Вскоре после окончания войны отец взял меня с собой в Экимчан. Так назывался наш районный центр .Было мне лет тринадцать и дальше нашего таежного горного поселка я еще ни разу в жизни не был. Отец собирался в райцентр по важному делу: с него должны были снимать выговор, который он получил в 1937 году за аварию на электростанции, где много лет работал машинистом.
Ранним летним утром мы сидели на бревнах возле гаража и поджидали, когда соберутся все пассажиры. Невдалеке стояли и курили наши попутчики Черенков и Студенкин. Они работали вместе с отцом и я их хорошо знал. Да и вообще в нашем поселке все знали друг друга. Черенков, моложавый, подстриженный под "бокс", лет сорока двух, одетый в серый американский пиджак, доставшийся ему от неизвестного бизнесмена, пожертвовавшего часть своего поношенного гардероба . В конце войны к нам несколько раз привозили и раздавали американские подарки, довольно приличные, хотя и не первой носки, пиджаки и брюки, а то и целиком костюмы.
Студенкин, худой, длиннолицый, прямой и высокий, был в черной рубашке-косоворотке, выпущенной поверх брюк и повязанной тесемкой с бахромой на концах. Он, как и Черенков, ехал получать партбилет.
-Пролезли все-таки в партию,-кивнув в их сторону, недовольно сказал отец. И я вспомнил, как Черенков приходил к отцу за рекомендацией.
Дело было в выходной день. Отец сидел за столом в клубах табачного дыма и составлял табель, Он был бригадиром и ежемесячно аккуратно ставил угловатые восьмерки в расчерченной клеточками тетрадный лист бумаги. Кто-то прошел мимо окна и на крыльце послышались шаги.
-Можно, Петрович?- голос у Черенкова звонкий, нарочито бодрый.
-Входи, куда ж деваться,- ответил отец. - Садись вот на ящик.
Черенков вытер ноги о тряпку у порога, прошел и сел на большой красный сундук, в котором храни лось все наше семейное барахло. Гость достал кисет и свернул козью ножку. Прикурив у отца, приступил к делу.
-С тобой, Петрович, парторг насчет меня говорил?
Отец по молчал., потом хмуро, не глядя на Черенкова, сказал:
-Говорить-то говорил, но я ему ничего не обещал.
-Ты же меня знаешь, Петрович.-удивленным тоном произнес Черенков.
-Очень хорошо тебя знаю, да только не пойму, что же ты раньше не вступал?
-Когда раньше? Я и сейчас еще не старик.
-Когда раньше, говоришь? -разгорячился отец.- А хотя бы тогда, когда немец под Москвой стоял! Кое-кто думал, что Советская власть не устоит и к нам, на Дальний Восток японец нагрянет. А она устояла! Теперь вы и поперли в партию, как жуки.
-Причем здесь Советская власть, -испуганно замахал руками Черенков..
Отец посмотрел ему в гдаза, погрозил пальцем.
-Помнишь, зимой в сорок первом году ты на меня с кулаками кинулся в переулке возле елисеевского огорода? Что ты тогда кричал про коммунистов?
-Ей Богу не помню, Петрович. Пьяный был..
-Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.-Не дам я тебе рекомендацию.
Весь красный, Черенков поднялся, бросил на пол окурок.
-Думаешь, на тебе свет клином сошелся?-и не попрошавшись,- вышел на улицу.
Я тогда спросил отца:
-Что ж теперь никому нельзя вступать в партию, если война кончилась?
-Можно,-еще не остыв, ответил отец .Но только не таким, как он или Студенкин.. Во время войны попали мы как -то с Черенковым в одну компанию. Потом вместе шли домой. Так он меня ни с того, ни с сего вдруг за горло схватил. "Погодите,-кричит, -коммунисты! Мы еще с вами рассчитаемся!" Стоило мне тогда заявит, и десять лет были бы ему обеспечены. Отхватил бы, как миленький. Парней его пожалел, да и жена у него славная баба.
-Ты и сейчас сказать можешь,-не унимался я.
Отец нахмурился.
-Никудышное это дело - доносить на людей.. Меня как-то в НКВД приглашали .Предлагали с отрудничать. Я отказался.
-Ну, а Студенкин, он что тоже что-нибудь про коммунистов говорил?
