Роман Тимурович очнулся в кошмаре. Сон сливался с явью, призраки путались с живыми, и во всём этом буйстве не было ни вкуса, ни ума… Ситуацию спас прибывший Строев, семейный доктор. Обращаясь к Анжеле, он с чувством сказал: «Я всё устрою, ты только не переживай!» Осмотрев Мандарина, Строев заключил: «Психоэмоциональный скачок на фоне нервного истощения. Лучшее лекарство – крепкий долгий сон», – и тут же сделал укол – –
* * *
Роман Тимурович проснулся на своей кровати. В кресле перед ним сидела утомлённая Анжела.
– Что с тобой? – спросил он, приподнявшись на локте.
Она, похожая в этот момент на героиню русской мелодрамы, ответила с надрывом:
– Ещё спрашивает!
Слово за слово, они вместе вспомнили последние дни и сошлись на том, что закончилось всё хорошо. Наконец Мандарин бодро встал на ноги и начал делать гимнастику. Недоверчиво посмотрела на него супруга и спросила:
– Ты точно в порядке?
– Выспался на годы вперёд, сил уйма… и ведь много дел упустил!
– Об этом можешь не думать. Приезжала Лариска. Попросилась за твой компьютер, для какого-то там срочного дела. Сказала, что всё уладила…
От этой новости Роману Тимуровичу стало не по себе: ведь он никогда никому не давал доступ к личному компьютеру. Тут было что-то нечисто. После душа он принялся звонить помощнице, но Лариса раз за разом сбрасывала вызов. Уже за завтраком на хмурого Мандарина свалились новые новости: произошло нечто экстраординарное, судьбоносное не только для страны, но и для него лично, – начался путч ЧВК "Оркестр".
«Вот всё и образуется! – спонтанно умозаключил Роман Тимурович. – Мятежники! Государственные преступники! Президенту нож в спину сунули… Теперь они или умрут, или понесут заслуженное наказание! И среди них в первых рядах будет Нуждин, этот сатанист и клеветник…»
Мандарин повеселел и загорелся оптимизмом. Едва закончив трапезу, он выскочил из-за стола, наспех попрощался с женой и отправился в город, – чтобы ничего не пропустить. На выходе из «Победы» он столкнулся с консьержем. Мандарин, сам того не замечая, улыбался во все зубы. Опешивший полукретин в белом френче приветствовал его:
– Добрый день, Роман Тимурыч! Слышали новости?
– Конечно! – с лёгкостью невероятной ответил Мандарин. – Победа будет за нами! Бывай!
Консьерж, округлив свои маленькие глаза, проводил его взглядом до самого эскалатора. Наконец он быстро замигал, посмотрел коротко в камеру наблюдения, достал блокнот и, на всякий случай, записал время.
Роман Тимурович приехал на работу, но нашёл офис закрытым. Он зашёл в магазин, позвал администратора и спросил его, видел ли тот Ларису, и тот ответил, что не видел; ещё он спросил, как идёт торговля, и администратор ответил, что торговля идёт хорошо. Думал о чём ещё с ним поговорить, но тут зазвонил телефон. Номер был незнакомым – Роман Тимурович нехотя ответил:
– Ал-ло…
– Привет, Ром. Это Гена Ойстрах.
– Как неожиданно! – удивился Мандарин. – Привет!
– Ты сейчас в городе?
– Куда ж я денусь…
– Отлично. Я вот тоже никуда не денусь – под домашним арестом я. Слышал?
– Что-то да… – Мандарин деланно выразил озадаченность. – Странно всё это…
– Сижу тут как сыч, так что в гости заезжай. Поговорим…
– Я бы с радостью! Но…
– О Черепе…
Плутовское лицо Романа Тимуровича в момент исказилось гримасой, полной отвращения и ненависти. Администратор нашёл единственно верным скрыться с глаз начальства долой.
– Это куда подъехать?
– Угол Горького и Правды, дом с башней, верхний этаж.
– Скоро буду, – твёрдо закончил разговор Мандарин и молча вышел из магазина.
Он и думать забыл про Ларису. Этот звонок смутил его чрезвычайно. Пока он ехал, его атаковали мысли: «Ойстрах, фрондёр чёртов, слишком уж токсично с тобой встречаться и болтать… Но раз ты знаешь про Ерошку, значит – знают и другие. И в такой день позвонил! Похоже на провокацию. Что это я?! Какая провокация! Смерть Чирилло и гибель Кабана – такие события и не перетереть… Нужно же всё прояснить – и для себя, и для них».
