В тени́ спасались в жаркий день
И тень лисы, и тень вороны, – 
И подпирало тенью тень
Лишь дерево с могучей кроной.
С могучей кроной, но нагой:
Зефир чудовищной ногой
Ударил дерево из те́ни.
Опавших листьев шелест стих, – 
И в тишине родился стих.
Он – стих. Он – выше всех стеснений – – 

Отец Платон благодарил:
«Спасибо, сыне, за "Ракету"!
Смотреть в швейцарские нет сил! 
Мы не нуждаемся в брегетах.
Часы отечества – вот дар,
Которому и млад и стар
Должны быть рады. Наше время
Преподнесло больной урок,
Что есть у годности свой срок, – 
Пока не источилось семя…»

А в подземелье пустота:
Здесь будет с поездами ветка,
Ну а пока лишь темнота – 
И в ней два странных человека.
То Бекмакбетов с фонарём
Ведёт за ру́ку на приём
Полураздетого мужчину.
С повязкой плотной на глазах,
Со стуком бойким на зубах
Ступает тот, как будто мины… 

Ионов рад словам отца,
Молчит, упёрся взглядом в столик, – 
С чернодере́вного ларца
Он глаз не сводит. «Был католик, – 
Игумен вновь заговорил, – 
В гостях недавно. Он курил,
Рассказывал про стон Европы,
Про страшный сон, что возродил,
Чудовищ древности. Грозил,
Что сон пришёл и в Азиопу…»

Вот и пришли. Погас фонарь.
На станции зажглись софиты.
Дрожит слепец, как божья тварь.
Вдруг голос слышит он сердитый:
«Ответ! Потушен ли огонь?» – 
«Неугасим». – «Ответ зачтён.
Сними повязку с глаз, кали́ка!» 
Слепец прозрел, во все зрачки,
Собой затмившие белки,
Он смотрит на неё – на Нику… 

Отец Платон вздохнул: «Пора
Пришла, признать пора и братьям:
Проснулась грозная гора – 
Олимп невидимый. Проклятье!
Дракон со всех материков
Синклит языческих богов
Созвал. Теперь его агенты
Среди народов сеют грех,
Смешав в одно и страх и смех.
Бесовские эксперименты…»

И Ника меч свой вознесла, – 
Ответчик верил в близость смерти, – 
И под клинком произнесла:
«Клянись под страхом нашей чести,
Что тайну будешь ты хранить!» – 
«Клянусь». – «Иначе будешь гнить!» – 
«Клянусь». – «Знай, сёстры обернутся
В станицу птиц ночных. В тебя, 
Гнилую смерть не торопя,
Когтями острыми воткнутся…»

Ионов перевёл свой взгляд
На говорившего монаха, – 
Ионов видел, как кипят
Слова в устах отца. С размаху
Игумен стукнул по столу;
Сказал: «Они Зари иглу
Своим орудием избрали.
Ты должен бдить всегда, полкан!
Они на каждого аркан
Набросить могут. Эти швали…»

«Клянусь», – промолвил в третий раз
Вмиг ободрившийся ответчик. 
И подземелье смех сотряс:
Софиты превратились в свечи
В руках хохочущих старух, 
На швабрах скачущих вокруг;
Меж ними ржущие девицы
С ракетками наперевес.
Ответчик тоже, словно бес, 
С гурьбой в истерике резвится…  

Отец Платон понизил тон;
Смотря в глаза христианина,
Он думу вёл в такой уклон,
Что сам дивился. «Общим клином   
Русалки, ведьмы, упыри,
Шаманы, шлюхи и пэри́
Идут на нас. И в пирамидах,
В вигвамах и в иных местах
Предуготовили нам крах!» – 
«Ох-ах!» – в ответ Ионов выдох… 
 
Вдруг гром и молния. Вокруг
Всё изменилось: испарились
И девы и старухи. Звук – 
Невероятный живописец – 
Одной волной в момент создал
Дворец из тысячи зеркал.
Туда последовал ответчик.
Он с детства верил в чудеса, – 
Теперь земля и небеса
Слились в его уме навечно… 

«Чего?» – спросил отец Платон.
«В вигваме сером под Подольском, – 
Ионов зашептал, – в сезон
Грибной, нашли на камне скользком
Почти убитую жену,
Что до сих пор у сна в плену.
И только крестик был на спящей». – 
«Оне! Оне!» – «Оне! Отец!»
И тут трёхзвёздный молодец
Почувствовал смартфон горячий… 

Алиса строгая сидит
За пультом режиссёра.
Пока довольна. Шлем и щит
Лежат у углу. Игла Авроры… 
Тут Бекмакбетов подошёл,
Сказал: «Ионов нить нашёл». 
Алиса медленно сказала:
«План Joker. Всё». Следит опять
За постановкой. Джинов рать
Летит стремглав в пространство зала…