Торговец книгами Роман Тимурович Манда́рин решил квартирный вопрос, как ему казалось, очень удачно. И правда, квартира в клубном доме «Победа» сочетает в себе почти все преимущества загородного дома и городского жилища: с одной стороны, просторная жилплощадь с нетривиальной планировкой, отменной звукоизоляцией и выходом через террасу в закрытый общий сад; с другой – выгодное расположение в самом центре города, исключающее утомительное стояние в пробке на въезде-выезде. Это был тот редкий случай, когда реклама попала в цель. Теперь Роман Тимурович тратил на дорогу до нужных мест не больше пятнадцати минут. И каких минут! Проезжая на своём «паркетнике» пару-тройку благоустроенных кварталов исторической застройки, он периодически ловил себя на мысли: «Вот и у нас похорошело!»
«У нас» – это город Мстиславль, областной центр на Верхней Волге и одна из жемчужин Золотого кольца. Город, право, славный! Неглубокая здешняя провинциальность отразилась на общей мягкости нравов, а высокий человеческий потенциал средней полосы – в богатстве культурной жизни. Десять вузов, семь (!) театров, пять музеев, три литературных журнала и великое множество объединений, – не поэтому ли в полумиллионном Мстиславле в зиму продавалось книг столько же, сколько в Новосибирске и Екатеринбурге, вместе взятых, за год? Кто знает.
Конечно, Мандарин! Его книжные магазины благополучно пережили пандемию, а договоры с крупными издательствами и госучреждениями стали ещё выгоднее и прочней. Управление бизнесом невероятно упростилось благодаря новым технологиям, и его офис в центральном магазине всё больше походил на деловую гостиную. Внимание Романа Тимуровича начинала занимать общественная деятельность, – и, да будет ясно, пост руководителя в союзе предпринимателей города не воспринимался им как очевидная синекура: на этом поприще он собирался приносить реальную пользу, реальное благо.
Между тем начало лета радовало светом и теплом – разбуженные надежды звали жить и ждать. Да, Мандарин знал, что всё ещё впереди: в свои пятьдесят он почувствовал второе дыхание. Он нашёл в жизни новый вкус – вкус расцвета. Хорошая физическая форма, собственное доходное дело, любимая семья и милый дом – –
* * *
Лестница, соединяющая подземную парковку и вестибюль «Победы», была стилизованна под эскалатор в метро. «Как мило…» – в очередной раз подумал Мандарин. Из-за стойки его приветствовал консьерж в белом френче:
– Доброй день, Роман Тимурыч! Вам пришло письмо. Посыльный строго наказал передать письмо лично в руки. Письмо из зоны военных действий…
Консьерж, деликатный полукретин, протягивая конверт, важно округлил глаза и поджал губы. Мандарин кивнул ему, взял письмо и направился к себе.
Дома никого не было. Пройдя сразу в кабинет, Роман Тимурович сбросил бумаги на стол и, увидев любимую кружку, поспешил с ней на кухню. Пока шумела кофемашина, он медленно соображал: «письмо оттуда… может благодарность… типа я по линии союза в сборе благотворительном участвовал… всё для фронта, всё для победы… и больно нужно оно мне… может оно кому и важно… благодарность на стенку…» Размышление прервал сигнал о готовности кофе.
Уже в кабинете Мандарин посмотрел на конверт. Сквозь пар из кружки он увидел адресанта: ЧВК "Оркестр", позывной «Череп». У Романа Тимуровича появилось дурное предчувствие: никаких дел с ЧВК у него быть не могло. Да и слово «череп» весьма насторожило – пахнуло чем-то из прошлой жизни. Он раскрыл конверт и достал из него сложенный вчетверо лист А4. Расправив его, Роман Тимурович оторопел: это была черно-белая распечатка скриншота его странички из соцсети, точнее, фотографии со стены, на которой благообразный раб Божий Роман стоит на фоне церкви, поздравляя всех с Пасхой. Внизу распечатки красным маркером было выведено: «Мастер Смерти! Как это понимать?!» Мандарин всё понял в момент: из прошлого не просто пахнуло, из прошлого разило большой бедой. Пить кофе расхотелось.
