, кроватью, диванчиком и столиком, но, тесноты большой я не испытывал. Диванчик со столиком были моей дипломатической зоной, там я спал и нагружал бумагу своими институтскими творениями. Кровать, комод и шкаф были зоной ее ответственности. Трапезничали мы, не мешая друг другу, на кухне, в выходные дни я ходил в близлежащую столовую, в которой у меня чуть не случился роман с кассиршей. Отношения с ВГ у нас были дружеские, она не тяготилась моим присутствием, я ее. Со своей подругой-ровесницей старушенция делила одного 70-летнего полотера-пенсионера - крепкого смышленого старичка, иногда заглядывающего к ней. Когда я, время от времени подтрунивая, выражал сомнение в боевых возможностях их не первой молодости героя, она, цыкнув, приговаривала, что жеребец его еще при делах - юная душа столь почтительной дамы не позволяла оскорблять ее зрелую любовь. Из этого наблюдения, да и по собственному опыту я прихожу к заключению, что состояние влюбленности покидает наши нестареющие души лишь посмертно или во времена психологического или физиологического ненастья.
В те и более ранние времена эти паркетные короли были нарасхват в состоятельных семьях, ублажая своей тяжелой работой не только блистающие деревяшки, но, и часто хозяйских жен, когда их мужья уходили на промысел. Об этом мне тихо, но, победно, часто с деталями, которые мы здесь опускаем, рассказывал и сам паркетных дел мастер, а еще чаще Варвара Григорьевна, весьма сведущая в его похождениях 20-30 летней давности. Она нянечкой работала в подобных семьях, где и познакомилась с мистером Чик-Чик. Этим мастерам за тяжелую и хорошо выполненную работу не грех бывало поднести не только рюмочку-другую, а возможно и предложить работу позанятнее. Тем более, что они и эту нелегкую работу выполняли тоже хорошо. Парни эти крепкие, выносливые и дети от них должны были быть такими же. Средства предохранения в первые десятилетия после войны генеральная линия партии не очень приветствовала - стране нужно было серьезное демографическое пополнение, что с глубоким чувством исполняемого патриотического долга претворяли в жизнь эти скромные половых дел мастера. Сказывала ВГ, что у мистера Чик-Чик с хозяюшками все было запросто, любимой ее и его поговоркой была такая - бух, раз и на матрас, чик, чик и мальчик. Потому, по ее рассказам, в этих семьях множились отпрыски с генетической тягой к паркетному блеску.
Позже, на смену этим кудесникам полотерского промысла и ненавязчивого, постоянно востребованного интимного сервиса, начала приходить техника, и этот вид дамских развлечений стал постепенно угасать.
Несколько слов о полезности этих неутомимых тружеников демографического фронта. Деторождение с разных позиций - государства, мужчины, женщины смотрится по-разному. Государству нужен количественный и качественный рост прибывающего в его распоряжение человеческого материала. Поэтому ему все равно, с чьим участием заложено новое создание - мужа, любовника или вообще одноразового партнера. Желательно, чтобы ребенок рос в семье. Первенцев молодые жены, как правило, рожают от мужей, потому как любовь еще не прошла, постоянное присутствие мужа еще не обрыдло, ну и мало кто со стороны, в первые годы ее супружеской жизни, настолько сильно одурманивает ее сознание, чтобы она позволила себе слиться с чужаком в сладостном соитии. Но, годы идут, светлые и прозрачные, поначалу, отношения с мужем начинают тускнеть, покрываться коростой взаимного бытового раздражения, появляются новые друзья, средь них и более симпатные и могучие, умеющие тихо, виртуозно и ненавязчиво обволакивать женские ушки сладостным елеем. И когда возникает вопрос о втором ребенке, то женщина не всегда отдает в этом деле предпочтение мужу. Ей, как и государству, важно, чтобы качество выпускаемого в белый свет потомства было как можно более высоким. Поэтому, если поблизости обещающе крутится породистый самец и, тем более, если подтверждаются подозрения, что муж ее уже начал разбрасывать свое семя на стороне, то выбор в мятущейся женской головке начинает склоняться в пользу детопроизводства с качественным породистым генетическим материалом. Так что, в этом вопросе, интересы женщины и государства совпадают.
По исследованиям английских демографов около 30 процентов мужей не являются генетическими отцами детей. А так как в мире преобладают двухдетные семьи и учитывая то, что первенцы процентов на 90 являются произведением законного мужа, то уже вторые на 50 процентов куются на стороне. Способствует этому то, что муж не узнает, что это его ребенок (пока не появился ДНК-анализ), а если он еще и погуливает на стороне, то это весьма подходящий для ситуации акт изощренного возмездия со стороны жен. Ребенок, зачатый на стороне, вероятнее всего будет поздоровее, что нужно матери, государству и, в первую очередь, самому ребенку. А мать его испытает новые острые ощущения как в момент зачатия, так и за долгие годы воспитания, храня глубокую и мстительную тайну. Тайна эта будет и ее психологической поддержкой, снимающей депрессняк всякий раз тогда, когда муж будет уходить за сладостным промыслом на сторону. Может быть, эти мои измышления - сущий бред. Но, тогда почему 30 процентов мужей не являются генетическими отцами??? Цинично? Может быть. Но, и правдой попахивает.
Самая пикантная ситуация в этом деле у мужей. Далеко впереди качества потомства. У него должна быть гарантия того, что он отец детей. Качество тоже важно, но, оно на втором месте. Атавизм этот он притащил, как крест на плечах, еще из нашего стадного звериного прошлого. Вожак-орангутанг сильно наказывает самок своего клана за малейшую слабость на стороне. Она не смеет его ослушаться, потому что малейший рецидив непослушания для самца очень опасен. Он подрывает статус вожака, как единственного держителя власти в стаде. Говорят, что самцы дерутся за самок лишь с целью тиражирования своего генетического кода. Но, если самка хоть льва, хоть обезьяны забеременеет от другого самца, то он не будет убивать чужих детей, потому что он их не будет отличать от своих. Поэтому генетический код здесь не причем, генетические коды зверье мало что знает. Самцу важно, прежде всего, охранять свой статус вожака с помощью затрещин и самок, кои должны абсолютно принадлежать ему. В те времена единоначалие в большом стаде было оправдано, потому что так было проще выживать, коллективно защищаясь от внешних угроз. Также и у людей - в суровые времена выживания должно было быть единоначалие, жена должна быть при муже и обязательно послушна, как пример для детей в очень большой первобытной семье, дружно защищающейся от угроз извне. Сейчас уже другие времена и общество уже близко подошло к такому периоду, когда женщина на свое усмотрение вольна будет выбирать нужный ей генетический материал будущего ребенка. Сейчас она делает это в значительной мере по принуждению. Будут созданы специализированные мастерские по ремонту генетического материала сильной половины и лишь высококачественный материал будет направляться на искусственное оплодотворение столь же качественного женского материала. Мужчина и женщина будут наслаждаться близостью, не думая о последствиях. Человеческая порода улучшится неизмеримо, но, все равно ей на смену придет порода компьютерных монстров с невиданными возможностями. Опять непростительный резкий крен в сторону кристаллической жизни, потому вернемся к нашей биологической форме существования.
В трехкомнатной квартире вместе с нами жили еще 2 семьи. В одной комнате проживала супружеская пара. Они, имея еще одну квартиру, эту комнату сдавали своей племяннице - Ирине, очень симпатичной девушке, с приятной фигуркой, упакованной в удивительное обаяние. Была она на год старше меня, но, с неизмеримо большим жизненным багажом. Во второй комнате жила бабушка с внуком и внучкой: дочь ее, работавшую кассиршей в кинотеатре, убили, а отец, быстро нашедший себе подругу, изредка, при неизменном подпитии, навещал детей. Дети, как и отец, были, по настоящему, красивыми, но, жизнь их, без матери и отца, радостной назвать было нельзя. Мне их было жалко, но, помочь я им был не в силах, сам еле сводил концы с концами. Бабуля их была добрым человеком, но, позволяла себе иногда маленькие бытовые хитрости. Видела она плоховато и всякий раз, когда заходила на кухню, с полуиспугом восклицала - ой, кто это, потом ощупывала меня и, после опознания, начинала тягостные для меня, из-за однообразия, долгие беседы про неподъемность текущей жизни. Вот так, однажды, заходит она и, забыв про вышеупомянутый сложившийся церемониал, вдруг восклицает, - чьи эти 15 копеек лежат под столом. Я сказал, что не мои, поднял монетку и отдал ей. А потом долго ломал голову, как она, не различая появляющихся на кухне обитателей квартиры, могла разглядеть монетку и оценить ее достоинство. Но, приличных мыслей в голову не приходило, а неприличными ее загружать не хотелось. На следующий день, утраченный, было, ритуал ощупывания моей головы возобновился.
Я бы не стал акцентировать внимание на этом эпизоде, героическая бабуля того не заслуживает, но, такие и подобные им сюжеты по жизни встречаются довольно часто. Причем, постановка подобных спектаклей, часто базируясь на предполагаемой несообразительности вовлекаемых в это действо зрителей, выявляет высокий уровень недомыслия у постановщиков подобного фарса. Но, то, что позволяла себе бабуля, назвать фарсом я не имею права. К ней только глубокое уважение.
В доме на Хулиана Гримау были 3 попытки покушения на мою непорочную жизнь. Варвара Григорьевна часто ездила к своей сестре, жившей в полутора часах от нее. Как-то вечером, в один из таких отъездов, когда сидя за столом, я что-то там конспектировал, раздался стук, зашла Ирина. Она сказала, что у нее какие-то проблемы с ключом, не может попасть в комнату и не могла бы она, после трудового дня отдохнуть у меня на диванчике. Я проглотив язык и не смея ей отказать в такой малости, кивнул головой. Она легла прямо в своем светлосером костюмчике, ничем не накрываясь и как бы стала засыпать. Заниматься я уже не мог, меня трясло, в голове была каша: зачем она пришла, какие ее намерения, что хочет, почему ко мне, а не к бабуле, которую она больше знала и тд и тп . А она, то повернется так, то эдак, оголяя, как бы во сне, непубличные участки своего тела. Боковым зрением чувствую, что она чуть приоткрытыми глазами наблюдает за мной, в голове бухает, кровоток бурлит в мозгах и членах, изо всех сил сдерживаю глубокие вдохи-выдохи - признаки моего тяжелого волнения, легкие распирает, но, воздуха не хватает, делать что не знаю, но, делаю вид, что усердно занимаюсь. Часа через 2 этой непостижимо утомительной пытки она просыпается, благодарит, погладив мое одеревеневшее плечо, и уходит на кухню пить чай. Затем, уходит из дома, быстро возвращается и, не дождавшись родственников, каким-то образом попадает в свою комнату. Где-то часа через два я обнаруживаю на диване сережку и тотчас пытаюсь, после легкого стука в дверь комнаты, ее вернуть. Но, дверь не открывается, возможно, Ирина заснула по-настоящему. На более громкий стук я не решаюсь. Вечером возвращается ВГ, мы начинаем готовиться ко сну, но, заходит Ирина - она потеряла сережку и не находили ли мы ее. Я отдаю сережку ей. У Григорьевны в округлившихся глазах немой вопрос. Я вынужден был ей все рассказать и, она мне поведала, что девица эта крутится с какими-то крутыми парнями, приезжающими за ней на машине и не дай бог, что-нибудь от нее подцепить. Еще дважды Ирина таким образом посещала меня, руки ее во сне нечаянно касались моих ног, психика моя была на грани развала. К следующему ее приходу я уже запасся знаниями о ее, но, на третий раз вдруг неожиданно рано возвращается моя бабуля и застает сцену блаженного сна Ирины. Ирина сразу просыпается, встает и уходит, сославшись на то, что ей срочно нужно позвонить. Телефон у нас стоял в коридоре, один на 3 семьи. Малейшие детали всех этих сцен и сейчас стоят в голове. Потом Ирина совсем исчезает из этой квартиры, и позже мне ВГ поучительно докладывает, что она уехала жить к матери - у нее родился ребенок. И ехидно вопрошает, не я ли его папаша. Я ей сказал, что к этому событию я непричастен и, она успокоилась. Когда я переехал жить в общежитие, то там, за редким исключением, царило принудительное пуританство: сказывалась работа всяких комсомольских летучих бригад, денно и нощно контролирующих внутреннюю жизнь нашей обители. Сказывалась и перспектива вылететь из общежития, а то и из института. Совершенно другие нравы царили в студенческих общежитиях Ленинграда, где я бывал на практике, но, об этом потом.
В большом магазине на улице Винокурова, что рядом с Гримау, в те времена свободно лежала в больших жестяных банках килограмма на 2 развесная черная икра по цене, если память мне не изменяет, 19 рублей за 1 кг. Стипендия в нашем институте была 25, повышенная 35 рублей, так что с икрой у студента тогда проблем не было. Потом я, как химик, и сам научился ее делать, правда, синтетическую (из желатина и сливок с танином), не такую вкусную, но, очень похожую, в изобилии и недорогую. Стол она могла украсить вполне. Прочие продукты были тоже недорогими.
У Варвары Григорьевны я прожил до конца 1-го курса, а потом на 2-м получил место в общежитии на Соколе, где и провел оставшиеся 4 года учебы. Варвару Григорьевну изредка навещал, даже когда она переехала на Кутузовский проспект напротив бородинской панорамы, где ей дали комнату покрупнее. Она, конечно, давно почила, но, я, к сожалению, этого момента не уследил. Была она простая, очень простая женщина, прошедшая суровую ленинградскую блокаду, но, сохранившая в душе порядочность, лукавинку и молодецкий оптимизм. Вообще, жизнь моя была богата знакомствами с простыми, приятными людьми. Душа с ними отдыхает, чванство не царит между нами, мы рады улыбаться, общаться и видеть друг друга.
Я люблю простых людей, простых, но, не обделенных разумом, не кичащихся своим, каким-то особым происхождением, не выдувающих из себя персон исторического масштаба, с тонким и добрым чувством юмора, умеющих деликатно подтрунивать над другими и посмеяться над собой, добрых, участливых, не прямолинейных, как шпала и, не болтающих с пафосом ни о чем, не требующих благодарности за содеянное добро и, в то же время, умеющих остроумно и ненавязчиво благодарить, не падких на лесть и не умеющие лестью и предательством пробивать себе дорогу к успеху, не банально скромных, с развитым чувством меры, умеющих находить дружественные компромиссные решения и деликатно, без тупого назидательства, учить уму-разуму других, а также не выказывающих своего превосходства перед стоящими ниже на ступеньках социальной лестницы. Многими из этих качеств владела Варвара Григорьевна. Конечно, в почете у меня и честные, смелые, отважные, мужественные, бесконечно преданные, но, перечисление этих качеств, стало банальным пафосным набором, не часто имеющим место в сегодняшней реальной жизни и потому я их не упоминаю. Когда я перечислял все эти добрые качества, то в памяти всплыли лица симпатичных людей и персонажей-антиподов, так называемых черных доброжелателей, которых в моей биографии было немало и сыграли они в ней определенную, не всегда положительную роль. Но, о них потом.
Первый свой экзамен на 1-м курсе, а это была математика, я завалил. Вроде был к нему готов, но, пожалуй, только морально. Психологически, похоже, я не тянул. Пришел, вытащил билет, сел, подготовил ответы на вопросы, хотел отвечать, но, тут подходит ко мне наш лектор, она же завкафедрой, вытаскивает у меня из стола кем-то оставленное учебное пособие и шпаргалки, о которых я и не знал и, не внимая моим воплям, что это все не мое, дает мне другой билет и без подготовки начинает меня гонять по всему курсу. Боевой настрой мой был смят, в голове сумятица от несправедливости и тяжелых вопросов экзаменатора, что-то мямлю, рисую какие-то графики-каракули, пытаюсь отвечать на град вопросов, но, получается все не очень убедительно, не более, как заявляет мне мой экзекутор, чем на слабенькую тройку. Но, так как я, по ее словам, при подготовке недобросовестно использовал шпаргалки, то и этой оценки я недостоин и ставит двойку!
Я вообще, по жизни, ни на каких экзаменах шпаргалками не пользовался. Я их не люблю. Пока, под страхом возможного обнаружения и наказания, отыщешь нужный материал, перекатаешь его на лист, у тебя не остается времени на его осмысление. Несправедливость обвинения в использовании мною шпаргалок была кощунственной. Долго доказывать обратное этому прокуратору не было желания и сил, потому что снизу, с зыбкой скамьи первокурсника, докричаться до мэтра, восседавшего на Олимпе математического трона, было невозможно. Удар был оглушительный.
У нас на первом курсе вместе с нами учились не набравшие на вступительных экзаменах нужных баллов кандидаты, которые не были зачислены в институт, но, были готовы заменить заваливших экзамены студентов. То ли у экзаменаторов был план по отсеву части студентов, то ли сказалось присутствие в моем столе шпаргалок, помноженное на мою неуверенность в ответах на экзамене, но, двойку я схлопотал и был на грани отчаяния. Навалились на меня во время сдачи экзаменов много всяких бытовых проблем. Уйму времени тратил на дорогу, когда жил в Строителе, надо было самому закупать продукты, готовить себе еду, мыть посуду, стирать, гладить, готовиться к экзаменам, не докучая своим присутствием домочадцам (свет, туалет, ванная, вовремя, не поздно приходить домой и тп). Времени на экзамены было в обрез. Опереться было не на кого: домашние даже и не подозревали поначалу, что я начал свое движение в науку с двойки. Панические настроения тоже отнимали силы и время. Двойка изрядно опустошила мою пороховницу и даже возникало желание вернуться домой. Но, дальше, правда, дела пошли получше, я получил пятерки по начерталке и физике и пересдача математики на фоне этих оценок стала, в значительной степени, формальностью, хотя готовился я к ней в свои первые зимние каникулы после тяжелейшей сессии с предельным напряжением. Если бы не пересдал, то отчислили бы. На нашем институте обкатывали новые программы обучения студентов, с тем, чтобы их потом тиражировать в других институтах. Конкурс, в столь престижный институт, был достаточно велик - до 4-6 человек на место, за нашими спинами стояли когорты кандидатов и потому с нашим братом-студентом особо не церемонились. Пересдал я математику на твердую четверку, но, как мне сказала экзаменаторша, она не могла после двойки завкафедрой поставить мне четверку и потому в зачетке у меня рядом с пятерками засияла троечка. Но, я и тому был рад: сессия с пересдачей экзамена меня изрядно вымотала.
Таких коллизий было у меня еще немало, причем как положительных (вместо тройки поставили 5, чтобы не лишать меня повышенной стипендии), так и отрицательных, но, об этом дальше.
Сильно мне нравилась столовая в институте. Добираться до нее приходилось через сеть коридоров спускаясь все ниже и ниже к ее подвалам. С голодухи движение к ее чреву ускорялось, тянули усиливающиеся ароматы и снедь там казалась очень вкусной и, главное, была недорогой. Но, москвичи, которые учились в нашей группе, часто, иногда и демонстративно, воротили нос.
В нашей группе пролегла условная граница между столичными и приезжими. Причем москвичи-пацаны, кроме двоих, вели себя прилично, а девки изображали из себя избранное сословие, мало общались с периферией, в столовой брали только салат и кофе, с неким презрением смотрели на гардероб иногородних, дружили только между собой и сплетничали про нас, раздувая наши очевидные недостатки на фоне своих неоспоримых достоинств. Правда, одна из них, Ленка Матвеева, вела себя совершенно нормально, без снобизма, хотя могла бы себе это позволить: ее отец был депутатом. Тогда депутаты не всегда портили своих детей снобизмом, исключительностью, заграничным обучением. На более поздних курсах она оказывала мне знаки внимания, и даже моему однокурснику, Виталию Луханину, в ответ на его предложение о дружбе заявила, что хотела бы дружить со мной. Об этом он мне как-то не по-еврейски, простодушно поведал. Но, она не была пределом моих мечтаний: много более симпатичных девушек крутилось в пределах досягаемости, да и я не хотел переходить дорогу Виталию. В итоге, у нее дружбы ни с кем из нашей группы так и не сложилось.
Глаз, на первом курсе, положил я на Наташу Гаврилову - замужнюю красавицу из нашей группы, на год старше нас, достаточно стройную, но, с хорошо развившимися, видно из-за полноценной и насыщенной супружеской жизни, формами и умудренную жизненным опытом. Она была не менее симпатична, чем моя первая любовь - Галя Гаврилова, но, совершенно недосягаема. Я для нее был человек-невидимка. Да и мои претензии на нее были чисто виртуальными. Не было ни средств, ни времени, а из-за этого и острого желания, чтобы хоть каким-то образом обратить на себя ее внимание: первый и второй курсы прошли в битве за место на студенческой скамье, ибо скамью эту укорачивали, продолжая отчислять нашего брата вплоть до 3-го курса. Ну и шансы мои на то, чтобы отвоевать в ее сердце кусочек для моей персоны, были мизерными.
Собственно, настоящая студенческая жизнь началась только с 3-го курса. На первых двух нас угнетали черчением, начертательной геометрией, математикой, во всех ее формах, философией, диалектикой и прочими древнеримскими науками эпохи Возрождения. Ну а Наташу Гаврилову, по крайней мере, на этапе студенческой жизни, по-видимому, вполне устраивал ее состоятельный муж: никто к ней так и не прицепился. Но, глазенками, в поисках достойного мачо, она неизменно и без стеснения шарила по институтским аудиториям, коридорам и закоулкам, а также на дискотеках, кои тогда назывались попросту вечерами встречи или танцевальными вечерами, на которые она ходила без мужа. Натуру человеческую ни заповедями, ни калачами не поправишь.
Институт наш был весьма закоулист. Заплутаться там было запросто. Были там убогие (в основном) и роскошные залы и аудитории. Но, более всего меня поразил большой актовый зал. Сделан он был по подобию Колизея с круговыми трибунами, круто восходящими вверх, с высокими ступеньками, чем был не очень удобен, но, с хорошим обзором и акустикой. В этом зале мы встречались со звездами экрана и эфира, политическими светилами, которые раз в неделю приглашались к нам в рамках программ клуба интересных встреч. Там же проводились лекции научных светил институтского и вселенского масштабов.
Были у нас свои корифеи - академики и членкоры, но, с академическими институтами по их количеству и качеству мы состязаться не могли: ученых, масштаба Сахарова, Келдыша или Ландау с Мигдалом у нас не было. Работали у нас академики Жаворонков, Петрянов-Соколов, разработавший волокна для респираторов, используемых, в первую очередь, в атомной промышленности. Эти волокна многие годы не могли воспроизвести американцы. Петрянов же был основателем любимого мною журнала "Химия и жизнь". Ректором был бывший министр культуры России - преогромнейший Кафтанов. Когда он плыл по коридору боковые светильники гасли. Озаряли нас своим сиянием и другие светила науки, но, они от нас были далеки и мы их особо своим вниманием не привечали. В основной своей массе это были люди чопорные, лекции читали по уже сложившимся за многие годы скучным канонам, без юношеского задора, с экономным расходом эмоциональной энергии. Но, были и исключения. Мне нравились профессор Суворов Н.Н. с которым у меня случился небольшой производственный конфликт, доцент Дракин Сергей Иванович и физик, членкор Тарасов Валерий Васильевич.
Лаборант Дракин, молодой, неказистый и тщедушный, учась на вечернем, по карьерной лесенке, быстро добрался до должности доцента-химика. При крутых темпах научного роста не успевал усваивать новые знания, из-за чего на лекциях по строению атома путался, краснел, заикался и этим был близок нам. Студент над ним издевался, лепил провокационные вопросы, иногда и про любовь, но, Дракин, под маской напускного безразличия к нашему глуму, держал удар. Упорно готовился к следующим лекциям, успешнее и остроумнее, раз от разу, парировал еще более изощренные вопросы аудитории и рос в наших глазах: быстро стал доктором, профессором, уважаемым в ершистой студенческой и научной среде человеком, а позже и светилом, как минимум, институтского масштаба.
Физик Тарасов потрясал нас своими очень оригинальными идеями, читал лекции с огоньком, в полемиках с аудиторией, отчего залы на его лекциях-спектаклях были всегда переполнены. Артистичностью и режиссерскими талантами он не страдал, просто внутреннего его запала было достаточно, чтобы зажечь аудиторию.
Первый курс я закончил нормально, со стипендией и желанием продолжать постигать науки и дальше. Дался он нелегко и надо было основательно отдохнуть.
Летом 65 года мы собрались в поход на резиновых лодках по Пре вместе с Ниной, ее будущим мужем Валентином и нашим соседом по дому Геннадием Сысоевым.
Это было повторением, в какой-то мере, нашей школьной авантюры, с тем лишь отличием, что, в тот раз, мы с Аркашкой Тюриным и Сашкой Прошляковым стартовали почти от самого начала Пры - от Спас-Клепиков, а на этот раз от села Деулино, которое находилось где-то в срединной части этой реки. Да и годков у нас тогда было примерно в 2 раза меньше, а опыта никакого. Нина с Валей плыли на двухместной надувной лодке промышленного производства, а мы с Геной на камере от трактора "Беларусь" с привулканизированным к ней резиновым дном. Лодка наша получилась непомерной тяжести, исключительной тихоходности и бесконечной вертлявости, так как была почти круглой.

Пути-дороги к Пре: то ли реки,то ли дороги. Место нашего старта ниже Деулино.

Донести ее на плечах до Пры под силу было лишь гигантам, коих среди нас не оказалось. Поэтому Валя на мотоцикле вместе со мной отвез ее и весь наш скарб до Деулино, откуда мы должны были стартовать. Вернувшись в Рязань, Валентин вместе с Ниной и Геной добирался обратно до места нашего старта налегке автобусом и далее попутками. До Деулина рейсовый автобус тогда не ходил. Видно не был еще запрет на транспортное сообщение с этими местами, не столь отдаленными, в далекие петровские времена. Да и проехать по той дороге автобусу было не по зубам, особенно после дождя.
В те годы цивилизованный туризм по Пре еще не набрал силу, народу было мало, зато грибов и ягод было немерено. Были в неограниченных количествах маслята, лисички, рыжики, подосиновики, подберезовики и конечно белые. Мы брали только последние, причем достаточно было отойти на 10-15 шагов от места стоянки и попадаешь на частокол белых, в худшем случае на подберезовики или рыжие круги лисичек, которые тоже весьма вкусны при несложном приготовлении. Были у нас в изобилии богатый подножный корм, рыба, ягоды, который придавал нам силы в борьбе с нашей резиновой богиней и безотвязным комариным братством.

Геннадий, я и Валентин прокладываем кратчайший маршрут

Мы с Геной, который тоже имел виды на Нину, чем очень был недоволен Валя, на своем тихоходном танкере все время отставали, грести на нем было немыслимо, зато наслаждаться великолепием плывущих мимо красот было в самый раз. Стояло долгое летнее тепло, дождей было мало, августовский комар сходил на нет, у нас была изумительная кухня и удачливая рыбалка.
Правда, мы напарывались на коряги, прокалывали лодки, шли медленно, плутали по различным рукавам Пры, бывало спорили и поругивались, особенно по поводу дежурства по кухне, клеили продырявленные корягами лодки, но, это были мелочи, не испортившие общего впечатления о походе. Были у нас встречи и с местным зверьем - с лосями и кабанами. Бывало подвывали и волки. Но, было это по ночам. Вообще, в Мещере волков одомашнивают, но, дикие волки их системно истребляют. Не любят они оборотней.

Волк одомашненный на Пре Кабан

Кабаны, большие любители водных пространств и болот, блуждали около палатки, не смея попроситься к нам. Тогда их было много и такие встречи не были редкостью. В более поздние времена следы их пребывания на пути нашего следования уже попадались реже.
В том походе я стал основательнее приобщаться к рыбной ловле. Правда, задолго до этого, мы изредка ходили с отцом, а иногда и с нашим соседом Геной Сысоевым рыбачить с ночевкой на Бабинку, что находилась недалеко от Оки. С этой рекой связан миф о том, что на ней перевернулся ковчег Степана Разина, набитый златом. Ушел с концами. с Но, в те годы я был слишком юн и рыбацкого опыта обрел не очень много. Снасти рыбацкие у нас были тогда примитивные: самодельные удочки, да сетка для хранения улова в воде. На Пре при нас были уже спиннинги, удочки, всякие подсекатели, донки и прочий спортивно-рыбацкий инвентарь. Так что успех на 50% уже был уже гарантирован. Для остальных 50 % надо было лишь добавить ума и сноровки.
В Деулино, где-то около сараев мы накопали червей, был и опарыш. Лохотронили мы рыб и на хлеб с маслом. Подсолнечным. Оказалось, что падки они и на чисто человеческие деликатесы. Спиннингом таскали щук, на удочки шли окуни и белорыбица. Деликатесные блюда у нас шли во всех вариантах: уха, рыба жаренная, вареная, вялено-сушеная, разве что только не было копченой. Но, в более поздние времена мы освоили и этот вид приготовления деликатесных рыбных яств. Толе Ворбьеву на заводе сделали специальную коптильницу, мы ее набивали ольховой стружкой и иногда, при выездах на природу брали с собой, добывая из нее неповторимый аромат и незабываемый вкус свежезапеченной рыбы

Пра, около Кудома-Веретье. Коряги-охотницы

А еще были грибы с майонезом, грибные супы, ягоды. Это был сказочный период, когда туристов было еще немного, а лесных даров немерено. Потом все стало меняться в обратную сторону. Но, река осталась, чистая и вольная.
Петляли мы по Пре дней десять. Закончили мы второй мой резиновый поход по Пре тоже в Брыкином Бору - лесной столице Мещеры и Приокского заповедника. Тогда нам удалось заглянуть и в местный музей, повествующий о жителях лесных и водных угодий Мещеры, увидеть вживую могучих зубров, стерхов и даже побывать в студенческом общежитии, где коротали вечернее время студенты рязанского педагогического и сельхоз института.

Брыкин бор

В ту пору из Брыкиного Бора уже начал ходить до Спасска рейсовый автобусик. Мы без сожаления отдали наш белорусоколесный крейсер местному жителю и автобусом, через Спасск, с пересадкой там на другой автобус, добрались до Рязани. С собой привезли много сушеных белых грибов, вяленой воблы, соленой щуки и массу приятных впечатлений и воспоминаний.
История возникновения Брыкиного Бора идет от Степана Разина, а точнее, от его сподручного - разбойного атамана Брыкина. Грабя купеческие водные и сухопутные караваны на Оке и Пре они прятались в малодоступном бору, который потом народ и окрестил Брыкиным. Награблено богатств им было немерено. Да и людей он сильно не жаловал, если они возражали против грабежей. Полетели жалобы в Москву, выславшую стрельцов. Поначалу безуспешно и не раз бились

Зубры мещерского разлива: стадо и хозяин

стрельцы с атамановым войском. Но, в конце концов, победили. Перед гибелью атаман Брыкин закопал свои несметные сокровища на высоком берегу Пры в большой лодке. Много было кладоискателей, но, тайны своей золотая лодка так и не выдала. И продолжает в ней сверкать многопопудовое золотишко, озаряемое тусклом светом тлеющих корешков подземного мира.
А Брыкин Бор, после снятия разбойничной осады, начал активно расти. В 1901 году под эгидой Русско-Бельгийского общества был пущен крупный подземный стекольный завод, выпускающий стекло особо высокого качества с хорошим спросом. Зеркальное стекло очень высокого качества вывозили по Оке на баржах и продавали в Европу. Но, в 1903 году был выкуплен конкурентом - Екатеринославским

Остатки стекольного завода в Брыкином Бору

стеклозаводом и был закрыт. Стекловаренные печи стояли в подвалах, что очень экономило тепло и губило жизни стекловаров, тающих от зноя. Построен тогда же был спиртзавод, госпиталь, большая оранжерея, множество лесопилок. Но, в годы коммунизма все это было низведено на нет. Сейчас в Брыкином Бору осталось лишь управление заповедника и лесничества, в бывшем здании стеклозавода организован музей флоры и фауны мещерского края.

