- Так он сам попросил - с одной стороны дочку, с другой внучку с правнуком.
Надежда засуетилась, стала проверять списки.
- Не успеваем ничего, меню обговорить еще надо, да и Николай выходной на работе никак не возьмёт, хоть кровь иди, сдавай - сказала она матери.
- Ну и пусть идет, иначе дед обидится, сама его характер знаешь.
- Да в том то и дело, что знаю.
Матушка взяла в руки список, сделала пару пометок ручкой. Затем бросила острый взгляд на часы, вздохнула и поспешила к выходу.
- Ты не волнуйся, - сказала она дочери - Васю из школу я заберу, а ты не спеши, все считай, прикидывай.
Набросила пальто на плечи, и распахнув дверь оставила Надю наедине с подготовительными хлопотами.
Василий Андреевич сидел в старом, потертом кресле. Некогда лакированные ручки давно выцвели на солнце, а обивка менялась дважды. Первый раз с помощью супруги, второй раз самолично. Что делают старики перед юбилеем - он не знал. К подготовке его не подпускали, мотивируя тем, что в эти дни он полностью заслуживает отдых. Юбиляр оглянулся, и привстав медленно подошел к комоду. Открыл, втянув носом запах сырости и старости, достал фотоальбом. Останавливаясь, по несколько секунд на каждой странице, он понимал, что почти все, кто изображен на черно-белых снимках, сейчас наблюдают за ним сверху. Никого не осталось. Вот Лёнька - молодой лейтенант, с которым воровали яблоки по детству на соседских участках - застрелен шальной пулей в 42-м году. Вот дядя Марат - сосед по даче. Дед Василий сидит с ним на лавочке, около дома. Улыбаются, счастливые. Присмотреться к снимку, все пространство вокруг лавки, заплевано семечками. Дядя Марат выпал из окна, лет 25 как уже. А вот на этой фотокарточке - опушка Булановского леса. Там дед Василий стоит опершись на корягу, рядом у ног верная овчарка. Вьется вокруг, в объектив не смотрит. Двухгодовалый пес издох от чумки прямо на крыльце дома, через месяц после той фотографии. Хоронить ходили всей семьей. Дочка плакала, уткнувшись матери в юбку. Василий молча, насупившись, копал яму.
Дед пролистал альбом до конца, и замер. Горько стало оттого, что не увидел он главные фото. Те, ради которых он брал пыльный альбом, и листал его в бесполезной надежде. Никто не знал Василия полностью, и теперь он боялся, что и сам забывает, кто он есть.
- Мыть руки и всем за стол - крикнула Людмила, - Надя посмотри за Васькой, что бы руки нормально вымыл.
Через пару минут на кухню зашли Надя с сыном и дед, уселись вокруг стола.
- Давайте тарелки - сказал Людмила и потянулась к столу - Отец, тебе как главе семьи побольше?
- Да куда мне побольше, то - улыбнулся Василий Андреевич - жевать то уже нечем. Ты мне дочка юшки поболе.
- А у меня тоже все зубы выпадут, как у деда? - послышался голос правнука.
Василий Андреевич тепло посмотрел на маленького Василия - а это если зубы плохо чистить будешь.
В глазах правнука началась читаться заметная тревога.
-Пап, личные пожелания на юбилей есть? Может хочется чего?
- Нее - протянул тот - ничего мне не надо. Есть всё, да и помирать уж скоро.
- Ну, ты чего дед? - подняла глаза Людмила - мы же серьезно, приятно тебе сделать хотим, 80 лет через неделю все-таки.
- Бросьте - сказал он и снова замер, - простите меня просто за все.
- Дед, нам не за что прощать тебя, ты ничего не сделал.
- А вот и сделал, молчал всегда, ничего не рассказывал - закашлял тот, - много ль вы знаете про меня? Кто таков, чем живу?
В эту секунду замерли уже Людмила с Надеждой. Дед и правда, был очень скрытен, о жизни никогда не рассказывал. Умалчивал. Единственный факт, который знала родня, это детдомовское детство деда, - Родных не знавал, был брошенкой - говорил тот.
- Ну так расскажи нам, чего тянуть.
Василий Андреевич заерзал на стуле, повздыхал, посмотрел на правнука и заговорил.
- Года я 13-го, с Урала - это уж известно. Батьку с мамкой раскулачили, как сейчас помню, говорят - корова лишняя, неположено. А там и имущество все забрали. Так без дома остались, без крыши. Есть нечего, у отца живот ввалился, будто к хребту прилип. А помимо меня, у мамки еще 2 сына. Младшенький, уж и не помню как его, и братец одногодка Митька. Итого нас 5 ртов, и ни гроша за душой. Есть хотелось, конечно, жутко. Мешки перетрясём, в уголках крупы иль соли найдём, да и наварим похлебки, а после неё есть еще боле хочется. Ну и попёрли мы на Поволжье, а сами боимся, что все не доедем. Голод - штука злая. Многих тогда положил.
Надежда отставила тарелку в сторону, и присела рядом. Уж больно драгоценны были эти минуты, когда отец разговорился после стольких лет апатичного молчания.
- Поезд тогда остановился в Пензе, долгая остановка была. Мать с отцом долго рыдали, рылись в тюках, нам с Митькой сунули в карманы по большому куску хлеба. Целовали нас, а мы и не понимали чего это они. Ну а потом поезд ушел, а я с братом остался на вокзале. И годов нам было, как Ваське сейчас - кивнул он на правнука.
