Я думал, что приглашен на семейный ужин, но дом встретил меня тишиной. Стоя на пороге, Феликс вымученно улыбнулся. Так улыбнулся, будто я приперся совсем некстати. Но ведь он сам меня позвал. Впрочем, я получил крепкое рукопожатие и гостеприимное "давай проходи". Феликс младший брат моего отца и, следовательно, приходится мне дядей. Но я с малолетства называю его только по имени. Он старше меня всего на четырнадцать лет.
Мрачная улыбка и тишина пустого дома настораживали:
- Что так тихо? Где твои?
- Наташа с пацанами к матери поехала. Я один. Работы много.
Ну, понятно. Выпить со мной хочет, стресс снять.
- Неприятности на работе, что ли?
- Да нет. На работе все в порядке. Проходи.
Большую половину первого этажа занимала огромная комната, служившая сразу и гостиной, и столовой, и кухней. Студия - кажется, это так называется. Пахло свежими огурцами и копчёностями - стол уже был накрыт. Без особых затей, по-холостяцки - в основном деликатесы из супермаркета. Колбаса, ветчина, буженина, грудинка, сыр, семга - тонкими ломтиками все ровно разложено по тарелкам. Я представил, как Феликс сидит один в пустом тихом доме и, ожидая меня, вытаскивает все это из упаковок и аккуратненько раскладывает, раскладывает, раскладывает...
- Что случилось-то? - не утерпел я.
- Не нуди, пока ничего. Садись. Так. Водку мы с тобой сегодня пить не будем. Как насчет каберне?
Значит, точно, что-то случилось. Против вина я не возражал.
Феликс звякнул бокалами, зашуршал, что-то распаковывая, его худощавая, но крепкая фигура сновала от стола к холодильнику и обратно. Мы не виделись, наверное, месяца три. У него в висках, вроде, седины прибавилось. Да нет, показалось.
Я сел за стол, осматривая просторную комнату, в этом доме редко бывает так пусто и тихо. Когда-то здесь жили мои бабушка и дедушка, а после их смерти, обосновался Феликс со своим семейством. Наташа, его жена, перекроила интерьер и развела минимализм - неброско и лаконично, серое, черное, беж. Свет сочится из углов - тут торшер, там бра, сям еще что-то. Мрачновато, но просторно, покой в полутонах и полумраке. Единственное украшение этой комнаты - большая картина на пустой стене, репродукция Эль Греко. Даже не картина, а полкартины, нижняя часть "Погребения графа Оргаса". Толпа средневековых кабальеро и священнослужителей хоронит рыцаря в черных латах. Ожидая, когда Феликс угомониться, я не сводил глаз с шедевра, любуясь его суровым великолепием. Украшение из мрачных репродукций Эль Греко, конечно, так себе, но здесь золотые ризы на фоне черных траурных камзолов просто гипнотизировали сиянием.
Наконец, выставив на стол все, что ему хотелось, Феликс сел напротив меня и улыбнулся. Хорошо улыбнулся на этот раз, молодец. Поползли морщинки в уголках глаз, собрались складочки на небритых щеках. Твердая рука с чпоком выдернула пробку из бутылки. Рубиновое вино качнулось за стенками бокалов, мы звонко чокнулись и выпили "со свиданьицем". Накидав себе в тарелку того и сего, я с удовольствием пожевывал и терпеливо ждал, когда Феликс заговорит о главном. И он заговорил:
- Не в обиду будет сказано, Кирюха, но ты у нас в семье один такой - не от мира сего.
- Чего это?
- Сам знаешь, чего. Правда, что ль, обиделся?
- Еще не хватало, на тебя обижаться.
- Это правильно. Ты у нас такой... Да и дед твой, наверное, тоже.
- А дед чем отличился? Хочешь старику разбор полетов устроить? Не поздновато?
- Да нет, - Феликс невесело хохотнул. - Какое там. Вот об этой штуке хочу с тобой поговорить.
Он кивнул на стену у себя за спиной.
- О чем? О картине? - догадался я.
- Ага. Как думаешь, что это такое?