Брыкин Бор. Музей флоры и фауны Окского заповедника

И все же свой первый поход на резиновых лодках по Пре мне понравился и запомнился больше всех остальных, даже тех, когда мы Пру вспарывали байдарками, в большой компании. Тот наш школьный поход был походом на выживание, каждый день требовал от нас предельного напряжения, память о нем уже нестираемо отпечаталась в сознании.
Хорошенько освежив свои извилины общением с мещерскими лесами и водами, отдохнув в летние каникулы дома, я опять поехал в Москву продолжать свое образовательное странствие по аудиториям Менделеевки, осваивать премудрости 2-го курса.

Рутину закачиваемых в нас химнаук институт разбавлял практиками на заводах химической и нефтяной индустрии. После 1-го курса нас кинули попрактиковаться на нефтеперерабатывающий завод в Капотню, на втором был Охтинский химзавод в Ленинграде, на третьем завод химволокна в Каунасе, на четвертом были военные лагеря и дипломный проект на заводе полимеров в Ереване.
Практика в Капотне была короткая, двухнедельная, в памяти остались лишь рассказы о жутких, с множеством жертв, пожарах. В безветренную погоду, при утечке, тяжелые, с чуть уловимым запахом, газообразные фракции стекают с ректификационных колонн и хранилищ прозрачным невидимым одеялом на землю, обволакивая ее на большом пространстве и, при возникновении открытого огня, даже на значительном удалении от места аварийной утечки, этот слой воспламеняется и пожирает на своем пути все живое-неживое, пока не доберется до лакомой точки - места утечки. Взрыв и, часто многодневный, неуступчивый пожар. Поэтому нас на нефтезаводе учили, преимущественно, технике безопасности. Там мы знакомились с работой ректификационных колонн, систем автоматики, поддерживающих заданный режим перегонки и ньюансами психологии производства огне-

Капотня, нефтезавод Цех производства полипропилена

и взрывообразных продуктов. Мне привелось работать на площадке производства полипропилена.
Завод этот угнетал своими масштабами, строгим режимом и постоянной тошнотворной вонью множественно и несанкционированно просачивающихся в атмосферу и в землю нефтепродуктов.

Нередки были встречи с такими красивыми нефтелужами

Так было в далекие времена, сейчас такие неудобья стали редкостью. Особенно плохо себя чувствовали в этих условиях наши благородные москвички, ибо это оскорбляло их тонкое обоняние. Да и нашим грубым провинциальным носам нефтезапахи не казались цветочным благоуханием.
Сейчас Капотня - один из крупнейших районов Москвы, а тогда - это был долгострой с хилой инфраструктурой, грязью, неустроенностью, общежитиями - отдельно женскими и мужскими. Но, непременно, с неизменными, по той скучной жизни страстями и интригами младых работников обоего пола, стремящихся поломать запреты на общение друг с другом после 10 часов вечера. Запреты были нужны, потому что без них женская половина работников быстро выпадала из трудового цикла, общежитие переполнялось поселенцами грудного возраста, для которых нужны были несуществующие ясли и сады. Но, страсть всепобедна, и никакие запретительные санкции не работали. Поэтому перекуры, рабочие часы и кухонное вечернее безвременье были насыщены пересудами о том, кто, с кем, и от кого, рожать или не рожать и, как жить дальше. В общежитии мы жили особняком, недолго, с местным населением общались коротко и только на кухне и потому не были втянуты в этот карнавал страстей.
Лето закончилось и вновь на учебу. На втором курсе появились шансы получить место в общежитии. В наше распоряжение был отдан расположенный на 4 этаже красный уголок примерно на 20 коек, двумя столами и четырьмя стульями. Заниматься там было невозможно из-за отсутствия необходимой мебели, постоянного гвалта и спертости воздуха. Но, это нас не смущало, за общежитие мы платили символическую цену и нас обещали через месяц-другой расселить уже по комнатам. Занимались мы в институтской библиотеке. Достоинством такого коллективного поселения было активное информационное обеспечение о последних институтских новостях, сплетнях о похождениях нашего педагогического и студенческого контингента, обмен опытом, ну и конечно, постоянный обмен анекдотами. Стены наши были увешаны обнаженными красотками, на которые проверочные комиссии не обращали особого внимания, понимая, что все это временно. Любимым нашим занятием было зыркать вечером по окнам стоящего напротив корпуса, такого же, как и наш. Девушки в тех окнах, то ли не ведая, что за ними наблюдают, то ли умышленно, при включенном свете раздевались, переодевались, что вызывало у нас живые комментарии. Чаще, конечно, как только они обнаруживали, что за ними следят добрых два десятка пар глаз, они отворачивались и сразу отключали свет, но, некоторые на это не обращали никакого внимания. Мы тоже стали в определенные часы выключать у себя свет, чтобы не смущать скромниц своим нескромным наблюдением.
Были и недостатки жития-бытия в такой большой компании. Первой бедой был храп по ночам. Дальше - больше. Через несколько дней после нашего заселения началось воровство. Вроде бы студенты, люди цивильные и должны с пониманием относиться к скромному студенческому скарбу, но, деньги и вещи стали системно исчезать. Вещи начали сдавать в камеру хранения, деньги всегда держали при себе, благо, что их было не очень много. Потом стали назначать одного человека на целый день дежурным. Воровство чуть поубавилось. Через два месяца нас расселили по комнатам. Второкурсникам мужеского пола давали четырехместные комнаты на первом, самом холодном и неуютном этаже с кафельным полом, а потом они постепенно возносились выше по мере своего преуспеяния в учебе. Я попал в комнату, в которой стоял стол, шкаф, две тумбочки, два стула и четыре кровати. Со мной туда поселились Валера Данилов - здоровяк с Сахалина, где его отец заведовал нефтепромыслами, Владимир Четверин - сын школьного учителя из Ростовской области, Коля Ананьев - очень неглупый двоечник с легкими бурятскими чертами лица, ощутимым капиталом своих родителей, обучавшийся по направлению с какого-то бурятского предприятия. Ну, и я, из рязанской рабоче-крестьянской семьи. Валера особо не удивлял педагогов своими познаниями, учился на зыбкие троечки, но, ему и этого было достаточно, главное надо было закончить институт, а уж об остальном папаша позаботится. Коля Ананьев учился тоже плоховатенько, но, по идейным соображениям. Самые тяжелые для нас предметы - сопромат, процессы и аппараты, физхимию он знал лучше всех и сдавал их на четверки, пятерки. По остальным были, в основном тройки и даже двойки. Но, это его не смущало, стипендия ему, как и Валере Данилову была не нужна. Володя Четверин был отличником, активным комсомольцем, по духу лидером, с прямым, как палка, характером, с черно-белым видением окружающего мира, с чувством юмора, позволяющим громко смеятся над незамысловатыми анекдотами и, с улыбкой тушуясь при непонимании более тонких анекдотов. У него редко в зачетке проскальзывали четверки. Он усердно занимался, пересдавая четверки и собирая надежную коллекцию пятерок для диплома с красной корочкой. Однажды, по физхимии схватил тройку, чем сильно потряс нас, и несказанно удивил себя. Но, зубрилой его назвать было нельзя, он до всего доходил с пониманием. Был у него один маленький недостаток -любовь к скарбу. Под кроватью у него стояло множество всяких ящиков со снедью и прочим добром. Валере Данилову богатый его отец авиапочтой с Сахалина пересылал красную, черную икру, крабов, балыки, дорогие конфеты, которые он вскрывал и сразу делал их достоянием всей комнаты. Владимиру отец с Дона присылал очень вкусную копченую рыбу, которую он отлавливал и коптил сам. У нас в комнате постоянно стоял будоражащий запах копчений: Володя долго их уминал, иногда, правда, угощая и нас рыбешкой из очередной посылки.
Мы с Колей его не осуждали, потому, как нам, вообще, ничего не присылали. А Валера Данилов продолжал простодушно делиться своими балыками, не обращая внимание на Володину прагматичность. Со временем мы стали отказываться от копчений, читая в глазах Володи чувство удовлетворения за проявляемую нами скромность. Пытались отказываться и от Валериных яств, но, тот обижался и, нам приходилось ему уступать. Девчонки крутились вокруг симпатичного Володи, но, узнав его поближе, потихоньку ретировались. Поэтому он дружил со студентками из другого института, общежитие которого стояло рядом с нашим. В нашей комнате в отношениях с ним был такой ровный дипломатический нейтралитет. Когда мы залеживались, то носились по лестницам, дабы размяться. Четверин был спортивнее, много выше меня, с длинными ногами, бежал вниз через три ступеньки, но, никак не мог догнать меня. Фокус заключался в том, что я по ступенькам скользил, а он по ним прыгал. Шансов у него не было никаких, но, его упертость, что было безусловно хорошим качеством, раз за разом заставляла его идти на очередные попытки. Вторая проблемка была связана с вождением машины. У нас в институте была военная кафедра, готовящая из нас офицеров войск химзащиты и обучающая нас вождению грузовых машин: офицер должен был уметь водить самолично любую дезактивационную и дегазационную машину. Мы исправно изучали всю механику, наматывали часы вождения грузовиков по московским улицам, а потом московским гаишникам сдавали экзамены. Четверин был очень старателен, был одним из лучших в нашей группе и никаких сомнений, что он сдаст на 5, не было. Водил машину он лучше меня. Теорию мы все сдали без проблем, натаскивали нас на нее в институте капитально. С вождением были проблемы. Самым сложным маневром был въезд грузовика задним ходом в квадратную арку здания, размеры которой были лишь чуть больше габаритов грузовика. Немало народу валилось на этом тесте. Мне повезло, стенок арки я не задел и получил в итоге четверку, а он правым бортом слегка ее потер, за что схватил тройку. Пережить моей четверки его лидерский статус не мог, но, так как в диплом эта оценка не шла, он не стал пересдавать, хотя возможность такая была, в нашей группе получилось несколько пересдатчиков, получивших двойку за вождение. Вообще, к Четверину у меня двойное отношение. Я его уважал за упорство, волю, усердие, в общем-то, веселый нрав, беззлобность. Но, была в нем какая-то червоточинка взрослого характера, кою моя студенческая расхлябанность воспринимала не очень позитивно. Но, думаю, что это были больше мои проблемы, чем его.
Когда мы сдавали на права, рядом с нами сидел экзаменатор, офицер из ГАИ, тоже имевший под ногой педаль тормоза. Одну девицу с нашего курса, попросившуюся за наличные на наши военные водительские курсы, мент-капитан, который принимал вождение, практически выкинул из машины. Мы ехали сзади в кузове под тентом машины. Вела она грузовик очень прилично. У нее, похоже, была неплохая практика вождения папиной легковушки. Лихо поворачивая на перекрестке, она не стала притормаживать и, сам мент вынужден был в последнее мгновение затормозить в нескольких сантиметрах от старичка с палочкой, переходившего дорогу. Проехав поворот, он открыл дверцу и по-хамски выкинул ее из машины, этажно выругался и поехал дальше, оставив ее на перекрестке. Она, понимая, что была на грани гибели старика, не молвила ни единого протестного слова. Капитан пересел за руль и поехал дальше. Интересно, если бы она сбила старика, кто бы отвечал?
Были и другие несдачи, но, все потом пересдали, так как нам без водительских прав военная наша кафедра офицерского звания присвоить не имела права, потому как дезактивационные и прочие хим-машины мы должны были уметь водить.
Был и у меня один серьезный инцидент. На учебных занятиях я вел грузовик по Лесной улице. Там тогда еще ходили трамваи. Еду за трамваем, который на остановке тормозит. Я тоже нажимаю на тормоз, но, он проваливается: лопнул тормозной шланг. Остановить машину не могу, надо выезжать на встречные трамвайные пути. За трамваем не видно, идет ли по встречке другой трамвай. Счет идет на секунды. Смотрю на инструктора, он тоже не знает что делать, что-то непонятное шепчет. Времени уже нет и, я рулю на встречные пути, иначе на скорости влечу в впереди идущий трамвай. Навстречу шел трамвай, но, я успел проскочить перед ним. Проехав метров 100, перевел рычаг на первую скорость, ручником затормозил и встал на обочину. За руль сел инструктор и на первой скорости и нервотрепе довел машину до института. Взмокли мы крепко. Больше по Лесной не ездили.

ул.Лесная,трамвайные пути, водительские права от 1966 г

Я учился не шатко не валко, лишь бы была стипендия: ее с двумя тройками давали. Биться за повышенную стипендию не хватало духу, ибо окружающий мир, в упорной, жадно убивающей время битве за отличные показатели, в значительной мере исчезал из поля твоих интересов. Правда, в двух семестрах, на 4-м и 5-м курсах, не позволив четверкам попортить мою зачетку, я получал повышенную стипендию. Но, первая, повышенная была не вполне заслуженной, а вторая проскочила по инерции вслед за первой. Так что Володе мы и завидовали, и не завидовали, но, если бы учились как он, то, наверняка, гордились бы своими достижениями. Он же их, уже привычно для себя, сильно не выпячивал, скромно повествуя, что опять на экзамене схватил пятерку.
Мы были из разных групп, даже с разных факультетов. Комната наша была некурящая, так что кислороду, несмотря на перегруженность комнаты и избыточный аппетит некоторых членов нашей команды, нам хватало. Наркотики тогда вообще были не в теме, правда, экземпляры наркотического психотипа в аптеках я иногда встречал. Покупали они какое-то дешевое снадобье, превращая его, после несложной химической обработки, в побудитель наркотического экстаза. В нашей студенческой коммунальной среде таких, практически, не было, или они уходили в глубокое подполье, пытаясь избежать исключения из института и еще более глубоких санкций с уголовным оттенком.
Жизнь наша потихоньку обретала устойчивое состояние. Мало-помалу стали увеличиваться часы профильных химических дисциплин, но, нас продолжали донимать, наряду с физикой и математикой, дисциплинами древнегреческих и библейских времен, философией, диалектикой и историческими знаниями о религии нового времени - научном коммунизме. Здесь нужна была зубрежка, поблажки были только для студентов-партийцев. Один из таких - Валера Голубев, друг Четверина, к нам время от времени заходил. Он поступил в институт по разнорядке после армии: служил писарем при кремлевской комендатуре. Почерк у него был идеальный - изумительная каллиграфия. Но, очень медленный. На лекциях он мало что успевал записывать, но, тетради его были в абсолютном порядке. Был исполнительным педантом, и хотя по жизни не исповедовал коммунистической морали, но, нам, как старший товарищ, партиец со стажем, постоянно цитировал сказочные постулаты этого волшебного строя. В общежитии, его, как коммуниста, сразу определили в комнате на двоих на третьем этаже.
С теорией светлого будущего мы хоть и мутно, но, осваивались, а вот до практики добраться ни кому из нас, в том числе и Голубеву, не удалось. Правда, некоторые из наших сотоварищей уже вплотную подошли к вратам этого мечтательного общества. На нашем этаже жили два здоровенных бугая-студента - сынки шахтеров из Донецка. Шахтер в те времена был очень уважаемым человеком, как минимум, с 3-4-х кратной зарплатой академика. У этих пацанов, в отличие от всех, была отдельная комната на двоих, расположенная недалеко от вахтера, который строго блюл временной режим прихода-ухода посетителей, а на первом этаже еще и нравственный. Нравственность в то время была в цене, незамужние девушки на 99.9 процентов были непорочны и не спешили до замужества расставаться с этим бесценным даром даром. Но, часто в позднее вечернее время по коридору неслись жуткие, взывающие о помощи вопли девушек, которых эти малыши притаскивали из других корпусов. Вахтерша, почему-то безмолствовала, хотя, наверняка, такое жалобное многоголосие не услышать было невозможно, даже в непробудном сне. Потом крики затихали и на нашем этаже воцарялась тишина. Если же этим пацанам ранней осенью или поздней весной попадались неуступчивые девушки, высоко ценившие свою невинность, то к ним применялись более изощренные методы воздействия. Мальчики покупали на выходные дни туда-обратно авиабилеты в Сочи на себя и на девочек, меняя, хотя и за дорого, их долго хранимую непорочность на недешево добытую доступность. Зарплаты шахтеров на такие шалости их детей вполне хватало. Это был высший, по их понятиям, уровень развлекательного пилотажа.
А вообще, наше общежитие вело относительно пуританский образ жизни. Но, скучным его назвать было нельзя. Были скандалы, потасовки, серьезные драки за жизненное пространство. Были и взрывы. Кто-то из шутников-студентов пару раз расплескивал смоченный в воде иодистый азот на кафельный пол первого этажа и после его подсыхания пройти по нему или подмести его без громких хлопков и взрывов было невозможно. Я зная, по собственному школьному опыту, о безобидности этого темно-коричневого, но, мелкого и потому невидимого порошка, проводил шаркающее взрывное разминирование, прокладывая через минные поля и вонючие пары образующегося йода тропинки на всю длину коридора.
Мы дружили комнатами с девчонками из нашей группы, кои жили прямо над нами на 2-м этаже. Это были Лена Абрамович из Белоруссии (по направлению от предприятия), Валя Кононова (после замужества Митюхина) из Луховиц, и Вера Ильина (по направлению от предприятия) из Переяславля-Залесского. С ними дружила москвичка - Таня Калашникова. Учились девчонки хорошо, следили за собой внимательно, но, дружбы ни с кем из москвичей не водили. Было короткое увлечение Лены нашим Четвериным, но, оно быстро закончилось. Мы вместе иногда отмечали праздники типа Дня Химика или дни рождения, переписывали друг у друга лекции, ходили к ним в гости поболтать и почаевничать или разобраться в премудростях сложных предметов учебного процесса.
Много времени продолжало уходить на нелюбимое мною черчение, но, все больше и больше свободных часов оставалось, и я его убивал походами в близлежащий кинотеатр, в музеи, иногда в театры или концертный зал им Чайковского. Повадились мы также зимой ходить в открытый бассейн 'Москва', что расположен был рядом со станцией 'Кропоткинская'. Построили его, используя котлован для планировавшегося высотой 420 м Дворца советов. С 1935 по 1961 год станция 'Кропоткинская' так и называлась 'Дворец Советов'. Открыт бассейн был в 1960 году, закрыли в 1994. Сейчас на его месте находится храм Христа-Спасителя. Купаться в таком бассейне, особенно зимой, было намного занятнее, чем в обычном. Вода была с подогревом. Над бассейном стоял пар, в зимние морозы превращающийся в порхающие снежинки. Между множеством водных зеркал пролегали асфальтовые дорожки. Бывало, вылезешь на такую дорожку и, несмотря на то, что пятки примерзают, постоишь минуты две и потом, проморозившись,

Бассейн Москва, Дворец Советов и храм Христа-Спасителя

бултыхаешься в воду. Она кажется после этого кипятком. Удовольствие получаешь необыкновенное. Народу зимой туда приходило очень много. Но, в 1994 году, по инициативе мэра Лужкова, на месте бассейна началось строительство храма Христа-Спасителя. Мэр, в перспективе, собирался в Президенты и подобный электоральный шаг он решил использовать на полную катушку. Да, и народу верующему это деяние понравилось. Не понравилось только мне и другим любителям побарахтаться в воде в центре Москвы зимой.
Чередой шли лабораторные работы по физике, электротехнике и физхимии. Это как-то разнообразило нашу серую второкурсную жизнь. Пацаны мои в карты и шахматы не играли, поэтому вечером, кроме занятий чтением, мы делились анекдотами, институтскими новостями, рассказами о наших интеллектуальных и других победах.
Завтракали и ужинали мы в буфете нашей столовой, где, кроме разбухших, необъятных от воды сарделек с гречкой и подозрительного вида кофе, ничего не было. Сардельки по вкусу были не совсем плохие, но, их ежедневное заглатывание оставило в мозгу несмываемое временем глубокое ущелье абсолютного отвращения к ним. Оттягивались мы на очень вкусных сосисках со свежей тушеной капустой, которые подавали в кафе около метро Сокол. Но, позволяли делать это мы себе не часто, так как были они дороги.
Закончив 2-й курс и вспомнив о своих мнимых успехах в освоении школьного рояля, я, за неимением возможности доступа к нему, решил обзавестись гитарой: рояль в нашей квартире разместить было бы трудновато. Лишних денег у меня не было, но, вспомнив об обретенном в 10-м классе опыте работы грузчиком, я пошел вместе с еще одним героем - моим ровесником из деревни Шумашь штабелировать бревна, которые баржи вываливали на берег. Выглядели кучи бревен как хаотично сложенные горные цепи. Если б знал, во что я вляпался, я сразу отказался бы от этой дурной затеи. После первого тяжелейшего дня работы я понял, что дальше не потяну. Жилы от непомерной тяжести вытянулись, руки болели, выспаться из-

Место уклади бревен на Оке, рядом с узкоколейкой

за боли не удавалось. Надо было отказываться от этого безумия. Мой напарник - деревенский крепыш, уже знаком был с этой работой. Она его не тяготила, тем более, что ему нужны были деньги. Мне не хотелось подводить парня. С отцом мы изготовили брезентовые ремни, которые я перебрасывал через плечо, тем самым облегчая работу рук, но, легче, из-за накапливающейся усталости, не становилось.
Я стал плохо спать, стонал от боли, во сне резко и непроизвольно сгибались в локтях руки, отчего я просыпался, утром вставал, будто после безумной пьянки. Мама, хоть и сосватала меня пойти бревноукладчиком с этим нашим дальним родственником, но, потом, похоже, пожалела. Видя, в каком я состоянии, стала меня отговаривать. Я, на пределе своих возможностей продолжал эту каторжную работу, но, после недели безнадежной борьбы сдался, сил уже не было никаких.
На хорошую гитару я заработал, но, парня, с которым мы договаривались о 2-х неделях, я подвел. Выбора у меня не было, от непомерной усталости контроль за тяжелыми бревнами притуплялся и наиболее вероятной перспективой была бы инвалидность: беспорядочно наваленные горы бревен надо было разбирать сверху и при малейшем неверном движении летящие вниз бревна, не разбирая дороги могли трахнуть по дурной, не прикрытой каской, голове или прихлопнуть вовсе. Но, дуракам везет, пронесло. После окончания этой добровольной пытки, по ночам мне продолжали сниться непомерные, несущиеся вниз и бьющие в грудь бревна, продолжали беспорядочно дергаться во сне руки и еще почти неделю не проходила мышечная боль во всем теле. Я, памятуя о моей работе грузчиком в 9 классе, еще лучше понял, почем фунт рабоче-крестьянского лиха.
Мои муки кончились, начались муки моих родственников: я купил, музыкальную литературу, всяческие переложения классики для гитары, помнится за 27 рублей саму гитару и начал ее осваивать, вдохновенно высвобождая из-под струн корявые аккорды.

Гитара, добытая работой на разборке бревен

Было лето, каникулы. Родители, будучи на работе не могли приостановить мое каждодневное усердие по извлечению из гитары волшебных звуков, поэтому наслаждаться моим музыкальным творчеством приходилось младшей сестре. Наверняка она молила бога, чтобы я опять не пошел грузить бревна, потому что следующим инструментом была бы скрипка. Видно с той поры в Тане стала проявляться некая набожность, которая укрепилась в более зрелом возрасте, чему способствовали также ее просветительские встречи с именитыми иерархами русской церкви. Старшая сестра Нина была замужем и жила в другом доме, в связи с чем, была лишена удовольствия внимать эоловому звучанию гитарных струн при моих к ним божественных прикосновениях. И потому сильно переживала ... за младшую, когда та ей слезно докладывала о моих затяжных потугах выйти на исполнительский уровень игры маэстро Николо Паганини. Спасла Таню от нервного расстройства сентябрьская осень - начало моего следующего учебного года. Гитара потом перешла к Оле и далее к Пашке. Я же переключился полностью на электроорган, извлекая из него могучие звуки Баховских токкат и фуг.
Этим же летом я на две недели устроился отдыхать на солотчинскую турбазу. Она была недалеко от дома, который снимала на лето старшая сестра Нина с мужем, обзаведшиеся уже первым ребенком - Стасиком. Турбаза располагалась на берегу старицы - старого русла реки Оки, с которой она соединялась вторым своим концом. Гвоздем турбазовской программы был поход на шлюпках по старице и Оке в Константиново - на родину С. Есенина. В каждой шлюпке плыло по 4 человека - два мужика и две дамы, но, в одной шлюпке плыли двое - крепкий морячок и его новоявленная подруга. Мощи и навыков морячка хватало, чтобы на шлюпке управляться за двоих. Он греб один и уходил вперед на полчаса-час от остальных шлюпок, в которых гребло по 2 мужика. Морская служба позволяла ему давать нам фору в гребле. Когда мы подплывали к ним, они уже с чувством глубочайшего удовлетворения встречали нас. Жили мы в палатках, разделенных по половому признаку, причем столовничали не всей оравой, а по шлюпкам: каждая шлюпка сама себе готовила трапезу из запасов, выданных нам на турбазе. Мы с моим напарником занимались заготовкой дров и разведением костра, а потом вместе с нашими дамами кашеварили. Одна из них -Таня Наумова- дочь начальника Рязанской телевышки, стройная, средней симпатичности, была на год младше меня, вторая - Лена - года на 2-3 старше. Мой старший напарник - толстячок с животиком, более опытный в отношениях с дамами, после 2-х дней постоянного общения незатейливо предложил им разделиться в палатках по парам, как это уже сделали некоторые другие команды. Девушки сказали, что подумают, но, господствующие в те времена пуританские настроения, а может быть боязнь девушек стать предметом для насмешек и пересудов, заставили их отказаться от такого заманчивого предложения. Правда, когда я им рассказывал про любовные парочки на берегу Оки, которые мне попались по дороге из музея Есенина, они не стали их осуждать и даже выразили восхищение их смелостью. Шлюпки мы оставили перед Кузминскими шлюзами, примерно в трех километрах от Константиново и оставив дежурного, пешком стали добираться до школы и музея Сергея Есенина. Впервые я видел, как работает шлюзовое хозяйство на Оке. Школа, где учился Есенин, была деревянной, одноэтажной, типичной сельской школой.

Константиново. Школа, в которой учился С. Есенин

Церковь, которую посещал и Есенин, требовала хорошего ремонта. Но, в те времена небесная недвижимость и ее земные держатели были не очень дружны с властью, пожертвования немногочисленных селян были скудны, поэтому церковные дома подолгу не обновлялись. Единственным украшением тех мест тогда была Ока и ее роскошные берега.

Церковь в Константиново

Когда плыли обратно, начались дожди. По широкой в тех местах Оке дыбились, подгоняемые ветром волны, грести было тяжело, поэтому мы сидели в шлюпках под брезентом. Поход затягивался. Но, нам повезло. Мимо, на мощном катерке плыл какой-то профессионал-путешественник. Он по собственной воле подсоединил к себе наши лодки и большой цепочкой мы быстро стали двигаться в сторону турбазы. Морячок не хотел плыть с нами, преследуя какие-то свои интересы, но, сильно отстал и когда катерок остановился передохнуть, через полчаса появился со своей дамой и, не раздумывая, присоединился к нашей флотилии. Вид у него был не такой бодрый, как вначале, постоянно мокнув под дождем и гребя с большим напряжением, он быстро выдохся.

Катерок нашего добродетеля был примерно таким

Морячку с его дамой я почему-то понравился и они пытались делиться со мной своим жизненным опытом. Но, моя задержка в развитии не позволяли мне достаточно осознанно воспринимать эти этюды полноценного восприятия жизни.
Мы добрались до турбазы часов за 5, попутно под мерный гул катера, отоспавшись, отдали путешественнику оставшиеся у нас запасы провианта и потом дружно вечером отметили наше удачное возвращение,... ни разу не вспомнив цель путешествия - музей С.Есенина. Позже, конечно, Есенин не раз упоминался, но, в младой среде он был тогда не главной темой.
Остаток лета я посвятил игре на гитаре и грибной охоте. Рязанские места в те времена были богаты самыми разными грибами, но, особенно маслятами. В один из дней я стал свидетелем трагикомедии, случившейся при сборе грибов. Ожидая ранним утром в очереди автобус в Мурмино, в окрестностях которого произошел выброс большого количества маслят, публика была вовлечена в радостный диалог двух зрелых, лет 50 подруг, которые после многих лет разлуки неожиданно повстречались на остановке. Были объятия, поцелуи, заверения регулярно встречаться, бывать в гостях, вместе ходить за грибами, что безопаснее, чем в одиночку, ну и теперь уж никогда так надолго не расставаться. Когда приехали и вышли на грибные ряды, они пошли вдвоем, я ушел подальше. Грибов было много, но, они хитро прятались от наших глаз под роскошными шапками из опавших золотистых сосновых игл или, посмеиваясь, умело подсовывали нам своих червивых собратьев. Каждый выбирал себе ряд побогаче, между прямолинейными посадками молодых сосен и, стараясь не залезать на чужие ряды. Неустанно и благодарственно кланяясь очередной удачной находке я за 2-3 часа нарезал корзину молодых, золотистых и аппетитных маслят. Мне это понравилось и я решил развить успех.
На следующее утро я вновь пришел на эту остановку. Там стоял шум и гвалт: очередь на автобус разнимала двух сцепившихся уже знакомых нам дам. Но, даже после того, как они были оторваны друг от друга, истеричные крики продолжались. Одна обращалась к публике, называя другую ведьмой, постоянно и безо всякой совести забегавшей вперед на ее ряд, и нагло хватающей ее грибы, как она образно выразилась, и ртом и ж...й, и ртом и ж...й. Вторая, по-видимому, менее удачливая охотница за грибами, громко парировала эти обвинения тем, что та тоже ведьма и что будет собирать грибы, где захочет. Публика в затихающую полемику уже не вступала, но, молчаливо выражала свою поддержку первой: нарушать негласные законы грибной охоты в маслятных рядах никому не дано. Никогда не предполагал, что тихий безобидный гриб может стать провокатором столь тяжелой человеческой распри.
Третий, самый тяжелый курс на нашем факультете, начался с практики на Охтинском химзаводе в Ленинграде. Мы уже определились со специализацией - химическая технология пластических масс и поэтому с этого года наши практики проводились уже только на профильных предприятиях.
В северной столице мы изучали конкретные технологические процессы производства полимеров, т.е. теми делами, в которые мы должны были погрузиться после окончания института. Но, при всем при этом, не упускали возможности познакомиться с самим Питерградом, причем последнее было в нашем сознании, конечно, более приоритетным. Я уже дважды или трижды был в стольном граде с экскурсионными двухнедельными поездками, но, видел лишь его парадную форму, а внутренней жизни Ленинграда, так сказать, бытового среза его бытия, ни разу не удавалось понаблюдать. С другой стороны, город настолько велик, а его музыка камня и грандиозные аксессуары дворцов настолько разнообразны, что, сколько его не посещай, всегда будет мало.
В тот год в Ленинграде стояла пасмурная суицидная осень. Тусклые рассветы, не показав дня, скатывались в такие же затяжные закаты, сумеречный день ретушировался постоянными дождями под мутную кисею подводного мира, в котором заторможено плыли люди-рыбы, не отбрасывающие теней на асфальтовое дно этого убитого ненастьем аквариума. В такую промозглую погоду, вымокши по дороге домой до последней нитки, двигаться, после рабочего дня в музеи или театры уже не хотелось.
Жили мы в старом корпусе общежития ленинградского технологического института (ЛТИ) ? 5: на поселение в новом корпусе ? 6 мы не дотягивали, по-видимому, не очень знатным происхождением и недостающим до питерских стандартов культурным уровнем: там жила элитная студенческая публика - дети номенклатурных работников близлежащих городов, а также дети знатных людей из союзных республик.
В те годы все еще был актуален культурный междусобойчик двух столиц. В театральном мире Ленинграда царил не имевший московского эквивалента гений Георгия Товстоногова, под крылами которого пестовались не менее гениальные Смоктуновские, Дали, Лебедевы, Юрские, Лавровы и другие корифеи театральных подмостков. На

Георгий Товстоногов

музыкальном Олимпе страны господствовал Евгений Мравинский (Евгений Светланов только начинал свое восхождение к вершинам признания). Музейные экспозиции и дворцовые ансамбли Москвы выглядели хламом на фоне культурной и архитектурной роскоши Питера. Сейчас этот архитектурный дифферент стал еще разимее благодаря усилиям президентствующих особ питерской выделки, однако эпицентр театральной жизни сместился в старую столицу. Дорогами, небоскребами, темпами развития и жизненным нервотрепом Москва сейчас тоже заметно богаче.
Общежитие ленинградского технологического института (ЛТИ), в котором мы жили вместе со студентом из другой группы нашего института - Владимиром Тесля, было старым, со своими специфическими традициями, весьма необычными для московского коммунального студенчества. Практически, в каждой комнате был лишний комплект чистого постельного белья на случай неожиданного появления гостей. Такими гостями были, как правило, брачующиеся пары, не желающие выяснять интимные отношения в своих кельях. Мы, как-то возвращаясь с Владимиром поздно вечером в свою комнату и включив свет, вдруг слышим звериный рык и видим на кровати нашего третьего сожителя, местного студента, парочку, увлеченно вкушающую нектар любви. Мы быстро ретировались, тут же из комнаты напротив выскочил пацан и попросил нас переночевать в его комнатe, выдав нам два комплекта чистого постельного белья. Потом, на следующий день с нами повстречался тот бугай - исполнитель брачного рыка, извинился и рассказал, чтобы к подобным оборотам событий привыкали - это повторится еще не раз. Напоследок гордо сообщил нам, что он переспал с подругой Коренева - того самого, который снимался в Человеке - Амфибии вместе с Анастасией Вертинской. Мир тесен, мне опять вспомнилась Настя с посвященными ей надписями в подъезде, о чем я поведал этому бугаю. Выяснилось, что этот сексуальный последыш Коренева, оказывается, тоже бывал там.

