Лаури Фарне : другие произведения.

История с привкусом вишен

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пересказ событий фильма Дж.Шумахера о Призраке Оперы, который недвусмысленно даёт понять, что сторонние наблюдатели так и не раскусили суть всей той истории. Истории с привкусом вишен... Да, не претендую. Нет, не замахиваюсь. Просто веселюсь от души! Всегда Ваш Камышовый Кот.
   Я проснулся не в духе. Проклятая маска впечаталась в лицо, вызывая противное чувство онемения. Шатаясь, я встал, рывком содрал ненавистный предмет и уставился в зеркало. Справа и слева услужливо всплыли свечи и дружно затеплились, осветив страшную одутловатую заросшую физиономию. С минуту поизучав страшилище, я рявкнул "тьфу" на весь подвал, и пинками сшиб подсвечники в воду. Огни угасли с язвительным треском.
   Где это я? А-а. О-о-оооо...
   Голова болела так, как будто всю прошедшую неделю подрабатывала колоколом на пожарной каланче. Может, мне лично пожар устроить, чтобы хоть раз голова была на месте? Так от огня ведь сорвет крышу...
   Еще слегка помедлив, я, гордый призрак Оперы, обнаружил себя дома, но отчего-то не в постели, а в лодке. Левый рукав был мокрым, жесткая холодная ткань немилосердно впивалась в посиневшую кожу.
  Я что, так и проспал всю ночь в лодке, свесив с борта левую руку и воображая маску подушкой?
  Предупреждаю, если еще кто не знает. Когда я вот так складываю пальцы, это значит - уши заткнуть, повернуться к стене, и ожидать минут пятнадцать. Ругаюсь, господа...
   Мое самовлюбленное словоизвержение остановили звуки с озера. Я только лишь успел побриться, вместо мыла используя остатки вина. Руководство сменилось, надо экономить мыло. С одной стороны. традиционная задержка жалованья - в сей критический момент у меня обычно и бывает капитальный расход пенистых брусков! Потом, правда, все быстро улаживается...
   Тренированной силой воли я широко раскрыл глаза, сконцентрировался и понял, что странно двоящаяся фигура которая выбралась из озера и шла ко мне, есть мой драгоценный виконт.
   - Эрик! Куда ты лодку подевал, пропойца? Мне пришлось добираться вплавь!
   Я спешно нахлобучил маску и кисло приветствовал друга:
   - Мокрый ты особенно хорош.
   - Да?
   Из него ключом било веселье.
   - Может, и ты так хочешь?
   - Да... то есть нет. Нет!
   Не слушая меня боле, этот негодяй схватил ведро, зачерпнул воды и припустил за мной. Ах, мошенник! Сперва он спокойненько допустил, чтоб я перевернул этажерку, пребольно при этом ударившись, вдобавок на голову свалилась коробка, полная каминных спичек, ой!
   Потом я врезался в орган. Огибая инструмент, который должен был беспременно всполыхнуть и рассыпаться от моих проклятий, я попутно тщился собрать партитуры... Наконец тяжелая бархатная штора приняла меня в свои лапы, я потерял равновесие и запутался в ней. Свечи померкли в густом облаке пыли, как тут нежданно-негаданно (в пылу погони я умудрился забыть, куда и зачем бегу), из-за драпировки появился наш красавец, и окатил меня с головы до ног. После этого, как ни странно, стало легче.
   Рауль озадаченно заглянул мне в лицо.
   - Так, понятно, - протянул он. - Сколько ты выпил вчера?
   - Ну, занервничал, разволновался, что не выйдет, - всхлипнул я, и нежно заключил: - Ты же знаешь, гаденыш: без тебя мне не жить.
   - Глупый ты, - пробормотал виконт, не то, чтобы возмущенно. - Все получилось, слышишь? Я - покровитель Оперы, и мы сможем видеться хоть каждый день, не вызывая досужих слухов. Здорово, а? Представляешь?
   - Есть проблема. Большая проблема. - Одна мрачная мысль не давала мне покоя вот уже пять минут.
   - Понимаешь, Рауль... Вина-то все хорошие, выдержанные. То бишь сложно остановиться. Но после третьего бокала уже не помнишь ни рубиновых бликов на дне, ни восхитительного букета... Все впустую, и мне их искренне жаль! Ну почему все прекрасное настигает меня только в пьяном угаре? О, я б воспел каждую каплю этого святого напитка!
   - Э, ты случаем не спер где-то в храме освященное вино для причастия? - обеспокоился Рауль. Смотри, только каталажки тебе и не хватало.
   - Да что ты! В погребе бочек не меряно.
   - Ах, так! - грозно насупился мой друг. На мой вопрос ты, помнится, ответил - порох.
   - Ну... стой! Вот, лишь бы бедного призрака уличить. Я сказал тогда, показывая на ряды, в безмолвии покорно ждущие, пока рука хозяина им кровь не отворит - вот лучшее изобретенье человека, взрывающее плоть.
   - Ловко! - восхитился Рауль. - Хочешь совет? Когда тебе хочется напиться, сначала определи, настолько ли горестна причина. Во-вторых - закусывай. Усек?
   - Нет... - простонал я. - Если каждый кувшин закусывать, я в двери не пролезу, маски станут мне малы, а эти двадцать безобразных сарделек не смогут исполнить Presto* на органе, они лопнут!
   - И в-третьих! - веско сказал виконт. Зови меня!
   Я мысленно попрощался с винным погребом.
   Наверху меж тем пробуждалась жизнь. Вернее, она пробудилась там уже бог весть, сколько часов назад, но я только нынче сообразил, что на втором уровне меж досок сыплется песок, и раскаленным шорохом пытает мою голову. Негодные балерины совсем распоясались на tutti*,так что у меня с потолка посыпалась лепнина. Надо же, какая неудачная акустическая точка! Вся нагрузка вкупе с вибрацией кое-как распределяется по стенам, дремлет в сухожилиях здания - и вдруг, нежданно-негаданно, всей тяжестью обрушивается на угол моего потолка!
   Та-ак, что это я опять родил? Надо будет на досуге поразмыслить над постылым явлением, авось получится его как-то использовать.
   - Эрик! - напомнил о себе Рауль. - Мой ангел, ты уверен, что я, как новый покровитель Оперы, возьму и раскошелюсь на тебя?
  - Ах, ты про жалованье? - я лениво потянулся, не зная, что ответить.
   Раньше виконт охотно дарил мне подарки, чего только стоил двухнедельный морской круиз! Не говоря об остальном.
   На прошлое Рождество мы арендовали дом, позвали музыкантов и отплясывали народные танцы, попутно отбиваясь от смазливеньких девиц, а потом до утра бродили по городу, закутавшись в мой плащ. Да, я - натура широкая, у меня под полою весь кордебалет поместится!
   Ночь - бездонный колодец, тогда вдруг ожила и задвигалась. Мы стояли, обнявшись, очарованные волшебством, а вокруг танцевали мириады крохотных искристых звезд.
   Из омута грез меня вывел чудный запах. Кофе! Прекрасный кофе, вожделенный бодрящий нектар!
  Рауль варил его по моему рецепту на вычурной медной треноге. Представьте себе конторку, где в маленьких ящичках - всегда свежие специи, по бокам на крючках висят необходимые для церемонии предметы - ложечки, чашки, прихватки, молочник, мельница и многое другое. Внизу трепещет синий газовый огонек, а из джезвы уже показалась кремовая пена!
   - Четыре соцветия гвоздики, четверть ложки корицы, две ложечки с верхом кофе и половинка ванильной палочки, я ничего не забыл? Да, и четыре - сахара.
   Рауль отточенным движением перелил напиток в серебряный кофейник с узким высоким горлышком, сосредоточенно вытряс гущу из ситечка, и через минуту поставил кофе на стол.
   - Сырные палочки с кунжутом, пышная горячая булка и курица под чесночным соусом.
   Я в свою очередь нажал на "ми" ножной клавиатуры. С гулом сработало подавательное устройство, по озеру пошли крупные пузыри, я распахнул дверцы ничем не примечательного шкафчика и вынул оттуда поднос, груженый вышеперечисленными сокровищами. Не помню даже, когда мадам Жири стала подавать два прибора... От этой женщины не скроешь ничего! Я давно подозревал, что она пользуется моей системой зеркал для подглядывания. Небось устроила себе там наверху, усовершенствовала, и вовремя предупреждает своих пташек о возможном появлении жуткого призрака Оперы.
   Ой, не все! Я спешно подставил ладони, чтоб изловить на излете теплый бумажный пакет. Рауль, почуяв сладкий запах сдобы, выхватил его у меня, и впился зубами в бечевку. Так и есть! Воздушные заварные пирожные с фамильным кремом, щедро покрытые шоколадной помадкой, шедевр Антуанетты.
   Мое настроение сразу же стало радужным. Я сидел на подушке, которых здесь было множество по восточному обычаю, и уплетал за обе щеки.
   - Так что же касательно жалованья? - осторожно вел дальше виконт. - Видишь ли... не пойми ложно, милый, но ни один нормальный де Шаньи не верит в призраков. Братец мой Филипп первым на уши встанет, для чего нам это?
   - Оставь, - беззлобно буркнул я. - Ты просто хочешь сэкономить.
   Виконт, на удивленье, сразу согласился. Я обиделся.
  - Ты меня больше не любишь?
   Рауль подавился костью. - Сомневаешься?! Куда... кхе, куда мы поедем будущим летом?
   Я растаял. - Надо подумать... постой! Как я оставлю свою Оперу?
   - Нашу! - уточнил виконт. - The Phantom and the Patron of the Opera... Как романтично, право! Объясни на милость, чего торчать летом в театре, когда наверху камни плавятся от жары, и даже Гудичелли уезжает на гастроли, не над кем поиздеваться!
  - Минутку... кажется, идея! У меня есть молодая ученица, та самая, о которой я тебе говорил. Карлотта давно надоела. Итак, какую бы ей сделать гадость? Ответ напрашивается сам собой: Кристина должна стать Примадонной. М-мм, этот соус просто амброзия!
  
   - Кристина? Так звали девочку, с которой мы жили у моря в детстве... Замечательное было время! Она уронила в море красный шарф, а я вымок до нитки, доставая его. Мы забирались на чердак и мечтали отправиться в путешествие, мы читали друг другу страшные сказки Севера...
   - Ну-ну. С чего это тебя вдруг на девочек потянуло? Смотри, прикуплю я где-нибудь красный шарфик, и устрою тебе персональную страшную сказку. А Кристина - не такое уж редкое имя.
   - Уй, мосье, какой вы ревнивец! Как же Кристина станет Примадонной?
   - Проверенный способ - шантаж и запугиванье. После моих штучек и пояснительных к ним записок Карлотта сюда носа не покажет, а директора, на сей раз два глупейших гуся, покроют все счета.
   - Гениально, но... пока Кварлотта здесь, они не выпустят на сцену обычную хористку.
   - Вот именно! Поэтому мадам С"Карлоттина уйдет навсегда в самый неподходящий момент.
   - У тебя все получится, Эрик. Мне пора. За квартал отсюда ждет запряженная карета. Самое время показать Опере ее нового покровителя!
   Виконт сел в лодку и отчалил.
  ***
   Я приготовил почтовую бумагу, сел за стол, откинул крышку на чернильнице. Красные чернила, печать в форме черепа - жутко и одновременно изысканно. Как раз в моем стиле. На столе стояла незамеченная раньше хрустальная вазочка с вишнями. Я запустил в нее пальцы. Рауль, тот предпочитает черешни, но, как видно, не упустил случая меня побаловать. Вишневый сок брызнул на белый четырехугольник. Ничего. Так еще интереснее. Я достал из ящика связку перьев, выбрал белоснежное, макнул в чернильницу...
   " Милостивые господа! Я приветствую Вас в своей Опере... "
   Сургуч еще не остыл, когда сверху, с устрашающей мощью прорезав звукоизоляцию, раздался голос примы.
  - Нет, нет, нет! Эта шляпа мне не подходит. Немедленно смените ту и ту балерину! Они смеются надо мной. Как, и вы тоже? Уволить!!!
  
  - Зри в корень, милочка. Призраки не выходят на пенсию, не болеют и не останавливаются, заруби себе это на носу.
  
   - А -аа!!! Дрянная девчонка, как ты посмела наступить мне на платье? Это ужасно... о... о, меня все ненавидят в этом жестоком мире, все завидуют моему таланту... прочь!!! Убальдо, дай сюда собачку.
   Потолок загудел. Стало быть, жирный подкаблучник понесся выполнять приказ.
   Однако ты, Карлотта, не права. Я не ненавижу тебя. Ты мне просто мешаешь работать. Ну же. Разозли меня как следует, и месть будет ужасной.
   Я прислушался. Дива еще немножко покричала, ушла навсегда... черт, не вовремя... вернись, прошу.
   - Синьора! Умоляем вас! Bella Diva*, Prima Donna*!Богиня вокала! Зрители жаждут вас!
   Молодчина Рейер, надоумил тех простаков, что Bella Donna* падка на лесть. Тут она, к сожалению, вернулась. Я и не думал, что временное явление может быть столь неприятным! И хуже того. Она запела.
   - Опять эта зубная боль! - злобно прошипел я. Опыт показал, что пронзительный голос примадонны способен был пробудить и усилить во много раз утихшую было похмельную муку. Нет, только не это!
   Я ласточкой взлетел по крутым лесенкам, распугал коричневые закулисные тени и потянул за канат заднего занавеса. Будет Буке на орехи, хоть бы рассчитали старого сплетника. Просто так я не мог, необходимо в такт... Снизу доносился робкий голос дирижера. Я поморщился, и тут... опять!
   Think of me - тупой пилой резануло затылок. Touch - "касаться". Вот так, легко коснуться, благословить и незаметно скрыться, - так, а не как блеете вы, синьора! Коснуться...
   Я слегка провел по канату лезвием верной шпаги. Ведьма вошла в раж и заверещала еще пронзительней.
  Прикоснуться... о, шссща я к тебе прикоснусь!! Замах! Однако... точнее надо. Взмах! Задник, похожий на большую птицу с перебитым крылом, сочно хлопнул и спланировал вниз, целя острой перекладиной в белую ямку под ключицей дивы. Гнусный визг я пережил как бальзам, выкинул конверт из-под сюртука, и медленно пошел вниз.
   А впереди, намного меня опередив, летела на крыльях сплетня. Она чудовищно раздувалась, меняла цвет и форму, и благодаря ей опера слаженно загудела, как громадный улик. То-то кумушки почешут языками!
   На сцене плотным облаком зрел переполох. Забавы ради я спешно набросал сценарий, и теперь торжествовал, хронометрируя процесс по золотым часам-луковице, и вносил в сценарий поправки по ходу, очень к слову незначительные. Директора отбарабанили свое. Господин Рейер, ваша реплика!
   - "Помилуйте! У Карлотты нет дублерши!"
   - "Что же нам делать?"
   - "Кристина Дае может спеть."
   Спасибо, мамочка. Кристин, не подведи! Послушав соловьиный голосок своей подопечной, я успокоился - мол, справится. Так и получилось.
  Ее поставили на главную роль в "Ганнибале", и подняли вокруг дикую суматоху. Я пожал плечами, надел плащ и шляпу, и пошел прогуляться. Одно из моих зеркал, послушное рычагу, скользнуло в сторону. Узкий проход за ним выводил в парижские катакомбы, которые сетью ветвились под городом, и выходили наружу во многих местах. Я знал их наперечет.
   В ресторанчике на набережной я заказал легкий ужин, бросил монетку нищему и долго стоял у реки - любовался уходящими вдаль берегами и красками заката цвета чая.
   В вечернем воздухе все звуки изменились. Копыта лошадей цокали по мощеным улицам, как нечто мистическое. Повсюду загорался свет, из окна напротив понеслась песня девушки.
   - Ах, да! - спохватился я. Не опоздать бы на дебют Кристины.
   На обратном пути я купил ящик мыла, красную розу Кристине, канифоли, белую розу Раулю, две крысоловки, сырую рыбу для директоров, горсть мелких пуговиц и букетик фиалок.
   В тот вечер Опера цвела огнями и улыбками, как никогда раньше. Или это мне так казалось.
  Она вышла на сцену в белом платье, как невеста, нет - как чистый ангел. Я пробрался в ложу Љ 5 и задохнулся от негодования: там выгодно расположился он.
  - Рауль! - зашипел я сквозь зубы. - Думаешь, законы призрака не про тебя писаны?
   - Тсс! - прошептал он. - Садись, Эрик. Надо же всем показать, что я не верю в призрака Оперы.
   Я стих, послушно сел, и мы устремили глаза на молодую певицу с одинаковым обожанием.
  - Стоп, - Рауль напрягся, - быть не может! Это же она, та самая Кристина!
   И прежде, чем я успел его схватить, вскочил и крикнул "Браво", а после выбежал вон из ложи.
   Я не знал, что и думать. Сейчас Кристине только не хватало романтического бреда этого типчика! Я погрузился в мрачные раздумья. Рауль любит меня, это козе понятно. Допустим, я слишком любовно высказался о девушке, и теперь мучимый ревностью виконт поспешил занять место в ее сердечке, чтоб девочка часом не втюхалась в меня. Такие влюбленности быстро проходят, но! В гробу я видел учениц, которые, вместо ловить каждое слово, норовят сбежать на свидание, теряя ноты! Никуда не годится.
  И это в начале карьеры! Сейчас стоит зазеваться - сразу прибежит Карлотта, а у той, что ни говори о тембре, завидная профессиональная база и немалый опыт за спиной. Только нашу звездочку и видели! Юная дурочка. Успеет еще потонуть в море поклонников!
   Я твердо решил отругать ученицу и наставить виконта на путь истинный, а то перспектива увидеть в зеркале рога меня совершенно не радовала.
   В коридоре было не протолкнуться, все спешили в гримерку открытия сезона. Приседая под тяжестью, служащие несли букеты. Джентльмены не обременяли себя более чем розочкой. Моя - темно-багряная королева, обвитая траурной лентой - ждала своего часа на стуле в той же гримерке. На нее пока не обращали внимания, ну да ничего.
   Угаснет буйная вакханалия цветов, и мой подарок засветится таинственным румянцем. Свечи погаснут, и тогда... трепещите, смертные!
   Виконт меня опередил, конечно. Влез в гримерку, рассыпался в комплиментах и сходу пригласил Кристину на ужин. Ясно, что он очень спешил - опасался нарваться на меня.
   Тигриным прыжком я выскочил из убежища, запер гримерку и вынул ключ, чтоб неповадно было.
  Думаете, после я ринулся к рычагам, задувающим свечи? Дудки! Я запел, и мне отозвались все до последней подвески пятитонной люстры. В стены явственно впечатался страх. Огоньки задрожали, и один за другим захлебнулись в этой неудержимой пляске. Пением почти без звука и без музыки я поднимал ото сна нечто такое, чему и сам названия не знал. Вот она, моя Опера. Ждущая и покорная.
   По сухим землям... между равнодушных лиц и тоскливых песен, под звуки реквиема я иду к тебе!!!
   - Ангел?
   - Дерзкий мальчишка! Негодяй, который пытается присвоить мою славу! Ничтожество! Как ты посмела вспоминать нечто иное, чем дал тебе я?! - обрушился я на нее с руганью.
   - Ангел! Прости меня, - она пристыжено склонила голову.
   Я волей-неволей залюбовался юной прелестью певицы.
   - Пой, о учитель, я внимаю! - неожиданно страстно воззвала она.
   Ну ясно! Просто семнадцать лет - такой возраст, когда хочется любви без меры и без предела. Недавно я застал ее за чтением одной из тех непристойных брошюрок, коими по моему мнению стоит топить камины, и не более того. Словом, журнальчик на все лады воспевал возвышенную любовь, сумрачный зов тела и тому подобную белиберду.
   План созрел в голове мгновенно. Она должна без памяти влюбиться в ангела музыки. Это прибавит ей и вдохновения, и старания.
   - А что, когда она захочет жить с тобою? - больно уколола совесть.
   - А, ничего. - Я отмахнулся. - Продемонстрирую ей мерзкий характер во всей красе, я это умею. Только такой извращенец, как Рауль, может меня любить. Шутка! Не грызи меня, подлая. Я притворюсь гораздо хуже, чем на самом деле, ясно? Демонический ангел... брысь!
   Совесть поджала хвост.
   Я галантно представился - вот он я, ангел музыки! - и взялся честить во все корки суетный мир, который навязывает девочкам ходить под парами влюбленности.
  Смесь дождя, немоты, ожидания
   Не рожденных увядших звуков
   Заменивших легенды на звания
   Очернивших наивно буквы
  