Странный вопрос, эта картина висит тут всю мою сознательную жизнь, я ее как облупленную знаю. Ну, пожалуйста:
- Это репродукция Эль Греко "Похороны графа..." Как его? Оргаса.
- Нет. Это не репродукция. Твой дед утверждал, что это копия.
- В смысле? С оригинала написана?
- Да. Собственноручно твоим дедом.
Однако новость. Я, конечно, знал, что старик живописью баловался, и очень увлеченно и даже умело, но что вот эта картина его рук дело, да еще прям с подлинника...
- Та-ак. А оригинал? Он где? - пытался вспомнить я. - В Италии?
- В Испании, в Толедо. В местной церкви. Твой дедушка писал там по ночам. По крайней мере, он так рассказывал.
- И это правда?
- Не знаю. Но почему бы нет?
Из меня поперло восхищение:
- Ну, ты подумай! Дед какой молодец. Я ничего в этом не понимаю, но... Какая мрачнота и красотища! И прямиком из Толедо.
Феликс снисходительно улыбнулся, его забавлял мой восторг. Он повернулся и окинул взглядом картину, будто для того чтобы утвердиться в том, что таки да - красотища. И согласился:
- Мощно. Пробирает. Я ее в детстве боялся. Особенно мертвеца. Это его лицо, зеленоватое. В точку. С первого взгляда видно, что парню не пополохело, а именно конец пришел.
- А в каком году дед ее нарисовал?
- Не знаю. Сколько живу, столько ее и помню.
- А что ж он только половину скопировал?
- Ну да. Это же громадина какая. Целиком. Там столько всего намешано. Магическая картина. Многослойная. На одном полотне сразу прошлое, настоящее и будущее.
Я понимал, о чем он говорит. Эль Греко сваял многоэтажный сюр. Прошлое - мертвец, граф Оргас, он умер в четырнадцатом веке, лет за двести до написания картины. А хоронят его современники художника, реальные лица, граждане Толедо - это настоящее. В компанию скорбящих кабальеро Эль Греко даже самого себя поместил. Будущее на картину деда не попало, оно в верхней части оригинала клубится: Страшный суд - толпа воскресших праведников, в числе которых король Филип, еще живой на тот момент.
- С Филиппом хорошо придумано, - заметил я. - Тонкий тролинг.
- Ну, да, - вяло согласился Феликс.- Memento mori.
- Так в чем вопрос? Ты хочешь продать картину?
Тут будто оборвалась струна, Феликса накрыло прежней мрачностью. Глотнув вина, он бросил такой взгляд на дедовское произведение, будто злее врага у него не было:
- Продать? Я не знаю, что с ней делать. Может сжечь?
- С ума сошел?
- Может, и сошел. Это адская вещь, Кирилл. Ты кое-чего не знаешь. Я вот думаю... Не заключил ли твой дед договор с дьяволом, когда писал эту картину.
Феликс... Да что, мать твою, здесь произошло? Отчего это мой приземленный и прагматичный дядя впал в ересь? Но какая сцена: знойная испанская ночь, церковь, тишь, горят свечи, потрескивая воском, на стене огромное черно-золотое полотно "Погребение" и человек за мольбертом подписывает кровью договор с дьяволом.
- Выкладывай, наконец, что случилось, - потребовал я.
- А ты посмотри внимательней на картину. Если ничего странного не найдешь, значит, я спятил.
- И что я должен там найти?
- Вот что найдешь, то и найдешь.
Однако дело нешуточное. По лицу Феликса скользнула смутная тень страха и отчаянья. Я даже заволновался, будто мне выпало решить его судьбу. Чего он больше боялся: что я найду какую-то странность на картине или не найду? Черт, как тихо, будто все вокруг умерло. На мгновение мне даже почудилось, что мы сидим при свечах, а за окнами знойная испанская ночь.
Я встал, стул с грохотом отъехал назад. В тишине этот грохот показался адски громким, Феликс даже вздрогнул. Подойдя к картине, я принялся изучать полотно. Блики гуляли по масляной поверхности. Черные одежды, белые воротники, бледные лица, усики и бородки, тонкие пальцы, красные кресты... Молодец дед, какая мрачность и яркость, картина просто затягивала в себя. Золото риз, тяжелые кисти, пламя свечей, серый монах, испуганный мальчик, на носовом платке каракули, блеск черных доспехов, в нагруднике смутное отражение святого, белый саван, сероватый лоб мертвеца... Разлет бровей, нос...