Старое и новое (для детей VIP) общежития ЛТИ, 1966 г.

Его предсказания относительно охвата нашей комнаты конвейерным потоком интимной жизни вскоре сбылись. Точно также, как и в первом случае, возвращаясь поздно вечером в свою комнату, и не включая света, дабы не разбудить нашего соседа по комнате, я сажусь на свою кровать и понимаю, что подо мной дергаются чьи-то ноги. Примерно, такие же ощущения возникают и у Тесли. Мы уже собираемся с ним уходить, но, из-под одеяла высовывается голова симпатичного узбека и он приветливо сообщает нам, что мы можем не уходить, так как они свои теплые процедуры уже закончили. Не стесняясь, тут же из-под одеял высовывают головы девушки, а чуть позже оттуда выскакивают, набрасывают халатики и грациозно выплывают из нашей комнаты. Мужики сообщают нам, что они из другого общежития технологического института, один из них отпрыск какого-то номенклатурного деятеля из Пскова, другой сын вице-президента узбекской академии наук из Ташкента. Затем они выдают нам по комплекту чистого белья, приносят извинения и, покидая нас, в качестве компенсации наших моральных потерь, приглашают нас на следующий день посетить их общежитие. Я благодарю и ссылаюсь на занятость, но, Тесля - очень живой пацан с заметными следами южных корней, уличая меня в полном отсутствии занятости следующим вечером, сразу соглашается и, от нашего общего имени уверяет академика, что мы обязательно придем. Деваться мне было некуда, да и интересно было посмотреть на кельи небожителей.
Вечером следующего дня мы приходим к ним, вахтер, переписав цифирки и буковки из наших документов в свой журнал, предупреждает нас, что в 22 часа посетители должны покинуть общежитие, после чего мы идем с узбеком в его келью на втором этаже. Там уже сидит его друг и те же самые симпатичные их подружки, нагие прелести которых мы могли уже лицезреть у себя в комнате. Стол обильно уставлен яствами с бутылями, комнаты не тесны, со множеством встроенных шкафов, лоджией, просторным совмещенным санузлом. К 10 часам за тостами, перебрав множество анекдотов, политических и региональных проблем, мы вместе с девушками покидаем общежитие и, отметив свой уход у вахтера, направляемся в свое общежитие, откуда и эти девушки. Но, они просят нас задержаться, подходят к пандусу напротив окон нашего узбекского друга, оттуда протягиваются руки, девушки просят нас их подсадить и, зацепившись за цепкие длани юношей, с пандуса вспархивают наверх. Мы уныло машем им руками и обмякшими ушами и уходим восвояси, пережевывая по дороге свое удивление высшим пилотажем восхождения по стене, которое нам продемонстрировали хрупкие женские фигурки. Любовь всесильна, возможности ее непомерны.
В нашем общежитии лифта не было, но, было 2 открытых лестничных марша с первого по последний этаж. один из этажей был задействован в качестве средства сообщения между этажами, а второй, не освещаемый, был местом свиданий для тех, кому не доставалось площадей в комнате. Там всегда кто-нибудь воздыхал и, по этому подъезду попасть с одного этажа на другой, не потревожив кого-нибудь, было проблемно. Как-то мы с Леной Абрамович тоже хотели посмотреть, чем же оно так привлекательно, но, всякого рода звуки не позволяли нам сосредоточиться на оценке достоинств этих притягательных лестничных пролетов.
Понимая, после уже двукратного использования нашей комнаты в качестве места свиданий, что второй этаж - основное место любовных ристалищ в общежитиях, мы попросили перевести нас на другой этаж и получили места с подселением к еще одному местному студенту на первом этаже. Это был не лучший вариант, но, уголок там был тихий, далекий от суетной жизни верхних этажей. Нам так поначалу показалось. Спокойная жизнь там длилась недолго. К нам для консультаций заходила одна наша студентка. Была она не очень привлекательна, с прыщами на лице и похоже богатым опытом интимных встреч. Потом я с ней, совершенно неожиданно повстречался в Гинцветмете, куда она тоже распределилась после окончания Менделеевки. Симпатий у нас она не вызывала, но, наш питерский студент, видно сильно изголодавшийся по московской ласке, положил на нее глаз. Где-то во втором часу ночи мы с Теслей уже начали отходить ко сну. Не включая света, к нам на цыпочках заходит эта парочка, присаживается на кровать питерского студента и после 2-3 глотков чего-то крепкого прямо из горлышка бутылки, принимает горизонтальное положение. Девушка, опасаясь, что мы не спим, долго не соглашалась предаваться утехам, но, после упорных его уверений, что мы уже давно умчались в Храпово, в конце концов, подчинилась его воле. Визит в Храпово у нас не состоялся: ржавые пружины железной кровати слишком громко пели победную песнь любви. Под утро она ушла и я тогда понял, почему девушки на этажах, когда спозаранку идешь умываться, массово снуют из чужих комнат в свои.
Может эта бессонная ночь сказалась в последующий день на, не вполне понятым мною, поведении моего однокурсника - Владимира Тесли. Был он сыном главного инженера какого-то химпредприятия, который часто ездил в командировки в Казахстан. Оттуда он, по словам Тесли, недавно привез ему показать безобидные семена какого-то растения под названием 'план'. Его вроде бы курят, перемешивая с табаком, но, Тесля уверял меня, что он его не употребляет, хотя очень стройная, в те времена, его фигура и черные с жаром глаза вызывали некоторые сомнения в подобных заверениях. Мы, как-то вечерком собрались с нашим питерским соседом за столом, под 'Йестудей' битлов, 'Караван' Дюка Эллингтона, которые мой напарник привез на скелетных пленках и, под необременительный рюмочный перезвон вели мирную беседу о столичной и питерской студенческой жизни. Через некоторое время между нашим питерским соседом и Володей возник интеллектуальный спор о том, может ли Тесля разбить пустую четвертинку водки, плашмя со всех сил бросая ее на деревянный пол. Я разбил... пари, Тесля сбегал за четвертинкой, но, принес две, дабы, второй, по-видимому, обмыть свою победу. Первую они быстро оприходовали и Тесля стал с нарастающим остервенением метать плашмя стеклотару об пол. Бутылка подскакивала почти до потолка, но, не поддавалась. После безуспешных попыток, Тесля признал свое поражение, они раздавили и вторую четвертинку и потом продолжили мирно беседовать. Я уже засыпал и, чем закончилась их беседа, я не увидел. Утром я пошел умываться в туалет и увидел абсолютный Армагеддон. Кафельный пол туалета был засыпан вермишелью и белым порошком, который, как потом выяснилось, оказался солью. Два унитаза из трех были снесены и разбиты вдребезги. Перегородки между унитазами были повалены. Я вернулся в комнату, Тесля еще спал, сосед поднимался. Я спросил, не знает ли он, что за битва произошла в туалете. Он мне поведал, что когда они прикончили вторую четвертинку, Тесля, будучи, в глубоком подпитии, намешал себе табак с планом, долго в раздумье держал эту смесь перед собой и потом вдруг неожиданно проглотил ее. Потом задремал, тут же задергался, встал и надолго ушел. Сосед, опасаясь, что такое использование плана к добру не приведет, минут через 20 пошел искать моего напарника. Нашел он его заснувшим в туалете, разбудил его и пошел спать. Тесля еще два раза приходил в комнату, что-то брал и уходил. Потом сосед услышал далекие ухающие удары и пошел посмотреть, что творится. Теслю он нашел вновь в туалете, приканчивающего второй унитаз. На вопросы, которые мы задали ему на следующий день, зачем Тесля разворотил туалет, и главное, зачем рассыпал соль с вермишелью, он сказал, что ничего не помнит. Это был достойный ответ Москвы кичащемуся своей культурой Питеру. Я, анализируя ситуацию, понял, что во всем виноват отец Тесли, не объяснивший ему, как, будучи в состоянии глубокого подпития, пользоваться планом. Ну и конечно, виноват снобизм Питера, против которого, столь необычным способом выражал свой горячий протест скромный московский студент. Тесля, хотя и не вполне вписывался в некоторые мои представления о представительском этикете, оставил у меня приятное впечатление своим динамизмом и постоянным стремлением уйти от рутины обыденной жизни. У него был одногруппник - Миша Сильченко - морячок, поступивший в наш институт после службы во флоте. Они почти всегда были вместе. Володя был высокий, тонкий, а Миша маленький и толстенький. Немного это смахивало на дон Кихота и Санчо Панса. И хотя Миша не походил на оруженосца, но, некоторые порывы горячего Володи он сдерживал, как товарищ с более богатым опытом. Думается, что и в Питере Миша сдержал бы Володю от горячих порывов. Хотя и морячок меня иногда удивлял. Как-то мы студентами сдавали в Сокольническом парке зачет по лыжам. После окончания Миша предложил нам закрепить успех. Достал волшебно откуда-то бутылку и стал разливать. Говорю, постой, ни к чему это, да и закусывать же нечем. Он достает из кармана луковицу и после стакана отгрызает от нее и, предлагает продолжить нам. Грызть я не стал, но, к волшебнице слегка приложился. Пошла она после тяжких лыжных трудов хорошо.
Чтобы нас не уличили в разбойном налете на санузел и не выгнали из общежития, мы тем же утром пошли к коменданту общежития, и уговорили его перевести нас на другой этаж, сказав, что всю ночь не могли уснуть из-за чьих-то жутких воплей и громыханья. Уговоры были недолгими, думается потому, что комендант боялся утечки наружу информации о не вполне благополучных делах в общежитии. Переехали мы на 3-й этаж.
Апофеозом культурной жизни этого общежития были танцевальные вечера. В одном конце большого подвального зала стоял рояль, рядом с ним располагались музыканты из местных студентов. Освещение зала было символическое: горела лампочка у ножки рояля и приглушенный свет витал над музыкантами. Зал был погружен в полутьму, усиливающуюся по мере удаления от лампочки. Лиц приглашаемых дам видно не было, поэтому их выбирали опираясь лишь на моторику пальцев и пользуясь знаниями об отличиях в строениях мужского и женского тела. Против такого способа выбора дамы не возражали, потому что не видно было их внешних недостатков, ну еще и потому, что такова была сила местных традиций.... По потолку бродили неясные тени слипшихся пар, слышались вздохи, поцелуи и сдавленные повизгивания. Попасть в этот переполненный зал можно было только тогда, когда некоторые утомившиеся от тесных объятий парочки покидали зал для отдыха, освобождая место для напирающих. Цена на вход в зал была значительная, но, не разорительная.
Анализируя все это своеобразие Питера, я пришел к пониманию того, что, в тот период, в плане свободы нравов, эта столица намного обошла свою старую соперницу. То ли оттого, что город Петра был ближе к западным границам и волны эротизма быстрее доходили до него от 'красных кварталов', то ли провинциализм обитателей московских общежитий был более глубоким, но, взаимоотношения между полами в Ленинграде были намного более откровенными. В те времена, когда выезды за границу были редкостью, культурный обмен ограничен, западная культура - мода, музыка, искусство проникала в Советский Союз большей частью через пограничные территории, преимущественно через Прибалтику и Ленинград. Поэтому питерская молодежь была более продвинутой, чем московская.
Студенты Москвы были в те времена безнадежными пуританами на фоне своих питерских собратьев. Я не беру во внимание студентов медицинских и театрально-кинематографических заведений, где вопросы нравственности имели второстепенное значение во все времена, на всех параллелях и меридианах.
Наша культурная жизнь в Ленинграде не ограничивалась посещением танцевальных вечеров. Девушки из нашей группы вытаскивали нас в БДТ на Лаврова, Лебедева, Смоктуновского, творивших театральное чудо под руководством Товстоногова. Попасть туда было очень непросто, поэтому были ночные дежурства с записями. Сам я больше ходил в Эрмитаж. Причем это был не экскурсионный вариант, когда за 2 часа галопом по мировым шедеврам и с тающей, уже через 20 минут, кашей впечатлений, а с выходом на конкретные залы с осмысленными посиделками. Много чего нового я для себя там открыл. Понял, что без биографии мастера и истории создания картины много из того, что он в нее вложил, не видишь. Поэтому в библиотеке собирал информацию и вновь шел на этого художника. Мне не нравятся полотна 'а ля Шишкин'. Они из нашего далекого прошлого. Конечно изумляет дар художника рисовать реальнее, чем есть сама натура, но, в такую фотографичность много мыслей не вложишь. Мне непонятен примитивизм Гогена. В его портретах много чувственности, но, это чувственность человека как бы очень давних времен, не обремененная тонкими интеллектуальными страстями. В них нет джокондовской игры мыслей и чувств. Хотя отпечаток душевного состояния художника и дамы на холсте зрим читаемо. По душе картины Ван Гога. Они гнутся от напряжения, горят нервными придавленными сполохами, в которых мерцают суровые, втянутые внутрь, умертвленные глаза художника. Непонятно, как человек с потухшими глазами мог создавать такие пиршенственные для ума, души и глаз полотна. Такое ощущение, что художник писал не умом, а нервом. Что кистью его владела не голова, а чувства, мятущиеся в душе художника, что он на картину выплескивал не замысел, а общее, часто неравновесное раскаленное состояние души. Потому лица его кустов сирени, подсолнухов и хижин, озаренные полыханием или кладбищенскими светлячками, наполнены множеством утомительных загадок, длительное разгадывание которых позволяет лишь на толику приблизиться к состоянию транса великого сумасшедшего. Вообще великая картина - это дверь во дворец со множеством его тайных коморок, темных подвалов и

Винсент ван Гог. Стул

далеких закоулков, петляя по которым ты понемногу погружаешься в тайное 'я' художника. Даже простой стул несет в себе загадку, о которой я скажу несколько позже.
До полотен импрессионистов, изображающих лицо человеческое из треугольников, квадратов, ленточек, точек и запятых я еще не дорос. И уж, наверняка не дорасту. Здесь требуется очень тонкая работа ума и криминалистический талант. Возможно это высший пилотаж в изобразительном искусстве - такое нарисовать и, главное, дешифровать, правильно сложить получающиеся пазлы, что-нибудь понять, и этим взволновать душу. Теряюсь перед черным квадратом Малевича и еще больше перед талантом нашего олигарха Потанина, не пожалевшим за это кощунственное издевательство над нами и здравомыслием вообще, миллиона долларов.
Нравится мне Левитан. Некая его кажущаяся небрежность письма во множестве картин, особенно касающихся тем золотой осени, позволяет сбросить с сознания предметность образов и смотреть на картину не глазами, а общим ощущением, ловить настроение не лицезрением отдельных деталей, а льющимся с картины трепетным солнечным светом, излучаемым падшей, но, живой золотой листвой, синими небесами, обретшими душу стогами сена и множеством других малозаметных деталей, трогающих сердце. Нравится мне его немного мрачноватая, но, захватывающего масштаба картина 'Над вечным покоем', на которую легло деликатное величие природы, приютившей жалкое существо в мире этом и мире ином. Доброе настроение создается и от картин Шишкина, но, они слишком статичны и фотографичны. У Левитана в картинах природа живая, она хоть и приостановила свое

Левитан Золотая осень Над вечным покоем

движение, но, оно в сознании зрителя продолжается. Хотя и сама природа являет нам шедевры осени.

Золотая осень на реке Кора Коба (Алтай)

Закончив практику и составив по ней отчет, я вернулся обратно в Москву с массой впечатлений. У нас начались лабораторные занятия по аналитической и органической химии. Аналитическая химия была для меня наиболее успешной, я быстро определял состав веществ, решал задачи и преподавательница Казарян, ведущая аналитическую химию в нашей группе, предложила мне перевестись на факультет неорганической химии с гарантией поступления в аспирантуру по окончании института. Предложение было соблазнительное, но, я отказался, не желая расставаться с моим пристрастием к полимерам. Каждый семестр нам давали по десятку задач на определение состава вещества. Хватало на них недели, оставалась масса свободного времени, кое я использовал для помощи другим. Был с нами в компании некто Попцов из другой группы. У него накопилась задолженность за 2 семестра в объеме 17 задач. Его собирались исключить из института в случае, если он к концу марта их не сдаст. Была уже середина месяца, у него началась паника. Валера Данилов предложил мне воспользоваться этим случаем и слупить с Попцова за каждую задачу по бутылке коньяка. Попцов, мама которого была доктором наук, будучи обладателем необходимого капитала, согласился, поставив условие, что если я к 25 марта не успею сделать все задачи, то он ничего проставлять не будет. Это был его ход конем в надежде, что я не справлюсь. Зная, что все успею, согласился с его условиями и работа закипела. По мере того, как эти задачи решал, он говорил, что погорячился и сначала сказал, что поставит 10 бутылок, потом 7, потом 3, а в итоге поставил 2 коньяка и 1 портвейн. Но, и этого нам хватило, чтобы в кафе, которое находилось на Соколе, рядом с нашим общежитием, упиться всем в драбадан: была весна, организм ослаб.

14.Брежневский застой

Слабело и наше государство. Брак на производстве стал нормой жизни. Советский Союз существовал в довольно глубокой изоляции от остального мира. Те соцстраны, которыми мы окружили себя после войны, были столь же совковыми, как и мы. Но, совковость свою мы в те годы не ощущали. Пропаганда неоспоримых преимуществ нашего строя была столь велика, а коммунизм, который нам обещал Хрущев к 1980 году, казался столь близок, что у нас не было и тени сомнения в торжество нашей победы. Были, правда, звоночки, которые коробили эту уверенность. Это и низкое качество отечественных товаров, в отличие от тех, которые иногда кто-нибудь умудрялся протащить с Запада. Это и немалое желание приобщиться к западной поп-культуре, к их, как тогда у нас говорили, идолам в лице Биттлов, Элвисов Пресли, Дюков Эллингтонов и других. Звоночком было и введение в стране в 1967 году Государственного Знака Качества, которое мы встретили с восторгом, как способ борьбы с тотальным

Государственный Знак Качества СССР

браком. Но, увы, ничего с его введением не изменилось. Оно лишь подняло градус коррупции в нашей стране, расширив ареал взяткодательства при выбивании этого знака для столь же негодной продукции, сколь негодной она была и раньше. Мы продолжали пользоваться мясорубками, изобретенными во времена Петра Первого и, печатными машинками времен первопечатника Ивана Федорова, когда

Мясорубка. Один из отечественных шедевров

уже весь мир перешел на компьютерную печать. Некое доверие к Знаку Качества у народа держалось до начала восьмидесятых годов. К тому времени бракоделие приняло уже такие масштабы, что заретушировать его уже не могли никакие знаки качества. Да и сам знак тогда уже приобретался за весьма непрестижные взятки. А потом умер и совсем. Народ уже не велся на этот символ высокого качества изделия, который служил лишь прикрытием очередного вида бракоделия, полученный путем вручения большого числа взяток в разных инстанциях.

Печатная машинка.

Взяткодательство пышным цветом расцвело при нашем самом орденоносном правителе, Л.И. Брежневе. Он попал в книгу рекордов Гиннеса, как самый награжденный в мире человек. Его китель с наградами весил более 6-ти килограмм, а награды при похоронах несли 44 старших офицеров. Во времена его руководства страной ходил такой анекдот. ТАСС сообщает, что в Москве произошло сильное

Портрет Брежнева при регалиях

землетрясение. Установлен очаг - Московский Кремль. Причина землетрясения - падение кителя Л.И. Брежнего из его рук.
Леонид Ильич, когда убрал Хрущева, осудил культ его личности и его любовь к многочисленным наградам. Но, сам по количеству наград многократно превзошел Никиту Сергеевича, умудрившись получить даже Орден Победы, которого у Хрущева не было. Хотя в годы войны Хрущев был членом Военного Совета, а Брежнев политруком в чине полковника. Правда, не простого, а такого, который решил исход операции на Малой Земле и, похоже, тем самым, исход всей войны. После опубликования его книги 'Малая Земля', с описанием его 'героизма' за ее освобождение, пошел такой анекдот: 'Я воевал на Малой земле, пока ты отсиживался в Сталинграде'. А после того, как он получил четвертую Золотую Звезду Героя страну завалили анекдотами. Вот некоторые из них. Пятую звезду Героя Советского Союза Брежнев получил посмертно - за освобождение Кремля. Слышали? Брежневу сделали операцию. - Какую? - Грудь расширили: награды не помещаются Звонок в дверь. Брежнев подходит, вынимает из кармана очки, бумажку и читает: - Кто там?. Он уже ничего не помнил, читал все по запискам. Очень плохо говорил Брежневу хотели присвоить звание генералиссимуса -, если он выговорит это слово В СССР выпустили почтовую марку с портретом Брежнева. Вскоре пошли жалобы, что марка не приклеивается. Стали выяснять, в чем дело. Оказалось, люди плевали не на ту сторону. Программа "Время". Диктор И. Кириллов: "Сегодня Леонид Ильич Брежнев принял в Кремле французского посла за английского и имел с ним дружескую беседу". В Москве надысь произошло землетрясение: Леонид Ильич уронил китель с наградами и т.п.
Коррупция в России всегда цвела пышным цветом, а страсть Брежнева к наградам и крупным подношениям довела коррупцию до предельно жарких сполохов. Благообразный стяжатель тем самым собрал солидную коллекцию анекдотов про его 'умение жить и руководить'. В студенческой среде пышным цветом расходились те самые анекдоты. Сейчас его многие боготворят. Потому что не куснули того ломтя лицемерия и ханжества, кое процветало при нем. Достаточно вспомнить о похождениях его дочери - Галины, о ее мужьях и поклонниках, об бриллиантовой мафии, коя бродила вокруг нее, да и много еще о чем. .
На третьем курсе я влюбился в мою руководительницу по лабораторным работам на факультете органической химии. Она была удивительной красавицей с легкими восточными мелодиями лица, с тонким умом и тактом, еще больше подчеркивающим ее обворожительную красоту и безграничное обаяние. Выглядела она молодо, почти нашим ровесником, хотя и была лет на 7 старше нас. Понятно, что любовь моя была безответной. Она кандидат наук, я третьекурсник, вокруг нее стадами крутились доценты и профессора. Работать с ней было всегда приятно. Она совершенно не кичилась своей красотой, чувствовала доброе к себе внимание с моей стороны и отвечала весьма приветливым отношением ко мне. Такое ее отношение не изменилось даже тогда, когда я ей уготовил одну серьезную пакость. По ее заданию я синтезировал одно сложное органическое соединение из нескольких компонентов, включая катализатор процесса синтеза, количество которого было ничтожно. Этой работе предшествовал непростой расчет состава исходных ингредиентов. Это был уже апробированный ею синтез нового вещества, по нему она с профессором Суворовым Н.Н. отправила заявку на изобретение. Когда я ей представил результаты расчетов, она сказала, что я по одному из компонентов - катализатору ошибся в 10 раз. Я дважды себя перепроверял, но, ошибки не нашел. Она ушла в преподавательскую посмотреть свои бумаги с расчетами. Там в то время оказался Суворов. После долгого отсутствия она вышла сильно заплаканной. Суворов ее успокаивал, но, она остановиться не могла: ошибка, которую она допустила, ушла с заявкой в патентное ведомство и исправить ее уже было нельзя. Надо было по новой оформлять эту заявку с новой датой подачи, что означало, что по ней, почти со 100 процентной вероятностью будет получен отрицательный ответ. Для нее это был удар, потому что к этому синтезу они шли очень долго, потому что она подставила своего руководителя и понизила свой рейтинг в его глазах, допустив такую грубую ошибку. Но, потом, как выяснилось, Суворов нашел какой-то вариант прохождения этой заявки с положительным решением. Практика моя закончилась, но, воспоминания о моей первой наставнице надолго остались в памяти.
Сейчас я задумываюсь, что же такое женская красота, и почему столь гипертрофирован ее культ. Смотрю женские портреты английских художников 18 и 19 века. Лица, даже королевских особ, в большинстве случаев весьма несимпатичны. На них нет одухотворенности, нет игры мысли, преобладает какой-то деревенский примитивизм. Но, думается, что по меркам того времени они, на вкус англичан, не были дурнушками, а, может быть, даже были красавицами. Едва ли английские короли выбирали себе в жены дурнушек. Подобный тип красоты встречается и на портретах художников, изображающих русских крестьянок из далекой глубинки, у которых тоже был ограничен выбор партнеров из-за изолированности далеких деревушек, генетический код ковался в пределах 1-2 деревень, что мало разнообразило физические и духовные кондиции селян.
Столь низкий стандарт женской красоты английского общества в ту эпоху, возможно, обуславливался островным положением этой страны, из-за которого туда, во времена ограниченной миграции людей, не было прилива свежей крови, обновления генетического кода. Стандарты европейской красоты были чуть более совершенными. Близость европейских стран друг к другу, постоянные войны на европейском континенте, в которых солдаты были неизменными переносчиками генетических новостей, купцы, пилигримы, путешествующие странники постоянно улучшали людскую породу. России в этом плане повезло еще больше. Вековое татаро-монгольское иго, постоянные набеги со стороны кочевников, хазаров, половцев, турецкие, кавказские, литовские, шведские, польские и тевтонские войны были кузницей, в которой выковывались новые ветви генетического кода и соответствующие каноны красоты. Поэтому стандарты европейской и, в еще большей степени, российской женской красоты заметно выше стандартов красоты изолированных государств. Это подтверждается и тем, что в конкурсах красоты 'Мисс мира', чаще всего побеждают венесуэлки, кубинки, бразильянки, русские, индокитайки, т.е. представительницы тех народностей, где более всего метисок, мулаток и других вариантов смешения народов. Меня удивляют портреты и скульптуры царствующих особ Египта почти четырехтысячелетней давности. Нефертити, Тутанхамон, Рамзесы и многие другие. Какие красивые лица! сколько в них интеллектуального насыщения, одухотворенности. Их лица выточены веками цивилизационного усердия и большого умственного труда их предков.

Портрет Нефертити и золотая маска Тутанхамона

Кто в европейском мире является олицетворением женской красоты? Африканки Клеопатра и Нефертити. Невольно поверишь в то, что инопланетяне причастны к появлению такого совершенства. Но, причина, по-моему, проще. Египет был единственной страной, через которую могли мигрировать племена из колыбели человечества - Африки в Европу и обратно. За сотни тысяч лет миграций зарождающегося человечества произошло мощное смешение генотипов, что и привело к совершенствованию черт человеческого лица. Культ женской красоты в значительной степени определяется еще и тем, что она, хоть и подспудно для мужчины, несет в себе, в значительной степени, гарантию здоровья будущих детей. Мужчина, выбирая себе в жены красавицу, как правило, не обременяет себя мыслями о взаимосвязи красоты избранницы и здоровье будущих детей. Это у него на уровне подсознания. Прежде всего, красивая женщина обладает более высоким потенциалом жизнестойкости, а значит и возможностью надежно сопровождать своих детей по жизни. Благодаря повышенному вниманию со стороны мужчин ей проще будет достигать своих целей, ее избранником будет, как правило, деятельный состоятельный мужчина. Но, только красота лица не всегда достаточна для успешной брачной карьеры женщины. Красивое лицо, но, плоская грудь сильно понижают ее женскую привлекательность. Красивая грудь для мужчины признак женственности, т.е. того самого качества, чем женщина внешне отличается от мужчины. Кроме того, хоть и в режиме подсознательного, но, до мужчины доходит понимание того, что нормально развитая грудь залог нормального питания будущих младенцев. Не любят мужчины толстых, как проявление недостаточного трудолюбия, внутренней нечистоплотности и сексуального примитивизма. Тощие женщины тоже не в фаворе из-за потенциальной их болезненности. Да и интимная жизнь с такими женщинами не сулит ничего хорошего. Из всего сказанного гипертрофированность культа женской красоты вполне оправдана. Красота, как и чистота - залог здоровья. Красивая, а значит, здоровая женщина вынашивает наше потомство. И потому ее красота, как и здоровье, является залогом здоровья будущего поколения.