   Смесь тоски и смуты,
   Суеты, слепоты
   Не увидевших рая в радуге
   Закрывайте лицо,
   Размыкайте кольцо
   Не услышать вам пения ангела
  
   Не узнать вам ни тайны, ни таинства
   Не пройти по обрыву наверх
   И во сне вы услышите, стало быть
   Только дьявольский ангела смех.
  
   Мы поскачем с тобой по дороге крутой
   Пусть звенят бубенцы, возвещая смерть
   Повстречаем того, кто зовется судьбой
   Мы взнуздаем метель, и ночей круговерть
  
   Подарю тебе красную розу и вечность
   Не считаясь ничуть с ценой
   Подарю и огонь, и безумную нежность
   За одну только песню со мной.
  
  Если жалость и ужас владеют тобою
   Выбирай лучше путь золотой
   Познакомлю тебя с настоящей ценою
   За одну только песню со мной!
  
   Темные глаза Кристины увлажнились. Дрогнули длинные изогнутые ресницы. Дрожа, она встала и подошла к зеркалу, провела по раме прохладной ладонью. Я вкладывал в пение душу, спиной чувствовал, что чудо уже произошло: спящие камни, устои оперы, оживают. Я шел к ней, как ловец к раковине, в которой таится дивная жемчужина. Он вскроет раковину, и если так необходимо, будет часами полировать жемчужину тончайшей тканью, пока ее округлость не приобретет восхитительный блеск совершенства.
   Мгновение поколебавшись, она вложила свою руку в мою, и первый шаг-обру-шился-эхом, эхо понесло его сквозь эпохи стрелой, и кто знает, чья грудь ждала ее в конце пути?..
   В темной утробе Оперы я запутал и бросил ее страхи. Пусть возвращаются днем.
  Пусть она льнет к окружающим, в тщетной надежде избыть эти страхи, и только лишь к вечеру ее сумеют успокоить, внушить уверенность, что то был страшный сон - я снова распахну тяжелый занавес над сценой ее страстей.
   И я заставлю ее - так, как она идет за мной, идти в объятия искусства. Да, знаю. Я эстет.
   Шаг - а теперь потихоньку. Как музыка. Как кот, влюбленный кот на краю крыши. Кот на фоне раскаленной докрасна луны. Так вкрадчиво музыка Ночи сеет в душе семена. Их цепкие побеги смогут задушить рациональные доводы рассудка, который призывает хоронить себя ради похожести, ради надуманной заботы о ближних.
   Она пела со мной. Голос ее расцвел, как и она сама. Выше и выше, по лестницам пассажей, по изгибам трелей, все так же немеркнущее совершенство звенело в ее мелодии.
   Она сидела на корме, я правил лодкой. Молчаливые гиганты равнодушно озирали нас, каменные исполины, которые некогда держали небо на плечах, а теперь подпирают своды.
   Выше и выше, по тонким свистящим плетям неистовой музыки Ночи... пора. Я со знанием дела вынул из кармана мышь, поднял за хвостик, обернулся и насладился эффектом. Был совершенно спокоен, знал: девочка в эту минуту вряд ли способна что-либо запомнить. Главное - она прорвала барьер второй октавы, и теперь станет быстро расширять диапазон. Не за горами и мои пять октав.
   Я показывал ей царство призрака, и она послушно следовала за мною, словно дитя, широко распахнув глаза. Немудрено, что от переизбытка чувств она без сознания упала мне на руки. Я отнес ее на кровать в виде лебедя, расположил поудобнее и дернул за сереб-ряную кисть. Тихо опустился прозрачный занавес. Я - ах, да! - закончил финальную ноту колыбельной и пошел к себе, полностью довольный проделанной работой.
   Под ноги попался кот Жюльен, я чуть не растянулся. Эта выдающаяся личность любила сиживать на органе, в то время как я музицировал, но считал ловлю крыс занятием, по определению ниже своего достоинства.
   У изголовья широкого ложа горела круглая свеча. Я загасил огонек, прижав пальцами фитиль, и замер в темноте. По крышам ударили первые капли, забарабанили тяжелые градины. Молния раскроила небо, в камине полыхнули искры. Я подбросил несколько поленьев. В комнате витали, переплетаясь, ароматы опиума и ванили. Ваниль?
   Я улыбнулся свежей полутьме, откинул одеяло.
   Разумеется. Он спал, как ни в чем ни бывало и, кажется, перед сном принял ванну - шелковистые волосы были еще влажными. Сдерживая дыхание, я наклонился над ним, разглядел в подробностях кружевной вырез небрежно распахнутой блузы, тени на коже, похожей на перламутровый атлас, приоткрытые губы. Чего не хватало, так это дерзкой улыбки, которая так бесила меня иногда.
   - Обожаю тебя, - прошептал я своему любовнику, и протянул руку, чтобы разбудить его нежным прикосновением к шее.
   Над Парижем танцевала сумасшедшая гроза. Вой ветра и грохот небесных труб надежно прятали все остальные звуки, будь то страстный шепот или крик совы.
  ***
   Далеко заполночь я наконец со стоном оторвался от него, такого горячего и близкого. Подземелье освещал только громадный камин. Буря немного утихла, над городом повисла пелена дождя. Мы отдыхали, расположившись на шкуре белого медведя перед огнем, и вели беседу о высоких материях.
   Виконт в истоме раскинулся навзничь, и пламя золотило его тело. Что касается меня, я лег спиной к каминной решетке и, опершись на локоть, то любовался его красотой, то смотрел в огонь сквозь бокал прекрасного анжуйского.
  - О мой возлюбленный Перикл, не будете ли вы столь любезны поведать мне, в чем суть бытия человека, и какую роль играет в нем музыка?
  - Пожалуйста, о мой драгоценный Аристотель. Скудный мой разум предполагает такую теорию: человек получает жизнь как некое задание, которое должно ему выполнить до того, как отойти в лучший из миров, что несомненно является наградой и утешением утомленному дорогой длинною в жизнь человеку.
  Однако стоит сомневаться, получит ли награду тот, кто шел в обратном направлении, и выбирал лишь легкие пути.
  Всякая дорога имеет и тернии, и розы. И тем, и другим для человека является общество. Иногда люди ищут уединения, настаивая на том, что общество им чуждо, но происходит это лишь оттого, что этого человека никто не понял и не сумел помочь. В каждом заложена божественная искра таланта, но далеко не у каждого хватает смелости раздуть ее.
   Век за веком, поколение за поколением человечество топчется у изножья лестницы духовного роста, вершины которой достигают лишь единицы. В то же время они глубоко несчастны, за редким исключением. Общество отторгает тех, кто фактом бытия напоминает о торжествующей победе над собой. Их куда больше занимает красиво обставленный путь, чем цель, они не понимают, что начавший искать уже не остановится, каких высот бы не достиг, в какие бездны не был ввергнут. И глупо весьма - бояться, что достигнув малой цели, мы потеряем смысл существования.
   В каждой индивидуальности дремлет и ученик, и пророк, и мудрость милосердия, и страсть к разрушению. Человек есть тот таинственный сосуд, который с легкостью вмещает противоположности.
   Пусть даже поверхность заводи спокойна - внутри неизвестные нам составные уже готовят бешеный всплеск, который всколыхнет характер, по-иному расставит акценты моральных ценностей, и приведет либо к бурному росту личности, либо к состоянию сна, близкому к омертвению. Последнее наиболее страшно тем, что человек якобы продолжает жить, уверяя себя и окружающих, что все обстоит как можно лучше.
   Да, жутко признаться себе самому в боязни дышать полной грудью! Но это крайние случаи. Обычный человек успокаивает себя типичным набором сложившихся традиций, для некоторых заменителем ума становится религия, или же слепое поклонение устоявшимся архетипам в искусстве.
   Их существование я назову радостным летним сном. Они же при необходимости и создают пресловутую толпу, разум которой коллективен и юн, как у младенца. Но горе тому, кто способен на большее, и осознанно прячется за испугом перемен!
   Итак, самое главное: каждый член общества должен учиться тому, к чему чувствует склонность с молодости, учиться у людей, которые являются мастерами этого дела, ни в коем случае не оглядываясь на их возраст и сословие, внешность и манеры. Ведь требуется перенять не все, а только отдельно взятые опыт и знания. Так ученик обретает уверенность в себе, и тут его подстерегает главная, фатальная ошибка.
   Привыкнув быть ведомым, он забывает о том, что сам способен вести, что в нем самом таятся знания, как воздух необходимые ближним. Как знать, возможно - самому учителю? Таким образом их отношения станут равноправными, уравновешенными, и ни в коем случае не унизительным для сторон. Быть может, обретший понимание учитель избавится от давней боли, вырастет сам - и сможет дать гораздо большее.
   Взглянем на это шире. Пусть не двое, а целый мир учится друг у друга. Да, придется забыть и стыд, и гордыню! Стыд просить и гордыню принять то, что на самом деле является Даром.
   Часто осознать себя впервые, а после поддерживать гаснущий огонь, помогает музыка. Она поистине универсальна, это язык, который понятен и мудрецам, и безграмотным нищим. Музыка срывает покровы с затененных тайников души, вызывает эйфорию и резкую смену эмоций. Послушная смычку, не скрипка, нет - душа человека начинает петь. Он, изумленный, слушает ее, наслаждаясь своею внутренней красотой, с которой не был знаком доселе. После его будет глодать тоска, он исполнится жажды истины и пойдет по тропе самосоздания, чтобы,
  позабыв пустые речи других, которые сами в них не верят, снова слушать песню своей души.
  И - как знать! Возможно, он станет для них путеводною звездой.
  - Золотые слова, мой друг. А не соизволите ли вы так же высокопарно и велеречиво сказать о любви?
  - Благодарю вас за комплимент, о мой возлюбленный. Дабы осознать всю его глубину и многогранность, потребуется сонм мыслителей, я же способен лишь смиренно благодарить, осознавая собственное ничтожество.
   Любовь - это вы и я. Любовь есть тем, что дает нам веру в завтрашний день, и помогает пережить трудности, не сломавшись духом. Любовь милосердна и всепрощающа. Только в ней слабость может быть силою, в ней оттачиваются тонкости человеческого общения. Любовь к существу ниже ее должна поднять его до своего уровня, ни в коем случае не насаждая собственные устои. Ибо заимствованное хуже собственного, и такой человек вряд ли будет счастлив. Да и какая радость в жизни от полураздавленного пресмыкающегося? Не лучше ли достойный союзник, который поймет и временную слабость, и не возмутится против силы?
   Понимание, уважение, свобода каждого, доверие, взаимопомощь - вот признаки истинного союза.
   Словом, любовь - это важный ингредиент, но не весь пирог!
  - Браво, мсье! - возгласил я, в тот миг ей-богу позабыв, как Рауля следовало величать. - Да бросьте вы отбирать у меня трубку! Где же пресловутая свобода личности? Ах, вы от дыма кашляете... Вот что. Трубку я погашу, но из рук не выпущу. Так будет соблюдено и понимание, и принцип не терять себя. Вас такой выход устроит?
  - Вполне. Я не прошу вас отрекаться от вина. Позвольте мне только разделить эту тяжкую клятву, которую вы дали бочкам, заточенным во мраке.(Завидую Диогену! Был такой замечательный тощий философ. В бочку забрался он через кран, все содержимое выдул, да там и остался, чтоб годы предаваться приятному воспоминанию. О, извините! Запамятовал: вы его не любите. Известно, конкурент!) Так вот, о клятве посещать, дабы вкушать от их райской щедрости не реже, чем четыре раза в неделю. А, мусьо?
  - Все-де ты знаешь, подлец, - пробормотал я, польщенный. - Как прекрасно сказал Омар Хайам - в жизни трезвым я не был, и к Богу на суд
   В судный день меня пьяного принесут!
   До зари я лобзаю заздравную чашу
   Обнимаю за шею любезный сосуд.
   Ужас, а если бы Кристина - о ужас, повторяю! - была моей женой, какой скандал она бы учинила, узнай о моей регулярной верности клятве!
  По cчастию, я столь же верен и Раулю - стало быть, застрахован от подобных неприятностей.
   Сразу повеселев, я быстренько нацепил личину Аристотеля, и как подобает основателю школы риторики, решил повеселиться.
   - А знаете, Плутарх, плут вы эдакий... тьфу, Перикл, что со мной недавно приключилось?
   Событие это я счел достойным занести в Книгу Жития.
   Шел я, главой поникнув и перебирая в уме тысячи вопросов, непрестанно терзающих сердце, шляпы полами прикрыв лицо, и на прохожих не глядя.
   Как тут встретился мне человек преклонных лет, видом любезный, обходительный и внушавший доверие.
   Человек тот держал, будто веер, ворох листов с гравюрами цветов подчас несдержанных и не поющих меж собой. А строки, содержащиеся в них, обещали Рай небесный всем существам, вступи они немедля в орден некоих Свидетелей.
   Улыбкою сверкнув, он произнес не достигшие моего понимания слова "добрый брат". Тут Зефир решил поиграть и, объяв меня крыльями, шляпу сорвал и локоны с лица откинул. Обнажив, негодник, ранение нелицеприятное, которое я тщательно до того скрывал. Получено оно было на загадочном Востоке, где мудрость и жестокость переплелись в одно, змее подобно.
   Прятал я рану неисцелимую, ибо знал, что людям она внушает суеверный страх, особливо тем, кто не привычен и душою прост. Добавлю еще, что взгляд мой сродни холодной серой стали, а уста по большей части плотно сжаты.
   Обозначило тут каждое око его звезду о восьми лучах, увеличась в размерах. И мертвенная бледность разлилась по щекам, дав повод мне бояться за него.
   После чего достойный сей смертный изрек "пстс" весьма сдавленно, знаком охранным себя осенил и поспешая отправился в сторону абстрактной лесопосадки.
   Был я удивлен и раздосадован. Шляпу с трудом изловил, вновь угнездил на лице тень глубокую. Волосы я собрал в кулак и, на грудь забросив, предавался размышлениям: неуж все люди таковы?
   Рауль долго хохотал над незадачливым проповедником, потом раздумчиво спросил: - Неуж все люди таковы... Ты и меня относишь к их числу?
   - Я ненавижу людей и боюсь их насмешек. Рано или поздно ты поймешь, с каким отвратительным чудовищем имеешь дело, и покинешь меня в страхе и отвращении. Рано или поздно твой мир позовет тебя, и ты не сможешь противиться его властному зову. Тебя притянет красота, и это чудо, наша любовь, перестанет существовать.
   Все это я сказал на одном дыхании - то, что подтачивало и глодало сердце. Сказал - и застыл в ожидании приговора.
  - Гад! - возмутился виконт. - Да он, паразит, красивее меня, дня не прошло, чтоб я ему не позавидовал, и все мало комплиментов. Йорик! Не выёживайся, слышишь? Лучше иди ко мне.
  Внезапно раздался шум - явственные шаги за дверью, о существовании которой знали считанные лица. Рауль оперативно завернулся в мой плащ, после чего определить его стало невозможно: еще одна тряпка на полу.
   Н-да, надо бы прибрать, подумал я, обозревая царящий в комнате художественный беспорядок. Неторопливо допил вино, поставил бокал на мраморную столешницу, дверная ручка повернулась... и тут только я сообразил, что не одет.
   Случайность оказалась решением: я попятился, почувствовал холодное дыхание озера - и бросился в воду. Проклятье! Она оказалась ледяной. Лишь силой воли я заставил себя не выскочить на берег. Производя судорожные движения, дабы не потонуть, я отстучал зубами:
  - Здр-рраствуй-те... мадам Жири! Не спится?
  ***
   В десять часов утра я уже взбодрился чашкой крепкого кофе, и сидел за органом по уши в либретто.
   В двенадцать с хвостиком раскатистые аккорды потревожили Кристину. Она встала и, двигаясь как сомнамбула, подошла ближе. Скорей всего, ей просто надоело несколько часов подряд принимать разнообразные привлекательные позы, как то несомненно советовал мерзкий журнальчик.
  - Я помню подземелье... дуэт... и воды озера во мгле. Лодкой правил человек... - силилась она привести в порядок память.
  - Не человек, милочка, а между прочим ангел музыки, по совместительству призрак Оперы, - хотелось едко заметить мне, но промолчал, так как ломал голову над слишком заковыристой гармонией.
  - Кто же во тьме затаился? - спросила девушка с почтительным любопытством, и... сорвала с меня маску!
  - Проклятье!!!
   Я отшвырнул стул и навис над нею, закрывая лицо руками. Подлое создание!!!
   - Что ты хотела увидеть? Прекрасного ангела? А видишь чудовище, погребенное заживо в этом подвале, да что там - в собственном теле! Даже моя несчастная мать не могла на это смотреть, и дала мне маску вместо первого поцелуя. О, Кристина...
   Я отвернулся и зарыдал, не в силах сдерживаться. За что она так обошлась со мной? Зачем притронулась к открытой ране моей судьбы? За что, о проклятье?!
   Кажется, она поняла. Потупилась и протянула маску.
  Я сказал намеренно резко, чтобы унять дрожь в голосе:
  - Нам пора возвращаться. Не то глупцы, заправляющие в моей опере, начнут беспокоиться за тебя.
  ***
   Два почтенных господина, Фирмен и Андре, не спеша прогуливались городом.
  - Видишь, друг мой? Все обошлось как можно лучше. Я все-таки угадал с этой оперой, вложение несомненно выгодное, и со временем принесет нам немалый куш. Не говоря о положении в обществе. Идея-то куда получше, чем твоя консервная фабрика...
  - Вообще-то я имел ввиду консерваторию!
  - Зато теперь мы сможем видеться хоть каждый день, не вызывая досужих слухов, да и твоя жена наконец-то оставит нас в покое. А то помнишь, что было на том ужине? Я всего лишь проявил заботу, помогая вам, мсье, снять пальто, но это дало ей повод весь вечер напролет пронзать меня подозрительными взглядами. Ужас, как вспомню - так мороз по коже. Скажи, милый, она ни о чем не догадывается?
  - Нет, нет. Ооо, не напоминай мне об этой старой пиле!
  - Прости меня, Ришар! - покаянно воскликнул Андре и немедленно сменил тему.
  - Повезло нам с этой хористочкой, Кристиной Даэ! Поет хорошо, прав не качает пока. Говорят, она очень добра, и не станет для нас второй Гудичелли!
  - Ох, весьма на это надеюсь. Ну и нравы, однако, царят в этой опере! Работники сцены вовсю крутят шашни с балеринами, да и те хороши! Давеча обсели меня, будто осиный рой.
  - Не хвастайся, пройдоха, молодому виконту досталась гораздо большая свита.
  - То-то и оно, что больно быстро он от них отбился. Другому, может, самолюбие потешить, ан нет. Вот я и подумал... красавчик, промежду прочим скажу я вам, писаный...
  - Что?!!
  - Да так. Рассуждения на тему. А мадам Жири, наставница нашего балета, тоже хороша. Мало того, что ничтоже сумняшеся доставляет крамольную корреспонденцию, так еще и... слыхал, ее часто видят в Булонском Лесу по ночам.
  - Да-да, вот именно. Как ведьма, она гоняет там на бешеной лошади. - весело сказала Антуанетта, неслышно догоняя их.
  - А... тетушка Жири! То есть, хотите сказать, что обвинения ложные?
  - Ну вот еще. Должна же я поддерживать форму. А какова тетушка, такие и племянники!
  - Ясно. А вы случайно не знаете, кто похитил из оперной конюшни лучшего жеребца? - директора взглянули на мадам Жири с опаской и слегка отодвинулись.
  - Разумеется, призрак Оперы! Кстати, вы уже уплатили ему жалованье? - Антуанетта со смехом обогнала директоров и ускользнула в переулок. На правой щеке у нее, как всегда, была нарисована роза, которая меняла форму и оттенок лепестков в зависимости от настроения хозяйки.
   Андре с Фирменом несколько минут молчали. Потом Фирмен изрек:
  - А кто же без греха?
  - Ах, Франция! - вздохнули оба, повернули за угол, и в немом восхищении остановились перед величественным зданием Опера Популер. Чувства переполняли их.
  - Я дарю ее тебе, моя радость!
  - Да! Но говорят, у нее уже есть хозяин!
  - Призрак Оперы...
  - Хи-хи...
  - Скорей "тю-тю"!
  ***
  Днем вернулась Карлотта. Директора еще и уговаривали ее остаться! Трусы. Боятся обыкновенной бабской истерики. Да гнать ее из театра метлой паршивой! Козе понятно, что Кристина принесет им полный аншлаг, Карлотта же - дурная привычка! Кошмар. От знакомого голосочка меня одновременно и пот прошиб, и озноб пробрал, черт бы ее побрал. Ну же, Эрик! - стал я себя подзадоривать. - Это же твой любимый аттракцион! Фас!..
   Полегчало. Жалко, не было виконта, чтобы всласть поиздеваться над синьорой. Он там наверху, делал разъяренное лицо и тряс моими письмами. Блестящие актерские способности, что и говорить. Чу! Карлотта, этот гений сплетни, заявила, будто письма пишет сам Рауль, чтобы добиться ролей для своей любовницы. Хо! А что, если смеху ради я потребую пару ролей виконту?
   Глупые директора отдали диве главную роль в сегодняшнем спектакле, а моей ученице - немого Пажа. Карлотта затребовала неслыханной роскоши и преклонения, и мне даже стало немного жаль тех бедняг наверху. Я заткнул уши ватой и засел за изготовление черной маски Дон Жуана, попутно надеясь сообразить какую-либо гадость приме. Да и Кристину не помешает взбодрить.
   Две свечи догорели, застыв переплетением матовых струек на столе. Что? Я оставил законченную работу и протер глаза. Свет больше не проникал в узкие штоленки, искусно задрапированные бархатом. Стало быть, уже вечер, а в голову, как назло, ничего не приходит.
   Тут таки с политкорректным стуком нарисовался виконт. До первого звонка еще оставалось время, и мы взялись за шпаги, чтобы разогнать кровь. Однако же, сегодня мой милый был в ударе, сходу обрушив на меня фейерверк удачных выпадов. Только мне удалось загнать красавчика в угол, как по ушам резанула распевка примадонны, я лишь на миг замешкался... и ему хватило мига. Ловко поднырнув под мой локоть, он вновь оказался посреди комнаты и сделал приглашающий жест.
  О, как я любил наши поединки, и как часто они заканчивались поединками иного толка! Я залихватски крутанул оружием и ринулся к нему, чувствуя ритм и мелодию поединка. Рауль выписывал вокруг меня сложные пируэты, но я уже понял, поймал, ощутил... И вкрадчиво сначала, а потом шире и мощнее запел выпады и защиты, обезоруживая его, и заставляя стрелу судьбы повернуть к нужной мне цели...
   Его техника стала беспорядочной, на лице отобразилось смятение. Я разил клинком безостановочно, и все пел, не сбиваясь с заданного ритма. Серебристое лезвие чертило в воздухе свистящие полоски, что сливались в орнамент, не успев исчезнуть. Может быть, их удерживала музыка.
   Я жадно всматривался в своего очаровательного собеседника. Волосы его рассыпались, будоража каштановым отливом, на щеках горел яркий румянец, уста приоткрылись в недоброй усмешке. С ума можно было сойти от лукавого и твердого взгляда карих глаз. Мое дыхание сбилось, голос дрогнул. Чары пошатнулись, и в то же мгновение де Шаньи запел. Делал он это редко, но ох метко! Сотканная мной ткань затрещала и поползла по швам гнилою грудой. Тонкими пронзительно-ясными лучами он рассекал плен моего одиночества, превращал мою боль в ничто. И сила вдруг показалась ненужной. Не сейчас, по крайней мере, и не с ним.
  А, чёрт!!! Напрасно зазевался. Мой клинок покраснел - и обломился с оглушительным треском. Рауль с легким придыханием отпустил последнюю ноту и улыбнулся уголком рта. Поиграл своей шпагой, разглядывая блики на клинке, опустил голову - и зря. Несколько-бесшумных-шагов. Я подкрался сбоку и сделал молниеносный бросок. Стиснул хрупкое запястье, споткнулся о его быстрый взгляд и вывернул кисть, завладевая шпагой. Отобрал, размахнулся, смерил его глазами с ног до головы - мерзавец! Ни тени страха! Изящным росчерком клинка я сбрил все восемь пуговиц, что затерялись в лабиринтах ткани. Шелковая рубаха сдвинулась на плечах и потекла вниз. Он все-таки поймал ее в кулак на левом плече, и пообещал мне сегодня чудовищный разгром в шахматы.
  ***
   Оперетта "In muto" - образец пошлости и бесталанства. Идея груба. Арии - пустые рулады. Правда, мне очень понравилась Кристина в образе хорошенького мальчика, но роль без слов?..
   Стадо, поганящее бархат зрительских стульев, вопит и рукоплещет, заливается хохотом. И это - в храме Искусства! Ну, я им покажу.
   В свое время я был одним из рабочих, что строили Оперу, а заодно и тайным инженером. Несколько десятков изменений в чертежах и архитектурных схемах, да парочка писем, дабы остальные не вздумали проигнорировать поправки. Словом, многое в театре идеально дополняет мои выходки.
   К чему это я веду, господа... А к тому, что потолок зрительского зала огибает узкий выступ, огражденный решеткой. Здесь может пройти только один человек, да и тот, кто не боится высоты.
   Легко ли быть вознесенным над сотнями людей и наблюдать, как это людское море бурлит и вздыхает, обуреваемое страстями, которые им диктует сцена?
   Легко ли понимать, как ты далек от них, что нет им до тебя ровно никакого дела?
  Что многие из них так никогда и не поднимут голову...
  А ты стоишь здесь, некоронованный владыка судеб, и держишь в нервных пальцах тонкие ниточки их бытия. Это я, конечно, многовато хватил, но если честно - загляните ещё на уровень выше, и вы все поймете. Там канаты и огромный барабан удерживают люстру. Упав - случайно! - она многих способна зашибить насмерть, а газовые горелки быстро воспламенят сухое дерево и обилие тканей, и завершат работу, а входы-выходы я перекрою шутя...
   Иногда я гнал эти крамольные мысли прочь, а иногда и находил в них утешение.
  Так, так. Беглый обзор окончен. Я вышел через неприметную дверь под своды зала. Вот и очередное полезное изобретение. По периметру идут раструбы, всячески там узорно украшенные, но не в этом дело. Эти развёрстые пасти соединяются и ведут в пустоту, скрытую в толще потолка. Для музыки со сцены это улучшает звучание, но если встать прямо под раструбом и применить несколько музыкальных уловок... Ка-ак? Уже пролез? Я же предупреждал его!
  - Я, я, я, я... - каскадами, водопадами, мутными струями и сухим песком звуки хлынули вниз.
  - Я, же, е, про... - замогильный стон, ледяной дождь, звук ломающихся костей. Зрители прямо обмерли.
  - Про-си, ил, вас... - раскаянье! Мольба о помощи! - но поздно, тщетно, и водопадами каскады, перестуки, звуки, шепотки, затерявшиеся в тени от изогнутой ножки стула, жуткие шепотки и дрожание пола, тремоло* сердец.
  - Я же просил вас оставить для меня пятую ложу свободной!
  Ударом хлыста бемолей - по хрустальным подвескам, пусть покрываются мертвенной бледностью и трясутся в лихорадке. Виконт, что внаглую расселся в пятой ложе, получил свое. Я хлопнул дверью, различив напоследок испуганный полувскрик Кристины:
  - Он здесь! Призрак Оперы здесь!
   Ну молодец девочка, словно бальзам на душу. Чего скрывать, я обожаю - быть или казаться? - гневом этих стен. И - как же было не расслышать спесивый укол Графини: - У тебя роль без слов, жаба!
   Я тонко улыбнулся. Жаба? А может быть, это вы - жаба? Так... идея!!! Путаясь в плаще, я понесся к заветному ящику с химикалиями. Необходимый состав сам прыгнул в руки. Разливая шипящие капли, я наполнил сосуд для сбрызгивания горла, унял взбесившееся дыхание - и сорвался с места, теряя восточные туфли. Нужно было успеть подменить флакон. Уф! Только я убрал руку в черной перчатке, толстая тетушка в шестислойной юбке подхватила его и понесла примадонне, демонстрируя все зубы. Дива, нимало не стесняясь, прямо на сцене широко разинула рот и оросила горло порцией снадобья.
  Настал момент моего торжества... Как всегда, омраченный неприятностью: Джозеф Буке, вечно пьяный рабочий сцены, отворил дверцу под потолком и застыл в полумраке, явно намереваясь меня изловить. Красный нос задвигался, как у гончей, которая чует жертву. Остро запахло перегаром. Я был от него так близко, что мог бы прикоснуться вытянутой рукой. Ух, дурень непросыхающий! Я его терпеть не мог. Буке грязно приставал к артисткам кордебалета - некоторые, впрочем, отбивались не слишком рьяно, мадам Жири тогда делала страшные глаза, и стучала по полу своей тростью. Но больше всего меня бесили его байки про призрака.
   Как желтый пергамент, его кожа, видите ли! А парижскую маску из кислой капусты не хочешь, дорогой человек? Акупунктуру вкупе с ароматерапией? Огуречный сок, овсяные хлопья с клубникой, не говоря о ваннах с молоком и разнообразными восточными смесями?
   Полное мое описание, с изобилием льстивых эпитетов и нежных кличек, спрашивайте у Рауля. Уж он-то не поскупится. Ну, в этом аспекте, я имею ввиду... Ещё Буке беззастенчиво намекал на наличие у меня срамной болезни, которая лишает носа. Ну-ну, не подозревает ли он меня в чересчур близком общении с Кварлоттой? Кстати, как она там? Осторожно, чтобы не привлечь внимания Буке, я глянул вниз. Под ногами опасно заколебалась доска. Графиня - выпендривается, а как же иначе. У Кристины румянец стыда пробивается сквозь толстый слой штукатурки. Грима, пардон...
   Во время памятного "выступления" Буке мадам Жири стояла рядом, и вполне различимо скрипела зубами. Я притаился в тени.
   - Все время будьте начекууу! Не то на шею вам накинет он волшебную петлю!
   - Вот еще. Дурак. Никакая петля не волшебная, просто качественный эксклюзив по спецзаказу. Ловкость рук, и никакого мошенничества!
  Меж тем Буке переключился на саму Антуанетту. Начал он марафон с игривого рисунка на щеке моей тётушки.
   - Как чернильная клякса, её роза! Пятна зияют на складках пропаленной утюгом замшевой юбки! Дьявольские рожи ухмыляются на ее полосатых носках. Метко швыряет она своим шлепанцем в чужой огород!
  
