Гайворонский Федор : другие произведения.

Космонавт номер ноль ( хроники образца 1961 года)

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это надо читать.


Космонавт номер ноль

( хроники образца 1961 года)

  
  Посвящается Юзу Алешковскому.
  
   Все началось так.
   "Вставай, проклятьем заклейменный..." - пропели наушники, пробуждая меня из глубокого анабиоза. Етыть-перетыть! Это не сон!! В натуре лечу в космосе, к таукитянской бабушке!!!
   Голова гудела, как с похмелюги. Я откинул крышку криокамеры и встал. Сразу приехал Кузьмич с банкой холодного сублимированного пива.
   " Пивко пжалста!" - железным голосом пьющего гомункула возвестил он. И какой человек с большой буквы "мэ" лабал ему речевую микросхему? Я взял банку, и попытался открыть ее. Ёшкин кот! Как ее открывать-то?
   - Кузьмич, помоги!
   Робот ловко открыл жестяной сосуд. Я никогда не пил баночного, как в американском кино, пива. Поэтому и включил его в свой космический рацион. То, что предложил Кузьмич, мне понравилось. Хоть и сублимированное, все равно лучше разливного "Жигулевского" из нашего, байконурского ларька.
   Хлёб, хлёб, хлёб... Банка пустая.
   - Неси еще Кузьмич!
   - Вынужден отказать. Вы не прошли осмотр.
   У-у-у-у, железяка! И ведь не возразишь - клятву самому Королеву давал. На Красной площади. У вечно живого трупа Ленина.
   Кузьмич уехал - повез в утиль банку. Вернулся с каким-то пылесосом.
   - Снимите брюки и наклонитесь, - сказал он.
   - Ты чо со мной делать-то будешь, а?
   - Производить ректальное сканирование организма на предмет определения состояния вашего здоровья.
   - А ершик этот, куда вставлять будешь?
   - Исполняйте просьбу.
   Делать нечего. Снял красные космические штаны, как у Гагарина, встал раком.
   Ы-ы-ы-ы... Скотина железная.... Что ж так грубо-то, Кузьмич...
   Просканировал он мне анус, потом иглой писюс прощупал, в глазис заглянул и сказал, что все у меня, как у космонавта, только печень слегка увеличена. Я застегнулся, закурил бездымный "Казбек", какой даже Хрущев не курит, сел к пульту и посмотрел на экран. Мать моя женщина! Вот она - Альфа Центавра, сияет голубым светом , как новый полтинник послереформенный и вся извивается, будто медуза, или баба, которая ломается, перед тем, как дать. Жму Красную Кнопку. Вызываю ЦУП.
   - Я - космонавт ноль, я космонавт ноль, вызываю Землю, вызываю Землю, прием!
   Тишина...Как в трезвяке утром.
   - Я - космонавт ноль, я космонавт ноль, вызываю Землю, вызываю Землю, прием!
   Ни вздоха, не пердыха.
   Ровно час я промаялся с рацией. Потом широко откинулся в кресле ( в кино так один профессор делал) и стал думать и вспоминать прошлое.
   Ракету мою, фотонную, придумал еще Циолковский. Вернее, во сне увидал, как Менделеев свою таблицу. Надо сказать, что Менделеев был умный мужик. Он специально для своей таблицы водку изобрел. Сорокаградусную. Знаете, как было дело? Снилась ему каждую ночь всякая лабурда в виде разных элементов. Летали там они во сне, или по ковру на стенке ездили, как при белухе бывает, я не знаю. Да только не мог Менделеев разгадать тайну своего сна. Но обратил внимание - пьет водку на приеме у царя - вроде как-бы близок во сне к истине. А как после работы по дороге домой в шинке у Кацнельгогена лафитничек примет - уходит мысль. Стал тогда Менделеев сам опыты со спиртом проводить. Брал спирт, мешал с водой, принимал и ложился спать. Наутро в журнале регистрировал результаты. Начал, естественно, с медицинской, девяносто восьми процентной, крепости. Вот так через полтора месяца и добрался постепенно до сорока градусов. Почти спился уже. И вот как принял сорокаградусную, как уснул, так и приснилась ему вся таблица в готовеньком виде. Как в учебнике. Встал он, записал что к чему, и опять спать пошел. Вот как люди у нас открытия совершают! Не щадя последней печени.
   Так и Циолковский. Снилось ему невесть что. Но он знал, как там у Менделеева было, наверное ребята-ученые ему в курилке по секрету сказали. Принял менделеевскую и спать пошел. А наутро начертал две формулы. Одну - формулу абсолютного горючего для того, чтобы аннигилирующий разряд в фотонном зеркале давать, а вторую - формулу вещества, из которого это самое зеркало строить. Сообщил он о своем открытии куда надо, его сразу секретным физиком сделали, как Сахарова, и слух распустили, что он умер. Не умер Константин Эдуардович! Лично мне руку пожимал, когда я в небо уходил.
   Может быть и при Сталине человек вышел бы в космос, да вещества этого секретного мало тогда было. По крупицам собиралось оно на четырех перегонных аппаратах. Два в Москве стояли, два - на крайнем севере. По три грамма в шесть лет. Хорошо Курчатов атомную бомбу изобрел. Построили первый в Союзе реактор и за семилетку насобирали этого вещества столько, сколько отцам нашим, что молодую Советскую власть утверждали, и не снилось. Но как насобирали, встал вопрос - как быть с ракетой. Одна она была. Сказать всем, что летит человек к Альфе Центавра, а вдруг взорвется ракета? Америкашки тогда радостный вой подымут, сраму будет ... Опять же, мало ли что на этой Центавре найдут? Надо ли знать о том американцам прежде времени?
   Решили в секрете все держать, пока ракета к Альфе Центавре не слетает и не привезет обратно ответ - как там и что, есть ли в космосе социализм? Или наши братья по разуму строят межпланетный капитализм и пока американцы не добрались туда, надо их на революцию сподвигнуть и своего, инопланетянского Ленина у кормила государства поставить.
   Стали готовить отряд космонавтов во главе с Гагариным. Да вовремя поняли, что лажа может получиться - звездолет-то звездолетом, а первый человек в космосе все равно должен быть наш, советский. Смежники там что-то напортачили, а может еще что произошло, короче в сроки Королев не уложился, чтобы раньше американцев человека в космос послать . Вызывает его как-то в пятницу Хрущев:
   - Что же ты , Сергей Палыч, ракету не строишь? Мне докладывают, что американцы Шепарда в космос отправлять готовятся. А зачем нам этот Шепард, когда у нас свой Гагарин есть? Строй ракету, Палыч. Хочешь - не хочешь, а к среде космос должен быть завоеван!
   Ну, Королев долго думать не стал, позвонил своим, они по-быстрому открутили с баллистической ракеты боеголовку, воткнули на ее место корабль "Восток - 1" и готово - хоть сам Хрущев, садись и лети. Хрущев, конечно, не полетел, полетел Гагарин, аккурат 12 апреля, в День Космонавтики. Так и стал Гагарин космонавтом номер один. А вот как я номером ноль стал - про то особая история.
   Слетал Гагарин, слетал Титов, потом ради научного эксперимента женщину в космос запустили. А звездолет все стоит в секретном ангаре - то одного нет, то другое не подвозят. А космонавты уходят, уходят кадры из межпланетного отряда. То один слетает, то другой. Нельзя их уже к иным мирам посылать - у всех они на виду. А там, с парадоксами Эйнштейна, как на зоне - год за четыре идет. Канет человек в лету времени, растворится в горизонте событий, где его найдешь, как покажешь по телевизору? Скажет потом мировая общественность, куда это вы, мол, Быковского дели, или Лайку, тьфу, Чайку запропастили? Опять посадили? Мало вам уроков дала история и XX съезд КПСС? И остался от всего отряда я - слесарь шестого разряда Пафнутьев Иван Васильевич. Вообще-то я в отряде не числился. Но прошел с космонавтами все испытания.
   Гоняют, скажем, центрифугу. А у нее болт откручивается от центробежной силы, ошибка, так сказать в расчетах, а я его геройски закручиваю газовым ключом номер три, и летаю вместе с центрифугой по кругу. В кабинке - Гагарин датчиками облеплен, концы отдает от перегрузок, на крыше кабинки - я с ключом, как мартышка. И еще помощнику кричать успеваю: "Васька, отойди, зашибу, как спрыгивать буду!" Или сидел Титов в барокамере. Я сперва думал, что это у космонавтов КПЗ такое, для своих, чтобы американцы со спутника ничего не просекли, но потом разобрался что к чему. А в барокамере шланг кислородный дырявый. Не будет же дырку космонавт латать? И чем латать? Залатаешь там, он тут продырявится. Послали меня с Васькой. Вот мы с ним и просидели вместе с Титовым. Он - о своем самочувствии в журнальчике записи делал, а мы - шланги щупали и на глаза ему не показывались. Только по ночам выходили, когда свет в барокамере на ночной меняли. Космонавт спит, а мы - неисправности чиним. Так и жили с Васькой, как домовые, в космическом чулане. Спали в скафандрах, питались из тюбиков, мылись водой дистиллированной, из мочи.
   В общем, из межпланетного отряда остались только мы с Васькой. Все остальные по первой ходке в космос сходили и пили уже на кремлевских банкетах водку на брудершафт с Патрисом Лумумбой. Приходит как-то наш особист.
   - Надо, мужики, - говорит, - не я, Партия говорит!
   - Ну, раз надо, так надо...- отвечаем.
   Я шел под секретным номером ноль, а кучерявый Васька был у меня дублером. Почему меня выбрали - объясню. Лицо у меня открытое, пролетарское. Нас даже с Гагариным иногда путали. А у Васьки дед в попах ходил всю жизнь и батя случайно на еврейке женился, перед тем, как Ваську произвести на свет. Жалко мне было Ваську, а что делать? Не заболел я ко дню старта, с похмельем справился, все инстинкты потушил. И ушел в небо. А Васька на Земле остался.
   Мой старт наши под испытание водородной бомбы замаскировали. Американцы поверили и объявили Карибский кризис. Вот так наука к звездам шагает - из-за меня едва война не разразилась ...
   Облетел я Луну, посмотрел в виде экскурсии на ее обратную сторону, а Левитан мне в это время в наушники про кратеры рассказывал, и залег в глубокий анабиоз. На сорок лет, пока к Альфа Центавре не подлечу. А сейчас, стало быть, проснулся.
   Сижу и думаю - твою мать, почему ЦУП молчит? Может Карибский кризис не так, как надо закончился? Но говорю себе - не гоношись. Все путем. Просто сигнал долго идет. Позвал Кузьмича, попросил, чтобы он мне по радио Райкина пока передал. Сделал радио погромче и стал Аркадия Исааковича слушать. Думаю - прилечу обратно, обязательно с Райкиным выпью в Кремле на банкете. Хороший он мужик, хоть и еврей.
   Раскрутил я Кузьмича еще на баночку пивка. Попил вприкуску, с воблой из тюбика. Сижу, балдею, ответа жду. И тут я вспомнил - кнопку-то красную я нажал, а микрофон-то включить забыл! Не было этого в той инструкции, что над пультом я лично четырьмя шурупами прикручивал. Забыли это в инструкцию внести. Королев мне все твердил перед стартом: "Помни, помни..." А я вот забыл. Но, слава богу, вспомнил. Щелкнул тумблером и в сердцах сказал в микрофон в адрес тех, кто составлял эту инструкцию, нецензурные слова, которые в космосе произносить не положено. А то, как учил меня особист, услышат их братья по разуму, и будет стыдно за всю Землю и СССР в частности, перед остальным межпланетным сообществом. Поздно я вспомнил, что говорить их нельзя. Ушли слова в космическое пространство и понеслись с эйнштейновой скоростью "це" к родной голубой планете. Неловко мне как-то стало. Притих я в кресле. Не знал, что говорить дальше. Ну, думаю, сейчас будут ругать. Может быть, даже выговор через все пространство открытым текстом объявят с внесением в трудовую книжку.
   Проминжовался я минут пятнадцать, вдруг - приходит ответ. Я аж подпрыгнул и опять сказал те самые слова, которые говорить не положено, но уже с радости. Читаю ответ. Белиберда какая-то. Неужели, думаю, за сорок лет так язык на Земле в ходе эволюции и естественного отбора изменился? На фига, ты Дарвин, свою теорию открывал? Как мне узнать, что братья-земляне мне передали? Думал я думал над посланием, потом кликнул Кузьмича. Пришкваргрохал он ко мне. Стоит, сверкает преданно глазами - диодами. Прямо как собака, только говорить умеет. Сую ему в нос ответ на перфоленте:
   - Читай, Кузьмич.
   Сглотнул робот перфоленту, загудел, затрясся, мигнул лампочками и изрыгнул ответ. Читаю. Ни хрена не ясно.
   - Переведи на наш, - говорю.
   - А это и есть , - отвечает Кузьмич. - наш язык, правда создан он в лаборатории и называется универсальным языком для межпланетного общения. Его любой инопланетянин сразу поймет.
   - Но я же не инопланетянин, - объясняю Кузьмичу, - я человек, апофеоз мировой революции, тьфу, эволюции. Не умею я по-ихнему читать....
   -Это, - объясняет Кузьмич, - укзывая на точки, - двоичный ключ к шифру. Изобретен группой молодых ученых под руководством секретного академика Збарского. Это - схема строения молекулы ДНК в двоичной записи, это - атом водорода, а вот это...
   - Ты мне мозгу не естествуй, - говорю ему мягко, - ты мне ответ скажи. Про водороды мы в школе учили, а ДНК - это вообще, - добавил я на всякий случай шепотом, - генетика ...
   Ну, Кузьмич понял все, хороший он мужик, хоть и робот, и растолковал, что дескать приняли мое послание на Земле за послание инопланетного разума. Расшифровали они его, видать, сразу, да не поверили глазам. Подумали, типа сработала математическая теория совпадений, пространство-то большое, и то, что на инопланетном языке произносится как "еб твою мать", на самом деле означает совсем не то, что мы думаем. Вот и прислали ответ.
   Тогда я говорю Кузьмичу:
   - Слушай, рабочий, слово партийца. Ответь им как надо, по протоколу. А то я может и правда, не то что-нибудь брякнул.
   Загудел робот, затрясся, мигнул лампочками и ответил ЦУПу по протоколу. Долетели, мол, нормально, самочувствие хорошее, трещин в анусе космонавта не обнаружено, системы жизнеобеспечения фунциклируют как надо.
   Через пятнадцать минут пришел ответ. Расшифровали мы его и понял я, что хочешь-не хочешь, а глазам своим верить надо. Обозвали нас они с Кузьмичом непонятным словом "хакеры" и такой перемат к этому слову добавили, что я бумажку сразу сложил и в карман отправил. Чтобы потом не торопясь еще раз перечитать. Для эрудиции.
   Так прервалась связь с Землей.
  