Когда я вижу красивую женщину, то в глубину сознания, в этот момент, уходит моя гендерная принадлежность: наслаждаюсь красотой лица, тела и улыбками глаз. Возможно, потому, что в женщине, при первом взгляде, я ищу не продолжательницу рода и красоту в чистом ее виде, а обаяние и красоту в сочетании с признаками интеллекта. Лишь в такой гармонии женщина особенно прекрасна. Причем интеллект этот, являясь в юные годы жизни женщины, как правило, лишь наследуемым признаком, развиваясь делает ее, по-настоящему прекрасной. Даже, если внешне при этом не меняется. Игра ума в сочетании с наследуемой интеллектуальной и физической привлекательностью усиливает красоту. И лишь насытившись всем этим, я вспоминаю, что я мужчина. Здесь можно бесконечно рассуждать на эту тему, но, спустимся с этих земных небес и вернемся к коллизиям нашей студенческой жизни.
Предновогодняя сессия на третьем курсе была очень тяжелой. В ней было 8 дифференцированных зачетов (т.е. с выставлением оценок) и 6 экзаменов. Самым сложным был экзамен по сопромату. Без шпаргалок его сдавать было невозможно. Делали их все. Даже наша отличница Ильина, коя редко к ним прибегала. Я не стал заниматься их заготовкой, потому что не любил ими пользоваться. Иду сдавать, навстречу идет Ильина, которая уже сдала, и сует мне скрученные в трубку шпаргалки, перехваченные резинкой. Говорит хорошие, бери, я ими не пользовалась, достался простой билет. Почерк у нее был хороший, четкий. Взял, думаю, если что не вспомню, пригодятся. Вытащил билет, сел на предпоследнюю парту. Вижу, что вопросы непростые. Под столом стал искать нужные шпаргалки. Их много, они стали раскручиваться и сбиваться пеной в ящике стола. Нужных не нашел, стал готовить ответы без них. В это время позади меня на последнюю парту садится один из преподавателей, принимавших экзамены и начинает смотреть, кто как готовится. Встает, подходит ко мне, запускает руку в ящик стола, вытаскивает пену шпаргалок, торжественно поднимает вверх, громко клеймит меня, прерывает мою подготовку и приглашает к себе отвечать без подготовки по другому билету. Говорить, что я ими не пользовался, я не мог. На меня, как на обреченного смотрят студенты. Экзаменатор, один из самых суровых, гонял меня по всему материалу. Я не стушевался и более-менее прилично отвечал. Возможно, психологическая закалка, полученная мною на первом экзамене по математике, развивавшегося по такому же сценарию, мне помогла. Получил я четверку, что для сопромата было пятеркой. Пятерок в нашей группе по сопромату не было ни у кого. Их препод не ставил никому, возможно, не поставил бы и себе. Все полученные мною в институте пятерки были ничто по сравнению с этой четверкой. Поклоняюсь ей и сейчас.
Сдал я эту сессию совсем замотанный, чуть досрочно. А Валера Данилов, которому я помогал, как мог при подготовке к экзаменм, все же один экзамен перенес на после новогодних каникул. Соседи наши разъехались по домам. Мы с ним решили отметить завершение сессии. Купили четвертинку калгановой водки и бутылку цинандали. Налили в рюмки водки, чокнулись, поднесли к устам, но, выпить не смогли. Не шла она зараза в рот, видно из-за переутомления.
Меня удивил Валера. Такой здоровяк, пивший запросто неразбавленный спирт. Что бы это могло быть, современному человеку не понять. Душа, казалось бы, измотана зачетами-экзаменами, лей в нее релаксирующее зелье и она придет в норму. Но, нет. Видно, и зелье для ней с такой степенью измотанности стало ядовитым. Помнится мы с Валерой в аэропорту годом раньше, когда он на зимние каникулы улетал в Сахалин, уломали полторы бутылки коньяка. В этом непростом деле я был ему плохим помощником. Полторы бутылки он брал на борт, чтобы там глушить стресс в длительном 11-часовом полете. Тогда спиртное брать на борт не возбранялось. Коньяк, отправляясь в самолет, он поглощал до одури, но, так, чтобы успеть самостоятельно доползти до самолетного кресла. Очень он боялся летать, но, выбора у него не было: на путешествие поездом через всю страну и паромом через пролив только в одну сторону уходило около 15 суток. В те времена над Хабаровским проливом наши туполевы ломались как спички из-за высокой турбулентности атмосферы в тех краях и несовершенства самолетов. Отец его на этом сделал невольную карьеру: перед его назначением управляющим нефтепромыслами в такой авиакатастрофе погиб весь предыдущий руководящий состав управления.
Так вот, после того, как калгановая не пошла, налили цинандали, но, только лишь смогли пригубить. Пришлось радость, по поводу окончания сессии и горе, по поводу нашего алкогольного бессилия, отмечать чаем. Такого ступора в моей жизни больше никогда не было.
Пили мы редко, но, иногда баловали себя. Мне более всего нравился венгерский Токай Фурминт - полудесертное вино и узбекское десертное вино Ширин. Очень приятное послевкусие. Его я уже много десятилетий не видел в московских магазинах. Пару раз мы покупали французские коньяк Камю и ликер Шартрез. Тогда это все было весьма недорого даже для студентов. Ширин был не дороже двух рублей. Помню, бутылка 0.7 л Токай Фурминта стоила тогда ровно 3 рубля при стипендии от 25 до 35 рублей. Сейчас, в 2013 году она стоит около 2000 руб при стипендии от 1100 до 1500 рублей. Поэтому сегодняшний студент с хорошей винной карты активно перешел на водку и другие ее дешевые суррогатные разновидности. Системного студенческого пьянства в те времена не было. Правда, праздники и дни рождения без вина не обходились. Водка в ходу редко когда бывала.

15. Мои трудовые подвиги

Наступил 1967 год. Стипендии на 3-м курсе систематически не хватало. Их стало не хватать еще больше после потери мною при выходе из метро на станции Сокол только что полученной стипендии. Пытаясь что-то вытащить из кармана, я нечаянно выдернул оттуда и комок стипендии. Сделав по инерции два шага и обернувшись, на полу ее уже не обнаружил: кто-то успел этот комок молниеносно подобрать. Я осмотрелся, впереди были уже спины и, узнать, которая из них так быстро прикарманила мои денежки, возможности не было. Родителей дергать я не стал, деньги занял и, их надо было через месяц отдавать. Сподвинули меня на трудовой подвиг еще и увеличивающиеся расходы взрослеющей студенческой жизни. Я решил устроиться подрабатывать на электромеханический завод памяти революции 1905 года, что недалеко от Белорусского вокзала. Завод был старый, сложенный из дореволюционного красного кирпича и занимался, в основном, производством мощных промышленных электромоторов. Конечно, и для оборонной промышленности он пахал складно, но, что и как, нам было неведомо. Хотел было на завод подбить своих ребят, но, Четверину нужно было выстраиваить зачетные пятерки, Толя Ананьев по природе на дополнительную работу был не очень охоч, да и денег он не считал. Согласился только Валера Данилов - исключительно из любопытства, т.к. денег у него тоже было в достатке. Взяли нас пайщиками-лудильщиками. На эту тяжелую работу никто не шел, потому нам и предложили. Да и нам она оказалась не по зубам. Суть ее в том, что с концов медных плоских тяжелых шин-проводов, идущих на обмотку гигантских электромоторов, надо снять стеклопластиковую изоляцию,

Сборочный цех. Столь мощные движки выпускал завод 1905 года.

протравить медные концы в растворе кислоты, промыть водой, просушить в потоке, заканифолить их в пузырящейся с дымком канифоли и затем залудить оловянным расплавом в ванне жидкого припоя. Работа была несложная, но, вредная. Вытяжка над всеми операционными местами была мощная, но, все равно стеклопластик летел, кислота и канифоль испарялись, оловянный припой содержал летучий свинец, потому желающих на эту предтечу ада было мало. Мы должны были работать с 4-х до 12 ночи. Пару дней нас обучали. На третий день мы сожгли газоходы. В них годами накапливалась канифоль, которая часто возгоралась. Пожары эти были весьма привычным делом и тушили их отключением вентиляции. Нас об этом не предупредили, не показали, где отключаются мощные цеховые вентиляторы. Когда в наше вечернее дежурство канифоль вновь воспламенилась и, раздуваемый потоком воздуха шквал огня понесся по громадному газоходу, движущимся кольцом раскаленного металла отмечая свое местонахождение, мы не знали что делать. В цеху, в вечернюю смену, оставались только мы с Даниловым, пока добежали до диспетчерской, пока там сообщили вентслужбам о пожаре, часть газохода сгорела. Начальнику цеха досталось, санкций в отношении нас не было, даже предложено было продолжать работу, но, мы, после недолгого раздумья отказались. Валера на этом закончил свою трудовую эпопею, а я устроился работать во вторую смену в гальванический участок механосборочного цеха этого завода.
Пошел туда потому, что соответствующий опыт работы у меня уже был. В химическом кружке я занимался гальваническим серебрением, меднением, золочением, хромированием, никелированием, лужением и т.п. Мастер, Абрам Григорьевич, это быстро понял и после недели работы назначил меня старшим гальваником в вечернюю смену. Связано это было, в первую очередь, с тем, что по вечерам безнадзорные гальваники разводили клей БФ-2, выпивали спиртовую вытяжку и за этим благородным делом часто забывали о своих второстепенных обязанностях, запарывая работу гальванических автоматов, а часто и сушку всей дневной продукции. Я должен был контролировать свой и их автоматы, а также сушилки, в которых при чрезмерном перегреве гальванопокрытие или оплавлялось (олово) или перекристаллизовывалось, что тоже становилось браком.
Была, правда, одна проблема. На завод я должен был приходить в 4 часа дня и уходить в 12 ночи. Там были специальные автоматы, отбивавшие на наших карточках время прихода и ухода. По ним начислялась зарплата, опоздания карались. Часто занятия в институте задерживались, приходилось с них срываться и мчаться на завод. Но, проблема эта позже была решена. Я договаривался с непьющими девушками, в случае моей задержки, отбивать на карточках приход, а и иногда и уход, когда надо было пораньше сорваться, чтобы подготовиться к занятиями следующего дня. Одаривал я их за это сластями и сахарными улыбками.
Через месяц мастер, оценив мое ответственное отношение к делу и, желая поднять мне зарплату, организовал для меня экзамены на разряд. Теорию, как химик, я знал хорошо, ну и практику более-менее подтянул. Мастер - небольшого роста, коренастый старый добрый еврей поговорил с комиссией и мне дали высший разряд, чем были недовольны гальваники, много лет работавшие в этом цеху и не добравшиеся до такого уровня. Успокоил я их тем, что долго я здесь не задержусь, но, слова не сдержал: мастер уговорил меня поработать еще один семестр, обещав, что он и сделал, увеличить зарплату. Я стал получать по 150 рублей в месяц, стипендия была 25 рублей. Нам выдавали талоны на спецпитание в столовой за вредность, кроме того отдельно были также молоко или сметана. С такой калорийной поддержкой и хорошими дензнаками уже можно было более-менее нормально жить. Я бы пошел подрабатывать гальваником и на 4 курсе, но, не хотелось конфликтовать с работягами, хотя они прониклись полезностью моего вечернего контроля и, даже постоянно стали приглашать меня разделить с ними вечернюю трапезу под рюмочный плеск отстоя от БФ-2. Но, я вежливо отказывался.
Мастер очень дружественно относился ко мне. В этом была, конечно, и определенная корысть с его стороны: на меня он возложил контроль работы оборудования при крепком подпитии работяг. Но, кроме того, он понимал, что совмещать работу и учебу на дневном отделении не очень просто. Долго все это продолжаться не могло: наступала пора серьезной специализации в институте и эту работу я был вынужден оставить. Мастер по окончанию пробил премию в объеме зарплаты и, приказом по заводу мне была объявлена благодарность за ударный сверхкоммунистический труд.
В этом же году в наш цех устроился работать слесарем 17 летний спортивного склада парнишка - Александр Коржаков. Работали мы с ним под одной крышей, я на гальваническом участке, он на участке механосборки, который стал его стартовой площадкой в большую политику. На этом закончилась моя трудовая эпопея 3-го курса. А Коржаков еще год продолжал пахать слесарем, остро переживая мой уход.
Был еще один такой любопытный эпизод в моей трудовой деятельности на заводе 1905 года. В вечернюю смену иногда приходила заместитель нашего мастера - странная очень неглупая женщина, хорошо знавшая гальваническое дело, но, дурно одетая во все черное, с прической "а ля Бетховен" и, возможно, вообще забывшая о своей гендерной принадлежности. Было ей около 40 лет, но, выглядела она старухой, не обращавшей на свой странный прикид и мужчин никакого внимания. Приходила на работу не каждый день, ее приходы были, как бы, связаны с корректировкой режима работы автоматов, чем она практически не занималась, а, в большей степени, были обусловлены необходимостью борьбы с пьянством в нашем цехе в вечернюю смену. Но, главной ее стихией было общественное кипение.
В один из вечеров она попросила меня вместе с ней навестить одну неблагополучную семью заводчан, потому как она одна боялась к ним идти. Шестидесятые годы были достаточно удачными для страны, поэтому, мне казалось, таких семей не должно быть. Я сослался на свою занятость, на необходимость контроля работы автоматов, но, после ее долгих уговоров с обещанием быстро закончить эту несложную процедуру, я согласился. Жили эти неблагополучные муж с женой неподалеку, приняли нас, будучи навеселе, радушно, с добрыми улыбками на синюшных лицах, подернутых мышечной посталкогольной дистрофией. С моей начальницей беседовали по-приятельски, несмотря на то, что она взывала к их падшим душам очень проникновенными обличительными словами. Говорить она умела. Я сидел, молча внимал ее причитаниям, удивляясь грязи, полному отсутствию мебели и гнилой атмосфере. Она активно жестикулировала, кричала, срывалась на шепот, вытянутые руки ее часто обращались ко мне, пытаясь усовестить их пропитые души моим светлым юным, не тронутым алкоголем ликом. Я уже начинал чувствовать свое божественное предназначение, потому как созданный ею в моем лице образ совести века, подвигал меня к подобным мыслям. Но, неожиданно обличительная речь ее на полуслове оборвалась и она быстро вышла из дома, забыв об мне. Я тотчас сорвался и догнав ее, спросил, зачем она взяла меня с собой, ведь хозяева были очень приветливые люди и не могли ее обидеть, а я сидел как чурбан, не имевший возможности как либо ей помочь. Но, она была уже вся в себе, долго молчала, о чем-то напряженно думая. Такое было впечатление, что она с трудом вспоминала, зачем мы сюда пришли. Это была чистейшей воды достоевщина: темная прокуренная комната, затхлая атмосфера, мутные люди, сованароловская экспрессия, с которой эта женщина с растрепанными волосами призывала к совести их падшие души и безусловный Идиот в моем обличье, согласившийся сопровождать эту слегка умалишенную даму. Все это окунуло меня в темень девятнадцатого века со старухами, топорами, раскольниковыми и мышкиными. Потом когда она очнулась, и я повторил вопрос, она ответила, что она на моем примере хотела показать, как надо жить по совести и что для меня это хорошая практика для будущих наших визитов. Меня сильно передернуло, но, она этого не заметила, уже будучи снова по ту сторону человеческих страстей.
В тот вечер меня в цеху все же хватились, и на следующий день мастер спросил, что случилось. Я рассказал про вчерашнюю историю, он покачал головой, сказав, что, несмотря на ее странности, он ее ценит. Но, потом, по моей просьбе, наказал ей, на общественные ее мероприятия меня больше не брать. На мой вопрос, что с таким человеком наверно непросто работать, он ответил, что проблемы есть, но, не хватает людей, она хороший специалист и на время его отпусков или болезней она его успешно подменяет. Такой симбиоз потусторонности и энергетики в этой женщине тогда меня изрядно удивил.

16. О божественном

Несколько слов о нашем божественном происхождении, коего я, в нескольких строках выше, коснулся. Одним из неистребимых недостатков человека является лицемерие. Это не значит, что я им не страдаю. В жизни всяко бывает, но, я не переношу системного лицемерия. Я абсолютный атеист. Бога я не видел. Верить кликушам, встречавшимся с девой Марией или самим господом, я тоже не могу, не придавив глотку собственной совести. Идея бога чужда природе. Крокодилы, львы и тигры, пожирающие все живое далеки от божественных заповедей. Даже божья коровка, поедающая всяких тлей, тоже не отмаливает свои грехи за массовые убийства. В животном мире божественный статус имеет лишь сама жизнь и борьба за нее любыми средствами, но, к самому богу это не имеет никакого отношения. Для животного мира роль бога мог бы успешно выполнять человек, который может и покарать и помиловать любого зверя или насекомое. Но, божественного уважения зверье нам не выказывает: может покусать и загрызть, порвать и заглотить целиком. Бога, как неведомое человеку явление, сотворил убитый страхом человеческий разум. Первыми вестниками "богов" были громы и молнии. Ведь должен был быть кто-то на небе, чей рык с небес пригибал к земле, кто метал огненные стрелы в землю, поджигая леса, убивая людей. Далее человеческим страхом было сотворено множество других богов, от которых зависела их жизнь - боги войны и мира, воды и земли, огня и любви и т.п. Идею богов активно поддерживали шаманы и прочие носители божественного культа, что позволяло им властвовать над безвольными массами и обогащаться, не прилагая больших усилий за счет тьмы человеческой. Непросвещенный народ несложно обманывать. Все те церковные сказы о святой воде, необжигающем огне основываются на незнании людьми простых законов химии. Я неоднократно показывал такие фокусы перед различными аудиториями. Святая вода - свята повышенным содержанием ионов серебра в воде, а не божественной силой. Превращение воды в вино может запросто произвести пятиклассник с помощью щелочи и фенолфталеина, схождение благодатного огня и его неопалимость - чистая химия. Например, фосфористый водород самовозгорается и горит холодным необжигающим пламенем. И так во многом.
10 заповедей - это хорошо, но, то лицемерие, в котором варится все церковное сообщество, любыми способами пытающееся сохранить уважение к себе, вызывает только отторжение. Наше религиозное сознание все еще блуждает в каменном веке, бытовое все еще никак не может от него отцепиться, а научное давно уже поставило крест на мифах о боге.
Здесь много можно говорить на эту тему, но, жалко время. Единственная вера, которую я исповедую, это вера в эволюцию Разума и существование сверхинтеллектуальных цивилизаций во Вселенной. Но, доберутся ли они когда-либо до нас - глубоко сомневаюсь, ибо СверхБог - Вселенная слишком необъятна. Заявления эти звучат, конечно, наивно, но, они свидетельство того, что сознание мое не источено червем церковного фанатизма, а нарастающее падение интереса к церкви, как за рубежом, так и в России - свидетельство увеличивающегося желания людей избавиться от церковного лицемерия и получить больше степеней свободы, чем те, которые им отпущены религиозными канонами. Вера в бога это добровольный уход в моральное рабство непонятно пред какой институцианальной бытия сознания. Во всех языческих и унифицированных религиях бог нес, преимущественно, карательную функцию, держа людей под страхом наказания за их прегрешения.
Надо справедливо заметить, что религия в те давние времена выполняла и положительные роли. Она объединяла людей одной нации и одного вероисповедания, способствуя укреплению государственности страны. Большое значение имела ее просветительская деятельность. Церковь занимала значительное место и в поддержании определенного уровня культуры и нравственности среди непросвещенных масс.
На сегодня, эти функции в значительной степени утрачены. Религия во все времена имела абсолютную монополию на истину. Если кто с этим не соглашался, то попадал на костры инквизиции. Нелепо сейчас звучат классические постулаты церкви о небесной тверди с понатыканными в ней звездами, о всевидящем оке создателя, о сотворении им мира, о Земле, вокруг которой вращается Вселенная и о прочих несуразностях. Когда погибает младенец, то говорят, что таким образом бог наказал его родителей за их прегрешения. Что более еще кощунственное можно придумать. Если бог справедлив, пусть он отнимет язык или руку у грешников-родителей, но, зачем же, лишать жизни невинное дитя. Женщина наказана создателем тяжелыми родовыми муками за прегрешения женского рода вообще, зачатие ребенка - это греховное событие и т.п. Ислам, наоборот, и днем и ночью проповедует о том, чтобы мусульмане плодились-размножались.
Борьба между ведущими религиями ожесточается, растет терроризм. Даже близкие по идеологии религии, исповедующие культ Христа - протестантизм, католицизм, православие ведут между собой непрекращающиеся конфессиональные войны. Число верующих снижается, мораль служителей церкви падает все более и более: педофилия в их рядах приняла эпидемические масштабы, порочащие церковь факты сожительства церковных служителей с монахинями и прихожанками стали притчей во-языцех. Такое кощунственное нарушение церковных постулатов, если верить Боккаччо, Монтеню и другим свидетелям религиозной жизни прошлого, были и раньше, но, тогда это тщательно скрывалось.
Наши иерархи тоже не безгрешны. На памяти весьма свежий и нелицеприятный эпизод с запылением наночастицами квартиры Патриарха Кирилла в доме на набережной. Это апофеоз церковного стяжательства и патриаршего лицемерия. Как пылью можно изувечить квартиру патриарха и книги в ней на 20 миллионов рублей? Ведь этот церковный сановник не имеет права по церковным канонам иметь и копейки за душой, в том числе и квартиры. Или чудо воскрешения несуществующих часов "Брегет" на руке Патриарха, которые тщательно замазывали на фотографии, но, забыли замазать их отражение в полировке стола. А то, что патриарх занимался коммерцией и знался с людьми не очень церковного уклада, о многом говорит. Патриарх наш Кирилл перестал быть неукоризненным. Сделав ставку на РПС, как институт снижения социального напряжения в стране, власти похоже ошиблись. Церковь в последние годы сильно утратила свои позиции в среде мирян, а с приходом на Патриаршее место Кирилла, уважение к РПЦ и у нас, и за рубежом теряется катастрофически. Тот заряд лицемерия, который продемонстрировал в последнее время Кирилл - и эпизод с часами, и с 20-милионной нанопылью в 2011 г., а до этого его участие в табачно-алкогольно-нефтяных кампаниях, сильно подорвал веру в такого патриарха у зрячих мирян. Да и незрячих становится все меньше. Такие, не очень благовидные дела быстро ведут к прозрению. Думается мне, что во имя возвращения должного уважения к церкви, патриарх Кирилл должен попросить об отставке. Отречение Патриарха, конечно, в делах церковных нонсенс, но, я искренне не желаю ему такого ухода с поста, который случился у предшествующего Патриарха. Иначе в этом ведомстве будет продолжаться торговля верой, а не приобщение мирян к миру господа. Все это указывает на серьезный кризис Христианства во всех его видах и ипостасях.
Если кто интересуется табачным, нефтяным, морепродуктовым и прочими многочисленными бизнесами Патриарха Кирилла, загляните на эти странички. Там много чего интересного. http://ru-compromat.livejournal.com/470841.html http://lorddreadnought.livejournal.com/66292.html http://www.liveinternet.ru/users/atashe/post123041150 https://kompromat1.info/articles/34050-kak_bog_sdelal_gundjaeva_milliarderom
Безнравственно цепляние церкви за ее устаревающие, опровергаемые наукой постулаты о том, что Земля - центр мира, что над ней расположилась небесная с натыканными звездами твердь, с которой за нами присматривает строгое карающее око создателя, что Солнце и звезды вращаются вокруг Земли и многое другое. Высокочтимый святой Франциск неуемно призывал отказаться от учености во имя святой веры в богаз . Непонятно, также как сегодня непререкаемая карательная диктатура всесильного бога совмещается с демократическими ценностями Запада и что вообще на Западе - сегодняшняя вера в бога? Глубоко "верующий" Запад сквозь пальцы смотрит на вал разврата, в которым часто замешаны и служители церкви. Да и не только смотрит, но, и узаконивает то, что в морали церкви считается большим грехом. Вера на Западе становится все более фарисейской, оставаясь только в молитвах, но, не в душах. Христианство очень эклектично. Почти под копирку списав 10 заповедей из Ветхого Завета, даже не убрав из 4-й заповеди субботу, как главный день молитвенного еврейского, но, не христианского поклонения богу, оно враждебно относится к иудаизму. Тоже и с Библией. Получается, что заимствовав полностью идеологию и заменив в ней лишь главное действующее лицо (правда тоже еврейского происхождения), христианство эту же идеологию отрицает. Вот что пишет в одном из своих писем о боге и религии, считающий себя верующим Альберт Эйнштейн: "Слово "Бог" для меня всего лишь проявление и продукт человеческих слабостей, а Библия - свод почтенных, но, все же примитивных легенд, которые, тем не менее являются довольно ребяческими. Никакая, даже самая изощренная интерпретация не сможет этого изменить". В этом же письме Эйнштейн отметил, что хотя и является евреем, считает иудаизм таким же "воплощением самых ребяческих суеверий", как и все другие религии. Он также написал, что не считает евреев богоизбранным народом: по мнению великого ученого, его нация не лучше других.
Христианство пропитано лицемерием. Его лозунги, безусловно нравственные, такие как, не убий, возлюби ближнего своего и другие, сплошь и рядом затаптывались неблаговидной поступью и делами иерархов церкви во все века. Они истребили гностиков лишь за то, что те призывали искать самим бога в себе, а не идти искать его в храмах господних. Гностики взывали - Будите разум, познайте себя. Кто знает себя, тот знает бога. Это совершенно не устраивало коммерциализированных иерархов церкви. Ибо при такой постановке веры в бога их доходы сводились к нулю. Поэтому они начали кровавую войну против гностицизма, пантеизма и их носителей. Вырубали их приверженцев огнем и мечом. И преуспели в этом. Гностицизм был повергнут, а церковь христианская, ее помпезные здания, внутренне убранство и роскошь в домах ее служителей ввергли христиан в фанатичное поклонение созданному в многократно переписанных евангелиях идолу. Конечно, если бы не суеверная слабость первого римского императора Константина, увидевшего во сне крест, якобы поспособствующий одержать ему победу в битве у знаменитого моста и объявившего, по этому случаю, христианство официальной религией в Римской империи, вероятнее всего христианство в том виде, в котором оно существует сейчас, и не состоялось бы. Правда, это мало что-нибудь изменило. В те темные, непросвещенные века религия была нужна. Сейчас она стала бизнес-проектом, творящим свой успех на канонах морали, которую церковь, якобы, сеет в массах, забывая исповедовать ее в своих, все более предающихся растлению, рядах.
Но, самая серьезная проблема, связанная с существованием института церкви, это то, что конфессиональные различия ведущих религий положили начало религиозным войнам, которые ведут к росту нестабильности в мире, постепенно превращаясь в масштабные военные конфликты, неоправданно убивающие множество людей. Каждая из религий яростно защищает свои мифы сотворения мира. У христиан мир сотворил бог - имярек, у магометан - Аллах, у иудеев - малый бог их племени Иегова, и т.п. А еще буддизм, синтаизм, религия майя и многих других конфессий, кровопролитно защищающих идею своего бога.
Нужна ли нам церковь сегодня? Нужна!? Западный мир и Россия сейчас обвально полнятся веропоклонниками ислама, представление которого о нравственности не во всем совпадают с христианским. Церковь на сегодня является хотя бы вербальным хранителем этой нравственности, если конечно отбросить безнравственно навязываемую нам веру в чудеса, сотворение создателем за 7 дней мира, его господство над ним, сотворение Евы из ребра Адама, тотальный контроль им каждого нашего поступка (хотя не мог уследить за грехопадением единственной первой пары), много другое и, связанное со всем этим лицемерие. Эти легенды прошлых веков все реже слышны из уст иерархов сегодня. Появились новые более молодые религии со своим собственным взглядом на мир. И средь них Ислам, который становится все более агрессивным и фанатичным в завоевании человеческих душ. А так как душами в западных странах и в нашей империи заниматься некому, то церковь должна взять на себя функцию борьбы с небезопасным фанатизмом ислама. Но, к сожалению, бескомпромиссная борьба религий за человеческие души ужесточает накал религиозных войн. Получается, что религия нужна, но, от этого нам становится еще хуже. Нужно упразднение религий или, в крайнем случае, на первом этапе допустима одна, единственная унифицированная религия. Но, ни одна из мировых конфессий на это не пойдет: отдавать в чужие руки свою долю столь сладкого пирога, сотворяемого из фанатичной веры непросвещенного народа, никто не захочет.
Единственная положительная на сегодня сторона идеи существования бога - это абстрактная психологическая помощь с его стороны, на которую рассчитывают слабые, глубоко верующие, старые или больные люди. Для них вера в бога - одна из немногих надежд, последняя опора в утомительной борьбе за свое существование. Это, конечно, чистый самообман, но, возможно, с лечебным психологическим эффектом. Сильным и здоровым людям не надо лицемерить и придуриваться, моля несуществующего создателя о нереальной помощи. В связи с этим, нельзя не восхищаться словами воинствующего атеиста Л. ван Бетховена. Когда его ученик по классу композиции принес ему очередной свой опус с припиской - сделано с божьей помощью, Бетховен яростно перечеркнул ее и написал - Человек, помоги себе сам. Такие смелые вызовы великий музыкант делал во времена непререкаемости церковных постулатов, не боясь преследования со стороны папы и других иерархов. Бог смирился с этим и простил его.
Тем не менее, существование сверхразума, возможно, витающего над нами, полностью отрицать нельзя. Но, это, конечно, к богу не имеет никакого отношения. Идея бога возникла на заре появления человечества и базировалась на его страхе перед грозными явлениями природы и незнании причин их возникновения, тогда как идея сверхразума основывается на нашем Знании законов развития Вселенной. Всесильным, с божественными возможностями, Братом нашей слаборазвитой цивилизации может быть гигантский межзвездный мозг, созданный множеством далеко ушедших в развитии от нас цивилизаций. Но, к сожалению, вероятность проявления такого разума в местах нашего обитания очень незначительна: уж слишком велик Космос и ничтожна перед его величием человеческая обитель.
Реальный наш бог прошлых и сегодняшних времен - Солнце, энергия которого породила жизнь на Земле, продолжает ее поддерживать и сейчас. Вся живая природа - одуванчики, муравьи и человек созданы им. Погаснет Солнце - умрет Земля. И все живое на ней. Близок был к истине фараон Эхнатон, введший единобожие и назвав более 4 тысяч лет назад этим единственным богом - Солнце.
Вторым нашим богом является наш Разум. Но, он только вылез из пеленок, переполз через бурное детство и сейчас находится в неуправляемом подростковом возрасте. Если он в этот период не сгорит в адовом огне межконфессиональных конфликтов и перейдет здоровым в зрелую стадию, то это будет настоящее торжество нелживой божественности всесильного человеческого Разума. Разума с его неограниченными возможностями созидания нового мира и сотворения чудес. Но, к тому времени природа Разума уже неузнаваемо изменится. Он утратит свое биологическое происхождение.
Но это все будет в будущем, а у меня наступили очередные каникулы.

17. Золотое кольцо

Тем летом мы, вместе с моей младшей сестрой - Татьяной и мужем старшей сестры - Валентином решили на мотоцикле с коляской совершить турне по Золотому кольцу. Вел наш вездеход - Валентин, я был штурманом, Таня была искусствоведом и потенциальным кашеваром, ну и, конечно, представителем просвещенного человечества, точнее его прекрасной половины в этом историческом походе. С собой у нас была палатка, 4 котелка, один из которых был костровым, чашки, плошки, ложки и желание познакомиться с кусочком древней истории Руси.

