В тени́ спасались в жаркий день
И тень лисы, и тень вороны, –
И подпирало тенью тень
Лишь дерево с могучей кроной.
С могучей кроной, но нагой:
Зефир чудовищной ногой
Ударил дерево из те́ни.
Опавших листьев шелест стих, –
И в тишине родился стих.
Он – стих. Он – выше всех стеснений – –
Отец Платон благодарил:
«Спасибо, сыне, за "Ракету"!
Смотреть в швейцарские нет сил!
Мы не нуждаемся в брегетах.
Часы отечества – вот дар,
Которому и млад и стар
Должны быть рады. Наше время
Преподнесло больной урок,
Что есть у годности свой срок, –
Пока не источилось семя…»
А в подземелье пустота:
Здесь будет с поездами ветка,
Ну а пока лишь темнота –
И в ней два странных человека.
То Бекмакбетов с фонарём
Ведёт за ру́ку на приём
Полураздетого мужчину.
С повязкой плотной на глазах,
Со стуком бойким на зубах
Ступает тот, как будто мины…
Ионов рад словам отца,
Молчит, упёрся взглядом в столик, –
С чернодере́вного ларца
Он глаз не сводит. «Был католик, –
Игумен вновь заговорил, –
В гостях недавно. Он курил,
Рассказывал про стон Европы,
Про страшный сон, что возродил,
Чудовищ древности. Грозил,
Что сон пришёл и в Азиопу…»
Вот и пришли. Погас фонарь.
На станции зажглись софиты.
Дрожит слепец, как божья тварь.
Вдруг голос слышит он сердитый:
«Ответ! Потушен ли огонь?» –
«Неугасим». – «Ответ зачтён.
Сними повязку с глаз, кали́ка!»
Слепец прозрел, во все зрачки,
Собой затмившие белки,
Он смотрит на неё – на Нику…
Отец Платон вздохнул: «Пора
Пришла, признать пора и братьям:
Проснулась грозная гора –
Олимп невидимый. Проклятье!
Дракон со всех материков
Синклит языческих богов
Созвал. Теперь его агенты
Среди народов сеют грех,
Смешав в одно и страх и смех.
Бесовские эксперименты…»
И Ника меч свой вознесла, –
Ответчик верил в близость смерти, –
И под клинком произнесла:
«Клянись под страхом нашей чести,
Что тайну будешь ты хранить!» –
«Клянусь». – «Иначе будешь гнить!» –
«Клянусь». – «Знай, сёстры обернутся
В станицу птиц ночных. В тебя,
Гнилую смерть не торопя,
Когтями острыми воткнутся…»
Ионов перевёл свой взгляд
На говорившего монаха, –
Ионов видел, как кипят
Слова в устах отца. С размаху
Игумен стукнул по столу;
Сказал: «Они Зари иглу
Своим орудием избрали.
Ты должен бдить всегда, полкан!
Они на каждого аркан
Набросить могут. Эти швали…»
«Клянусь», – промолвил в третий раз
Вмиг ободрившийся ответчик.
И подземелье смех сотряс:
Софиты превратились в свечи
В руках хохочущих старух,
На швабрах скачущих вокруг;
Меж ними ржущие девицы
С ракетками наперевес.
Ответчик тоже, словно бес,
С гурьбой в истерике резвится…
Отец Платон понизил тон;
Смотря в глаза христианина,
Он думу вёл в такой уклон,
Что сам дивился. «Общим клином
Русалки, ведьмы, упыри,
Шаманы, шлюхи и пэри́
Идут на нас. И в пирамидах,
В вигвамах и в иных местах
Предуготовили нам крах!» –
«Ох-ах!» – в ответ Ионов выдох…
Вдруг гром и молния. Вокруг
Всё изменилось: испарились
И девы и старухи. Звук –
Невероятный живописец –
Одной волной в момент создал
Дворец из тысячи зеркал.
Туда последовал ответчик.
Он с детства верил в чудеса, –
Теперь земля и небеса
Слились в его уме навечно…
«Чего?» – спросил отец Платон.
«В вигваме сером под Подольском, –
Ионов зашептал, – в сезон
Грибной, нашли на камне скользком
Почти убитую жену,
Что до сих пор у сна в плену.
И только крестик был на спящей». –
«Оне! Оне!» – «Оне! Отец!»
И тут трёхзвёздный молодец
Почувствовал смартфон горячий…
Алиса строгая сидит
За пультом режиссёра.
Пока довольна. Шлем и щит
Лежат у углу. Игла Авроры…
Тут Бекмакбетов подошёл,
Сказал: «Ионов нить нашёл».
Алиса медленно сказала:
«План Joker. Всё». Следит опять
За постановкой. Джинов рать
Летит стремглав в пространство зала…