Вымытые годами серо-синие купола с крестами на его груди сейчас поплывут. Растекутся и пропитают рубашку. Их кололи там, где лютые морозы. А здесь сейчас как в печи. Мужик внутри злой и кислый. От пива. Еще 30 секунд светофора - и вся жидкая смесь пота пивного кислючего и вчерашней водки с чернилами побегут ручьями по телу. Обтекая шрамы. Вместе с осадком воспоминаний, вместе с колючей жестокостью прошлого, вместе с обидой, ненавистью и раскаянием зальет мягкий асфальт. Вот оно очищение. Жара. Безумная жара...
Я несу литры своей прогретой крови вперед. Мутно помню цели и желания. В моей руке твоя влажная ладонь. Между нами +, 36,6 +36,6. Простая летняя арифметика. Где-то за 70. Опять светофор. Опять на этой стороне нет деревьев. Дергаются секунды, дергаются наши вспотевшие сердца. Мигает оранжевый круг. Ожидать. У всех в висках уже давно бьет вот таким мерцанием ожидание осени. Только осени. А там, наверху, кто-то разбил яйцо. Белки облака пережеваны, остался один идеальный желток. Солнце капает тянучими рыжими лучами нам на головы. И на этом завтраке мы, конечно, сухари.
Как легко нас вывести из себя. Нужно просто нагреть. Я не спал третью ночь. Все выходил на балкон и злился. Высматривал, когда станет тепло. А теплее становится, когда тысячи людей этого города поворачивают ключи в замках зажигания. Когда они стоят в пробках и тихонько матерятся. Тысячи отчаянных и горячих слов шепотом сквозь зубы греют градусы, толкают ртуть термометрную к небу.
Интересно, а что будет лет через 20? Хотя зачем так далеко. Скоро первое сентября. И будет так: всех выстроят на линейке. Первоклашек - под деревья, а остальных - привычных на солнце. Потом директор, завуч и мама выпускника зачитают несколько магических словосочетаний: "Вы перешли порог юности!", "Я вспоминаю себя школьником...", "Этот путь требует предельной отдачи"... Не от жары. Дети упадут во время этих заклинаний. Была бы камера с замедленной съемкой. Выставить бы ее на пятиклашке, которого определили не в тень деревьев. И вот оно падение героя. Сначала он моргнет глазами, попробует перезагрузиться - напрасно. Из мокрой ладошки уже выскользнули астры. Как последние стрелы только что убитого лучника, они упадут на землю. Затем сорвется стоп-кран с коленей. Голова откинется назад. Почти красиво. Конечно, его подстрахуют сзади. Но одна линейка - это две-три молодые жертвы с чистенькими дневниками...
Мне интересно все это тебе рассказывать, глядя в горячее окно поезда. Ты до сих пор не отпустила мою руку. Но я хочу послушать твою жару...
Мокрый и соленый, батя улыбнулся и указал на расчищенное место, там раньше хрипел и качался старый сарай. "Это твой будущий дом, Мария!". В эту секунду в мыслях девушки вытянулся в небо неприступный замок, какой она видела на старинной открытке.
Стройка под вечной южной звездой началась. Жилье возводили всей деревней. Месили глину и солому, заливали водой, в специальной опалубке - в корытцах без дна - готовили крупные блоки самана. Эта был праздник для селян. Потому что после работы все собирались на общий обед. Для него даже сбили огромный стол метров в двадцать, чтоб уместились все. Отмывшись от глины и соломы, бабы наряжались и выходили танцевать под баян. Мужики принимали крепкую самогонку и заедали горячим вкуснейшим борщом. Дом рос под улыбки, крепкие слова и надежды на новую счастливую жизнь. Наличники вырезал самородок, мощный мастер. Выписал ножом такие узоры, что капли дождя путались в лабиринтах дерева, а когда находили выход, чтобы упасть на землю, высыхали.
Спустя три месяца свежий саманный дом с соломенной крышей ожидал невесту. В комнатах по полу земляному размазали коровий навоз, он обеззараживал пол от микробов. Расстелили полынь, мяту, полевые цветы. Напрасно думаешь, что пахло отвратительно. Все подсохло, и стоял чудесный запах прохлады и свободы, который пропитал стены.
Сыграли свадьбу. И пронеслись семь лет счастливой жизни.
Потом война. Муж ушел на фронт. В первом бою с трехлинейкой, к которой выдали три патрона, он успел спустить курок только дважды. В ответ его тело приняло пуль двадцать. Немцы хотели увидеть страх и спины русских солдат. Но в этом бою никто даже не обернулся назад. Фашисты расстреляли еще сотню почти безоружных.
Мария с двумя детьми выжила. В крепком глиняном домике, в котором нехолодно зимой и нежарко летом. В замке до неба с той открытки. Война скоро закончилась. Прошло еще несколько лет. Дети стали на ноги, уехали учиться в большой город. Да там и остались жить. Позже решили забрать и мать из деревни. За домом Марии присматривал сосед. Жизнь в огромном городе, где люди живут быстро, где молниеносно реагируют, а не чувствуют каждую прожитую секунду, ошеломила бабушку Марию. Здесь она нянчила уже внуков, но настал день, когда решила, что нужно бы навестить свой дом...
В деревню она вернулась в середине июля. Сосед предложил переночевать у него, но Мария так и не заснула этой ночью. В 5 утра, держась одной рукой за соседнюю калитку, другой закрывая лицо, плакала, и слезы ее тут же высыхали от жаркого июльского ветра. Лицо щипало, как будто только что умылась в море. Всю деревню было видно, как днем. Крыша уже сгорела, и сейчас полыхала и трещала от огня крайняя стена. Мария Сергеевна кричала, срывая голос, землякам, чтобы те не тушили.
Жара в тот год стояла небывалая. За несколько дней до ее дома сгорел целый лес. Шишки трещали и цокали, как автоматные выстрелы лет 50 назад. Спустя неделю бабушка умерла. Уже после поминок сосед обмолвился, что Сергеевна сама подожгла...
Спалила свою мечту. Ту открытку с замком до небес. То непрожитое счастье с любимым мужем. Да и понимание того, что не поспеет за этой новой жизнью. С такой скоростью. Да и никакой ведь это ни замок - сарай...
Мы вышли на твоей станции. Здесь прохладнее. Дышит поле, а мы дышим им. Ты ведешь меня за руку показать место, где был дом твоей прабабушки. Теперь здесь деревенский магазин, и он закрыт. Уже поздно. За моей спиной - рюкзак и палатка. Мы шагаем к воде. Освещаю фонарем дорогу. Чувствую твое прерывистое дыхание. Ты горько-соленая от слез. Останавливаюсь и крещу то место, где тебя укусил комар. Ногтем надавливаю на чуть опухший с пуговицу укус, чтобы не чесалось. Хотя никогда не понимал, почему после этого крестика все проходит на следующее утро...