17a. Золотое кольцо. Загорск - Сергиев Посад

Из Рязани, минуя Москву, мы сразу махнули в Загорск. Так в те времена назывался Сергиев Посад. Переименован он был в честь уже забвенной памяти большевика Загорского Владимира Михайловича, убитого в 1919 году. Настоящее имя его - Лубоцкий Вольф Мехелевич. Переименование это было абсурдным и кощунственным. Абсурдным потому, что не соответствовало рельефу той местности - никаких гор, за которыми мог прятаться этот город и в помине нет, а сам Мехелевич никогда не жил в тех краях. Кощунственным было назвать самое намоленное место святой Руси именем еврея-революционера, который за 30 лет своей жизни отличился лишь революционным террором и тем, что устраивал гонения на церковь. Ну и вдвойне кощунственно, что город был переименован в 1929 году, т.е. через 10 лет после гибели человека, имя которого, я думаю, мало кто знал и помнил, не только из простых людей, но, даже и из его однопартийцев. Сталин тем самым решил выразить свое особое отношение к православной церкви. Много позже городу было возвращено его историческое имя Сергия, того самого святого, который своим жертвенным служением Руси снискал глубокое уважение ее народа.
В Рязани есть свой, достаточно древний Кремль, обнесенный земляным валом и каменной стеной, большой монастырь и представительная многоярусная колокольня, многоверстным звоном своим оповещавшая рязанские земли о больших бедах или великих победах. Все в рязанском Кремле очень исторично, красиво, но, той лепоты, которую мы увидели в Загорске, конечно нет.
К моменту нашего визита в Сергиев Посад церковь была все еще гонима. Тем не менее иерархи нашли компромисс, позволяющий использовать монастырский ансамбль Сергиева Посада по его прямому назначению - в качестве резиденции Патриарха всея Руси, главного места паломничества православных христиан и в, то же время, допускающий музейное хождение верующих и неверующих по его церквам и чертогам.
Все в Троице-Сергиевой Лавре дышит гармонией. Мерцающим златом окладов, с печатью исторического прошлого, залиты купольные и ниспадающие пространства. Чудная гармония голосов церковного хора погружает тебя в состояние невесомости, когда ощущаешь свое бытие уже не умом, а трепетным током, волнительно блуждающим по телу и возвышающим душу. Сознание, растворяясь в гипнотизирующих взорах затемненных иконных ликов, плывет, с ним плывешь и ты, омываемый волнами божественного песнопения, колышущегося свечного мерцания и умиротворяющего аромата ладана. Душа растворяется в чудной атмосфере и, верующий уже грезит ликом Создателя, а неверующий невольно и неведомо для себя начинает погружаться в состояние транса с мыслями о совершенстве, имя которому Бог. Тихо гаснет хоровое пение, но, ты еще по ту сторону сознания, медленно приходя в себя. Одно только печалит после полного пробуждения. Все то, что познаешь, что ложиться благолепным елеем на душу, неизбежно тает с отдалением дней, не позволяя всю эту лепоту надолго запечатлеть в памяти.
Впечатлила нас монастырская трапезная. Но, внутрь нас не пустили. Может сейчас доступно хождение туда. Очень интересен был музей игрушек. Тогда он располагался на территории Лавры, что не совсем было понятно. Но, церковные иерархи не возражали, а может быть, даже и приветствовали его пребывание там, потому что музей игрушек привлекал много и неверующих, которых можно было приобщить и к духовным ценностям все еще отчуждаемой в те времена церкви. Непонятно также, почему вообще такой интересный музей из Москвы был переведен в Сергиев Посад? Ведь в годы его основания и формирования он располагался в центре Москвы на Зубовской улице.
Были и казусы. Сестру в брюках не пустили на церковную службу в Успенский собор. Знали бы они, кого не пустили. Через много лет питерские и московские иерархи при встречах били ей челом. Она великодушно простила им то, их невольное прегрешение. С той поры брючное хождение дам по православным церквам было дозволено. Мне и сейчас непонятно, чем грешно посещение храма господня женщиной в брюках. Ведь грех библейский запечатан еще надежнее. Что касается обязательности платков на женских головках в храмах господних, то это праведно. Бывают такие прически, что за ними, порой, не увидишь ни иконного бога на земле, ни его самого на небе.
Долго мы блуждали по Лавре. Все мы в то время были атеистами. Молиться в Лавре мы не стали, но, должное мощи русского православия отдали. И мощи духа Сергия Радонежского, начавшего по крупицам складывать святую Русь и ее будущее могущество, тоже.

17b. Золотое кольцо. Переяславль-Залесский - Юрьев-Польский

Далее мы помчались в Переяславль-Залесский. Все же много наследил Петр Алексеевич в матушке России. И Москва, и Питер, и Воронеж, и Переяславль-Залесский и где только еще не потоптал сапог царский земли русской. И даже до Мещеры, до села Деулино дотянулась его царственная длань. Упертый был реформатор. Строил, совершенствовал, воевал свои и чужие земли. Потешная флотилия его, которую он обкатывал на Плещеевом озере в том самом Переяславле-Залесском, возмужав, закатала потом совсем непотешную шведскую флотилию.

Плещеево озеро Ботик Петра 1 (подлинник, фото 1911 года)

.
Посмотрели мы петровский ботик, но, глубокого благоговения я к нему не испытал. Слишком он был облизанный, без заметных следов исторической правды. Или новодел, или подвергшийся реставрации реальный петровский ботик, но, с малым содержанием в нем деталей петровских времен. Вот древний шведский парусник Ваза, поднятый со дна моря или египетская лодка, на которой везли на захоронение мумию фараона, пахнут историей, потому что древо, из коего они сложены, заметно и натурально источено временем.
Переяславль очень богат историческими именами. Основал его сын Владимира Мономаха, князь Юрий Долгорукий, жил там внук Юрия - князь Юрий Всеволодович, который воевал около реки Трубеж град Рязань. Потому мы привезли в Переяславль низкий поклон от рязанского князя - Андрея Андреевича Андреева, царствовшего в то время в рязанском обкоме КПСС. Стоит Переяславль-Залесский на реке Трубеж, впадающий в Плещеево озеро. Но, это не тот южнорусский Трубеж, где Владимир Мономах впервые разгромил половцев. Рязань основал князь Олег - внук Ярослава Мудрого. Будучи потомком князей южнорусского Переяславля, он Рязань поначалу тоже обозвал Переяславлем, а речки такими же южными именами - Трубеж, Лыбедь и Дунайчик. Лишь в 1778 году Екатерина 2 переименовала его в Рязань. Сейчас все Трубежи, практически умерли. Украинский усох и его посадили в трубу, Ярославский уже не втекает, а вытекает из Плещеева озера, а Рязанский убивают разрастающиеся Борки и постепенное обмеление. Дунайчик в наши светлые времена спасли, сливая в него фекальные воды, обильно производимые растущей Рязанью. Так что, в какой-то степени Переяславль-Залесский является побратимом Рязани. При трех Переяславлях были три печальной судьбы речки Трубеж.
В Переяславле-Залесском родился Александр Невский и еще много великих русских князей. Вот так запросто этот небольшой на сегодня городок ворочал в те христопамятные времена древними фолиантами истории. История эта пока еще до конца не дописана, потому как не закончена наша, кою и продолжаем.
После Переяславля мы поехали в Юрьев Польский, который тоже был заложен Юрием Долгоруким. Потому и Юрьев. Но, странное название. Он и Юрьев был и в то же время Польский. Название исторически событийное. Но, оказывается, к полякам оно не имело никакого отношения. На Руси было много городов с именем Юрьев. И чтобы не было суетной путаницы, к каждому из городов добавляли приставку. У Польского Юрьева эта приставка произошла от слова поле, так как город располагался в, так называемом, Суздальском ополье. Воевали город и поляки, но, уже задолго до момента захвата ими Юрьева, он назывался Польским. Трижды тиранили его и татаро-монголы, но, после того, как он вошел в состав московского княжества, больше воевать его постеснялись. Богат город церквами, монастырями, храмами и конечно, историей, как и множество городов по кованному историческими событиями Золотому кольцу. Все это хотелось основательно посмотреть, но, были мы там недолго, потому что день стремительно укорачивался, а нам еще нужно было с хорошим запасом светлой его части попасть в Суздаль. Запомнилось громадное ромашковое поле под Юрьевым-Польским. Ромашки были гигантские, плотной посадки, выбелевшей все до горизонта и незримо слившиеся с небесами. Похоже это было на хозяйственное производство растительной культуры, но, красоты это пенное море было неописуемой. Сфоткались на цветную пленку и, далее помчались в Суздаль.

17c. Золотое кольцо. Суздаль

Суздаль создаль не Юрий Долгорукий, правивший там долгие годы. Основан город был в 999 году православным армянским иеромонахом, заблудившимся на просторах России. Княжество было великое, но, потом сын Юрия, Андрей Боголюбский перевел столицу княжества во Владимир. Потом вновь в Суздальско-Нижегородское княжества и т.п. вплоть до вхождения Суздаля в Московское княжество. Встретил нас город-красавец прилизанными частными домиками, с однообразно покрашенными и одинаковой высоты зелеными заборчиками, что поначалу умиляло, но, потом стало угнетать этой навязчивой причесанностью. Суздаль к тому времени, в расчете на заморских и отечественных туристов, активно реставрировался, и эстетические вкусы реставраторов, в этот период, достигли предельных высот, выстраивая заборчики и домики под одну гребенку. Монастыри и храмы были свежепокрашены, их было множество, что радовало глаз, но, утомляло немногочисленные извилины поглощением очень большого объема информации. Суздаль в своих летописях отметил много примечательных исторических событий, пестующих русскую государственность и отстаивающих неделимость Руси. Получалось так, что Москва окружила себя Золотым кольцом, как защитным валом первой линии обороны. Причем такие города стояли преимущественно на западных границах Великого Московского княжества, так как основные угрозы многие столетия шли оттуда. На восточных границах таких городов мало. Разве, что Рязань. Но, она уже вписалась в историю борьбы с татаро-монгольским игом и после военно-дипломатического усмирения воинственных моголов ее оборонительная роль сошла на нет. Не пустили Рязань, Москва и вообще русский народ татарское иго в Европу. Исторично и точно сказал про это Блок - Мы как послушные холопы, держали щит меж двух враждебных рас, Моголов и Европы.
Записей я, из-за нежелания будоражить собственную лень, никогда не делал. Не делал и в Суздале. Поэтому кроме визуального обзорного великолепия Суздаля в голове мало что осталось. Запомнились радующие глаз точеные, инкрустированные ювелирной резьбой, деревянные церквушки китежских дел мастеров с как бы вековым скрипом ступенек и духом русского православия. Но, были они тоже новоделами. Обратили мы внимание и на многочисленные исторические надписи на специально установленных перед церквами фанерных щитах о том, что здесь были Маша с Петей из Урюпинска, или Вова из Пупкина-Голенищева. Мы такие надписи оставить постеснялись, потому как Рязань неизмеримо менее известна, чем эти знаменитые города, а мы еще не прославились до уровня Маши-Пети.
За остаток дня нам мало что удалось посмотреть, поэтому мы решили на следующий день остаться и на ночевку укатили за город, на берег какой-то речки, с которой были видны монастыри Суздаля. Леса, возле которого можно было приютиться, мы там не нашли, поэтому разбили палатку на пустом берегу. Дровишками, которые многоопытный Валентин набрал по дороге, мы развели костер, сварили чего-то с тушенкой, поели и в палатку пережевывать

Суздаль, Покровский монастырь

виденное за долгий день. Мотоцикл пришпилили к палатке, поставив его на охранную сигнализацию. Тогда такая уже существовала.

Гимн творчеству русских мастеров

Быстро от усталости меня сморило и проснулся я к утру от жуткого сна. Вообще мне сны не сняться. Редко когда я что либо вижу во сне. Но, на сей раз мне приснилось, будто кто-то сел на мотоцикл, пытаясь его угнать, в палатку ворвались двое с ножами. Я с ними сражался. Мы вывались из палатки, катались по берегу. Сон был мучительным и длинным. Мне хотелось его разорвать, настолько он был тяжелым. Потом уже то ли в яви, то ли во сне я вскочил, и продолжал их ругать почем свет стоит, чем сильно удивил моих напарников. Проснувшись окончательно, я услышал сирену мотоцикла. Валентин быстро поднялся и отключил ее.

. Ночевка на берегу речки

Снаружи никого не было, сигнализация сработала сама-по-себе. Потом он мне рассказал, что я вскочил сразу, как только заверещала сирена. Получается, что начало моего жуткого сна спровоцировал вой сирены. И вскочил я одновременно с началом этого воя. Стало быть такой длинный сон со всеми перепитиями приснился мне за доли секунды. В голове это не укладывалось. Но, потом уже я узнал, что сны в голове складываются не во времени, а мгновенно наслаиваются крупными блоками, позволяя общую картину, кажущегося длительным сна, выдавать за доли секунды. К сожалению, подтвердить эти глубокие научные наблюдения, открытые учеными мужами, я не могу, так как снами по своей жизни не богат. Но, тот сон в голове держится до сих пор.

17d.Золотое кольцо. Боголюбово храм Покрова на Нерли.

На следующий день под впечатлением разбойного нападения и моего героического сражения с бандитами мы продолжали путешествовать по Суздалю. Закончив осмотр исторических монастырей, храмов и неприметных, но, значимых церквушек, где-то около обеда мы поехали в Боголюбово к церкви Покрова на Нерли. Простенькая, изящная, точеная, стройная, скромных размеров, белолицая девица, уютная, притягательная, воздушная, звучащая как органная музыка церквушка произвела сильное впечатление. Мое отсутствующее архитектурное образование не позволило на должном уровне оценить ее художественные достоинства, но, удивительная простота и безупречное совершенство ее зримо было и без него. Совершенен и,

Храм Покрова на Нерли Боголюбский монастырь

по соседству находящийся, Боголюбский монастырь

17e.Золотое кольцо. Владимир, Гусь-Хрустальный.

Потом мы помчались во Владимир. Сам город в то время был вполне провинциальный, без суздальских зеленых заборчиков и вообще без каких-либо особых наворотов, но, Успенский собор его нас впечатлил. Про художественно-архитектурную ценность его сказать что-либо не могу, но, монументальности в нем хватит на множество подобных соборов. Немного таких было создано в российских княжествах. Остальные церкви Владимира водят вокруг него хороводы. Может нельзя так говорить, но, величия у этого собора хватит с перехлестом и на стольные соборы.

Владимир, Успенский собор

Покидали мы Владимир через его Золотые врата. Далее были Гусь-Хрустальный, Тума, Спас-Клепики и Рязань. Мы уже приустали, да и достопримечательности в тех городах не очень впечатляли. Поэтому воспоминаний было немного.
Под Гусь-Хрустальным обратили на себя внимание горы битого цветного стекла, беспорядочно сваленного в лесах, много узорных стеклянных изделий на прилавках. А далее были плохие дороги и дремучие леса. Спас-Клепики отметились тем, что в них в начальной школе учился Сергей Есенин. Ну и тем, что мы с двумя моими ровесниками 15-летними пацанами, начали из этого града затяжной поход на резиновых лодках по Пре. Добрались мы до Рязани благополучно. Был соблазн набрать грибов. Их в тот год в тех местах было немерено, но, времени и сил не оставалось.

Гусь-Хрустальный

Золотое кольцо, объединявшее малую Русь, взвалившее на себя горечь поражений и радость побед, ковавшихся историческими подвигами русских княжичей, замкнулось. Те победы положили начало созиданию Великой Руси. Набрав в битвах с ворогами силу, сжатая со всех сторон шведами, поляками, татарами, половцами, хазарами, турками Русь, словно пружина, распрямилась, и раскинула длани на земли свои, захваченные нашими историческими недругами. Мощь эта и будущий успех ковались в горниле битв Золотого кольца. Мы, в том нашем путешествии, лишь слегка прикоснулись к истории Русских земель, но, прониклись красотой ее природы, городов, соборов, монастырей и почувствовали, сколь нелегко созидалось наше отечество. Так закончились мои кратковременные летние каникулы в том году.

18. Забугорная практика

По окончанию третьего курса нам предстояла двухнедельная практика на заводе химволокна в Каунасе, выросшим на земле литовской, с коей тоже, в далекие годы воевала Великая Русь. Руководителем нашей группы был малозаметный аспирант, маленький, неказистый, но, хорошо знающий свое дело. На этой практике мы должны понюхать производственного пороха, сделать курсовую работу. Думаю, что студенты были еще и неплохим дипломатическим ресурсом для укрепления дружественных отношений между Россией и испытывающими некую форму угнетения со стороны России прибалтами.
Поселили нас в гостинице на окраине Каунаса, в комнате на 5 человек. Обедали в столовой на комбинате, завтракали и ужинали в буфете гостиницы. В столовой кормили недорого и убойно. Вечером брали что-нибудь сметано-молочное или пиво рижское со шпикачками. Молочные продукты в Литве всегда были отменными. Думаю и сейчас они столь же хороши. Любителей поиграть в шахматы не было, потому свободное время убивали анекдотами, чтением литературы или променадом по городу. Иногда поигрывали в преферанс.
До приезда в Каунас нам наказали, чтобы мы вели себя там аккуратно. В то время в ходу были партийные наказы, а не инструкции. По менталитету прибалтийские наши республики считались полузабугорными, поэтому с ними очень аккуратничали. Каунас - гнездовище литовского национализма. В этом городе не любили, а сейчас, тем более, не любят русский язык. Равно как и людей, кои им владеют. Это был год 1968. Продавщицы в магазине нашу речь вообще не воспринимали, делали вид, что по-русски не понимают, в связи с чем, часто возникали проблемы при покупках товаров. Я не из обоймы людей, разжигающих межнациональную рознь. Но, таковы факты. Нелюбовь к нам была наследием сталинских времен. Выручали нас при лингвистических проблемах или сердобольные литовки или, если попадались, местные русские, владеющие литовским языком. В автобусе, если мы говорили меж собой по-русски, нас толкали, оттирали, нечаянно наступали на ноги или в бок локтем, выражая свое недовольство нашим присутствием. Если заблудился и спрашиваешь, как добраться до центра, то ответа, чаще всего, не было. А бывало, и просто врали, указывая неверный путь.
За несколько лет до нашего приезда Литву посещал наш серый партийный кардинал Михаил Андреевич Суслов. На это кураторство его тогда назначил Сталин. И за достойное усердие на этом поприще потом крепко поднял наверх. В Литве Суслов проводил политику беспощадных чисток партийно-государственного аппарата от инакомыслящих, насильственной коллективизации сельского хозяйства, занимал жесткую позицию по отношению к местной интеллигенции, считая ее проповедником литовского национализма. Оставил о себе недоброе впечатление.
Когда он, на третий день своего визита в Литву, катил с эскортом в Каунас, то по дороге, в роще вблизи города, его встретила группа из 17 русских милиционеров..., повешенных на березах. Нам это место показывали, когда мы, как-то, проезжали мимо. Может быть, наши литовские друзья специально провезли нас мимо этой березовой рощи?
Был внутрипартийный верхушечный скандал, но, в Россию эту информацию не пустили, зато в Каунасе местные жители встретили ее без осуждения исполнителей этой дикой акции. Это была месть Суслову за его жесткое курирование Литвы в первые послевоенные годы. Заслужили ли русские столь неодобрительного отношения к себе со стороны литовцев. В виде демонстрации такого вандального акта - безусловно, нет. В постоянной демонстрации неприязненного отношения к нам - отчасти да. Любое покушение на независимость государства, тем более небольшого, порождает в людях отпор, переходящий в ненависть к иноземцу. Это чувство усилилось оттого, что ввод советских войск в Литву произошел после циничного раздела территорий по сговору между Сталиным и Гитлером. Стратегически, если смотреть на стремительную экспансию немецких войск в Европе, такой раздел был отчасти оправдан и, в первую очередь, для прибалтийских стран: если бы не СССР, то в страны Прибалтики ввела бы свои войска Германия. Лучше бы жилось литовцем под пятой у Гитлера? Навряд ли. Любая страна с людьми неарийского происхождения была для Гитлера источником человеческого и ресурсного сырья, а потому каждый фактически становился потенциальным рабом, брошенным на изнурительную добычу ресурсов или малопродуктивным социальным отходом, подлежащим унижению или уничтожению.
Вообще ввод войск в Прибалтику можно оценить, как политическую ошибку Сталина. Если Гитлер первым бы ввел свои войска, то встретил бы там ожесточенное сопротивление местного населения, затяжную партизанскую войну, как в Польше и Чехии, отвлекающую значительные силы Германии. Кутузов даже Москвы не пожалел, сдав ее Наполеону. Но, в далекие кутузовские годы времени доставало на размышления, а в сталинские времена все было гораздо сложнее. Вся ненависть, считавшей себя оккупированной, страны пала на русских и надолго осталась в памяти униженного народа.
Поэтому нам и рекомендовали не ходить по-одиночке. У меня придерживаться этих рекомендаций не получалось. Я уже года четыре занимался фотографией, таскать с собой пацанов, у которых были свои интересы, на фотосессии тогда было не с руки, поэтому я бродил по Каунасу, преимущественно, в одиночку. Был у меня простой фотоаппарат под названием 'Смена'. Был он неприхотлив и надежен, я брал его с собой при путешествиях по городам и весям.

Фотоаппарат 'Смена', 1966 г.

Снимать в Каунасе было что. Ну во-первых, это была роскошная Лайсвес-аллея - главная магистраль Каунаса, которая заканчивалась грандиозным собором святого Михаила. Для глаза россиянина эта аллея выглядела необычно: была она в светлых сквериках с небольшими, в ту пору, редко посажеными деревьями, лавочками, чистенькая, прозрачная, с двух сторон обрамленная слипшимися 2-х, 3-х этажными каменными ухоженными домами, светилась какой-то радостной парадностью. Улица эта была душой Каунаса, а сам Каунас был душой Литвы. Вильнюс хоть и был столицей Литвы, но, сами литовцы своей столицей считали Каунас. Возможно, одной из причин такого предпочтения было то, что в Вильнюсе много было русских, а в Каунасе - единицы. А может быть, какие-нибудь исторические особенности определили эти предпочтения. Собор использовался тогда не по назначению, там была экспозиция скульптуры. На фоне темных стен с локальной подсветкой стояли, как живые, скульптуры героев народного эпоса Литвы. Более всего мне понравился сеятель, в котором, несмотря на его беломраморную белизну, как-то просвечивалась утомленная работой душа старого крестьянина. Я имею ввиду не 'Сеятеля со звездами', а 'Сеятеля-крестьянина'

Каунас, собор святого Михаила и Лайсвес аллея

В Каунасе находится и единственный в мире музей чертей, где нечисть всех рангов, со всех широт и меридианов была представлена в различных видах. Много в этом древнем городе старых замков и крепостей, вписавшихся в историю Литвы. Ведь Каунасу, какое-то время приходилось быть и столицей Литвы. Потрясали своим дизайном ивовые аллеи, зелеными реками текущие по скверам, монументально смотрелись воздушные, рвущиеся к богу костелы.

Костел Воскресения Христа

.
Надо сказать, что российское православие очень консервативно. Особенно в архитектуре. Церкви наши однотипны, все под куполами, с очень высоким уровнем однообразия. В Болгарии, Грузии, Армении, Греции, Финляндии и др. странах редко найдешь два современных храма, похожих друг на друга. Что касается костелов, то здесь вообще сплошь и рядом архитектурные находки.
Очень понравился художественный музей в Каунасе. По сути дела это был музей одного художника - Константина Чюрлёниса. Картины его необычны, пронизаны какой-то вселенской сказочностью, но, не в лубочном ее понимании, а в философском осмыслении. Вообще это не картины в классическом понимании, а воплощенные в красках грезы то ли поэта, то ли художника, то ли музыканта, какое-то мистическое видение им мира. Очень поэтичны и музыкальны его сонаты Солнца, Сотворение мира, сонаты Моря и даже похоронные симфонии.

Музей Константина Чюрлениса

Ходили мы и на прослушивание музыки Чюрлениса в колокольном исполнении. Впечатляет. Вообще на Западе на колоколах исполняют не перезвон, как у нас, а конкретные музыкальные произведения. Что лучше, сказать сложно.
Несмотря на ощущаемый негатив отношения к нам, Каунас мне понравился. Чистый, красивый, не перегруженный город, в котором было что посмотреть. Очень понравились местные кафе - неподвальные, светлые, простые, без вычурных наворотов, недорогие, с хорошим оформлением интерьера, разнообразным меню и отменной кулинарией. Наблюдал однажды за трапезой в кафе такую картину. Какой-то мужичок, будучи в сильном подпитии, свалился на пол и продолжал там лежать, чего-то мыча. Его никто не трогал, не выставлял. Но, через минут пять появилось трое молодцов в синей униформе, сделали ему какой-то укол, он поднялся и вместе с ними вышел из кафе. Через окна было видно, как они с ним о чем-то беседовали, а потом отпустили. Это был 68 год. У нас бы менты с матом и улюлюканьем, волоком по земле дотащили бы такого клиента до машины, швырнули бы на грязное дно кадиллака типа воронок, а далее вытрезвитель, мордобой, хамство служивых, мат, ледяной душ, жесткая кровать с грязным бельем, бессонная ночь при постоянном бормотании и мычании соседей, незаконная вороватая конфискация ценностей, сообщение на работу и тп. Когда выпускали из медвытрезвителя, то давали кое-что из твоих вещей и квитанцию.

Квитанция московского медвытрезвителя

Цена за вытрезвление была чисто символической, но, обходилось все это удовольствие очень дорого. Тем не менее, были у этого заведения и постоянные, в т.ч. и состоятельные клиенты. Я как-то, будучи дружинником, дежурил в таком вытрезвителе на Шереметьевской улице и видел всю эту непристойную кухню. Воспитательный потенциал ее велик, потому что при таком отвратительном вытрезвлении больше попадать туда не захочешь. Но, при этом, добавляется еще одна капелька в переполненную чашу омерзения к деятельности нашего мента.
Каунасский завод химволокна был современным, светлым, чистым. Работало там много русских. Отношение к нам - студентам было приветливым. Показывали, рассказывали, объясняли, что и как работает, не скупились на документацию. Вообще, в то время, это была некая зона безопасного дружественного общения русской производственной интеллигенции.
Будучи в Каунасе, мы совершили экскурсионную вылазку в Вильнюс. Столица мне тоже понравилась. Ну, во-первых тем, что к носителям русского языка относились более человечно. Ну а, во- вторых, архитектура, преимущественно готическая и в стиле барокко, мощно высилась в виде церквей, храмов, костелов на любой вкус. Вильнюс просто усеян ими. Очень понравилась парящая в воздухе церковь святой Анны. Ажурная готика костела кружит голову и удивляет изобретательностью создателя. Наполеон хотел было вывести этот костел в Париж, настолько он его поразил, но, не получилось. Тем не менее, наполеоновские восторги не помешали ему разместить свою кавалерию в этом костеле. Впрочем, это был не первый случай в его практике. Большой был безбожник. Считал видно, что величие наполеоновских лошадей не испортит настроения взирающих с икон святых отцов. Хорош и храм Святого Станислава на Кафедральной площади. Мне, правда, не очень понравилось, что был еще один Станислав с посягательством на святость, но, потом пришлось смириться с этим.

Вильнюс, костел святой Анны

В Вильнюсе со мной произошел невероятный случай. Как-то поднимаясь по замковой горе к башне Гедемина, я услышал сверху, издалека, что кто-то меня окликает. Сначала было подумал, что это ошибка и обращаются не ко мне и продолжал дальше путешествовать вверх. Но, оклик повторился. Я стал присматриваться и увидел вверху Лену. Мы раньше жили с ней в одной квартире в Рязани. Она с бабушкой жила в соседней комнате, с той самой бабушкой, которая меня застала за самогоноварением. Бабушка звала ее Лялькой. Была она тогда студенткой Радиотехнического института и старше меня лет на 6. У нее была студенческая практика на каком-то секретном заводе в Саратове и она привозила мне оттуда для моих радиоподелок секретные радиолампы. Их на этом заводе делали, копируя американские радиолампы. Тогда еще транзисторов у нас небыло. Отвлекся. Потом Лялька с бабулей переехали в другой подъезд нашего дома и мы с ней уже более 2-х лет не встречались. И вдруг мы с ней натыкаемся друг на друга в далеком Вильнюсе. Какова вероятность свершения такого события??? Нулевая. Один шанс на несколько миллионов. Но, все же, это случилось. Мы жили в одном доме и 2 года не встречались, а тут на тебе.. Мы с Лялькой не верили своим глазам. Она приехала на экскурсию из Рязани, я через Каунас из Москвы. Причем, мы с группой в Вильнюс собирались выезжать на день раньше, но, по ряду причин, отложили на день. Недолго мы с ней радовались встрече. Я поднимался со своей группой вверх, она уже сползала со своей вниз. Больше мы с ней не виделись. Через 4 года она умерла.
Еще более уникальный случай со мной произошел, когда я после окончания института, уже работал в Рязанском отделении Гинцветмета. После 2-х лет работы выяснилось, что работавший со мной в одной лаборатории Александр Желонкин, родом был из той же деревни в далекой Кировской области, где уже много лет жил брат моего отца - Василий. Более того, он видел нас там, когда мы к дяде Васе приезжали в гости в мои студенческие годы, так как был родственником дяди Васиной жены. Все это можно было бы списать на мистику или на неправдоподобный сон, если бы это не было явью. Мир безобразно тесен. Но, вернемся к нашим прибалтийским друзьям.
Чтобы не терять возможности посмотреть недалеко расположенную Ригу, махнули мы туда вместе с моей одногруппницей - Валентиной Кононовой. Рига тоже понравилась своими музейными улочками. Каждый дом был там архитектурным произведением. Слушали орган в Домском соборе. Возили нас на рижскую статую Свободы с лицом, символически обращенным к Западу. Ее собирались сносить, дабы не гневить партийных московских князей. Но, она устояла. Не стали будоражить народ, для которого она была и символом не только украденной свободы, но, и надежд на лучшее будущее. Будущее они получили, вступив в ЕС и в Нато. Лучшее оно стало для них - большой вопрос. Города пустеют, экономика умирает, страна начинает таять.
Люди в Латвии были поприветливее, чем в Каунасе. Побывали мы на пляже в Дзинтари, что рядом с Сопотом. Холодноватое там море, но, чистенький просторный пляж, не забитый беспредельно отдыхающими. Правда море очень плоское и до настоящей воды надо долго брести по не жаркому мелководью.
Валя была из Луховиц, умная и веселая девчонка. Мы с ней просто дружили, ее в Луховицах ждал парень. Возвращались мы с ней в Москву в двухместном купе, на этом настояла она. Но, я планов в отношении ее не строил и потому, выспался как следует. Я, правда, так и не понял, зачем она пригласила меня на свою свадьбу в Луховицах? Отец ее был зам директора коневодческого института, мать - сотрудницей. Свадьба была большой с многочисленными гостями, тостами и горячительными потоками. После окончания

Двухполосный пляж в Дзинтари

института мы с ней семьями неоднократно встречались, но, ответа на свой вопрос я так и не получил. Работала она, после окончания института, по распределению, на Королевской фирме. Здесь тоже какая-то мистика совпадений. Отец Олега Есенина был пилотом Королева, я жил рядом с Королевской фирмой, устраивался на нее, но, вовремя отказался: предложили скучную работу на очень нескучной по тем временам колоссальной компании. Мои друзья и родственники тоже работали на королевской фирме. Мир тесен. Устроился я работать тоже недалеко от самого Королева. Около ВДНХ полукилометре от усадьбы, кою ему персонально построили и, где он с удовольствием ухаживал за цветами вместе с женой и садовником. Но, тогда об этом его пристанище мало кто знал. Да и бывал он, в первые годы, там не часто: много времени приходилось проводить на работе и ночами, часто на Байконуре или смежных предприятиях. Удалось побывать мне и на экскурсии в усадьбе Королева. Тогда попасть туда можно было только по особым спискам, в кои я, благодаря нашей партийной общественнице - Свете Шевалевой был зачислен. В те времена, эта его дача, почти в центре Москвы, была почти, эталоном роскоши. Сейчас, конечно, это среднего уровня дачный участок, превращенный в музей.
Но, я, в каникулы, не ограничивался музеями. В марте-месяце родственник, Павел Матвеевич вытащил меня на зимнюю рыбалку. Летом, чаще всего в походах на байдарках, я рыбачил достаточно часто. Бывали и вылазки на рыбалку с ночевкой. Зимой рыбачить не приходилось. Нельзя сказать, что та зимняя рыбалка удалась. Улов был скромный. Зато удовольствие я получил превеликое. Воздух был налит жидким кислородом, ожиданием близкой уже весны, дышалось очень легко. Кругом было много рыбаков с фантастическими рыбацкими историями. Оказалось, что мир зимней рыбалки очень непрост. Вроде бы на реке большие пространства, места всем хватит. Но, оказалось, что за места тоже были не простые, лакомые. За них надо было постоять. Новичку доставались некие речные неудобья, где шансов поймать приличную рыбу было меньше. Были мужики-добряки, которые подпускали ловить близко к своим лункам и делились своими секретами ловли, а были и скаредные дядьки. Но, всех объединяло одно - это тяга к расслабляющей зимней ловле и к бодрящей чарующей рюмочке, восстанавливающей силы и поддерживающей температуру тела и духа на должном уровне. Домой возвращались затемно, тяжело и устало, но, с просветленной головой, прокачанными легкими и недельным запасом кислорода в крови.
В начале 4-го курса я переехал уже на 3-й этаж общежития в комнату с более приличными условиями, со студентом из моей группы - Виталием Луханиным, Андреем Рева и еще одним очень уверенным в себе, деловым, небольшого роста студентом Колей, фамилии которого я не помню. Виталий Луханин из Симферополя был сыном замначальника УВД Крымского края. Живет он и сейчас в Симферополе на ул. Гагарина, 32. Рева - симпатичный очкарик с направлением с какого-то уральского предприятия был духорной, веселый, мог крепко, с мордой в салат, выпить, над собой и другими посмеяться. В целом, неплохой парень. Коля был себе на уме. К нему приходила симпатичная девушка Марина - обаятельная москвичка в очках без снобизма и предрассудков. Девушки в очках не всегда нравятся, но, она была из тех, кто нравятся. Прежде всего, мягким ненавязчивым обаянием, внешней привлекательностью и своей незаносчивостью, не вяжущейся с ее социальным происхождением: ее папа был доктором наук, директором какого-то института. Если допоздна задерживалась у нас, то оставалась ночевать, не снимая одежды, по-братски, в кровати вместе с Колей, не позволяя нам сомневаться в полной невинности этого действа. В этом было что-то забавное, детское, но, это тоже было ей к лицу. Мы все удивлялись, что она нашла в Коле - очень прагматичном парне из далекой глубинки, но, любовь зла.... Что-то, значит, в нем было, чего мы не замечали.
Комната была теплее, чем наша первая на первом этаже, казалась уютнее. В ней стали чаще появляться девушки, много времени мы уделяли преферансу, меньше учебе, чаще стали пивные застолья по поводу крупного проигрыша кого-либо из нас в преферанс или по другим причинам. Наевшись до отвращения за 3 года перенабухших от воды сарделек в нашем буфете, мы стали чаще готовить себе ужины на кухне 3-го этажа. Жареные антрекоты, иногда с пивом, были ходовым блюдом.

