- Нет, вчера не очень много удалось пробежать, - потягиваюсь и сажусь на хвост. - Деревья уговорили задержаться.
- Деревья? - удивляется Ранч. - Ну, ты с ними всегда отлично ладил. А что такое?
- Представляешь, рассказали, насколько замечательные тут сияния в атмосфере. И что такую красоту упускать нельзя. Ты вот знал, насколько деревья тонко чувствуют прекрасное?
Он фыркает, и я будто воочию вижу, как Ранч трет нос лапой.
- Нет, конечно. Мне такое и в голову не приходило. Они ведь даже не вполне разумны.
- Мне кажется, мы просто не в состоянии их понять. Думаю, они разумнее нашего, только нам сложно воспринять спектр их разума.
Ранч сопит, потом говорит:
- Вполне возможно, что ты прав. Из тех, кого знаю лично я, ты единственный, кто может с ними болтать вот так запросто.
- Так странно. Вчера у меня сложилось впечатление, что они способны чувствовать красоту как-то иначе, глубже, чем мы. Ранч?
- Что?
- Тебе нужно увидеть сияния собственными глазами. Ведь ты не видел?
- Нет. Давай на днях посмотрим вместе?
- Здорово, - соглашаюсь я.
Зеваю и выползаю на свет. Оба солнца поднялись уже довольно высоко, и я с удовольствием топорщу шерстинки, впитывая энергию голубого, а потом - на десерт - желтого.
Затем - ради зарядки - кувыркаюсь и скачу, в шутку пытаясь достать порхающих пунт. Которые с не меньшим удовольствием дразнят меня, подлетая чуть не к самой морде.
Деревья тульпу, как мне кажется, сначала неодобрительно косятся на нас, но затем и они не выдерживают и принимаются скользить вокруг, словно танцуют.
И вот я снова бегу, несусь вперед, к морю. Только ветер свистит в ушах. Только искорки света дрожат у кромки горизонта.
Так радостно просто бежать - сквозь высокую синюю траву, сквозь резные разноцветные цветы. Чувствуя собственное сильное послушное тело. Воспринимая тысячи запахов, улавливая сотни звуков, ощущая потоки энергии, струящиеся в пространстве.
И думая, насколько разнообразна может быть природа в своих творениях. Наверняка только в нашей вселенной сколько угодно населенных миров. И не менее половины из них - населенных разумной жизнью. И как было бы здорово хоть раз пообщаться хоть с кем-нибудь из них. Ведь они абсолютно точно совершенно другие. И вполне возможно, что на наши вопросы у них давно уже есть ответы. И наоборот.
Тут я притормаживаю и оглушительно чихаю. Стоп.
А хотелось ли бы мне, не замахиваясь на всех тхоргов, а вот лично мне - чтобы кто-то разъяснял мне то, что я хотел бы узнать сам? Да уж, да уж, как все непросто. Разжеванная загадка совсем не интересна. И если мы до сих пор чего-то не знаем, то это может означать только одно - что еще не пришло время, чтобы мы это узнали.
Наверное, не стоит торопить события и ускорять то, что придет к нам своим чередом. Ну, или не придет - в этом случае, значит, тхоргам это и не нужно.
Да. Но посмотреть на этих других разумных существ я бы посмотрел. Вселенная многообразна. Одних звезд сколько - не сосчитать. А если еще учитывать свернутые измерения?
Фр-р - однако это уже забота Ранча и других физиков. Но вот любопытно, многомерность вселенных - это все-таки природа или чье-то творение? А если творение, то чье?
Вдруг ни с того ни с сего мне на нос садится пунта и никак не желает улетать, как ни мотаю головой. Приходится не только затормозить, но и вообще - усесться на хвост.
- Ты чего? - спрашиваю я у нее. - Решила пошутить?
Она безмолвствует, только крылышками трепещет - голубыми с темно-синей каймой. И никакой информационной волны не передает.
Вот ведь! И лапой не прогонишь - можно повредить. Остается сидеть и ждать - когда ей надоест мой нос.
Сидим. Сидим такие, сидим. Потом опять спрашиваю:
- Чего ты хочешь? Я уже устал сидеть.
Она поводит усиками, транслирует веселье и что-то вроде - "какой терпеливый тхорг, смешной".
Так вот оно как - просто решила позабавиться. Ну ладно, держись!
Подскакиваю и стремглав несусь вперед. Развиваю скорость, предельную для меня. И пунта не выдерживает - клонится набок и наконец упархивает. Вот то-то же.
Бегу дальше, не сбавляя темпа - настолько нравится такое движение. Чувствую себя метеором, мчащимся в пространстве, посланцем звезд.