2
Прошло уж восемь лет с тех пор, как маленький Рома Мандарин прочитал «Семнадцать мгновений весны», – но навеянная книгой детская мечта не угасла; напротив, она, поддержанная юношеским максимализмом, окрепла и стала целью: первокурсник филологического факультета провинциального университета Мандарин решительно хотел стать советским разведчиком. Да, он не смог поступить в столичный лингвистический вуз (из-за чёртовой квоты для союзных республик); да, он был признан негодным для прохождения воинской службы по состоянию здоровья (из-за участкового психиатра из детской поликлиники); да, его родословной нельзя было похвастаться (враждебные элементы среди предков); – но! – ведь это всё как раз и могло лечь в основание легенды – мол, какой из этого обиженного жизнью простака шпион, просто смешно!
Вместе с тем Роман боялся сделать первый шаг. Из разговора с бывалым человеком он узнал, что «рыцари плаща и кинжала» не приветствуют инициативу; что они сами неустанно ведут учёт и контроль; что они со всей страны отбирают лучшие кадры, чтобы обучить их в секретной разведшколе, запрятанной в лесу; что из этой разведшколы уезжают сразу в Лондон и Нью-Йорк
Этот разговор состоялся в электричке «Москва – Мстиславль», в вагоне, пропахшем копчёной колбасой и спиртным, – да, довольные мстиславцы закупились тогда на все отпускные. Роман, набравший в «Доме книге» словарей и брошюр на английском языке, был прижат огромными сумками к запотевшему окну; там же сидел и он – бывалый. И с чего началась та беседа, и чем закончилась, и кто это вообще был, – какое это имело значение… Роман с этого дня ждал контакта с КГБ.
* * *
В преддверии нового 1991 года Мандарину было нечего делать: первая сессия закрыта автоматом, защита реферата по физкультуре перенесена на лето, общественная нагрузка сведена на нет вследствие самороспуска комсомола. Беззаботный студент начал встречаться с однокурсницей Лидой, дочерью председателя колхоза: о, они полюбили друг друга с первого взгляда. Непосредственная и живая девушка с добрыми глазами и мягкой улыбкой не просто проявила интерес к застенчивому Роману – она пробила старый школьный кокон, прежде защищавший его от оскорблений и плевков одноклассников и брезгливых взглядов одноклассниц – –
В один морозный вечер Роман пригласил Лиду в кино, точнее, в видеосалон. Показывали новый фильм с Шварцнеггером. Гнусавый голос переводчика звучал параллельно с голосами актёров, студент-отличник успевал подмечать несоответствия и ошибки (ведь он только что проштудировал словарь идиом!) – и, конечно, делился этим с Лидой. Каждый раз Лида от восхищения открывала рот, каждый раз Роман криво ухмылялся и жмурил правый глаз. Крупная крестьянка и хилый интеллигент – они являли собой классовый консенсус на излёте развито́го социализма.
Сеанс закончился, все шумно запахнули свои пуховики и дублёнки и потянулись к выходу. К Роману с Лидой неожиданно притёрся сосед в необычном (кофейного с молоком цвета) пальто и заговорил без обиняков:
– Сидел рядом с вами и слышал все ваши поправки. Признаться честно, впечатлён! Сами бы уже могли переводить.
Роман переглянулся с Лидой и, найдя в её взгляде ещё больше восхищения, сказал как можно более непринуждённо:
– Я пока только учусь.
– Вы с филфака?
Пара ответила вместе – кивком.
– Моя фамилия Павлов, – продолжил человек в пальто. – Пётр Павлов, прошлогодний выпуск исторического факультета.
– Роман Мандарин, ударение на второе -а-, первый курс, – ответил Роман.
– Лида, там же, – ответила Лида.
– Будем знакомы! – Павлов посмотрел на блестящие часы и, с изменившимся лицом, добавил: – Роман, если хотите попробовать себя в переводе текстов – а за это хорошо платят, – то звоните, договоримся о встрече. – С этими словами Павлов передал Роману визитку, затем учтиво поклонился Лиде и молча ушёл.
Мандарин впервые в жизни видел визитку. На белой глянцевой карточке золотыми рельефными буквами сверкало:
издательский кооператив «КРИПТА»
Пётр Петрович Павлов
директор
адрес: г. Мстиславль, ул. Кавалерийская 33
телефон: 5-76-66
– Какой солидный молодой человек, – прошептала Лида.