-Этого я бы тоже не принял. Такие, как он, больше вреда приносят, чем пользы. Задницу готовы лизать начальству, лишь бы быть на виду! Болтать языками на собраниях, давать пустые обещания - тут они первые. А как до дела дойдет, так в кусты.. Влт и этой весной, когда директор прииска потребовал пустить третий котел к Первому мая, Студенкин и такие же, как он подпевалы, подхватили:
-Пустим, обязуемся, даем слово!
-А я выступил и говорю: " Не сможем, не успеем," Потому что знаю. Пятнадцать лет здесь работаю. Но они свое. А остальные молчат.. Каждый за свою шкуру трясется.. И что же получилось? Котел пустили, а через месяц останавливать пришлось, потому что отремонтировали кое-как, спустя рукава. И ведь не первый раз такое случается. Сколько лет воюю с ними. В партию такой вступит- не остановишь.
-Но другие ведь дали им рекомендации.
-Такие же, как они , дали.
Из гаража выехала полуторка.. Сзади ее кабины были установлены газогенераторные цилиндры.. Машина эта вместо бензина топилась березовыми чурочками..Несколько мешков с этими чурочками лежали в кузове. Мы уселись на лавки, протянутые вдоль бортов, и машина тронулась.
От гаража сразу же начинался редкий молодой лес, затем пошла марь, куда мы ходили за голубицей, промелькнуло несколько фанз китайской деревни, приютившейся у самой реки, которая вилась у подножья цепочки гор, заслонивших полнеба как раз там, откуда по утрам вставало солнце.
В Экимчане жила двоюродная сестра моей матери тетя Маруся. Мать очень любила тетю Марусю, часто вспоминала и жалела ее.. Тетя Маруся пошла замуж за вдовца с тремя детьми., потом у самой родилось трое ребятишек.. А муж ее, дядя Костя, пил, буянил. Дети росли напуганными и несчастными. И самой несчастной была тетя Маруся.
Народу набралась полная машина. Все ехали по делам, кроме меня и маленького хорошо одетого мальчика., которого сопровождала красивая молодая, черноволосая женщина по фамилии Ждан. До райцентра было около восьмидесяти километров.. Тогдашние грузовики это расстояние преодолевали за четыре часа. Дорога шла по редкому, почти совсем вырубленному лесу, который постепенно становился все гуще и гуще. Ели и лиственницы стеной подступали к самому полотну шоссе.. Сухой черный мох свисал с их ветвей. Показался поселок Ольгинск, где , по рассказам отца, когда-то было очень много золо- та. Он после службы в армии работал здесь надсмотрщиком.
Отсюда дорога стала круто взбираться на перевал. Поднимались не меньше часа.. Наконец выбрались на гребень и покатили зигзагами вниз. А когда спуск кончился, впереди на высокой террасе открылся Экимчан.. Под террасой несла свои воды Селемджа. От нее и район наш назывался Селемджинским. Эта река была раза в четыре шире и глубже нашей речки Харги.. Через ее русло был протянут канат, по которому ходил блок. с другим канатом, прикрепленным к парому.
Поселок стоял на той стороне реки. Но и на этой было несколько домов. В одном из них жила тетя Маруся
Моя мама умерла год назад. Когда она была жива, часто доставала из сундука старые фотографии. И это было для меня таинством, семейным праздником.. Мать усаживала нас с сестрой рядом, бережно брала в руки каждый снимок и подробно рассказывала, кто на нем изображен и в каком родстве он с нами находится. Она с любовью и уважением называла каждого по имени. Тут же вспоминала какой-нибудь связанный с жизнью этого человека случай, приводила много интересных подробностей. Вся атмосфера таких бесед с нами была всегда интересной и доброжелательной. Постепенно мы хорощо узнали наших теток, двоюродных и троюродных братьев и сестер. И несмотря на то, что увидеть их довелось много позже, близость, родственные чувства появились еще в детстве.
В наше время многие молодые люди не имеют никаких связей с дальними родственникам., Когда-то было принято гордиться своей родословной. Считалось святым делом отстаивать честь семьи, хранить и умножать ее традиции.