   Делать нечего. Щелкаю мысленно тумблером - запускаю вариант "Б". Автономное плавание. Ты теперь сам - и Хрущев, и Косыгин, и особист в одном лице. Каждую приходящую мысль прежде чем в действие перевести, обсоси, как борщовую кость в кабинете завстоловой Райки. Обсоси, пальцем поковыряй, об стол постучи, чтобы мозги показались, и уж потом - действуй. От такой государственной ответственности стало мне как-то не по себе. Не привык я быть Хрущевым и Косыгиным в одном лице, да плюс по-совместительству исполнять обязанности особиста. Сразу под ложечкой засосало и язык совсем сухим стал. В былые времена я бы Ваську за портвешком послал, а тут - пустое пространство. Материи то кругом совсем ничего - я да Кузьмич... Какой на хрен портвешок. Но на всякий случай спрашиваю робота:
   - Слышь, Кузьмич, а портвешок то у нас есть?
   - Есть, - отвечает, - вам какой? Масандровский, или анапский?
   Я аж слюной подавился. Икнул, продышался и говорю:
   - Оба.
   Уехал Кузьмич. Бродил долго. То ли глубоко спрятан был запас, то ли нарочно так психологи придумали, чтобы приблизить трудные космические будни к привычным земным. Возвращается минут через тридцать. Под мышкой - две "огнюшки", в авоське - стакан граненый, в газету "Известия" на всякий пожарный завернутый, батон и банка каспийской кильки. В другое время обругал бы я его последними словами, мол за смертью тебя, гад только посылать, а тут даже приятно как-то стало...Землю вспомнил, ребят, подъезд номер шесть, куда участковый Ласточкин редко дохаживал, потому что не умел перепрыгивать лужу у двери... И такая тоска по сердцу разлилась, что хоть плачь. Но знаю - нельзя мне плакать. Ведь на меня в иллюминатор смотрят звезды, а на них - братья по разуму живут. Что они о советском человеке подумают, когда слезы на его щеках заблестят? Сломался? Перед трудностями спасовал? Утер я трудовым кулаком скупую слезу и взял "массандровский". Сели. Кузьмич кильку без ключа открывает, разворачивает стакан, режет лазером батон. А я бутылку в руках кручу. Чует мое сердце - что-то в ней не так. Пригляделся и понял - размер не тот. Длиннее бутылка. Неужели , думаю, космонавтам лишку положено? Спрашиваю Кузьмича, почему посуда не стандартная, и где потом нам такую сдавать, когда домой вернемся? Вдруг не примут, как бутылки от импортного венгерского шампанского? Но Кузьмич успокоил, сказал, что принимают такие бутылки прямо на Байконуре, причем исключительно в присутствии лица в штатском, так как сделаны они из специального стекла оборонного значения и оборудованы устройством корпускулярного подогрева, которое у американцев появится только через десять лет. Нажал кнопочку - и портвешок горяченький, как с костра. Я аж растрогался от таких слов. Вот ведь наука советская какая! Все она о человеке, о его благе печется, чтобы даже в космосе, в абсолютной пустоте, было ему возможно портвешок подогреть ...
   Нажал я кнопочку, подогрел бутылку, выбил пробку и только собрался Кузьмичу его долю налить, вижу - нет у него стакана.
   - Слышь, - говорю, - Кузьмич, а ты-то что?
   Но Кузьмич оказался не промах. Достает книгу. "Война и мир" называется. Объясняет:
   - Нас, роботов, алкоголь не берет. Нам возвышенное подавай. Для меня сто страниц "Войны и мира" тоже самое, что для тебя - сто грамм.
   - А на закусь чего? - спрашиваю.
   - На закуску - с душком. Материалы последнего съезда.
   Во как, ухмыляюсь про себя, машина, а все соображает ...
   Сидим, пьем. Я - налью полстакана, приму, подхвачу вилочкой килечку на хлебушек, откушу, нормально! Кузьмич откроет книжку на закладке, пролистает сто страниц, потом - пару страниц из съезда пробежит, и - хорош!
   - ...Ну так чего, Кузьмич, - говорю ему после второй, а сам бутерброд свой жую, - ты вот скажи мне, что, выражаясь, так сказать, научно, первично?
   А у него лампочки по пузу бегают - не уследишь. Тоже, значит, балдеет от принятого.
   - Первично, Иван Васильевич, - отвечает, - то, что не вторично.
   - А что не вторично? - опять задаю ему философский вопрос.
   - А то не вторично, от чего мы можем оттолкнуться и продолжить, но что не можем воспринимать , как продолжение чего-либо.
   - Это как ?
   - А вот так. Смотрите на экран. Имеется у нас, скажем, координатная ось событий, и перпендикулярная к ней ось времени...
   - Нет, Кузьмич, - научно возражаю ему, вспоминая лекцию особиста о греческой философии, - ты говори мне в свете другой школы. Я по жизни не математик и математически мыслить физиологически не способен. Ты словесно мне все изложи, как грек Спиноза.
   - Спиноза греком не был, - научно возражает мне Кузьмич, - но я вас понял, Иван Васильевич, вы хотите, чтобы я изложил теорию первичности на простом примере.
   - Во-во, - отвечаю.
   - Тогда слушайте. Возьмем портвейн. Что первично - портвейн, или застолье? Первично застолье, потому что, отталкиваясь от факта, что застолье - событие, которое обязательно должно состояться во времени, мы закупаем для его свершения портвейн и закуску. А вторичность портвейна и закуски видна из такого примера - даже если портвейн и закуска куплены, это еще не значит, что факт застолья, как события, состоится во времени.
   - Это точно, - киваю я, вспоминая, как однажды Васькина Зинка раньше времени домой заявилась.
   И тут меня осеняет мысль:
   - Слышь, Кузьмич, а с другой стороны, пить-то можно и политуру, но застолье все равно будет застольем ...
   - Вот, - отвечает он, - еще один аспект проблемы первичности, который говорит о том, что вторичностей может быть неограниченное число, тогда как первичность - одна.
   - Одна, - вздыхаю горько я, - была у меня, Кузьмич, до армии такая первичность. Любил я ее без памяти. Пошел служить - она мне письма два года писала, по две штуки в неделю. А на третий год все. Отслужил я, приезжаю в деревню, что, почему, а она - тяжелая уже, на восьмом месяце... И вот с тех пор все равно, не могу я ту первичность забыть. И с каждым годом понимаю, что в жизни было-то у меня всего их две - первичность моя ненаглядная и все остальные вторичности ... Давай, Кузьмич, еще по одной. За первичность...
   Выпили.
   - Иван Васильевич, - говорит Кузьмич, - может споем?
   Ну что за мужик , этот Кузьмич? Да будь он не то что роботом, евреем, все равно бы хорошим был.
   - Заводи.
   И тут он голосом Зыкиной завел:
   - Из далека- долга...Течет река-Волга...
   - Отставить, - возражаю, - ты как-никак мужик. Вот и пой голосом соответственным полу.
   - Понял, - отвечает, и голосом Кобзона, на всю корабельную рубку:
   - Заправлены в планшеты космические карты...
   Нашу, значит, завел. Спели мы про пыльные тропинки, потом, голосом Трошина, про подмосковные вечера. Про жизнь пели, а вот как про партию стали на слова Мурадели, тут я опять ему говорю:
   - Как генеральный секретарь звездолета "Светлый путь" заявляю решительное нет подобным песням в подобной душевной обстановке. Вот будут у нас с тобой впереди партсобрания, тогда и споем, а сейчас струна в душе иная звенит. Лирическая.
   И тут я сообразил, хоть и пьяный был - как же мы собрания проводить с Кузьмичом будем, когда он у меня беспартийный? На кого я из президиума глядеть буду? Ох, мать-перемать, что же делать? Ладно, продолжаю соображать, примем Кузьмича в партию. Раз я на корабле исполняю обязанности Генерального секретаря ЦК КПСС, значит уполномочен буду выдать Кузьмичу бланк заявления, рассмотреть кандидатуру, получить с него членский взнос и принять в ряды членов. И тут встал новый вопрос - все коммунисты обязаны платить взносы Генеральному Секретарю. Кому же тогда платит взнос сам Генеральный Секретарь? Сообщаю о своей философской проблеме Кузьмичу.
   Он рот раскрыл, пожужжал электронными мозгами, захлопнул его с грохотом и отвечает:
   - Мировая философия с такой проблемой еще не сталкивалась.
   Затрясся робот, задребезжал, стал исходить вонючим дымом, как от перегоревшей проводки, а потом мигнул лампочками, грохнулся на пол и потух. Я - в мандраж. Ну, думаю, все. Угробил мужика своими философскими проблемами. Что делать, как быть? Я же в роботах ни фига не кумекаю. Я что, слесарь - кибернетик? Полный, как говорят космонавты, звездец. Допил я с горя остаток и рядом упал.
   Наутро просыпаюсь, как огурчик. Соображаю - то ли портвейн так легко пьется в космическом пространстве, то ли портвейн этот не простой, а из буфета, в котором сам Хрущев спецпаек к празднику получает, то ли и то, и другое вместе.
   Кузьмич со щеткой ездит, приборку производит, напевает что-то про себя тихонечко.
   - Эй, браток, - осведомляюсь, - ты как, голова болит?
   - Утром контакт в позитронном мозгу искрил. Я прочитал двести страниц Пушкина и все прошло.
   - А я вообще, как только что родился.
   - Тогда приводите себя в порядок, - говорит Кузьмич, - проходите в кают-компанию, завтракайте и давайте потом работать.
   После завтрака возвращаюсь в рубку. Сажусь за рабочий стол. Бегло просматриваю на карте открытые за последние сутки звездные образования. Присваиваю им географические названия. Именую, стоящего первым в списке, Красного Карлика Лениным, присваиваю второй по списку черной дыре имя Надежды Константиновны Крупской, астероидам даю имена членов Политбюро.
   А корабль все летит. Звезда уже полэкрана занимает. Вокруг нее планетенки летают, как мухи, шесть штук.
   Отсчитываю пальцем третью от начала и говорю Кузьмичу:
   - Летим к этой.
   Тот направляет звездолет к планетенке, она растет, растет, и вижу я, что она - голубая с зеленцой. Не то изумруд, на бархате космоса, не то жемчужинка сказочная. Подлетаем ближе. Я телескоп навожу, рассматриваю, ищу следы разумной жизни. И вдруг, мать честная! Одна шестая часть северного полушария красная, как СССР на этикетке сырка "Дружба". Я так и осел. Ни "бэ" не могу сказать, ни чего похуже. Что это за хрень, думаю, неужели вот оно, межпланетное торжество социализма, а может вообще - апофеоз, коммунизм, твою мать? Обида меня взяла. Стала жаба душить. Дед-то мой, по слухам, кулачил по-маленьку. Лошадка своя была, дом, землица. Даром что ли мамка за отца замуж выходила? Первый ведь парень на деревне был! Сапоги - яловые. Пиджак - из города. И папиросы "Норд" в кармане. Я может надежду тайную питал, а тут такое ...
   Подзываю Кузьмича. Объясняю ситуацию. Тот по-быстрому нажал на кнопочку, послал к планете луч, исследовал и говорит:
   - Вы правы, Иван Васильевич, это - внеземная жизнь.
   Ну все, думаю, воистину звездец.
   - А Ленин у них кто? - на издыхе спрашиваю.
   - Да нет у них Ленина, и вообще эта жизнь неразумная...
   - Оно верно, - поддакиваю, - разве будет разумный гуманоид последние трусы в общественную собственность отдавать?
   - Не будет, - соглашается Кузьмич, и я, откровенно говоря, начинаю уважать того, кто лабал его микросхемы, - но при чем тут гуманоиды?
   - Как причем? А там, на одной шестой, кто обитает?
   - Плесень, - отвечает Кузьмич, - обыкновенная красная плесень. Земная наука впервые столкнулась с колонией плесневых грибов такого планетарного масштаба. Это открытие, Иван Васильевич, научная сенсация. И оно по-праву принадлежит вам. Давайте назовем этот неземной вид плесени вашим именем.
   Мне сразу полегчало, но я сохранил внешнюю суровость.
   - Нет, -говорю, - не назовем. У нас много других неиспользованных имен.
   Открываю специальную книгу, где перечислены имена всех-всех, кто боролся за правое дело, тычу пальцем в первое попавшееся, возвещаю:
   - Плесень имени Фернандо Хосе Диаса Эль Тораса, генерального секретаря коммунистической партии островного государства Сисиписи, находящегося под игом Великобритании. Площадь, - читаю далее, - 0,2 га.
   Кузьмич запротоколировал название, дал мне журнал на подпись.
   Летим дальше.
   Я - в руле, как Папанин на открытке, только бинокля не хватает. Кручу штурвал своего звездолета, вентилятор мне плодины развевает, а кажется, не вентилятор это вовсе, а ветры солнечные из глубин вселенной свищут, сбить пытаются меня с верной дороги. Кузьмич лучами планеты щупает, анализирует данные, ищет разумную жизнь в любом ее проявлении.
   На второй круг зашли, всю звездную систему просветили насквозь, а жизни разумной все нет, одна плесень имени Фернандо Хосе Диаса Эль Тораса. Вот , дьявол, думаю, куда же это гуманоиды все подевались? Звезды что-ли на носу моего звездолета испугались, с серпом и молотом? И тут прям дернуло что-то. А вдруг, так оно и есть? Вдруг у них исторически сложилось так, что пролетарский символ торжества идей Маркса-Энгельса-Ленина и исполняющего обязанности корабельного генсека слесаря Пафнутьева, взяли вовсе не пролетарии, а другие социальные элементы? Вдруг они мой дружественный визит за агрессию сочли? Принимаю решение - экстренно выходить в открытое космическое пространство. Залезаю в скафандр, надеваю кепку свою - в космосе холодно, закрываю стекло шлема, беру ящичек с инструментом и - в невесомость.
   Воспарил я в абсолютной пустоте, хорошо без гравитаторов, как в море , в Ялте. Только чаек не слышно, вместо них наушники трещат. Полежал я на спине, покачался в волнах реликтового излучения минутки две, расслабился и к чугунной эмблеме на носу звездолета поплыл. Достаю космическую кувалду. И только размахиваюсь ею, чтобы по заклепке на носу Ленина засадить, вдруг соображаю - а что если наш особист в каком -нибудь секретном кораблике следом за мной тащится. Как в турпоездке в Болгарию. Сидит там себе по-тихому и все про меня в блокнотик с черной обложкой записывает. Оглядываюсь. Никого.
   - Эх, мать! - говорю, и кувалдой-кувалдой по лысому лбу, пока никого нет. Отбил гордый профиль. Взял в руку, покрутил его. Пальцем по лысине постучал. Хорошая бронза. Оборонная. Спросят, думаю, потом - куда дел? Скажу - астероид из- под днища выскочил, отшиб. Хорошо стекло лобовое целое осталось. Размахнулся я профилем посильнее и швырнул в атмосферу ближайшей планетки. Полетела половина Ленинской головы вращаясь, вошла в газовый слой и сгорела, как зеленый свисток на учениях в армии.
   Отбил я молот с серпом, звезду удалил. И все в атмосферу побросал. Потом поймал кусок метеоритного вещества с железом и написал им размашисто, красными буквами, на носу звездолета:

"МИРУМИР!"

   Поглядел. Вроде что-то не так. Кузьмич в наушники подсказывает:
   - Иван Васильевич, вы тире забыли написать.
   Ах ты, господи! Поправил надпись, подтер, черточку добавил. Вроде ничего. Кому надо - увидят.
   Успокоился я, залег опять в космические течения. Руки за голову положил, качаюсь и в небо гляжу. А оно везде- небо, что вверху, что внизу. Пробалдел я часок. Собираюсь возвращаться обратно. Докладываю Кузьмичу, чтоб шлюз открыл. А он мне - погодите возвращаться, Иван Васильевич, у нас - гуманоид за бортом.
   Итит твою, двадцать пять! Какой еще гуманоид?
   Гляжу. Вижу - плывет в нашу сторону кто-то, похожий на воздушного гимнаста из цирка. Весь серебристый, аж искрится. Подплываю. Точно - гуманоид в костюме Ихтиандра. Лицо, как водится у гуманоидов, зеленое, а по чертам лица видно, что баба. Глаза закрыты, признаки жизни на лице отсутствуют. Хватаю я ее за антенну, и скоренько в шлюз волоку. А сам кумекаю. Болтаться мне еще по космическим колдоебинам не год и не два. Робот - он робот и есть, урна с мозгами. А человеку рядом теплый кто-то нужен. Живой. Робинзон вон с Пятницей жил, негром, и не свистел, потому что лучше жить с негром, чем с собакой, или козой. А тут мне космические течения целую бабу принесли на своих волнах. Может быть, еще живую. Баба - она всегда баба, хоть и зеленая. Ночью не видно будет, что она зеленая, а потом привыкну.
   Захлопывается шлюз, отсек кислородом наполняется. Я только собираюсь гуманоидиху в чувства приводить - массаж сердца там делать, дыхание рот в рот... Кузьмич шепчет мне на ухо, в шлемофон - погоди, дескать, ей скафандр открывать, давай вначале узнаем, чем она дышит?
   - Как это чем? - возмущаюсь, потому что чувствую, что просто необходимо ей, рот в рот, - воздухом!
   - А вдруг фтором? - не унимается Кузьмич, - и сам погибнешь, фтор ядовит, и пришельца погубишь.
   Эх...Прав , однако, чурка железная. Жду. А сам места себе не нахожу, чует мое сердце - погибнет она без дыхания рот в рот.
   Жду минуту, другую. Вызываю на связь Кузьмича. Он отвечает - не торопитесь, Иван Васильевич, осталось последнюю молекулу определить. Проходит еще минута. Слышу:
   - Открывайте скафандр. Хотя состав ее атмосферы несколько отличается от вашей по процентному содержанию азота и углекислого газа, дышать земным воздухом ей вполне можно.
   Ах, ты, господи, ласточка ты ж моя! Припал я к сердешной. Сделал ей искусственный массаж сердца и непрямое дыхание. Ожила, позеленела, открыла глаза и говорит:
   - Тюлилюлюм ахум!
   Кузьмич переводит:
   - Где я ?
   - У друзей, - говорю.
   - Тилилилилим люлюлюм лялялям, - отвечает гуманоидочка.
   Кузьмич замялся с переводом. Я его в бок толкаю. По звуку похоже на пустую цистерну.
   - Чего она говорит?
   Кузьмич жужжит, лампочками сверкает.
   - Непереводимое сочетание слов, возможно означает благодарность.
   - А по конкретней?
   Кузьмич снова зажужжал и выложил:
   - Пусть твоя средняя половина не будет иметь половых связей ни с кем, кроме тебя и твоей второй половины.
   Я рот открыл, глаза выпучил, потом нашелся:
   - И вам того же.
   Кузьмич перевел. Гуманоидочка засмущалась, стала еще зеленее. Ну, слава богу, думаю, значит все в порядке. Даю ей ручку, помогаю встать.
   - Вы, - говорю, - гражданочка Вселенной, находитесь на борту звездолета "Светлый путь", который прокладывает дорогу к иным мирам. Я - капитан звездолета, Иван Васильевич Пафнутьев, это, - показываю на Кузьмича, - мой товарищ, Кибернетический Универсальный, модель три, Механизм, КУ-3м, или Кузьмич.
   - А я вас узнала, - говорит инопланетяночка.
   Я так и завяз в штанине скафандра, который начал было снимать.
   - Откуда?
   - Вы - Избавитель. Вы пришли, чтобы избавить нас от Совершенных.
   И тут снова явился мне образ нашего особиста. Непростое дело, думаю, завязалось тут в космических глубинах. Надо разобраться во всем подробнее. Вылез я из второй штанины, повесил амуницию на крючок и предлагаю гуманоидочке тоже разоблачиться, принять так сказать, гражданский вид. Она засмущалась и отвечает:
   - Я конечно не против, но я не вижу третьей половины. Или ее функции исполняет ваш механический слуга?
   - Кузьмич, - шепчу роботу, - о чем это она?
   Загудел, затрясся мой кибернетический универсальный, модель три, механизм и говорит:
   - Сопоставив имеющиеся в моем распоряжении факты, я пришел к выводу, что она поняла ваше предложение раздеться в иносказательном плане, и выразила свое согласие к соитию. Но для совершения совокупления и получения от полового акта наслаждения, этому инопланетному существу требуется еще два партнера. Вас, Иван Васильевич, она по- видимому считает первым партнером, а меня, предположительно, вторым.
   Кошусь я на инопланетяночку. Стоит, лапочка такая зелененькая, смотрит на меня трепетно, словно ждет чего-то.
   - Кузьмич, - прошу робота, - ты мне по-простому растолкуй...
   - У них имеются не два пола, как у людей, а три - мужчины, женщины и третья особь. Скорее всего, мужчина предоставляет мужские половые клетки, аналогичные сперматозоидам, женщина - аналог яйцеклетки, а третья особь принимает эти клетки в себя, и в ней происходит слияние клеток, то есть зачатие.
   Представляю себе образно весь процесс и понимаю одну непростую вещь.
   - Слышь, Кузьмич, это что же выходит, у нее "эта", ну ты понимаешь, о чем я говорю, отсутствует?
   Вижу - сканирует по-тихому ее фигуру Кузьмич своим всевидящим оком, особенно ту часть, на которую косился я, и шепотом выдает мне резюме:
   - Отсутствует.
   - То есть она, - опуская глаза говорю я, - грубо говоря, баба с "этим"? Ну ты понимаешь, о чем я говорю...
   - По- видимому, - следя за моим взглядом, отвечает Кузьмич, - да. Но тем не менее, Иван Васильевич, биологически она - женщина.
   Вздохнул я глубоко и говорю, уже ей:
   - Вы меня, гражданочка вселенной, не так поняли. Может я не так выразился, извините . Снимите скафандр. А то ходить вам будет неудобно.
   Она засмеялась, закивала и сняла с моей помощью скафандр, осталась в тонком серебристом комбинезончике. А пока она его снимала, я конечно изучал, так сказать, интересующие меня участки ее конституции. Сиськи нормальные, хотя и мелковаты. Смотрю ниже. Вижу. Крякаю с досады. Прав оказался робот - есть, даже больше, чем у меня.
   Собрал я в кулак волю, сделал голову холодной, а сердце - горячим, и пригласил ее в рубку. На чай.
   Сидим. Гоняем чаи, как Маяковский и товарищ Нетте в дипкупе. В основном, молчим. Смотрю на нее и думаю - вот, блин, пароход-человек. Какая же такая, ангидрит ее мать, эволюция так над ней потрудилась? Что у них, Дарвин что-ли другой на планете оказался, вроде нашего Лысенки? Не те законы открыл? Жалко что ли было ихнему естественному отбору сделать ей одной дыркой больше?
   - А кто же, - спрашиваю, - у вас детей грудью кормит?
   Надолго залюлюкал Кузьмич. Объяснял ей , видать, непереводимые для ее языка земные понятия. Потом переводит ее слова:
   - У нас, дети питаются солнечным излучением до семнадцати лет и только потом переходят на грубую пищу.
   Представляю себе образно весь процесс. Аж дух захватывает. Дивная картина мне видится. Коммунизм, одним словом. Вот как вспомнил я про коммунизм, так сразу и враги на память пришли. А как пришли на память враги, так и слова вспомянулись про Избавителя и Совершенных. Стал я, как учил особист, ненавязчиво ее разводить на предмет Совершенных:
   - Что, - говорю, - карточки давно у вас отменили?
   Кузьмич люлюкал минут десять. Потом, получаю, наконец, ответ:
   - Карточки не отменили. А с прошлого лунного года снизили нормы - детям на солнечный свет на двадцать пять тысяч фотонов, взрослым на брюкву вдвое.
   Тухлое дело, мыслю про себя, а вслух спрашиваю:
   - Что так?
   - Потому что Совершенные говорят, что мы не выполняем в срок пятилетний план.
   Я потихоньку начинаю уже думать, что зря Ленина выкинул и осторожно вопрошаю:
   - А еще что ваши Совершенные говорят?
   Кузьмич переводит, понимаю, что очень близко к оригиналу:
   - Хочешь есть много вкусный брюква, надо много арбайтен.
   Я мыслю дальше, складываю факты. Дедуктирую их. Строю логические цЕпочки.
   - Вождь есть у Совершенных?
   - Есть.
   - Кто?
   Подставила моя гуманоидочка ладошку зеленую, дунула на нее, и явился мне в воздухе образ Гитлера, правда постаревшего. Одет был Гитлер во френч Сталина, и сталинские галифе, обут в хорошие яловые сапоги, а на рукаве, на красной повязке, заместо свастики, черная социалистическая звезда с серпом и молотом. И руками мошню прикрывает. Дунула снова - пропал Гитлер. Я аж перекрестился со страху. Что за происки буржуазной эволюции, думаю? Как ихняя планета такое родить смогла? Решил все выяснить самостоятельно, произвести, так сказать, глубокую разведку тылов.
   - Вот что, - приказываю Кузьмичу, - собирай брат свои и мои манатки, кидай их в спускаемый аппарат, и давай-ка сами слетаем, высадимся на планете и все узнаем.
   Сам встаю, прижимаю инопланетяночку к груди, и не взирая на то, что чую штанами не то, что нужно чуять у бабы, говорю ей:
   - Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!
   Она грохается на колени. Целует мои ботинки на гравитационной подошве.
   - Избавитель, - шепчет, - настояший Избавитель! Я признаться, поначалу немного сомневалась, а как вы сказали эти великие слова, за написание которых - аннигиляция на десять лет без права переписки, совсем поверила!
   Поднимаю ее и говорю тихо, но гордо, как Сталин из фильма про взятие Берлина:
   - Да, это - я. Вперед, к победе!
   Потом выдерживаю паузу, справляюсь с чувствами, и продолжаю:
   - Только скажи мне, звездная сестра, где твоя родная планета?
   - А вот, - отвечает она, - под нами.
   Смотрю с укоризною на Кузьмича.
   - Слышь, друг человека, ты что же там разума не обнаружил?
   - Я сканировал мозговое пространство планеты на метр выше, я не мог предположить, - отвечает он, - что мозг у этих существ находится в другом месте.
   - Это в каком еще другом месте?
   - В мускулюс глютеус максимус, - говорит Кузьмич, - а по-простому говоря, в правом и левом полушарии жопы.
   Вот ведь, оно как все обернулось... Что поделаешь - инопланетяне...
   - Как же ты, милая, в космосе оказалась?
   - Выбросили меня, - отвечает, - как безбилетную пассажирку из космического лайнера. Кружилась я по орбите трое суток. Совсем кислород уже закончился, а тут вы мимо пролетаете...
   - А зовут- то тебя, как?
   - Люлюлюлю...
   - У китайцев есть такие имена, - объясняю ей, - а я тебя буду звать по-русски, Люся. Не против, Люся?
   - Нет, - крутит головой, - не против.
   - Ладно, - реку, - идемте друзья. Нас ждут великие дела.
   Открываю люк спускаемого аппарата. Пропускаю даму вперед. Потом пропускаю Кузьмича, и сам ступаю . Я же ведь как-никак капитан. А капитан покидает судно последним. Садимся в кресла. Жму красную кнопку. Летим. К едреной, откровенно говоря, фене.
   Вот вошли в атмосферу. Стали двигателями тормозить. Аппарат завибрировал, затрясся, как пьющий человек без вина, а я рулю, рулю, вывожу его из крутого пике, держу , как могу курс, и зубы от перегрузок друг об дружку стукают. Кузьмич лампами своими мигает, Люся ужом вьется, борется с проклятыми "же". Смотрю я на нее, и хоть перегрузки меня стебут, думаю - не знай я, что у нее есть то же, что и у меня, стоял бы у меня сейчас этот самый колом, как посадочная опора. Уж больно чувственно вертелась она в кресле, прямо как будто ...
   Как прошли облака, увидел я ее мир - красная земля, кратеры, синие леса, голубые поля, зеленые реки и тарелки летающие туда-сюда шмыгают.
   Выпускаю парашют. Плавненько отключаю тормозные движки. Ищу место посадки. И тут подхватил нас ветер, прямо ураган, и понес, понес, понес...
   Я и так борюсь с атмосферным явлением, и эдак - хоть ты чего! Вынесло нас к городу и прямо на центральную площадь плюхнуло.
   Справа - бронзовый Гитлер руку по-ленински простер, слева - странного вида здание, круглое и с иллюминаторами вместо окон, видать ихний обком, потому что на крыше красный флаг реет, а крыльцо гранитом отделано.
   Улеглась пыль, стали к площади стекаться зеленые мессы коренных аборигенов. Подходят и стоят, пялятся. Вот как собралось их сотни три, я принял решение идти на контакт.
   Открываю люк, спускаю трап, выхожу.
   На порожке останавливаюсь, начинаю приветственную речь.
   - Товарищи братья по разуму!
   А Кузьмич переводит, причем голосом репродуктора, так, что на всю площадь слышно.
   - ... Я прибыл сюда из космических глубин, чтобы передать вам от всего человечества братский привет и теплые слова дружбы! (аплодисменты). Как говорил на последнем съезде товарищ Хрущев - звезды смотрят на нас и зовут к великим свершениям! (продолжительные аплодисменты). И вот, свершилось оно - великое событие, умом не просечь какого, масштаба. Состоялась долгожданная межпланетная встреча на высшем уровне между представителями Земли и вашей, родной, так сказать, планеты! (бурные аплодисменты). От лица всего прогрессивного человечества, и себя в частности, заявляю - я очень рад видеть всех вас, и называть своими братьями по разуму! (бурные продолжительные аплодисменты , переходящие в овацию).
   Потом Кузьмич завел "Прощание славянки" и я сошел по трапу на чужую, но такую родную теперь, братскую землю, приветственно махая рукой. Вслед за мной спустились - полномочная представительница инопланетян на борту звездолета "Светлый путь", гуманоид Люся и другие официальные лица.
   Нас встречали, как объяснил Кузьмич, местными аналогами криков "ура" и букетами из живых червяков. Цветы, что выяснилось позже, на планете не росли, а черви радужно блестели и приятно пахли, когда испражнялись.
   Я, согласно протокола, пожал руки, братски облобызал пару-тройку зеленых лиц, после чего направился к обкому. За мной шла Люся, позади - скрипел Кузьмич.
  