– Да уж…
* * *
Лида уехала на январские домой. Романа вновь одолела скука. Все его родные были очень занятыми и сосредоточенными людьми, их редкий отдых заключался в чтении книг – в ещё одном занятии, требующем внимания и тишины. И Роман тоже читал, но в эти каникулы чтение ему никак не давалась: мешала мысль об издательском кооперативе, о предложении Павлова. Не повредит ли это учёбе, и, главное, не подпортит ли это его досье в КГБ? В том, что на него заведено досье в конторе, он был уверен: его не могли не учесть, так как он учит языки и интересуется шифрами; его не могли не проконтролировать, так как в нём самой природой была заложена великая сила (он чувствовал это).
«Вот и первая партия, – размышлял Роман. – И оттого, как я сыграю, будет зависеть моя дальнейшая судьба… Я позвоню, я встречусь. Пока что передо мной стоит одна задача – побольше узнать и поменьше сделать… Ставка больше, чем жизнь!»
* * *
Павлов назначил на девятое января. По адресу из визитки располагался двухэтажный дореволюционный особняк. Мандарин нажал на звонок, ему открыл сам директор, одетый всё в то же кофейно-молочное пальто.
– Отопления нет, но в кабинете есть обогреватель. – Павлов повёл Романа через разломанные стены и перегородки. Заметив замешательство гостя, хозяин пояснил: – Производятся реставрационные работы. Дом князя Горбатова после революции был превращён в коммуналки. Недавно жильцов переселили в отдельные квартиры в новом микрорайоне, а дом чуть не снесли, но… волевым решением большого человека его отдали нам.
Павлов открыл дверь в кабинет, и перед Мандариным предстала совершенно другая картина – светлое и чистое помещение, заполненное антикварной мебелью.
– А здесь уже всё готово. Присаживайтесь, Роман. Вот стул. Кстати, гамбсовский.
Сам Павлов сел за массивный стол, заставленный диковинными принадлежностями. Особое внимание Романа привлекло стеклянное пресс-папье в виде черепа.
– Хрустальный, – заметил Павлов. – Итак, Роман, любите фильмы с Шварцнеггером?
– Да не то чтобы… – смутился Мандарин. – Качок деревянный, но пипл хавает!
– Да, настоящая гордость имперской разведки: гора мышц, внедрившаяся в клан Кеннеди и одновременно ставшая иконой республиканской аудитории…
Роман не ожидал такого резкого поворота, – а Павлов смотрел на него очень внимательно, как будто читая мысли: мол, ты тут как на ладони, весь понятен и ясен. Заметив замешательство Романа, он хищно улыбнулся и, покачивая головой, произнес:
– Да, товарищ Ман-дарин. Да!
Напольные часы пробили полдень. На третьем ударе Павлов встал из-за стола, направился к канцелярскому шкафу, вытащил из него увесистую папку, вернулся с ней на своё место и совершенно новым для Мандарина тоном – не столько деловым, сколько дружеским – заговорил:
– Роман, признаюсь, мы навели о вас справки. После этого я взял на себя личную ответственность за приглашение вас в общее дело.
«Если этот тип чекист, то может ли это быть провокацией? – размышлял Мандарин. – Может и да, а может и нет. Одно ясно, Павлов действует по согласованию с вышестоящими инстанциями… О, меня таки заметили и взяли в оборот… Ну, Рома, теперь не сплохуй!»
– А в папочке, видать, мои справочки… – Роман говорил развязно, высоко задрав голову, всем видом своим показывая, что на него трудно произвести впечатление.
– Нет, – спокойно ответил Павлов, – в папочке документы из спецхрана КГБ. Рукописи, журнальные статьи, брошюры, письма, заметки – всё на английском языке…
Павлов нахмурился; было видно, что то, о чём он говорит, касается его лично, что это трогает его до глубины души. Совсем тихим голосом он продолжил:
– Это, Роман, английский перевод отрывков из тайного трактата мейстера Глика, а также комментарии к ним. Оригинал трактата был уничтожен инквизицией. Его единственная копия хранилась в течении сотен лет в семье Гирш-Гиацинтов из Франкфурта. Незадолго до прихода нацистов к власти к копии получил доступ английский маг Маркхейм Фейджин-Скоулз. Он успел перевести незашифрованные места на английский язык. О, это великое счастье! – так как в скором времени и Гирш-Гиацинты и весь их архив были обращены в пепел. Чтобы расшифровать остальные части трактата Фейджин-Скоулз прибегал к спиритическим сеансам, но безуспешно. Наконец ему посоветовали обратиться к советскому математику Бузину, известному на тот момент решением сложнейших средневековых головоломок. Итак, в 1937 году английский маг приехал со всеми своими материалами по Глику в Москву… и был немедленно ограблен врагами народа. К счастью, сотрудниками НКВД враги были пойманы и жестоко наказаны. Документы вернули владельцу во избежание международного скандала. Но прежде, согласно процедуре, со всех документов были сняты копии. Они в этой папке.
