В газете "Петровский курьер" появилось странное объявление:
"Профессор Цирилага с 1 декабря 2002 года начинает плановые операции по оживлению ближайших предков согласно теории философа Федорова. Стоимость одной операции 18 тысяч гривен. Запись по понедельникам с 8 до 10 часов утра. Участники войны обслуживаются бесплатно.
Потомки философа Федорова, если таковые объявятся, смогут получить причитающийся им гонорар не раньше, чем будет сделано 10 платных операций".
Рядовой читатель, весьма далекий от философских теорий столетней давности, воспринял объявление как неразрешимую загадку или кроссворд и с раскрытым ртом ждал пояснений. Сосед шел к соседу, сослуживец к сослуживцу.
- Читал в "Петровском курьере"? Уразумел что-нибудь? - спрашивал один.
- Мабудь оживлять будут, - пытался сообразить другой.
По городу Слобожанску стали распространяться слухи, что это вовсе не объявление, а божественное известие о скором втором пришествии Иисуса Христа. Будто бы это не профессор, а сам спаситель, принявший лик представителя науки.
Люди грамотные, интеллигентные, рассуждали иначе. Они считали, что исполнилась, наконец-то, тысячелетняя мечта человечества о вечной жизни.
В городе нашелся человек, некто Иван Никифорович Забегайло, в свое время прочитавший в журнале "Черный монах" статью о философе Федорове и ухвативший суть его теории. Суть эта заключалась в том, как уяснил себе этот человек, что со временем наука раскроет секрет человеческого гена и с его помощью поднимет из могил наших умерших предков.
Двадцать лет назад, когда был напечатан научный материал в журнале, трудно было представить все детали этой невообразимой операции. Но если профессор Цирилага засучил рукава, значит время пришло. Иван Никифорович отдал бы все на свете за то, чтобы встали из могил его родители, чтобы снова увидеть их живыми. Этим он искупил бы свою вину перед ними.
А ему было в чем раскаиваться. Но жалеть отца и мать и проклинать себя он стал только после их смерти.
Грехи Ивана Никифоровича заключались в его отношении к родителям при их жизни. Когда же их не стало и ничего нельзя было исправить, его стали мучить воспоминания.
Иван Никифорович, готов был заложить квартиру, взять какой угодно кредит под большие проценты, лишь бы вновь увидеть свою незабвенную мамашу. Однако его сыновний пыл охладила супруга Марфа Никитична.
- Только и осталось заложить квартиру и остаться без жилья. Потом вместе с твоей мамашей пойдем по миру. Оживляй пока отца, поскольку он фронтовик. А там видно будет. Может, по лотерейному билету выиграем.
Или по шоколадной обертке. А то и на "Поле чудес" вызовут. Или в "Что? Где? Когда?" повезет. На том и порешили.
И вот, в понедельник, рано утром отправился наш герой из города Слобожанска в Петровск. Через полтора часа, обогнув здание оперного театра, он свернул на узкую, давно знакомую ему улицу Рымаренко-Задонецкого, где чуть ли не подряд шли клиники, диспансеры, амбулатории и зубоврачебные кабинеты. Одно время Иван Никифорович зачастил в это, будь оно неладно, место по весьма деликатному делу: он обнаружил, что его правое яичко гораздо мягче левого, а внутри его перекатывается какой-то шарик. Врачи онкодиспансера посоветовали беречь орган от чрезмерных нагрузок и ударов, пока ничего не предпринимать и показываться не реже двух раз в году.
Вот поэтому-то Иван Никифорович неплохо ориентировался в означенном закоулке областного центра. Было еще темно и туманно, холодный осенний ветер нещадно бил по недавно остриженному затылку. Наш герой поглубже натянул шляпу и вдруг наткнулся на живую преграду, перекрывшую тротуар.
- Вы что, ослепли, милейший? - басом осадил его высокий гражданин, которому он наступил на ногу.
- Что же вы встали на самой дороге! - в свою очередь возмутился Иван Никифорович.
- Вас не спросили! Не видите - очередь?