- О боже.
За спиной горячий шёпот Феликса:
- Ну? Что? Что ты увидел?
Что я увидел... Я не знал, как назвать то, что я увидел. Я даже не был уверен в том, что увидел это. Может, тень как-то так легла? Может, отблеск скользнул по холсту? Может... Хватит себя уговаривать. Я увидел. Что-то не так было с мертвым графом. В лице покойника проступили черты... Кто это? Кого напоминает это лицо?
Я обернулся. Феликс замер, уставясь на меня в ожидании. Да... Скорбное собрание на картине хоронило не графа Оргаса, а того, кто сейчас сидел передо мной.
- Ну? - повторил Феликс. - Что ты там увидел?
- Тебя.
Он выдохнул и, обреченно опустив взгляд, откинулся на спинку стула. Да, он не сошел с ума, с картиной действительно творилась какая-то чертовщина. Чего Феликс больше боялся, безумия или этой дьявольской странности?
- Ты понимаешь, что это значит? - тихо спросил он.
- Что ты не спятил.
- Я не спятил, я скоро умру.
- Не паникуй. Прям таки и умрёшь.
Феликс стукнул горлышком бутылки о край бокала:
- Давай выпьем. Пришло время фамильных историй. Садись, я расскажу тебе кое-что.
Пока он разливал вино, я вернулся на свое место, к тарелке с ветчиной и грудинкой.
- Вот так было и с твоим дедом, Кирилл. Перед смертью он увидел собственное лицо на картине. Да-да, вместо лица мертвого графа. Нам мама после похорон рассказала. Она тоже видела его лицо там. Ну, тогда никто этому значения не придал - подумаешь, старикам что-то померещилось. Однако через несколько лет история повторилась. Твой отец увидел свое лицо вместо лица графа. И умер дня через два после этого.
- Да ладно... А ты тоже видел его лицо на картине?
- Я тогда был в Сызрани, в командировке. А твой отец сюда заезжал, Наташу с детьми проведать, ну и... Ей-то он ничего не сказал - не хотел пугать и выглядеть чокнутым. А мне в тот же день позвонил.
- А ты что?
- А я усомнился. И, как оказалось, зря. А знаешь, почему усомнился? Потому, что испугался. Как страус, голову в песок сунул. И говорил что-то вроде твоего "не паникуй".
- Я никогда не слышал об этой истории.
- А я никому и не рассказывал.
- Думаешь, твой черед пришел?
- Да. Именно так я и думаю. Ну, что скажешь? Может, сжечь картину?
- Это поможет?
- А что еще остается? Священника позвать? - широким театральным жестом Феликс указал на холст. - Видишь, сколько священников и даже святых там нарисовано. И все без толку.
- Ну, что ж. Давай сожжем. Жалко, конечно. Красивая вещь. Память о деде.
- Жаль, не то слово. Не было б жаль, я б ее уже в камин бросил. Я всю жизнь рядом с ней прожил. Эти лица, мне ж как родные. Кстати, не замечал? Они все похожи между собой, как братья?
- Так ты теперь и в договор с дьяволом уверовал?
- Я ляпнул первое, что пришло в голову. Кто знает, какие страсти терзают душу художника.
- Давай сожжём картину, - согласился я. - Даже если в ней нет ничего дьявольского - покой дороже. Жить рядом с ней и боятся - на фиг надо.
- Я тоже так считаю. Давай подкрепимся. Потом разожжём камин и придадимся вандализму.
- А что ты скажешь Наташе, когда она вернется?
- А я ей правду скажу. Если конечно буду еще жив на тот момент.
Приняв решение, Феликс повеселел, у него даже аппетит прорезался, он с жадностью набивал рот сыром и колбасой, хрустел салатом и пил вино. Черно-золотое "Погребение", сверкая багетной рамой, зловеще нависало над ним. А я задался вопросом:
- Как ты думаешь, картина сама назначает день смерти, или только предупреждает, что время пришло? Если это предупреждение, то сжигать ее бессмысленно.