– А маг этот встретился с нашим математиком?
– О да! И что характерно, после этой встречи Фейджин-Скоулз вернулся в Англию и прекратил всю деятельность, направленную на воссоздание трактата мейстера Глика. И тут мы переходим к сути нашего дела, Роман…
– Я хочу пить.
Павлов принял желание Мандарина как должное. Из-под стола он достал термос-кружку и собирался было угостить Романа кофе с молоком, но не успел.
– Воды, воды, обычный воды, – потребовал Роман.
Павлов не выказал раздражения, а спокойно вышел из кабинета и спустя минуту вернулся с гранённым стаканом. Вода была ржавой.
– А может всё-таки кофе? – Роман испытывал терпение хозяина кабинета. – Да, пожалуй я выпью кофе.
Павлов лишь вздохнул, налил Роману кофе и вернулся за стол.
– Итак, мы остановились на сути… Почти всё, что лежит в этой папке, есть и на западе: это переводы отрывков из трактата и комментарии к ним разных специалистов, опубликованные в закрытых изданиях. Единственное, чего нет у них, и что есть в этой папке, – расшифровка связующих кусков. Эту работу проделал Бузин в 1949 году, при обстоятельствах, исключающих халтуру и подлог. – Павлов встал из-за стола, держа папку перед собой, и с чувством продолжил: – Таким образом, у меня в руках единственная полная копия тайного трактата мейстера Глика! И именно вам, Роман, суждено перевести трактат на русский язык! Таково ваше, Роман, кармическое предначертание! В вашей фамилии – ключ ко всему… А я должен – о! я должен! – издать его стотысячным тиражом! Здесь! На этой земле! Теперь! В это великое время!
С этими словами он вручил папку Роману. Тот немного замялся.
– Я, Пётр Петрович, всё-таки сделал бы копии. У нас в библиотеке есть копировальный аппарат.
– Я уже сделал. У вас в руках.
– А-а, понятно. Значит копий две.
– Нет, одна.
Роман не стал спорить. Павлов уже провожал его к выходу, когда вспомнил про время и деньги.
– Кстати, о сроках и гонораре. На всё про всё – девять месяцев. Времени хватит, чтобы вы проделали работу идеально. Не бойтесь отсутствия опыта и навыка – переводите сердцем, и всё получится. Ну и к оплате, вот пока что аванс. – Он достал тугой портмоне, в котором лежали рубли и доллары. – Какую валюту предпочитаете?
Роман решил не смущаться и твёрдо ответил:
– Только рубли!
Павлов отсчитал семьсот рублей.
И здесь Роман решил срезать по полной:
– Только через кассу, по договору и по окончании труда.
На лице Павлова выступил стыд. Мандарин был собой доволен.
3
К вечеру тревога Романа Тимуровича немного утихла: внимание заняла любимая семья. Сначала с йоги вернулась жена – замечательная Анжела. Она была младше мужа на пятнадцать лет, – но это был как раз тот случай, когда разница в возрасте лишь подчёркивает равенство в браке: чета Мандариных жила одним миром, без оглядки на предрассудки и расчёт. Затем из летней школы вернулись дети – двенадцатилетняя Рита и десятилетний Рома. Вот они-то по-настоящему и молодили душу Романа Тимуровича. И уж они-то, чаял отец, вырвутся из старого-доброго Мстиславля, закончат столичные вузы, а может – чем чёрт не шутит! – поучатся заграницей. И весь мир будет для них открыт – и любые амбиции по плечу.