Тут только до Забегайло дошло, что он пришел далеко не первым. Через пять часов нудного стояния в очереди продрогший и отсыревший от тумана Иван Никифорович очутился в приемной профессора Цирилаги. Прием вел ассистент профессора Исай Шнеерович Стриканто. С виду Исай Шнеерович Стриканто был небольшого роста, черноволосый, с опушенным подбородком. Один глаз у него был зеленый, другой - голубой. Встречал он вежливо, говорил вкрадчиво, но предельно коротко:
- Сегодня производится предварительная запись. Вот вам талон, где указано, с чем вы должны прийти на беседу к профессору в строго определенный час назначенного числа. До свидания.
Ошеломленный Иван Никифорович вышел в коридор и прочитал на бумажке: "Явиться через 45 дней в 10-30 утра при себе иметь: аванс 5 тысяч гривен/ кроме участников боевых действий/, берцовую кость покойного и пять фотографий последних лет жизни".
Что же представляет из себя этот загадочный профессор Цирилага, достигший небывалых высот в медицине? Гениальные люди, как правило, маленького роста, но с крепким организмом, здоровым сердцем и большой головой. Должен же где-то размещаться их необыкновенный мозг. К этой общей характеристике необходимо добавить, что профессор имел продолговатое лицо, значительного размера с горбинкой нос, выпуклые глаза, тонкие губы и чуть-чуть приподнятый кверху подбородок. В раннем детстве он однажды зимой чрезмерно хватанул мерзлой брусники, чуть было не умер от воспаления легких, потому голос у него остался на всю жизнь простуженным.
Еще на студенческой скамье будущий светила медицины пришел к мысли, что воскрешение из мертвых без вмешательства науки произойти не может.
Когда Цирилага познакомился с трудами философа Федорова, то буквально зажегся мыслью посвятить свою жизнь осуществлению вековой мечты человечества. Правда, его слегка смущали библейские тексты. Ведь согласно писанию оживлять мертвых должен во время своего второго пришествия сын божий Иисус Христос. Но не божий ли глас внушил ему идею оживления? Он был в этом почти уверен. И эта уверенность привела в конечном счете к поразительным результатам.
Приехав домой, Иван Никифорович написал обстоятельное письмо родственникам на Алтай, где жил перед кончиной отец, чтобы прислали берцовую кость покойного.
Потянулись дни ожидания, дни надежд, сомнений и тревог. И вот пришла долгожданная посылка. Иван Никифорович удивился, увидев, что кость хорошо сохранилась, несмотря на то, что столько лет пролежала в земле.
В назначенный день и час Забегайло явился на уже известную читателю улицу. В приемной его встретил все тот же вкрадчивый Стриканто. Он сверил документы пришедшего с записью в журнале.
- Пожалуйте. Профессор ждет вас.
Кабинет его шефа походил скорее на лабораторию, чем на приемную. Вдоль стен стояли столы, заставленные разнокалиберными колбами, заполненными разноцветными растворами. Профессор сидел за столом, на котором не было ничего, кроме толстой старомодной наливной ручки, листа бумаги и магнитофона.
- Так, - сказал он, потирая руки, - Выкладывайте на стол, что принесли. Смелее! Ага! Вы уверены, что это берцовая кость вашего папаши, а не кого-то другого?
- Я сам при отрытии могилы не присутствовал, но родственники уверяют, что кость принадлежала отцу.
- А теперь расскажите всё об отце. Его образе жизни, привычках, пристрастиях, достоинствах и недостатках.
Профессор выпытал еще сотню мелочей, всесторонне характеризующих человека, и все это записывалось на пленку.
Когда беседа была закончена, профессор встал.
- Ну-с, дорогой господин-товарищ, готовьтесь к встрече с папашей ровно через сорок дней.
- Профессор, - робко проговорил Иван Никифорович.
- Что еще? - нетерпеливо прищурился доктор.
- А почему именно берцовая кость?
- А потому, милейший, что именно в ней я открыл ген оживления человека.
Не станем описывать подробно, как наш герой провел сорок дней ожидания самого невероятного момента своей жизни. Скажем только, что он известил о предстоящем событии всех дальних и ближних родственников. Однако никто из них не решился ехать в такую даль в столь смутное безденежное время. Зарплату уже давно платили не деньгами, а кастрюлями, ведрами, форсунками, колючей проволокой и даже унитазами. Да и никто не верил, что чудо может свершиться.