19. Спасский Петросян - битва за корону

Хотя 3-й курс был очень напряженным, но, мы стали как-то приспосабливаться к студенческой жизни. Уже больше появлялось свободного времени. Начали чаще ходить по музеям, театрам, на футбол и хоккей. Повезло нам и с тем, что в те годы, матчи на звание чемпиона мира по шахматам проводились в СССР.
С Луханиным несколько раз ходили на один из таких матчей - Спасский-Петросян, который проходил в театре Эстрады. Шахматы тогда бурлили в СССР. Все последние чемпионы мира, начиная с Ботвинника, были советскими. Мы этим очень гордились. Запад в своем бурлении добывал доллары, а мы добывали культуру и искусство. Нам такого бурления вполне хватало. Но, мы не знали тогда, что в шахматах может быть и другой уровень спортивного ажиотажа: того уровня шахматного шоу-кипения, которое сложилось при Фишере, тогда еще не было. Корчной, правда, в своих матчах добавлял через скандальчики элементов шахматного шоу. Не по-советски резкими выступлениями в прессе и в Голосах, Перепихивался с Петросяном, однажды саданув его по ноге, когда тот, чисто автоматически, во время раздумий Корчного, хлопал ногой по полу, видно, тоже занятый глубокими раздумьями. Петросяна, как мне кажется, раздражал Спасский, когда он, во время раздумий Тиграна, расхаживал своими крупными и достаточно скорыми шагами по эстраде. Но, это все выглядело как некие вялые междусобойчики, не мешающие установить главную истину: кто богаче умом.
Коммерческий бум, отражающий это, мирового масштаба событие, был весьма скромным. В киосках продавали немногочисленные сувениры, посвященные матчу. Был киоск, где за рубль производилось гашение марки почтового конверта особой печатью матча на звание чемпиона.
Участники матча смотрелись по-разному. Петросян был в обычном черном костюме, Спасский мог появится на одной из встреч в очень модном тогда сером пиджаке в крупную крапинку. Похоже, что он любил тогда такие пиджаки.

Конверт со спецгашением

Участники матча - Петросян-Спасский

Спасский в модном пиджаке

В фойе на множестве досок какой-нибудь гроссмейстер или международный мастер устраивал сеанс одновременной игры со ставкой в 3 рубля. Тогда это были деньги. И международные мастера тогда были в цене. Сейчас в цене только гроссмейстеры. Мы с Виталием за доску в сеансе одновременной игры не садились. Хватало желающих и без нас. Да и играли мы, в лучшем случае, на уровне второразрядников. Хотя, если бы и удалось прорваться к доске на сеанс, можно было бы позже потомкам рассказывать о том, что играл с каким-нибудь самим Талем. В фойе тоже были выставлены демонстрационные доски, на которых маститые мастера вели анализ текущей партии. Наш с Виталием интерес ко всему этому заключался не только в том, чтобы побыть в эпицентре шахматной жизни, но, и в угадывании ходов великих шахматных маэстро. Болели мы тогда за Спасского, который должен был отнять у Петросяна звание чемпиона мира. В Спасском было что-то романтическое, он вел себя раскованно. Похоже, не сомневался в своей победе.
Входные билеты были недорогие, зал был заполнен до отказа. Публика была самая разная. Иностранцы, наши шахматные корифеи, московская и приезжая публика были в одной, не разделенной кастовостью кипящей шахматной толпе, переживающей за своих шахматных кумиров. Это было весьма занятное зрелище. Гробовое молчание в зале лишь иногда нарушалось крупными шагами Спасского, вышагивающего по сцене, когда Петросян погружался в глубокие раздумья, а также покашливанием и придавленным шепотом болельщиков. В театре эстады собирались шахматные корифеи не только из Москвы или Советского Союза, но, и со всего мира. При этом не было никаких усиленных милицейских нарядов, проверок. Время тогда было очень спокойное. Болел я за Бориса Спасского. Он, видно, это чувствовал и меня не подвел. Правда, и Тиграна было жалко. Песню про него тогда такую пели - у Тиграна Петросяна, отец-армян и сын-армян, евреи, евреи, кругом одни евреи. Поговаривают, что была она сочинена Высоцким. Вообще, шахматный матч на звание чемпиона мира похоже на какое-то витийствование. Шахматные мысли витают в головах болельщиков. Витают и над их головами в тихих репликах, невольных жестах досады, шорохах и виртуально-материальных воплощения мыслей на сгустках совокупного болельщицкого мышления. Не было никаких прозванивающих рамок, ментов. В этом плане все было спокойно. Народ не кричал, не свистел, не матерился. Были киоски и развалы с сувенирами и шахматной литературой, на которую можно было заполучить автограф одного из шахматных литераторов.
Луханин любил смотреть литературу по шахматам, решать задачи, собирал газетные вырезки о шахматных матчах, но, на мое предложение поиграть всегда отказывался. В преферанс играл хорошо, а вот в шахматы не хотел. Сильно дорожил своим имиджем. Возможно, это была одна из причин его отказов. Парень он был неглупый, быстро, без особого напряжения, все схватывал, читал шахматную литературу. Язык его был достаточно афористичен, он им порой весьма ядовито парировал подколы друзей. И хотя он был на год моложе меня, подспудно он мне казался более старшим товарищем. Может быть, сказывался его рост за метр восемьдесят, может быть та интеллектуальная аура, которая передалась ему видно генетически от родителей и зримо витала над ним, а возможно все это вместе определяло его доминантное положение между нами. Вообще, я попал в компанию студентов, у которых родители были весьма состоятельные люди, занимавшие высокие посты. И хотя я об этом узнал уже к концу учебы, но, тот мой ненакопленный внутренний капитал как-то не позволял мне доминировать в компании моих сокурсников. Если я в рязанском Дворце пионеров, в химкружке занимал, будучи старостой, лидирующие позиции, то в институте был середнячком. Я не перед кем не заискивал, по-дружески, часто взаимно, подкалывал всех без разбору, не взирая на их родительские регалии, но, лидером себя не чувствовал. Правда, что касалось химических дисциплин, то здесь я никому не уступал. Ко мне Луханин относился по-дружески, но, с легкой иронией, как, впрочем, и к остальным. Исключение составлял Володя Колесников - сын нашего зав.кафедрой - известного в мире полимеров профессора Колесникова. К нему он проявлял определенное почтение. Правда, иногда, и его он потчевал своим иглоукалыванием. Володя Колесников, как и полагается быть профессорским сынкам, был оболтусом. Учился в нашей группе, занимался плохо, экзамены сдавал отдельно от нас, как поговаривали - по протекции папаши за чашкой чая. Пятерками не блистал, четверки были редки, троек ему хватало для того, чтобы с грехом пополам закончить институт. Был он небольшого роста, но, с большим мужским достоинством, которым он гордился и при всяком удобном случае - в раздевалке, в душе спортзала, с чувством глубокого удовлетворения демонстрировал. Это уже было похоже на клинику. Он был заочным объектом наших постоянных шуток. Виталий мне рассказал одну любопытную историю про него. Когда они вылетали в Москву по окончании практики 3-го курса из Усолья-Сибирского, после взлета, от крыльев, на которых были подвешены моторы, пошел дым. Народ заволновался, но, Колесников всех начал успокаивать, заявив, что крылья для охлаждения промывают жидким кислородом, пары которого и видны, что это обычная процедура и можно спокойно лететь дальше. Апломб, с которым он это произносил, показывал, что он полжизни провел в самолетах. Откуда он набрался такого фантастического бреда непонятно. Такая интерпретация ситуации могла возникнуть в голове только у такого химика, который к химии не имел никакого отношения. Эта была темная сторона сдачи экзаменов за чашкой чая. Стюардессы и пилоты не стали прислушиваться к рекомендациям Вовочки и, после определенных процедур, посадили самолет в аэропорту Усолья. Потом пассажиров пересадили на другой самолет и они благополучно добрались до Москвы. Подтрунивали мы над ним и очно, на что, кстати, он редко обижался. Похоже, что он был из той породы людей, которым нравится быть в центре событий, невзирая на связанную с ними потерю собственного имиджа. Но, это не тот случай, когда человек с добрым чувством юмора и с запасом самодостаточности, может поиронизировать над собой.
Другом Володи был Коля Лялюшко - сын то, ли полковника, то ли генерала, но, с апломбом сына маршала. Учился он получше Колесникова, но, без блеска. Старостой в нашей группе был Александр Володин - крепкий москвич, без закидонов, с очень красивым автографом, похоже, из научной династии. Пытался его найти на просторах интернета, но, там он не засветился.
Жизнь в институте шла своим чередом, в зачетку чаще стали закатываться пятерки. Зимнюю сессию я сдал на все пятерки, получил повышенную стипендию. В конце весенней сессии после четырех экзаменов, которые мы с Луханиным сдали тоже на пятерки, у нас остался экзамен по научному коммунизму. Дали нам на зубриловку по нему 4 дня. Мы отсыпались, травили время в преферанс, и, собирались с силами, чтобы хоть как-то начать подготовку к экзамену. Под нами, на 3-м этаже, жили два брата-близнеца Фрейдлины Эмиль и Юрий из Тулы. Родились они с разницей в 15 минут, но, были мало похожи друг на друга. Один был весьма упитанный, другой вдвое тоньше. Были они очень усидчивые. Что не брали пониманием - брали усердием. Так вот, они каждый день по несколько раз прискакивали к нам и любопытствовали, как мы готовимся к коммунизму. Мы говорили, что пока не начинали, что было сущей правдой. Дни таяли, и когда осталось полдня мы стали лихорадочно листать учебники. Прискакавшие братцы, которые были уже на все сто упакованы знаниями о нашем светлом будущем, подтрунивали над нами, не давая хоть немного наглотаться этих добрых знаний. Посидев до полуночи и поняв тщетность попыток что-нибудь запомнить, пошли на экзамен. Сдавали одними из последних. Достал я билет и, зная, что из пустой головы ничего не добуду, стал сдавать без подготовки. Понимая, что много нового о светлом завтра я ей не добавлю, преподавательница долго меня не мучила. Сказала, что знаю я материал, в лучшем случае на троечку, но, чтобы не портить мне зачетку, в коей были все пятерки, поставила тоже пятерку. Еще по семинарам видно было, что баба она хорошая, с творческой жилкой, не педантичная, понимавшая студенческую душу и, похоже, с не очень сильной верой в будущную весомость для меня ее предмета. Может, это было еще одной причиной трансформации тройки в пятерку. Луханин тоже сдал на 5, сказав, что он на все вопросы отвечал по полной. Занимался коммунизмом он мало, но, был талант у него, все схватывать на лету. Вечером братцы поведали нам, что они добыли 7 баллов на двоих, что вообще было неплохо, так как предмет был непрофильный. Что мы перехватили по пятерке их немного раздосадовало, но, этого они не показали, лишь слегка удивившись. Парни были они неплохие, дружелюбные, дешевым враньем не увлекались, на них можно было положиться.
Светлые тогда были времена. Преподаватели взяток не брали, держали студентов в узде, добиваясь от них крепких знаний по профильным предметам. Наука тогда была в почете. Сейчас же уже сложилась тотальная, но, гибкая, отслеживающая инфляцию тарификация стоимости сдачи любого экзамена и зачета в институте. Абитуриенты поступают неграмотные, потом уже, будучи студентами, не в силах освоить текущий материал, берут экзамены металлическим звоном. Я вспоминаю Колесникова, его экзамены за чашкой чая и как итог, жидкий кислород в крыльях самолета. Далее эти полуграмотные, мало что понимающие студенты, заканчивают институт и быстро, с помощью тех же казначейских билетов становятся преподавателями. Студента они готовят подстать себе. В итоге наука в России пузыриться и оседает серой плесенью на последнюю ступень научной деградации. Разорвать этот порочный круг некому. Золотой телец стал главным конструктором нашей нравственности, преподавательской порядочности, катализатором нашего движения в никуда. Выпускники институтов работают где угодно, но, только не по специальности. Институты выпускают гнилой товар, да и тот не используется по назначению. Кто остановит это колесо интеллектуального грехопадения?
Летом я отдыхал дома, в Солотче. Осенью, мы вместе с Леной Абрамович поехали на свадьбу к Вале Кононовой в Луховицы. Это район -мощный поставщик огуречный и луковый продукции на московские рынки. Даже название этот город получил в честь Чиполлино. Там и по сей день блуждает, видно сложенная местными поэтами, такая поговорка - у нас в России три столицы - Москва, Рязань и Луховицы. А сеньору Огурцу в городе этом поставлен единственный в мире памятник, хотя начальное процветание ему обеспечивали лук и луковицы. Оттого и название города - Луховицы.

Луховицы, единственный в мире памятник огурцу

Свадьба была не в Луховицах, а в очень большом селе Дединове, откуда родом были будущие муж и жена. Дединово славно тем, что это было дворцовое село, поставлявшее на царский двор рыбу и тем, что на его верфях был построен первый русский военный парусный корабль 'Орел', захваченный Стенькой Разиным у моря Хвалынского и разоренный им. Видно, расстроился атаман после того, как вынужден был, по принуждению восставших бросить за борт 'персиянскую' княжну.
В Дединово из Луховиц мы добирались через Оку на пароме. Свадьба была с широким застольем, песнями, танцами и, как водится

Дединово - родина первого военного русского парусника

с неутомительным свадебным мордобоем: мне не повезло, под раздачу я не попал. Уезжали мы оттуда грустные, с перегруженным брюхом, небитой мордой и пустой душой вместе с младшей сестрой Валентины

Валя Митюхина с дочкой Аллой

и ее будущим мужем. Потеряли мы еще одну подругу и еще один кусочек от разрушающейся орбиты свободной студенческой жизни - неунывающую умницу Валю Кононову, ставшую Митюхиной. Позже мы дружили семьями. За несколько месяцев до нее замуж вышла и Ильина, наша подруга, немного крупноватая, но, умная, веселая, честная и добрая. Редела наша обойма. На 4 курсе я часто к ним заходил в комнату, они всегда приветливо меня встречали. И хотя у нас не было никаких личных отношений, неизменной дружбой с ними я был изрядно и счастливо богат. Сейчас никого найти не могу.

20. Забугорная практика 2

Пятый курс у нас начался с дипломного проекта, материалы по которому мы должны были собрать в течение месяца на профильном предприятии и потом готовить его к защите перед государственной комиссией. Луханин решил делать дипломную работу, отказавшись от дипломного проекта: не любил он мотаться по городам с ненадежной инфраструктурой быта.

20a.Ереван

Я Выбрал столицу Армении город Ереван. Эскортировать меня туда должны были братцы Фрейдлины Юрий и Эмиль. Они, собственно, и уговорили меня ехать с ними на резинотехнический завод 'ПОЛИМЕР', на котором раньше работал их отец. В детстве, до семилетнего возраста они жили в Ереване, прилично знали город, местные привычки и обычаи. Безупречно владели армянским. Отца их работники завода хорошо помнили по его добротной работе на комбинате. Поэтому братьям Фрейдлиным был обеспечен престижный производственный процесс, полный сбор данных и отменная характеристика для госэкзамена о дипломной практике. У меня не было таких тылов, но, мне было интересно посмотреть Ереван и Армению, а за дипломный проект я не боялся. Вероятность, что я его завалю, была мизерной, ну а красный диплом мне не светил.
Добирались мы туда на ИЛ-18, тогда самым большим нашим самолетом, который на Западе в документах пренебрежительно (по кодификации НАТО) назывался Coot - 'Простак'). Летел на столь, по нашим меркам, большом самолете я впервые, но, с таким эскортом я ничего не боялся: для них же это было не впервой. Самый первый мой полет на самолете, который был кукурузником (по окончании похода по Пре), хотя и был прыгающим и захватывающим, но, не было в нем той масштабности, коя мне показалась в ИЛ-18. Братцы Фрейдлины были симпатичными, такими неваляшками небольшого роста. Хотя по паспорту они были евреи, но, еврейское в них проскальзывало лишь изредка. Светлые волосы, серые, невыпуклые глаза, прямые небольшие носы и небольшие уши. Часто поругивались, иногда с легкими сварливыми интонациями, но, без битв. Не курили, алкоголем не увлекались, девушками тоже. Любили пошутить, но, изысканная острота в их шутках проскальзывала редко. Старательно готовились к занятиям, но, какая-то степенность, легкая заторможенность речи, не позволяла им пятерочно чеканить ответы на экзаменах. Тем не менее, пятерки в их зачетках были заметны. В борьбе за высшие показатели между ними прослеживались соревновательные мотивы и тот, кто получал более высокий бал, непременно подтрунивал над 'неудачником'. Как они за 20 лет не надоели друг другу, непонятно. После окончания института младший остался в Москве, женившись на Наташе Шаховой - студентке из нашей группы, а старший поехал работать к отцу в Тулу, где его уже год ждала молодая жена. С Наташей Шаховой, белокурой симпатягой и у меня, на практике в Ленинграде, тоже был легкий роман, но, к сближению он не привел: была она маленькой куколкой с слегка наигранными манерами в искренность которых не очень верилось. Женское обаяние должно быть естественным, как бы отпечатком ее внутреннего мира. Томные прищуры глаз и наклеенные глянцевые улыбки поначалу увлекают, но, исподволь заражают спорами лживости ткань хрупких отношений между мужчиной и женщиной. Бывают женщины не очень красивые, но, волшебное обаяние поднимает их на притягательную высоту. Такой была в нашей группе Таня Носкова - высокая, плотная, с достаточно крупным носом, но, с обворожительным лучистым магнетическим обаянием.
Женское обаяние - это внешнее проявление ее души. Оно обволакивает мужскую ауру своим чарующим теплом и вытягивает из нее ответный благодарный отклик. Ведь души женские - источники тепла и, их удел - удел бриллианта. Сиять и излучать волну добра и, принимать ее обратно.
Пот, мат, табачный аромат, и редко когда скупая слеза - это визитная карточка мужской духовной тверди. Аромат может быть еще пивной и водочный, но, представления о дубовитой крепости мужской души эти вариации не изменяют. И все же есть в ней место для печали, сострадания и доброго отклика на грустную, порой, песнь женской души. Мдык! Да-а-а! Пора уже и к психотерапевту! Что-то частенько стало заносить. Уже и за душу взялся. Пора вернуться, все-ж, к моей учебе.
В Ереван мы прибыли в июне. Ереван условно можно разделить на верхнюю часть, где строились новые дома и старую часть города. Старая она относительно, так как памятников древнего зодчества в Ереване практически не осталось. Его на протяжении веков завоевывали то турки, то персы. И каждый раз камня на камне не оставляли от строений бывших прежних завоевателей, не говоря уже об исконно армянских камнях. В июне в Ереване очень жарко. В столь теплых краях я был впервые, работать при температуре под 40 было нелегко. Поселили нас в общежитии университета, на первом этаже, в темной от густой уличной растительности комнате. При такой температуре и под густой листвой влажность в комнате была, как в бане. Спали на непросыхающих простынях, не накрываясь. Даже братцы Фрейдлины, детство которых прошло в Ереване, с трудом выдерживали такую ночную экспансию комнатной облачности.
Сразу по прилету и койкообретению, мы пошли искать таверну, чтобы убить накатившееся чувство голода. Братцы Фрейдлины знали Ереван хорошо, запросто по-армянски общались с местными кулинарами и чувствовали себя в городе своими парнями. Но, в харчевнях договориться ни на русском, ни на армянском о приемлемых ценах на блюда они не смогли. Стоимость блюд хозяинами таверн определялась сходу, в зависимости от клиента, на глазок. Кафе тогда были редкостью, все чаще рестораны и столовые. По скудости студенческих финансов в ресторан нас не тянуло. Пошли по столовым. Меню было везде очень коротким, блюда удивительно несъедобными и дорогими.

Старая часть Еревана, площадь Республики

Единственно, где можно было сносно поесть, была студенческая столовая университета. Но, и там после трапезы постоянно возникало желание сразу забыть об очередном неудачном визите.
Удивили нас витрины продуктовых магазинов. В них снизу доверху рядами стояла столичная водка или банки растворимого импортного кофе. В Москве, в то время, достать баночку растворимого кофе можно было или с очень большой переплатой, или если твой близкий друг был завскладом. В Ереване растворимый порошок никому не был нужен: кофе тогда пили только турецкий, т.е. свежемолотый, крепкий, с большим осадком, по которому можно было предсказать свою жизнь на несколько десятилетий вперед. Кофе действительно был хорош, почему-то к нему подавали горячие пончики, наверно, в нагрузку. Водка тоже была тогда не в теме: армяне пили только свой коньяк и вино. Водкой, как и растворимым кофе, армяне инкрустировали стеклянные магазинные витрины во всю их вышину и глубину. Тряпичный ширпотреб, ювелирная золотая и серебряная мишура были недороги и в изобилии. Возможно, сказывалось близкое турецкое присутствие
Странными, тогда, мне показались их товарно-денежные отношения. В те времена на 10 копеек можно было купить 10 коробков спичек, три раза проехать на трамвае, 2 раза в метро, съесть приличное мороженное, выпить три стакана сладкой газировки с сиропом и даже сходить в кино на утренний сеанс. Для студента 10 копеек были существенной валютой. А в Армении сдачи не давали по 20-30 копеек. И это считалось нормой. Бутылка сухого столового вина местного разлива стоила 90 коп. Я не будучи поначалу знаком с этой нормой, в первый свой заход в местный магазин, отдав рубль и получив такую бутылку, ждал сдачи, думая, что продавец, переключившись на следующего клиента, про меня подзабыл. Продавец и, очередь за мной, смотрели на меня с недоумением, не понимая, что я торчу перед ним. На вопрос продавца, чего бы я еще хотел, я наивно ответил, что хотел бы сдачу. Армяне, стоявшие за мной, захихикали, а продавец, облив меня презрением, кинул на прилавок 8 копеек, сказав, что больше у него такых дэнэх нэт. Братцы тоже надо мной посмеялись, когда я им рассказал про мои беседы с продавцом. И показали горы мелочи, которые они привезли с собой из Москвы. Имея такие запасы, они избегали подобного рода коллизий. В Москве, в те времена, сдачу отдавали полностью, вплоть до копейки.
Практика на заводе шла своим чередом, персонал был приветлив, демонстрируя, особенно к братцам, свое участливое отношение. Там еще помнили их отца, который пускал завод и немало поработал на этом предприятии. Одним из видов выпускаемой продукции были автомобильные шины для Жигулей. Были мы на приеме у главного инженера, обещавшего нам всяческую помощь и молниеносное содействие при любом нашем обращении к нему. Такие же обещания, расцветая восточными улыбками, нам давали и специалисты, с которыми мы работали, причем, всякий раз предлагая за материалами придти завтра. Но, завтра плавно перетекало в послезавтра, и в еще одно послезавтра, потом на следующую неделю. И только после похода к начальнику цеха удавалось иногда выцарапывать нужную информацию. Поэтому мы чаще стали обращаться в архив и добывать данные из регламентов, хотя реальный процесс, благодаря творческой мысли местный рационализаторов, часто отличался от регламентируемого.
Работа на заводе шла ни шатко, ни валко. В глазах работников предприятия не искрился энтузиазм, а руки не испытывали радости трудового порыва. Связано это было, вероятнее всего, с сильной жарой и было, по-видимому, вместе с рационализаторской деятельностью местных изобретателе главной причиной того, что в СССР за 4 новых колеса для легковых машин Ереванского завода резинотехнических изделий давали лишь одно колесо сибирского производства. Кстати, на территории комбината было два не пустовавших бассейна, которые, конечно, позволяли сбивать перегрев персонала, но, сильного рвения к работе, все же, не добавляли. Официальной сиесты, как, например, в Испании, в Армении не было, но, общепринятое, хотя и не прописанное в трудовом договоре, расслабление в предобеденные и послеобеденные часы как-то компенсировало это упущение трудового законодательства.
Мы тоже, в выходные дни, пытались сбивать перегрев в местных водоемах. Первый наш выход на каменистую с порогами речку Раздан закончился у меня мощной линькой: листы сползаюшей кожи достигали неприличных размеров. У братцев тоже были ожоги, но, они были опытнее и более приспособлены к здешнему климату, потому обошлись без таких суровых последствий, как у меня.
После вынужденной недельной адаптации к последствиям ожогов мы вышли уже на другой водоем вместе с девушками из Ленинграда, которые тоже приехали на практику и жили в нашем общежитии. Мы не были с ними знакомы, но, часто видели, как за ними приезжали престижные лимузины и увозили их. Жили они в крыле напротив нашего. Девушки были стройные, симпатичные, высокорослые, в интересы небольших братцев они своими размерами не вписывались, а я, памятуя о своей практике в Питере со знакомством тоже не торопился.
В один из выходных они зашли к нам знакомиться. Поболтав и, посетовав на жуткую жару, они предложили нам сходить с ними на пляж. Мы не подозревая, во что это выльется, согласились и после недолгих сборов отправились на озеро, которое было в новом районе, расположенном выше старой части Еревана. Там было большое, красивое, окруженное посадками овальное озеро Тохмак, на котором всегда было многолюдно. Пришли, разделись и тут началось. Армянок на этом пляже не было. Пляжные костюмы для них тогда были неведомы. Те дамы, которые с семьями приходили, сидели в отдалении от воды, закутанные в свои, чаще всего черного цвета одежды. Наши девушки в

Озеро Тохмак с видом на гору Арарат и Ноев ковчег на ней

пляжных костюмах были невидалью в здешних краях. Вокруг нас годовыми кольцами стала собираться толпа армян. Мы сидели в центре замкнутого круга, девушек наших поедали ненасытные глаза аборигенов, языки которых что-то выдавали со смешком по-армянски. Когда мы с трудом эскортировали девушек до воды, вся эта масса армян тоже следовала за нами в воду и потом назад. Такие миграционные волны привлекли внимание публики с других концов большого озера. Вокруг нас стали стягиваться кольцами, практически, все, кто там был. Не выдержав такого накала, мы быстро оделись и двинулись домой, с трудом продираясь сквозь толпу армян, гудевших как осы, комментировавших на местном диалекте наш побег и думавших, что никто из нас их не понимает. Братцы хранили молчание, потому что перечить перевозбужденным джигитам было рискованно. Потом, когда я спросил их, чего там они балакали, Юрий, как более деликатный из них, сказал, что мне лучше этого не знать. Старший же сказал, что комментарий касался только девушек и перевел несколько фраз, которые здесь излагать не вполне уместно. В следующий раз мы с теми же девушками, экипированными в полностью закрытые пляжные костюмы, осторожно проникли в поросшую зарослями поляну около этого озера и загорали там, не выходя к воде. Но, и, все равно, через полчаса нас там обнаружили и опять повторилась та же история, закончившаяся таким же нашим бегством. Больше с девушками мы на это озеро не ходили. Был 1968 год.

20b.Эчмиадзин

Еще одним парадоксом, удивившим меня, была главная армянская церковь. Мы были на экскурсиях в музеях Еревана, на древних библейских развалинах Армении. Армения стала первым государством принявшим христианство в качестве основной религии. Поэтому в церковной православной иерархии Армянаская Апостольская церковь является второй, по-значимости, хотя в полном смысле, православной не является. Но, на всякого рода шествиях православных церквей она идетв первых рядах. А привратником, открывающим врата в церковь при схождении божественного огня, традиционно является армянский священник.
В один из выходных дней мы поехали в Эчмиадзин - резиденцию Католикоса всех армян.Эчмиадзин находится примерно в 20-25 км от Еревана. Добирались мы туда на автобусе. Потрясли меня там очень мелодичные песнопения в исполнении большого церковного хора. Я пытался его найти, но, долго у меня не получалось. Наконец, где-то на уровне второго этажа я увидел 6 человек, стоявших полукругом около микрофона, а седьмой играл на электрооргане. Потом я внимательно присмотрелся и увидел колонки, незаметно развешанные на стенах храма. И это тоже был 1968 год. Обычно, ретроградствующая во все времена церковь, в Эчмиадзине на десятилетия вперед ушла от своей паствы, не допускавшей пляжных одеяний армянских женщин. В России электроорганы только появились, но, не в церквях, а на эстраде.
Пение этих 6-х человек было волшебным. У них было на кого равняться. В этом храме часто на службах с хоровым и сольным исполнением выступала и знаменитое колоратурное сопрано не только Армении, всего Союза и мира - волшебная Гоар Гаспарян (Хачатурян), родившаяся и проживавшая до 1948 года в в поселке Ибрагим-Шаркиай под Каиром. Сейчас о ней мало кто знает, а в те времена она была народной артисткой СССР, Героем социалистического труда и обладательницей удивительного обворожительного голоса.

Эчмиадзин, кафедральный собор.

Эчмиадзинский монастырь является главной армянской церковью, был и остаетстя резиденцией Католикоса всех армян, которому конфессионально подчиняются не только верующие этой страны, но, и все армяне, рассеянные по миру. Очень интересен был музей Ноя и его ковчега, созданный при монастыре. Там были доподлинные, по словам сотрудников музея, вещи Ноя и детали ковчега, которые нам удалось лицезреть. Монастырь был заложен в 3 веке н.э. католикосом Григорием, много раз перестраивался, и своими богатствами не уступал даже Ватикану. И тогда, когда мы были там, судя по убранствам, он тоже не бедствовал.