Роман Тимурович всё же сфотографировал письмо и отправил его своему доброму знакомому, можно сказать, ангелу-хранителю. И теперь нет-нет, да поглядывал в телефон – не пришёл ли ответ. Тут послышались восторженные детские голоса и заливистый смех вперемешку с лаем. Выйдя из кабинета, Мандарин узнал, что через лестницу к ним на террасу забежал соседский ретривер. Успокоившись, дети взялись отвести резвого гостя обратно к хозяину. Супруги же, улыбаясь, проводили их взглядом.
– Анжелочка, а мы получается не закрываем выходную дверь с террасы?
– Зачем? Мы же дома!
Ответ жены (его тональность) успокоил Романа Тимуровича. Действительно, общий сад для своих – полгектара яблонь, вишен и сирени с детской площадкой – был надёжно огорожен от улицы высоким забором и находился под неусыпным наблюдением камер.
* * *
Лариса, помощница Мандарина, в то утро ожидала его появления с особым чувством – чувством страха. Нет, никогда она не боялась своего начальника, напротив, они были, что говорится, на одной ноге. Не его она боялась, а – за него. И вот он появился.
– Роман Тимурыч, – глухо заговорила Лариса, миновав приветствие, – впервые за пять лет пришёл факс…
– Да? – удивился Мандарин. – Неужели страховая?
– Нет. Там рисунок… Судя по коду номера, это из зоны…
– Не продолжай! Показывай.
Лариса протянула Роману Тимуровичу листок, на котором пикселями был изображён череп, у основания покрытый трещинами. Внизу было напечатано: «ЛЖЕМАСТЕР! ГОТОВЬСЯ К ОТВЕТУ! РАСПЛАТА БЛИЗКА!»
Мандарин и Лариса встретились глазами. Собрав всю волю в кулак, он широко улыбнулся ей и сказал:
– Ах, Лариса! Это розыгрыш от малолетних дебилов!
– Оттуда-то?!
– Ну или вражеская провокация… ЦИПСО!
– Точно! Ух, аж от сердца отлегло! – Лариса повеселела лицом и ушла заниматься своими делами.
Но вот на Романе Тимуровиче лица не было, – теперь, когда никто не видел, Мандарин снял маску. Он посерел и сник; дрожащая рука искала в контактах ангела… «Не писать, время звонить…»
4
«Учиться, учиться и ещё раз учиться!» – с детства повторяли ему эту избитую фразу, иногда по нескольку раз день. И он учился, учился, учился, – он верил, что когда-нибудь отучится и начнёт жить. Дошло до того, что Роман запланировал получить высшее образование экстерном. Побыстрее обзавестись корочкой, стать превосходным специалистом и, наконец, выучиться в разведшколе, – таков был его замысел. И конечно, приступая к переводу целой книги, он рассчитывал, что подобный труд положительно скажется на его уровне владения языком. А ведь он ещё до всего этого предприятия будто предчувствовал: навредит это занятие учёбе, ей-ей навредит. Так и случилось. И никак не помогли ему новые переводческие навыки и распухший вокабуляр: пропуски занятий и неполноценные отработки умножали перспективы Мандарина-отличника на ноль. И что самое удивительное, ему было на это плевать!
Собственно, перевод трактата давался Роману легко; но то, что выходило уже из-под его ручки, знакомые русские слова в небывалом доселе порядке, – это и ложилось тяжким грузом на его психику, растекалось грязным пятном по стерильной поверхности души. Не мейстер Глик писал трактат – а сам Роман, и ничто уже не имело в этом мире прежнего значения, и всё озарилось новым смыслом, явленным из вечности. В этих знаках и символах Роман нашёл фундаментальное основание жизни – этим основанием была смерть.