Время между тем шло, и пришел, наконец, долгожданный день. На улице Рымаренко-Задонецкого как всегда было многолюдно, несмотря на отвратительную погоду. Над городом низко повис не то смог, не то туман. Сырой холодный воздух проникал за ворот и в рукава и заставлял пешеходов шевелиться как можно быстрее. Они двигались сплошным потоком со своими тележками, колясками, сумками и портфелями.
Иван Никифорович долго вытирал туфли о тряпку на крыльце лечебницы и все не решался войти внутрь, опасаясь, что у профессора ничего не получилось, а его ждет большое разочарование. И вообще оживление - бред собачий, жестокий и хитрый розыгрыш, и сейчас обнаружится, что так называемый "профессор" сбежал в неизвестном направлении, а в помещении располагается совсем другая фирма.
Он робко открыл дверь и вошел в приемную. Но опасения не оправдались. Стриканто был на своем месте. В углу на жестком диване притулился какой-то сухонький старичок, на которого Иван Никифорович даже не обратил внимания. Старичок был в нижнем белье и больничном халате.
Стриканто хитро и загадочно улыбнулся.
- Значит, прибыли? Значит, за папашей?
Забегайло был ни жив, ни мертв от нетерпения и неизвестности.
- Волнуетесь? -вкрадчиво спросил Стриканто и подвинул на край стола какой-то лист бумаги.
- Распишитесь внизу. Готово? - и он сделал театральный жест рукой в сторону старичка:
- А теперь получайте вашего папашу!
Обмирая, Иван Никифорович повернул голову. Старичок молча вытирал слезы большим пальцем правой руки. Как же сын не узнал его сразу! Ведь он точно такой, каким был за год до кончины. Иван Никифорович поднял отца с дивана, обнял его сухие плечи.
- Ну, что, пошли? Я тебя тоже не узнал. - сказал старик знакомым с детства, глуховатым голосом. - Как там дома? - Он вел себя так, будто выписался из больницы после долгой болезни.
Сын накинул на отца привезенное с собой пальто, вывел его на крыльцо и тут же поймал такси. "Видимо, профессор не говорит своим пациентам, откуда они берутся", - размышлял дорогой Забегайло. Как же сказать отцу об этом?" Может вообще ничего не говорить? Но это невозможно. Телевизор, радио, газеты. Все равно узнает. Надо его как-то подготовить. А потом можно будет и расспросить, что там, за чертой жизни? Есть там что-нибудь или нет? Представилась возможность выяснить все эти вопросы, мучившие Ивана Никифоровича последние годы.
Смерть сама по себе не пугала его так, как раньше, ведь теперь можно будет лет этак через 50, 100, 200 вернуться и посмотреть, что же делается на белом свете. Потомки, наверное, будут жить лучше нас и найдут деньги на его оживление.
Отец тем временем неотрывно смотрел в окно такси и только цокал языком и качал головой.
- Чему так удивляетесь, папаша? - спросил водитель.
- Как же, как же. Такая пропасть машин! И какие-то не такие! Когда я ложился в больницу, были "Москвичи", "Победы", "Волги". Ничего не пойму.
- Долго же вы болели! - удивился таксист.
- А ты знаешь, какой сейчас год? - вдруг спросил сын.
- Какой?
- Две тысячи третий.
- Не болтай! Враг подслушает. - вспомнил отец старую поговорку и засмеялся.
- Дома, отец, разберемся, там расскажу все, что с тобой случилось.
Когда они подъехали к своей девятиэтажке, все жильцы стояли у своих подъездов и ждали пришельца с того света.
- Похороны у вас, что ли? - спросил таксист.
- Что-то вроде этого, только наоборот, - буркнул Иван Никифорович.
Отец выбрался из машины, и люди сомкнулись вокруг него тесным кольцом. Смотрели молча, разинув рты и не моргая. Еле-еле удалось протолкаться к своему подъезду. Сзади повис в воздухе вопрос:
- Из чего же это и как эти доктора лепят живых людей? Ведь от покойников, кроме костей, ничего не остается.
