Ну вот, мы снова здесь. Почему снова? Как, разве ты не помнишь? Хотя, действительно, у мужчин слишком короткая память. А я... Я до сих пор вижу это почерневшее от осенних работ поле. Помнишь? Ну, конечно же, помнишь, ты не можешь не помнить, как мы случайно забрели сюда, и я с с трудом дышала от переполнявшего меня восторга и удивления, когда всего в двух шагах от нас просеменил, посапывая, молодой ежик, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания.
А потом...потом...помнишь?! Ты обхватил меня за талию, поднял на руки и начал кружить, шальную от всей этой свободы, с запутавшимися в волосах травинками, с нитями паутины на лице. Ты все пытался меня поцеловать, но я уворачивалась, и мы, смеясь, повалились в сырую пожелтевшую траву, и нам было все равно, что одежда намокнет и испачкается. Мы просто любили друг друга посреди этого осеннего простора.
А когда ты, усталый, с усыпанными росой ресницами, лег рядом и начал говорить, как сильно любишь меня, я стала щекотать тебя - не хотела ничего слушать про любовь. Я знала о ней, я ощущала ее всем своим юным телом, когда ты касался его, когда нежно скользил влажными губами по лицу, рисуя одному тебе ведомые узоры. Я чувствовала нашу любовь всей открытой чистой душой, стоило только заглянуть в твои глаза, восторженные и сияющие, отражавшие меня одну, искавшие мой образ во всем.
Тогда мы долго лежали на холодной земле, не чувствуя ничего, кроме счастья, и смотрели в бездонное небо, по-летнему высокое и теплое, со стайками розоватых облаков. Тогда ты сказал, что мы всегда будем вместе. Помнишь?
Я поцеловала фотографию, убрала в карман. Рядом снова пробежал ежик, конечно, не тот, другой, и скрылся в траве. Закат, как преданный пес, лизал морщинистые ладони, на поблекшем старческом лице играла серебристая нить паутины, и облака плыли все такие же пушистые и розовые. Мне даже представилось, что сейчас ты снова обнимешь меня, совсем еще молодую, полную желания жить, и мы закружимся в нашем осеннем вальсе. Я знаю, мы всегда будем вместе...