- Что? - округлили глаза внучка с дочерью, - ты без шуток сейчас?
- Да чего ж тут смешного? Оставили, ибо понимали, что от голода помрём все, только младшенького с собой и взяли.
- А потом чего? - боясь спугнуть отца, спросила Людмила.
- Чего-чего, спали то на улицах, то на вокзале, ждали неизвестно чего. Взрослые отступили, все легло на наши плечи. Взял Митьку за руку, потащил в толпу к бабам. Торговки какие-то стояли, сказали им, что потерялись, от поезда отстали. Те приняли как родных, особенно баба Валя, как вчера было помню. Спали у неё в сенях, кормила нас, в баньке отмыла. На церковные праздники курицу забивала, бульон был. А потом мужик из милиции пришёл, нас забрали. Опрашивали - кто такие, да откуда? Не помню уж, чего говорили, но распределили нас в детдом Пензенский с братом. А время неспокойное, радует только крыша да еда горячая, с остальным смириться можно.
На кухне все молчали, кроме старика. Нервное, тягостное напряжение витало в воздухе электрическим разрядом. Картошка в тарелке давно остыла, к ней никто так и не притронулся. А старик продолжал.
- В детдоме гадко было, как в гнезде змеином, но мы с братом вместе всегда держались, так и жили. А через года два, может три, меня в семью новую забрали. С братом расставались долго, стояли обнимались, прощались будто на всю жизнь. Да так практически и получилось, - Василий Андреевич глубоко вздохнул, отпил воды из кружки - Фамилию Романенко, сменили на Кузнецов, да и отвезли меня в частный домик на берег Суры. Вот с тех пор, я и обрёл семью новую. Смысл какой-то появился, задышалось ровнее. Мне тогда уж лет десять, а то и все одиннадцать было. Работал на поле целыми днями, у родителей деток больше и не было, единственным помощником был. То покос, то скотинку покормить, то лопатой иль косой, часами мозоли набиваешь. Тяжело - не тяжело, да вот только жаловаться не умел никогда. А пацаном когда был - Евдокию встретил, так до свадебки с ней и общались. Мыкался по работам разным, то подмастерьем у сапожника был - каблуки да колодки чинил, то кобылиц молодых пас. А с Дусей прям по дворе свадьбу и сыграли, на участок лавки и стол вынесли, да соседей позвали. Весело было, пели, плясали.
На кухне все напряженно молчали. Бабки Евдокии не стало несколько лет назад. Единственное, что напоминало о ней - черно-белая фотография, стоящая в зале на антресоли.
- Дочка, - обратился старик к Людмиле - Налей чего.
Та очнулась, и поспешила к холодильнику. Достала оттуда початую бутылку водки.
- Потом в Милицию пошел работать, в город ездил, в форме, при фуражке. В деревне все знали, уважали, за улыбку даже кланялись. Однажды конвоировали мы преступника на поезде, он в наручниках, я с напарником Матвеем Смирновым. Ну и выпили мы под вечер, дураки, чего взять. А тот, будь он неладен, пока мы спали, карманы наши обшарил, ключи и оружие табельное прихватил, да и с поезда и спрыгнул. Мы как проснулись, увидели, чего натворили, так весь хмель то и вышел. На место приехали, а у самих колени трясутся, боимся - тюрьма светит. А это был 41 год, нам так и сказали - от трибунала вас только фронт спасет. Так я на войну и попал, повезло конечно, хотя и сам бы пошел.
- Да как же это? - глаза Надежды не отрываясь, следили за Василием.
- Войну прошли, награды привез, да не об этом речь. Минутка свободная на фронте выдастся, иду с сапогов голенище кожаное срезать, немецкая кожа - хорошая, дорогая. В рулоны сворачивал - Евдокии отсылал, на них потом домик деревянный купили, тот самый, с окнами резными. После войны, уж очень захотелось родню еще раз поискать, до этого попытки не удавались. Чудом брата нашёл - Митьку. Поначалу и не верилось, что это он. Так он в Пензе и остался, в городе жил. Большой человек, в пиджаке ходил, с папочкой. Дела какие-то важные решал. Узнал меня, обнимались, плакали. Да не удалось нам былые связи наладить. Уж не знаю, то ли он меня стыдился, то ли я его стеснялся. Пару - тройку раз виделись, водку пили, былое вспоминали. А он женат, детей Бог не дал, правда.
- А сейчас - то он где?
- Да почил он через полгода после нашей первой встречи. Жена зашла поутру в спальню, а он лежит, не дышит, синий уже.
Василий Андреевич опрокинул стопку в рот. Зажмурился и замолчал. Когда пауза затянулась, Надежда первая, очнувшись от транса, негромко окликнула его.
- Дед, а ты чего молчал столько лет, почему не рассказывал?
- А чего тут рассказывать? Хвалиться тут нечем.
- Но, отчего решился тогда?
- Да я и сам не знаю, тяжко в себе это всё держать - прошептал старик, наливая себе вторую рюмку.
Одним махом проглотил содержимое и внимательно посмотрел на правнука.
- Василий, тебя назвали как меня, не для того, чтобы ты совершал те же ошибки. Живи своей жизнью - правильной, и будь настоящим мужчиной - человеком. Обещай, чтобы мамка тобой гордилась. Обещай.
- Обещаю - негромко прошептал Вася - Обещаю.
Василий Андреевич налил себе еще. Опрокинул в рот. Задумался.