Роман Тимурович звонил своему ангелу-хранителю пятнадцать раз – но никто так и не ответил. На шестнадцатом звонке заговорил робот: «Абонент выключен или находится вне зоны действия сети».
Беспокойный Мандарин решил отвлечься на просмотр телеграм-каналов. В «Мстиславском олене» его заинтересовал пост про борьбу активистов за сохранение архитектурного наследия.
Ещё один дореволюционный особняк получил статус памятника старины и культуры. Знаменитый «Дом князя Горбатова» (вторая половина XVIII века), являющийся редким образчиком пасторального классицизма, теперь надёжно защищён от алчных застройщиков законом. Во многом это заслуга мстиславского краеведа Василия Маковского, поднявшего вопрос о варварском отношении власти и бизнеса к родной истории на заседании «Батайского клуба» – и услышанного там самим Президентом. Василий Иванович прокомментировал поворот государства к старине: «Говорят, что лучше поздно, чем никогда. Оно, конечно, так, но горечь утрат всё равно не уйдёт. Вспомним про доходный дом Шелапутиных, на месте которого теперь торчит пошлый небоскрёб; вспомним некрополь Чудова монастыря, эти знаменитые склепы почётных мстиславцев былых времён, – на его месте теперь возвышается чудовищный зиккурат, ограждённый забором, так называемая "Победа"…»
Роман Тимурович поморщился и перестал читать. «Этот дурак, – про себя негодовал Мандарин, – думает, что это он спас горбатовский дом! Чудила… Ещё и про "Победу" что-то вякнул. Тяжко, видать, жить в хрущёбе, зависть гложет. Ничто-жество…»
Открыл канал горячих новостей – и от первой же новости его бросило в жар.
В Москве в возрасте 69 лет скончался ветеран спецслужб Григорий Григорьевич Чирилло. Смерть наступила в результате падения с балкона ведомственной больницы, в которой Чирилло проходил плановое обследование. По предварительным сведениям произошёл несчастный случай…
Тот самый абонент. Мандарин отбросил телефон, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В его голове разразилась буря: взаимоисключающие чувства боролись за право овладеть сердцем. Бушевали чувства скорби и страха: Мандарин потерял защитника и покровителя – человека, однажды спасшего ему жизнь и, в конце концов, давшего базу для бизнес-успехов в мире хитрых схем. Бушевали чувства радости и освобождения: Мандарин был избавлен от хозяина – от человека, навсегда пригвоздившего его к этому городу и обязавшего к постоянной личной мзде. Чирилло был ангелом. Чирилло был демоном. Так или иначе, Роман Тимурович остался один на один со своим приветом из прошлого.
И вдруг, увидев на столе лупу, он удивился сам себе, – почему бы ему просто не забить в поиске слова «чвк оркестр позывной череп»! И первый же результат ответил на все его вопросы. Это была статья с сайта «Полевые сводки».
ИСКУПИВШИЙ КРОВЬЮ
Боец с позывным «Череп», в миру Ерофей Нуждин, на фронте с самых жарких дней. На счету этого снайпера-штурмовика десятки вражеских смертей, его отвага и упорство поддерживают моральный дух окружающих его бойцов – таких же, как и он, бывших уголовников, вставших в сложный час на защиту Родины. Боевой путь Ерофея начался в колонии строгого режима, где он отбывал свой второй пятнадцатилетний срок.
– Сидел по беспределу, – рассказывает Ерофей. – Сначала посадили в 99-ом году за мокруху. Там меня кенты подставили жёстко. В 13-ом уже готовился выйти – и тут ещё один труп повесили на меня… Короче, накинули ещё срок. И я понял, что живым на волю не выйду, что сдохну на зоне.
Ерофей знает, о чём говорит. Его диагноз – туберкулёз – не оставляет ему шансов дожить до старости. Поэтому, когда в колонию приехали вербовщики от ЧВК "Оркестр", он был первым среди добровольцев.
– Я смертник! – восклицает Ерофей. – Но у меня есть шанс – получить волю хоть на чуток, глотнуть свободы на всё посмертие! Не буду вдаваться… Короче, у меня здесь цель не умирать, а убивать – как можно больше, – чтобы получить вслед за помилованием отпуск до дому. Я этого добьюсь! Я иду на жертвы…
Мандарин свернул окно. Он вспомнил этого типа. Он успокоился и сам себе устыдился. Из-за какого-то Ерошки он потерял сон и аппетит. Череп! – подумать только. Как же ему теперь были противны те дела – из девяностых. Они своим смрадом могли отравить его сегодняшнюю жизнь. Но вся его проблема – всего лишь больной уголовник. Роман Тимурович твёрдо решил оградить себя и близких от этого существа. У него было на то средство.