Под куполами монастыря

Армения до сегодняшнего дня не восстановила дипломатических отношений с Турцией из-за геноцида 1915-23 годов, когда было вырезано около 1.5 млн. армян. Многие армяне бежали из страны и поселились на всех континентах в армянских диаспорах. Сейчас с Армении проживает около 3 млн, за рубежом более 5 млн армян.
Молчаливым свидетелем этих печальных событий был великий Арарат - гора, которая в дни великого потопа приютила Ноя и его ковчег и, тем самым,. Во многих городах Армении установлены памятники, посвященные геноциду армян в ХХ веке. Есть он и в Эчмиадзине. Существует легенда о том, что миссия Ноя с его ковчегом, пришвартовавшемся в годы Великого Потопа к горе Арарат, спасла от гибели человечество. Конечно, это миф, но, какая-то толика исторической правды в нем есть. Из Эчмиадзина Арарат видно еще лучше, чем из Еревана, причем в деталях, настолько он близок. Кажется, что выйди сейчас Ной на поиски своего пропавшего ковчега, то шаркающие и плутающие следы его отчетливо отпечатаются на насте заснеженной части горы. Арарат стоит в 50 километрах от Эчмиадзина. Раньше земли вокруг Арарата принадлежали армянам, проживавшим здесь в составе великого государства Урарту. От названия этого государства произошло и название горы Арарат. В Армении название горы Арарат не прижилось, они называют ее, как иранцы, Масисом, а гору рядом Сисом. Масис остается историческим символом армянского государства, что отражается и на сегодняшнем гербе Армении. Сейчас Масис-Арарат находится на территории Турции. В солнечный день снега Арарата ослепляют даже в Ереване, что я почувствовал на себе.
Практика наша закончилась. Собрав материалы по дипломному проекту, накупили кофе в банках и улетели в Москву. Лучшим нашим самолетом был тогда Ил-18, берущий на борт 18 т бензина и немного людей. С этим самолетом связано еще одно мое приключение, но, уже в более взрослой жизни.

21. Военные лагеря. Бунт в Чехословакии

Учебный год на 4 курсе был чрезвычайно насыщен. Через несколько дней после завершения нашей преддипломной практики в Ереване мы должны были выехать на 2 месяца в военные лагеря на Украину. В воинские части вблизи Ивано-Франковска и Львова. Это гнездовище бандеровцев тогда тихо тлело. Вылазки их, иногда боевые, продолжались, о чем нас предупреждали наши младшие и старшие командиры. Напомню, что год тогда был 1968. Казалось бы, что за более чем 20 лет это бандеровское тление должно быть надежно погашено. Но, национал-фашисткое тление продолжалось.
Добирались мы в те края в общем вагоне, на голых жестких полках без постельного белья, матрасов и подушек. Таким суровым сервисом нас готовили к суровой солдатской жизни. Сейчас таких вагонов, пожалуй, что и нет. В них в каждом отделении было 2 ряда полок по 3 полки в каждом ряду и 3 боковых полки. Верхние полки гнездились под самым потолком. Если оттуда свалишься - костей не соберешь. Добрались мы до Ивано-Франковска, там нас без всякого шума встретили автобусы и дотащили до летнего стойбища батальона химзащиты, входившего в состав соответствующей дивизии. Командовал батальоном бравый, очень неглупый молодой майор, который сделал головокружительную карьеру. В его подчинении были один полковник и куча подполковников, с коими он сильно не церемонился даже в нашем присутствии, что воспринималось нами как очень непедагогичное сильно не церемонился даже в нашем присутствии, что воспринималось нами как очень непедагогичное поведение майора. Но, полковников-подполковников не оскорбляло его грубоватое обращение к ним. Видно, привыкли. На горизонте маячила отставка, к которой, ввиду относительной скудости ее пенсии, они не очень стремились.
Теорию процессов и операций химзащиты при химической или бактериологической атаке мы прошли на военной кафедре в институте. Здесь предстояло закрепить наши знания практикой. При успешном прохождении лагерной службы нам должны были присвоить звание младшего лейтенанта. Разместили нас повзводно в больших палатках, расположенных в лесу, назначили нам командирами взвода старших сержантов из состава батальона химзащиты. Нашим командиром был шустрый щупленький сержантик, похоже сельского происхождения, несущий службу с большим рвением. Удобства - туалет и умывальники у нас были на улице. Офицеры нашей кафедры жили в каменных домах со всеми удобствами, со своей столовой. Питались мы в пищеблоке, расположенном неподалеку от наших палаток. Меню состояло из каш, рыбы и компота на сухофруктах. Там же были и учебные комнаты, в которых мы изучали военные премудрости. Вся инфраструктура нашего лесного быта компоновались вокруг стадиона, на котором мы по утрам проводили физзарядку, делали построения, проводили занятия или играли в футбол.
Посвящение нас в военное дело начали с военной присяги. Выдали нам солдатскую форму, кирзовые сапоги, пилотки, военный устав и текст присяги. После ее принятия мы уже становились военнообязанными и, в случае серьезного преступления, попадали уже под юрисдикцию военного трибунала. Смертная казнь, расстрельные статьи тогда еще не были отменены, поэтому за предательство, измену Родине и шпионаж трибунал мог присудить высшую меру наказания. Это придавало особую торжественность процессу принятия присяги.

Текст военной присяги времен СССР

Служили мы исправно. Собирали, разбирали автоматы, мыли наши дезактивационные машины и химагрегаты, проводили дегазацию и дезактивацию зараженных участков местности, дежурили по столовой, маршировали с песнями про Дусю, удачно вставляя в них пикантные, иногда ненормативные обороты. После особо удачных оборотов следовал приказ надеть противогазы и один круг по гаревой дорожке вокруг стадиона бегом. После такой коматозной пробежки на какое-то время мы про Дуню забывали, но, потом тоска по Дуне опять пробуждала в нас творческие силы и мы на ходу слагали в наших песнях новые куплеты про нелегкую виртуальную Дунину жизнь. Когда, по нашим представлениям, виртуальной Дуне надоедало такое избыточное внимание, мы переключались в нашем песенном творчестве на такую же виртуальную Марусю. Или Любу. Это все сильно повышало наш тонус и выносливость при беге в противогазах. И если при первых пробежках не всяка птица добегала до конца круга, то к концу нашего лагерного срока мы готовы были замкнуть и еще один круг: противогаз стал родным домом для наших пустых голов.
В особой цене были шутки над нашими командирами. На первом месте был наш взводный сержант. Объектом наших шуток он стал по причине своих солдафонских издевательств над нами. Поняв вскоре, что многих наших приколов над ним он не понимает, мы переключили свой сарказм на офицеров с нашей институтской военной кафедры, которые вели у нас занятия по химзащите. Были среди них очень тупые. Например, на наш вопрос, можно ли пушкой стрелять из-за угла, один из кафедральных майоров уверенно ответил, что нельзя, потому что ствол у пушки прямой. Но, наша реплика о том, что если пушку положить набок и пальнуть из-за угла, поставили его в тупик, и он обещал посмотреть литературу по этому вопросу. Наш заведующий военной кафедрой - полковник Бродский пилотки называл почему-то пилатками, а пирамиды из автоматов Калашникова - пилимидами. Он слегка, по-еврейски, картавил, и получались у него не пиримиды, а пилимиды. Поэтому когда он вел занятия, то начинались они с наших вопросов, где ставить пилимиды для установки автоматов и где снимать пилатки - до входа в здание, как, например, при входе в церковь, или в самом здании. Или можно использовать пилатки для транспортировки сухого пайка и тп. Человек он был неглупый, издевки наши понимал, но, на наши каверзные вопросы отвечал вполне серьезно, делая вид, что наши издевки он не понимает. Потом эти приметные слова нашего доблестного полковника вошли в песню, которую мы сложили к концу нашей службы. О ней расскажу позже.
Перед отбоем, по истечению еще одного дня нашей службы, один из дежурных выходил на площадку перед палатками и кричал: -- 46 дню нашей лагерной жизни пришел БОЛЬШОЙ... ?? и наши мощные глотки с чувством глубокого удовлетворения на едином выдохе одним порывом орали - ПИСЕЦ. Лесное эхо множило этот наш глубинный вопль и тащило его по близлежащим деревням и аулам. И так повторялось с первого дня, изо дня в день. Менялось только количество прошедших дней и, ото дня ко дню рос уровень нашего удовлетворения их количеством. Командиры смотрели на эту нашу шалость сквозь пальцы, посмеиваясь над нашими проделками за рюмочкой в своих каменных жилищах. Но, такая реакция с их стороны была только до поры до времени.
Служба наша день ото дня усложнялась, наступала пора сдачи нормативов по различным военным дисциплинам. Одним из них было прибытие из заданного в назначенное места через лесной массив с помощью компаса и карты. В распоряжении каждого курсанта был боевой козел, на котором он должен был добраться в нормативное время. Это походило на современную охоту на лис, но, с гораздо большими осваиваемыми пространствами и меньшим временем на раздумья на многочисленных лесных перекрестках: козел все время был в скоростном режиме движения. Получив в распоряжение козла с водителем, поставил свой автомат в специальное гнездо, сориентировался по карте и компасу и мы помчались. Довел я машину до места достаточно быстро, но, не без проблем: слишком узко расходились дороги на перекрестках и, иногда, приходилось возвращаться. Прибыв на место, метрах в 50 от нас я разглядел в лесной чаще еще пару козлов, что меня окончательно убедило в том, что мы там, где надо. Я предложил водителю подъехать к ним, но, он высказал сомнение в том, что это машины, возможно, не нашей части и попросил меня уточнить их принадлежность и махнуть ему рукой, если это наши. Тогда он подъедет. Выяснив и махнув рукой, я решил поболтать с такими же курсантами, как и я. За это время штатный водитель моего козла куда-то самовольно рванул и, я остался без машины. Но, самое страшное, что в той машине остался мой автомат. Я знал, что нельзя оружие оставлять без присмотра, но, не думал, что мой водитель так меня подставит. Потом, правда, выяснилось, что это для штатных водителей была одна из многих развлекаловок. Провоцируют они курсантов на такие отлучки без оружия по заданию командиров взводов в воспитательных целях. Воспитали меня хорошо. Получил 3 наряда вне очереди. Это означало, что я днем со всеми курсантами выполняю задания, а ночью стою на охране склада с оружием. Таких как я, оказалось трое, т.е. ровно столько, сколько было складов-бункеров с оружием. В Ивано-Франковской области в те времена продолжались вылазки бандеровцев. Охотились они за оружием, не останавливаясь ни перед чем. Вырезали постовых, а потом этим же оружием совершали теракты. Тогда про теракты наша пресса не распространялась. О них было известно только в том районе, где они совершались. Поэтому при инструктаже нас стращали тем, что глаз ни на секунду смыкать нельзя, что враг только и ждет этого. Вручили нам автоматы с боевыми патронами, и мы заступили. Военный лагерь наш не был огорожен, поэтому попасть туда было без проблем. Дежурство было тяжелым, ночи в августе уже не жаркие, и уже не короткие. К утру я уже был никакой. На дневных занятиях страшно одолевала дрема. Еще оставалось 2 наряда.
Но, насладиться ими не пришлось. Выручили меня наши зачетные стрельбища боевыми патронами из автомата Калашникова на полигоне. Перед ними мне дали выспаться, на время освободив от нарядов. Возможно, это делается специально, чтобы не выматывать курсанта беспредельно к моменту его встречи с оружием. Мало ли что он может натворить в таком состоянии. Сержант, который командовал нами, намекнул: если я хорошо отстреляюсь, оставшиеся 2 наряда он может снять.
Добрались мы до полигона в крытых грузовиках, понаставили нам на расстоянии 100 метров с интервалом метров 5-7 шесть фанерных манекенов в человеческий рост, выдали по 7 патронов и сбивай каждый свою мишень хоть одиночными выстрелами, хоть автоматной очередью. Если мишень свалил, то стрельбу моментально прекращаешь. Патроны на учете, по их оставшемуся количеству определяли качество подготовки курсантов к стрельбе. По результатам стрельбищ нам выставляли оценки, идущие в общий зачет нашей лагерной службы. На каждую мишень была очередь из 7 курсантов. Я был 5-м. Мишень наша была упертая. Ее четыре моих предшественника и очередью и одиночными выстрелами не могли свалить. Наш взводный сильно нервничал, мишень сильно укорачивала нашу общую оценку и, соответственно, ему благорасположение его командиров. Так как стреляли и справа и слева, я пытался поймать паузу в выстрелах, чтобы помягче нажать на курок. Время шло, а я эту паузу никак не мог словить. Взводный стал беситься, призывать меня к тому, чтобы я проснулся. Но, где-то я поймал достаточно длительную от соседних щелчков паузу и первым же одиночным выстрелом свалил мишень. Возможно, мне повезло больше, чем моим предшественникам, не поразившим мишень. Но, тогда я думал не об этом, а о нарядах, кои свалились с моих плеч. Патронов оставалось еще на очередь и, пока взводный был занят другими курсантами, я хотел было очередью, втихоря, завалить соседнюю мишень. Взводный был ушлый и упредил меня, добавив, что за самовольство он наградит меня еще двумя нарядами вне очереди. Но, в итоге, за полученную мною пятерку по стрельбе, он слово свое сдержал и снял с меня оставшиеся наряды, подарив мне небольшой праздник. Уж очень не хотелось еще две ночи озираться по сторонам, ожидая бандеровца, который приставит тебе нож к горлу. То, что я получил 3 наряда вне очереди было хорошей школой воспитания моей расхлябанности. Боевое оружие, когда оно с тобой, должно быть таким же элементом твоей натуры, как и руки-ноги.
Служба наша продолжалась, но, ее размеренный ход в 20-х числах августа нарушился. Как-то утром, поднявшись на зарядку, мы увидели, что стадион, на котором мы ее проводили, заполнен сидящими гражданскими лицами с вещичками. Казалось, что это по этапу гонят уголовников, которые остановились на временный привал, настолько неприглядна и неоднородна была одежда на них и их нестроевое расположение вповал на земле. Такое было ощущения, что этот люд с вещичками просто свалили с какого-то громадного самосвала на поле стадиона, и они так там и остались. Сидели прямо на траве и на невероятных слухах о войне, которая должна вот-вот начаться. Официально им никто не сообщил, с чем связаны их очень поспешные сборы. Тогда все события подобного рода держались в тайне. Эти люди, узнав, видно через Голос Америки, сообщили нам, что в Чехословакию введены советские войска. Добавив, что они резервисты, которых могут в любой момент направить туда, если там события будут развиваться по непредусмотренному сценарию. А сценарий ожидался такой: в Чехословакию с западных ее границ ожидалось вступление войск США и Западной Европы. Такое развитие событий нам ничего хорошего не предвещало.
Август 1968 года выдался сухим и жарким, поэтому резервисты проводили все время на стадионе под открытым небом на матушке земле. Хотя августовские ночи теплом сильно не радовали, но, резервисты были тертые ребята и запаслись теплой одеждой. Никаких постельных принадлежностей им не выдавали. Так они провели несколько ночей.
С этого момента начались для нас проблемы. В наши лагеря стала прибывать техника, понаехало высокое начальство, а в один из дней и наш командир дивизии в должности генерала. Мы не думали менять наш распорядок дня и как обычно перед отбоем гаркнули: пятьдесят второму дню нашей лагерной жизни пришел большой "ПИСЕЦ". Этот писец попал прямехонько генералу в уши, который в этот момент, оказывается, вел с резервистами задушевные беседы на политические темы. Генеральское ухо это сильно деформировало, ему это, конечно, не понравилось, так как не вписывалось в политический контекст его речей и, было не совсем подходящим аккомпанементом его патриотических призывов. Нас подняли, заставили одеть общевойсковые изолирующие костюмы с противогазами и наказали тремя кругами бега по стадиону. Костюм тяжелый, резиновый, не дышит совсем, в нем даже сидеть тяжко, а здесь бежать. Ноги путались, мы падали, нас поднимали, все это повторялось, но, круг мы закончили. Генералу надоело смотреть на наш заплетающийся шаг и, он ушел. А мудрый наш майор, командир нашего батальона химзащиты, видя, что второй круг нам не одолеть, пытку отменил. В следующие дни мы уже не гаркали на всю область, но, все же, традиционно, но, с чуть придавленной амплитудой, отмечали кончину очередного дня нашей лагерной жизни этим волшебным словом.
Дела в Чехословакии шли не лучшим образом, о чем нам конфиденциально, время от времени, сообщали резервисты. Нас это не очень подбадривало. Чехи блокировали, а порой и поджигали танки, были жертвы с двух сторон.

Так встречали наши войска в Чехословакии

Нам твердо обещали отбытие в Чехословакию, если там начнется заваруха. Обстановка нагнеталась. Нервничали наши командиры. Ведь наши войска будут одними из первых, наряду с пехотными и танковыми частями. Но, войны не случилось. Американцы побоялись начинать ответные действия, возможно, узнав о нашем личном доблестном присутствии вблизи границ. А может быть, и им были слышны наши громоподобные, сильно нервирующие сообщения об окончании очередного дня нашей лагерной жизни. Чехословакия ведь была всего лишь в нескольких километрах от нас. Резервистов, после недели их круглосуточного, изрядно им наскучившего бдения под открытым небом, потихоньку убрали, и они нам уже не мозолили глаза перспективой нашего рейда к братской Чехословакии. Тем не менее, нас решили перебросить поближе, вплотную к границе Чехословакии. Возможно, и резервистов тоже перебросили ближе к братской республике. Но, этого нам не дано было знать.
Перед убытием из нашего палаточного лагеря мы совершили 10 километровый марш-бросок при полной экипировке, включая сапоги и шинель, по пересеченной местности. Это было нелегкое испытание, но, физически мы уже были готовы к таким броскам. Бег в противогазах и костюмах химзащиты нас закалил. Командиры наши, не обремененные ничем, кроме портупей, шли рядом, надеясь, что мы начнем к ним взывать о завершении марш-броска. Видя, что нас не сломить, наши подуставшие, обремененные животами командиры, после 5 километров полустроевого шага, по рации вызвали автобусы, которые, оказывается тащились за нами в 2-х километрах позади и марш мы доблестно завершили уже в автобусах.
Из палаток Ивано-Франковской области мы переехали в казармы, располагавшиеся в г. Самборе, Львовской области. Небольшой городок на 40 тыс жителей, побывавший под управлением польских, шведских, литовских, австрийских, венгерских правителей и посему богатый жителями самых разных национальностей, к России отошел после знаменитого Брусиловского прорыва. В марте 1915 года его посетил Николай 2. Знаменит Самбор еще и тем, что в 1604 году, обосновавшись в Самборе и женившись на Марии Мнишек, начал из этого городища свое шествие на российский престол Григорий Отрепьев - Лжедмитрий-1.
В Самборе располагался штаб нашей дивизии химзащиты и вся ее техника. Там был мощный блок гаражного хозяйства, в стойлах которого стояли наши химические кони. Было их видимо-невидимо. Они были на все случаи жизни. И даже на случаи ее завершения. И дезактивационные, и дегазационные, и противобактериологические, и черт еще знает какие.

Тесля проводит дегазацию машины во время Чехословацких событий.

Здесь началась наша цивилизованная жизнь с баней, телевизором, красным уголком, спортивным залом, гаупт-вахтой и прочими прелестями настоящей армейской жизни. Вояки-старожилы рассказывали нам истории о солдатах, которые из окон воинской части постреливали мирных жителей по причине вопиющего к ним отношения со стороны командиров. Ввиду близости к нам домов местных жителей нам пришлось существенно убавлять размеры нашего зева при очередном предотбойном сообщении о завершении дня нашей лагерной жизни громким воплем "писец". Были у нас увольнения в г. Самбор. Русских солдат на западной Украине особо не привечали. Местные девушки тоже не стремились познакомиться с москалями. Поэтому вылазки у нас были чисто познавательными. На меня наибольшее впечатление произвело местное кладбище. Уж очень оно отличалось от наших. Одинаковые, все в рядочек, вертикально стоящие кресты-надгробия были похожи на установленные в ряды костяшки домино. Такой парад беломраморных плит вовсе не угнетал. Кроме кладбища и костелов в Самборе смотреть было нечего.

Самбор, ратуша

Удалось нам побывать и в самом Львове. Чистенький, закованный в дома и брусчатку, с узкими улочками, с редкими деревьями и зеленью город произвел неоднозначное впечатление. Ясно было только то, что московский говор не очень радостно воспринимался местной публикой. Львов сейчас и всегда был и остается идеологической столицей Западной Украины, национальной идеей которой является чувство глубокой ненависти к москалям. Мы это тогда почувствовали и на себе. Хотя на головах наших были пилотки без знаков национальной принадлежности, но, они, каким-то образом, сразу определяли в нас своих ворогов и смешочками, а иногда и свистом с улюлюканием сопровождали наши перемещения по Львову. Но, мы этому мало придавали значения. Или делали вид, что нас это не волнует.
Настало время завершения наших военных курсов и подготовки к отбытию в Москву. После сдачи зачетов, экзаменов и формы, мы громогласно отчитались о последнем дне нашей лагерной жизни. После этого нас поспешно погрузили в общие вагоны и повезли в столицу. Здесь уже, несмотря на строгие предупреждения, мало-помалу начали воцаряться элементы свободы и ее наивысшее выражение - анархия, приструнить которую уже не в силах были сопровождавшие нас, наши доблестные командиры. Мы почувствовали запах свободы и приближения цивильной жизни, по которым истосковались. Под водку с пивом Левон Варданян, сын тогдашнего директора Кусковского химзавода, свалился с третьей полки, но, спланировал очень удачно: расслабуха, которую дает эта волшебная смесь хорошо смягчает удары. А может армян, выросших в горах, такие высоты не берут вообще. Добытые всяческими способами горячительные смеси скрадывали утомительную ночь нашего освободительного движения в Москву. Избавлялись мы от дискриминирующих свободолюбивого студента лагерных пут и уставной абракадабры армейской жизни с помощью сорокоградусного змия. Народ, сраженный этим зельем, уже не мог, подобно Варданяну, летать, но, достойно, на полусогнутых или по-пластунски перемещался по темным закоулкам тесного вагона. Стресс улетучивался из наших душ вместе с парами волшебного напитка.
По прибытию на Киевский вокзал нас построили перед вагонами с целью проверки, не остался ли кто в пустых вагонах. Пока там офицеры наши проверяли, над киевским вокзалом громом средь ясного неба пронеслась радостная весть о том, что "нашей лагерной жизни пришел большой ПИСЕЦ". С тех пор курсантов наших на Киевском вокзале больше не строили. Ну а песня наша была такая. Над страной встает зеленый восход, сходит на перрон химический взвод, и пилатки в пиримиды кладет, и большой Писец орет. В соавторы мы взяли нашего полковника, который пилотки называл пилатками, а пирамиды, в которые в полевых условиях складываются автоматы, называл пиримидами. Так закончилась наша лагерная жизнь.

22. Путешествие в мир иной

Начинался 5-й курс. Некоторые из студентов начали бракосочетаться: Юра Фрейдлин женился на Наташе Шаховой, последовав примеру его старшего брата, Валера Данилов понравился какой-то москвичке и она приковала его к себе брачными цепями. Замуж за своих парней с мест их обитания вышли Кононова и Ильина. Некоторые готовились к брачным обрядам. Общежитие начало мало-помалу расползаться. Дружественные студенческие кланы стали таять.
В нашем институте училось много студентов из Африки, Вьетнама, а на первых курсах я прихватил и китайцев. Они любили читать в нашем общем по этажу туалете газету "Жэньминь Жибао", напечатанную на русском и китайском языках. Там же ее и оставляли, чтобы мы могли познакомиться с грандиозными успехами великого Китая, население которого в те годы вело полуголодное существование. Сейчас мы поменялись местами.

Женьминь Жибао

Не знаю, по каким причинам, но, к нашим пятикурсником, хорошо учившимися и не запятнавшими себя социальными пороками, подселяли по одному-два иностранных студента. Не избежали этой участи и мы с Луханиным. Сначала к нам подселили 2-х вьетнамцев. Парни были неплохие, но, специфические. Их любимым блюдом, которое они готовили в нашей комнате, была хамса. Они укладывали ее в поллитровую банку, заливали водой и несколько дней выдерживали эту динамитную смесь на горячей батарее. Мы и раньше обращали внимание на тошнотворные непереносимые запахи, которые неслись из некоторых комнат, но, тогда нас это впрямую не касалось. Запах в нашей комнате стоял жуткий. На нас обращали внимание и в метро, потому что отодрать это зловоние от наших одежд было невозможно. Нам казалось, что таким блюдом можно только отравиться, но, вьетнамцы эту полуразложившуюся хамсу с удовольствием вкушали и даже пытались ею угостить нас. Пожив неделю и, так не отведав лакомого блюда, мы из этой комнаты сбежали.
В другую комнату, в кою к нам подселили негра из Ганы. Имя и фамилия у него были трудно запоминаемыми, поэтому он в памяти остался у меня как Кваме Нкруме - первый президент сбросившей колониальные цепи свободной Ганы. Парень был неплохой, сын какого-то крупного землевладельца, веселый, но, с достоинством представляющий свою страну. Отдыхать на зимние каникулы ездил в Англию, откуда привозил в Россию всякие диковинные по тем временам штучки. Привез как-то компактную плоскую транзисторную стереорадиолу на батарейках со встроенными большими колонками, на которой можно было проигрывать большие виниловые стереодиски. Впервые нам удалось познакомиться с объемным стереозвуком, когда слышно было передвигающийся по пространству лай пробегающей мимо стаи собак, или слушать, как в противоположных углах комнаты одновременно звучат разные музыкальные инструменты. У нас лучшим образцом на то время была радиола "Аврора", по размерам мало уступающая легендарному крейсеру и чарующая нас не только монозвучием своих двух динамиков, но, и монументальным мебельным дизайном. Радиолами тогда назывались радиоприемники, снабженные проигрывателем для грампластинок, расположенным, как правило, под откидывающейся крышкой в верхней части радиолы.

Радиола "Комета

Надо сказать, что у советских радиол была хорошая акустика и радиопараметры. Но, убогий набор функций и монументальный дизайн сильно проигрывали зарубежным аналогам. Это не мешало нашим изделиям получать им "Знак качества". Отсутствие конкуренции между производителями в СССР привело к тому, что качество товаров год от года катастрофически ухудшалось, хотя все производилось по советским гостам. Выбор товаров был невелик, поэтому народ брал все, что производилось нашей промышленностью. Западные товары на наш рынок практически не проникали. Чтобы хоть как-то поправить положение с качеством товаров, ввели тот самый "Знак качества". Товар с этим знаком должен был расходиться как горячие пирожки, предприятие, его производишее получало определенные льготы. Борьба за получение "Знака качества" среди советских производителей была поначалу титанической. Но, потом членов комиссии, которые его присуждали, представители изготовителей изделий стали скупать на корню. Они смотрели не на качество товара, а на количество денежных знаков, которые перетекали в их карманы. Поэтому очень быстро товары со знаком качества становились такими же некачественными, как и те, что знака этого не получали. Так бесславно закончился еще один раунд борьбы за достойную советскую жизнь. О "Знаке качества" вскоре стали забывать и сейчас мало кто про него что либо знает вообще.
Несколько слов о нашем соседе-негре. Черный кофе с лимоном наш черный африканский друг не пил. Презирал. Он не был заносчивым, но, кофе с лимонами было ниже его достоинства. У него на родине лимонов было немерено, как сорной травы в России. Африканские пацаны поигрывали ими в футбол. Кофе с лимоном там пили только бедняки. Состоятельные люди, к числу которых он относил и себя, пили только кофе с молоком и сливками. Не ел он и наши апельсины-бананы. Говорил, что они безумно невкусные, а вот в Англии, где он, как правило, проводил студенческие каникулы, они свежие и отменного вкуса. При всем при этом он крайне уважительно относился к нашей стране. Ухаживал за нашими девушками, иногда приходил с какими-то красавицами, похоже, ночными бабочками, но, долго не задерживался и со своим другом из Ганы, прихватив этих девушек, куда-то сматывался. Парень был очень неглуп и возможно, сейчас, в Гане, занимает какой-нибудь правительственный пост. Ведь африканские правители продолжают рулить и тогда, когда им за 90 лет.
Мы продолжали трудиться, преимущественно, на нашей кафедре, проводили синтезы полимеров, готовили к защите дипломные проекты. Как правило, мы работали вместе с аспирантами, помогая им нашими руками проводить свои изыскания. К такому аспиранту попал и я. Дуракам везет. И здесь я тоже умудрился вляпаться в одну незавидную историю, которая могла для меня закончиться не очень мажорно. Мой аспирант поручил мне провести хлорирование одного соединения, используемого для синтеза полимеров. Сказал, что процесс очень длительный, сложный, опасный, вести надо его аккуратно, постоянно отводя тепло от колбы холодной водой, не допуская ее тряски и очень строго соблюдая температурный режим. Если температура превысит 80 градусов Цельсия, то процесс выходит из-под контроля, скорости резко возрастают и все это заканчивается или взрывом или выбросом смеси соляной кислоты, хлора и хлорируемого компонента. Обычно этим занимаются сами аспиранты, в редких случаях студенты под присмотром аспирантов. Я уже около 2-х часов в постоянном напряжении стоял у вытяжного шкафа и вел процесс, сбивая температуру. Она уже к концу хлорирования мало-помалу начала снижаться сама, процесс заканчивался. Примерно за полчаса до его окончания, мой аспирант, убедившись, что все идет нормально, отправился в столовую. Я, чтобы удостовериться в том, что энергетика процесса уже подошла к нулю и укоротить во времени конечную его стадию, решил колбу слегка покачать. Уж больно надоело многочасовое постоянное бдение за процессом. Но, природу не обманешь: поторопился я. Уже было задремавшая смесь вздыбилась, ее понесло к горловине колбы, а потом фонтанирующей струей на меня. Все это произошло молниеносно, я не успел отскочить. Мне это все вылилось на голову, а оттуда стало стекать на халат. Глаза я успел закрыть, но, дышать было нечем. Ядовитые хлор и соляная кислота не давали мне вздохнуть. Меня кто-то подтащил к раковине и начал поливать водой, но, эффекта это не дало. Я задыхался. Малейшая попытка вдоха приводила к жуткому кашлю. Самое страшное, что ты не под водой, что воздух рядом и ты можешь им дышать, но, дышать тебе не дают твои легкие, отторгающие разрывающим кашлем этот ядовитый, насыщенный хлором воздух. В голове мутилось. Но, я думал, что выкручусь из этой ситуации. Все же не один, рядом люди. Мне что-то кричали, грузили какие-то советы, но, я ничего не понимал. Я лег на раковину. Вдохнуть было нельзя, выдыхать было нечем. Уже начали появляться сомнения в благополучном исходе. Становилось все хуже и хуже. Не было доступа воздуха, хотя были открыли настежь окна и меня постоянно обмахивали, чтобы убрать пары кислоты и хлора. Меня продолжали поливать, чтобы смыть с меня дымящуюся соляную кислоту. Может это помогло. Я начал пытаться понемногу втягивать в себя воздух. Первые попытки заканчивались кашлем, но, при последующих, легкие уже начали захватывать немного воздуха. Стал приходить в себя. Меня разогнули, где-то притулили на полу. Дыхание стало налаживаться. Как мне потом сказали, белая бумага на фоне моего лица казалось серой. Мне сунули какую-то таблетку и хотели вызвать скорую помощь, но, я отказался. Худшее миновало. Прискакал завкафедрой. Побасил, всех пожурил и, видя, что я уже вменяем, ушел. Дыхание стало посвободнее, но, слабость была страшная. Я даже не мог самостоятельно сидеть на лабораторной табуретке. Где-то через полчаса смог уже сделать полный вдох. Понемногу все стали успокаиваться. Когда более-менее пришел в себя, подвел итоги. Потери были ощутимыми, но, не трагичными. Я прожег халат, рубашку и мозги мыслью о том, что издеваться над природой нельзя. Нельзя ее торопить. Глаза были целы, но, кожа лица в некоторых местах слегка поменяла цвет. Я потерял доверие к себе, как к химику-экспериментатору. Аспирант мой получил от завкафедрой выговор, чего я, конечно, не хотел. Но, где-то половина колбы с хлорируемым компонентом сохранилась, что ему вполне хватило для дальнейшей работы. Мои виноватые глаза и возможность продолжения работы стали для него маленькой компенсацией полученного выговора. К вечеру я отдышался, рассказал моим соседям по комнате о том, что случилось и они решили, что, по случаю моего воскрешения, не грех будет и причаститься чем-нибудь горяченьким.
Я частенько приезжал в Рязань на каникулы, иногда и в выходные дни. Родственники мои, когда я после этого горестного события приехал в Рязань, признаков косметических изменений на моем лице не заметили. В те времена в Рязань регулярно отправлялись так называемые колбасные электрички. Если от проходящего мимо поезда тянулся шлейф сильного колбасного аромата, а в лукодефицитные времена и, луковый, то можно было безошибочно определить, что это шла электричка в Рязань, изрядно нашпигованная отсутствующими в Рязани колбасными изделиями или дефицитным, какое-то время в Москвах и Рязанях, луком, конфетами. Возил я и масло и сыр и даже минеральную воду, по-моему, боржоми для Стасика. Он не очень ее уважал, но, врачи настойчиво ее рекомендовали для поправки, если не ошибаюсь, здоровья его легких.
Своим чередом шла подготовка проекта к защите. Чертили многочисленные плакаты с оборудованием, схемами процессов, плакаты с графиками, писали пояснительную записку к дипломному проекту, печатали сопроводительные документы. Я уже неплохо освоил печатную машинку и решил научиться печатать вслепую.