- Вот из костей и лепят, - прозвучало в ответ тоном вездесущего знатока.
- О чем это они говорят? - спросил отец сына, когда поднимались в лифте. - Кто кого лепит? Какие покойники?
- Не ведают, что болтают, - ответил сын.
Дома после ахов и слез жены Ивана Никифоровича, после ванны сели за стол.
- И в каких же это я местах оказался? Что-то всё мне здесь совсем незнакомое, - полюбопытствовал отец.
- Места петровские, слобожанские.
- Да это до моего родного Чернигова не так уж и далеко, - встрепенулся старик. Не был там почитай с 905-го года.
- Вот обживемся немного, окрепнешь, свозим тебя на твою родину.
- Брат у меня там оставался, может, его внуков разыщем. Яблоки у нас хорошо росли. И груши тоже. А у вас что-то на столе я не вижу ни того, ни другого. Или приелись?
- Какое приелись. Не родят. Двенадцать лет уж, как дачу имеем, а ни яблок, ни груш ни разу не наедались. Не говоря уже о том, чтобы на зиму заготовить. Отравлено все. И земля и воздух. Первые годы, когда начали огород обрабатывать, ни одного дождевого червя встретить не удалось, а кузнечика и сейчас не услышишь. Эти совхозы так обильно удобрения сыпали, что потравили все живое. А сверху ещё самолеты всякую гадость бросали.
- Что делали, паразиты! - удивился старик, качая головой.
- Пришлось червей на базаре покупать и пускать в огород. Понемногу восстанавливать плодородие.
- Что же делается! - снова не удержался старик. Куда же власти смотрят?
- А они, папаша, смотрят в собственный карман. Как бы побыстрее набить его, пока с доходного места не сместили.
- Так что же с яблоками-то?
- А с яблоками то радиация, то кислотные дожди. Плодоносят только возле дорог да в городе, где их бензином обдает со всех сторон. Но такие яблоки нам и даром не нужны. В них свинца больше, чем в патронах.
- Выходит к катастрофе идем? - спросил отец.
- Не знаю, что и думать, дорогой родитель. Если правители за ум не возьмутся, между собой не договорятся, то всем нам лет через сто-двести хана будет.
- Обрадовал, сынок, папашу. Нечего сказать.
- Я говорю, как есть. Как понимаю. А там... кто его знает. Может, спохватятся, если поздно не будет.
- А я так думаю, сынок. Надо все эти новые машины уничтожить и назад, к телеге. Милое дело - лошадь.
- Да, но на лошади не прокормишь ту уйму людей, которую нарожали по всему белому свету за последние сорок - пятьдесят лет. И нам с тобой этот вопрос не решить. Давай-ка лучше выпьем по рюмочке за твое чудесное возвращение к нам.
- А что все-таки со мной случилось? Я что, попал в реанимацию? Долго был без сознания? У нас, помню, на фронте одному снайперу немецкая пуля в рот попала. Так он очнулся аж через полгода в Ташкенте, в госпитале. Между прочим, золотые зубы вставили.
- И тебе вставим, папаша. Правда не золотые, но такого же цвета.
- Может, у меня был сон летаргический? Так и скажите.
- Нет, отец, тебя не было с нами ровно тридцать лет.
- То-то, я смотрю, ты так постарел. Да и супруга твоя сдала. Но где же я был?
- Ты был там, - сын медленно поднял кверху руки и голову.
- Не шути так, а то мне что-то не по себе, - старик зашатался вместе со стулом, рюмка выпала у него из рук, борода затряслась. Сын соскочил, отвел отца на диван.
- Налей-ка рюмку, - попросил отец. Выпив, он пососал солёный огурец и долго перекатывал его беззубыми деснами.
- Ничего не могу понять. Объясните мне, наконец, что происходит?
Сын прочитал новоявленному родителю извещение в газете "Петровский курьер" об опытах профессора Цирилаги. Папаше снова стало дурно. Его положили на диван, приподняли голову. Постепенно он вновь обрёл дар речи.
- Выходит, что же, я умер, что ли?
- Когда-то умер, а теперь вот снова живешь.
- И что же этот профессор Дурлага оживил меня с помощью берцовой кости? Чертовщина какая-то! Кто поверит?