   В ответ она любезно оскалилась, подошла ближе, нагнулась... и метко смазала ему по морде синим шлепанцем.
  - Знаешь, Буке, а на твоих бураках отросла шикарная ботва, пора косить и свиней откармливать, - изрекла она, явно намекая на свекольный оттенок его бородавчатой рожи, и густо покрывавшую её щетину.
  - Браво! - тихо просиял я из-за кулисы, смотал развёрнутую было волшебную петлю, и удалился на цыпочках.
  Да, славно мы, бывало, развлекались с народом! Рауль тоже не отставал. Кто б догадался, что половина шуточек, скабрезных памфлетов и подсказок, где-чего там подпилить либо ослабить, исходила от этого ангела! Между нами говоря, он был ужасно востер на язык, и горе тому, кто попадал в переработку. Довольно часто тем несчастным становился я... что ж, се ля ви.
   Карлотта распустила перья, задрала нос и с разбегу карабкалась на десситуру*. Зал искренне наслаждался её ужимками. Но вот... она зародилась глубоко внутри. Клубилась там, набирала яду, стремительно росла - и вот ей уже стало тесно, она, пручаясь склизким телом, поползла наружу, в корчах упрямо цеплялась когтистыми лапами, терзала тело изнутри... вот она напружилась для прыжка - в сей миг Карлотта как раз взлетала на сложнейший пассаж - когда она оттолкнулась и прыгнула. Весь мир должен был узнать немедля о рожденьи страшной, безобразной жабы! Она впилась в беззащитные связки, перелила в себя дыхание Карлотты, и разразилась безудержным кваканьем. О, как совершенна твоя симфония! Пой, королева топей, звучи, о соловей зловонных болот! Поистине, ты мой ласкаешь слух.
  - Ква! Ква! Куакауа!!
  - Я потеряла голос! Спасите! Я не могу больше петь! - дико завопила перепуганная Графиня. Зал - нет, чтоб посочувствовать, заливался смехом. Поделом ей. Она попыталась снова петь - но Ква! То бишь увы. Зал бушевал, свистел, топал ногами. И когда в третий раз жабье ариозо понеслось над миром, я не удержался и послал вслед за ним скорее смесь скрежета и скрипов, нежели тихое пение. Достигнув сцены, оно разорвалось как бомба, во много раз ухудшив положение Карлотты. На авансцену суматошно выбежали Андре и Фирмен.
  - Занавес! Скорее занавес! Господа... господа, это лишь досадное недоразумение! Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. Представление продолжится после небольшого антракта, роль Графини исполнит Кристина Даэ. А пока что мы предлагаем вам балет из второго действия. Мсье Рейер! Прошу вас, балет. Балет!
  - А... эээ, что...? Балет? - Бедняга дирижёр, в священном ужасе оттого, как кромсают ткань пусть даже такого, но произведения, застыл как вкопанный.
  - Ах... балет, балет. Откройте балет! - закричал он оркестрантам, очнувшись.
   Зазвучала легкая музыка. На сцену цепочкой выбежали пастухи и пастушки. Последние вели на поводках овец. Большой баран явно не желал плясать под дудку балерины, и отчаянно брыкался, чем сразу же мне понравился.
   К несчастью, я все-таки был замечен Буке. Он хрипло закричал, и бросился в погоню, с неожиданной прытью перескакивая с доски на доску. Они висели над сценой, удерживаемые толстыми канатами, и служили для удобного спуска декораций. Что, захотел побегать? Не делай вид, что ты изучил все тропинки лучше меня. Вон, под тобою доски мотаются из стороны в сторону с угрожающим скрипом, а подо мной? То-то же. Равновесие прежде всего!
   Через несколько минут игра меня здорово увлекла. Эх, не успел я захватить маску безносого черепа! Но это не убавило прелести игры. Я прятался, поджидал его - и резко взмахивал плащом. Поверьте мне, когда в лицо вдруг ударяют потоки воздуха, а за ними шуршит нечто адски черное, напоминающее сонм летучих вампиров, впору испугаться! Я то мелькал на двадцать шагов впереди, то появлялся у него за плечом, бормоча на латыни.
   Вскоре Буке и думать забыл о поимке призрака, и мечтал только убраться отсюда подобру-поздорову. Я уже ничего не делал, стоял в сторонке, завернувшись в плащ, и с удовольствием глядел, как он бездумно мечется.
   - Эй, идиот! Куда?! - я понял, что он бежит к опасному краю, выкатив невидящие глаза. Я бросился за ним, но этим лишь ускорил печальную развязку: он обернулся, захлебнулся криком и полетел вниз. И тут мне стало не до Буке: лопнул обветшавший канат, я оборвался с доски и повис над далекой сценой, держась лишь кончиками пальцев. Самой неприятной оказалась мысль, что с моего обезображенного лица снимут маску, дрожа от праздного любопытства, и красивая легенда о призраке постыдно умрет вместе со мной. И ведь некого позвать на помощь. Мною стремительно овладевал ледяной ужас, плескался уже у самых глаз, когда доски снова пришли в движение от быстрых шагов. Рауль?..
   Вытаскивая меня, он шипел что-то вовсе неласковое о моей безалаберности, которая могла столь дорого обойтись. Что и говорить, я вполне его понимал. Сердце все еще колотилось в ушах.
   Рауль довел меня до ровного пола, прерывисто вздохнул и обнял. Что это? Мне показалось, что руки его холодны и дрожат. Неужели мой смелый виконт нынче пребывал во власти страха? Более того, хоть он и прятал упрямо лицо, я успел ощутить влагу солёных капель. Чтобы развеять смущение, я спросил:
  - Что ты делаешь за кулисами? Твое место в зале, а не среди пыльных веревок.
  Он попытался улыбнуться. - По-моему, ты запретил мне занимать ложу Љ 5, а никакая другая мне не мила. Если ты и вправду сильно сердишься -то будь по-твоему. Прости меня.
  - Мерзавец. Только что спас мне жизнь, да еще и лезет со своей вежливостью. - Я сам чуть не всхлипнул. - Да, имидж в Опере для меня очень важен, представь, как это выглядит со стороны - некий желторотый юнец смеет не бояться жуткого призрака!
  - Я боюсь только твоего отказа, я боюсь потерять тебя, - шепнул мне на ухо Рауль. - А за желторотого юнца получишь...
  - Ау! Не кусайся! Твои зубы не менее остры, чем твои замечания. Вот что... это ты меня извини. Любовь куда важнее, чем мнение света. Можешь сидеть в пятой ложе, сколько тебе захочется...
  - А что же насчет вашей трубки и паломничества к бочкам?
  - Даже не думай! - шутливо вскипел я. - Давненько мы не пили вместе, надо бы исправить сие досадное упущение. Так всё таки, что ты здесь делаешь?
  - Жду кое-кого, пока не могу рассказать. С меня взяли строжайшее обещание, а кроме того, это семейное дело.
  - Ладно, как скажешь. Знаю я тебя: темнишь-темнишь, а потом все равно не удержишься.
   - Мой ангел... К слову - я люблю тебя. Ты пахнешь смешением восточных ароматов. Ариозо тонких, чувственных нот опиума и лимонника сплетаются с солирующей скрипкой запаха твоих пепельно-золотистых волос, которые свободно рассыпаются по плечам, очаровывая сияющим отливом. А теперь вступает голос певца, и симфония становится совершенной. Это твой собственный аромат, неповторимое излучение силы и сексуальности настоящего мужчины. Твой запах - это ореол влечения вокруг тебя, ореол страсти и смелости, который рождает как желание, так и Любовь...
   Я погладил его по волосам, зарылся в них носом и подумал, что надо сделать ему подарок. Но не так-то просто было размышлять о понятиях бренных, когда его руки свили вокруг меня гнездо любви. Тут, как назло, послышались шаги. Не в пример кошачьей поступи Рауля, жесткие и решительные, и поцелуям пришел конец. Я торопливо скрылся в тень. К виконту подошел граф де Шаньи.
  - Здравствуй, брат. Все готово?
  - Более чем, Филипп, - тут Рауль перешел на шепот, и сколь я не старался, не смог различить ни единого слова. Впрочем, мне почудилось имя Кристины. Что им до моей протеже?..
  Вам, наверно, очень интересно, что стряслось с Буке? А вот что. Падая вниз, старый пьяница запутался ногами в канате, длинны которого слегка не хватило до сцены. Буке повис вниз головой, смешно при этом дрыгаясь, но освободиться не было никакой возможности. Зрители онемели, пастушки с визгом бросились врассыпную. Не оробел только вышеупомянутый баран. Возможно, Буке заходил в овчарню помучить его, возможно - багровое лицо с выпученными глазами напомнило ему нечто иное, но очень уж противное из бурной бараньей биографии.
   Словом, рогатый мститель разогнался - и на всех парах врезался лбом в красную мишень. Веревка на ногах Буке размоталась, он грохнулся оземь и отдал концы.
  - Он мертв! Мертв! Его убил призрак Оперы! - будто бы проснувшись, закричали люди. Что ж, господа. Вполне типично, ничего не скажешь. Я подумал было разъяснить в письме истинное положение дел, а после махнул рукою. Пусть боятся. Директора, как могли, умаслили народ, переполох понемногу утих.
   Я, посмеиваясь, направился на крышу здания, поглядеть на первые звезды и поразмыслить над превратностями доли гения. Рауль, Рауль! Что-то ты не договариваешь. Пристало ли нам таить что-то друг от друга? Ведь все наладилось. Я понял, что виконт вовсе не старался меня унизить, не жаждал отобрать славу хозяина Оперы. Спустя немного времени на сцену выйдет новая Графиня, и закрепит мой... её триумф. Можно будет с облегчением вздохнуть.
   Я легко взбежал по ступенчатому постаменту статуи, примостился у ног каменного ангела в стиле барокко, и поднял в небо мечтательный взгляд. Устремленные ввысь крылья отбрасывали резкую прямую тень, как будто разделяя день и ночь. Как будто было это вчера, передо мною вереницей плыли воспоминания.
  ***
   Рауль еще плохо знал дорогу в подземелье, и частенько попадал в ловушки. Однажды он позабыл о ступеньке с секретом. Я издали услыхал громкий всплеск, хотел было броситься ему на помощь, но решил сперва услышать зов. Однако, черт побери, он молча цеплялся за осклизлые камни, надеясь выбраться самостоятельно. Я не стал дожидаться, пока гордец наглотается холодной воды, подбежал к нему и подал руку. Кстати, надо понимать, этот долг он мне сегодня возвратил...
   Мы были ещё просто друзьями. Осторожно, крохотными шагами я позволял себе доверие к чужому. Слишком уж много пришлось испытать, слишком много людей отвергали меня до этого. Но темам наших бесед всё не было конца, и вскоре я стал черпать в них вдохновение. С ним я понял, что призрак Оперы - профессия творческая, и пора выходить из подполья. Мало-помалу я доверился молодому виконту, и вдруг изловил себя на мысли, что далеко не дружеская привязанность заставляет меня столь трепетно ожидать новой встречи. Страх заполз в душу, погрузив меня в оцепенение. Что, если он узнает? С каким омерзением он навсегда покинет недра Оперы, оставив меня выть от безысходной тоски! Я чувствовал себя ничтожеством, и часто помышлял о смерти. Было ли мне до того, чтобы правильно истолковать его быстрые взгляды?
   Рауль выбрался из воды и кратко поблагодарил. Вдруг пошатнулся и закашлялся. Я проклял себя за ожидание, поддержал его и повел в комнату, где огромный камин распространял сухой жар, теплились огоньки свечей и повсюду стояли розы. Была зима, озеро ночами покрывалось тонкой корочкой льда, но здесь было тепло и уютно. Тут и там лежали ноты, рисунки...
  Виконт все же зябко вздрагивал. Я сунул ему бокал вина, слетал за сухой одеждой и начал торопливо расстёгивать его блузу, как будто он не мог сделать этого сам. Мокрая ткань почему-то жгла меня пламенем. Я отвернулся, накинул на него оливковую рубашку со стоячим воротничком, и решил, попрощавшись, бежать от самого себя куда глаза глядят. Но вместо этого с отчаянной решимостью приблизился, не смея на него смотреть, и поцеловал смесью огня и снега. Он оттолкнул меня сразу же. Встряхнул, чтоб привести в себя, и отдалил на расстоянье вытянутых рук.
  - Что с тобой, Композитор?
   Неужели я еще не открыл ему своего имени?..
  - Прости меня. И убей, если хочешь, я заслужил забвение. Не знал? Да, я искаженная адская тварь, счастье не для меня, но я способен полюбить!!
  - Я...
  - Что?..
   Он побледнел, на лице выделялись лишь большие карие глаза. Отчего же они потемнели? Отчего так сбилось его дыхание, а руки, оттолкнувшие меня, сжимают и отпускают мои плечи?
   Сердце оборвалось и полетело в пропасть неистовых желаний, дна которой не познать никому, когда его губы шевельнулись, рождая тихое "да". Ни я, ни он еще не знали любви.
   Что и говорить, когда бледный рассвет ощупал тонкими пальцами наши лица, я не мог сдержать слез облегчения, и молча тыкался ему в плечо, будто слепой котёнок, а он вытирал мне слёзы и шёпотом обещался прибить, ежели я не замолчу.
  ***
   А это было в октябре. Мадам Жири подвернула ногу на репетиции и получила отгул, но солнечная погода не позволяла сидеть под крышей. Мы оставили экипаж у ворот столь любимого ею Булонского Леса, взяли тетушку под руки, и побрели по оранжево-золотистым аллеям. Лаяли бродячие псы. Виконт рассказывал о гончих, об охоте. Уличный музыкант, усевшись на бордюр, играл на аккордеоне старую французскую песенку. Низкое солнце было щедро на косые лучи, мы вздымали ногами ворохи разноцветных листьев, и долго ещё целые их охапки стояли у меня в подвале, а самые красивые, которые природа раскрасила с особенной фантазией, мне и сейчас попадаются между страничек книг...
  ***
   Но что это? В мечтаниях иль наяву я услышал ласковый голос Рауля?
  - Довольно бредить темнотой. Посмотри, какой вокруг прекрасный день - это все для тебя. Дай мне вести тебя и защищать...
  - Говори со мною! Я хочу тебя слушать. Говори мне о лете, пой о любви!
  - Че-го???!!! - Я взвился, словно ошпаренный, и выглянул из-за статуи. Рауль... вёл за руку Кристину. Склонившись прямо к ней, он говорил слова, которые никогда не находил для меня. Пряди упали на четкий профиль, знакомый до боли. Я просто не верил себе.
  - Пойдем со мной. Я отведу тебя туда, где ждут объятия любви. Там для тебя распускаются тюльпаны, белые и жёлтые. Над ним вьются медоносные пчёлы. Только иди туда, не отпускай моей руки. Там зубчатые вершины гор укрыты шапками снега, в изножъи их ютится городок, где тебя уже ждут. С уступов срываются водопады. Величественный рокот их затихает в пещерах, где своды соединяются с землёй сверкающими кружевами льда. О, в этом вечном мраке поистине царство Снежной Королевы, но в свете факела лед начинает радужно мерцать. На склонах гор - зеленые поля, холмы ведут игру с ложбинками, и куда ни глянь - стайки полосатых шафранов, а ещё белые, тигровые, розовые. Поднимают короны тюльпаны, и несутся, как стрелы, в небо, и вороной жеребец вольнее ветра гордо переступает точеными ногами. Без седла, без уздечки правит им твой суженный, от века наречённый. Радостью станет домашний очаг. В прошлом останется грусть, только не отпускай моей руки, Кристина...
   Подлец... подлец! Вырваться бы сейчас им навстречу, и не сдерживать ни слёз, ни ударов шпаги. Но я как будто прикипел к своему месту. Кристина уронила подаренную мною розу и пошла рука об руку с Раулем, не раздумывая. Я больше не хотел на них смотреть. Поднял отвергнутый подарок, и стал качать розу на руках, как мёртвого ребёнка. Капли на красных лепестках казались кровью.
   Ишь, как распелся, - едва ли не с завистью вдруг подумалось мне. Таких низких нот на памяти моей у него не было.
   Нет ни тьмы, ни печали, мой милый цветок
   Звонкой радостью полнится дом
   Наверху раздается весны голосок
   Там толкуют голубки сон
  
   В полудреме полей, синей дымке лесов
   Просыпается в гнездах любовь
   И спешит навестить, чтоб сердца озарить
   Чтоб согреть даже рыжих бобров
  
   Загорается парусом алым рассвет
   Ночь безумья, сворачивай сеть!
   Мы отправимся в путь, если хочешь вернуть
   То, которого больше уж нет
  
   Плавно звезды опустятся в руки твои
   Заколышут тебя камыши
   Тихо - слышишь ? Отыщутся нити и дни
   Зашуршат на ветвях, чтобы к свету спешить
   И восславить его соловьи.
  