. Если человек дорожит этим, он не позволит себе совершить недостойный поступок, нарушить данное слово, обмануть или оболгать кого-нибудь. И не здесь ли один из истоков сегодняшнего разгула преступности? Не в том ли ее причина, что нарушены все человеческие добродетельные связи между людьми? Пушкин писал:" Гордиться славою своих предков не т олько можно, но и должно. Не уважать оной есть постыдное малодушие. Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца"
Много мать рассказывала нам и о тете Кате, которая не была родной ей сестрой по крови.. В зимний трескучий мороз ее, грудную, нашли на пороге дома, завернутую в какое-то тряпье. Очевидно , отчаявшиеся от нужды родители понадеялись на доброту и милоселдие моих бабки с дедом. И не ошиблись. Было это в 1902 году. Тетя к-Катя росла вместе с матерью, как родная, и все любили ее и она любила всех. Мать моя была младше приемной года на четыре. Боязливая и обидчивая, она ни на шаг не отставала от старшей сестры. И та во всем ей помогала, утешала, старалась развеять страхи.. Когда они остались без матери, тетя Катя заменилаее. Отец приходил с работы поздно. Был он ломовым извозчиком. Сохранилась единственная фотография начала 20 века, на которой дед с бабкой сидят на стульях, а дочери стоят по бокам. Дед с бородой и усами, в мягких кожаных сапогах с голенищами до самых колен. Снимку уже более ста лет. Но он не поблек и не поддался никакой порче. Сохранилась и четкая надпись карандашем на обороте: "фотография Мигива"..
Мать всегда вспоминала тетю Катю добрым словом, жалела, что ей, как и тете Марусе не повезло с мужем, который пил и дрался. Их мужья были родными братьями. Такое замужество моя мама считала грехом.
-Вот Бог и наказал их, - говорила она. Оба брата погибли на фронте. Матери перед самой войной удалось впервые за все время жизни на прииске повидаться с тетей Марусей. И когда она вернулась от нее, очень жалела свою двоюродную сестру, добрую и беззащитную . Вспоминала, как пьяный муж тети Маруся, не стесняясь гостей, кидался на жену драться, как пугал этим своих маленьких ребятишек.. Отец устроился в крохотной приисковой гостинице, хозяйкой
которой была маленькая кривоногая старущка. Потом он повел меня к тете Марусе . В ее дворе я впервые в жизни увидел колодец с журавлем и очень удивился. Поразила меня высота этого самого журавля..
На крыльце стояла далеко не молодая женщина с очень добрым и усталым лицом., у нее были большие внимательные глаза и пухлые губы.
-Здорово, девка!- бодро при ветствовал ее отец.. На лице тети Маруси я прочитал вначале что-то похожее на испуг, потом оно сразу потеплело, на глаза навернулись слезы, и по тому, как она вымученно улыбнулась, можно было подумать, что ей редко приходится это делать.
-Леня, Юра!- позвала она, обернувшись с порога . - Посмотрите, кто к нам приехал!
Из комнаты вышли два мальчика лет пяти, совсем не похожих друг на друга, хотя они были двойняшки. Один белолицый, беловолосый с круглым лицом, другой- русый, более щуплый. Затем притопала босиком девочка, еще моложе их, с густыми длинными, расчесанными в кружок изжелта белыми волосами.
-Ребятишки, это ваш брат Юра, сын тети Лены.
И сыновья и девочка уважительно и робко уставились на меня.
-Идите поиграйте пока. А я вам суп с крапивой сварю. Вы варите такой суп?- спросила тетя Маруся
-Ишь ты, с крапивой,-отозвался отец.-Нет, мы все больше с лебедой.- Поговорив некот орое время с тетей Марусей, он велел мне оставаться, а сам ушел в гостиницу.
Ребятишки продолжали рассматривать меня. Светловолосый Юра попытался что-то сказать, но он до того сильно заикался, что так и не смог ничего выговорить.
Показать тебе карточки?-предложил Леня. Мы вошли в комнату, где стояло несколько
кроватей, застланных одеялами из разноцветлых лоскутков.. На стенах висели старинные коричневые фотографии. Они были сделаны до революции, и люди, снятые на них, совсем не походили на нынешних и по одежде, ее покрою, по манере держаться, по выражению лиц, на которых можно было прочитать что-то солидное, уверенное.
Дети показали фото своего отца. По рассказам матери он представлялся мне страшным разбойником Беналисом из сказки "Золотой ключик". Безжалостным злодеем. Только такой человек мог истязать свою семью. Но по фотографии сказать этого было нельзя.
Как описать мне вкус того супа с крапивой, который налила в чашки мне и своим ребятам тетя Маруся. В этом супе картошки не было. Была одна трава. Скорее всего у этого супа вкуса не было никакого. Но больше есть было нечего., а желудок требовал пищи. С тех пор, как ввели карточки, то есть с осени 41 года я ни разу не почувствовал себя сытым и , дорвавшись до какой-нибудь похлебки, жадно набивал ею нутро до тех пор, пока уже было некуда. Так было и в гостях у тети Маруси.