Но думать при такой скорости невозможно, будто даже мозг концентрируется только на одной задаче - стремительном движении. Да и облака разглядывать сложно.
Перехожу на шаг и снова ощущаю, что отставший было мир нагоняет меня. Окружает покоем и гармоничным сочетанием всего со всем.
Останавливаюсь. Сажусь на хвост, потом раскидываю лапы, приникая к земле. И словно слышу ток травяных соков. Хорошо.
Ну разве можно было все это сотворить? А если можно, то кто тогда сотворил творца? Однако Прик прав - зачем нам острые зубы и когти? И если они были нужны раньше - миллион лет назад, то куда делись те, с кем мы боролись?
Как здорово пахнут те темно-розовые цветы. До этого я их не видел. Даже не знал о них.
"Это глорры" - услужливо подсказывает память моего предка-ботаника, и я улыбаюсь во всю морду. Ну да, и верно - глорры. Растут только в этой местности. Почему-то предпочитают очень узкий ареал распространения. Мой предок не сумел разгадать, почему.
Так и тянет сунуть нос в самую гущу, но я уже знаю, что после этого расчихаюсь на полчаса, не меньше.
Для полноты ощущений сейчас мне не хватает только стихов. Точно.
Вслушиваюсь в ментасферу, нахожу сочинения Рокка и погружаюсь в его непостижимые строфы. Да, Рокк изумительный художник, в совершенстве владеющий словом. И как раз его строки придают завершенность текущему моменту.
- Не решался беспокоить тебя раньше, - вдруг говорит Пенделл. - Но мне нужно с тобой посоветоваться.
Пенделла не спутать ни с кем. У его мыслей совершенно особый ритм. И хоть лично я с ним знаком всего лет семьсот - намного меньше, чем, например, с Ранчем, Пенделла мне ни разу не приходилось переспрашивать, он ли это.
- Да, я тебя слышу, дружище. Что такое?
- Ты так проникновенно слушал Рокка, что и я подключился.
- Так ты не знаешь, какую из поэм Рокка выбрать на десерт? - улыбаюсь я.
- Нет, конечно, нет. Просто слушать Рокка вместе было замечательно.
- Согласен, Рокк выдающийся поэт.
Мы немного молчим. Я - ожидая, когда Пенделл задаст вопрос. А он - видимо - не желая вторгаться в мое настроение.
- Пенделл, ты тут? - хотя и так очевидно, что тут - я ощущаю его присутствие.
- Да, конечно. Не хотелось отвлекать тебя в такую минуту - когда ты находишься под впечатлением стихов Рокка.
Я смеюсь, и мое веселье несется к Пенделлу. И он смеется тоже.
- Ты не против, если появлюсь лично? - учтиво интересуется он.
Вообще, такие формальности обычны среди малознакомых тхоргов. Мы же друг друга знаем давно, и дело здесь в другом - просто Пенделл настолько уважает меня и мое время, что ни за что не появится без разрешения.
- И ты еще спрашиваешь? - иронизирую я. - Жду.
Воздух передо мной сгущается, и спустя мгновение я уже приветствую Пенделла.
- Привет, дружище!
- Привет, - тыкается он лобастой головой в мое плечо и улыбается.
С момента нашей последней встречи Пенделл стал еще более лохматым и даже всклокоченным. Но я чувствую, что это вследствие его полнейшей увлеченности новой работой.
- Что за раздрай? - интересуюсь я.
- Зато ты хоть сейчас на выставку идеальных тхоргов.
- А что, - притворно округляю глаза. - Разве такая есть?
Он фыркает, трет лапой нос.
- Глядя на тебя, обязательно должна быть.
Мы опять немного молчим. Потом он показывает свою последнюю работу - грандиозное по задумке творение, над которым дружище бьется уже несколько лет, но так и не может закончить.
Мне очень хорошо знакомы его мучения. Когда имеющиеся в твоем распоряжении средства - включая несовершенность таланта - не в силах передать то, что видится перед мысленным взором.
И часто же так было, особенно первые лет пятьсот после сгущения, что плюнешь, все бросишь - ведь про себя четко все осознаешь, однако жить без творчества не можешь. Знаю не понаслышке, у ученых бывает так же. Только они грешат не на изъяны способностей, а на недостаток ума.
Вглядываюсь в работу Пенделла, раскрываю для восприятия все органы чувств. И на меня веет вдруг такой вселенской тоской и одиночеством, что даже отшатываюсь.
- Разве такое бывает? - наконец спрашиваю у него.
- Вот в том-то и дело, - виновато опускает он уши. - Я никак не могу добиться гармонии. То радость жизни зашкаливает. А то - отчаяние.