   Идем. У парадного подъезда, как и положено, черные тарелки летающие стоят, пара-тройка видавших виды аппаратов сбоку примостились - видать из района прилетели. И только мы подходим к дверям, открываются они, и выходят зеленые инопланетянки в сарафанах и кокошниках, и выносят нам инопланетный хлеб с инопланетной солью. Я для вида куснул, хотя ихний хлеб и вонял болотом, потом стопарик принял, что на блюдце поднесли. Крепка ихняя водка, правда бензином попахивает. Следом за кокошницами выходит зеленый председатель обкома говорит мне по-немецки:
   - С прибытием!
   Кузьмич только рот открыл, чтобы переводить, я ему:
   - Не надо. Меня в войну пацаном в Германию угоняли, на работы, я ихний собачий язык, как свой знаю.
   Отвечаю на чистейшем вражеском:
   - Вашу мать, почему воздушные дороги раздолбаны? Одни воздушные ямы, да колдоебины кругом.
   Зеленый председатель скукожился, заколыхался по-медузьему, отвечает:
   - Бюджет истощился, средств нет, смежники подвели, в баню пойдем, там все решим.
   - А-а-а! - говорю, а сам за чупрун его, как та старуха из "Рыбака и рыбки", - на водку деньги нашел, а чтоб людЯм дороги воздушные отремонтировать - нет? Где главный архитектор, кому шею мылить?
   - Уже в бане, уже готов держать ответ.
   - После в банях будем мошней трясти, - отвечаю, - поехали по объектам!
   А сам кумекаю - кого-то из экипажа надо и в спускаемом аппарате оставить, мало ли что. Люся - что она может? Ей самой защита требуется. Решаю оставить Кузьмича. Робот в аппарат пошкваргрохал, а я с Люсей в тарелку сажусь. Черную. Летим.
  
   Страна у них, вижу, устроенная, аккуратная. Шоссейные дороги проложены. Над кратерами и вулканами мосты возведены. Чистота, порядок. Разрухи не видно.
   Но чую нутром, нет в этой стране счастья, какая-то она вся оцепеневшая. И еще чую - не туда меня везут. Ох, не туда. Перед полетом проходил я спецподготовку по книжке "Спутник партизана". Особист мне тогда про интуицию много рассказывал. Дескать, для разведчика интуиция, как для мужика это... чтоб стоял, в общем. Как алкаш со стажем знает всегда, где его баба поллитру прячет, так и настоящий разведчик всегда знает, где враг засел. Особист на учениях все под вероятного противника косил, то есть под китайца. Даже лицо не то мочой, не то еще чем мазал - чтоб желтее было. И на спецдиете сидел. Блюл специфическую китайскую худобу. У настоящих китайцев она объясняется низкокалорийным национальным питанием и отсутствием вилок в столовом приборе . И все мы с особистом по секретному Подмосковью друг друга выслеживали. Я - в скафандре, он - в китайской военной форме. Отрабатывали, так сказать, варианты, если спускаемая капсула ракеты, когда я вернусь домой, опустится не туда, куда велят расчеты и мое политическое чутье. Я тогда на тренировках крепко интуицию развил - за версту чуял, где засел особист, и что он сейчас делает - меня бдит через учебный оптический прицел, или по нужде в кустиках оправляется. Помню, вначале тренировок, я малость заплутал. С компасом напутал, забыл что синяя стрелка обозначает. И забрел я на территорию правительственных дач. Выхожу на пригорочек, в скафандре. В руке пистолет лазерный, учебный. На шлеме крупно "СССР" написано. Смотрю - дворец стоит. Рубленый. Как из сказки режиссера Роу. Бревна - одно к одному. Ровнехонькие, аккуратненькие. Позже мне сказали - по всему Союзу бревна для того домика искали. Чтоб диаметр был аккурат дециметр, и ни на миллиметр больше. Обнесен тот дворец высоким забором с колючкой. Замаскированные решки просматриваются. А во дворе - Хрущев с Патрисом Лумумбой чай пьет. Я поначалу растерялся. Но потом кумекаю - объявили , видать, что на пенсию ушел, а на самом деле, посадили. Слава богу, не расстреляли. Хоть и ели при нем кукурузный и гороховый хлеб, да как-то тише, спокойнее при не стало, чем при Сталине. И я только усек, как Лумумба, когда Хрущев отвернулся, из носа казюлю вытащил и под стол приклеил, ствол мне в спину уперся.
  -- Руки вверх! - слышу.
   Это наши ребята из спецохраны были. Дворец-то тот и правда дачкой Хрущева оказался. Ну, потом подошел особист в китайской военной форме, разобрались мы что к чему. Замяли, короче, тот эпизод. Но казюля Лумумбина так крепко с тех пор в мозгу засела, что как вспоминаю Землю, планету свою родную, так сразу и казюля на память приходит. А после нее сразу особист вспоминается. Он ведь как меня учил. Если вдруг на обратной дороге произойдет авария, и сядешь ты не на Красной площади, а где-нибудь в другом месте, хошь не хошь, а придется с вражеским местным населением общаться. И тут главное, чтобы никто ничего не заподозрил. Заподозрят враги, что ты не ихний, что со звезд пришел - сразу в Пентагон позвонят. Тогда, говорит - хана. И тебе, и в первую очередь - мне. Учить тебя языкам подробно некогда. А то Земля мимо расчетной точки старта пролетит. И тогда не попадет твоя ракета в расчетную точку приземления. Поэтому пройдешь ускоренный курс специальной полиглотной подготовки. Его только резидентам читают, членам Политбюро, и тебе.
   В общем, профессора-языковеды учили меня мату народов мира. Как ругаются в странах соцориентации, как ругаются в капстранах, и как ругаются там, где еще не определились. Потому что вот идешь ты по улице. Подходит к тебе незнакомец и говорит: "Иди на..." Ты сразу поймешь, что он свой. А вот если начнет, как помнится, вьетнамцы в Москве - "э-э-э...сказите позалуста", сразу видно, что они китайцы переодетые.
   Я могу ругаться без акцента на шестнадцати языках. С акцентом - на шестидесяти.
   Испанский - марикон. Это- пидарас. Пендейо - волос с энтого места. По значению близко к понятию "пидарас".
   Иврит - шармута. Блядь, то есть. Бен зона - ее сын. Тоже , считай пидарас.
   Арабский - кус э мьек. По- научному говоря, влагалище. Зибб - по научному забыл. А по простому не удобно.
   Итальянский - каззо. Это что у мужика. Фига - то же самое. Но у бабы.
   Французский - же ва метр а футр до та буш. В-общем, открой рот ...
   Цыганский - джа про кар.
   Якутский - абас.
   Грузинский - дида могитхан.
   Армянский - ес кес кунем.
   Тайский - пхами тай энало пи гуэй.
   Китайский - цхао ни ма...
  