В глубине души Мандарин не считал Ойстраха токсичным контактом. Уважаемый в регионе человек, один из ведущих правозащитников страны, он давно состоял в зиц-оппозиции к правящему режиму; но с обострением внешнеполитического курса мнимые противоречия между Ойстрахом и властью достигли своего пика – даже дело возбудили. Подобное преследование правозащитника и борца за мир лишь добавляло тому очки, – так полагал Мандарин (и не он один).
Ойстрах вид имел удручающий: небритое опухшее лицо с помутневшим взглядом, растянутая майка и треники с пузырями на коленях, характерный запах перегара и нечистоплотности – всё это резонировало с привычным образом баловня судьбы и любимца женщин. Своей скорбной физиономией он попытался изобразить добродушие и присутствие бодрости духа, но безуспешно. Поздоровавшись, Ойстрах спросил:
– Водочки или вискарика?
– Воздержусь.
– Что ж, – вздохнул Ойстрах. – Есть у меня Иван-чай. Самовар поставил. Пошли!
И они вошли в большую гостиную, стены которой с потолка до пола были завешаны иконами. Роман Тимурович неосознанно перекрестился. Хозяин, увидев это, похлопал гостя по плечу и сказал:
– Всем сердцем рад, старина, твоей вере и правде Христовой, пребывающей в ней.
– Спасибо, – смущённо ответил гость.
– Придёт время, и я все иконы отдам церкви. Всё, что спас своими руками… А ведь это ещё не вся коллекция! Есть ещё и для исторического музея кое-что. Идём!
И Ойстрах подвёл Мандарина к массивной стеклянной витрине, заставленной орденами, медалями, статуэтками, сувенирами и прочими старинными вещицами.
Вот! – громко произнёс Ойстрах. – Вот редчайшая вещь, которая тебя может заинтересовать. Смотри!
Он взял из витрины, с подушечки, кольцо и передал его гостю. То был серебряный перстень, на котором был изображён череп и кости в обрамлении тернового венца.
Роман Тимурович понял куда клонит хозяин гостиной, ему не нравились эти околичности. Но тот продолжал:
– Это личная вещь одной террористки, вошедшей в историю под партийной кличкой «Муся». В пору первой русской революции её группа намеревалась здесь, в Мстиславле, совершить покушение на министра внутренних дел империи и местного генерал-губернатора. Да, хотели хлопнуть двух важных птиц одним ударом, точнее, взрывом… И что самое невероятное, это должен был быть самоубийственный теракт! Ну прям как современные шахиды, мать их… Представляешь, до чего уже тогда техника дошла, до какого уровня обработки сознания и подсознания. Две девчонки, вчерашние курсистки, студентик, купеческий сынок и молодой офицерик – вот тебе и пятёрка самоубийц за идею!
– Я что-то припоминаю, – сказал Роман Тимурович, не отрывая глаз с кольца. – За день до акции их сдал провокатор, их схватили и этапировали в Петропавловскую крепость, где вскорости и повесели…
– В леске за Лахтой. Да уж, история… Это кольцо и последние дневниковые записи Муси в советское время передали в наш филиал музея революции. – Ойстрах осёкся. – А после того, как его фонды списали, они попали на аукцион, а затем – ко мне…
– А где записи? – спросил Мандарин, возвращая кольцо. Он живо заинтересовался данными артефактами.
– Здесь же. – Ойстрах достал из-под подушечки сложенные листы жёлтой бумаги. – Всё, что осталось. Но и это ценно, да? Вот этот кусочек мне показался интересным: «…не дали сделать всего, что я могла и хотела, – убили на пороге храма, у подножия жертвенника…» Какая метафора! Если и жертвовать собою – то в храме… Да?
– Здесь другое… – У Мандарина загорелись глаза. – Главная жертва здесь не бомбисты-самоубийцы. Напротив, Муся здесь жрица, что должна была принести на жертвенник жизни сановников. Её же жизнь – это, так сказать, сладкий довесок. Отсюда и горькие сожаления и чувство вины – если судить по этим записям. Типа: не смогла, зря израсходовала свою жизнь, лишила себя достойного посмертия…
– Господи-помилуй…
– Спаси и сохрани! – Роман Тимурович пришёл в себя. Он твёрдо и убеждённо сказал: – Несчастные люди, одурманенные злою волей нечестивых деятелей. Дорого заплатила Россия за их порочные идеи!
– Дорого! – подтвердил Ойстрах. – Дорого! Но самое дорогое, чем заплатила, так это бессмертными душами своих сыновей и дочерей – этих пылких и пламенных чад, что и сейчас горят в аду… Как же я рад! – Ойстрах внезапно взял Мандарина за плечи. – Как же я рад, что ты вернулся на путь праведный.
– Я давно уже. – Мандарин нисколько не смутился резкому повороту в разговоре. Рассчитывая, что идёт запись, он чётко и ясно произнёс: – Может статься, раньше, чем ты!