Надо же, какое он слово-то выискал - совсем какое-то старинное. Наверное, полмиллиона лет не употреблявшееся. И значение его сейчас сложно представить - если, конечно, не иметь перед глазами творение Пенделла.
Вновь вглядываюсь, вслушиваюсь, впитываю. Да, несомненно - работа гениальна. Она совершенна. Но... Выставлять ее нельзя ни в коем случае - такое разрушает. И вообще - откуда он все это выкопал?
Переступаю лапами. Поворачиваюсь к дружище.
- Где ты все это взял? Все эти ощущения? И чувства?
- Говорю же тебе, всего этого не должно быть. Должно быть равновесие, гармония. А у меня перекос в одну сторону, то в другую. И не знаю, как их совместить.
- Ну ладно, хорошо. Но спрашиваю-то я тебя о другом - где ты взял все это?
Пенделл с сомнением морщит нос. Подрагивает шерстью - недоверчиво.
- Анк, все это и так есть в нашем мире. Повсюду - если разложить его энергетику на составляющие. Так же, как белый свет состоит из кучи разных цветов, которые в чистом виде могут тебе и не встречаться.
Внимательно вглядываюсь в него. Сканирую, сузив глаза.
- Дружище, - говорю после паузы. - Раз ты все это видишь, то ты уникален. Ты такой - первый. Ни в моих воспоминаниях, ни в воспоминаниях предков, ни в ментасфере нет упоминаний о таких способностях.
- Нет, есть - какая разница? Главное, что у меня никак не получается добиться равновесия.
- И ты решил спросить совета у меня?
- Ну конечно! - с облегчением кивает Пенделл. - Ведь ты художник, каких мало.
Я снова молчу. Снова стараюсь всеми органами чувств впитать работу Пенделла. И снова отшатываюсь.
- Да представляешь ли ты, - повожу я ушами. - Что я и в подлапки тебе не гожусь?
Он нерешительно смотрит на меня. Потом неуверенно произносит:
- Ты шутишь?
- Вовсе нет. Это чистая правда! Совершеннее творения ни я, ни мои предки не видели.
Пенделл приникает к земле и закрывает морду лапами.
- Это ужасно, - едва слышно транслирует он.
- Полностью согласен. Поэтому твою работу и нельзя показывать никому - пока ты ее не закончишь. Она завораживает. Но разрушит любого, кто окажется заколдованным ее красотой. Не уверен даже, что тебе самому можно долго находиться возле нее.
- Ты сказал бы совершенно иное еще неделю назад. Тогда преобладала радость жизни, - выглядывает Пенделл из-под лап.
- Уж лучше пусть безмерная радость, чем это. Никогда бы не подумал, что такое совершенство можно создать в принципе, - толкаю я его головой. - Теперь я буду просто вынужден позабросить свою собственную работу, настолько она хуже твоей. И более того - то, что делаю я, никогда не сможет приблизиться к твоему чуду.
Шутливо вздыхаю, повожу хвостом. Но на самом деле никакого преувеличения тут нет. Стоит ли вообще что-то создавать на фоне такого творения? Зачем?
Сразу и резко поднимается планка того, что может называться истинным искусством, а что - просто ненужной поделкой.
Он садится на хвост. Скалится.
- Вот уж не ожидал подобного поворота. Знал бы, так ни за что бы не пришел.
- Ну, тут уж ничего не поделаешь, - говорю я. - Помочь тебе я не в состоянии. Это просто не мой уровень.
- Нет, я не про это, - прерывает Пенделл. - А про то, что ты собираешься отказаться от собственного творчества. Я восхищаюсь твоими работами. И ты отлично знаешь, что не я один.
- До сегодняшнего момента, вероятно, они и казались неплохими, - повожу я ушами. - Пока не было известно, каким на самом деле может быть результат.
Пенделл горбится, смотрит в сторону. Ему неловко донельзя. И в фоне его мыслей отчетливо видна темно-серая полоса - он корит себя. Что пришел. Что показал.
Ну уж нет. Это уже ни на что не годится!
Подскакиваю и принимаюсь пихать дружищу, приглашая к потасовке. Сначала он отнекивается, но потом не выдерживает.
Носимся и кувыркаемся полчаса, не меньше. Потом садимся на хвост.
- Однако в таком виде твою работу никому показывать нельзя, - снова настаиваю я.
- Да я же понимаю, - уныло говорит Пенделл. - Хотя и не в том смысле, в каком имеешь в виду ты. Просто, кто ж будет выставлять-то незавершенную работу?
- Так в том-то и дело, что со стороны она кажется завершенной.
- Ну, мало ли что кажется, - бурчит он.
Мы некоторое время смотрим друг другу в глаза, прислушиваясь к мыслям другого и ко всей ментасфере.