-Ешь, Юра. Хлеба у нас нет. Мы его за два дня вперед взяли.
Какие надо было иметь силы., чтобы выкормить, воспитать без мужа шестерых детей, работая уборщицей и получая каких-нибудь сто пятьдесят рублей зарплаты.. Видимо, есть
на свете Бог и он не дал тете Марусе погибнуть. Она выжила. Все девчата вышли замуж, а ей со своими младшими удалось перебраться в Благовещенск. И там вначале жить было нелегко. Она работала на спичечной фабрике, и моя сестра Тамара как-то встретила ее на улице, желтую, изможденную трудом во вредоносном цеху..
Но и это вынесла тетя Маруся, вышла на пенсию. Начали работать подросшие ребята., женились. Появились внуки, и ожила старая женщина И прожила еще много-много лет..Я посылал ей открытки перед праздниками, и она отвечала мне добрыми благодарными письмами. Побывать у нее довелось лишь однажды , будучи в отпуске.. Она жила у сына Юры и нянчила внуков. Мы проговорили с ней часа два или три. Она была рада встрече.
Пришел с работы сын. Поздоровался как-то издалека, подойти и пожать руку постеснялся.
А тогда, в сорок пятом, ночью меня чуть не съели клопы, с которыми, надо сказать мы
и в своем доме были хорошо знакомы. Они были неотъемлемым признаком военного времени.
Утром мы с отцом переехали на другую сторону реки, прошлись по поселку.. Обратили внимание на то, что у каждого дома в Экимчане росла черемуха Пьянящий аромат ее цветов витал в воздухе.
До заседания в райкоме оставался еще целый час. Мы спустились к реке. Сели на камне. Чистый прозрачный поток неудержимо несся мимо.
-Вот так и жизнь проходит, как эта вода, - невесело произнес отец. Помолчав, добавил:
-Чуть я тогда в тюрьму не попал. Ведь тридцать седьмой был год. Многих тогда сажали и за более мелкие дела, чем наша авария, а некоторых и ни за что. Кое-кто, правда, вернулся. . Старик Буторин, например, ты его знаешь. Его обвинили в том, что он, якобы, пшеницу прятал во время коллективизации.
-Как же такое могло быть? -недоумевал я.
-А вот так. Поругался с кем-нибудь или какой-то негодяй из зависти взял и написал на тебя что в голову взбредет. Некоторые на допросах не выдерживали и клеветали на других. А некоторые таким путем счеты сводили..
-Это бюро на всю жизнь запомнилось. Можно сказать, на волоске висел. Раз авария, органам надо было кого-то посадить. Меня или брата начальника станции. Сподручнее было меня. Братья одну линию гнули. В Сенькину, мол, смену все было в порядке, а в мою трубы полопались.. И им верили.. Я , конечно, был виноват, что понадеялся на Сеньку, не проверил все, как следует, когда принимал смену.
-Ну, и как там на бюро? Что говорили?.
Сначала члены бюро мне сочувствовали . Но после того, как выступил начальник НКВД и заявил, что дело вредительством пахнет, все, кто меня защищал, вдруг поменяли свое мнение.. А ведь все они знали меня. С одним в мезцехе когда-то работал, со вторым на охоту вместе ходили .Они уже не защищали меня, а мямлили что-то невразумительное. Зато не мямлил энкаведэшник.
-Я считаю, что дело надо передать нам, а мы разберемся, -и выжидательно посмотрел на первого секретаря. Сутулый такой, черный, нехороший человек.
Секеретаря я знал хорошо. Да и он меня тоже. С отцом его мы вместе на прииске работали. Крепкий был старик .Кирюхины их фамилия. Пятак , бывало, возьмет и согнет тремя пальцами.. Пять сыновей у него было. Этот, самый младший, в политику ударился. Когда в наших краях в гражданскую войну Бочкарев и Пепеляев свирепствовали, он в партизаны ушел. Я тогда только что с германской возвратился. Можно сказать, темный был. Не понимал, кто прав, кто виноват. Одни придут -партизанами себя называют, и другие тоже говорят, что они партизаны. Вот и разберись. Но когда Пепеляев зимой в самые морозы, догнал партизан где-то здесь, под Экимчаном , и утопил всех в проруби, многие сразу поняли, кто красный, а кто белый.