– Справедливо! – Ойстрах пригласил гостя присесть. – Кстати, кольцо и записки могу продать…
– Не любитель музейных экспонатов, – сказал Мандарин, принимая чашку чая. – Как тебе, Гена, последние новости?
– Путч? За что боролись – на то и напоролись. Пусть сами разбираются, """", """, """", """""…
– Про Кабана слышал? – Мандарин вдруг взял тон допроса.
– Ужасная трагедия. Вот что значит – потерять корни.
– Господи-помилуй…
– Спаси и сохрани!
– А про Чирилло?
– Ушёл мастодонт…
– Но ведь незаменимых людей нет? – спросил Роман Тимурович, мимикой своей подсказывая собеседнику: мол, давай говори, кто теперь старшак и всё такое.
– Ну… это старая риторика, – пробубнил Ойстрах, добавляя к себе в чай виски. – Тут лучше говорить не про незаменимость, а про нужность, что ли… Скрипач не нужен, родной!
Ойстрах засмеялся и пригубил из бутылки.
– Это радует! – воодушевился Мандарин.
– Да, но что-то тебя всё-таки беспокоит.
– Вот-вот. Не зря ты начал с черепа…
– По этому поводу я тебе должен, – на слове «должен» Ойстрах поднял вверх указательный палец, – должен передать, как хороший знакомый и просто свой человек, пе-ре-дать: Рома, не ссы!
– Да я и не…
– Знаю… Не должен наш брат во Христе опасаться разных сатанистов и преступников… Эта же тот упырь, что Юрку Фа́ртова пришил…
– Да, помню. Ну ничего! Сейчас обратно на зону поедет! Или даже лучше – сразу в ад…
– Ну… – Ойстрах замотал головой. – Не думаю. Думаю, что """" договорятся. Вот увидишь! Так что вернутся Ерохи в общество, и чёрт его знает к чему это приведёт. Но ты не ссы!
– Да что ты заладил! – Роман Тимурович вмиг потерял прежний оптимизм. Раздражённый, памятуя о странном поведении Ларисы, о своём недавнем нервном срыве, он решил говорить с Ойстрахом прямо: – Скажи лучше, Гена, Череп – это реальная угроза, и если да – то почему я должен не ссать?
– Ну как? – искренне удивился Ойстрах. – Нуждин теперь имеет своего рода уважение и почёт, за ним стоит большая сила, сам видишь… Но и ты ведь давно уж человек почтенный, – ведь покаялся, на праведный путь вернулся. И я же тут неспроста сказал, что до-о-лжен был передать тебе заверения. Хотя странно, что ты не получил их напрямую – у своего духовника!
И в этот момент Романа Тимуровича будто пришибло, – не было у него духовника. Ойстрах заметил его растерянность и спросил:
– Как давно ты, Рома, причащался и исповедовался?
Мандарин судорожно соображал, что ответить. Каким же праведником он был? Давным давно купил крестик в ювелирном салоне – по велению духа времени; пару раз ходил на праздничные службы – за компанию; фотографию же ту в соцсети разместил, что говорится, для проформы – из-за анонимных троллей, в личке обзывавших его сатанистом проклятым. Наконец он ответил Ойстраху сокрушённо:
– Совсем от рук отбился. Уж не упомню.
– Плохо, Рома. Плохо! Единственное, что меня спасает, например, так это благое слово нашего пастыря…
– Обязательно схожу в кафедральный собор.
– Есть более эффективное решение вопроса! – Ойстрах поднял указательный палец. – Нужно тебе за благословением идти в Храм Спаса на мощах…
– Впервые слышу о таком! Это в области?
– Нет, это у нас. А не слышал ты о таком, потому что он тайный…
– Только для своих? – спросил Мандарин, прищурившись.
– Угу, – подмигнул Ойстрах.
– Ах вот оно что… – Роман Тимурович с пониманием покачал головой: он возвращался в привычную систему координат. Ему приходилось много раз слышать о новомодных братствах влиятельных прихожан. На слуху были тифонские братья, имеющие определённое отношение к топливно-энергетическому комплексу, и братья радеевские, в чьём поле деятельности пребывал комплекс военно-промышленный. Мандарин никогда не стремился попасть в эти условно закрытые общества, – но ситуация складывалась так, что пренебречь приглашением было нельзя.
– Через две недели будь готов! – Ойстрах старался говорить твёрдо и чётко. – Попостись, грехи выпиши, Евангелие почитай…
– Я читал!
– Утром, часов в шесть, за тобой заедут и привезут на место. Господи-помилуй…
– Спаси и сохрани!