- Проблема, дружище, в том, - наконец говорю я. - Что помочь с этой работой тебе не сможет никто. Я не знаю никого с таким уровнем таланта.
Пенделл вздыхает. Отводит взгляд.
- Благодарю. На самом деле не ожидал, что ты так высоко оценишь.
- Как есть, так и оценил, - улыбаюсь я ему.
Он кивает, прощается и уходит. А я сижу, раздумывая. Что вот есть же у нас, оказывается, какие-то напрочь забытые чувства. Вот это отчаяние, например.
Ну и хорошо, что забытое. Не нужное оно совсем. Вовсе без надобности. Как вообще может жить и что-то делать существо, ощущающее все это?
Хотя если покопаться в памяти очень далеких предков, то отчаяние иногда было. Но не из-за каких-то реальных моментов - это было бы уже что-то вообще за рамками. А из-за невозможности, например, самоидентифицировать себя, осознать радость бытия, счастье творчества.
Я же вот, бывает, ощущаю слабейшую тень этого самого отчаяния, когда бьюсь над очередной работой, а она - не выходит.
Да, так бывает. Провожаю взглядом летящую птицу, пока она не скрывается за кромкой горизонта.
Но чувствовать такую деструкцию в полной мере - абсолютно разрушительно для индивидуума. Такого просто нельзя допускать - произойдет полная разбалансировка, и на выходе мы получим несчастное, забитое, само себя поедом едящее существо.
Как же живет бедный Пенделл, если он может раскладывать на составляющие ощущения, доступные нашему миру? Надо будет поприглядывать за ним. Чтобы он не впал в одно из древнейших чувств.
И что теперь делать с моей работой?
Всматриваюсь в нее, и сейчас она мне кажется простенькой, незамысловатой поделкой. Да уж. Век живи, век учись. Придется на время действительно позабросить все. До тех пор, пока внутренняя неудовлетворенность и творческий зуд не заставят вновь за нее взяться.
Но сейчас работать над ней определенно нельзя.
Ну, нельзя, так нельзя. Ветер вон какой душистый. Оба солнца еще довольно высоко. И можно еще сколько-то пробежать по направлению к морю.
Вот так бежишь, бежишь. А вокруг тебя опять деревья, лес. Теперь уже - мандра. Источающие пряный и свежий аромат. А под их ветвями спокойно может укрыться и тысяча тхоргов - настолько мандра грандиозны и разлаписты. Почти закрывают все небо.
Идешь, а они слегка расступаются, давая тебе дорогу. Будто знают, куда именно ты спешишь.
И странное ощущение посещает меня - словно вот за тем дальним деревом, а потом вон за тем, и еще дальше - что-то ждет не дождется именно меня. Что-то удивительное и чудесное. Увидев которое, я замру от счастья и радости.
Но ощущение это, конечно же, обманчиво. За одним деревом просто прячется другое. За другим - третье. И ничего особо чудесного во всем этом нет.
Но мандра так ласково касаются ветками моей головы, так недвусмысленно источают доброжелательность. Что радость все-таки возрастает. И даже не сумею объяснить точно, почему.
А потом валяюсь на полянке среди цветов. И пунты танцуют на кончиках моих шерстинок, пока я впитываю тончайшую паутину энергий заходящих солнц.
Так и тянет остаться на ночь именно здесь. Однако знаю, что мандра уйдут вскоре после того, как засну. Они и так проторчали тут ради меня слишком долго.
Вот почему они все время мигрируют? Почему без конца движутся? Кто может сказать абсолютно точно?
Никто. Вот в том-то и дело. Сколько мы ни пытались исследовать, понять - все без толку. А сами они объяснить не в состоянии. Вернее - это мы не можем понять их.
Никаких видимых причин для постоянного движения нет. Ничто или никто их к этому не вынуждает.
Энергии - море. Что от звезд и солнц, что от земли. Жажда новых впечатлений? Так за миллион лет они тысячи раз обошли всю планету.
Но вот тогда зачем нам, тхоргам, нужны клыки и когти? Вопрос-то из той же категории, как ни крути.
Незачем, в общем.
Тянет в сон. Глаза слипаются. И последнее, что я чувствую - это как нос сам собой утыкается в передние лапы.
Просыпаюсь под ярчайшим куполом звезд. Леса вокруг нет и в помине - убаюкали, усыпили, а сами ушли. Светло, почти как днем. Только цвет этого света несколько иной - он совсем жемчужный, без примесей.
И если не присматриваться, то небо кажется почти однотонным. А вглядишься - увидишь, что черная пелена просто истыкана огромнейшим количеством светящихся искр. Да даже не искр - мельчайших пылинок.
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/flash02/ank_small.jpg)