- Верь не верь, а факт на лицо. Давай-ка папаша, опрокинем ещё по рюмочке за твое благополучное возращение в лоно семьи.
Старик едва пригубил, а сын выпил рюмку до дна. Лицо его приняло таинственное выражение.
- А теперь, папаша, расскажи нам, как там живут люди.
- Где это - "там"?
- Ну там, где ты был всё это время. На том свете. Кормят хотя бы?
Старик приложил палец к губам:
- Тшш! Об этом ни слова. - Он истово перекрестился. - Меня посетило чудесное виденье. И я только сейчас уразумел, что то был вовсе не сон. Но на земле никому не дано знать об этом. Иначе лететь мне в геенну огненную.
- Но ведь вы, как будто, раньше не верили в Бога, дорогой родитель? И даже в коммунистической партии состояли?
- Единственное, что вам могу сказать: все от Бога. И коммунистическая партия тоже. Сравните вы нагорную проповедь и моральный кодекс строителя коммунизма. Почти одно и тоже. И больше меня ни о чем таком не спрашивайте. - Но почему?
- Если вы будете знать, что за роковой чертой есть какая-то жизнь, то будете ли ценить то, что имеете на земле? То, что дано вам от рождения?
Помолчали.
- А где мой паспорт? - вдруг забеспокоился старичок.
- Паспорт? - переспросил сын. - Ах паспорт. Н-да. А мы его того...
- На помойку что-ли? Рано же вы родного отца основного документа лишили. Как я буду без паспорта?
- Он все равно сейчас бы не пригодился.
- Это почему же?
- Сейчас совсем другие паспорта. И Украина другая.
- Какая это - другая?
- Незалежная. Отделились мы от России. И от других республик тоже.
- Ну и дураки!
- Это ещё не все.
- А что ещё?
Капитализм у нас. С социализмом давно покончено.
- Нда ! Хоть ложись и снова помирай. Не укладывается у меня в мозгах все это. Капитализм! Это кто же удумал такую шутку - назад историю повернуть?
- Кто был у власти, когда ты от нас ушёл? - спросил сын.
- Брежнев.
- А после него началась чехарда, и в итоге стал править Горбачев. Вот он и вздумал в рыночную экономику въехать на тройке, а вожжи не удержал.
- Ну, и как новый порядок? Нравится? Разбогатели?
- Демократия. Свобода. Вот только жрать нечего.
- То-то я смотрю на столе одни углеводы. А котлеты где, пельмени, вареники, наконец?
- Об этом приходиться только мечтать. Все это черти с квасом съели, потому что карманы у всех пустые.
- Тем более мне паспорт нужен. Пенсию без документов не дадут.
- Трудовую книжку поди тоже не сохранили?
- Мы же не могли предположить, что произойдет такое чудо, и мы увидим тебя снова живого.
Несколько дней старик отдыхал, осматривался, приходил в чувство. Потом повел сын его в милицию паспорт получать. А там не протолкнуться. Еле-еле удалось в центр протолкаться. Огляделись: четыре очереди выстроились и в разные стороны продвигаются. Попробовали выяснять, кто куда и зачем путь держит. Оказалось: одни - бланки по-украински заполнять, другие - незалежное гражданство получать, третьи - это же самое гражданство подтверждать, а четвёртые - получать паспорта.
Старик и сын растерялись. Сыну-то легче: старый паспорт на новый обменял механически и никаких проблем. А тут поди разберись, с чего начать. То ли с гражданства, то ли с паспортного стола. Заняли очередь и туда и сюда. Какая быстрее подойдёт. Сын пристроил отца на скамейке, а сам решил потолкаться в очереди. Среди тех, кто стоял за гражданством, было процентов восемьдесят жителей Кавказа. Держались они смело, независимо. Как будто волшебный штамп заиметь в паспорте - для них дело уже решенное. Достаточно зайти в волшебный кабинет. Выходили они оттуда довольные, с невозмутимыми лицами и высоко поднятыми головами.
Везет же людям, подумал сын. Небось, вчера только примчались со своих неспокойных мест, а завтра уж и паспорт и штамп получат, а тут человек и родился и вырос на Украине и не знает с какой стороны к делу подступиться.