   Как мороз прикасается к ягодам клюквы
   Так улыбка у губ твоих
   Лишь коснется - и вьется, стремится запутать
   Чтобы я угадал, кто ты.
  
   Ухожу до поры, чтоб пылали костры
   Чтоб звучали заклятья твои
   Чтобы тёмные пряди сплетались с огнями
   Средь неистовой пляски любви.
   Видно, решив меня окончательно добить, Кристина приняла предложение де Шаньи, скрепила ответ долгим поцелуем - чтобы понять это, не нужно было на них смотреть. Мгновение спустя пара изменников вновь появилась в поле моего зрения. Рауль всё так же заботливо вёл девушку за руку, а та просто сияла от счастья. Когда они скрылись, я растерзал невиновную розу и швырнул оземь лепестки. Черный плащ разворачивался и хлопал, будто разбойничий парус. Я взлетел на Лиру Аполлона - статую, что венчала угол крыши и была на то время высочайшей точкой Парижа - и закругленные углы лиры стали мне крыльями. Зловещим силуэтом ангела я навис над миром, который жаждал бы испепелить, и крик этот исходил из глубины души:
  - Кристина! В горе вспомнишь ты день, когда ангел Музыки страдал из-за тебя!
   Взмахнул плащом и убежал с проклятой крыши, больше в этот момент напоминая ангела мщения.
   Рауля я догнал на полутёмном пыльном чердаке. Давясь рыданиями, ударил по лицу с размаху.
  - За что, Рауль?
  - Эрик, я... всё не так, как тебе показалось сейчас. Прости, я не имею права говорить...
  - Не так? Я видел вас собственными глазами! А ты мог бы придумать оправдание похитрей. Что, от красивой девчонки помутился рассудок?
  - Что ж, мне тебя не обмануть, - бесконечно чужим голосом произнес Рауль. - Я в самом деле хотел, как лучше. Надеюсь, я совсем на тебя не похож. Прости.
  - И прощай! - закричал я ему в спину. - Она не будет твоей, запомни. Я заставлю её полюбить таинственного ангела с новой силой, я... женюсь на ней, ты слышишь? Обвенчаюсь! Только для того, чтобы она служила Музыке и не досталась тебе. Ведь ангелы бесплотны! - Я разразился безумным смехом, но он даже не взглянул на меня, покидая чердак.
  
  ***
  Дни одиночества сложились в месяцы. Я был словно в горячке, не мог уснуть, почти ничего не ел, исхудав до такой степени, что и впрямь напоминал скелет, и только лихорадочно дописывал Дон-Жуана. Мэг Жири часто заходила прибрать, накормить сеном барана, и заодно посмотреть, как я здесь. Однажды она в шутку пощекотала меня метёлочкой из страусиных перьев, сказав при этом, что на мне скопилось много пыли, а крысы скоро совьют в ногах гнездо, если я не встану из-за инструмента. В ответ я только грустно поглядел на Мэг, и обернулся к меланхолично жующему барану. Чем-то меня утешало его стоическое спокойствие. Это был тот самый Кнуд, который забодал Буке. Его собирались зарезать, я возмутился и свистнул умное животное.
  - Ну вот, Кнуд, - говорил я бывало, гладя его кудрявые бока, - теперь я не только призрак, шантажист, конокрад и убийца, а ко всему и укрыватель преступников...
   Ревнивый Жюльен раздражённо шипел, морща нос, грозно топорщился, и всё норовил исподтишка залить Кнуду сала за шиворот.
  Мною постепенно овладевало полное равнодушие к жизни, а Дон-Жуан был последней призрачной надеждой. Такой вот печальный каламбур, господа. Мэг рассказывала, что виконт де Шаньи часто появляется в обществе Кристины, и даже не скрывает своих чувств. Они ещё не объявили о помолвке, но судя по всему, дело к тому близится.
   Нельзя описать, что я пережил за те долгие месяцы. С одной стороны, это крах любви и доверия- теперь я не верил даже самому себе, а с другой стороны... ведь я потерял талантливейшую ученицу, и теперь все мои достижения в музыке сойдут вместе со мной в могилу. Виконт, что обладает сходным умением, вряд ли станет её учить. Он и в себе уничтожит этот дар, ведь боится быть похожим на меня. Рядовой человечишка.
   Мадам Жири всё пытаясь меня расшевелить, придумывала тысячи проказ для бедняг наверху. Из вежливости я слегка ей поддавался. Она готовила неописуемо вкусные блюда, носила мне книги, которые прочитала сама, и собирала все парижские сплетни. Роза на её щеке раз за разом приобретала всё более сумасшедшие окраски.
  - Эрик! - говорила она с упрёком. - Прачечная больше не принимает носовые платки в кредит, надо заставить их уплатить тебе жалованье!
  - Никаких писем, - отрезал я со внезапным азартом. - Пускай отвыкнут, тем болезненнее будет удар.
  - Только не люстра! - прошептала Мэг в ужасе. Когда я успел ей разболтать?
  - Это вряд ли. Намечается рождественский бал, так? Приглашены сливки общества, и само собой, де Шаньи с невестой. Он не трус - стало быть, я всё-таки буду иметь счастье лицезреть его здесь. Тут и повеселимся!
  Я притянул обеих дам к себе, и заговорщически шепнул:
  - Самое время презентовать законченную оперу " Тожество Дон-Жуана"!
  - Думаешь увести Кристину у него из под носа? - неодобрительно спросила Туа.
   Я расцвёл и принялся насвистывать, впервые за пять месяцев.
  - Ты любишь Кристину? - восхищённо спросила Мэг.
  Я поперхнулся и долго, старательно кашлял. Последний месяц пролетел в работе, которая теперь прямо горела в руках, и вот...
   Ба-бах! - Небо осветил первый пучок огней. Изворотливый, однако, народ пошёл - каждый год новые придумывают, вон их теперь сколько взлетает с каждого угла! - Я волей-неволей поддался праздничному настроению и наблюдал, как в Оперу входят разряженные пары. Не думать о виконте, - повторил я про себя совет Антуанетты. Не вспоминать, как...
   ...держи руку на уровне глаз, не то умрёшь прежде, чем я узнаю тебя. Здесь царство призрака, а не сквер для прогулок...
   ...в одной руке - букет фиалок, другая отсчитывает размер на три четверти. Он беззаботно напевал мелодию венского вальса, пробираясь подвалом, и думать забыл о предупреждении. Размытое белое пятно было в темноте столь соблазнительно... Я быстро размотал удавку, зажмурился и бросил наугад.
  - Отпусти! - задыхаясь, крикнул Рауль. Смеясь, я сделал ему больно снова и снова. Потом привлёк к себе, согрел своим дыханием и стал напевать ему на ухо отрывки из Дон-Жуана...
   Не думать о виконте... Что он мне пытался объяснить на чердаке? Ведь я люблю его. Причём не всё ещё, а все сильнее. Не думать о виконте.
   В большом зале между тем искрилось веселье. Оно проникало везде и всюду, работники за сценой отплясывали польку, и наверное, даже мои каменные титаны улыбались. Маскарад, маскарад! Фейерверк ложных образов, безудержная радость оттого, что снова родился Сын Божий, и что он опять неминуемо воскреснет, а ещё - наконец-то повысили на службе, жена испекла вкусный пирог, обрадовалась букету, и не стала обнюхивать ворот пальто, надеясь учуять аромат чужих духов.
   Феерическим костюмам не было числа. Я, не прячась, свесился с балкона и торопливо делал наброски - пригодятся. Отовсюду слышался звонкий смех, кокетливые интонации. По празднично украшенному залу летало цветное конфетти, тут и там слуги разливали шампанское в высокие бокалы.
   Рауля с... тьфу, невестой... я обнаружил в стороне. Голубочки мило ворковали.
   Он передал ей изящную коробочку... Я резко отвернулся, не в силах смотреть на это. Внутри вскипела непрошеная горечь.
  - Тяжко жити? То пiди в клуню, та повiсся, - будто и не мне посоветовала незнакомая дама в роскошном тёмно-зелёном убранстве, и горделиво поплыла в зал. Из-под подола мне почудился взмах чёрно-серебристого хвоста.
  Перспектива болтаться в собственной петельке на глазах у бочек, которые я так и не опустошу, показалась мне нерадостной. Я стиснул зубы и опять посмотрел на них. Кристина почему-то не надела колечко на палец, а повесила на цепочку, на манер кулона.
  - Как здорово! Я - будущая жена!
  - Почему же ты не наденешь кольцо?
  - Я боюсь... боюсь рассердить его, и тогда всё пропало.
  - Сколько ещё будет так продолжаться? - говорил виконт. - Ведь помолвка не преступление.
  - Рауль, не спорь! Ведь ты согласился...
  - Да... Но зачем о печальном? Посмотри, как счастливы люди, как ярко горят свечи, сколько улыбок в калейдоскопе масок. Пойдём танцевать!
  Пойду-ка и я, переоденусь. Скоро торжественный выход. Напоследок я заметил родных директоров, и искренне развеселился. Один нарядился петухом, второй бараном, и они, явно плюя крупным планом на окружающих, плясали ирландские танцы. Они что, того? В смысле... хватили лишку? Наверняка. Вон, желают выпить на брудершафт с призраком Оперы... Что ж. Несмотря на мелкие неурядицы, вы оказались хорошими директорами, так что я, пожалуй, окажу вам честь.
   Мэг внизу аккуратно разложила на пюпитре ноты и постучала по органной трубе. Я заблаговременно вывел их прямо сюда. Пора.
   Первый раскатистый аккорд накрыл зал. Оркестранты пороняли инструменты, мсье Рейер, отчетливо в наступившей тишине, провозгласил: - Какая музыка! - и от избытка чувств перегрыз свою дирижёрскую палочку. Ещё пара сообщников торопливо расправляли мой поистине королевский креп. Теперь я не тушил пением свечи, нет: для этого я был слишком разъярён, но и спокоен одновременно. Восковые столбики просто плавились от жара моей ярости. И на вершине длинной лестницы явилась всем новая маска. Маска -череп. Маска-смерть в алом камзоле с золотыми позументами. Не предупреждение, а живое возмездие мерило шагами ступени, точнёхонько в такт неслыханной музыке. Толпа волнами откатывалась прочь, лепилась к стенкам, а я - точно король возвращался в своё королевство после долгого отсутствия, чтоб покарать изменников, и помиловать... если кто-то здесь ещё достоин милости.
  - Что притихли, господа? - вкрадчивым, почти добрым тоном вопросил я. Они молча шарахались.
  - Вы думали - призрак скончался? Нет, кто не жив - бессмертен. Думали, я куда-нибудь ушёл от вас? Скучали? Полно: я писал новую оперу, которую вы поставите. Вот готовое либретто.
  Я достал объёмистую кожаную папку и швырнул на пол. Подберут.
  - Многим из вас в ней есть роли. Карлотте - роль как раз по силам, и она с ней справится - если перестанет ходить по сцене петухом! - и я рывком обнажил шпагу в шлейфе стального скрежета.
  Все вздрогнули. Медленно улыбаясь, я поддел шпагой несуразный плюмаж на шляпке примадонны. Пьянджи бросился на помощь - и в ужасе застыл, когда остриё упёрлось ему в толстое пузо.
  - Вас я попрошу сбросить вес. Не бывает Дон - Жуанов с животиком, даже если последний поёт любовные романсы.
  Пьянджи отступил в испуге, и могу поклясться, что увидел, как в его расширенных зрачках проплывают столбики диет.
  - К господам директорам у меня особых претензий нет. Пусть только не пытаются совать нос в Искусство. Главную роль в моей опере исполнит мадемуазель Даэ. У неё хороший голос, и роль Аминты станет для неё триумфом... если только она победит гордыню и вернётся к своему учителю.
  Кристина, бледная и прекрасная, словно в очарованном сне, словно плывя над полом, высвободила свою руку из виконтовой и пошла ко мне. Да. Да! Я видел кольца её пышной причёски, и кольцо в глубоком вырезе бального платья. Ты за это поплатишься, девочка. В самый последний момент я позволил зверской гримасе исказить мне лицо, и сорвал с неё ненавистный кулон.
  - Ты обручена со мной! Ты принадлежишь мне! И не смей об этом забывать!!!
   Она отшатнулась, я взмахнул широким рукавом - и сгинул в вихре огня. Вслед за мной - проклятье! - сиганул прыткий виконт, и лучи звезды сошлись над люком.
   Рауль приземлился на круглое зеркало. Вокруг быстро передвигались зеркальные плоскости. Их было много, очень много! И в каждой он видел меня, а когда направлял туда удар шпаги - зеркала меняли строй, и в них отражался лишь он, со своим оружием в груди.
  Я холодно заговорил с ним гулким эхом:
  
   Словно зачарованный, в центре сцены неземной,
   Песней околдованный, славишь небо и покой.
   Пряди тёмные упали на лицо, и глаза усмешкою горят...
   Предо мной держался молодцом... Высоко мечты твои парят!
   Ты, проклятый несказанный! Ты, ничтожество чудес!
   Ты летишь на крыльях славы, ты забыл, что значит честь.
   Берегись. Ничто не вечно. Рок стучит ногою в дверь.
   Окоём идёт навстречу, завертелась карусель.
   Обезумел наречённый в вихре ярости и слёз,
   И вовек неразрешённым мой останется вопрос.
   Тщетно ветлы пальцы тянут! Мне не жаль тебя.
   Скоро лилии завянут, плача и любя.
   Гром раскатистый органа перекроет шелест роз,
   Окровавленная рана глянет вглубь из-под волос.
  
   Кто-то говорит. Кто-то пьет. Кто-то режет горло другу. А она поёт. Убирайся вон, виконт!
  Я мог бы долго забавляться, но Антуанетта разомкнула зеркала снаружи, и прямо-таки утащила Рауля за руку.
  - Тётушка Жири, во имя всего святого, помогите мне.
  - Ах, племянник, дело ведь непростое, и виноваты оба...
   Наглец! Чего он добивается? Я так озлился, что не пожелал дальше слушать их пустословие.
   Мадемуазель Кристина Даэ внезапно почувствовала себя плохо, и не смотря на настойчивые уговоры жениха, осталась ночевать в Опере, на своей старой постели. Рауль прикорнул у дверей комнатушки, твёрдо решив оградить девушку от моих посягательств, но вскоре сон одолел и его.
  - Красив, мерзавец, - со смешанным чувством констатировал я. Спел несколько слов, погрузив его в полную безмятежность, и сердцем потянулся сквозь дверь.
  Оставалось только ждать. Скоро, скоро несмазанные петли скрипнут. Скоро уж, разлитой и запёкшейся кровью, ей бросятся в глаза тёмно-красные розы на столе.
  Возьмёшь их? Не испугаешься?
  Взяла... Накинула просторный чёрный плащ, укрыла волосы полупрозрачной чёрной шалью... и заторопилась в комнату извозчиков. Не было нужды гадать, куда она направится.
   Давным-давно, когда таинственный голос взывал к маленькой девочке, на чьих губах замерла молитва, я узнал одну из сказок её детства. Старый добрый Густав Даэ, умирая, обещал послать ей с небес ангела Музыки, чтоб тот оберегал её, распахнув над нею крылья, что с изнанки - чернильно-фиолетовые с прожилками густо-синего, между пушистых пёрышек мигают трепетные звёзды... а между них змеится нотный стан, где звёздочками с хвостиком в неверном сиянии мечена музыка Ночи...
   Я стал для неё этим ангелом - и клянусь, вёл и оберегал дитя по мере сил, взращивал её волшебный голос, и сам понемногу исполнялся веры в обыкновенные чудеса. В любовь, например...в чём мне немало помогал Рауль. Как там я выразился тогда?..
   Та ночь, мадам, была давным-давно
   На лик реки уродливые тени
   Деревья бросили, изысканно и плавно
   Вскипела пряная роса, древесное вино.
  