Машинка пишущая

Поначалу шло очень тяжело, был сплошной нервотреп поиска букв вслепую. Хотелось отказаться от этой ненужной затеи. Но, потом стало получаться все лучше и лучше. Текст пошел. А уж когда появились компьютеры, то это уже была не печать, а виртуозное беглое музыкальное извлечение текста на клавиатуре. И теперь я очень не жалею, что заставил себя заняться этим делом. Очень хорошее подспорье в работе. Всем советую. Потом я освоил и печатанье английского текста вслепую. Но, для защиты дипломного проекта это не пригодилось. В те времена пояснительная записка писалась авторучкой, многочисленные утомительные расчеты проводились на логарифмической линейке

логарифмическая линейка

или, в лучшем случае, на арифмометре Феликс, бывало и просто на деревянных счетах, графики рисовались плакатными перьями, имитацией лазерной указки была указка деревянная.

Счеты бухгалтерские

Хотя я и был на 100 процентов уверен, что защита пройдет нормально, тремор перед защитой не отпускал. Но, он не помешал успешно защититься. Комиссия была серьезная, с докторами и профессорами. Вопросов было немало, но, сложных почти не было. Институт закончился. Распределился я в Рязанское отделение Государственного института цветных металлов в лабораторию ионитной очистки газов, где заведующим был Вулих Александр Ильич. Закончилась веселая пора студенчества. Начиналась трудовая жизнь.

23. Прощай альма-матер. Бросок на юг.

Путешествие на юг
До моего первого после окончания института выхода на трудовой подвиг мы в родственно-семейном составе, с малым дитятей предприняли еще одну серьезную вылазку на природу. По мещерскому краю мы уже поблуждали, хотелось посмотреть на более теплые края. Поэтому собрались на этот раз на юг, к Черному морю. До этого момента я плавал по Балтийскому морю, точнее по Финскому заливу и купался на пляжах в приткнувшихся к Балтийскому морю Юрмале и Дзинтари, что под Ригой. На южных морях мне бывать не приходилось, равно как и тем моим компаньоном, с которыми мы собрались украсить своим визитом Черное море. А компаньонами были Нина, ее муж - Валентин, их 3-х летний сын Стасик, Нинина подруга - Галя Поппель, моя подруга - Галя Козлова, будущая моя жена и я. Инициатива поездки на море принадлежала Соломахам - такова веселая фамилия Вали с Ниной. Может я фамилию эту написал с ошибками, за что премного извиняюсь, но, дырявая память моя не может удержать подлинную ее орфографию. Произношение этой фамилии позволяет услышать 4 варианта написания: Соломаха, Саламаха, Саломаха и Соламаха. Официальных документов с этой фамилией я никогда не видел и посему придерживаюсь первого варианта написания, как самого безобидного. Так вот, инициатива была их, ну а мы Саламах, в этом их намерении смотаться на юг, активно поддержали своим добрым согласием.
На расширенном семейном совете был разработан стратегический план поэтапной высадки наших десантов на берега Черного моря. Сначала мы с Валентином на мотоцикле захватываем плацдарм на Черном море. А потом на него высаживается основной десант, прибывающий позднее на поезде.
Сборы были непродолжительными, но, серьезными. На мне лежала основная задача - собрать в поход Галю Козлову, которая за день до нашего выступления, должна была торжественно прибыть из Москвы. Остальные, менее значимые задачи взяли на себя Соломахи и Галя Поппель. Нагружали они этими простенькими делами - поездками по магазинам и сбором всякого походного хлама - и меня, отвлекая, тем самым, от серьезной подготовки к торжественному прибытию Гали в Рязань. Активное участие в сборах принимали и наши родственники. Купили безымянные билеты на целое купе поезда. В те светлые времена паспорта при покупке билета и посадке на поезд не предъявлялись и, фамилия пассажира на нем не пропечатывалась. Номер поезда, дату отправки, вагон и места в нем усердно выписывали вручную, как правило, борзые кассирши. Объем тупого пассажиропотока им зарплаты не прибавлял и потому каждый новый пассажир глубокого чувства удовлетворения им не приносил, отчего им оставалось только борзеть. Некое подобие выдавленной кривоватой улыбки озаряло их каменные лица только тогда, когда пассажир к стоимости билета добавлял еще просительно-благодарный хруст нескольких значимых банкнот. Нынешние времена сути дела в этом бизнесе не поменяли. Слишком глубоко внедрилось в сознание наших дорожных повелителей, что пассажир это быдло, мозг которого можно гнобить презрением или напрочь выносить нецивильным отказом в услуге с применением дурного набора слов. Сейчас, с появлением возможности покупки электронных билетов через интернет, взаимоотношения между пассажирами и кассирами стало меняться в лучшую сторону: пассажир получил заметную толику уважения, а кассир перестал быть божеством, скатившись до уровня обычного железнодорожного чиновника.
Но нам, в тот момент, было не до этих рассуждений. Мы собирались в поход. Проложили на карте маршрут, прикинули время прибытия на море нашего первого и второго десантов, забили мотоциклетную коляску кухонной утварью, палатками, спальниками, надувными матрасами, одеждами, всякой снедью, а для нашей духовной жизни - газетами, книгами, игрушками и телевизором. Музыкальных инструментов мы с собой не взяли, хотя Валентин умело извлекал звуки из скрипки, я слегка бренчал на гитаре. Не взяли из-за нехватки места в коляске мотоцикла. Ну и представление о том, как Валентин в часы заката, на берегу моря будет виртуозно и с глубокой экспрессией извлекать смычком печальные мелодии Мендельсона или Сибелиуса, а из наших глаз слезы сострадания, заставило нас окончательно отказаться от этого соблазнительного намерения. Женщины могли виртуозно играть на своих и наших нервах, в чем мы им в течение всего похода не смели отказывать. С телевизором мы не промахнулись - там по нему смотрели первую высадку человечества на Луну. Взяли с собой и водно-подводный инвентарь - маску для подводных изысканий, дыхательную трубку, ласты, спасательные круги и водоплавающие игрушки. Галю, прибывшую персональной электричкой, мы встретили торжественно, с цветами, почти всем составом, за исключением трехлетнего Стасика. На мотоцикле мы исколесили немало дорог в Рязани и разбросанных районных городках. Столь дальняя поездка на мотоцикле в южные края у нас была впервые - туда обратно получалось около 3-х тысяч километров. Потому были некоторые опасения относительно возможных дорожных осложнений, путевых задержек в ожидании сухой погоды, всяческого рода дневных и ночных плутаний по дорогам и прочих путейских передряг. По этой причине, по прибытии на место или чуть ранее мы должны были дать телеграмму, после которой, по заранее купленным билетам должен был поездом стартовать наш основной десант. Первым его тренингом, по освоению плацдарма на Черном море, была оккупация в этом поезде купе на четыре персоны, с которой они доблестно справились. Другого мы и не ожидали: стимулирующее присутствие Стасика в этой женской команде позволяло надеяться на успешный и безусловно нескучный исход любой операции с его участием
Мы же с Валентином в первой декаде июля 1969 года, упакованные, по-полной, походными аксессуарами, ринулись в далекий вояж. Валентин был пилотом нашего трехколесного боинга, я почетным штурманом, восседая позади него и бдительно контролируя глубину его сна во время нашего стремительного движения на юг. Чтобы глубина эта не достигала предельных значений, я натурально, с имитацией моторного дребезга, посвистывал ему то в правое, то в левое ухо, что он настороженно воспринимал, как некоторые отклонения в работе двигателя нашего мотоцикла. Для меня это было еще некоторой формой отвлечения от скукоты столь длительного и однообразного движения в теплые края, для него - мутной, трудно идентифицируемой проблемой, загружающей его извилины перебором вариантов возможной поломки движка и, тем самым, укорачивающей периоды его сна во время руления. Как только его настороженность, по поводу сбоя двигателя, достигла предельного уровня, я поведал ему об этой моей тайне. Был за эту проделку Валентином сурово осужден, но, вскоре осуждение было с меня снято по мере осознания того, что двигатель в порядке, а не в порядке мои плоские извилины.
Компаса у нас с собой не было, поэтому, будучи штурманом, я ориентировался по карте, достопримечательностям местности и, используя волшебную подсказку той простой приговорки, которая звучала так. Солнце светит в левый глаз, значит едешь на Кавказ. Это было утром. К обеду приговорка несколько деформировалась и звучала так. Солнце светит прямо в нас, значит едешь на Кавказ. Ну и потом, уже ближе к вечеру, наступала очередь правого глаза контролировать положение светила. Хуже было, когда солнце не баловало нас своим присутствием. А это было в течение двух дней из трех нашего движения на юг.
Утро первого дня задалось хорошим, быстро добрались до Тульской области и, попетляв немного там, вышли на магистральную трассу Москва-Кавказ. Здесь, набрав крейсерскую скорость и ориентируясь по солнечным подсказкам, стали быстро вымахивать километр за километром. Утомлял меня шлем. Он был мне мал, голова потела, мозги проветривались слабо, мышление оттого притуплялось. Хотелось его сбросить, но, прописанные для двух и трехколесного транспорта суровые законы того времени не позволяли этого делать. Безмятежная скоростная гонка первого дня длилась лишь до обеда. После нас стали преследовать тучи, изредка орошая наши одежды своими приветами. При сильном потоке небесных даров мы останавливались и под брезентом, не будучи еще у моря, ждали погоды. Но, нависание туч над нами не было фатальным, что не очень тормозило наше стремительное движение на юг. Скукоту монотонного рейда сглаживали мелкие дорожные происшествия, лицезрение красивых мест и незапланированные нашей дорожной картой события. Где-то южнее Воронежа мы нарвались на неохраняемые фруктовые ряды деревьев, беспризорно высаженных вдоль дороги. Это выглядело удивительно для нас, жителей более северных областей. Были там яблони и, вроде как, алыча. У нас не было сил удержаться от такого дармового соблазна. Мы спешились и принялись судорожно рвать дары природы, слегка опасаясь возможных репрессий, освободив, отчасти, местных сборщиков от тяжкого бремени. Сколько раз потом я, жалея о том, что мало мы нарвали даров природы, уже в другом составе, ездил по тем дорогам, с мечтой более основательно помочь сборщикам этих благ. Но, больше таких посадок не встречал. И тихо корил себя за упущенную выгоду.
Дожди продолжали удивлять нас своей назойливостью, разбивая в прах наше представление о том, что чем южнее, тем суше и солнечнее. Нам казалось, что тучи гонялись за нами. Из-за них, несмотря на усталость, мы вынуждены были колесить по трассе вплоть до сумерек, пытаясь найти клочок сухого места для палатки. Земли впереди нас были залиты дождями и, мы вынуждены двигаться и двигаться вперед. Мы надеялись, как когда-то и наш библейский товарищ Ной, при такой же незавидной ситуации, найти хоть какой-нибудь кусочек суши. Ну не хотелось ставить палатку на мокрую землю. Наконец, мы въехали в суховейную зону и отъехав метров на 50 от дороги к чахлой лесопосадке, чтобы нас с дороги особо не было заметно, быстро поставили палатку, чего-то там зажевали и спать.
Засыпал я с трудом. Звучит это смешно, мол, как такое можно помнить через 40 с лишним лет. Но, помню. У меня есть такая нехорошая привычка, после даже тяжелого, но, насыщенного событиями дня я засыпаю очень не сразу. Помню еще и потому, что часа в 3 утра, как только начало рассветать, я еще не успев ввалиться в дрему, услышал, как рядом с нами запел трактор. Откуда взялся? Он катался туда-сюда, то ближе, то дальше, но, неизменно и безостановочно исполняя свою назойливую песнь. Особенно было неприятно, когда он, приближаясь, зависал над ухом, зудел, гудел и дребезжал. Встать, чтобы посмотреть, что он там делал, не было сил, хотя и было опасение, что он накатит на нашу палатку. Хотелось хоть немного подремать. Но, желаний наших никто не услышал: трактор продолжал петь свою гнусную песню и мы не выдержали. Решили вставать. Выглянули из палатки и ужаснулись. Поле от нашей палатки до асфальта было вспахано вдоль лесопосадки, около которой мы приютились, вплоть до горизонта. Что делать? Тяжелогруженый мотоцикл протащить по свежевспаханному полю немыслимо. Подцепиться как-нибудь к трактору. Но, не успели. Трактор, сделав свое доброе дело, слинял. Собрали палатку, завели мотоцикл и в 3 лошадиных силы, горизонтально упираясь в руль и коляску, потащили мотоцикл по пахоте. Утопшие в пахоте колеса плевались мокрой землею. Брюхо коляски тиранило землю, выглаживая на ней, как катком по асфальту, ровную полосу. Монстр наш, когда застревал окончательно, ревел как раненный динозавр, что-то с него разгружали, потом опять врубали газ и под мотоциклетный рев снова рывок, опять остановка, перекур, рывок и снова по новой. Одним словом, где-то около часа мы преодолевали эту полосу незапланированных препятствий. Выдохлись беспредельно, но, вылезли из этого капкана, что, поначалу, наши затуманенные головы не сразу и осознали. Только после этого решили позавтракать и помчались дальше. Тракторист, видно был юморной и решил, наверно, себя позабавить, отсекая наш мотоцикл от дороги. Ведь мог и предупредить. Но, чужая беда никого не заботит. А над такой, удачно, по его разумению, сложенной им забавой, можно, где-нибудь, в компании с собутыльниками и посмеяться. Юмор в России очень спектрален.
Мы продолжали наматывать километры. Встречные машины и те, которые обгоняли нас, были исключительно отечественного производства. Иномарок тогда не было. Попадались допотопные доходяги и чем ближе к югу, тем больше их было. Становилось все теплее, потом, где-то под Ростовом мы уже начали таять. Лишь встречный поток ветра, выматывая из нас влагу, выручал нас от южного зноя. С Ростова мы повернули в сторону Новороссийска и минуя его, в конце концов, добрались до Анапы. Там стали искать пристанища. Поначалу пытались устроиться в кемпинге. Объехали 3 из них, но, один был далековато от моря, другой был забит до отказа и атмосфера там была весьма непривлекательной: вонь от скученности и отсутствия туалетов перебивала терпкий запах морских водорослей. Третий был очень дорог. Посовещавшись и покатавшись немного по побережью, наткнулись сначала на небольшой местный рыночек, где купили бутылку местного вина, а потом и на Варваринское ущелье - приглянувшееся нам и ставшее, почти на месяц, нашей резиденцией. Сейчас это ущелье называют Варваровской щелью. Разбили там палатку, переночевали и утром Валентин поехал в Анапу встречать поезд, захваченный нашим основным десантом. Ездил он за ними, если мне не изменяет память, дважды. Десант, все же, был немалый.
Место, в целом, мы нашли неплохое. Палатки поставили в стороне от ведущей к мору тропе, под сенью дерев, защищающей нас от дневного зноя. Жилища наши своими задами упирались в скалу, защищавшую их тылы. До моря было метров тридцать. Мешало только одно небольшое неудобство. В выходные дни туда приезжали отдыхать местные жители на авто и туристы с палатками, несколько стеснявшие нас своим, предварительно не согласованным с нами, присутствием. Собственно, эта их самовольность, не очень радовала нас. Был еще один недостаток. На плоскогорье скалы, к подножию которой притулились наши палатки, был разбит колхозный виноградник. Насекомых на нем рубили ядохимикатами, распыляемыми с кукурузников. Один раз досталось и нам. После этого санитарного полета самолета никакие насекомые нам уже не досаждали. Самолеты про нас тоже забыли, за что мы им были много благодарны.
Жили мы в двухместных палатках. В одной Стасик и при нем Нина с Валей и множество сохраняемых в их большой палатке инвентарных ценностей. В другой палатке прописались две Гали и я. Кашеварили на примусе, который привезли с собой. Обращаться с ним надо было аккуратно, потому как пересохшая трава и земля могли воспламениться от его соседства. Туалет наш был хорош настолько, насколько богатыми были импровизации каждого из нас. Сейчас Варваринское ущелье хорошо обустроили, но, роль общественного туалета до сих берет на себя природа.
Мы, время от времени, ходили наслаждаться красотами Черного моря со скал. Они были не бесконечно высокими, забраться туда было не проблемно, смотреть на море с обрывных высот было и радостно, и страшновато.
Погода нас не подводила. Стояла жара, но, рядом с морем она не была слишком назойливой. Пару раз штормило. Перед штормом концентрация медуз в прибрежных водах

Варваринское ущелье"

повышалась. И каждый раз море, во время шторма, выбрасывало на наш пляж небольших дельфинов, которые гибли то ли от солнца, то ли от стресса, связанного с невозможностью вернуться в свою родную стихию. Запах от бедных животных стоял чудовищный, но, потом кто-то их убирал, и пляж вновь радовал нас своей целомудренной чистотой. Пляж был из каменной гальки, немного жестковатой, но, полезной, обеспечивающей своей дерзкой колкостью и грубым обращением с нами постоянный, временами жестокий массаж наших ступней и изнеженных тел.
Посещали пляж мы ежедневно и помногу, благо он был в пределах двухминутной досягаемости. Тем не менее, уходя на пляж, мы всегда на нашем стойбище оставляли постового, усердно охранявшего наши кружки, кастрюли и тапочки. Чаще всего возможность этого завидного времяпрепровождения доставалась женщинам, так как их природная страсть к кухонному творчеству была неистребима. Это позволяло им совмещать их любимое занятие с охраной нашей недвижимости. Когда Стасик на пляже подходил вплотную к предельному уровню перегрева, его тоже отправляли к постовым, что надежно убивало скуку их кухонно-постовой службы.

Анапа, наш пляж

На пляже все активно Стасика опекали, бултыхая и катая его по воде, демонстрируя ему всякие водяные забавы, рыбок, медуз и показывая, как настоящий мачо должен держаться на воде. Он эти уроки быстро усвоил, одолевая крутые волны с использованием нагрудных плавсредств. Медуз, причем весьма жалящих, было порой очень много. Потому от них его берегли. Но, чтобы ему обеспечить хоть какое-нибудь общение с подводным миром, я поймал маленькую цветную пестренькую почти золотую рыбку, поместил ее в небольшое углубление в скальной глыбе пляжа, налил воды и, трехлетний Стас Валентинович с ней беседовал, пытаясь научить ее владению человеческим словом. Терпения ему, к сожалению, немного не хватило: научить не удалось и потому повторить и развить успех героев сказки Пушкина не сложилось. Сейчас Стас Соломаха пишет собственные сказы и украшает интернет своими юмористическими выступлениями.
С маской и ластами мы изучали морское дно. В районе Варваринского ущелья оно несколько разнообразнее, чем например, в Абхазии, но, не так богато, как в Египте или Тунисе. Валентин с кем-нибудь из нас регулярно на мотоцикле ездил в Анапу за продуктами. Там, или на рынках пролетающих мимо нас селений, мы закупали овощи фрукты и другие яства, как добавление к нашей кулинарии на основе тушенки и сушеного мяса, которым я запасся в Москве. В те времена рынок в Анапе выглядел по-восточному просто: под открытым небом длинные столы с товаром. Или с товаром, выложенным на земле. Мне, почему-то, такие рынки нравятся больше, чем сегодняшние, закованые в павильоны. Это, может быть и неплохо, цивильно, но, к сожалению, рынок с этим теряет душу, т.е. ту духовную часть его бытия, которая по своей значимости выше статуса операции купли-продажи. В этом отношении, восточные рынки еще сохранили свою привлекательность возможностью живого общения с приветливыми, веселыми, остроумными служителями рыночной стихии, прячущими за доброй шуткой здоровое чувство коммерческой справедливости или не разорительного лукавства.
В одной из поездок мы с Валентином нарвались на какие-то археологические раскопки, поняв, что Анапа город-хранитель древней культуры. Потом заехали на детский городской пляж, песок на котором был не привозной, а натуральный, природный. Был пляж безобразно грязен, неприбран, но, со множеством отдыхающих, не ощущающих неухоженности пляжа. Вообще Анапа тогда не произвела впечатления хорошего курортного города. Такой сероватый, холмистый, кривоколенный, не утопающий в цветах городок. Примерно лет через 15, в детском санатории Анапы отдыхала моя дочь Ольга. Пляж ей понравился. Должно быть, его к тому времени облагородили. Но, и сегодня Анапа, судя по относительно слабеньким рекламным призывам посетить ее райские кущи, не относится к курортным городам первой категории спроса. А ведь натуральные песчаные пляжи в российских черноморских городах большая редкость.
После тяжких, на местном пляже, дневных трудов, по вечерам, мы собирались вокруг нашей походной кухни и терпеливо готовили себя к вечернему трапезному ритуалу, гвоздем которого было местное сухое вино. Мы его регулярно покупали на ближайшем рынке. Было оно недорогим, легким и с приятным послевкусием. Люди мы тогда были еще цивилизованные и крепких водок помногу не пивали. Да и при той жаре не стремились мы к ней. Отдыхающих под Анапой, в те времена было не очень густо, потому цены на винопродукты, фрукты и овощи были вполне сознательными. Пища у нас была непритязательной, но, вино и изысканное фруктоовощное оформление стола местными природными дарами существенно повышали торжественность и вкусовые ощущения вечерней трапезы.
Сейчас Варваринское ущелье перестало быть диким. Палатки у нас были простенькими, брезентовыми. Но, там они были в самый раз: дождей было мало, дышалось в них легко.

Наш лагерь с палатками

Вид ущелья с того времени сильно изменился. Стало меньше растительности, к морю проложен асфальт, появились различные постройки.
Морские окрестности Анапы были приграничной зоной, поэтому у отдыхающих диким способом туристов, время от времени, проверяли паспорта. Густые сумерки в тех местах наступали достаточно рано. Но, это не мешало нам выходить, в вечернее время к морю, чтобы посидеть на теплых камнях и подышать водно-иодно-солевой смесью, приносимой с морских просторов ветерком. Общаться с морем таким образом не всегда было уютно: по берегу бдительно, напоминая нам о ворогах, шарили мощные прожектора пограничников, не рекомендовавших нам в ночное время выходить на берег. Наше появление там мешало им отслеживать возможных незваных подводных гостей с гниющего Запада, время от времени несанкционированно высаживающихся на нашей стороне.
Однажды мы увидели фантастическую картину. Все море, в некотором отдалении от берега мерцающе и загадочно светилось непонятно откуда исходящим светом. Источника света мы не смогли обнаружить. Одни предположили, что это светятся всплывающие морские рачки. Мне же показалось, что эту мощную феерию создали своими титаническими прожекторами пограничники, отыскивая очередного шпиона.
По телевизору, питаемому от мотоциклетного аккумулятора, мы изредка смотрели новости. В один из дней прозвучало коротенькое малозаметное сообщение о том, что в такое то время будет показана трансляция высадки американских космонавтов на Луну. Зрелища этого мы не пропустили, хотя как потом выяснилось, нам показали это лишь через 4 дня после возвращения американцев на Землю. Весь мир смотрел высадку в прямом эфире. Таковы были издержки острой конкуренции за первенство в Космосе между СССР и США. Правда, потом появились материалы о том, что высадка американцев на Луну была фальсификацией и, все это, в глубокой тайне, снималось не на Луне, а в павильонах Голливуда. Возможно, что кое-какие земные кадры и на самом деле попали из Голливуда в эту лунную кинохронику. Но, думаю, что высадка американских парней на Луну, все же, состоялась на самом деле, потому как сохранить в тайне подделку такого масштаба и значимости невозможно. Кто-нибудь обязательно проболтается. Правда, американцы сообщали о том, что подлинники лунных съёмок странным образом были утрачены. Эта информация добавляет сомнения в подлинности высадки американцев на Луне.
Ходили мы по близлежащим горам, видели ползающих черепах, ящериц и гадов ползучих. Очень красивы были открывающиеся с гор виды на побережье Черного моря. Мы вдосталь накупались, назагорались, пообгорели с линькой кожи, наглотались чистого горного и соленого морского воздуха, местных фруктов, насмотрелись, по абсолютно черным ночам, громадных неморгающих южных звезд, видели астронавтов на Луне, не лишили себя удовольствия повыяснять, в деликатной форме, отношения между собой, насладились проделками Стасика и, морально были готовы отправиться в обратный путь. Билеты на поезд до Рязани устали ждать того момента, когда им будет оказано внимание. В последний день поутру Валя отвез наш основной десант к поезду до Рязани и мы, после коротких сборов, рванули на нашем трехколесном коне в обратный путь. Хотя признаки запущенного алкоголизма в нас еще окончательно не прописались, мы заполнили по горлышко местным сухим вином белый полипропиленовый 10-литровый бочонок, использовавшийся нами в Варваринском ущелье как хранилище питьевой воды. Совершили мы это благородное дело на центральном рынке Анапы, когда там попутно прикупали местные фрукты. С бочонком и его содержимым все же веселее было возвращаться в Рязань. Ну а способы его полезного применения мы придумали сразу. Во-первых, для торжественного завершения нашей поездки на юг в кругу участников черноморской эпопеи. Ну и, во-вторых, для праздничного оформления свадебного стола, за которым в сентябре того же года я должен был горестно расстаться со своим холостяцким бытием. Когда снимали пробу вина, то оно нам показалось светлым и приятным на вкус. Но, когда приехали в Рязань, обнаружили, что оно оказалось почему-то мутноватым. Видно, таким образом, оно дало мне знать, что не надо торопиться с этим подозрительным делом. Брак - он где угодно брак. Но, я не услышал тогда этой подсказки и народной мудрости о том, что поспешание в сомнительных действах не лучшее из дел и, ... занялся ремонтом помутневшего вина. Выбрасывать его, все же, было бы жалко и, мне пришлось долго химичить над ним, чтобы привести его в чувство. Вино я осветлил и, хотя вкусовые кондиции его получились не предельно совершенными, заливать им тоску по безвременно уходящей холостяцкой жизни можно было вполне.

Два Стаса на брегах Черноморья

Обратную дорогу мы планировали одолеть за 3 дня. Но, дожди нас миновали, машин на дороге было не густо, водитель уже обрел солидный опыт движения по этой трассе, штурман тоже его не подвел, ну и бочонок с нектаром жизни подогревал наш интерес к ускоренному движению. Мы добрались до Рязани за 2 дня, чем очень удивили Нину и ее попутчиц, которые прибыли в Рязань в один день с нами. Отдохнувшие и посвежевшие катили мы поначалу довольно бодро по холмистой магистрали. Был, правда, один момент в конце второго дня наматывания асфальта на наши колеса, когда уже в Тульской области, на ее границе с Рязанской, при заметной нашей усталости и кромешной темени сразу не могли найти ту ответвлявшуюся полупроселочную дорогу, которая выводила нас прямиком на Рязань. Хотели уже переночевать в палатке, хотя нам очень не хотелось этого делать. Но, на дорогу эту мы, все же, вышли, память нас в этот критический момент не подвела. Может быть, и зря. Обошлась дорога с нами неласково, организовав нам нескучное по ней движение. Она была выложена явными признаками неприветливого отношения к колесным средствам - многочисленными ямами, буграми и лужами. В какой-то момент мотоцикл, воспользовавшись притуплением внимания уставшего водителя, въехал в одну из глубоких ям, и облегченная коляска, преодолев земное притяжение, взлетела над нами. Валентину показалось, что яма была неглубокая: свет от фар высвечивал только кромки ям, не достигая их дна. Но, судьба, видя наше предельной усталости состояние, сжалилась над нами и не допустила тяжелого исхода - опрокидывания коляски и ее содержимого на наши сильно утомленные головы. Где-то часа в 3-4 ночи мы стали мало-помалу осознавать, что прибыли в Рязань. Валя доволок меня до Фирсова, 6, а сам потащился на своем верном коне домой, на Татарскую, 37 удивлять Нину ранним своим приездом.

Cвадьба. Дима Лилеев, мы с Галей и Нина Бондаренко

Часа два я не мог сомкнуть глаз. Как только голова касалась подушки, так сразу, зомбированная усталостной дорогой память непроизвольно выкатывала виртуальный звук работающего мотоциклетного двигателя и покачивание на ухабах. Усталый мозг настолько пропитался в дороге этими, неизбежно и назойливо сопутствующими нашему рейду монотонными деталями, что долго не мог с ними расстаться и в кровати. Но, потом, под психосоматический мотоциклетный гул и мышечную качку, дрема, все же, навалилась и сон, постепенно проглотив все шумы, заключил меня в свои теплые спасительные объятья.
Через день было организовано торжественное застолье, посвященное успешному завершению нашего визита на юг. Много было выпито южного винца и северной водочки под тосты о нашем здоровье, с пожеланиями текущих успехов и грядущих удач. Маленький Стас Соломаха дивился нашему веселью, потому что ему, потерявшему сказку моря, было грустно. Мы все уже начали скучать по Черноморью, по его солнечным синим далям, ласковой воде и усыпляющему плеску волн. Но, увы, оно нас уже забыло, обволакивая своей удивительной явью других искателей сказочных Лукоморий. Оставалось только добывать загадочный шум моря из раковин, которые мы прихватили с собой.
Хорошо дав отдохнуть моему бренному телу и, если верить теологам, моей бессмертной душе, я пошел устраиваться на работу. Упомянув о бессмертии души, я не отступаю от моих атеистических позиций. Наша недобрая подруга в черном, хоть и уносит с собой последний вздох нашего бренного тела, но, душой владеть она не вольна. Душа, если она сразу не убита духом Сатаны, конечно, тоже тает в волнах времени, но, делает она это неспешно, ведя долгие тихие беседы с памятью близких, отдавая им сокровенные знания прожитых лет и ауру теплого отношения к ним. И уже память друзей и потомков определяет меру бессмертия души. Чем больше добрых воспоминаний о себе оставил человек, тем дольше душа его будет храниться в благодарной памяти потомков. И главное в этом, даже не ритуальное поклонение последнему пристанищу усопшего, а воспоминания о добрых делах и светлых намерениях покинувших нас. И в этом смысле душа - продолжение жизни человека в душах потомках после его смерти. У исторических людей, таких как Рамзес, Эхнатон, Иисус, Наполеон, Эйнштейн душа по настоящему бессмертна, ибо память о них навсегда остается в исторических хранилищах немеркнущей памяти человечества. Вот таков сказ о бренности наших тел, душ и дел. Но, это еще не все. Продолжение следует

---

Комментарии: 7, последний от 30/12/2021. © Copyright Лаптев Станислав Иванович (lapsi1@yandex.ru) Размещен: 22/10/2018, изменен: 29/03/2024. 799k. Статистика. Повесть: Проза

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"