Ближе к обеду очередь таки подошла.
- Ты посиди, папаша. Если понадобишься, я тебя позову.
За столом кабинета сидел упитанный майор с круглым самодовольным лицом и деловито запихивал в конверт какие-то деньги. На вошедшего он даже не взглянул.
- Я насчет паспорта для моего родителя... Как это сделать?
- Насчет паспорта в другом кабинете. А тут гражданство оформляют.
- Гражданство ему тоже необходимо.
- Какое время он проживает на Украине?
- Неделю.
- Приходите через пять лет.
- Позвольте, на какие средства он будет существовать? Без паспорта пенсию не получит.
- А где его старый, советский паспорт?
- Дело в том, что он умер...
- Кто, паспорт умер?
- Да, нет, отец.
- Мы покойникам гражданство не оформляем! А вам, очевидно, надо сходить на прием к психиатру.
- Вы меня не так поняли. В газетах же, наверно, читали, что в Петровске людей оживляют. Вот наш папаша как раз из этих, из оживленных.
Майор долго сосредоточенно молчал, , затем категорически отрубил:
- У нас нет никаких указаний насчет граждан такой категории. На каком основании мы будем выдавать им гражданство? Ведь совершенно неизвестно, откуда они появились.
- Может, вы проконсультируетесь, а мы подойдем попозже.
- Через месяц, не раньше.
Прошел месяц. И снова в милиции невообразимая толкотня, и снова четыре очереди и шустрые молодчики с Кавказа. На этот раз Иван Никифорович пошел один, просидел до обеда и, взмокший, раскаленный, наконец встретился лицом к лицу с уже известным нам майором внутренней службы.
- Ну, что у вас?
- Да все то же. Я насчет папаши.
- Какого года рождения?
- Тысяча восемьсот восемьдесят восьмого.
- Долгожитель, что ли? С Кавказа?
- Да нет, мы из оживленных.
Майора всего передернуло.
- Ему надо пройти проверку в органах госбезопасности.
- Зачем в органы-то? Какую еще проверку?
Майор пожал плечами.
- Мало ли что. Может, он вовсе не ваш папаша, а переодетый Бен Ладен. Чем вы докажете, что он ваш отец? Есть какой-нибудь документ, удостоверяющий этот факт? В общем, если органы дадут добро, будем работать. Он где родился, ваш папаша? Если на Украине, то это облегчит нашу задачу.
- В Черниговской области он родился.
- Отлично. Сделайте пока туда запрос, пусть по церковным книгам посмотрят и пришлют справку.
- Да сохранились ли там эти книги? Ведь две мировые войны по тем местам прокатились.
- Это уже не наши проблемы.
Куда идти, кому жаловаться? - подумал Иван Никифорович, выйдя из гостеприимного здания милиции. Руки у него опускались, потому что дело с места не двигалось. Но все же отправился, скрепя сердцем к чекистам, с которыми никогда ранее не встречался.
Массивная железная дверь. Звонок. После второго нажатия на кнопку дверь мгновенно распахнулась, и на пороге так же мгновенно выросла мощная фигура, похожая по своим габаритам на монгольского борца.
Человек этот резко дернул головой вверх и уставился на Ивана Никифоровича немигающими пронзительно-холодными глазами.
- Меня из милиции к вам послали.
- На предмет?
- Да вот с папашей у нас загвоздка. Паспорт ему надо получать.
- А мы тут причем?
- Проверить должны, не шпион ли?
- Он что из-за границы прибыл?
- С того света явился. Оживили мы его, а теперь не знаем, что делать.
Кэгэбешник нисколько не удивился такому известию. Видимо, папаша у них на учете с первого дня своего оживления.
- Фамилия?
- Забегайло.
- Так, где он у нас тут. Рабочий, ударник первой и второй пятилеток, стахановец, награжден орденом Ленина. За границей не был. Ни единой зацепки. Все, можете идти. Мы сообщим в милицию.
Стальная дверь с силой захлопнулась за Иваном Никифоровичем,. Как будто из танка выстрелили по Белому дому.