6
Прошло два года с момента трагедии. Роман жил и не переживал – вполсилы учился на заочном, встречался с куратором, творил дела по части культизма и предавался пороку (без алкоголя). Чувство вины за тройное убийство крепко уснуло в нём: помимо одобрения из закулисья было и понимание, что в деревне с ним случилось помрачение рассудка, что он попросту не отвечал за свои поступки. Не ответил он за них и впоследствии. Именно что! Отсутствие ответственности и стало главной причиной успокоения Романа, – ведь ничто так не беспечит душу, как преступление без наказания. Да и времени на соображения совести не оставалось, – события развивались бурно, не давая опомниться никому.
Осень 1993 года выдалась по-настоящему горячей. Но в Мстиславле пока всё было тихо: под куратором остались только культисты и бандиты. Подпольные группы неонацистов и младокоммунистов откомандировали в Москву, – они, вмешавшись в среду легальной оппозиции, должны были изобразить зародыш русской красно-коричневой чумы. Затишье ненадолго закончилось, когда в середине октября прислали разнарядку на неформалов, – демократы тоже нуждались в массовке. Куратору кто-то подсказал организовать бесплатный алкогольный тур в Москву – на рок-концерты; но то, что выглядело стройно в замысле, обернулось провалом на деле: панки и металлисты поставили неприязнь друг к другу выше халявы. Началось побоище, вылившееся в погром автовокзала. В обычные дни на подавление волнений бросили бы ОМОН, однако мстиславский ОМОН находился во всё той же Москве. Предприятие развалилось. Материальный ущерб был ничтожен по сравнению с имиджевыми потерями куратора. Этот маленький толстяк превысил свой лимит косяков. Он бесследно исчез. Культисты и бандиты остались предоставлены сами себе.
* * *
О сути своих организованных групп знали только лидеры – лишь они имели связь с куратором. Рядовые участники были уверены, что их главари и являются основателями всех этих синдикатов, группировок, братств и т. п. Именно так рождались авторитеты – на виду и под тайной.
Разумеется, в приоритете у "конторских" были политики (экстремисты) и предприниматели (бандиты). Перед первыми стояли элементарные задачи: канализация протеста в среде радикально настроенной молодёжи, готовой к активным действиям, – раз; провокации против (за) легальных политических групп, вплоть до прямых актов насилия, – два; апробация новых идеологий и методик их распространения в массах – три. У вторых же круг вопросов был гораздо шире, однако все они сводились к общему знаменателю: воруй-убивай, братву не сдавай. Всё это были бесценные кадры для эпохи «первоначального накопления капитала».
Иногда экстремисты и бандиты пересекались. Ещё весной в группе мстиславских ультраправых, руководимых Рюриковым (Лодкиным), появился неформальный лидер – безработный активист Булыкин. Настроенный решительнее остальных, он стал подбивать товарищей к открытому неповиновению Рюрикову. Но по-настоящему куратор встревожился после того, как узнал, что Булыкин планирует развернуть террор в сторону представителей власти: мол, налётами на торговцев арбузами великой нации не построишь, начинать надо с ликвидации сатрапов и мародёров. Сдать его милиции было нельзя – лишняя возня и шум. Решение было простым и элегантным. На Булыкина напала гопота, ходящая под братвой. Снятые кроссовки, проломленный череп – обычное дело. Спустя некоторое время по той же схеме был «утихомирен» коммунист Тетерин; затем анархо-синдикалист – –
Вообще-то к тому моменту уголовная субкультура в городе в полной мере не сложилась. При советах Мстиславщина не могла похвастаться ни крупными централами, ни большими колониями, да и воровские малины в городе студентов и инженеров особо не заводились. В целом, криминалитет в СССР имел узкую нишу, ограниченную плановой экономикой и запретом частной собственности. Неудивительно, что созданной специалистами ГУЛАГа воровской инфраструктуры, немногочисленной в связи с собственной идеологией, стало не хватать на огромную страну, с головой погрузившуюся в рыночные отношения. И с началом 90-х в таких городах, как Мстиславль, стали появляться молодые люди с потрясающими организаторскими способностями и неоспоримыми финансовыми талантами. Вокруг этих молодых людей, обычно спортсменов или бывших военнослужащих, собирались развращённые поп-культурой молодчики. Иногда (по отмашке) они заполняли собой поезда до Москвы, где селились в заранее арендованные квартиры, где получали заранее подготовленное оружие и где начинали систематически проводить санитарную работу по зачистке столицы от мятежных воров и стихийных банд. Мстиславская братва имела другую судьбу: никуда её не посылали и никаких особых индустриальных задач перед ней не ставили, – просто общее дело не терпело пустоты. Собралась братва вокруг Анатолия Кабанова, мастера спорта по биатлону. Он был отобран «конторскими» для того, чтобы стать «ночным мэром» Мстиславля, смотрящим за тихой гаванью криминальной России.
Роман, он же мастер смерти, и Анатолий, он же Кабан, знали о существовании друг друга (куратор любил поговорить с подопечными – и не видел в этом ничего дурного). Конечно, статус Кабана был намного выше. Деньги, модели, машины – обо всём этом Мандарин только мечтал, ведь культисты финансировались по остаточному принципу. Но Кабан всё же его знал и – уважал. Было в двадцатилетнем предводителе местных сатанистов что-то не от мира сего: печать той тайны – –
* * *
Роман снимал на окраине города большой частный дом – там же проводились чёрные мессы. Его немногочисленная паства являла собой жалкое зрелище и состояла в основном из начитанных неудачников и рефлексирующих алкоголиков. Роман, теряя своё драгоценное время, страдал. Однако путь в Москву был заказан: столичные сатанисты не знали пощады, да и Чирилло твёрдо приказал оставаться в Мстиславле и держаться инструкций. Со временем он обещал франшизу на всё Золотое кольцо и даже на Нечерноземье (по согласованию с питерскими коллегами). Мандарин подчинился, – да у него и выбора не было.
Зажатый в рамки культа смерти, он быстро понял, что его подставили с течением. Святая Русь не принимала ни сатану, ни Санту-Муэрту. Роман осознал, что превратился во второразрядного дельца на подхвате. Недобрым словом он вспоминал того Павлова, что посеял через него мёртвое зерно. Дошло до того, что Роман стал завидовать коллегам-культистам – йогам и родноверам…
Всё изменилось, когда за ним заехала вишнёвая девятка. Пацаны в спортивках и кожанках (идеальное сочетание удобства и шика) были доброжелательны и категоричны. Роман даже не думал пренебречь их предложением проехаться на Кавалерийскую 33 – в ресторан «Княжеская охота». Там, в плохо освещённой кабинке, за столиком под надписью «Sub rosa» сидел хозяин. Тёмно-фиолетовый пиджак и чёрная водолазка выделяли Кабана среди его братков, но в остальном он мало чем от них отличался. Мандарин, похожий на ворона, идеально вписался в обстановку. На столе стояли фрукты и минералка.
Кабан для проформы произнёс пароль:
– Апельсинчики как мёд…
– В колокол Василий бьёт.
Кабан не знал с чего начать, ведь дело было необычным, а пассажир – загадочным. Мандарин – весь как на иголках – смутно догадывался, что встреча как-то связана с пропажей куратора. Он старался не смотреть на визави и крепко зацепился взглядом за книжку, лежавшую на столе, – «Пикник на обочине» братьев Стругацких. Он ухмыльнулся – Кабан заметил это и, найдя повод, заговорил:
– Начал было читать и с первых же строчек, с самого эпиграфа, сбился. Там, типа, делаем добро из зла, потому что его больше не из чего делать! Эта мысль меня, скажу, стопарнула…
Посмотрев ещё раз на пиджак, на латинскую надпись, Роман подумал, что это проверка. Он начал разгадывать шараду:
– Что ж, афоризм этот, как мне кажется, имеет глубокие корни. «Из тьмы сотворился свет», – произнёс как-то один рыцарь-трубадур, участник крестового похода против катаров. Фраза эта на старопровансальском звучала как забавный каламбур. Рыцарь был ещё тот остряк: например, он вызывающе облачался в тёмно-фиолетовый плащ, хотя в ту пору этот цвет дозволялось носить исключительно епископам. Однако шутки про тьму, то есть зло, и свет, то есть добро, не могли прийтись по вкусу ни соратникам рыцаря, ни его врагам. И это мягко говоря! Для христиан началом всего был Бог, который есть абсолютное благо и истинное добро. И даже злой бог-демиург еретиков – и тот изначально получил свою силу и власть от Бога доброго, первоначального. У катаров же, как у прочих манихейцев, начала добра и зла существовали неразрывно с бесконечно далеких времён, но злым был исключительно мир материальный, – и за мысль о вторичности вечного и божественного света по отношению к бренному сгустку тьмы… – за такое убить мало! Спустя годы тело рыцаря погибло в сражение, но его душа была проклята как друзьями, так и врагами. Михаил Булгаков вшил этот эпизод истории в ткань «Мастера и Маргариты». В чём Фагот покидал Москву? В рыцарском тёмно-фиолетовом одеянии. И Воланд тогда отметил, что рыцарь этот когда-то неудачно пошутил: его каламбур о свете и тьме был не совсем хорош – и за это он шутил сотни лет…
Кабан всё это слушал с непроницаемым видом, но внутри него разыгрывался карнавал эмоций и чувств. Он никогда бы в жизни не додумался до всех этих рыцарских тонкостей. Ему эту книжку намедни дала почитать двоюродная сестра, и он туго читал её время от времени – из уважения к родной кровине.
– Но в наше время, – продолжил Роман, – этот каламбур заиграл новыми красками: теперь рыцари свободны и вольны шутить как им вздумается – без предела, очерченного святошами. И, конечно, они выбирают тёмно-фиолетовый цвет.
Мандарин, закончив речь, посмотрел Кабану в глаза и учтиво кивнул. Тот был чрезвычайно тронут и говорил уже совсем дружеским тоном:
– Вот не думал, не гадал! Мне понравился это цвет – ну как у Джокера из «Бэтмана». Я обожаю этот фильм, кассету до дыр затёр…
– Джокер кто? Это шутник… и далеко неслучайно он сыгран Николсоном – любимцем богини…
Мандарин осёкся. Он испугался, что сказал лишнее, что не по чину ему говорить про неё. Кабан сам струхнул: один раз только он слышал про какую-то богиню. Это было в учебке, во время отработки удушающих захватов. Инструктор, повреждённый спецназовец, так обрадовался успехам подопечного, что сказал: «Если приспичит кого валить, Толян, – то лучше души! Богиня такое больше всего любит! Шо бы там не говорили…» Тогда он подумал, что поехавший просто на своей волне. Теперь же… «Сатанюга более посвящён, чем я, – думал Кабан. – И при этом хорошие вещи мне говорит. С таким надо ухо востро…»
Кабан перешёл к делу:
– Мы остались не только без руководства, но и без политиков. Москва эта… Половину пацанов положили! Половина в СИЗО сидит! А 7 ноября скоро, красный день календаря, – без внимания оставлять нельзя, как и оговорено было. Помнишь кураторское: не отрывать народ от корыта новостей. Что делать будем? Ведь не хочется самодеятельности!
Роман уже размышлял об этом – он снова начал говорить как по-писанному:
– Даже если бы мы получили доступ к отцу Григорию прямо сейчас, то ответ был бы один: «Нужен эксцесс». Всё очевидно. И очевидно, что с утиханием политических страстей, должны обостриться страсти духовные. Есть у меня один проект. Но мои люди… дрянь, а не люди. Мне нужен надёжный человечек…
– Погоди! – Кабан приободрился. – Есть у меня один типок. Надёжный, уж поверь! Но коллектив его не любит. Странный он. Молчун дёрганный, девок дичится, за здоровье не пьёт. По мне – так это не минусы, напротив… Так что могу передать его тебе на время. Или даже так: пусть будет и у тебя, и у меня. Связь через него держать будем. Я с ним поговорю – тебя слушаться будет. Век воли не видать!
* * *
Ерофей Нуждин ростом был короткий, весом же – птенец (очень много водки жрал его отец). Роман, когда его увидел, сразу понял, что кадр более чем подходящий. Ведь Ероха ко всему относился крайне серьёзно – это обстоятельство делало его идеальным адептом культа смерти. На первой же чёрной мессе в него – как по команде – вошёл демон Ротт-Эбаал… И это был первый в истории братства по-настоящему экстатический выход из ритуала. После такого за новичком закрепилась слава посланника из тёмного мира.
Свою же полную силу Ротт-Эбаал явил на акции Мандарина. 7 ноября и в последующие дни все мстиславские СМИ трубили о небывалом акте вандализма, о невероятном кощунстве, об оскорблении памяти предков, о плевке в лицо живым. Неизвестные отморозки (никто бы не поверил, что такое можно совершить в одиночку) перевернули и разбили около двухсот памятников на центральном кладбище Мстиславля, в том числе и на Аллее Героев. Журналисты и общественные деятели делились своими версиями произошедшего: кто-то видел в варварской акции примету эпохи, очередной знак духовного упадка народа и морального разложения молодёжи; кто-то подозревал, что кладбищенский погром – это дело рук представителей деструктивного культа, что свершился загадочный ритуал, последствия которого только предстоит ощутить; некоторые подозревали, что памятники были уничтожены по заказу городского похоронного бюро – главного выгодоприобретателя этого чёрного дела. В одном соглашались все: в это время даже мёртвым нет покоя.