-Я тогда смотрителем на прииске работал. За старателями-китайцами присматривал. Чтобы золото не воровали. А золото тогда было богатое. Самородки на каждом шагу попадались. И китайцы умели ловко их прятать в одежде..
-Пошел я как-то однажды в избушку перекусить. Она на пригорке стояла, у самого леса. Метров четыреста надо было пройти от шурфов. Подхожу, смотрю: от деревьев какой-то человек тоже к избушке подходит. Голова тряпкой обмотана, шапки нет. Всмотрелся- Ванька Кирюхин. Знал я, что партизанил он. Лицо черное, обмороженное.. Сказал, что ему одному удалось спастись из отряда.. В каком-то зимовье отсиживался. Куропаток из берданки стрелял, пока патроны были, а кончились - деваться некуда, пришлось к жилью подаваться.
Дал я ему патронов, сухарей, шапку нашел чью-то старую и посоветовал побыстрей уходить, потому что белые, по словам китайцев, партизан ищут и могут сюда нагрянуть. Говорю это я ему, а сам поглядываю в окошко. Чем черт не шутит.. Смотрю-китаец бежит. Ванька в подполье сиганул, а я вышел на улицу. Говорю китайцу: что, мол, тебе, ходя , надо?
-Его там...белый..ходи. Партизан ищи..
-Скажи - нет тут партизан,--крикнул китайцу, и он убежал обратно.
-Надо уходить,-говорю Ваньке,-пока не поздно.. -Он выглянул в окно, побелел весь, несмотря на черные пятна на щеках.
-Поздно! Что будем делать, Петрович?-. Посмотрел и я в окно, В ногах слабость почувствовал Двое казаков в папахах верхами поднимались в гору.. Я всю германскую войну прошел, однажды чуть к немцам в плен не угодил, но в такой переплет еще не попадал.. Выскочил я в сенцы. Метнул взглядом, куда можно спрятать человека., а там все поленницами колотых дров заставлено. До самого потолка набито..
-Ложись, говорю, -Ванька на пол. Сейчас на тебя все дрова повалю. И повалил. Как они грохнули. Слышу: только глухой стон из-под них донесся.. Ничего, думаю, парень. Терпи, если хочешь живым остаться.. А сам стал снова дрова в поленницу складывать. Будто бы т олько что их с улицы накидал.. Слышу: лошади фыркают. Согнувщись в дверях, заглянул казак. Папаха налвинута на самые глаза., усы и брови в сплошных сосульках.
За ним второй на крыльцо поднялся.
-Ты смотритель?
-Я
-Веди в избу.
-Вошли, огляделись.
-Посторонних нет?.
-Откуда им быть, -говорю..
Один подошел к подполью, открыл крышку.
-А ну посвети!
Я зажег свечу, спустился вниз.. Сняв папаху, казак встал на колени, заглянул внутрь.. Морда его налилась кровью.. Закром был заполнен картошкой. В углу стояла бочка с с капустой. Казак поднялся.
-Так, значит, никого нет?- он подозрительно посмотрел на меня..
Смотри , мужик, мы расстреливаем без суда и следствия.
Когда они уехали, я лихорадочно разбросал дрова.. Тяжко разгибаясь, Ванька поднялся на ноги. Вид у него был такой, будто он только что перенес на себе быка.
В следующем году он дал мне рекомендацию в партию. Потом уехал в Благовещенск учиться в партийной школе., а теперь вот от него зависела моя судьба., а, может быть и жизнь.
-Ну, и что он сказал?- спросил я
-Много говорить не любил. Но если уж скажет - все правильно, так, как есть. Считал,что если кто провинился - получай по заслугам. Но гнать из партии, хорошо не разобравшись, было не в его правилах. Если, конечно, человек не жулик и не проходимец какой-нибудь. А сказал он тогда вот что:
-Давайте сначала его самого послушаем., а потом уж решать будем.
И когда я все рассказал, как было, он снова встал .
Тапасов, конечно, виновапт. Халатность налицо. Но я ему верю. Я в партию его рекомендовал в двадцать третьем году. И не допущу, чтобы честного человека лишали партбилета и отдавали под суд только за то, что он доверился своему же товарищу-рабочему.. И если уж кого гнать, то Муховикова, потому что он трусливо прячется за спину своего начальника-брата.
-Вот такие дела, -закончил свой рассказ отец. -Записали нам обоим по строгому выговору и отпустили домой.