Через месяц почтальон принес письмо из села Свинопухи Черниговской губернии. "На ваш запрос сообщаем, что церковные книги о новорожденных за 1888 год не сохранились". Сельский голова Миклуха-Маклай".
Иван Никифорович предъявил это обескураживающее его послание уже примелькавшемуся майору.
- С Черниговым все ясно, - сказал тот. - Запрашивайте паспортные данные с последнего места жительства вашего родителя. Где он жил?
- На Алтае.
- Другая страна. Срок получения гражданства растянется на пять лет. И паспорта тоже. И стоить это будет триста долларов.
У Ивана Никифоровича помутилось в глазах.
- Где же мы возьмем такие деньги?
- Надо было все предусмотреть, когда возвращали к жизни папашу. Где же родитель-то?
Иван Никифорович приоткрыл дверь.
- Папаша, зайдите сюда. Милиция хочет на вас посмотреть.
Майор молча воззрился на старика.
- Что же профессор не мог помоложе сделать?
- Профессор сказал: "Каким ушел, таким и возвращаю. А омолаживание - дело будущего".
Дома обсудили, как быть дальше.
- Пока суд да дело, давай, папаша, попробуем пробить пенсию. Люди в собесе без погон, с ними легче будет разговаривать. Возьмут да и войдут в наше положение.
В пенсионном отделе истово трудились сто двадцать два чиновника в юбках, располагаясь в низком, похожем на коровник, помещении. Оглядевшись в полутемном щелевидном коридоре, просители полюбопытствовали в приемной, к кому им лучше всего обратиться, учитывая сложившуюся ситуацию.
- Адрес? - поинтересовалась огненноволосая секретарша и уставилась на старика, как на чудо.
За двенадцатым столом в двадцать третьем кабинете сидела женщина, едва умещавшаяся на стуле, хотя верхняя половина ее туловища была вполне приличная. Фамилия Олимпиады Моисеевны вполне соответствовала фигуре - Шопенская.
Выслушав посетителей, она нарочито громко переспросила у папаши певучим голосом:
- Так это вас в Петровске сделали из берцовой кости? Это ж надо до чего мы дожили! И сразу же тридцать три головы, до этого сосредоточенно уткнувшиеся в свои бумаги, повернулись в сторону двенадцатого стола. Старик съежился и почувствовал себя так, будто ему вкатили тридцать три укола хлористого кальция.
- Не знаю даже, что вам сказать, - мягко пропела тяжеловесная женщина-инспектор. Без пенсии жить нельзя и в то же время случай небывалый. Раньше, то есть до того, как...- Тут она запнулась, подбирая слова, - до того как вы скончались, пенсию получали?
- Получал, - прошамкал старик.
- А пенсионная книжка сохранилась?
- В том-то и дело, что нет, - вмешался Иван Никифорович. - Никто ж не думал, что она может пригодиться.
- Ну, тогда без визита к начальнику не обойтись, - и она повела их по бесконечному коридору, который неожиданно повернул направо, и они уткнулись в обитый красной кожей кабинет с вывеской: "Начальник отдела С. В. Хвостанец". В конце длинного, похожего на свадебный, но без закусок и выпивки, стола располагалась молодая для такой должности, но важная дамочка в вязаной кофте с плотно охватывающим ее шею воротником. У дамы были пухлые румяные щеки и начесанные на лоб короткие волосы. Она попросила вошедших присесть на стоявшие вдоль стены стулья.
- Серафима Никаноровна, - обратилась к ней подчиненная, вот тяжелый случай с назначением пенсии. В Петровске начали оживлять людей и первая ласточка уже прилетела.
Выражение важности на пухлом лице начальницы сменилось недовольством.
- Оживляют людей, не согласовав вопрос с органами социального обеспечения! Форменное безобразие! Где мы возьмем деньги? Ведь они не заложены в бюджете! Вы понимаете, граждане, что в этом году мы при всём желании, ничего для вас сделать не сможем. А вот в следующем году ваша пенсия будет предусмотрена бюджетом в плановом порядке. Только надо как можно быстрее представить все необходимые документы.
- Однако, ничего не выйдет, - тяжко произнес отец, когда соискатели пенсии вышли из учреждения. Сын тоже начал сомневаться в успехе предприятия. Но надо было поддержать старика.
- А помнишь, отец, я когда-то песню пел: "Не трусь, папаша, дуй за мной". Вот и сейчас давай не будем трусить раньше времени. У тебя ведь тоже была любимая песня: "Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет".
Сделали запрос документов для собеса, и, пока шестеренки бюрократической системы со скрипом поворачивались, возникли материальные затруднения. Двух пенсий - Ивана Никифоровича и Марфы Никитичны хватало только на хлеб, крупу и маргарин. Уплату коммунальных услуг пришлось временно приостановить.
- На стариках только и выезжают эти коммунальщики, - с негодованием рассуждал Иван Никифорович. - А те, кто работает, не платят по году, по два. И никто у них краны не перекрывает и электричество не обрезает. Хотя устрашающими предупреждениями облепили все двери.
Неудачи преследовали наших героев одна за другой. Пришел нерадостный ответ с места, где последние свои годы жил, работал, состарился и почил Никифор Иванович Забегайло. "На ваш запрос относительно документов о трудовом стаже вашего отца вынуждены ответить отказом, поскольку оные могут быть использованы в корыстных целях. Начальник отдела кадров Могильщиков".
- Надо было написать, что я живой, - упрекнул сына отец.
- А кто поверит? - ответил сын. -Придется ехать за справкой к профессору.
В справке, которая была привезена из Петровска, говорилось: "Дана настоящая Н.И. Забегайло, родившемуся в 1888 году, в том, что он действительно возвращен к жизни в 2003 году по методу профессора Цирилаги. Старший ассистент Стриканто".
Драгоценный документ немедленно отправили заказным письмом по назначению. Оставалось дождаться результатов.
Наступило время больших ожиданий. Папаша вернулся из больницы и каждый день дважды спускался на лифте, чтобы внизу заглянуть в почтовый ящик: а не пришел ли откуда-нибудь ответ. Однако чиновники не торопились. Ответов не было. Между тем, материальное положение оживителей и оживленного пришло в плачевное состояние и главное - так и не был возвращен долг хорошему человеку. Как идти к нему в следующий раз? Когда снова приспичит.
Чередовали кашу перловую с гречневой, фасоль с соевым мясом, галушки с клецками, вареники с капустой сменяли вареники с картошкой. Чем больше ели, тем больше хотелось чего-нибудь такого. Но возможности не было. Ждали новых ласточек, и они появились.
Пришло письмо с бывшего места работы папаши.
"Поздравляем нашего бывшего работника с возвращением в строй живущих! Однако ничем помочь не можем, поскольку архивы умерших хранятся не более десяти лет. Нач. отдела кадров Смертельный."
Следом прилетела и другая ласточка. "Никаких сведений об якобы проживавшем в нашем городе гражданине Забегайло в архивах не сохранилось. Начальник 2-го отдела РОВД Козел".
Сын посмотрел на отца, отец - на сына.
Круг замкнулся. Ни паспорта, ни гражданства, ни пенсии ближайшие годы не сулили.
- Ничего страшного, отец, - сказал Иван Никифорович, нарочито бодрым голосом. Каша в нашем возрасте - самый пользительный продукт. Если ты тридцать третий год пережил, то 2003-й переживешь тоже. Пошлем письмо Президенту, так мол и так - уникальный случай.
Письмо Президенту было отправлено. Но через три дня отец исчез. Пошел прогуляться и пропал. Заявили в милицию, сходили в больницу, заглянули в морг. Вспомнили передачу "Жди меня"; может, потерял память и блуждает бог знает где?
Лишь на четвертый день на кухне под клеёнкой супруга Ивана Никифоровича обнаружила записку: "Меня найдете там, где получили..."
В недоумении и тревоге сын поехал в Петровск на улицу Рымаренко-Задонецкого. К его удивлению никакой очереди к профессору не было. А при входе висело объявление: "Профессор Цирилага приостанавливает на неопределенное время опыты по оживлению человека из берцовой кости в связи с невозможностью для государства обеспечить возвращенным к жизни хоть какое-нибудь существование".
В приемной сидел Стриканто и что-то строчил на машинке.