«Что мне эта учёба? – задавался вопросом Мандарин. – Ходить на пары, выполнять задания, готовить доклады – какая скука! Можно учиться и на отвяжись. К чёрту оценки! Морковки для ослов… Всё формальность – всё обман! Есть в жизни только одно знание, одна истина – и от этой истины никто никогда не уйдёт: у всех тварей земных один пункт назначения. И чтобы получить в посмертии новое действие, нужно жертвовать смерти то, чем эта самая жизнь более всего замечательна, – жертвовать э-то, предаваясь э-тим! О, как глупы верующие в вечную жизнь, пожертвовавшие ради неё радостями жизни земной – то есть отсутствием самой жертвы, пустотой! Разве не бред? Где вера – там всегда обман и бред! Где знание – там сила! А сила – в смерти! Это знает любой дурак…»
И возлюбленная Лида превратилась в трепетную жрицу страстной любви. Её тело стало первым алтарём его личного культа. Они вместе приносили жертву костлявой где только можно: в пустующих аудиториях университета, в книгохранилище библиотеки, на чердаке его дома, в подсобке её общежития, на лавочке в парке в майскую ночь. Лида развратилась; весна её жизни цвела пороком, дух которого перебивала ненасытность, стекавшая обильной смолой – –
* * *
Летняя сессия была закрыта без особых проблем. Роман с удовольствием съехал на тройки, Лида же сдала все экзамены на «хорошо» (колхоз её отца был тесно связан с ректоратом по хозчасти). Каникулы пара решила провести в деревне – у папы и будущего тестя. Да, весна дала первый плод, и Мандарин хотел просить у родителей Лиды руки их дочери. Между тем черновой перевод трактата был закончен, и Роман решил взять исписанные мелким почерком листы с собой – для редактуры и перепечатки.
Отец Лиды, Иван Кондратьевич, был несказанно рад жениху. Городской интеллигент с пишущей машинкой под мышкой – именно такой партии он и желал для дочери. Роман с ходу очаровал и мать, Зинаиду Степановну, – его мягкий весёлый нрав и жизнелюбие вселяли в вечную труженицу долгожданный оптимизм. А уж Лида как светилась! – дочь просто источала счастье, которым нельзя было не заразиться. И главное – Роман и Лидия обещали старикам внука. И радость эта сладко мешалась со скорбью, так как была принесена в день памяти их сына, погибшего в Афганистане в 1989 году.
Выпили сначала дома и пошли на кладбище. Выпили на кладбище и вернулись домой. Выпили дома и крепко заснули. Все, кроме Романа. Роман взял лопату и вернулся на кладбище. Там он раскопал могилу воина и обрёл свой первый череп. Очистил как мог его от истлевших кусков кожи и от волос, положил в пакет и вернулся в дом. Оставил пакет рядом с машинкой и трактатом и пошёл было спать, да заметил что весь в грязи. Наскоро помылся, сменил бельё, добрался до кровати и, наконец, заснул.
* * *
Свадьбу наметили на 30-31 августа. Решили сыграть её в два акта: сначала сельскую часть для родни невесты, а затем – городскую, для однокурсников. Своей родне Мандарин хотел представить супругу постфактум – как будто сам ещё не верил в скорое бракосочетание.
Для Романа наступили блаженные дни сельской идиллии: оживали картины из русской классики, в которой сумрачных героев частенько заносило в среду мелкопоместных дворян. Вот за тестем приезжает уазик с водителем, и добрый барин, принявший с утра «два глотка для рывка», едет журить нерадивых крестьян. Вот в это же время барыня хлопочет с дворней, то есть с соседями, что за пару «пузырей» распиливают на дрова старую баню. Вот барышня с товаркой вышивают розочки на ползунках – для первенца. Вот он – сумрачный герой – печатает с вдохновенным видом на старом ундервуде страницу за страницей, – посмотришь на такого со стороны и скажешь: «Да! Се не тварь дрожащая, а – че-ло-век!»
Дважды, в полнолуния, пока все спали, Мандарин доставал из пакета череп – всматривался в него, рисовал на нём угольком знаки, шептал что-то и внимательно слушал, будто морскую раковину.
И вот настало 19 августа. Тесть приехал из райисполкома уже порядком вдатый. Разливая председательский самогон, он кричал: «Переворот! Меченого убрали! Кабзда кооператорам…» Начали пить. Вплоть до 21-ого числа реплики председателя колхоза менялись в тональности – от «давить предателей танками!» до «теперь заживём! теперь хозяевами будем!». Женщины было предприняли вялую попытку пресечь запой ввиду скорой свадьбы, но Мандарин их успокоил и поддержал чад пьянки «под собственную ответственность» – в честь окончания путча. Через два дня случился апофеоз: по телевизору показывали как толпа молодчиков на площади перед зданием КГБ сносит памятник Дзержинскому. Это действо произвело на беспробудно пьяного Романа сильнейшее впечатление – у него началась смеховая истерика, перебиваемая вскриками «всё кончено!» и «мечта погибла!». Он то ли смеялся сквозь слёзы, то ли рыдал через хохот. Иван Кондратьевич вмиг протрезвел и, как будто подхватив нечаянную слезу у Мандарина, горько расплакался. Затем он вскочил из-за стола и с воплем «сынок! за что ты погиб!» побежал на кладбище.