  
   .... Вот.... Заговорила, забрюзжала во мне интуиция, забормотала: "не туда, летим Ваня, не туда"!
   "Сам вижу", - отвечаю ей телепатически, то есть мысленно. И сам же эти мысли рассылаю в головы гуманоидов. А ответа нет. То ли я тогда с перепугу забыл, что мозги у них в заднице находятся, то ли телепатия моя слабой оказалась. В общем ответа не пришло.
   Глянул я снова вниз и обмер. Красную площадь увидел. Стоит она на семи вулканических холмах с Кремлем и Дворцом Советов вместе. По левую руку - собор Василия Блаженного, по правую - музей Ленина. И мавзолей стоит! А над Дворцом Советов гордо реет нацистский флаг с серпом и молотом вместо свастики. Черной молнии подобно.
   Спускаемся к мавзолею. Выходим.
   Торжественно открываются ворота мавзолея. По булыжной мостовой Красной площади простой, непринужденной, легкой походкой, улыбаясь, идет навстречу трудящимся, то есть нам, опять живой.... Гитлер!
   Подходит ко мне. Отнимает от мошни правую руку и сует. Здрасьте, то есть. Как ни противно мне было за руку Гитлера хвататься, да еще ту, которая у него на мошне лежала, а пришлось ее пожать. Потому как учил меня особист никогда не показывать врагу, что ты - враг.
   Потом мы тепло, по-брежневски, поцеловались. Я отер его слюни, он отер мои и говорит:
  -- Рад, очень рад. Гитлер, - представился Гитлер.
   Я глубокоысленно молчу, тяну время, провожу психологическую рекогносцирвку, а он продолжает:
  -- Пройдемте в мавзолей!
   Он как сказал "пройдемте", хоть и по-немецки, так мне сразу участковый Ласточкин вспомнился. Ну все, думаю, хорошего не жди.
   Прошли. Я Люсю за руку взял и сжал ее крепко, чтобы ей, лапочке, страшно не было. А Гитлер шел впереди и своим бабьим задом в блестящих потертых коричневых галифе, нам дорогу указывал. Ленина в мавзолее не оказалось. На месте гроба тяжелые стояли ворота, а за ними - вход в глубокое подземелье.
  -- Вот он, - думаю, - самый секретный бункер Гитлера, - Чем бы мне его взорвать? Собой не взорвешь. Генетическая злоба к Гитлеру хоть и бушует во мне, как в каждом нормальном человеке, но из нее тротил-то не слепишь, нейтронов для бомбы не наковыряешь. Как быть, что делать?
   Идем. Коридоры сменяют коридоры. Везде "ахтунг" написано. И молния, как на трансформаторной будке нарисована. Останавливаемся у неприметной дверцы. Гитлер ее отворил и оказались мы, как сказал Гитлер, у него в кабинете. Я глаза навострил, чтобы фотографическим оком сразу все карты его секретные заснять, а там ничего не оказалось. Только стол из досок сколоченный и четыре кривые табуретки. Я аж рот раскрыл, так мне этот кабинет напомнил то место, где в вытрезвителе менты с врачами по ночам бухают.
   А Гитлер приглашает нас сесть и говорит:
  -- Мебель эту я своими руками сделал. В память о Земле. Сейчас чай нам принесут с лимоном. В подстаканниках, с чайной ложечкой и рафинадом на блюдечке. Как вы любите. Вы ведь русский?
   Тут я понял, что дальше быть инкогнитом смысла нет и заявляю ему напрямоту:
  -- Я-то русский, а вот ты, дойчен швайн, что тут делаешь? Почему в бункере своем в Берлине не сгорел? Опять войну замышляешь?
   Тут чай принесли с лимоном, в золотых подстаканниках, с серебряной ложечкой и рафинадом. Гитлер откусил рафинада, отхлебнул из ложечки чая и отвечает с грустью:
  -- Тот Гитлер и вправду сгорел в бункере, а я - его точная генетическая копия!
  -- Это как?
  -- А вот так. Как подошли к Берлину советские войска, как решил я, то есть не этот я, а тот , другой, цианистый калий глотать, так подходит ко мне Вернер фон Браун и говорит: " Мой фюрер, дозвольте мне на память, прежде чем вы умрете, от ваших усов три волоска отстричь?" "Режь", -говорю. Он и отрезал. Ножницами "Золинген". Потом я отравился, умер, меня облили бензином и сожгли. А Вернер фон Браун поехал в Пенемюнде на свой секретный завод. Там у него ракета секретная строилась, чтобы меня в другие миры отвезти вместе с любимой овчаркой и Евой Браун. Да не успел он ракету закончить. Винтика какого-то там не нашлось. А тут русские подошли. Вот приехал он в Пенемюнде, поднялся на стартовую площадку, завинтил своей рукой последний винтик, смахнул скупую слезу. Потом спустился в бункер, нажал на красную кнопку и отправил свое детище к звездам, чтобы русским не досталось, а сам американцам сдался.
  
   Но, оказалось, винтик-то он не тот закрутил. Не было у него того винтика, не успели такой выточить на заводах Круппа. И Вернер фон Браун, чтобы винтик прочно сел в паз, решил накрутить на него волосок. Накрутил свой - качается винтик. Тонок волос. Не сможет ракета взлететь. Потом вспомнил про три волоска Гитлера. Накрутил - подходит винтик! Гитлеровские волоски, видать, жестче и толще были. И ракета покинула Землю, а чертежи и результаты испытаний Королеву достались. Сорок лет летела фашистская ракета, пока не плюхнулась на Люсину родину. Гуманоиды ее разобрали до последнего винтика, чтобы секреты узнать и нашли волос Гитлера. Вытащили пинцетом из него одну-единственную клеточку и вырастили из нее на питательном бульоне, прости господи, фашистскую нечисть.
   Вот такая история у Гитлера этого оказалась.
   Но самое главное он рассказал потом. Растили его на питательном бульоне не Люсины земляки. Но они его с ложечки натуральными белками, жирами и углеводами вскармливали. А растили его в оппортунистских целях в своих пробирках некие, блин, Совершенные, которых и гуманоидами-то назвать стыдно. Они, Совершенные то есть, как раз завоевали тогда в ходе захватнической галактической войны Люсину планету и нужен им был для подержания режима нормальный, порядочный диктатор. А тут ракета с волосом Гитлера как раз плюхнулась. Они просеяли в особых ситечках его ДНК из волоса, разузнали, за что какая козябра отвечает, создали на своих вычислительных машинах модель и радостно руки потерли - вот кто нам нужен. И вырастили себе на радость. Причем за образец тоталитарного режима взяли понемногу ото всего, что в его генной памяти крутилось. Часть от фашистской Германии, часть от СССР. Государственным языком сделали германский - он резкий по звучанию, вызывает здоровую неприязнь у оккупированного населения. Аккуратность, пунктуальность и дороги с мостами тоже от немцев взяли. А вот вечные символы - от СССР. Почему? Потому что взять, хотя-бы, Кремль и рейхстаг. Кремль ни татары, ни Наполеон, ни фашисты не разрушили. А рейхстаг только при Гитлере раз горел, а уж что в нем стало после Победы... Ведь каждый наш боец считал священным долгом насрать в рейхстаге. А потом, как и положено в общественном туалете, надпись на стене нацарапать. Слабоват Совершенным, как вечный символ тоталитаризма, рейхстаг показался. Они, говорил мне Гитлер, все про волосок Сталина его осторожно расспрашивали. Но Гитлер объяснил им - кто ж Сталину волосок будет рвать! За колосок оторванный сажали, а уж за волосок, да еще самого товарища Сталина... Расстреляли бы всех предков до татарского колена. Усопших бы специально для этого эксгумировали, чтоб только у стенки смогли минутку постоять, не рассыпаться! В общем, вырастили эти Совершенные Гитлера, построили ему Кремль, гуманоидих местных в кокошники одели, проложили шоссейных дорог везде, возвели над кратерами мосты, выявили кулачество и ликвидировали, как класс. Так построился на отдельно взятой планете развитой тоталитаризм.
   Но Гитлер его особо- то и не развивал. Как сказал, совесть его за прошлую жизнь ела. Так, строил кое- что для отчетности и все ждал, когда к нему русские прилетят и всех освободят от ига.
  -- Почему русские, а, скажем, не американцы? - спрашиваю.
  -- А кто ж еще кроме русских в такую проподящую даль полетит? - отвечает.
   Но Гитлер неспроста Гитлером был. Назначил он себе Геббельса из местных, зеленых, и стал втихомолку пропаганду вести, настраивая местное население, что прилетят, мол Избавители, и спасут вас от ига Совершенных... Эх, гадюка, как в воду смотрел.
   И тут до меня дошло, что хошь не хошь, а придется мне эту планету спасать. А так как никого из людей рядом, кроме Гитлера нет, то ляжет эта ответственная миссия целиком на наши плечи, как на единственных представителей человечества в этом космическом угле. Или углу?
   Вдруг во мне вдруг пробудился низкий человеческий инстинкт предателя. У животных, особенно высших, предателей, кстати, не бывает. Говорю Гитлеру:
  -- Слышь, Адольфыч, а может ну его на фиг это иго, чего их освобождать-то, чем Совершенные плохие?
   Он тут как усами зашевелил, как зыркнул на меня... Ну чистый Гитлер!
  -- Ах, ты, - шипит, - так тебя в эту по-немецки, ты что же честь нашу человеческую позорить будешь, перед всей прогрессивной Вселенной? Мне, может быть, шанс дали исправиться. Я ж ведь не всегда Гитлером был, я в юные годы картины рисовал - дома там всякие, площади, улицы... Один раз отравился - хватит! Не хочу больше травиться, хочу второй раз человеком умереть, за правое дело.
   Ну так меня эта речь растрогала, так стыдно стало за себя, ну просто невозможно. Даже Гитлер и тот оказался лучше чем я, советский слесарь шестого разряда, Пафнутьев Иван Васильевич!
  -- Прости, Адльфыч, - соврал я, - это я тебя на честность проверял. Сомневался. Сам пойми - ты ж ведь все-таки Гитлер.
  -- Понимаю, - вздохнул Гитлер, налил по маленькой и мы выпили с ним местного шнапса. За понимание.
  
   И тут открывается дверь кабинета и заваливает здоровая такая плотнокожая образина, на олигофрена сильно похожая. Воняет неподмытой бабой, то есть феромонами. Лысая. Я когда на Байконуре жил, у нас там был один олигофрен - плод пьяного соития завмага с завскладом. Его все звали Боря-мутант. Вот и эта образина на того Борьку была похожа. Только слюни не пускала.
   Встала образина посреди кабинета и смотрит на меня поросячьими глазками. Луп-луп, луп-луп.
  -- Чё пялисся? - говорю с вызовом образине.
   И тут что-то упало. Гляжу - Люська без чувств на пол грохнулась. Я к ней. Начинаю в чувство приводить. Рядом Гитлер суетится - помогает мне и незаметно так на ушко шепчет:
  -- Ты чего делаешь, это же Совершенный!...
   Я так и обмер. Шлепаю Люську по щекам слегка, а сам у Гитлера спрашиваю:
  -- Да какой же он Совершенный? Ведь вылитый барыга. Жлоб, одни словом, махровый. У нас такие в кооперативных магазинах народ обвешивают.
   Гитлер лицом знаки делает, мол что споришь? Совершенный это и точка. Тут Люся позеленела, открыла глазки. Усадил я ее в кресло, а Гитлер тем временем вскочил на ноги, как борзый конь и бегает вокруг образины, пылинки с нее сдувает.
   - ...А вот это мой двойник, - фальцетом щебечет Гитлер образине.
  -- Угу, - отвечает образина.
  -- Я его специально сделал на случай если покушение на меня устроить кто захочет. Так все диктаторы у нас делают. Все-все! Все-все!
  -- Ы-гы, - отвечает образина. Полупилась на меня еще маленько и вышла.
   Я сразу к Гитлеру.
  -- Ты чо, - говорю, - про двойников пер? Ты на себя-то давно глядел? У тебя рост - половина моего, размах плеч - треть моего и усы, как у Гитлера.
  -- Спокойно, - отвечает Гитлер, - у них, у Совершенных, мы все на одно лицо. Да будь ты хоть негром преклонных годов, и то бы он поверил, что ты - мой двойник.
   Я успокоился.
  -- Тогда - нормально, - говорю, - давай Адольфыч, план спасения иного мира срочно разрабатывать. Раз такие образины у власти стоят, значит и вправду, плохи дела. Есть у тебя секретная хавира, где можно схорониться ото всех на недельку-другую? Чтоб ни спутник, ни враг не просекли с кем и о чем мы та болтаем? Ты для вида рабочий отпуск возьмешь - в Ялту мол поехал винцом баловаться, а сам- в хавиру со мной, строить стратегию и тактику грядущего освобождения.
  -- Есть такая хавира! - отвечает Гитлер, - идем в задницу.
  -- В какую еще задницу? - спрашиваю.
  -- Известно в какую, в мою! - говорит Гитлер, - в самом большом памятнике мне, устроена в бронзовой заднице специальная комнатка. Я сам в нее проход монеткой проковыривал в течении пятнадцати лет. Как граф Монте-Кристо.
  -- Услышат, увидят, запишут и прочтут, - говорю.
  -- Ни в жисть! - отвечает Гитлер, - статуя-то сделана из особого антигравитационного металла! Он никакие лучи и волны не пропускает. Проверено.
  -- Ну, раз так , то идем.
   Хватаю в охапку Люську и - вперед, за Гитлером!
   Статуя и вправду огромная оказалась. Голова ее, плечи и живот в облаках терялись. И в облачную погоду можно было только штаны Гитлера узреть и очертания его километрового конца. Они, очертания эти, как раз из облаков и свешивались.
   Завел нас Гитлер в статую через особую дверцу, поднялись мы на скоростном лифте на уровень его жопы, потом коридорами какими-то все шли и пришли к стене, антигравитационными кирпичами заложенной. Гитлер постучал по одному кирпичу, другому, нашел нужный и вынул его.
   - Подержи, - сказал.
   Я хвать кирпич, а он, подлюга, из рук выскочил и стал по коридору летать. Я и так его, и эдак, а он как кура к лапше приговоренная, все не дается. Гитлер смеется и кирпичики-то из стены вынимает. А они взлетают к потолку, как шарики на демонстрации и висят, колыхаясь.
   Ну, поймал я тот антигравитационный кирпич, Гитлер лаз открыл, пропустил нас вперед, потом наловил ловко кирпичей в охапку, залез следом за нами и весь лаз аккуратненько, как толковый прораб, заложил.
   Сели мы прямо на пол - табуреток в секретной хавире не было. Я фонарик космический карманный зажег - чтобы светлее было. Гитлер встал в свою обычную позу и принялся свои соображения излагать, основанные на многолетних секретных опытах и наблюдениях.
  -- Самым эффективным оружием после идеологического, - говорил Гитлер, - является оружие генетическое. Идеологическая работа на оккупированных врагом территориях проведена и проведена успешно. В подавляющем большинстве население активно сочувствует образу Избавителя, ведет местами подрывную антисовершенческую деятельность и ждет часа "Че". А потому нам возможно сразу перейти ко второй стадии операции "Свобода" - к применению оружия генетического. Как показали исследования, наиболее опасным для так называемых "Совершенных" является микроорганизм, известный как человеческий сперматозоид, который попадая в тело Совершенного, выделяющее вещество сходное по химическому составу с феромонами женской особи гомо сапиенс, внедряет в ткани зараженного организма свой хромосомный набор, вызывающий в короткие сроки необратимые генетические изменения, приводящие к летальному исходу. По предварительным подсчетам, для полного истребления всей расы Совершенных, потребуется примерно десять дней и десять миллионов сперматозоидов, что эквивалентно, в среднем, трехкратной порции спермы, выделяемой человеческим организмом за один половой акт.
   Хоть Кузьмича и не было рядом, я все же просек что к чему. Гневно заявляю Гитлеру:
  -- Слушай, это что же получается, мать твою, ты за двадцать лет не мог три раза струхнуть в пробирку?
   Гитлер покраснел и отвечает:
   - Не мог. Я к этому делу неспособный. Мы, вожди, вообще мало способны к размноженческой созидательной деятельности, у нас лучше получается разрушать и умерщвлять. Думаешь, почему мы все такие человеконенавистнические? А потому, что с бабами у нас не получается. Вот и лезет наше либидо изо всех щелей. Но не туда, куда его мать-природа направляет, а тратится оно на всякие катастрофические мероприятия глобального масштаба. Наполеон, вот, в сорок лет первый раз чпокнулся. Ленин - уже во время Революции пятого года был стерильно-сифилисный, а я... А я... У меня в прошлой жизни на Земле с Евой Браун только и получалось. Она, лапочка, поставит , бывало мне на макушку свой острый стальной каблучок из крупповой стали, царапнет им слегка мою кожу, так что кровушка засочится, стеганет с десяток раз арапником по моей голой заднице, оправится по-малому на меня, и так мне старому, хорошо становится... А в этой жизни я решил другим стать. Вот и не могу натрухать.
  
   И тут мне опять стало противно рядом с Гитлером находиться. "Не, - думаю, - Гитлер - он всегда Гитлером и останется, как ни крути, На то он и Гитлер. Значит каблучком... Крупповским.... Эх, мать вашу!"
  -- Так, - заявляю Гитлеру, - выходи давай отсюда, буду сырье для генетического оружия производить.
   Гитлер поспешно кивнул и как-то задом-задом к выходу попятился. "Все, - думаю, смотря на его оппортунистическую походочку, - сейчас закладывать меня побежит". Но потом вроде слышу - не побежал. Топчется где-то в коридоре, вздыхает грустно, сопит. Я успокаиваюсь, расстегиваю космическую ширинку на скафандре, а сам на Люську смотрю, чтобы сперматозоиды свои из спячки пробудить. Смотрю на Люську и пробуждаю их, пробуждаю.... А она для полноты образа, в моем мозгу предстает в негативном свете. Все ее естественные, природные цвета я вижу, как фотограф, в перевернутом изображении. Зелено-серое лицо - в телесном цвете, пепельные волосы - вижу как жуковые, красные глаза васильковыми предстают. И такая она красивая получается, такая лапочка... Ох... И только я почуял, что вот, сейчас, три миллиона сперматозоидов- освободителей вырвутся на стратегический простор, вдруг осознал - а куда же я дену-то эти три миллиона, пробирку-то мы с собою никакую не захватили!
  -- Люсенька, - шепчу ей из последних сил, - поставь ладошку горсткой...собрать....надо....
   А она меня не понимает. Тогда я из последних сил сжимаю правой рукой всю свою мужицкую волю, а левой показываю Люсеньке, что делать. Она кивает и подставляет ладошку. И я сдаю на гора первые три миллиона с гаком. Потом, не прекращая процесса, добиваюсь производства еще двух с половиной миллионов. Затем поднатуживаюсь, подключаю смежные отделы головного мозга и периферической нервной системы и произвожу через "не могу" еще полторашник, совмещая прозводство с экономией гормонального продукта. Мозг высвечивает цифру в 7,8 миллиона голов. "Мало!" - говорю мозгу, - и он впрыскивает в кровь через "не хочу" последнюю каплю гормона из спецхрана. Я продолжаю, не останавливаясь ни на минуту. 8,9 миллионов.... 9,6 миллионов.... 9,9 миллионов....
   И чую всем нутром - нет, не смогу последнюю сотню тысяч произвести. Не осталось во мне ни капли гормонов для возбуждения. Я уж и Ленина вспоминал, и особиста в эсэсовской форме представлял, и толстую буфетчицу байконурскую, и тощую Таньку из восьмой квартиры, и Мерлин Монро, и Любовь Орлову. О Смирновой думал. Раневскую даже вспомнил, а все нет гормона в крови.
  -- Гитлер... - кричу в коридор, - Гитлер!
   Вбегает Гитлер. Испуганный весь какой-то и однако же веселее, чем прежде.
  -- Гитлер, - из последних сил прошу его, - поднатужься, брат.... Сто тысяч осталось... Смоги...
  -- А я уже, - бодрым голосом отвечает Гитлер, - смог, пока в коридорчике находился. Вы представляете, Иван Васильевич, смог, впервые в жизни! Думал-думал и вдруг, здрасть-нате! Словно озарение снизошло. В платочке они колышатся, родименькие. Шевелят жгутиками, рвутся в бой.
   Я как узнал, что Гитлер подрочил, так сразу от сердца отлегло. Спасена Люськина планета! Снова я Гитлера зауважал. В самый критический для истории момент нашел в себе силы проявить себя, как мужик, герой, патриот.
   Говорю ему:
  -- Это ты правильно сделал. Все мужики с этого начинали. Ты, главное, в голову не бери. Тут ничего такого нет. Самоё главноё - что все системы твоего мужского организма, фунциклируют, как надо, что, научно говоря, процесс пошел. А там, Адольфыч, вернемся с тобою на Землю, половина баб - твои будут.
  -- Это почему полвина? - робко спрашивает Гитлер.
  -- А потому, - отвечаю, - что другая половина - будет моя!
   Кладу в левую ладошку Люсеньке платок гитлеровский, с вензелем "A. H." , застегиваю штаны и командую Гитлеру:
  -- В бункер!
   И сам первый, бегом-бегом в лабораторию, пока сперматозоиды не подохли.
  
   Слили мы продукт в особую колбочку, соскребли бережно туда же то, что на гитлеровском платочке было, поставили колбочку в прохладную среду, чтобы головастики наши не передохли и впали в анабиоз, как я, когда летел сюда и стали думать, как внедрить сперматозоиды в организмы захватчиков.
   Один из ученых, местный, зеленый, наш человек, сказал:
  -- Тело Совершенных представляет собою одноклеточный организм. Проще говоря, это клетка, разросшаяся до невероятных размеров. Их конечности на самом деле - не конечности, как таковые, а псевдоподии, наподобие ложноножек земной амебы. Так называемый "мозг" Совершенных является клеточным ядром без извилин, а их кожный покров - мембранной оболочкой. Факт, что человеческий сперматозоид без труда внедряется в этот организм, заставляет меня предположить, что предки у Совершенных и яйцеклеток женского человеческого организма были общие. Иными словами, процесс внедрения человеческого сперматозоида в организм Совершенного - есть подобие процесса слияния женской и мужской человеческих клеток, известный как зачатие. То есть, после попадания сперматозоида в организм Свершенного происходит образование зиготы и ее последующее деление приводит к разрушению тела Совершенного.
  
   Как Гитлер (он переводчиком был) сказал последнюю фразу, я так и потерял дар речи. Аж волосы на голове шевелиться стали. Во, думаю, эволюция, твою мать ! Чего только она не придумает.
  -- А посему, - продолжил местный зеленый ученый, наш человек, - для внедрения сперматозоида его надо каким-то образом посадить непосредственно на кожу, то есть мембранную оболочку Совершенного.
   И мне приходит вдруг в голову образная мысль. Вижу себя как бы со стороны. Держу я вроде двумя пальцами, как Брежнев звезду героя, сперматозоид и аккуратно, как медицинскую пиявку, цепляю его на Совершенного.
   - Есть, - кричу, - придумал, эврика, твою мать!
   Объясняю Гитлеру сущность идеи.
  -- А давай с тобою, Адольфыч, партийный съезд устроим. Пригласим Совершенных в качестве членов политбюро, а когда их станем звездами за успехи и достижения награждать, и целовать по-брежневски, будем вместе со слюной им щеки малофейкой мазать. Опять же, вдруг заметут нас, а мы малофейку проглотим и следов преступления, как не бывало. Ну и что с того, что малофейку в рот? Потерпим, Адольфыч, ради спасения целой планеты. Бабы-то вон наши, земные, спокон веков терпят, глотают. Даже вроде молодеют от этого.
   Вздохнул Гитлер, подумал минутку о своем, о гитлеровском, и отвечает:
  -- Давай!
  
   Организовали Партийный съезд. По всем правилам. Как в братской социалистической стране. Мы с Адольфычем - типа представители местной компартии, а Совершенные - вроде гостей из Москвы. После вступительной речи Адольфыча и моего программного доклада, состоялось вручение наград. Вешали мы на грудь каждого Совершенного звезду героя и троекратно, слюнно целовали в щеки, как и положено. А сами тайком языком сперматозоиды подпихивали - по одному-два на одноклеточного брата. Тяпнем потихоньку из графинчика разведенной малофейки, заначим ее за щекой и опять целовать Совершенных.
   Обцеловали всех. Наградили всех. Потом начался концерт. Зеленые кокошницы с хороводами, местные песни и пляски, оригинальные номера, детский хор. Гитлер даже стишок прочитал по-немецки. Из Гейне.
   Вот как закончился первый день съезда, Свершенные по своим хазам разъехались, а мы затаились и стали ждать. Решили съезд закончить тогда, когда результаты проявятся. Ночь прошла - ничего. Нет результатов подрывной деятельности. Идет второй день съезда, третий, четвертый - а Совершенным хоть бы что. Я уж доклады замучился читать. По второму кругу пошел, как поп на всенощной. А они все не дохнут. И только на пятый день, прямо на съезде, в президиуме, схватился один за грудь, охнул и скончался. Мы к нему. А он уже разлагаться стал, прямо на глазах, серой слизью , на сопли похожей, начал исходить. И только Совершенные злобно посмотрели на нас своими поросячьими глазками, только решили заподозрить нас, только в их редких извилинах что-то зашевелилось, как охнули все дружно, словно пернули, и все разом на пол попадали. И разлагаться тут же начали.
   Такая вонь пошла!
   Мы носы зажали и вон из Дворца съездов выбежали. Адольфыч вытер пот со лба.
  -- Все? - спрашиваю.
  -- Все, - отвечает, - как один...
   Сели мы с ним на бордюрчик, как воины-победители на ступени Рейхстага и заплакали...
   Не грех было тогда нам слезу мужскую, скупую лить. Ведь такое дело планетарного масштаба совершили!
   Вызвал я, помню, Кузьмича по рации. Сообщил ему радостную весть. И услышал в своем шлемофоне, как дрогнул его механический голос, когда он рапортовал мне в ответ:
  -- Есть готовить корабль к старту, есть собираться домой!
   Спрашиваю у Гитлера:
  -- Полетишь со мной?
  -- Нет, - отвечает, - хозяйство местное поднимать надо, учить людей свободе и независимости, прививать общечеловеческие , вернее, общевселенские ценности.
   И решил я тогда Люську с собою взять, как официального представителя иной цивилизации. Она на время съезда в мавзолее отсиживалась, на всякий случай. Прихожу в мавзолей. А Люська лежит на полу, ни жива ни мертва. Стонет только и вроде как бредит.
   Я срочно вызываю местного зеленого ученого, нашего человека. Он осмотрел ее и сказал:
  -- Она тяжело больна. Симптоматически ее заболевание похоже на то, что убило Совершенных, но течение значительно легче. Видимо тот факт, что она несла в ладони ваши сперматозоиды сыграл в возникновении болезни ключевую роль. Но заражение было поверхностным и носило как-бы характер прививки. Жить она будет, но заболевание не пройдет для нее бесследно.
  -- Это как? - спрашиваю.
  -- А вот так, - отвечает ученый, - смотрите. Ее кожные покровы, волосы, радужная оболочка глаз меняют свой естественный цвет. Причем, удивительное явление, цвета не просто меняются, а обращаются, как цвета негатива меняются на фотопластинке в позитивные цвета. Ее кожа, - вздохнул зеленый ученый, - станет белой, волосы - темно- каштановыми, глаза голубыми... Такую красоту испортили... На всю жизнь... Кроме того, у нее утрачиваются половые признаки - половой член и железы секреции яйцеклеток. Она переходит из женского пола в пол средний. У нее увеличивается грудь, формируется приемно- половой аппарат.
   И хоть зеленое светило сопело и кряхтело от сожаления , я и без Кузьмича просек, что Люська моя превращается в нормальную, можно сказать, земную бабу. А раз так, то для местных мужиков ценности она не представляет, а для меня - в самый раз.
  
   Тут с улицы стук да гром донесся - это мой Кузьмич на космическом катере подлетел. Попрощался я с Гитлером и зеленым ученым, взял на руки бесчувственную Люську, сел в катер и полетел к спускаемому аппарату.
   Потом мы на орбиту вышли, состыковались со звездолетом и тронулись в обратный путь.
  
   Но не все гладко получилось на обратном пути. Как стали мы в подпространство проваливаться, так угодили в какой-то континуум. Время там с пространством местами поменялось, а материи вообще теоретически не существует, а практически она в такое превращается, что по-научному не опишешь, а по простому не проссышь.
   Швыряло нас дней десять, да так, что ни спать , ни есть, ни в анабиоз впасть, ничего не получалось. Я только Люську естественным образом гормонами насыщал, чтобы процесс превращения ее в земную бабу быстрее проходил, чтобы не мучилась она, родная, меняя цвета. И откуда только силы брались? Сам до сих пор удивляюсь, вспоминая.
   Потом " Светлый путь" вышвырнуло таки. На задворки Вселенной. Очухались мы всем экипажем, дух перевели. Глянул я в иллюминатор - мать моя! Да это же Земля, родная, голубая, не бывает голубей!
   А чуть поодаль Луна вращается. Пупырчатая вся, как бракованный голландский сыр, и тоже, такая вся родная!
   Но не зря мы с особистом по Подмосковью лазили. Опять, как вредная жена, заговорила, запричитала во мне интуиция. Нельзя, думаю, сразу на Землю сваливаться. Вдруг континуумная ошибка произошла, или еще что. Попервоначалу надо разведку произвести, лучами континенты пощупать, а потом уж и выгружаться. Засели мы с Кузьмичом в рубке и первым делом на Родину луч направили. Поймали телевизионные сигналы, начали смотреть передачи.
   Долго мы пялились в экран, вращали ручки настроек, регулировали громкость и четкость.
   И несмотря на то, что советское телевидение стало цветным и стереофоническим, сделалось мне в конце-концов как-то не по себе. Потому как диктовала мне назойливая интуиция - попали мы куда надо, и никакой континуумной ошибки, несмотря на все очевидные противоречия и подспудные надежды, тут нет.
   Выходило, что на дворе сейчас аккурат 7 ноября 2017 года. Что Донская Казачья республика объявила войну Московской Федерации, а Великое ханство Уральское вкупе с Китайской Дальневосточной провинцией поддержали ее и сейчас ведут успешные бои в районе Волоколамска. Что в Западном и Восточном украинских штатах Америки прошли очередные выборы сенаторов. Что ноябрьские посевные работы в республике Саха близки к завершению, а затопленный Петербург, вместе с затопленными Лондоном и Венецией включен ООН в список памятников мирового значения допарниковой эпохи. Что на очередном международном парижском гужевом салоне первое место заняла двуколка-минивен "Мерседес" (ореховый корпус, красные колеса, кожаный тент), а последний баррель нефти был продан вчера на торгах за 3 000 000 долларов.
   И наконец, я узнал главную новость дня - Конгресс США все-таки принял во втором чтении закон, разрешающий сексуальным меньшинствам открыто совокупляться на центральных улицах в светлое время суток. Показали демонстрацию по этому радостному случаю на одной из центральных площадей города Нью-Йорка и ....
  
  
   ЕСЛИ ВЫ НАШЛИ В КОСМОСЕ ЭТУ БУТЫЛКУ ИЗ-ПОД МАССАНДРОВСКОГО ПОРТВЕЙНА,ВЫБРОСЬТЕ ЕЕ ОБРАТНО И НЕ ЧИТАЙТЕ МЫСЛЕЗАПИСКИ, ЛЕЖАЩИЕ В НЕЙ.
   СДАТЬ ЭТУ БУТЫЛКУ НЕЛЬЗЯ, МЫСЛЕЗАПИСКИ ДАВНО УТРАТИЛИ АКТУАЛЬНОСТЬ, МНЕ ОНИ ТОЖЕ НИ К ЧЕМУ - ТОЛЬКО РАССТРОЙСТВО ОДНО И ГОЛОВНАЯ БОЛЬ.
  
   ЕСЛИ ВСЕ ЖЕ ПРОЧТЕТЕ, ОТЗЫВЫ ВЫСЫЛАТЬ ПО АДРЕСУ:
  
   ГАЛАКТИКА SSSR-1917,
   ТРЕТЬЯ ОТ СОЛНЦА ПЛАНЕТА
   МАВЗОЛЕЙ ГИТЛЕРА
  
  
   СЛЕСАРЮ 6 РАЗРЯДА
   ПАФНУТЬЕВУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ
  
  
   ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"