Старые знакомые распрощались. Стояла тихая погода, улицы были безлюдны, и Роман Тимурович решил прогуляться – сделать, так сказать, кружочек по старым знакомым переулкам.
12
– Эй, Ма́ндарин! – гремел в сумраке грозный голос. – Мандарин! Оглох что ли, болван?! Стой же! Кому говорю!..
Мандарин и не думал останавливаться. Он ускорил шаг: ещё много-мало тридцать сажень и он надёжно укроется за воротами горбатовского дома. За ним шли по-пятам младшие Шелапутины – два брата-отрока Викентия Парфёновича, последнего брака его дражайшего батюшки чада, Караморихи сыновья…
– А-ну стой, мерзавец! – грянул баском второй голос.
Мандарин услышал ускоряющийся топот и ринулся со всех ног. Мгновение – и он вбежал во внутренний двор княжеского дома.
Никишка и Филимошка не посмели переступить ворот: не было у них ни приглашения, ни смелости для того, чтобы войти без него, – а было у них лишь острое желание: в пику брату своему, Викентию Парфёновичу, предупредить Мандарина о готовящемся безобразии. «Вот ублюдок… делай теперь людям добро», – пробурчал Никишка, Филимошка же пожал на это плечами и увлёк братца в синематограф – –
Мандарин с разбегу оказался в компании двух господ, одетых несколько старомодно, но не без шика. Одного он знал – то был граф Лёв Игнатьевич Боров, разорившийся помещик из соседней губернии и бывший депутат Государственной думы. Человеком он был статным и моложавым. Другой – голубоглазый блондин с правильными чертами лица – был Мандарину незнаком. Граф Боров прищурился, оглядел Мандарина и добродушно произнёс:
– Попрошу без этих архаизмов! – Боров с выражением неловкости оглянулся на спутника.
– Конечно, Лёв Игнатич! – Мандарин повинно потряс головой. – Да я что бежал-то? Опять чуть не подловили разбойники эти – младшие Шелапутины, чертята истые! Викентию Парфёнычу всенепременно доложу, что сил уж нет! Да он и сам не рад, конечно, – от этого подлого семени…
– Помилуйте, Модест Романыч! – удивился Лёв Игнатьевич. – Они же его братья единокровные, стало быть…
– Я про семя Караморихи, что в ней сеянно-пересеянно!
В разговор решил вступить блондин:
– У женщин не семя, а яйцо.
– Чего? – усмехнулся Мандарин.
– Зачаточная клетка так называется.
Лёв Игнатьевич опомнился и, указывая на блондина, представил его:
– Это брат Никола из Клязьмы. Он, некоторым образом, специалист по данной части… – Указывая в сторону Мандарина, Боров представил его Николе: – А это брат Модест, старожил сей древней обители… – И незаметно для Мандарина подал спутнику знак: мол, перед нами дурак.
Новые знакомцы пожали друг другу руки.
– Не знаю, какие у вас там в Клязьме бабы с яйцами! – сострил Мандарин. – А что?! А может у Караморихи ещё и вырастут. Но вот от семени её…
– Будет вам об этом, Модест Романыч! – Борову уже не терпелось войти в дом, так как на дворе стояла промозглая осень.
Как будто услышав его мысли, дверь отворил старый Гераська, камердинер князя.
– Господам поклон глубокай! – затрещал старик, пропуская гостей в прихожую. – Видеть в здравии вас рад…
– Доложи барину, дурак! – нетерпеливо ответствовал Мандарин. Ему был неприятен и сам Гераська, и его манера говорить белым хореем. Когда слуга с верхней одеждой гостей скрылся из виду, Модест Романович, словно сам себе, сказал: – И чего князь терпит эту сволочь?..
– Сюда! – послышался громоподобный голос из гостиной. И гости последовали на него.
В гостиной в одиночестве пребывал Викентий Шелапутин, купец первой гильдии и крупнейший меценат губернии. Развалившись на софе, был он похмелен и хмур.
– Здравствуйте, Викентий Парфёныч! – Мандарин состроил угодливую мину. – Как рад вас видеть здесь в этот день, как рад!
Шелапутин посмотрел на Мандарина так, как будто увидел его в первый раз. Вскинув брови, он медленно улыбнулся и затем с раскатом – так, что стёкла в рамах затряслись, – засмеялся.
– Рад! – перекрикивал собственный смех Викентий Парфёнович. – Рад! И я рад! Айда поцелую!
Мандарин подхватил смех Шелапутина и бросился к нему, как дворняга к доброму повару. Боров и Никола было смутились, но в этот миг в гостиную с парадной лестницы спустился князь Горбатов.
– Ваше… – запнулся Мандарин. – Николай Ильич! Ну вот все и в сборе!