   И капал яд на листья ночи,
   И вяла ночь, сворачивая плащ
   Дробя покров на мелкие осколки
   Самшит ронял по капельке, как брань.
  
   На небе ломтик сыра тонкий
   Весь дырчатый, в глазках
   Вокруг танцуют хлеба корки
   Разлита кружка молока
  
   Вы привели дитя за руку
   Хотел вас ангелом назвать
   Забыв про боль, не принимая скуки
   В ту ночь я понял, что любовь жива.
  Извозчик, переваливаясь, словно утка, направился к повозке. Ловким ударом я оглушил его, оставил отдыхать в сторонке и взгромоздился на козлы, зябко кутаясь в плащ. Вскоре подошла и она.
  - Куда прикажете?
  - На кладбище.
  Я тронул лошадей. Стук их копыт едва не оглушил меня. Кругом не было ни души, город как будто вымер, и пропали без следа все солнечные дни. Но это не походило на меня. То, что я делал - прочно связано с рукотворным, созданным человеком, даже если я ненавидел создателей. А это не подчинишь. Я против воли сжался. Цок, цок, цок... Мы плыли среди неслышных звуков сарабанды. Редкая собака провожала нас лаем - и то поскорей затихала, спешно возводя песочную крепость испуганным визгом. Дома глядели нам вслед с тяжёлым неодобрением.
   Я, тщетно борясь с наваждением, стегнул лошадей раз, другой... и копыта дробно застучали, наращивая темп в унисон с боевым тамтамом у меня внутри.
  Да, мир души неизведан. Только сейчас я понял, сколь малым кажусь по сравнению с Просто Ночью, с её мерным затаённым дыханием - и в молчаливом жутком страхе осознал, насколько длинная дорога впереди. Дорога, мощённая одиночеством, через миры и времена - всё тот же дикий путь в непостижимой темноте. Я не сумею дойти до рассвета, но отказаться идти уже поздно. За что... за что навеки один?..
   ...И не заметил, как уснул. Кристина что-то спрашивала у меня. Что, скоро ли? Скоро. Плащ отяжелел от росы, а дерево, что нависло над трактом, равнодушно осыпало меня бриллиантами. И вдруг нечто ожгло по глазам хлыстом: то мне передалась мысль Рауля, который, очнувшись, обнаружил комнату пустой, и небось уже трясёт начальника ночного извоза, требуя срочный ответ.
   По земле стелился синеватый туман. Девушка с букетом красных роз миновала кованые ворота кладбища. Все звуки тонули в сивой толще тумана, он накатывал, подобно прибою, и отступал, иногда доходя ей до пояса. Она шла среди рядов безмолвных статуй, и словно бы глядела внутрь себя, то и дело стискивая руки.
   Внезапно пламенный клинок разрезал мглу, и над погребальным унынием взвилась её песня. Я стоял, поражённый, не в силах двигаться, едва веря, что это не причудливые танцы гаснущего разума, а правда. О, слишком хорошо я это знал - то, что было чарами Рауля. Так значит... напрасно я мнил, что он неспособен учить.
   " ...привыкнув быть ведомым, ученик забывает, что способен вести, и что его умения способны помочь учителю вырасти..."
   Неужели он так сказал? Я-то считал это игрой, и беззаботно смеялся в ответ, не подозревая, что его слова так глубоко врежутся в память, тая свой смысл до поры, до времени. Может быть, боль моя оттого, что я слишком много страданий вписал себе в заслугу, и уже просто не мог признать кого-то равным, а признав - приблизить... Что ж, он мне достойно отомстил.
   В груди у меня громыхали два сердца. Владелец одного, не дыша, расчехлял свою скрипку на камнях старинного склепа, другой же мчался через ночь на кладбище, и тьма помогала ему.
   Кристина подошла к фамильному склепу, и села прямо в снег, молитвенно сложив руки. Она умоляла меня о помощи, но какой?.. Помочь ей попрощаться со мной.
   Что ж, прости меня, соловушка. Я не могу остановиться.
  Как меч над осуждённым, коим несомненно был я сам, занёс я над скрипкой смычок - и чарующие звуки взрезали ночь, заставляя её подчиниться, пусть даже роняя капли крови с разбитых губ. В своё время мне это зачтётся.
  - Бедный ребёнок, ты блуждаешь в потёмках, и не знаешь, о чём просить. Куда бы не ступила твоя нога, кто бы тебя не вёл - всё равно все дороги ведут к ангелу Музыки.
  Шаг... ломая тонкий лёд. Шаг - с хищным свистом падает петля на беззащитную шею. Мою шею. Протянув руки, смеясь и плача, Кристина устремилась ко мне. Пусть... я ей всё расскажу, не буду больше мучить. Ведь любовь к талантливому ребёнку - это совсем особенная любовь. Пускай приходит ко мне, пусть поёт мои песни и блистает на сцене Оперы, она ведь этого заслуживает. Собственно-то... она всё равно бы узнала, что моя прекрасная муза носит охотничьи сапоги и шпагу за поясом.
   Заговорили о горилле!! Шум стремительно приближающегося всадника - и к склепу Даэ подлетел виконт собственной персоной, на белоснежном коне, с расхристанным со сна кружевным воротом.
  - Кристина, остановись, не верь ему!
  Ну, вот. Только я раз в жизни собирался сказать правду. Шпага вылетела из ножен, опережая мысль. Ты говорил, что поддаёшься мне, любя? Посмотрим, сделаешь ли ты это сейчас.
   Таким я его ещё не видел - жёстким и собранным. Таким был скорее Филипп де Шаньи, а не Рауль. Наши шпаги скрестились, отбрасывая искры. Кристина в ужасе прижимала руки к лицу и не знала, за кого больше беспокоиться. Нет, он не сдерживал руки. Неужто я достоин такой ненависти? Ловким движением он чуть не сбил с меня маску. Только не это, на глазах бедной девушки! Не на шутку взъярившись, я прижал его к серому монументу, однако тут же отскочил, преследуемый шпагой. Мы кружили друг напротив друга, выискивая слабинку, святотатственно перебегали по надгробьям, и чаши весов колебались, не зная, кому принести победу, и чьей наградой станет смерть. Наконец-то мне удалось застать его врасплох, и рассеченный белый рукав быстро потемнел, набухая кровью. Признаться, в тот момент я был готов убить себя, а не его.
   ...Бывало, он задремлет за столом, а я тихо осыплю его спелыми вишнями - и собираю по одной губами. Случалось, что одна-другая лопнет, густой сок запятнает рукав - а он подымет голову, и чуть сонная улыбка лучом скользнёт из-под спутанной гривы...Ну почему, зачем такие воспоминания приходят в самый неподходящий момент?! Земля поднялась и ударила меня, как после жесточайшей попойки, я горлом ощутил смертный холод стали и закрыл глаза.
  - Рауль, не надо! - вскрикнула Кристина.
  - Хорошо, поедем отсюда, -тяжело дыша, ответил он. Подсадил ее на коня, миг - и оба исчезли.
  - Я объявляю войну вам двоим, - будто клятву произнёс я, поднимаясь с земли.
  ***
   Особняк де Шаньи считался особой гордостью владельцев. Роскошный плющ увивал его стены, задняя дверь выводила в большой солнечный сад. Псарня, конюшня... Рауль привез Кристину сюда, отдав в её распоряжение несколько комнат второго этажа. Однако с нею больше находился Филипп, чтобы девушка не скучала. Рана молодого виконта, сначала не внушавшая никаких подозрений, оказалась опасной: за ужином он внезапно потерял сознание, а после несколько дней лежал в бреду, причинив немало беспокойства родным. Наконец худшее миновало, но Рауль как будто сломался. Молча и неподвижно он лежал в своей постели, глядя в потолок.
  - Сколько можно страдать, дружочек? - ласково спросила Кристина, отворяя окно. - Эдак ты совсем расклеишься, и будешь, точно старый сосед-паралитик.
  С коротким гневным возгласом Рауль вскочил, подхватил девушку на руки и сделал с ней несколько кругов по комнате, потом отпустил - и провёл в своём любимом венском вальсе.
  - Теперь ты того же мнения, дорогуша? - отдышавшись, вопросил он.
  - Ах ты упрямец! - зарделась Кристина, кинув незаметный взгляд на повязку: та вновь стремительно краснела. - Я ведь знаю, что ты здоров. Тут какая-то внутренняя печаль. Может, расскажешь мне? Ну, не таись. Ведь скоро мы станем семьёй.
  - А, это... просто сон. По-моему, любовь - как рана. Сначала цветёт, подобно розе, а потом... долго гноится...
   Когда боль становится нестерпимой, я ухожу туда, куда меня что-то упорно не пускает.
  - Тебе это... на самом деле снилось?
  - Я иду по мёртвым полям. Далеко, необъятно простираются они. Здесь тихо, какая-то плотная глухота до звона в ушах. Неживые зелёные травы мягко огибают мои следы, оплетают белые кости. Иногда корни трав выпускают мелкие пузырьки. Те радужно плывут через толщу воды к размытому солнечному диску. Травы отдают свой воздух, свою последнюю реальность, ради некоего подобия жизни. Сердце замолкает. Я вижу в воде жёлтые песчинки. Слова забыты и потеряли значение. Но жизнь здесь есть. Бродят чудовищные неуклюжие туши, медленно кивают головами на змеиных шеях. Щиплют умершую траву, она мерно колышется. На меня наползает гигантская тень Я спокойно жду. Но тут меня подхватывает тёплое течение и уносит прочь из этого места. Я знаю, что не дыхание жизни шевелит траву. Здесь тлен и смерть, и вечное забвение. Так почему же меня так влекут мёртвые поля, усеянные белой костью? Там даже страха нет. Я знаю, что найду способ обмануть бдительное тёплое течение.
  - Рауль! Не думай так, это же... конец, я не хочу, Рауль!
  - Чего ты испугалась? Сна? Вот видишь, я уже смеюсь. Знаешь, что... Наверное, ты и есть моё тёплое течение. Что там? Пришла мадам Жири? Ну, ты и впрямь считаешь меня старым паралитиком, если куда-то спрятала мои туфли!
  ***
  В Опере витала атмосфера скрытой паники. Как же, сам призрак велел поставить его оперу, гм... если можно было так назвать почти бессмысленное нагромождение звуков. Карлотта ежечасно впадала в истерики: как, ей, Примадонне, второстепенную роль! Директора боялись проснуться, чтоб не обнаружить на тумбочке у кровати новое письмо, боялись поднимать занавески на окнах, ибо оттуда сыпались белые прямоугольники - в конце концов, боялись сунуть руки в тёплую меховую муфту, чтобы не услышать ненавистный бумажный шелест.
  Ну, как вам нравятся такие заявления:
  - Смените первого тромбона - человек не может быть более глухим.
  - Прошу наших танцовщиц отменить все свидания вплоть до премьеры, и хоть иногда на репетициях думать о работе.
  - Немедленно повысьте жалованье мадам Антуанетте Жири, дабы компенсировать ей моральный ущерб от вашего пустоголовия.
  - Отправьте в печь безвкусные дешёвые костюмы, которые вы имели наглость пошить, и срочно закажите новые у лучших портных Парижа, - далее шёл долгий список фамилий. - Эскизы вы найдёте в столе вашего реквизитора.
  И так далее, и тому подобное! Дивное спокойствие сохраняли только Мэг с матерью, и как это ни странно, мадемуазель Даэ. Прежде скромная девочка, Кристина осознала свою силу, и дня не проходило без усиленной практики на Карлотте, онемевшей от подобной наглости. Пьянджи так и не похудел, а в голове у него, похоже, всё окончательно перепуталось - он не мог верно повторить ни одного пассажа. Впрочем, это и не требовалось от пивного бочонка, которого ждала судьба извозчика. Мсье Рейер был менее осведомлён, поэтому ходил на цыпочках, в состоянии тихого ужаса. Я старался подбодрить его письмецом-другим, в конце концов он, лишь один из немногих, понимал мою музыку.
   В день знаменательного события я бегал, словно угорелый, не чуя под собою ног, и пачками расшвыривал письма с последними указаниями. Увидев, что творят безмозглые балерины, сам кинулся им показывать, сообразил, что выскочил без маски, в ужасе закрыл лицо руками и ретировался, но во всеобщей суете, в тучах пудры и удушающем облаке духов никто не обратил внимания на нового балетмейстера.
   Зрителей собрался полный зал. Уж сам не знаю, как господа директора использовали байку о призраке Оперы, но зрители валили валом. Помните, по сюжету Дон-Жуан решает жениться на соблазнённой им служанке Аминте? Ну так вот, никакой не актёр, а самый настоящий священник сидел у меня внизу, рассеянно листал толстую пачку денег, и ждал своего часа. Да, я запланировал на сцене настоящее, законное венчание. Пусть только после этого Кристин попробует выйти замуж за Рауля! Погоня, говорите вы? Вполне, вполне возможно. Здесь тоже всё продумано. Виконт желает увезти невесту сразу же после спектакля, на заднем дворе их будет ждать запряженная карета. Так вот, любезный кучер полетит вверх тормашками в карьер, я сам возьму вожжи в руки, и увезу Кристин туда, где мой волшебный голос околдует её окончательно. Пусть я теряю любимого, но не ученицу. Так! И куда вы понесли это алое полотнище, не говоря о том, что я просил отменить вчерашний спектакль, чтоб основательно сменить конструкцию сцены? А ну, стоять!
  ***
   Зрители были недовольны. Шла неописуемая какофония, многие покидали свои места, наиболее стойкие кривились и затыкали уши. Сцена была отделана в неслыханном стиле, густо-багровые тона, казалось, упивались своей тяжестью, костюмы просто резали глаза.
   Замок Дон-Жуана... Среди сцены - имитация огромного костра. Согласитесь, шептал сосед соседу, пламя страсти можно было выразить не так вульгарно. Мужчины в одинаковых чёрных трико напоминали разбойников своими масками, женщины шуршали цыганскими юбками, и вели себя непозволительно свободно. Карлотта Гудичелли поистине оказалась на своём месте: по делу был и её пронзительный голос, и манера. Слуги замка готовились принимать гостью, скромную служанку. Судьба глупышки была предрешена.
  - Пассарино, - слегка блеющим тенорком Пьянджи (Дон-Жуан) обратился к своему слуге. - Дай мне свой плащ и маску. От слуги она спокойно примет то, что будет недоступно господину. Я притворюсь тобой, и за беседой, когда скромность тает от вина, добьюсь от неё своего.
  Пьянджи неуклюже дёрнул плащом, изображая взмах, и скрылся за кулисы. Я с улыбкой треснул его эфесом шпаги, обёрнутым в ткань, и тенор кулем повалился к моим ногам, даже не пикнув. Снять с него плащ было делом пары секунд. Тем временем на сцене появилось новое действующее лицо. Стыдливо озираясь, появилась служанка Аминта.
  - Пассарино, вон отсюда. - как можно вежливей и тише пропел я, плавной походочкой хищника вышел наперед, и замер напротив Аминты в охотничьей стойке. Карлотта тоже ускользнула, но я тогда не обратил на опальную диву внимания. Другое заставило мир перевернуться в моих глазах - ненаглядная парижская жандармерия. Жандармы... Всюду. В зале. На балконах. В ложах. За сценой и - по паре на каждом из выходов. Две усатые физии свешивались из ложи Љ 5, где в полутёмном углу сидел мой милый де Шаньи. Ну, ясно, чьих рук дело. Чует, мерзавец, что постановка с подвохом, но всё равно - ничего у него не выйдет, даже пусть наймёт всю Национальную армию. Ч-чёрт... проклятье! Только сейчас я приметил блеск воронёных стволов. Все жандармы были вооружены, а я на сцене - лёгкая мишень! С другой стороны, они же не станут стрелять в человека на глазах у сотен свидетелей... я надеюсь.
  - Придя сюда, оставь сомненья за спиной. Ты уже сделала свой выбор, нет пути назад. - запел я, обращаясь к девушке. Музыка преобразилась. Теперь аккорды не отталкивали, а властно завлекали. - Пусть огонь проникнет в твою кровь, ненасытный огонь страсти, Аминта! Ты узнаешь, что он не только обжигает, он способен ласкать. Оставь рассудок за порогом, здесь ему не место. Покорись своей судьбе, Аминта, стань моей! Знай, что лишь придя сюда, ты уже подчинилась мне в мечтах. Смотри вместе со мной, как завихрился жаркий смерч - то в яростном пожаре роз горят мосты! И возвращенья нет, но как прекрасен взлёт, который ждёт обоих, что прежде восхожденья солнца ждут царственный закат!..
  Известно, господа, я переигрывал. Ну какая, скажите мне, мадемуазель в своём уме согласится с мужчиной, что призывает её не на радостный пир любви, а в безвольное рабство, губительное для собственных стремлений? Но знаете... во-первых, сцена заставляет нас порою неестественно утрировать эмоции, дабы они дошли до осовевших зрителей как раз в натуральную величину, во-вторых, я таки не запамятовал давнишний контракт со своей совестью, а в-третьих... главное, в конце концов, не что спеть, а как. Поэтому не удивляйтесь, что глаза Аминты, подобно тёмным глубоким озёрам, осветились вдруг неизведанным раньше чувством. Так на зеркальную гладь медленно всплывают камни королевского венца, и так звёзды проступают на небесах, подобно каплям крови раненой души.
  - Довольно игр, и довольно слов. Когда я шла сюда, то уж была твоей в мечтах. Так помоги же мне открыть безумный полуночный бал, чтоб душу не стеснял простой, и низкий, и безжалостно немой...
   Ого! Слыхали, господин виконт?!
  Вышеупомянутая личность уже вставала во весь рост в пятой ложе, при сём стремительно зеленея. Что, съел? По счастью, это не мадам Жири. Дворянское воспитание не позволит ему швырнуть в меня ботинком, как бы не хотелось.
  - ... навек закрытый небосвод дневной.
  Вместо этого Рауль осадил взвившихся было жандармов. Стволы понуро опустились. Что ж... спасибо, мсье. Я постепенно сужал круги, обходя Аминту, и она уже не отбегала на край сцены, как раньше.
  - Покорные розы втянули шипы, мне счастье звенит в перестуке копыт...Довольно этих игр! Не нужно больше слов. Хочу я слышать лишь одно: доколе ждать, когда дверь страсти распахнётся? Пока огонь возьмёт в свои объятья нас? Когда уже в единое сольёмся, душой и плотью в долгожданный час? Решилась я. Отброшены сомненья. Цветок раскрылся в танце тёмных нот. Взлетели крылья, странным опереньем и ад напоминая, и полёт. Но если зов мой безответным останется в тиши ночной - то свет небесный серым пеплом увидит уж сгоревшую любовь. Приди, приди, я жду...
  - О, как хочу пылать с тобой одним огнём, как тягостно и сладко звать тебя... Мечтая искрой раствориться в нём, я бурю вызову, любя. Аминта!
  Дон-Жуан обнял красавицу, и зрители услышали дуэт непобедимой силы.
   Пропев в последний раз о том, что сожжены мосты, я слегка разжал объятие. Она не спешила покинуть клетку, в глазах её оплывал восторг, и сменялся чем-то неизвестным.
   Музыка, послушная мсье Рейеру, вдруг стала лёгкой и прозрачной. Певучие скрипки повели свою линию, довершая картину искренности и полёта свободного духа. Стоп-стоп. У меня ранний склероз, или этой партии здесь не было?
   Я взглянул на Рейера, и старый маэстро неуловимо подмигнул. И я запел с таким чувством, что в груди распускается цветок. На этот раз не роза, и даже не королевская лилия, а полевая фиалка с её дерзким весенним ароматом.
  - Пойдём со мной, Кристина. Я отведу тебя туда, где душу ожидает взлёт. Там ждут тебя объятия Искусства. Синий бархат небес распахнётся перед парой, которая не разомкнула рук. Белокрылые ангелы воспоют тебе славу, Кристина. Только лишь голосом, одной магией таланта ты сможешь переписывать все истории на земле. Ты сможешь творить, Кристина, и в творении твоём не будет горечи, только сладость познания. Я весь мир положу у твоего трона, спев его в одной песне, только не отпускай моей руки, Кристина... просто люби меня.
  Девушка, которая в сей миг казалась мне даже красивее виконта, вздрогнула в моих объятиях и слегка отстранилась. Будто раздумывая, верное ли приняла решение, коснулась моего лица. Так делают слепые при знакомстве, Ощупывая лицо человека, они представляют его внешность и предполагают характер.
   Я повторил, стремясь перелить в неё всю силу своего убеждения:
   - Просто люби... - и топор палача стремительно пошёл вниз, и надежда скончалась в страшных конвульсиях, когда я понял, что стою, облитый ярким светом, а Кристина держит в руках мою маску, и на её красивом лице застыло то самое выражение жалости к шелудивой собаке, что я уже видел одним подвальным утром.
   Из зала вдруг, как по мановению дирижёрской палочки, грянул неистовый женский визг. Поверьте мне, ушат помоев был бы куда приятнее. Позор, разоблачение, невыносимый стыд и холодная ярость завладели мной одновременно.
   Уже не думая о куртуазности картины, я рубанул шпагой по толстому канату, который, ох не даром, был протянут именно здесь. В вышине страшно загрохотало. Я знал, что там огромный барабан делает оборот за оборотом, всё ускоряя свой бег, лишённый привычных цепей - и знаменитая люстра весом в пять тонн поплыла над залом. Начиналась симфония огня и слёз.
  - Бегите все! - расталкивал мсье Рейер остолбеневших музыкантов. От потолка откалывались целые куски, люди метались меж стульев, но призраку уж было не до них. Я сгрёб Кристину в охапку, и провалился с ней в люк, по ободу которого ходили языки огня из раскрашенной ткани. Не дав ей опомниться, я потащил жертву в апартаменты с органом. Вы помните, отчего она потеряла сознание? Шутки ради я изготовил куклу, как две капли воды похожую на неё, и нарядил в свадебное платье. Теперь оно пригодилось как нельзя кстати. Я рванул с куклы воздушную фату и набросил на свою пленницу.
  - Стань моей женой! - обшарив комнату глазами, я обнаружил, что служитель культа смылся. Плохо...
  Кристина в задумчивости стянула с головы сноп кисеи. В чертах её застыло потрясение. Тут моих ушей достиг разноголосый гул. В нём различались призывы выследить убийцу. Зная порой причудливое эхо наших подземелий, я не волновался - они были далеко, и блуждали по кругу. Думаете, дело было в Буке? О нет, про старого развратника давно забыли. Когда толпа рванулась за кулисы, то перед носом у жандармов обнаружили Убальдо Пьянджи. Синьор был мёртв, обвивавшая тело петля не позволяла сомневаться в причине смерти. Вот куда отлучалась вероломная Карлотта. Никто не обратил внимания, что петлю затягивали с помощью деревянного колышка, что обличало в убийце либо слабого человека, каким меня не назовешь, либо женщину. Да уж, нелёгкая доля у подкаблучников!
  - Надоело купаться в крови? Захотелось потешить плоть? - гневно спросила Кристина, приближаясь. Если б не пережитый позор, я бы всласть посмеялся над нею - очень уж люблю коктейль " Кровавая Мэри", а к нему бифштексы. Но сейчас меня душили слёзы, и я сказал как можно жалобнее:
  - Не знал я радостей плоти, но всю жизнь купаюсь по горло в крови. Ты могла избавить меня от этого, ты дала крылья моей песне, так зачем ты обрезаешь их теперь? За что, Кристин? Ни страх, ни спор, - продолжал я всё более торопливо, ибо уже чистую правду, - ни грех, ни преступление загнало меня сюда, но лишь моё безобразное лицо...
  - Твой вид уже не страшит меня... гораздо хуже лица чёрные глубины твоей души, вот чего я боюсь!
   - Погодите, Кристина. Кажется, у нас гости. - зловеще произнёс я. Действительно, к запертой решётке у входа нетвёрдой походкой приближался Рауль.
  Взвился испуганный крик Кристины. Как же он смог пробраться? Я самолично перестроил систему ловушек, предвидя подобный исход. Мадам Жири знала обо всех, кроме ложной ступеньки. Об этом я не успел ей рассказать. Ловушка была сродни той, что четыре года назад привела Рауля в альков нашей первой любви. Значит, и сейчас попался, глупый мальчишка. На сей раз я был обдуманно жесток - упавшего в каменный карман с водой несчастного топила тяжёлая решётка. Неужто ему удалось повернуть кран в толще мутной воды, и бездушное орудие снова поплыло вверх с натужным скрипом? Судя по всему, да.
   - Отпусти её, - только и сказал виконт. Почти без сил он привалился к входной решётке, пальцы оплели скрещённые железные пруты в попытке не упасть. Похоже, что купание далось ему нелегко: с одежды ручьями стекала вода, на рукаве снова проступила кровь. Вот только теперь мне не было его жаль.
  - Предпочитаешь ужин из трёх блюд? Сегодня ты уже всё получил на потеху своим слабостям.
  - А вот и десерт пожаловал! - вне себя закричал я. - Заходите, господин виконт. Поистине, вы достойное завершение моей ночи!
  Я нажал на рычаг, железный занавес поднялся - и тут же, лязгнув, опустился, отрезав ему путь к отступлению. Мышеловка захлопнулась.
  - Отпусти её, - обессилено повторил он. - Кристин ни в чём не виновата. Ведь ты не станешь причинять ей вред...
  - Конечно, нет, глупец! Кристине ничего не угрожает. Но за свои прегрешения ты ответишь сам!
   Виконт сделал несколько шагов ко мне, но я грубо толкнул его назад, заломил ему руки и прикрутил к решётке несколькими узлами. Он слишком ослабел, чтоб мне сопротивляться, и когда на шее затянулась неумолимая петля, откинул голову и тихо застонал. Похоже, что неверный огонёк его жизни готов был угаснуть каждую минуту. Я в самом деле держал его в руках, в образе мокрой верёвки. Мысль показалась мне смешной, и я жутко расхохотался из пучины безумия, а после с верёвкою в руках отошёл к Кристине.
   - Согласись жить со мной, этим ты его спасёшь. Наша свадебная месса уже готова. Но если откажешься - траурная месса тоже написана!
   По щекам девушки градом катились слёзы.
  - Ты обманул меня! Я доверяла тебе! - Она спрятала в ладони пылающее лицо. Ты и Рауль... это ТАК ты не знаешь радостей плоти?!
  - Довольно хныкать, девочка. Выбирай! - в тот миг я вряд ли смахивал на ангела, скорее демон преисподней оскалил зубы, истекающие ядом.
  Кристину сотрясала крупная дрожь. Я для острастки пару раз дёрнул верёвку, виконт на мгновенье вынырнул из забытья, и надсадно закашлялся.
  - Познавший скорбь питомец темноты... - вдруг заговорила она, как ласковая мать. Я поднял на неё глаза, полные мрака, не веря себе. Неужели я и в самом деле достоин любви, а не жалости?
  - Сколько же ты пережил здесь, в темнице своего ума... Знай же, Господь милосерден, и отныне ты не один!
  - Я не один! - возликовало сердце, и слова её грянули свадебным маршем. Кристина подошла, коснулась моего дьявольского уродства... и дважды поцеловала меня. В тот миг я ощутил себя ребёнком, которого мать сажает на колени и целует. Господи... господи милосердный, Рауль... Что же я делаю, будь проклята вовеки эта ревность? Пусть уходит. Пусть будет счастлив с ней. Я люблю его так сильно, что смогу отпустить, если так для него будет лучше, если я неспособен дать ему настоящей любви. Что же иное заставило его бежать от меня в суетный мир?
  Всё это всплыло в воспалённом мозгу, и через несколько мгновений я уже знал единственно правильный шаг.
  - Нет, Кристина, не губи себя из жалости. Берите лодку и уплывайте, иначе вас найдут. Уходите же, - тут я сорвался на хриплый крик, - и поклянитесь забыть всё, что вы видели здесь, сотрите в памяти сказку об ангеле... страшную сказку об ангеле В АДУ!!!
  В душе произошёл горный обвал. Сквозь пелену непрошеных слёз я наблюдал, как девушка освобождает виконта, как они отвязывают лодку... Кристина, опустив глаза, протянула мне своё обручальное кольцо на память. Лодка отчалила, и вскоре стены подземелья в недоумении внимали иному дуэту, чем знали до сих пор. Я скорчился на полу в немом рыдании, стиснул уши ладонями, но простые как мир слова всё равно проникали в них.
  - Дай мне вести тебя и защищать. Там, впереди, ждёт любовь, там пение на хорах костёла и свадебное платье, там тебя ожидает новая жизнь...
  Я держал на коленях антикварную музыкальную шкатулку. Обезьянка в тюрбане, сидя на крышке, выстукивала тарелками нехитрую мелодию. Я тихо, безумно улыбнулся и запел срывающимся голосом:
  - Маскарад, маскарад, ложных образов парад... спрячь любовь, скрой лицо, чтоб тебя не узнали... - и снова, медленнее - ведь кончался завод: - Маскарад...
   Наверху бушевал огненный шквал. С потолка то и дело срывались раскалённые угли - всё, что осталось от моей резьбы по дереву.
  - Пора уходить, - мадам Жири остановилась у входа. Мокрая чёрная юбка облепила ноги до колен, роза наполовину расплылась. - Мэгги сможет долго водить кругами идиотов жандармов, но здесь становится опасно. С ними бежит куча людья из зрителей, чисто из глупого любопытства. Мне бы не хотелось, чтоб все они погибли, а твоего мнения на сей счёт нынче спрашивать бесполезно.
  - Вот именно, - протяжно всхлипнул я, - пускай сгорят. И я вместе с ними.
  - Племянник! - строго сказала тётушка, и я тут же потерял охоту себя жалеть. - Марш отсюда! Пережди в катакомбах, покуда пожарище не остынет, а там посмотрим.
  Она схватила упирающегося Кнуда за шиворот и поволокла его к двери наверх. Подземелье уже заволокло едким дымом. Напоследок оглянулась, и нет, чтоб пожелать мне удачи, крикнула:
  - Куда пошёл? Музыку-то ты напишешь новую, а кот?
  В самом деле. Жюль забился под орган, распушил шерсть и громко возмущённо орал. Я выудил его оттуда, завернул в куртку... и взялся за тяжёлый подсвечник.
   - Умрите, спутники моих страстей! - и нанёс сокрушительный удар по первому зеркалу.
  Паутина трещин мгновенно скрыла моё безобразие. Та же судьба постигла и второе зеркало, третье...
   Четвёртое осыпалось дождём осколков, открывая
   зияющий вход в катакомбы. Я помедлил. Так хотелось дождаться, когда огонь всепожирающий придёт за мной, и броситься в самое пекло пожара, утопив в нём вечную неизбывную боль...
  - Господь милосерден, - внятно проговорил я, готовясь исполнить по себе погребальную службу, но...
  - Но ты не один! - негодующе взвыл Жюльен, извернулся и вкогтился мне в бок. " ... " тварь! Что ж, не судьба. Я шагнул по стеклянному хрусту в тёмный провал, и опустил за собой красный занавес, краем глаза успев заметить Мэг и штыки полицейских.
  ***
  Позже я узнал, что верхние ярусы Оперы выгорели почти дотла. Почтальон-ветер сунул в отверстие водостока потрёпанную газетенку, которую я сейчас листал. О трагедии сообщали с прискорбием, причиной её называли несчастный случай. С невыразимой печалью я прочёл в коротком списке погибших фамилию доброго мсье Рейера, а также Филиппа де Шаньи.
  "Графа нашли мёртвым на берегу подземного озера. В суматохе катастрофы никто не смог забрать его тело для достойных похорон. Оно было уничтожено огнём... Видимо, в знак семейного траура венчание младшего брата погибшего, любимца света Рауля де Шаньи с юной певицей Кристиной Дае, дочерью знаменитого шведского скрипача Густава Дае, прошла скромно и уединённо, в узком семейном кругу. Единственная гостья торжества, мадам Антуанетта Жири, не пожелала сказать ничего вразумительного. Полагаем, такова была просьба новобрачных."
  Ах, Антунетта, как же вы сейчас?
  Я знал, что не могу явиться к ней домой: ещё несколько недель кряду на всех углах там будут киснуть бравые жандармы. Кот так и не смог перебороть свои наклонности пацифиста, хотя нам часто встречались откормленные крысы, и в один прекрасный день на всех парах рванул обратно в подземелье, очевидно в надежде обнаружить блюдце тёплого молока. Я еле поспевал за ним.
   Сразу же у зеркала я наткнулся на выпотрошенную подушку. Золото они искали, что ли? Так нет его, туго набитый мешочек надёжно спрятан у меня за поясом. С настоящими сокровищами поступили варварски. Ноты - рассыпаны в беспорядке, куклы изуродованы штыками... видать, ребята вымещали свою злость от того, что призрак остался неуловимым. Я присел собирать мелкие кованые заготовки, как вдруг в соседней комнате жилища послышался какой-то шум. Сердце на секунду ушло в пятки. Жюльен, тварь ты негодная, ну нельзя же так пугать... кис-кис!
  ***
   Я вошёл и остолбенел.
   У полуразрушенного очага сидел Рауль. Тяга была плохой, огонёк еле теплился, но он терпеливо раздувал его, помогая взобраться по поленьям, и наконец добился своего. Высокие оранжевые языки несмело лизнули закопчённый свод, и вскоре пламя ровно загудело. Рауль с облегчением откинулся на спинку сломанного кресла, и лишь по временам мешал угли обыкновенной толстой палкой.
  - Ты всегда был ненасытным, виконт, - я попытался улыбнуться, но ухмылка вышла кривая и жалкая. - Неужели тебе показалось мало огня?
  - Мне-то? Спроси у мёртвых, спроси у обгоревших, что сейчас умирают в госпитале в страшных мучениях, или навсегда останутся калеками, - он полуобернулся, и тёплый тон огня не смог упрятать ни землистой бледности, ни вспухших, покрасневших глаз, которые тонули в ореолах цвета безмерной усталости.
  - Это для тебя. Подумал, что ты захочешь сжечь кой-чего из писем, прежде чем уходить, да и холодно здесь. Вон, до чего кота довёл, бедняжка отощал и трясся, словно в лихорадке.
  - Мурр-мяу! - Из-за пазухи у виконта высунулась чёрная щекастая мордочка.
  - Предатель, - буркнул я. Кот обиженно умолк, и стал демонстративно ластиться к Раулю.
  - Убирайся. Отправляйся к своей жене...
  - Погоди, Эрик. Неужели ты так и не выслушаешь меня?
  - Не желаю слушать очередную ложь. Убирайся к своей супруге, закрой наглухо двери домика у гор, как закрыл для меня и своё сердце, иначе... я отправлю тебя к братцу.
  Рауль приподнял бровь.
  - Я только что от них.
  - Граф Филипп де Шаньи был найден мёртвым на берегу озера, - чеканя слова, медленно произнёс я. - Жаль, что совершил это не призрак: я был бы счастлив истребить отродье де Шаньи, этих низких, мелочных лгунов... Кристина, стало быть, тоже мертва? Что ж. Как и я. Поверишь ли, внутри я уже покойник, и вечный вопрос "за что" уже не имеет ни малейшего значения.
  - Ты что, так ничего и не понял? Да, если бы не обещание молчать, всё бы сложилось иначе, но ведь ваше высочество не соблаговолило поверить мне на слово!
  - Прекрати! - крикнул я, чувствуя, как в мозгу нарастает полный сумбур. - Что? Ты сейчас же уйдёшь отсюда, забудешь призрака, и пусть развешивает ушки твоя ненаглядная Кристина, твоя жена!
  - У меня нет жены, - спокойно заметил Рауль, и почесал кота за ухом. - Баран, как тебя там, перестань грызть мой пояс, он несъедобный.
  - Что ж, благородный скорбящий вдовец, иди рыдать на кладбище. Кстати, где могила Кристины?
  - Моя свояченица жива и здравствует. При всём уважении, я не могу последовать твоему совету убираться к брату - Филипп и Кристина де Шаньи проводят свой медовый месяц в Альпах, и мешать им было бы в высшей степени невежливо.
  - Ого! Вот так анекдот! Братец украл у тебя возлюбленную?
  - Мы с нею не были возлюбленными. Никогда.
  - Но... я же видел вас на крыше!
  - Уверен?
  - Филипп погиб!
  - Да ну! Всё, надоело: слушай.
  Рауль вскочил, схватил меня за плечи, приблизил ко мне бешено горящие глаза и стал торопливо рассказывать. Всё вдруг предстало передо мной в ином свете, все недомолвки и намёки сложились в одно целое, и в омертвевшей душе зародилась надежда.
  - Филипп без памяти влюбился в приёмную дочь мадам Жири. Но граф гордец! Женитьбу на певичке он считал позором для родового титула. Любовь, однако, оказалась сильнее правил, брат страдал и метался, словно лошадь в горящем стойле, не в силах обнаружить выход.
  Как-то раз в беседе я обмолвился, что для меня сословие не играет столь значительной роли. Филипп напомнил мне об этом, спросил, таково ли всё ещё моё мнение, а узнав, что да - предложил сумасшедший план.
  Я должен был как можно убедительней сыграть, что полюбил Кристину, и в конце концов якобы жениться на ней. И было бы всё прекрасно, кабы не вмешался ты.
  Новорождённая любовь так слаба, ей нужен бережный уход и защита, иначе нежный бутон увянет, так и не раскрывшись. Кристина, дурья твоя голова, ещё не была уверена в Филиппе, в то время как тот уже пылал от страсти. В какие только изыски, в какие авантюры я только не пускался, чтобы устроить им очередное тайное свидание...
  В день постановки "In muto" мой брат, наконец, решился объясниться девушке в любви. Мы с ним договорились встретиться за кулисами, чтоб я сказал, приняла ли Кристина приглашение на встречу, после чего я в открытую появился с ней под руку в коридорах, на лестнице, приподнял шляпу перед парочкой старых знакомых - и отвёл мадемуазель на крышу, где уже ждал Филипп.
  - Ваши голоса очень похожи, только повадка разная... Но разговор на маскараде! Вы стояли, точно влюблённая пара!
  - Помнишь её слова?
  - Ну да. "Я не надену кольцо, а то призрак рассердится".
  - Ах ты самовлюблённый эгоист!
  - Не знал?..
  - В ту пору она уже очень привязалась к Филиппу, и боялась потерять жениха. Брат позволял ей всё, кроме любого обнародования их связи. Кольцо-то было от него... Знаю, выглядит всё это чистым перебором, но любовное безумие - это так мило, ты не находишь?
  Инсценировав свою смерть, граф Филипп обвенчался с Кристиной, сменил имя и уединился с нею в горах. Ещё не знаю, какой из крупных городов, культурную столицу, они выберут для дальнейшей жизни, чтобы затеряться там, подобно крупинке песка в огромной пустыне.
  - Лучше уж капле воды в бескрайнем океане, - мрачно пошутил я. - Или травинке в сонме подруг на альпийском лугу.
  - Или капле валерианы в бокале белого вина, что вам будет куда полезнее. Жюльен, изволь сейчас же БРЫСЬ!
  Он протянул мне стакан. Мои зубы постукивали о стекло: это обледеневшая любовь оттаивала.
  - А бывший граф Филипп подумал о том, как ты объяснишь отсутствие жены?
  - Виконт, а ныне граф Рауль с супругой отбыли в неизвестном направлении. Возможно, если я соскучусь по Парижу, то убитый горем муж вернётся в гордом одиночестве, кляня вероломных женщин.
  - Ты обещал мне путешествие...
  - Я знаю. А прощения просить никто не будет?
  Уф! Ненавижу эту часть рассказа, так что с вашего позволения, цензурный пропуск. Я ведь так привык, что всегда и во всём виноват призрак Оперы - да-да, мне нравилось быть монстром! - и вдруг так вот, запросто, мне предлагают полное прощение. Ну, или почти полное. Во всяком случае, его требовалось ПОПРОСИТЬ, а не требовать командным тоном. Бр-р...
   Так, они там уже закончили? Вроде бы да. Сорок минут излияний на тему, какой-де я гад, стоя на коленях - и виконт начинает смягчаться. Значит, ещё полчасика, и дело слажено. Вернувшись, мы застанем их... стоп, я забыл об очень важном эпизоде.
  - Не хочу, чтоб это было вечным страхом. Пусть лучше сейчас, получив твоё прощение, я навсегда уйду. Твой мир тебя позвал - так иди же к нему, оставь меня. Я не заслужил твоего доверия.
  - Знаю-знаю, "и забудь об ангеле в аду".
  - Полно, Рауль. Смотри!! - и в порыве отчаяния, я сдёрнул маску со своего ужасного лица. Рауль слегка нахмурился и почесал в затылке. Долго ходил вокруг меня, как кот, разглядывая со всех сторон, и наконец сказал:
  - Ну, пятнышко... Так я и знал, что выёживаешься ты с этой маской, всё пофорсить желаешь, выделиться из толпы. Известно, гений... Маску сейчас в огонь, или потом?
  - Отдай! Ужель тебя нисколько не страшит моё безобразное...
  ... на что виконт звонко чмокнул меня в обе щеки, достал из-за пазухи невероятно красивую, элегантную маску, и протянул мне. Отвернувшись по старой привычке, я надел её, и ринулся к последнему целому зеркалу. Вот это да! Сама - из очень тонкой кожи цвета слоновой кости, по нижнему ободку изукрашена крохотными сапфирами, кое-где поблёскивают бриллианты, творя вокруг маски трепетный свет, а на виске - тиснёная белая роза, бутон искусно выложен половинками мелкого жемчуга, а со стебля зигзагом вьётся ленточка, никак турмалиновая!
  - Какой мастер сделал такую вещь без мерки? Сидит, будто вторая кожа!
  - Не за что! - весело ответствовал Рауль. - Вот эти самые руки, что помнят малейшую ложбинку на твоём лице.
  - Да тут, похоже, собрались одни гении, - резюмировал я, и вдруг вспомнил такое, о чём грех было бы промолчать.
  - Те слова на крыше... я ей завидую. Мне ты никогда не говорил такого!
  - Ага, скажешь тебе. Чуть что-то не про кровь и пламя, музыку и страдания отверженного ангела ( сейчас я взвою), ты тут же начинал шипеть. А слов таких у меня много. Начинать их прямо сейчас?
  - Нет, сейчас мы начнём кое-что другое. Подбрось-ка дров. Наверху ни души, ведь правда? Лишь ветер гоняет обгоревший листок партитуры, - промурлыкал я, впадая в романтически-возвышенный настрой. - Взгляни, то старое, прожжённое, истоптанное жандармами, сколько-раз-я-просил-тебя-купить-новое, коричневое покрывало ещё на что-то годится?
  Рауль поднял бедное покрывало за углы, и критически посмотрел на меня сквозь крупные дыры.
  - А ты не находишь, - протянул он, осматривая подземелье, - что ты мне кое-чего должен, Эрик?
  Ох, не нравится мне эта улыбочка. И то, как он смотрит то на меня, то на злосчастную решётку, тоже не нравится. Нет, нет. А почему, собственно, нет?...
   Знаете, господа, я вам наверно в другой раз расскажу и про сильные руки виконта, и о том, как на запястьях захлестнулись петли, а в спину впились железные квадраты, потому что... когда одежду на тебе... вспарывают шпагой, ласково проводят смертоносным лезвием по губам, шее, груди... и сводят с ума медленными поцелуями, не так-то просто сосредоточиться... о, Рауль!
  ***
   Тёплый осенний вечер, бабье лето. На душе праздничное настроение. Я - проездом в Украине, был очарован их мелодичным языком и древними традициями. Вот что мне, к примеру, написала рыжеволосая Мария, ученица балетной школы:
  " А чи не той оце привид? А я йому - i зiллячко, i замовляннячко, i святу молитву, i весняний танок, а цей гаспид i не гляне. А, цур тобi й пек! "*
   Не наречие, а песня. Кроме того, пресловутое зельюшко было не чем иным, как великолепным глинтвейном, так что грех жаловаться на Марию. Она в свою очередь - и на свой злоязыкий манер - была мне благодарна за точнейшую реконструкцию классических танцев Европы, в частности Франция, 1Х век... Как тут не похвалить себя, если мне удалось расшевелить даже холодные доски репетиционной аудитории, покрытые кой-где облупившейся рыжей краской! Я снова, в который уже раз, был молод телом, но как же радостно молодела душа, когда из полумрака класса к Марии выступал таинственный партнёр в плаще и маске...
   Маска, впрочем, была лишь частью полюбившегося образа. Покинув старенькую школу, я с облегчением срывал её, и подставлял лицо струистым полуночным ветеркам, в чьих тенетах запутались блики луны.
   Конкурс "Евровидение" привлёк в старинный город множество гостей. Тротуары сияли, выдраенные с особой тщательностью, а перед улыбчивыми цветочницами высились радужные пирамидки роз.
   Моя протеже, разумеется, победила. Греческая красавица с глазами колдуньи была хорошей ученицей, она принесла мне истинное наслаждение как маэстро вокала. И я с лёгким сердцем отпустил её, ибо знал: крылышки уже выросли, и крепнут день ото дня. Она покинула столицу, а я задержался на несколько месяцев.
   Сегодня меня занесло в развесёлый ирландский паб, что под зелёной вывеской, на стыке двух крутых улочек.
   Я побродил по залу внизу, улыбнулся официанткам и проводил одобрительным взглядом трёх роскошных девушек в чёрных летящих одеждах. Они скользнули меж деревянных скамеек, будто волшебный сон, и скрылись, дробно протопотав каблучками по узкой лесенке. Заинтригованный, я поднялся следом. Бильярдная?
  Нет, пожалуй, в другой раз.
   Я проследовал в большой низкий зал, где с вожделением потянул носом: ни с чем невозможно спутать вишнёвый табак. Мимо прошли музыканты и расположились в углу зала. " Традиционная ирландская музыка" - прочёл я на расписной балке. И она зазвучала! Добрая, открытая, залихватская! Мне представилось, что шумная компания перенеслась на много веков назад, и рядом с волынщиком и флейтистом почтенные матроны вяжут зятьям чулки, и ноги выбивают следы в пыли истории, товарищи травят боевые байки, а в небе сияют вечные Псы.
   Взгрустнулось отчего-то. Мне захотелось, чтоб рядом оказался Рауль, просто прижался ко мне, и сказал те слова, которые мне особенно дороги:
  - Милый Эрик. Я люблю тебя больше жизни. Пойдём танцевать!
   ... " Их будет много. Девочек с лучистыми глазами и отчаянно смелых мальчишек. Мы будем уже более умелые и сдержанные, мы не станем причинять друг другу боль. Между нами не будет тайн, и мы сделаем всё, чтобы с новых и новых сердец спадали оковы, чтоб души расправляли крылья, и летели навстречу Искусству - не покидая тел, конечно. Чтобы люди понимали друг друга, и чтоб внешнее безобразие не могло затмить духовной красоты. И мы всегда будем рядом, за стенкой, за гранью опущенных ресниц. Даже когда нас будут звать уже не Эрик и Рауль."
   Я закончил перечитывать столь вдохновенный монолог, отложил рукопись в сторону и возмутился:
  - Официант! Вы не положили мне вишенку! Эй, простите, что у вас с... Рауль?!
  - Уже несу! - молодой длинноволосый мужчина в переднике и в маске, почти незаметной в полумраке зала, водрузил на стол хрустальную вазочку с вишнями.
  - Мы подаём их отдельно. Простите. Можно, я подсяду?
  Сдерживая смех, я пододвинул ему стул. Видно было, что он мучительно соображает, где видел меня раньше.
  - Вообще-то я здешний управляющий, но в связи с конкурсом в город понаехало столько туристов, что пришлось самому нырять в передник. Вижу, вы иноземец? Первый раз в Киеве?
  - Лабиринты огней, тёмный бархат портьер, - не удержавшись, напомнил я ему. - Про лицо можете не объяснять - я знаю.
  - Знаете? Неужели у нас с вами одинаковые сны?..
  Он наклонился так близко, что я узнал его запах, и шёпотом спросил:
   - Что вы делаете сегодня вечером?
  
   ***
  Несколько часов спустя звонок потревожил сонного сержанта.
  - Милиция?! Это горничная отеля "Опера" беспокоит. В пятом номере точно кого-то убивают, там такие звуки, что прямо мороз по коже! Приезжайте срочно, умоляю! А... Серафима Ивановна? В милицию звоню, в пятом какой-то кошмар. Как это опечатан? Какие призраки??! В смысле... уволена?..
  
  
  
  Словарь
  *presto - скоро, муз. термин
  *tutti - все вместе, муз. термин
  *Prima donna - первая леди
   *Bella diva - прекрасная дама
  *Bella donna - красивое ядовитое растение
  *Тремоло - имитация дрожи на инструменте, муз. термин
  * Тяжело жить? Так пойди в кладовку, и удавись.
  *А не тот ли это призрак? А я ему - и зельюшко заговорённое, и святую молитву, а этот гад и не посмотрит! А, чтоб ты скис на сметану!
  
   Посвящается моему ангелу, и любимой тётушке, что принимала деятельное участие в пороке и разврате, а также всем ханжам этого мира в целом, и сети Интернет в частности.
   Любящий вас Рауль де Шаньи
  P. S. И передайте этому обормоту Филиппу, что инсценировка смерти - не лучший способ спрятаться от налоговой инспекции, и чтобы не смел пялиться на мою жену!!!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"