- А ты бы хотел получить такое предупреждение?
- Даже не знаю. Это все очень интересно, но писец, как стремно.
- Сдается мне, что тут не предупреждение, а злой умысел. Есть кое-какие совпадения. Первое, оба - и твой дед, и отец - умерли одинаково - от инфаркта.
- Ну, это еще ничего не значит - наследственность. Папа курил по-черному.
- Согласен. Идем дальше. Сколько лет прошло между смертью твоего деда и твоего отца? Не напрягайся, я посчитал - девять. А на сегодняшний момент, сколько лет прошло со дня смерти твоего отца?
- Девять?
- Вот. И еще через девять лет граф Оргас придет за новой жертвой. За тобой. Потом за моими сыновьями. А потом - за твоими, если они у тебя будут.
- Масштабно мыслишь. Но почему именно девять?
- И я ломал голову, почему. И нашел только один ответ. Смотри. Граф умер в тысяча триста двадцать третьем году.
Пошарив по карманам, Феликс вынул ручку, схватил бумажную салфетку и вывел на ней четыре цифры: 1323.
- Сумма этих чисел дает нам - девять, - пояснил он. - Девять! Мистическая девятка. Символ постоянства и цикличности. Девять чинов ангелов и демонов. Девять месяцев в утробе матери. На девятый день душа предстает перед богом. И много еще чего. Океаны и горизонты. В это лучше не углубляться, а то свихнуться можно.
Чем больше я его слушал, тем больше я ему верил. Столько лет прожить рядом с этой картиной и не знать, что она собой представляет. И вот теперь это чудо придется уничтожить.
Мы развели огонь в камине, и застыли перед картиной, осматривая ее в последний раз и прощаясь. Благородные доны в траурных одеждах молча скорбели. Благообразный господин, сияя светлым челом, глядел на меня с осуждением. Святые в золотых ризах бережно опускали тело, закованное в черные доспехи. В сером лице мертвеца мерещились черты Феликса.
Сняв "Погребение" со стены, мы вынули его из рамы, разломали подрамник и разрезали полотно. Ножницы кромсали ризы и лица, а у меня разрывалось сердце. Потом оно пылало в камине вместе с холстом. Феликс тоже переживал - морщился и вздыхал. Но когда все было кончено, глядя на золу и тлеющие угольки, мы оба чувствовали облегчение. Опустевшая стена сиротливо светила гладью, словно укоряя нас.
Далеко за полночь мы легли спать. Устроились на первом этаже: Феликс в спальне, я рядом, в маленькой гостевой комнате. Мягкий диван, удобная подушка, теплый клетчатый плед и легкий аромат чего-то пряного, кажется, лаванды. Повернувшись к стене, я лежал с закрытыми глазами и думал о графе Оргасе, о смерти отца, о странных видениях. Мне вспоминалось лицо на картине, не мертвеца, нет - ясное лицо с открытым тревожным взглядом, смотревшим на меня в упор, лицо Эль Греко. Не спалось. Я перевернулся на спину. Снаружи сквозь штору пробивался свет. Полнолуние? Вокруг все тонуло в серо-голубом сумраке. В окне качнулась тонкая тень ветки. Где-то чуть слышно скрипнуло, тихонько звякнуло... Шаги - медленно размерено. Кто-то ходит. Феликсу, видимо, тоже не спится. Немудрено, он смерти ждет. Пойти успокоить его? И водички заодно попить.
Завернувшись в плед, я вышел в гостиную. Полумрак, из окон льётся серебристый свет, падает широкими полосами на пол, стекает по спинке дивана, расстилается по столу. Полнолуние. И никого, пусто. Но вот снова шаги... Нет, тихо. Как-то тревожно, нехорошо. Я отыскал на кухонном столе бутылку с водой и напился. Скрипнуло, стукнуло... Опять шаги, кто-то ходит. Ходит и, будто, позвякивает.
- Феликс?
Но в гостиной пусто - ни души. В углах темень, на пустой стене пятно лунного света. Я заглянул в спальню. Полумрак скудно разбавлен зеленым огнем электронных часов. Окно прикрыто шторами, через прорехи пробивается дымчатое свечение. Постель в сумраке кажется серой. Феликс лежит в кровати - очертания тела под одеялом, голова на подушке. Сонное царство. А кто ж тогда, там бродит? Вор залез в дом? Или тяжелое тиканье старых часов почудилось мне шагами? Надо разбудить Феликса, он здесь хозяин, пусть разбирается. Я подошел к кровати, наклонился к спящему - лицо бледное спокойное, черные волосы, черные брови, прямой нос, борода... Оргас?! Под одеялом с закрытыми глазами лежал мертвый граф. Отшатнувшись, я схватился за штору, под треск рвущейся ткани свет с улицы ворвался в комнату и упал на подушку - в постели Феликс. Померещилось. Черт... За секунду я весь взмок, потом прошибло. Спокойно. Дрожащими пальцами я дотронулся до небритой щеки - Феликс, теплый, живой и мирно спит. Вот и мне надо идти в кровать и не шляться по дому в поисках приключений. Переведя дух, я осторожно подтянул штору, закрыв спящего от лунного света. Подобрав с пола свалившийся с меня плед, я закинул его на плечо и, стянув узлом, вышел из спальни.
В гостиной все тот же тихий полумрак, лунные полосы, темень в углах и... У окна черный силуэт... Что это? Человек стоит, опираясь рукой о стену, и смотрит во двор. Так это выглядело - будто он смотрит во двор. Я хотел спросить, кто он такой и что тут делает, но не смог выдавить из себя ни звука. Надо включить свет. Взгляд в панике заметался по комнате, ища выключатель. Он у входа, придется подойти к двери. Нет, торшер ближе. Я подобрался к высокому тонконогому торшеру и, чуть не свалив его, потянул за верёвочку. Вспышка - свет. У окна никого. Комната пуста. Силуэт исчез без скрипа, без звона, без шума, будто растворился. Или и не было никого? Кинувшись к двери, я включил россыпь лампочек на потолке, теперь все залило светом. Огромная комната пуста.
Все как обычно - стол, стулья, диван, серое, черное, беж. Мне просто померещилось. Мыши у них здесь бегают, стучат, шуршат, а мне всякая фигня чудится. Стою дурак дураком без штанов, в пледе, как чокнутый шотландец. Надо идти спать. Я еще раз бросил взгляд на окно, на то место, где привиделась черная фигура... На стене отчётливо темнел отпечаток руки. На той стене, о которую опирался силуэт. Именно в том месте. Я подошел и присмотрелся - явные следы пальцев и ладони. Чем это? Какой-то серый налет. На что это похоже? Зола? Он рылся в камине? А ведь и пол... Теперь я заметил, что и пол кое-где присыпан пеплом. Может, это мы с Феликсом напачкали, когда картину жгли? Может, золу сквозняком по полу разнесло? А что же еще это может быть?
Я бродил по комнате и то тут, то там находил скудные горстки пепла, и в гостиной, и в столовой, и в кухне. Будто кто-то ходил и ронял, ронял, ронял золу на пол. И вернувшись к окну... Да что же это за хрень такая! Я снова увидел его. Он стоял на террасе. Темная фигура человека, крепкого и стройного. Он стоял ко мне спиной, а я смотрел на него через окно. Я смотрел, пытаясь понять, кто или что это, а фигура прорисовывалсь все четче и четче. Вот уже видны короткие черные волосы, белое кружево воротника, прикрывающего затылок, блеск черных лат, золотые шпоры. Я узнал его. Граф, как феникс, возродился из пепла. Что ему нужно? Оргас умер семьсот лет назад. Так какого черта он теперь торчит у меня перед глазами? Я бросился к входной двери. Чертыхаясь в спешке, отпер замки и выскочил на террасу. Никого! Ночь, луна, кусты сирени, газон, дорожки, холодный ветер и я, как доблестный майор Мак-Наббс, только без сигары и карабина.
- Где ты? - крикнул я исчезнувшему призраку. - Что тебе надо? Ты пришел за чужой жизнью? Возьми мою! И оставь в покое папашу двух детей!
Не то чтобы я самоотверженно расхрабрился, я просто вошел в раж. Я перенервничал. И, прооравшись, пожалел о своей безрассудной щедрости, а через минуту уже и забыл о ней. Мне никто не ответил. И я решил действовать. Мы сожгли картину, но призрак вылез из пепла - значит, нужно уничтожить и пепел. Твердым шагом я направился в дом.
Он стоял на пороге спальни. Бледное лицо, всклокоченное волосы, красные глаза, голубоватая небритость. Сипящий голос хмуро прогнусавил:
- Кирилл, что ты носишься? Что происходит? Это ты кричал?
Я разбудил Феликса. Отлично, вдвоем мы быстрее справимся. И тут я представил, что мне придется ему рассказывать, объяснять и, может, даже спорить и уговаривать. Опять начнется говорильня. Нет, я все сделаю сам.
- Иди спать. Кошки во двор забрались и орали. Я их прогнал. Все в порядке. Иди спать.
Я демонстративно вырубил верхний свет. Немного помявшись и почесавшись, Феликс побрел в постель.
В своей комнате я сбросил плед, оделся и посидел на краю постели, успокаивая нервы и дожидаясь, когда Феликс заснет. Тайм аут минут на десять перед решающей схваткой.
А потом, вооружившись щеткой и совком, я выгреб золу из камина и ссыпал останки картины в мусорный мешок. Прошелся по комнате, подобрав разбросанные горстки пепла. Мне никто не мешал, ни живые, ни мертвые.
Выйдя из дома, я отправился, куда глаза глядят, собираясь выбросить мешок с золой где-нибудь подальше. Луна стояла высоко, в ее свете проселочная дорога казалась белой, с обеих сторон темнели посадки. Ночь совсем остыла. Ветер разносил горько-сладкий запах трав, с примесью соснового аромата. Я шел и шел, помахивая пакетом с пеплом, и мне все казалось, что еще рано, что надо еще дальше, чтоб понадежнее. Так я без устали перебирал ногами, пока меня не вынесло к пруду. Небольшой водоем, дремал в окружении ив и камыша. Мерцающая лунная дорожка пересекала водную поверхность. Отлично. Вот здесь я и похороню моего графа Оргаса.
Отыскав несколько камней, я положил их в мусорный мешок, при этом облачко золы вырвалось наружу и серой пылью осело у меня на руках, коленях и в траве. Отряхнувшись, я завязал пакет и, подойдя к кромке воды, размахнувшись, бросил его в пруд. Тишину испугал тяжелый всплеск. Круги побежали по темной глади. Где-то крякнула утка. Дело сделано. Присев на корточки, я вымыл руки, почистился, умылся и промочил ноги. Полная луна светила ярко и тревожно. Я чувствовал себя убийцей, утопившим в пруду тело жертвы. Буд-то что-то живое уничтожил и замел следы, чтобы забыть и не вспоминать. И мне вроде как полегчало, я поверил, что избавился от черного призрака и, подождав пока вода совсем успокоится, отправился в обратный путь.
Шаг за шагом, дальше от пруда, по мягкой траве, в тихом сумраке. Но что-то тянуло обернуться, еще раз взглянуть на то место. Тянуло, но было страшно. Чего же мне бояться? Сам на себя дичь какую-то нагоняю. И собственным бредням на зло, я оглянулся. Какая тишь и красота! Пейзаж достойный кисти Куинджи. Таинственная неподвижность, сине-черные тени, зеленоватый блеск, на воде дрожат серебристые блики... И темная фигура. Знакомая темная фигура стояла на берегу. Темная как тень, но совершенно отчетливая. Рыцарь в черных латах - лунное сияние трепещет на его плечах. Он смотрит на меня? Нет, он смотрит на пруд. Быстро перекрестившись, я двинул прочь, ускоряя шаг, будто боялся, что призрак погонится за мной. По дороге я даже пару раз прочитал "Отче наш".