Заголосила Зинаида Степановна, заголосила Лидия. Роман же успокоился и пошёл в комнату, где достал из пакета череп и – начал с ним говорить.
Спустя минут двадцать из прихожей раздалось мычание. Роман вышел и увидел тестя – всего в грязи. Тесть сквозь слёзы и сопли силился что-то сказать, но выходило лишь утробное мычание. Женщины, широко раскрыв глаза, только и могли, что вопрошать: «что? что?». «Могила разрыта… голову забрали…» – выдавил из себя наконец Иван Кондратьевич.
Всё происходило как в кино, будто жизнь Романа – это фильм ужасов, который он смотрит из зрительного зала; а тело Романа – это главный герой, слетевший с катушек киборг. Нет! Одержимый демоном маньяк. Герой пропадает из кадра, чтобы появиться вновь, – в его левой руке череп, он улыбается и произносит: «Узнаёте?» Грузный дядька с багровым лицом кидается на героя, но тот ловко уворачивается. В правой руке героя оказывается молоток – он бьёт им дядьку по голове наотмашь. Тётка кидается следом за мужем – и тут же получает удар по темечку. Два тела валятся в ноги к герою и находят вечный покой. Тёлка пытается кричать, но голос не слушается её, как и тело. Герой с безумным лицом подходит к столу, хватает нож и с криком «праздник урожая!» бьёт тёлку в живот. Та наконец кричит и получает режущий по горлу. «Какие жертвы!» – манерно протягивает герой. Конец.
* * *
Только в камере Роман осознал, что́ произошло с ним, что́ совершенно его руками. Отрезвление и безнадёжность ситуации сдавили его в тисках великой апатии. Он сидел в одиночке, точнее, лежал, свернувшись калачиком, на ссаном полу в каморке 3х3 метра. Из всех возможных в тот момент мыслей до его внимания доходила только одна: расстрел – далеко не худший вариант.
Его привели на допрос. Вместо следователя он увидел человека в костюме-тройке и в затемнённых очках. Походивший больше на дипломата, чем на следователя, человек велел милиционерам снять с Романа наручники и оставить его с ним наедине. Те беспрекословно подчинились.
Человек улыбнулся и заговорил ровным и вежливым голосом:
– Менты ещё извинятся. Менты попросят прощения. В письменном виде, конечно. Ведь они чуть не погубили вашу жизнь, Роман Тимурыч. Подумать только, вы пережили такую трагедию – потерю любимой, её родителей, – и вас тут же в этой трагедии и обвинили. Как вы держитесь! Моё почтение!
Роман подумал, что над ним издеваются, что это начало жестокой игры, что сейчас его будут бить. Он жалко залепетал:
– У меня проблемы с головой… Это было не со мной…
– Ну разумеется, не с вами! – улыбаясь подтвердил человек. – Вы были в лесу – собирали грибы; в это время в дом вломился рецидивист по кличке «Чмоня» – он и устроил эту жуткую бойню. Вы вернулись, увидели трупы близких людей – с вами случился нервный срыв. Крик ваш всполошил соседей. Прибыли милиционеры, – вы, находясь в аффекте, наговорили всяких глупостей… И если бы только сотрудники областного главка не нашли этого Чмоню – по горячим следам вместе с неопровержимыми уликами, – если бы сам Чмоня не дал признательных показаний, – случилось бы непоправимое…
Человек замолчал, посмотрел внимательно на опешившего Романа и засмеялся в голос.
– Ну вставай, Роман Тимурыч! Пошли отсюда. От тебя, правда, воняет, но это ничего. Разговор у нас будет короткий.
Они как ни в чём не бывало покинули районное отделение милиции.
На улице человек принял хмурый вид. Говорил он теперь сухим металлических голосом:
– Мандари́н… Ну и фрукт ты.
Роман не решился поправить спасителя. Только и смог сказать: