Мандарин решил обратиться к своему старому товарищу – к депутату областной думы и владельцу двух ТРЦ и одного ипотечного банка, к Анатолию Ивановичу Кабанову. Того давно уже никто не называл «авторитетным предпринимателем» – на памяти народной затёрся этот факт, да и сам Кабанов последние лет двадцать строго придерживался партийной дисциплины. Но для своих он оставался Кабаном – и слово Кабана было веско. Роман Тимурович хотел поговорить с ним с глазу на глаз, однако офис Анатолия Ивановича оказался закрыт. В облдуме искать его не имело смысла – он решил звонить. Ему ответил пьяный голос:
– Рома! Маэстро! Привет! Включай видеосвязь…
Мандарин включил и увидел красное довольное лицо Кабанова на фоне голубого моря.
– Привет! Ты что отдыхаешь?
– Я на Кипре! И так-то работаю! Над ошибками… Ахахаха!
– У тебя же скоро выборы…
– Я на Кипре, Рома… Я всё! Ахахаха!
Мандарин был раздосадован. На его лице читалась злость и негодование.
– А ты чё? – Кабанов вмиг посерьёзнел и заговорил тихо. – Слышал про Чирилло? Как по мне, так это, кажется, звоночек. И вообще… понимаешь… вот ты мне может даже зря звонишь. Я-то здесь, а ты там… как-то так…
– Ты, значит, насовсем?
– Насовсем! – Кабанов вновь развеселился. Блаженно улыбаясь, он растягивал слова: – У меня ра-дость! Я тут с женой на неделе до-чку из Лондона встречаю. Она у меня там за-муж выходит! Так что приедет с женихом. Он у неё англича-нин! Папа у него, правда, с Индии, но зато вхож в королевскую семью. При-кинь! Зятёк Итон закончил! Ты понимаешь, у меня внук лордом будет!
– Я тебя понял, Толь…
Мандарин повесил трубку. Разговаривать дальше не имело смысла. В голове всплыли слова из Евангелия: «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Оставался один путь – домой.
* * *
Но сначала Роман Тимурович зашёл в фитнес-зал «Победы». Там в это время всегда тренировался один полицейский начальник, с которым определённо стоило поддерживать связь – по-добрососедски. Мандарин чувствовал, что в скором времени может потребоваться его помощь, – он знал, что обращаться в полицию, если что, нужно сразу через верха́. И вот он подошёл и поздоровался – но тот ему не ответил. Роман Тимурович заговорил о погоде – тот проигнорировал. Полицейский продолжал делать упражнения как ни в чём не бывало, – он смотрел сквозь Мандарина, как будто перед ним пустое место. «Хамов по конкурсу отбирают», – подумал Роман Тимурович, уходя из зала. На сердце стало тяжело.
Дома же его встретила взбудораженная Анжела – она кричала:
– Полюбуйся, что на террасе!
Он прошёл на террасу и увидел там кучу зловонного мусора.
– С верхней террасы сбросили! – прозвучал голос жены из-за спины.
Стоит отметить, что террасы многоэтажного дома располагались своеобразной лестницей, спускающейся в сад: каждая следующая терраса начиналась там, где заканчивалась предыдущая, – на самом же верху находился пентхаус. И вот сверху, из-за ограждения с цветами, на террасу Мандарина выкинули мусор. В клубном доме «Победа»! А ведь этажом выше жил прокурор.
8
В 1996 году всех волновали выборы Президента. Ещё бы! Призрак коммунизма бродил по Российской Федерации: неупокоенный с миром, взбудораженный войной, он манил к себе верующих в его блаженство – до сих пор живых и крепких. Пятилетка дикого капитализма принесла народу горькое разочарование в идеалах демократии и свободного рынка. Недавнее прошлое – спокойное время с предсказуемым будущим – всё ещё жило в клетках памяти растерзанного социума. Вслед за другими регионами средней полосы Мстиславщина оказалась в так называемом «красном поясе» – в череде депрессивных регионов, более всего ностальгирующих по власти советов. Мандарин чувствовал настроения земляков – его одолевали опасения: не вернётся ли вместе с коммунистами их репрессивный аппарат, и если да, то – что делать?!
На вопрос этот мог ответить только Григорий Григорьевич Чирилло. С ним Роман встречался раз в год – подобный прямой контакт, минующий посредничество куратора, был связан с особой статьёй расходов-доходов. Роман поставлял Чирилло черепа.
Вместе с Ерофеем он организовал небольшой отряд для поиска воинских останков на западным болотах. То, что со стороны выглядело как благое дело, являлось кощунственной охотой за ценными головами погибших в бою (то есть умерших при высвобождении внечеловеческих потенциалов). Роман и Ерофей также наведывались в заброшенные церкви и монастыри, где ими отыскивались черепа праведников, застигнутых смертью в посте и молитве (то есть умерших при высвобождении потенциалов сверхчеловеческих).
И вот Мандарин и Чирилло встретились в условленном месте – на ж/д станции «Колхозная», неподалёку от Мстиславля. Григорий Григорьевич давно уже оставил госслужбу, потянув за собой в отставку и всю кураторскую сеть средней полосы, – вместе они влились в теневую структуру, организованную на всей территории бывшего СССР. Структура эта осуществляла проекты столь же далёкие от понятия государственной безопасности, сколь и близкие к понятиям «дипстэйт» и «мировая жаба». Чирилло и его коллеги, пользуясь старыми связями и чёрными кассами, по-прежнему оставались хозяевами положения. По привычке их называли «конторскими» – с ними считались, их боялись. И вот такой человек запросто лично приехал за спортивной сумкой к Мандарину – и тому, конечно, это чрезвычайно льстило. В этот раз Чирилло был похож на заграничного туриста, забредшего в поисках хтонической экзотики в среднерусскую глубинку. В стороне его ожидал чёрный гелендваген с водителем-охранником. Заметив следы тягостных раздумий на бледном лице Романа, он спросил:
– Что заботит тебя, Мэрлин Мэнсон мстиславского уезда?
– Ого! Ваши познания поражают всесторонностью.
– Издержки профессии. Так что?
– Григорий Григорич, а что если власть поменяется?
– Ты про это забудь! Оба наши. И вообще, после расстрела Белого дома всё схвачено на десятки лет вперёд…
– Рад слышать! А то моя деятельность уж как-то совсем…
– Деятельность как деятельность. Слышал про Буша?
– Экс-президент США.
– И бывший директор ЦРУ. – Чирилло снял очки и вперил в Мандарина взгляд изполдобья. – И член ордена «Череп и кости». Из Бушей первым членом ордена был его отец Прескотт. Он не был потомственным светочом, – будучи сыном обычного воротилы, Прескотт поступил в Йель только благодаря серьёзной переплате отца. Поэтому при вступлении в орден ему назначили подвиг: он должен был проникнуть на охраняемою территорию, раскопать могилу вождя апачей Джеронимо, забрать из неё череп и принести его в орден. Он с честью выполнил это. И сейчас в «Гробнице», на территории Йеля, хранится этот череп; в числе тысяч других он занимает почётное место. А сколько наши продали им черепов из Кунсткамеры в двадцатые! Огромное количество… Невосполнимые потери! И сейчас казахские братья приходят с огромными деньгами – верните, мол, голову Кейки-батыра! Башкиры тоже – просят голову Акай-батыра. Что им ответить? Спросите в Йеле?
– И зачем им столько черепов?
– А нам зачем? – Чирилло вернул прежний взгляд и надел очки. – Вот и приходится нам с тобой восполнять. Но это я к чему, Роман. Был Прескотт Буш, да? Человек начинал с земли – и сенатором стал. А сын его – Президентом США. И внук ещё станет, увидишь. Вот какое посмертие получил человек – в общем деле оно.
Мандарин искренне радовался словам старшего коллеги. Он находил в них не только моральную поддержку, но и некоторую перспективу.
– Ты, конечно, молодец, – продолжил Чирилло, – много ты принёс героев и праведников. Но не было ещё ловца душ.
– Как у Глика… Но к таким захоронениям не подступиться!
– А ведь черепа забирают и у живых. Подумай о этом.
Мандарин начал думать незамедлительно.
– Это не заказ! – Чирилло повеселел и хлопнул Романа по плечу. – Это на твоё усмотрение! Не век же тебе заниматься черепами! О семье пора думать, о продолжении рода, о Мандаринах-сенаторах!
Роман впервые увидел Чирилло добрым. Но тот в момент резко переменился и сумрачно сказал:
– Кружок твой распух – на том и остановись. Проводи работу без энтузиазма. И особо в роли мастера не светись. Рожу красишь – молодец. Больше тайны и загадочности. И помни: биографии меняются – люди нет.
* * *
Провинциальное Братство смерти действительно разрослось, но заслуга Мандарина в том была невелика. Причины крылись в модном поветрии из массмедиа и в повсеместной наркотизации молодёжи, – Святая Русь давала течь. Но в то же время Роман смотрел на неофитов и понимал, что с этими ваньками и машками, привлечёнными поп-культурой и раззадоренными кайфом, серьёзного культа не построишь и тайного заговора не организуешь. О франшизе стоило всё-таки забыть. Всё вылилось в кружок по интересам – а все интересы сводились к участию в чёрной мессе, приобретшей черты пьяной оргии в стильном антураже. Однако и это было ценно для общего дела.
В отличии от политических Роману не нужно было собирать информацию об участниках и вести строгий учёт их контактов и связей. Главным предназначением его фокус-группы стало участие в полевых испытаниях новых синтетических психоделиков. И результаты потрясали: сочетание деструктивной идеологии, тяжёлой музыки и галлюциногенов влекло за собой коренные изменения в личности. Вещества выдавались мастером смерти в ходе ритуала. От подопытных культистов требовалась малость: подключиться, настроиться и оторваться. По окончании действия наркотика они должны были подробно описывать свои видения и ощущения. Культисты, эти юные блэкари и готессы, разумеется, не подозревали о своём истинном положении – положении белых лабораторных мышей. Они искренне видели в Мандарине и его помощнике Нуждине освободителей их истинной самости.
Ерофей оставался серьёзным. Он избегал оргий и не принимал наркотики. Роман разыграл перед ним посвящение новой ступени; и теперь Ерофей производил тайную запись всего, что происходило во время «сеансов» и «сессий». Данные записи затем переправлялись Романом через куратора в закрытые исследовательские центры. Для каждой социобиологической популяции, в соответствии с местной социокультурной спецификой и особенностями генофонда, подбирались уникальные смеси – –
Вещества получались Мандариным через куратора от Геннадия Ойстраха. О, это был герой своего времени! Слава Ойстраха вышла далеко за пределы родного Мстиславля: его показали по центральному ТВ, в передаче «Человек и закон», как отчаянного борца за будущее русского народа. Ойстрах организовал вокруг себя группу неравнодушных горожан, своеобразную дружину, – дружина эта боролась с наркодельцами и содержателями притонов. Выглядело это так: причёсанные и гладковыбритые молодые люди спортивного телосложения врываются в рассадник порока и безысходности, сразу же берут за шкирку барыгу или варщика и грозят тому карами небесными и законом мирским; в то же время они собирают наркоманов в отдельной комнате для проведения профилактической беседы – устыжённые наркоманы клянутся завязать и просят им в этом деле помочь, пусть и насильно; под конец мероприятия приезжает милиция – преступников уводят, притон закрывают. А так это происходило на самом деле: банда Ойстраха вламывается к конкурентам на несанкционированную точку реализации дури; весь наличный кэш и бо́льшая часть готовой продукции изымается без намёка на расписку и протокол и увозится на базу дружины; оставшиеся барыги и наркоманы прессуются в ожидании милиции; наконец милиция забирает барыг – и те даже не заикаются о «конфискованных» бабках и товаре, чтобы не накинуть на себя «крупняк»; Ойстрах записывает рекламное видео с обязательным лозунгом «Так победим наркомафию!», которое отправит на местные и федеральные каналы с небольшим довеском грина; оставшиеся наркоманы увозятся в «санаторий» на базе дружины, где их в течении месяца будут «переламывать», то есть избавлять от зависимости за умеренную плату от благодарных родственников. Bingo! Да, этот предприниматель и общественный деятель работал без отходов. Через куратора Ойстрах передавал Мандарину не только вещества, но и устный наказ: не сбывать дурь налево. Роман и не думал его нарушать.
* * *
Но однажды случился эксцесс, после которого исследовательская программа в фокус-группе Мандарина была свёрнута, а само Братство смерти распущенно. А началось всё с того, что куратор передал комплект новых марок – с черепами.
В день летнего солнцеворота стояла невыносимая жара. Роман, как нарочно, решил провести ритуал на природе. Целый день он вёл свою группу в самую что ни на есть глушь. Остановились они наконец на заброшенном перекрёстке, уже поросшем местами травой, – то был край вымерших деревень. Смеркалось. Начали складывать костёр. Ещё в городе мастер смерти велел своим подопечным захватить с собой иконы, как того требовал ритуал. Однако ж в домах чёрных культистов иконы не водились, покупать же их – вышло б в копеечку; в итоге повеление исполнил только один юноша. Он протянул мастеру «Споручницу грешных», взятую, видимо, из домашнего иконостаса. «Не количеством возьмём, – подумал мастер, – но качеством. Диалектика!»
Мастер раздал марки, грешники ими закинулись и уселись вокруг костра. Для пущего эффекта он вытащил из ранца «свежий» череп, привезённый Ерофеем с ближнего лагерного кладбища. Мастер вручил его тому самому юноше; и тот, взяв череп, внезапно прокусил себе руку и кровью обильно помазал его. Мастер воодушевился, вставил в магнитофон кассету с «Bathory» и включил песню «Enter the Eternal Fire». Стараниями Ерофея костёр разгорелся; и мастер пустил ##### по кругу, и каждый одурманенный плевал на неё не кислотой уже, но брызгами огненной лавы. Музыка стихла, ##### дошла до мастера – и тот вместе с ней подхватил и настроение всего кружка. И тихо сидели остолбеневшие крестьянские правнуки и правнучки, и медленно переводили почерневшие из-за зрачков глаза – с мастера на огонь, с огня на мастера. И разваливались оградки их индивидуальных сознаний, и заполнялись каналы эмоций и чувств пёстрой мутью, подъятой из глубин коллективного бессознательного. И юноша тот зорче других всматривался в огонь, и делал он это сразу двумя головами: стал он с тем покровавленным черепом одним существом, и череп тот оживал в глазах окружающих и весело скалился им. Наконец бросил мастер ##### в костёр – и задалось пламя тёмно-синими языками, и полетели искры, подхваченные вихрем против часовой. И стал самый центр перекрёстка огневоротом – оттого сделалось мастеру смерти легко, и понёс он сам собой такую речь:
– Глядите в огонь, глядите.
Узрите тьму в свете, узрите.
Огонь есть огонь – там обитель.
Святоши свет белый узрели,
в котором берёт добродетель
начало своё перед веком.
Счастливые духи довольны,
что кроткие души спасают…
Молитвенный шёпот противен!
Огонь есть огонь – там обитель.
Мы, братья и сёстры, узрели
свет чёрный – невидимый многим.
Зловещие тайны в нём скрыты,
и духи, глухие к молитвам,
довольны, когда пропадают
в растлении грешные души…
Чудовищный вопль прекрасен!
Огонь есть огонь – там обитель.
Святоши им даже крестились,
сжигали в нём ведьм. Отомстим же!
Огонь есть огонь – там обитель.
Узрев в свете тьму, победите!
И духов к себе призовите!
Порядок менять под себя…
Роман не верил своим ушам! Миг вдохновения – и его речь обрушила на раскрепощённые умы культистов новое откровение. Каждый всматривался в огонь, каждый ловил в пламени тьму, каждый находил в этой тьме бесконечные миры, раскрываемые отсутствующим временем. Вдруг дико завопил тот самый юноша – вид его был ужасен: на белом лице красно-чёрными пятнами расплылись глаза и рот. Сквозь слёзы, перебиваясь собственными взвизгами, он кричал:
– Грязный! Я – грязный! Грязный, грязный, грязный!
– Прими э-то! – возгласил мастер.
Но юноша не ответил на это. Бросив в костёр череп, он с нечеловеческой скоростью убежал прочь.
В кружке началась истерика – культисты впадали в коллективную эйфорию. Подпрыгивая зайкой с утренника, к мастеру подбежала мелкая девчонка и с трудом произнесла:
– Вруби продиджей, мась…
С этими словами она протянула ему кассету. И он поставил эту дрянь, и начались пляски, перетекшие в оргию, – и в воздухе витало довольное зло. Даже Ерофей поддался той атмосфере – –
Прошло несколько дней. Отчёт и записи готовились уже к отправке, когда Романа настигла весть об акте самосожжения студента на центральной площади. И был скандал, и было расследование, – и сошлись на сложной социально-политической обстановке в стране, ломающей и без того неокрепшие умы. «Остановитесь, люди! Опомнитесь! – молил в эфирах один писатель-светоч, признанный совестью нации. – Что же это делается? Куда мы идём? Это ли та страна, которую нам завещали предки? Пора встать и осмотреться… Простить себе всё и простить за всё всех! Жить надо! Любить надо! Да так, как только мы можем! По-русски…»
Однако кружок Мандарину велели распустить, а самому – уйти на время на дно. Роман так и поступил, оставив из всей обширной паствы лишь три контакта: Ерофея, большую девку Любку и мелкую девчонку Лариску.
9
Больше двадцати лет Роман Тимурович успешно симулировал психическое здоровье, больше двадцати лет он держал себя в руках, – да так, что сам уверился в собственной адекватности. Крупнейшим его достижением на этом поприще стал здоровый крепкий сон. Но теперь всё пошло прахом: третья ночь без сна будила в Мандарине не только воспоминания о былом, но и старые симптомы – –
Роман Тимурович смотрел в окно кабинета – рассветало; через приоткрытую дверь он услышал, как жена прошла на кухню. И вдруг рутинный шум перебил её громкий «Ой!». Анжела прибежала в кабинет. На её лице читались ужас и отвращение, в её правой руке светился телефон – она протянула его мужу, громко прошептав: «Посмотри какой кошмар!»
НОВОЕ ЖУТКОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ С РЕЛОКАНТАМИ…
Мстиславский депутат, нахапавший народного добра и сваливший из Рашки на Кипр, Анатолий Кабанов исполнил на все отпускные. Тупое тело на неизвестной почве поссорилось с женой и дочерью, после чего зарезало роднулек кухонным ножом – причём насмерть. Сам кабанчик тоже не разочаровал: прикинув своё жалкое положение, незадачливый семьянин вздёрнулся на месте преступления…
Роман Тимурович отдал телефон жене обратно. Это апатичное движение, его безразличное выражение лица и, главное, молчание – заставили Анжелу оставить мужа одного.
«Действительно, кошмар, – про себя размышлял Мандарин. – Как божий день ясно, что Анатолия и его семью убили из-за выведенного кэша. Перемудрил с оффшорами, с кубышечкой личной, потерял нюх, забыл, что не под крышей дома своего… А те каковы… Взяли и списали. И как… Мало того, что обобрали и убили, так ещё и опозорили. Самого задушили напоследок, чтоб помучился. Тхаги… Тоже мне – зять из Индии. Эх, Толя-Толя… Девочек его ножом…»
Вдруг что-то резануло в голове Романа Тимуровича. Он вспомнил, как тридцать два года назад свершилось нечто безумное – именно что! – как он сам замешался в жутком происшествии. Воспоминание было таким явственным, что он словно почувствовал в своей руке рукоять ножа.
– Вот и вспомнил меня! – произнёс кто-то рядом.
Тьма сгустилась, и в кабинете повеяло жаром. Внезапно на стене заиграли блики, как будто кто-то развёл костёр. Роман Тимурович увидел свою тень и в страхе обернулся. Перед ним явилась Лидия, и вид её потрясал: румяная и крепкая стояла она с факелом в правой руке; под огненным светом отливались золотыми волнами её длинные волосы; под тонкой тканью белой рубахи дышало жизнью её полное тело; улыбалась Лидия одними алыми губами, глазами же синими прожигала насквозь. Посмотрел Роман Тимурович на огонь и увидел, что на палке – череп пламенный, и кричать вздумал – да не вышло. Подняла Лидия медленно левую руку, погрозила жениху. Горело его тело и мысли плавились лавою – и проливалась та лава ему на грудь.
– За что зарезал меня, Рома? – тихо спрашивала Лидия. – За что родителей на моих глазах молотком забил? Сказать не можешь? Али выдумать не в силах? Ведь ты и первенца своего погубил. Чай бы внуков теперь в школу водил… Али не люба тебе стала? Не знаешь? Себя ты не знаешь, Рома… Над братом моим убиенным надругался. Вину свою за наши убийства на невинного страдальца свалил… Ты, ты! Мало тот в жизни зла получил, так его ещё судили как зверя лютого – и как собаку бешеную пристрелили. Кабана пожалел ты, Рома. Девочек его… Ах, Рома, добрая же ты душа! А теперь обо мне пожалей, да о родителях моих родненьких; да о кровиночке своей, свет не увидевшей; да об уголовничке том, опущенном; да о студентике том, с ума тобой сведённом. И ещё, мой любимый единственный, не забудь о живом Ерофеюшке, – пожалейте друг друга, болезные. А пока посмотри ты на пламя это, – чей там череп так ровно горит?
В глазах Мандарина всё заполонило огнём, как будто сам он пылал. Его тело забилось в конвульсиях, из груди вырвался крик.
На крик сбежались дети, что нашли отца на полу, обмочившегося и без сознания.
10
За три года Роман прошёл путь от нелюдимого неформала и деятеля городского андерграунда до начинающего предпринимателя, продающего искушённым модной тайной нуворишам настоящий эксклюзив. Он держал магазинчик оккультных принадлежностей, специальной литературы и музыки. Избранным клиентам, особенно налегающим на ориентальные благовония и обертональные мантры, также предлагались услуги народной ведьмы Любавы и загадочной гадалки Лары. Их сверхъестественные успехи и реклама по сарафанному радио обеспечили мандаринской лавочке не только стабильный доход, но и доступ к сознанию качественно-новой аудитории. Иная жена прокурора или любовница крупного бизнесмена, пришедшая за предсказанием или за приворотным заговором, могла дать столько информации о суженом-ряженом и его делах, сколько не дала бы и телефонная прослушка, – ибо осторожен человек в работе, но беспечен в быту и в постели. Любовь и Лариса, подручные Мандарина, строго следовали старинной методичке КГБ – –
Однако куратор не проявлял особого интереса к этому направлению. Роман негодовал и ждал Чирилло; он хотел, чтобы тот поручил ему кураторство над сеткой экстрасенсов хотя бы в пределах Золотого кольца. Мандарин считал, что ему должны – за несостоявшуюся франшизу, за годы упорного труда, за службу богине, за кармическое предначертание, в конце концов. Но «турист» не приехал – Романа самого вызвали в Москву.
Это было ново. В мыслях Мандарина теплилась надежда: он рассчитывал не только на повышение, но и на переезд.
* * *
Чирилло назначил встречу на восьмое августа – местом выбрал смотровую площадку на Воробьёвых горах. Придя с получасовым опозданием, он повёл Романа в ближайшую «стекляшку» – пить пиво.
– Самое лучшее место для конспиративных встреч, – сказал Чирилло, а затем впился в запотевшую кружку с лагерным. Выпив зараз больше половины, он крякнул и продолжил: – Поворотный момент настаёт, Рома. Миллениум! Все разброды и шатания прекращаются. Всё! Никаких свобод американского образца – только родные устои и традиционная духовность. Никакой свободной конкуренции – только старое доброе планирование и управление рисками. Решение принято на самом высоком уровне. И не с бухты-барахты, а на основании многолетних исследований и экспериментов… И выходит так, что все наши программы, в том числе по новым культам, сворачиваются или возвращаются под полный контроль государства. Так что берём курс на легализацию, Рома…
– Какая у меня может быть легализация?
– Да никакая! – Чирилло недовольно цыкнул. – Меняешь профиль… Хотя жалко! Ведь такой опытный профессионал с неоспоримыми достоинствами и заслугами не должен сидеть без дела. Я настаивал на том, чтобы тебя перевели на Украину. Там дан зелёный свет, и там бы очень пригодился именно наш человек… Но Павлов! Он выступил решительно против: мол, Мандарину не месо на Украине. Ему из Лондона, конечно, видней… Так что начинаешь на старом месте – с чистого листа!
На секунду Роман расстроился, но только на секунду. Затем он почувствовал радость: он понял вдруг, как тяготился своим поприщем мастера смерти и оккультного дельца. Роман мысленно благодарил Павлова за то вето. Начать с чистого листа в родном Мстиславле – это было настоящей удачей. Глядя на Чирилло, осушающего уже вторую кружку, он думал: «А ведь всё это весёлый карнавал! Дураки на дураках дураками погоняют. И я не хуже других. Все эти богини, черепа, фокус-группы и отчёты, – всё это лишь крупицы в живой мозаике, чьё назначение – развеивать скуку лишь…» Его мысль оборвалась, когда Чирилло с хмурым видом спросил:
– Уж не думаешь ли ты, Рома, что я на полном серьёзе занимался всей этой хренью с черепами? Я, чтоб ты знал, с отличием закончил институт марксизма-ленинизма – и твёрдо знаю, что капиталист при ста процентах прибыли попирает все человеческие законы, а при трёхстах – идёт на любое преступление. И когда нам за дрянь, за прах, за пустоту платят валюту в бешеном количестве – тогда мы и становимся самыми что ни на есть добродетельными капиталистами!
– Так уж за пустоту… Я прилагал усилия, я рисковал перед законом и молвой…
– Мало получал что ли, Рома? Надо, наверное, было тебе один раз получить – но сразу девять грамм…
– Да я не о том… – промолвил Роман, поёжившись. – Но всё-таки ведь что-то есть! Ведь я сам чувствовал вибрации… И неспроста же те люди платили огромные деньги за черепа. Значит – они в это верят, значит – это для них всерьёз…
– Вот о лавэ и поговорим! Магазинчик открыл – это ты молодец. Но надо повышать масштаб, а чтоб его повысить – надо завязать со всякой галиматьёй. В массы надо идти – исполнять государственный заказ на просвещение. Это твоё новое направление.
– А как же моя репутация?
– По факту-то она чиста. Мало чё кто видел и слышал. Бывают же ошибки молодости. Бросьте, как говориться, камень, кто сам без греха. Кхе-кхе. Время всё смывает! И главное, ты же свой человек. Кто на тебя попрёт? Ты послушай, куда я тебя зову…
И Чирилло рассказал про свою хитрую схему: он собирался создать сеть региональных фирм с реальным вроде бы как оборотом, посредством которых можно было бы отмывать грязные деньги. Заоблачные прибыли, ясное дело, должны были возвращаться хозяевам, но у посредника и прокладок, учитывая масштаб потоков, оставался внушительный осадок. Для пользы общего дела – –
* * *
Вернувшись в Мстиславль, Мандарин первым делом сменил имидж и место жительства – в небольшую квартиру в доме образцового содержания въехал интеллигентный жилец без вредных привычек. На магазинчик быстро нашлась покупательница – ею стала ведьма Любава. Деньги на покупку она взяла у жениха, кабановского бандита, решившего в один прекрасный момент легализоваться в бизнесе зазнобы. Гадалка же Лара решила завязать с картами и остаться при старом боссе – он не возражал. Смущало Мандарина в будущей компании лишь место Нуждина, но всё решилось само собой.
Ерофей пропал с радаров. Когда Роман уже открыл первый книжный магазин, к нему пришли люди из милиции. Они вели дело о жестоком убийстве известного шансонье, уроженца Мстиславля, – и оказалось, что главным подозреваемым был Ерофей. Милиция проверяла все его контакты; и следователь очень удивился, когда нашёл среди них такого цивильного персонажа, как торговец книгами. Мандарин сразу же заявил, что Нуждин когда-то выполнял подсобные работы, что после этого ничего общего с ним не имел, не имеет и иметь не собирается. Удовлетворившись этим, милиционеры ушли. Но Роман занервничал: он боялся, что Ерофей проболтается про черепа, про группу и записи, про кладбищенский погром. Однако Нуждин молчал. И только в суде, на последнем слове, он прокричал в телевизионную камеру: «Остаюсь верным богине и тебе, о мастер смерти! Да, смерть!» Это было единственным, что касалось Романа, – но на это никто не обратил внимания: ни он, ни обвинители, ни суд. Нуждин получил свой срок и исчез из жизни Мандарина – как будто и не бывало.
* * *
В самом начале арендодатель, узнав о планах Романа, сказал: «Книжный? Большим успехом будет, если выйдешь в ноль…» О, как же он ошибался. Да, немногочисленные живые покупатели реальных книг приносили выручку, которой едва бы хватило на аренду и уплату налогов; но были ещё и тысячи «мёртвых», что покупали книги, напечатанные лишь в отчётах, – они-то и делали кассу. Обороты росли, и Мандарин открывал всё новые и новые магазины. Филигранная работа бухгалтеров, работавших на несколько регионов, не оставляла налоговикам и грана сомнений. Продажи книг росли вместе с чувством стабильности. И в восторге заходился очередной литературный критик из телевизора: «Россия возвращает себе статус самой читающей страны! И это не пустые слова. Это – вполне конкретные цифры печати и продаж. Уже никого не удивляет, что начинающий писатель выпускает роман стотысячным тиражом – и уже через месяц его шедевр просто не найти в книжных магазинах… Распродан! И печатается новый тираж. И здесь важное отличие от советского времени. Тогда – печатали миллионы экземпляров, которые в массе своей оставались невостребованными, и которые до сих пор гниют в книгохранилищах. Сейчас такой подход немыслим. При свободном спросе-предложении ничего не гниёт!» Роман, слушая это, блаженно улыбался: в реальности им было продано за месяц только семь книг того модного писателя, но по документам – больше тысячи. «Какая прачечная! Какой восторг!»
Шли годы. Случайный читатель декларации о доходах Мандарина мог предположить, что этот феноменально успешный предприниматель, открывший формулу успешной книготорговли, и образ жизни ведёт соответствующий – с виллой, виноградником и тому подобное. Но нет: Роман жил относительно скромно – как верхний средний класс по европейской мерке. Львиная часть его доходов аккуратно переправлялась в инвестиционный фонд «S&S», где пропадала под управлением неведомых финансистов. Сразу же после очередного перевода средств Роман забывал о них, как о страшном сне. На четвёртом десятке он понял, что ему хватает; что с тем, чего хватает, жить в Мстиславле приятно и полезно; что от добра добра не ищут. Он почти перестал читать, он вкусно ел и со вкусом одевался, он путешествовал, он ходил в кино, он встретил Анжелу, – он полюбил жизнь!